В душе останется надежда

Спор этот был явно несерьёзным, вызванный тем благодушным состоянием, которое обычно наступает после преодоления очень трудного перевала. Они прошли этот перевал: пять лет учёбы в речном училище – подъёмы, поверки и отбои, увольнения и самоволки, экзамены и практики, поощрения и наказания – всё осталось позади. Сдан последний Государственный экзамен, и вот они, ещё, собственно, курсанты и уже не курсанты, но ещё и не специалисты, так как дипломы не выданы и выпускной вечер впереди, предаются мечтам в пока ещё родном кубрике о том, что ждёт их на пороге этой новой самостоятельной жизни.
– Знаете, а жаль всё-таки расставаться с училищем, – прервал молчание Сергей. – Хоть и крепко мне доставалось тут, от того же Макаки, но жаль, ей-богу.
– Да брось ты! – оборвал его Геннадий. – Чего жалеть? Пять лет угробили, как…
– Угробили? – подскочил на койке Сергей. – Ты сам брось! Да эти пять лет мы будем вспоминать как самые лучшие годы в жизни.
– Что? Вспоминать? Да я после же выпускного вечера плюну вот на эти стены и концы обрублю, – начал злиться Геннадий.
– Ребята, чего вы разошлись? – вмешался Виктор. – Нормальное было время.
– Для тебя, конечно. Ты чист, как ясный день, – нахмурившись, отозвался Геннадий. – Ни одного выговора, ни одного снятия со стипендии. Да тебя и Мишка, наверное, ни разу не стриг под нулёвку.
– Ни разу. А что? – усмехнулся Виктор.
– А то, что живёшь ты, всё время оглядываясь, – Геннадий отвернулся от вспыхнувшего Виктора, вскочившего с койки.
– А разве это плохо? Почему бы и ни оглянуться лишний раз? Думаешь, живут все, как ты, – сначала плюхнут, а потом посмотрят по сторонам?
Геннадий ничего не ответил, закрыл глаза и лежал на койке, не двигаясь, некоторое время.
– Может, так и лучше, как ты, – наконец ответил он тихо. – Золотая серединка, – усмехнулся. – Но всё равно ты когда-нибудь крупно прогоришь. И знаешь почему?
– Почему?
– Да потому, что ты не умеешь выкручиваться, не научила тебя этому курсантская жизнь.
– А зачем выкручиваться? – вмешался Сергей в перепалку друзей. – Я никогда не выкручивался.
– Ну и дурак! – в сердцах бросил Геннадий. – И за это тебя из училища чуть не вышибли.
– Тебя тоже чуть не вышибли, – огрызнулся Сергей.
– Ты не путай божий дар с яичницей! Я сам хотел уйти. И сам пошёл на это. Но потом передумал.
– Чего же ты передумал? – усмехнувшись, спросил Сергей.
Геннадий исподлобья посмотрел на друга и промолчал.
– Все до сих пор головы ломают, как это Гене-крокодилу удалось после приказа об отчислении закончить училище? Может, ты наконец поделишься своими секретами? – спросил с издёвкой Сергей.
– А чего тут делиться? – усмехнулся Виктор. – Он же спец по выкручиванию. Из любой воды сухим выйдет.
– Ты! Слушай! – подскочил к говорившему Геннадий. – Сухим я из воды никогда не выходил! – Он готов был наброситься на обидчика. – Понял?!
Сергей встал между ними, чтобы те, ещё чего доброго, не подрались под расставание.
– Бросьте вы! Чего сцепились?
Те разошлись по углам, сели на койки.
– А действительно, как это тебе удалось, Гена? – спросил Сергей. – Тебя же тогда выгнали? Приказ зачитывали на общем построении?
– Сестра вмешалась, – глухо ответил друг. – Она тогда из Питера приехала. – Он чуть помолчал. – И на совете один голос решил всё. «За» и «против» было поровну.
– Чугунова? – предположил Сергей.
– Да. Начальник училища последним поднял руку. Он всё и решил.
– Хороший был мужик, – проговорил Сергей и задумался.
– Почему был? – не понял Виктор.
– Да потому! – вскинулся Сергей. – Был начальником, а теперь только лишь преподаватель. И всё из-за нас с Генкой.
