Посреди океана. Глава 19

Конечно, если бы Инга была обычным матросом официантом-уборщиком, то ей было бы
трудно. Каждый день с утра до вечера без выходных и праздников, как заведенной,
выполнять одну и ту же работу... Может, кто-то где-то и найдётся, кому по душе
ежедневно возить шваброй грязь и бесконечно мыть посуду. Но, думается, что таких
людей, если и найдётся, то совсем немного.
Поэтому рядовой девушке, угодившей в шкуру обычного матроса официанта-уборщика,
было бы тяжело и тоскливо ежедневно вставать чуть свет и выполнять одни и те же
обязанности нелюбимой работы, не вызывающие восторга и энтузиазма.

Но в том-то и дело, что с Ингой всё обстояло иначе.
Все двадцать четыре часа в сутки она занималась своим любимым делом.
Драили грязные палубы и бесконечно мыли тарелки лишь её руки. А рукам не зазорно,
а даже полезна любая работа.
Но голова, сердце, душа были посвящены творчеству.
Ведь писательство происходит не только тогда, когда водишь ручкой по бумаге. Оно
поглощает человека целиком, оно творится всегда - и когда руки заняты другим делом,
и когда ноги бегают туда-сюда. Творческий процесс длится всегда, даже когда человек
спит. И в этом спасение для человека.
Творчество - спасение от любого тупого и неинтересного дела, потому что оно
преобразует всё пустое в ценное, всё скучное в интересное, всё непривлекательное -
в желанное. Потому что настоящий наставник человека творческого - это жизнь во всех
её проявлениях.

                МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.

Четвёртое мая.  Венька правду сказал про мойву. Вчера утром Кеп официально по
спикеру объявил, что с базы пришла радиограмма, и мы снялись: уже совершаем
переход в новый район промысла.

Среди матросов волнения. В салоне только и слышны разговоры о мойве, да о прогаре.
Все ругают Кепа, мол, такой-сякой, неопытный, боится взять на себя ответственность,
во всём базе подчиняется. Вспоминают других капитанов, более лихих и более
авторитетных, которые на приказы с базы не обращали внимания и поступали по-своему:
в результате чего матросы имели хороший заработок, а база - выполненный план.

Но так подумавши, все такие умные, когда решают за других. Как капитан может не
послушаться приказа с базы? Это все равно, как если бы я не слушала старпома,
стала бы ему говорить, мол, Викентич, ничего вы не понимаете в моей работе, я сама
знаю как лучше убирать каюты и драить палубы. Может, я бы и действительно в этих
делах понимала бы лучше начальства, но попробовала бы я заявить такое!

Тем не менее, наш “Лазурит" направляется к берегам Канады, а жизнь судовая идёт
своим чередом.

Утром, как обычно, в шесть часов нас пришёл будить Стёпа-рулевой.
После того, как мы несколько раз проспали, несмотря на будильник, старпом вменил
в обязанность рулевым трубить нам подъём.
Услышав стук в дверь, я высунула из-за шторки ящика голову, чтобы крикнуть обычное:
"Встали, встали!" И увидела, что дверь наша, оказывается, была незапертой.
Не знаю, на чьей роже в этот момент было больше удивления, на моей или на Стёпиной.
Наверное, всё же на моей, потому что он пришёл в себя раньше. И, засмеявшись,
ушёл.

Хочешь-не хочешь, а поплелась драить свой "любимый" коридор, чтобы успеть
разобраться с ним до завтрака.
Только взялась за работу, как заявился моторист Селёдкин. Шёл на шлюпочную зарядку
делать, но, увидев меня, тормознул понаблюдать за моим вдохновенным трудом.
Он застыл с таким видом, словно перед ним вживую открылась картина "Утро в
сосновом лесу", а не какой-то там официант-уборщик, драющий трап.

В чём дело? Я же не бегаю в машинное отделение попялиться, как там мотыли работают.
Однажды выразила было желание сходить посмотреть, как там машина вообще выглядит.
Так Анзор сказал, мол, ты что, нельзя женскому полу туда спускаться. Машина - это
же сердце корабля, а то оно откажет, если не тот пол туда заявится. Чушь, конечно.
Раньше ведь считали, что женщинам и вообще ни на какой посудине появляться нельзя,
не то кирдык всем наступит. Мол, потонут сразу. Сейчас вот ничего, ни одного судна
без слабого пола, наверное, нет. Предрассудки забыты. А если бы я, например, на
четвёртого механика выучилась? Меня бы всё равно бы туда не пустили? Сказали бы,
что сердце корабля откажет. Разрыв сердца случится у корабля от такой небывалого
явления! Если так вдаваться во все предрассудки, то мы тогда должны были отказаться
жить в тринадцатой каюте. Примета же плохая! Мы же с Анютой потонем там, как пить
дать. Всем хоть бы хны, а мы вместе с тринадцатой на дно пойдем?!.

