Неанд. Певчий Гад. День... Под мнозими нозями

                День непопадания в урну

Как везде и всегда, в знаменитый день «НЕПОПАДАНИЯ В УРНУ» Великий сделал запись. На этот раз не на обрывках, а в толстой амбарной тетради. Это следует из дальнейшего сопоставления некоторых дат и жизненных вех героя:

«…да никакая не Эволюция! Пошёл Обратный путь – Инволюция. У Неандертальца мозг был свыше двух с половиной литров. Чуть позже, у кроманьонцев – два с небольшим. У нынешних хомо-сапиенс полтора-два. А зачем больше? Основная работа проделана пращурами: изобретён топор, нож, лук, орало. Одомашнена лошадь, собака, корова…
Изобретено и усовершенствовано главное средство передвижения на протяжении тысячелетий – Телега!..
А ещё седло, упряжь… миллион «простых», как бы само собою разумеющихся для жизнеобеспечения вещей: дом, печь, огород, пашня…
И на кой они чёрт теперь, большие мозги, когда всё, требующее мощного разума, смётки, – уже изобретено? Долбать по «клаве» – много ума не надо. Можно расслабиться, атрофировать мозги, передовериться роботу, разучиться воспринимать компьютерные программы, придуманные когда-то людьми, а теперь, однако, и не нужные вовсе. Живи на готовенькое…
Только вот: в первую очередь не нужны роботу сами люди. Ну, на фиг они нужны машинной расе, обогнавшей поглупевших людей, доверившихся роботам, впавших в техногенный кайф и – обдолбанных виртуальной наркотой?..
 Инволюция, однако»

***

Из «максимок» Великого:

«…человек, уснувший под телевизор, уже похож на человека…»

***
…да и мамуля не очень любила сыночка. Почему-то не любила… может, зачат был не по любви? Тайна. Тревожить не будем. Тем более, Великий сам подавал, очень даже нередко подавал поводы к нелюбви.
И сестра не очень любила…
И сотоварищи относились с недоумением… и девушки странно,
очень странно к нему относились…

***

Из цикла Великого «Белибердень»

«Что ж зазря глазами хлопать,
Пенелопица?
– «Рыбки бы чуток полопать…»
Да не лопается.
И не ловится, и не лопается…
– «Не ходи за лоха замуж,
Пенелопица!..»

***
…и решил он свести счёты с жизнью. От нелюбви. От странной, от грустной
нелюбви к себе. Такому любимому, нелюбимому…
Да, но как свести? Прыгать с башни? – Страшно. Застрелиться? «Ружжа» нет. Таблеток нажраться? Денег нет, рецептика нужного нет…

***
Выбрал время, когда все домашние на работе, включил духовку, сунул башку.
Пахло плохо. Очень плохо, неприятно пахло…
И решил он передохнуть… отдохнуть чуток. Прилёг рядом с открытой духовкой, в  обнимку с нею, да и заснул.
А тут  вдруг – «папуля»!..
Явился домой вне всякого режимного распорядка, и – привёл всё в порядок: выключил газ, открыл настежь окна, выдрал Великого – на позорище, на погляд  всему двору,  на крыльце дома, – выдрал безо всякой пощады сыромятным ремнём по голой заднице…
И Великий в очередной раз сбежал...

***
– «Что за день такой?.. – Вопросил задумчиво Великий, остановив меня однажды на осенней ветреной улице – какую дрянь ни кинь в урну, то рука дрогнет, то ветром снесёт в сторону дрянь…что это за день? Это, наверно, особенный день. Такие, наверно, именуются как-то по-особому. А как?..»
Почесал колтун памяти под ещё мощным, огненно-рыжим снопом кудерьков, и махнул рукой, вырубил на века:
«А вот так – «День непопадания в урну»

***

                Под мнозими нозями

День непопадания в урну был не самым худшим в многострадальном странствии по долам земным. Это был один из самых спокойных и благостных дней в бурной лыве  великого потопа, точнее сказать – пучины жизни Великого. Его, непредсказуемого Неандертальца, почему-то очень много били в этом опасном, рехнувшемся, ничего не понимающем мире. Били, в основном, кроманьонцы – по своим ничтожным законам и правилам…

***
 «…это тебе не детские игры, это старинное дело, это очень странное дело!..  Как только увижу Кремль – х… встаёт» – мистически этак, выражая полнейшее недоумение, говаривал Великий. И вспоминал, как его потоптали у Кремля.