– Да уж, из-за вас только, – съязвил Виктор. – Много вы значите.
– Много – не много, а вот если бы Чугунов был построже с такими разгильдяями, как Генка, так его бы не турнули за либерализм, – отозвался Сергей.
– А что Генка? – вспыхнул друг. – Ты лучше что ли?
– Не лучше. И знаешь, мне страшно стыдно перед Чугуновым.
– А ты иди и поплачься перед ним, – посоветовал Геннадий.
– Иди сам! Нужны ему мои слюни. Но вина эта останется на всю мою жизнь.
– Брось ты! На всю жизнь… Думаешь, из-за нас с тобой его сняли? – спросил сердито Геннадий.
– Конечно!
– Ха! Да он тот ещё…
Сергей аж подскочил на койке.
– Не трожь Чугунова! Слышишь? Он единственный в училище человек, которого стоит уважать. Понял?
Геннадий только криво усмехнулся.
– И ещё Мишка, – продолжил Сергей, чуть подумав, – то есть Васильев.
– Ну, этого ты зря приплёл, – тут же возразил Геннадий. – Сколько раз он тебя наголо стриг и клёши рвал?
– Сколько бы не стриг и не рвал, а он мужик что надо. Он не со злобы это делал, а так, по должности начальника строевого отдела. По уставу, точнее.
– Где ты видел такой устав, чтобы людей, как баранов, стригли? – стал заводиться снова друг. – Где? А клёши рвать до пояса? Это тоже по уставу?
– Слушай, а чего ты хотел? – не унимался и Сергей. – Чтобы ты клинья в брюки вставлял да с патлами до плеч ходил и считал себя правым? Так что ли?
– Так – не так, а издеваться над людьми никому не дозволено, – не отступал и Геннадий.
– Так ты думаешь, наш Макака, ротный, лучше поступает?
Геннадий только пожал плечами.
– Ну да, он же твой друг, – ухмыльнулся Сергей.
– Угу. Лучший друг… после Гитлера, – ответил недовольно тот.
– Да ладно тебе. Не ты ли с ним после отбоя «козла» в домино забиваешь.
– Ну и забиваю. Ну и что? Да я его ненавижу не меньше твоего. Понял?
– Не понял! Если я его ненавижу, так я к нему и не подхожу, а ты только и крутишься около ротного. Разве не так?
– Хочешь жить – имей вертеться, – ухмыльнулся Геннадий.
– Вот-вот, крутиться да вертеться. Это ты можешь, – насупился Сергей и замолчал, друг тоже.
– Бросьте вы, ребята, – прервал молчание Виктор. – Это всё уже позади. А впереди жизнь, настоящая жизнь!
– И ты её начинаешь с золотой серединки, – усмехнулся Сергей.
– Я её начинаю, как и все, – сначала, – серьёзно ответил друг. – У всех у нас одинаковый диплом, но все мы едем в разные края страны.
– Вот-вот я и говорю, что ты начинаешь с серединки, – улыбаясь, продолжил Сергей. – Геша едет в Сибирь, я – на Дон, а ты будешь между нами – на Волге.
– Ну и что? Ещё неизвестно, где и кому будет лучше. Но, чёрт возьми, мы ведь – электромеханики судов речного транспорта! Это же здорово! – воскликнул Виктор.
– Что здорово? Здесь пять лет режима, там снова режим, – ответил на это восклицание Геннадий.
– А ты не знал, куда шёл? – спросил его Виктор.
– Дурак был, вот и пошёл в речное. Теперь вся жизнь наискосок пойдёт.
– Почему наискосок? – не понял Сергей.
– А потому… Что это за жизнь: ты восемь месяцев на воде, а семья – на берегу.
– Ты что – женишься? – удивился Сергей.
– Я ещё не чокнулся, чтобы жениться. Я вообще говорю. И о вас в основном. Мне ведь в армию идти. Ещё три года без гражданки. Ты ж, Сергей, не идёшь.
– Да, стране уроды не нужны.
– Вот ты первый и женишься, – неожиданно сделал вывод Геннадий.
– Я? Ха-ха-ха. Только и мечтаю об этом –  в кабалу быстрее залезть. Я не идиот, как ты думаешь.