Долго стоял Селёдкин, любовался на мой рабский труд. Тоже мне, театр нашёл.
Хоть я про себя и разозлилась страшно, но сдержалась, не нагрубила и не послала
этого несчастного мотыля идти куда подальше.
Во-первых, терпеть не могу зрителей. Во-вторых, Селёдкина. Неприятный тип.
Улыбка у него жуткая: широкий безгубый рот растягивается в совершенно прямую, как
у почтового ящика, щель, из которой торчат тонкие острые зубы. И глаза у него
отталкивающие: светло-светло-голубые, водянистые, почти белые. А добавить если к
полученному портрету желтые прямые, всегда сальные волосы, зачесанные на косой
пробор, то... В общем, несмотря на то, что он вроде бы и вежлив всегда, не хамит,
и старается всячески услужить, проявить галантность, терпеть его не могу.
Как только вижу его, во мне так и закипает раздражение.

С фамилией ему, кажется, повезло. Очень подходящая как к этой скользкой личности,
так и к обстоятельствам рыбного промысла. Настоящая рыбацкая фамилия.
Надо заметить, что местные острословы переиначивают эту фамилию всякий раз, как
на "Лазурите" меняется промысловая рыба. Пока ловили макруруса, Селёдкин был
Макрускиным. Хотя правильней было бы Макрурускин. Но это длинновато. Поэтому
чуть подсократили. Макрурус - рыба довольно с виду неприятная, с выпученными
глазами и сильно зауживающимся хвостом. В переводе с какого-то языка - морская
крыса. Но мясо у этой крысы белое, нежное, диетическое.
Теперь вот идём на мойву. И Селёдкина потихоньку Мойвиным начинают называть.
Интересно, сколько ещё раз за рейс он сменит фамилию? Прямо как дамочка, выходящая
много раз замуж и всякий раз меняющая фамилию.
В общем, смена рыбных фамилий у этого мотыля будет происходить всякий раз, в
зависимости от того, на какую  рыбу поведёт промысел "Лазурит". Так придумали
остряки из машинного отделения.

Селёдкин-Макрускин-Мойвин  постоял, позырил и отчалил туда, куда шёл. А злость на
него осталась. И через остаток этой злости я быстрее обычного расправилась с
коридорной палубой и трапом.
Умылась и пошла накрывать на столы, так как я сегодня в салоне.

Салон - наверное, самое большое помещение на "Лазурите". Он расположен по левому
борту. Здесь вмонтированы в палубу четыре длинных стола, вокруг которых стоят обычные
металлические стулья с жесткими сиденьями, Слева в салоне иллюминаторы, а справа -
вход в каюткомпанию, амбразура посудомойки, вход на камбуз, амбразура камбуза.
Между столами и камбузом-посудомойкой имеется проход: с одной стороны начинается
трапом, спускающимся на нижнюю палубу с матросскими каютами, а с другой стороны -
выход в коридор, ведущий на корму, и трап, ведущий на шлюпочную.
А возле трапа, ведущего вниз, расположился вмонтированный в стенку узкий навесной
стол с хлеборезкой. Под этим столом стоят большие ящики, наполненные спичечными коробками. Если кому надо были спички, подходили и брали, сколько хотели.


Самыми последними завтракали боцман и Стёпа-рулевой.

- И как это вы сегодня незакрытыми оказались? - спросил последний, посмеиваясь.

- Сама не знаю, как я дверь вчера забыла закрыть...

Действительно, ума не приложу, как это случилось. Может, и в самом деле моя вина.
А может, Анюта ночью в туалет выходила и спросонья дверь незапертой оставила.

- И завтра тоже не закрывайтесь, - посоветовал Стёпа.

- Нет уж, не надейся, закроемся обязательно.

- А всё равно у меня ключ есть от вашей каюты. Я у старпома его взял. Говорю, мол,
барабаню постоянно по пятнадцать-двадцать минут, а они хоть бы что! Никак не
просыпаются.

- Как тебе не стыдно, Стёпа! Ты только стукнешь, и я сразу кричу: "Встали! Встали!"