***
  «Трахнул прямо в Александровском саду, на травке, под самой кремлёвской стеной одну тёлку… а раньше не мог, не вставало…» – плакался притворно. Притворно, ибо тогда ещё любил только одну девочку, а не тёлку – отличницу Тоньку Длиннюк. А она его нет. Ещё нет. Длинная, прыщавая, не очень складная отличница из хорошей еврейской семьи, чем она привлекла хулиганистого неандертальца Великого? Тайна… 

***
«Как много девушек хороших!
Как мало искренних шалав!..»
(Из заплачек Великого)

***
 Купил он неприступную отличницу дичайшим образом. На свидании, которое вымолил в последнем классе, перед окончанием школки, рассказал как однажды по пьянке заснул в сортире и упал с унитаза, и ушибся, и разбил голову…
Длиннюк побледнела от кошмарного в предельной и ненужной никому, кроме Великого, откровенности,  и – пала в обморок… тут же, на скамейке, под вешней сиренью…
Но, очнувшись, прониклась к идиоту какой-то необычайной, жертвенной, вседозволяющей любовью. Женщина, женщина… тайна!..

***
          После этого свидания,  после рассказа о падении в сортире и, как следствие, падения самой Тоньки в обморок под вешней сиренью, а также и дальнейшего падения вообще, она уже готова была на всё… но, вишь ты, у него, якобы, не вставало нигде, кроме как у Кремля.

***
«Порядочный человек стихов писать не станет!..» – воскликнул Великий.
И тут же написал:
 
«…тут хоть пошли, хоть не пошли,
История пошла,
Он девочке сказал пошли,
И девочка пошла…»
***
  «Державный восторг, однако! Или фаллический символ?.. Ведь что такое Кремль? Башни, башни, башни торчком! Как тут не встать Самому?..»
За это менты (спецменты кремлёвские) и простили. За «Державный восторг». Потоптали, правда...
Первый удар тяжкого глянцевого сапога по голой ж… Великий ощутил на склоне травянистого кремлёвского холма в Александровском саду, прямо под Кремлёвской стеной. Ощутил, освобождаясь, наконец, в соитии от длительного застоя в простате. Крик счастья и – одновременно – боли вознёсся выше кремлёвских башен. Но не был услышан свыше…
Битие Великого менты, изумлённые кощунственной картиной совокупления в ясный день прямо у Главной Святыни Державы, продолжили уже в спецузилище. Могли и насмерть забить, но неслыханная дерзость пучеглазого болвана, а также «Державный восторг», про который избиваемый продолжал вопить, смягчили сердца  глянцевых милиционеров.
И потом даже налили ему стакан чистой, и похвалили девочку Длиннюк за молчание и благоразумно опущенный взор во время истязания распластанного на бетоне голого, белого, но уже синеющего червяка.

***
«…добрых – больше…»

***
 «…и окажешься под  мнозими нозями…» – воздевая палец нравоучительно, многозначительно клекотал Великий.

***
…а ведь и то… без стыда рожи не износишь…

***
«Женщины, женщины…
Зубы исскрежещены!..»

***
Супруги – годяи. Просто ещё возлюбленные – не-годяи.
Женщины… женщины…

***
Хорошо, что молчала Тонька. Но ещё лучше, что Великий удержался и не прочёл ментам под водочку гадкие стишки:
«Кто в Кремле живёт,
Тот не наш народ…»
Стишки были длинные и глумливые. Когда я посоветовал уничтожить их напрочь и не читать никому, нигде, никогда, ни при какой власти, он, кажется, послушался. Во всяком случае, в архиве продолжение покудова не найдено.
Жаль. Стишки были смешные…