– Тут и думать нечего, – безапелляционно ответил Геннадий, чуть усмехнувшись. – Ты же без баб и дня прожить не можешь.
– Не без баб, а без девушек, – поправил тот, улыбнувшись.
– А! Какая разница, – махнул рукой друг. – Все они сволочи.
– Ну-ну, ты поосторожней, – поднял указательный палец Сергей. – Твоя Марина – тоже?
– Что тоже? – с вызовом спросил Геннадий.
– Ну, эта самая… – замялся друг.
– Сволочь, ты хочешь сказать?
– Я этого не говорил! – быстро ответил Сергей и поднял руки. – Ты сам сказал это.
– Ладно. Говорил – не говорил. Может, и так. – Геннадий задумался. – Жизнь – штука сложная. Марина меня бросила. Это точно. Ей был нужен муж, а я… – махнул безнадёжно тот рукой.
– Ты, конечно, жениться не собираешься? – спросил его Виктор и усмехнулся.
Геннадий только внимательно посмотрел на спросившего и ничего не ответил.
– А давай на спор, что ты сразу женишься, как только в армии отслужишь, – с азартом предложил Виктор.
– Что? – удивился тот.
– Нет, ты вообще женишься, если тебя в отпуск пустят, – уточнил друг.
– Чего? Чего? – всё больше изумлялся Геннадий, а потом расхохотался. – Спорим! Но только ты, Витюша, женишься первым.
– Он любит золотую серединку, – вставил Сергей.
– Значит, ты первым женишься, – указал на того Геннадий.
– Ха-ха-ха!
– Держу пари: я, если и женюсь, то последним, – заявил серьёзно Геннадий.
– Ты?.. Последним?.. – рассмеялся Виктор. – Ой, держите меня, бабоньки! Я писаюсь.
– Давай-давай, – усмехнулся Геннадий. – Спорим на… – он задумался.
– На ящик пива! – предложил Сергей.
– Нет, это мелковато, – не согласился Геннадий.
– Ну, тогда на ящик водки, – внёс другое предложение Сергей.
– К чёрту водку! И так этой гадостью вся жизнь отравлена, – опять не согласился друг.
– На что тогда спорим?
– Давайте, мужики, на что-то среднее поспорим, – вставил Виктор. – Допустим, на ящик шампанского. Идёт?
Сергей с Геннадием переглянулись.
– А что? Нормально, – согласился первый.
– На шампанское, так на шампанское, – поддержал и второй. – А кто же его будет пить?
– Кто?.. Кто?.. Кто выиграет, конечно, – сообразил Сергей. – Но нас же трое? – задумался.
– В том-то и дело… – задумались и остальные двое.
– Я могу выйти из игры, – вдруг произнёс Виктор.
– Э-э, нет, – не согласился тут же Геннадий. – Будем все трое держать пари.
– А как же втроём-то? – всё сомневался Виктор. – Не получится.
– Всё получится, – заверил его Геннадий. – Значит так… – начал чесать нижнюю губу тот. – Ты, – показал на Виктора, – покупаешь первым ящик шампанского.
– А почему я? – тут же возмутился друг. – Я не согласен.
– А твоего согласия никто и не спрашивает, – урезонил его Геннадий. – Я уже говорил и сейчас повторяю: потому что ты женишься первым.
– Да ты сам первым женишься, – начал обижаться Виктор.
– Слушайте! Чего вы заводитесь? – начал успокаивать их Сергей. – Поживём – увидим. Ты, Геша, лучше выложи свою идею.
– А идея очень проста. Кто первый женится, тот и покупает ящик шампанского.
– А кому он его отдаёт? – поинтересовался Сергей.
– Кому… кому… – тот задумался. – Нам, конечно!
– А что, мы по-прежнему будем жить в одном кубрике? – рассмеялся Сергей. – Ты же едешь в Сибирь, я – на Дон, Виктор – на Волгу. Как же мы ящик получим и будем его пить?
– Но мы же соберёмся когда-нибудь вместе?
– Конечно, соберёмся… Лет через двадцать! – ухватился за такую мысль Виктор. – И будем нам с чем отметить это событие.
– Ладно, – махнул рукой Геннадий. – Кто первым женится, тот покупает ящик шампанского на двоих. Мы найдём что с ним делать.