Затем он опять завёл свой излюбленный разговор, что у меня прекрасное имя, а у него
подходящая фамилия, и у нас есть замечательная возможность это всё объединить.
Дело в том, что он по фамилии Воронин. А в мозгах большинства после выдающихся
выступлений на Олимпийских играх нашей прославленной конькобежки накрепко засело
сочетание моего имени со Стёпиной фамилией.
Поначалу меня смешило, потом раздражало, а теперь привыкла и остаюсь равнодушной,
когда кто-нибудь, услышав моё имя, тут же задаёт вопрос: "Воронина?" - "Нет,
Соколова!"
И многие после такого ответа начинают смеяться, думая, что я так удачно пошутила.
А теперь вот Стёпа донимает своей фамилией.

- Была бы охота менять одну птицу на другую, - отвечаю в тон его шутке.

- Есть возможность стать птицей известной!

- Уже одна такая известная птица есть, зачем к ней примазываться. Да и сокол как-то
посимпатичней вороны будет.

- Не слушай его, - встревает в наш междусобойчик боцман, обращаясь ко мне. - У
самого дома своя ворона сидит и воронят целая куча!

- Вот именно! - соглашаюсь я, обрадовавшись неожиданной поддержке.

Стёпа начал препираться с боцманом. И так, препираясь, они ушли.
Оба похожие между собой, хоть и разница у них в возрасте лет около двадцати:
квадратноплечие, кирпичнолицые, с жиденькими светлыми волосами на квадратных
головах. Только боцман седенький, а Воронин белобрысый.

Когда салон опустел, уселись завтракать и мы с Анютой.
Только сели, как прибежал Мишка-кочегар. И с порога заорал во всю глотку:

- Наливай! - он всегда появляется в салоне с этим кличем. Наверное, это у него
вместо приветствия. - А вообще, что там? Творог? Тогда лучше не надо!

- И чай не будешь? - я уже было подскочила, чтобы "наливать" по его приказанию.

- И чай не буду! - и уходя, гаркнул: - Приятно вам подавиться, молодые люди!

- И тебе тоже! - отозвалась Анюта.

- А я уже подавился!

Это у него манера общения такая задиристая.
Мы с Анютой прозвали Мишку Горлопаном в начале рейса. Это теперь мы более-менее
знаем всех по именам и фамилиям. А сразу, делясь между собой впечатлениями, чтобы
знать о ком речь идёт, награждали матросов разными кличками.
Этот кочегар получил у нас прозвище Горлопан за то, что всегда орёт. Судя по всему,
он тихо вообще говорить не умеет.
Анзор сообщил нам, что Мишка глуховат. В машинном отделении к тому же стоит такой
шум, что он как бы и вообще не оглох окончательно. Но это Анзор нам недавно сказал.
А сразу же мы не знали.
И без злого умысла, ни о чём таком не подозревая, я как-то спросила:

- Миш, ты что, глухой?

- Кто тебе такое сказал? - обиделся он.

- А почему ты всё время кричишь?

- Побудь денек в "машине" и не так закричишь.

- Ну другие же не кричат.

- Э, да у меня просто дикция такая! - отшутился тогда Мишка, но по всему было видно,
что он смутился.

А вообще-то, мне этот горлопан симпатичен. Хотя внешне он обычный парень: среднего
роста, крепко сбитый, с узкими веселыми зеленовато-карими глазами.
После того, как в первые дни рейса старики из "машины", по своему обыкновению,
начали всех подряд сватать и пытались предложить мне кандидатуру Мишки, тот
категорически заявил, что ему нельзя, он уже молодожён.
Это когда все женатики прикидываются холостяками!
Вон Анзор поначалу уверял нас с Анютой,будто бы он вообще неженатый. А потом, когда
выяснилось, что нам от Ритки всё известно о его семейном положении, он стал
убеждать, что с женой в разводе. Якобы перед этим рейсом развелся и даже подробно
описал, как они мебель делили. А на Ритку стал нести всякую чушь, будто она в
начале прошлого рейса в консервном цехе бражки напилась и её якобы таскали все
кому не лень. Это уже вообще ни в какие рамки! Анзор, пожалуй, опасный тип. Если 
что-то не по нём, он может так отомстить, такого наплести, в такой грязи вывалять,
что потом ничем не отмоешься. С ним надо держать ухо востро!
Узнав, что мы в курсе о его семейном положении, из себя вышел, запсиховал...

- Ладно тебе, Анзор, чего ты бесишься? Можно подумать, что кто-то из нас за тебя
замуж собирался! - успокоила я его.