– Кто это «мы»? – спросил Виктор.
– Какая тебе разница! – возмутился Геннадий. – Я с Серёгой, например.
– А может, я с ним? – показал тот на Сергея.
– А может, мы с тобой? – Геннадий в упор посмотрел на Виктора.
– Опять вы заводитесь, – недовольно проговорил третий спорщик. – Давайте лучше обговорим до конца пари. Значит так: первый покупает ящик на двоих. А второй?
– А второй – третьему! Разве непонятно? – чего-то кипятился всё Геннадий.
– А что, нормально, – согласился с ним Виктор.
Сергей кивнул головой, и они ударили по рукам.

Давно это было. Давно. Кажется, целая вечность прошла. Разъехавшись по местам распределения, они сначала переписывались друг с другом, но потом переписка оборвалась. Сергей от других ребят узнал, что Геннадия той же весной призвали в армию, служил он на Дальнем Востоке, в морском десанте. А после увольнения в запас приехал тот в столицу, устроился работать в ЖЭК, выделили ему служебную комнату, одну на двоих со своим напарником. Жил он неплохо, работа была интересная, заработки хорошие: гуляй – не хочу! Сначала тот так и делал. После пяти лет училища и трёх армии хотелось как следует «отдохнуть». Он и «отдыхал». Но, к счастью, быстро понял, что всё это пустая мишура и что с дипломом техника недалеко уйдёшь и немного сделаешь. Поэтому решил поступать в вуз, и не куда-нибудь, а в институт международных отношений, что оказалось не так-то и просто сделать. Но он своего добился. Поступил. Теперь учился и работал ещё дежурным электриком, чтобы как-то поддерживать душу в теле.
Сергей за это время успел поступить в университет, там же на юге, куда поехал работать после окончания училища, жениться на однокурснице и даже завести сына, ещё на третьем курсе. А Виктор… тот где-то затерялся. Сергей знал только одно: он женился, сразу же после выпускного вечера, поехал работать с женой, а осенью его тоже призвали в армию. И всё. Больше о нём ни слуху, ни духу.
Сейчас Сергей приехал в столицу, чтобы поднабрать материала в библиотеке имени Ленина на дипломную работу, приехал один, супруга осталась дома, с сыном. Не зайти к своему старому другу Геннадию он, конечно, не мог. Созвонился заранее, адрес знал, нашёл того быстро. Они и встретились.
После обычных рукопожатий, а Сергей, растрогавшись, даже хотел обнять друга, но тот слабо отстранил парня – «Не надо. Мы не бабы», сели за стол. У Геннадия на всякий случай стояла в холодильнике бутылка коньяка. Тут же выпили за встречу, закусили, Сергей сразу же рассказал о самых важных событиях в своей жизни, про жену и сына, конечно, поведал другу.
– Ну что я говорил! – тут же оживился Геннадий. – Кто выиграл пари? А?
– Какое пари? – сразу и не понял Сергей. – О чём ты говоришь?
– Ты что, забыл наш спор на пятом курсе насчёт женитьбы? – оживил память друг. – Мы же заключили пари. Так кто его выиграл?
– Кто-кто… ты, конечно, – как-то недовольно ответил Сергей. – Ты всегда пролезешь, – совсем некстати брякнул в конце.
Геннадий обиделся и засопел над тарелкой с лапшой и мясом.
– Причём здесь «пролезешь»? – спросил недовольно. – Каждый устраивает свою жизнь так, как может.
– Ты прав, конечно, – быстро согласился с ним Сергей. – Извини. Я не хотел тебя обидеть.
– Хотел – не хотел, – забурчал тот. – Не в этом дело. Просто многое меняется в жизни, многое ты в ней начинаешь с годами понимать. – Он чуть помолчал. – Ты помнишь, как мы в училище кодлой ходили бить гражданских? – спросил неожиданно.
– Чего же не помнить? Помню. Ты всегда был заводилой всех драк. Лез всё время на рожон. И я вот всё удивляюсь, неужели тебя гражданские так ни разу и не поколотили?
– Там, честно, ни разу. А здесь было. Посмотри, – он показал зубы, на них стояли «мосты». – Здесь выбили. И знаешь, так, ни за что.
– Как это ни за что? – не поверил Сергей. – Такого просто не бывает.
– Бывает. И ещё как, – вздохнул друг. – В парке Горького. Шёл со «скачек». Ну, слегка был под кайфом. Но никого не задирал. Шёл один. И тут навстречу трое. Как врезали… – Геннадий даже глаза закрыл, когда вспомнил то, что с ним произошло тогда. – Очухался. Лежу под кустами. Потрогал губы – сплошное месиво. Передних зубов как ни бывало. Еле приполз домой. Хорошо хоть, что следующий день был выходной. Отлежался малость.
– Ты хоть в милицию заявил?
– На кого?
– На тех.
– На тех… А чёрт их знает, кто они такие. Я их сроду в глаза не видел раньше. – Он немного помедлил. – Ничего, отлежался, вставил зубы. Теперь хоть шепелявить не буду, – усмехнулся горько. – Лучше язык изучу. Всё равно мне советовали специалисты коронки поставить. Ладно. Главное в другом. Понимаешь, Серёга, вот я раньше в училище особо не разбирался в людях. Верил, раз гражданский – значит, наш враг, значит, бить его надо. Да ты и сам, наверное, так считал.
– Да было, – вздохнул друг. – Только я, конечно, нечасто лез в драку. Разве что за компанию.
– А я лез. И не понимал ни черта! Вернее, не задумывался – зачем мы их, этих гражданских, бьём. А они нас бьют. Причем ведь как дрались? Как злейшие враги. Даже с потерями. – Геннадий потёр ладонями виски, простонал. – Зачем мы всё это делали?
– А чёрт его знает зачем.
– Вот в том-то и дело, что никто из нас об этом и не задумывался. Передавалась эта «зараза» от «стариков» к «салагам». Ну а мы и рады помахать мослами. И вот только здесь, после этого случая в парке, я понял – ни к чему всё это. Понимаешь, Серёга? Дикость какая-то это. Увидел гражданского, ни за что ни про что – бац по морде, чтобы тот копыта отбросил. Меня ж в армии учили драться. Могу и с пятерыми справиться, если не особо дюжие. Но всё! Сказал себе – хватит! И больше ни разу, ни с кем. Веришь?
– Да, верю. А помнишь, как мы раз на Кулибина толпой шли и нас милиция завернула? Если бы не она, вот бы мы шорох на гражданских тогда навели, – чего-то усмехнулся Сергей.
– Навели бы, – усмехнулся и Геннадий. – А ты помнишь, как вы впятером, то ли чуть больше, оттуда чесали? Если бы вы не успели проскочить подвесной мост, хана была бы вам.
– Откуда ты знаешь? – удивился друг.
– Я всё знаю. Почичуй мне тогда ещё об этом рассказал.
– Вот собака этот Почичуй! – ругнулся Сергей. – Своих продавал.
– Продавал. Он на тех и на нас «работал». – Геннадий задумался. – Слушай, а Виктор тогда с вами был?
– Да нет, он не пошёл.
– Струсил?
– Кто его знает. Сказал, что ему обязательно надо к подруге. Мы пошли на Кулибина, а он к бабе…
– Слушай, а где он сейчас? – поинтересовался Геннадий.
– Не знаю. Да, ведь он женился раньше нас, – вспомнил Сергей.
– Почему это – нас? Я ещё неженат. Тебя он раньше женился, – возразил тот. – А что я тогда говорил? Говорил же, что он первым и женится. Он тебе писал?
– Да. Даже на свадьбу приглашал. В тот же год, когда закончили речное.
– Ты ездил?
– Нет. Не смог. Поздравил его телеграммой. Он то ли обиделся, то ли ему не до нас стало, больше мне ничего не писал. Я ему тоже.
– Хорошие мы друзья, – горько усмехнулся Геннадий. – Поклялись, что будем писать друг другу, разъехались по разным сторонам и всё – забыли.
– Почему забыли? Помним. Вот я тебя разыскал.
– Молодец что разыскал, – похвалил Геннадий. – Ну а Виктора ты искал?
– Да нет.
– Слушай, так с Витьки надо же ящик шампанского содрать! – вспомнил вдруг Геннадий.