Он ещё покипятился, покипятился, но потом остыл. Теперь уже не треплется, что
холостой и что развёлся.
Вообще-то, он глаз на Анюту положил. Как-то сказал, что к блондинкам неравнодушен.
Говорит, как увижу, что БЭЛАЯ! - так с ума схожу. У него и жена блондинка, как
выяснилось.
Хорошо, что я не БЭЛАЯ, а то пришлось бы его из круга нашего общения как-то
исключать. Анюту же, вроде как, его повышенное внимание не напрягает. Даже, кажется,
наоборот. Но мы общаемся с ним исключительно по-товарищески. Всё-таки информатор
он неплохой. Потрепаться любит. Правда, и присочинить кажется не дурак. И как будто
бы не наглеет. Рад принести новостей, зная, что нам всё интересно и что тогда мы
его прогонять не будем слишком быстро, если есть что любопытное послушать.


Пока "Лазурит" совершает переход в другой промысловый район, и матросы меньше
заняты, чем на промысле, старпом играет учебные тревоги, какие только существуют.
При любой тревоге, кроме шлюпочной, мы с Анютой должны бежать в кают-компанию
и сидеть там в обществе доктора и буфетчицы, ожидая, когда кому-нибудь понадобится
оказывать медицинскую помощь.

Где-то в цехе "заделывают" мнимые пробоины, а мы сидим в каюткомпании и заучиваем
под руководством доктора, какие существуют тревоги и какими сигналами они
оповещаются.
Пока идёт учебная борьба за живучесть судна, мы, развалясь в уютных мягких креслах
и, вглядываясь в полумрак, возникший в каюткомпании после задраивания
иллюминаторов, слушаем разглагольствования доктора на тему, что нужно делать в
случае тревоги.
Обязанностей у нас не слишком много и, если верить доктору, пока всё идёт по
правилам: люмитры на броняшках, жилеты наготове, и мы тоже. Сидим, ждём.

Доктор весь преисполнен важностью происходящего момента и собственной значимостью
в этом моменте. Но мало-помалу ему надоедает пыжиться. И незаметно он принимает
свой обычный, вальяжный и расслабленный вид.
У него маленькие,черненькие, масляные глазки и круглая блестящая физиономия.
Толстый и самодовольный Док похож на сытого кота. Глядя на него, создается
впечатление, что он не любитель утруждать себя чем-либо. Даже дамских имён, как
мне кажется, доктор принципиально не запоминает и всех представительниц женского
народонаселения называет не иначе, как солнышками. Что у него с памятью на мужские
имена, я пока не выяснила, но думаю, и здесь он себя не напрягает. Главное, не
забыть имя шеф-повара: Паша. Потому что Док, судя по всему, совсем не дурак поесть.
"Ничто человеческое нам не чуждо!" - так любят они выражаться.
Вспомнилось, как на следующий день по отходу, после такой же тревоги, он зазвал
нас с Анютой к себе в каюту и широким жестом пригласил выпить коньячку "за общие
дороги, за общие тревоги".
А потом безуспешно пытался остаться с кем-нибудь из нас наедине.

Но, в общем-то, мы для него, как впрочем и для многих остальных, в первую очередь
я имею в виду комсостав, только лишь уборщицы: там вымой, здесь убери, тут подмети.

Привели "пострадавшего". Мы наложили ему шины на "переломанную" ногу.

Прибежал старпом, посмотрел нашу работу, но ничего не сказал.

Не успели мы снять с "пострадавшего" шины, как прозвучал сигнал шлюпочной тревоги.

Анюта на бегу стала заматываться в свой спасательный жилет. А мой был до такой
степени грязный! В прошлом рейсе какой-то идиот под моим судовым номером завозил
жилет чем-то чёрным до полного сокрытия первоначального оранжевого цвета. И я не
решилась натянуть эту "красоту" на свою чистенькую дублёнку.

Выбежав на шлюпочную палубу, мы примкнули к группе людей, стоявшей возле шлюпки
под номером два. Случись что на самом деле, мы должны будем спасаться в океане
с этими людьми и на этой шлюпке.

- Ты почему это свой жилет не надела? - налетел на меня второй штурман. - Утонешь!

- Если в океан вывалюсь, то и в жилете утону. Мне дублёнку жалко пачкать, - и
красноречивым жестом показала ему свой жилет, который принесла с собой, держа
на некотором отдалении, во избежание соприкосновения с дублёнкой.

А в это время смеялись над Анютой.

- Эй, подруга! Ты как жилет напялила?! - развеселился тралмастер по прозвищу
Румын. - Нет, вы только посмотрите! Так же только румыны в войну наряжались!

- Вечно у меня недоразумения с этим жилетом! - сердито ворчала Анюта, когда ей
помогали затянуть его, как положено.

- Что, Ань, не того размера попался? - с притворным сочувствием спросил Венька.

За всеми этими тревогами не заметили, как время полдника настало.