– Надо. И с меня тоже, – грустно улыбнулся Сергей.
– Да? – удивился друг. – Так в чём же дело стало? Беги. И давно ты… женился?
– Два года назад. Уже и сын есть.
– Молодец! Ну и как?
– Нормально.
– Жену, поди, с хатой взял?
– Да нет. Мы – студенты. В одной группе учимся.
– А как же ребёнок? – удивился Геннадий.
– У жены свободное посещение. Она сидит дома с сыном, – стал объяснять Сергей. Когда сможет, ездит на занятия. А так я хожу, потом рассказываю, что и как, вместе делаем задания. В общем, учимся. Точнее – доучиваемся. Летом выпуск.
– А живёте где?
– У её матери.
– Так, значит, всё-таки жену с хатой взял? – рассмеялся друг. – Молодец!
– Ты не понял, Гена. Её родители живут в соседнем городе. Я – в общежитии, а она у них.
– Так ты вольный казак!
– Не совсем. Я почти каждый день езжу к ней.
– А как же она тебя одного отпускает в университет?
– А что тут такого?
– Да ничего. Просто такого бабника, как ты, отпускать куда-либо одного вредно. Ещё что-нибудь сотрётся, – снова рассмеялся тот.
– Брось ты, Гена, – даже не улыбнулся Сергей. – Я давно уже не тот.
– Ты это своей жене скажи. А я тебя знаю, – всё смеялся друг.
– Ну ладно, знаешь, так знаешь. – Сергей чуть помедлил. – Но вообще-то она мне верит. Это первый человек, который мне верит. Понял?
– Понял. Я вот ещё не женился.
– Что, девок хороших в столице что ли нет? – рассмеялся теперь уже Сергей.
– Девки есть. Но всё не то. Понимаешь?
– Маринку что ли свою забыть не можешь? Первая любовь всё-таки.
Геннадий исподлобья посмотрел на друга, но ничего не сказал, стал опять закусывать.
– Ладно. Не будем об этом. Что было, то было, – вздохнул Сергей.
– Слушай, а как же твоя первая любовь? Надька что ли?
– Да. Надежда, – нахмурился чего-то друг. – Метлова.
– Хорошая была девчонка.
– Да. Хорошая… была…
– А что же ты с ней разошёлся?
– А что разошёлся с ней? – задумался Сергей. – Не верила она мне просто. Дурак я был страшный в то время. Надо было врать ей напропалую, а я не мог. Всю правду говорил. Вот и потерял её. Она ведь ещё когда мы на четвёртом курсе учились вышла замуж. За моего тёзку, – кисло усмехнулся он. – У них дочь уже. Говорят, на меня похожа.
– Так ты что, с ней переспал? – прямо спросил Геннадий. Друг прямо дёрнулся от такого вопроса в лоб и промолчал. – И ты её больше никогда не видел?
– Почему же, видел. Приезжала она как-то к своим родственникам в деревню, а я как раз у родителей был. Мы и встретились.
– И как встретились? – всё допытывался Геннадий.
– Как?.. как… – Сергей с силой зажмурил глаза. – Слушай, давай не будем об этом! Сколько мы ошибались в молодости, бог ты мой! Наливай лучше.
– Да, ошибались, – повторил Геннадий, наливая в рюмки коньяк. – И какую глупость мы совершили, что пошли в речное. Пять лет, считай, вычеркнули из жизни.
– Ну, ты это брось! Это были самые лучшие годы в нашей жизни.
– Чего? В нашей?
– По крайней мере, в моей, – уточнил Сергей, видя как закипел товарищ. – Столько было всего нового, неизведанного.
– Да уж неизведанного: казармы, наряды вне очереди, стрижка налысо. Красота!
– А что, и это интересно. Где бы тебе ещё выстригли чуб, как ни в училище, – рассмеялся Сергей.
– Да пошёл ты! Чтоб мне всякие Мишки чубы стригли, – насупился Геннадий.
– Ладно. Не обижайся. Но то время, ей-богу, было очень хорошее. Я много тогда понял, училище многому меня научило. И специальность хорошую мы получили. Разве не так?
– Так? Так чего же ты тогда с флота сбежал? – усмехнулся Геннадий.
– Учиться хотел. Вот и ушёл. – Сергей чего-то задумался. – Ладно, что было, то прошло. А ящик шампанского я тебе проспорил. Это уж точно. Должок за мной. И я не привык ходить в должниках. Где его можно купить? – поинтересовался.
– Ты что, серьёзно? – не поверил друг.
– Вполне.
– До магазина недалеко, но… зачем?
– Слушай. Я проиграл, я должен платить. Долг чести. То же, между прочим, училище научило, – усмехнулся Сергей. – И коньяк всё равно кончился. Надо идти.
– Не понял.
– Быть честным, говорю, училище научило. Понял?
– Понял, – кивнул тот.
– Ну, раз понял, то пошли в магазин, – предложил Сергей.
Геннадий пожал плечами, встал, направился к двери.
Ящик шампанского они, конечно, не купили: слишком дорого, не по карману студенту. Но пять бутылок Сергей всё-таки взял. И сейчас они опять сидели в комнате у друга и распивали первую из них. И вроде обо всём уже переговорили, и в основном молчали. И тогда Геннадий предложил позвать знакомых девчонок составить им компанию, так как стало ясно, что вдвоём им шампанское не осилить. Геннадий набрал номер телефона, поговорил с кем-то тихо, и вскоре пришли две подружки, довольно-таки симпатичные. Выпили, включили магнитофон, стали танцевать. Потом подошёл напарник Геннадия с подругой. Стало ещё веселее. Все разговорились. Сергей особо не лез в разговоры, смотрел на друзей и их подруг, краем уха прислушивался, о чём судачат те.
– Вы знаете, что один раз моё чадо откололо? – оживлённо начала рассказывать одна из подружек. – Он тогда в первый класс ходил. Прихожу я домой, спрашиваю, как уроки, сделал ли? А он сидит и молчит. Я к нему: что случилось? Он молчит. Показывай, говорю, тетради. Он вытаскивает из портфеля тетради. Я беру по русскому языку, раскрываю и… Вы представляете? На всех страницах на каждой строчке написано: «Надя Метлова, Надя Метлова…»
– Что? – вскрикнул неожиданно Сергей, услышав такое дорогое и знакомое имя, и подскочил с дивана. – Что написано? Она здесь?
Все удивлённо посмотрели на него.
– Надя Метлова? – переспросила рассказчица и усмехнулась. – А что?
– Так, ничего, – замялся вдруг Сергей, пытаясь унять охватившее его волнение.
– Она здесь, – продолжала улыбаться девушка. – Это дочка моей соседки. Они вместе с моим сыном учатся в школе. А что всё-таки случилось? – заинтересовалась она.
– Да нет, ничего, – сконфузился Сергей и посмотрел на Геннадия.
Тот сидел, опустив голову, и молчал.
– Ничего, ничего, – повторил Сергей. – Вы рассказывайте. Очень интересно.
Он опустился на диван, закрыл глаза и зажал ладонями уши. И тут же застучали в висках вместе с толчками крови эти два слова «Надя Метлова, Надя Метлова, Надя Метлова…»
– Нет! Нет! – вдруг опять вскрикнул он.
Ему казалось, что это он про себя кричит, а оказалось, что наяву. И все опять внимательно посмотрели на него.
– Серёга, ты чего? – спросил обеспокоено друг.
– Я? – встрепенулся тот, сначала ничего не понимая. – Я… Знаешь, кажется, я перебрал малость. Ты извини, но мне надо проветриться. Я, пожалуй, пойду погуляю.
– Иди. Только далеко не уходи. Знаешь, всякое может быть. Район этот новый, – предупредил Геннадий.
– Я понял, – кивнул тот. – Всё нормально будет, Гена. Давай, – махнул рукой.
– Дверь я не буду запирать. А вообще-то, знаешь, возьми вот ключи, – протянул тому связку. – Вот этот от нашей двери, – показал на обычный плоский ключ.
– Разберусь, – усмехнулся Сергей. – А вы тут гуляйте.
– Чао, бамбино, – бросила одна из девушек и рассмеялась.
– Чао, девочки, – ответил парень, помахал снова рукой и вышел из душной комнаты.

Шум московских улиц постепенно затихал. Сергей шёл по широкому проспекту, рассматривая дома, высокие и похожие друг на друга. Вечерняя свежесть быстро привела его в нормальное состояние. Он шёл прямо, никуда не сворачивая, чтобы ещё чего доброго не заблудиться, и старался ни о чём не думать. Но то и дело где-то там, в душе, нет-нет да и вспыхивали так неожиданно услышанные эти два слова «Надя Метлова», сначала маленькой, едва заметной искоркой, а потом всё сильнее и сильнее и вот уже начинали стучать в висках, как тогда, на квартире у Геннадия, когда он услышал их от одной из его подруг. «Надя Метлова… Надя Метлова…»
Как ни старался Сергей упрятать в себя поглубже дорогое для него имя, этот образ чистой девушки из безмятежной юности, он то и дело к нему возвращался, будил светлое и доброе чувство, манил к себе, заставляя порой вздрагивать даже от похожей причёски «под мальчишку», какой он запомнил её тогда, в первые дни их знакомства в деревне. «Надя Метлова… Надя Метлова…»
Он давно смирился с тем, что она вышла замуж за его тёзку, что у них растёт дочь, чем-то похожая на мать и на него, Сергея. Его дочь? Его? Эта мысль не раз царапала его душу, постоянно закрадывалось сомнение: его ли это дочь, тёзки ли Сергея – мужа Надежды? Нет, он ни на что не претендовал, ни на что не рассчитывал, даже никогда и ни у кого не выяснял, когда именно родилась эта девочка. Больше того – даже имени её не спрашивал ни у кого. Но так совпало, что она родилась приблизительно через то положенное время, как он был у неё, у Надежды Метловой, был с ней в последний раз всего одну ночь, и какую ночь! А потом… потом приехал другой Сергей, сразу же после его отъезда, была свадьба, их свадьба! Об этом он узнал из присланной Надеждой телеграммы. О, какое то было жестокое известие! Тогда казалось, что он не в состоянии перенести такую утрату, не в состоянии жить без неё, этой Надежды. Но прошло время, боль стала постепенно утихать. Всё, казалось, стало на свои места. Но она, эта Надежда, жила в нём, жила постоянно, только время от времени пряталась в темнейших закоулках его души, а потом вдруг неожиданно всплывала, будила то далёкое воспоминание, когда они были вместе, и оно, это воспоминание, овладевало им, неудержимо тянуло к себе и тогда…
Нет, он ничего не старался изменить. Всё было правильно, всё справедливо. Подлость, которую он совершил после уезда из деревни, где они с Надеждой провели светлые и незабываемые несколько летних дней и ночей, была наказана, по достоинству отомщена. Он с таким положением смирился и ни в чём не винил девушку. Она была права. Но то письмо, крик её души от отчаянья, которое пришло через несколько лет после её замужества, пришло на адрес матери Сергея, так как Надежда просто не знала местонахождения парня, вывело его из себя.
Тогда он хотел ехать к ней. Хотел бросить всё: работу, учёбу на подкурсах и мчаться к ней, чтобы помочь всё ещё любимой девушке изменить в корне сложившуюся ситуацию. Она писала, что ошиблась, что вышла тогда замуж назло ему, Сергею, чтобы доказать, что её любят сильнее, чем он, Сергей, что ей верны во сто крат больше, чем он, Сергей. Но она ошиблась, и теперь сообщала, что она за это наказана, и что у него к ней должно быть снисхождение. Он хорошо помнил эти слова, но больше всего его поразило последнее предложение, уже написанное в постскриптуме: «Нас связывает Большее, чем прошлые наши встречи, пойми это, прошу тебя, Сергей!»
Большее… Что может быть большим, чем те летние дни и ночи, те несколько встреч в майские праздники первой его практики, та последняя их встреча, встреча двух самых близких, так им казалось тогда, по крайней мере, ему так казалось, людей на свете? Что? Тогда он не мог ничего понять, когда прочитал это письмо. Но рванулся к ней, заметался по комнатам рабочего общежития, где жил, работая уже на стройке, чтобы найти денег на поездку. Злое стечение обстоятельств – ни у кого из ребят не оказалось денег, а может, никто просто не захотел ему занимать, потому как всем казалось весьма сомнительным то мероприятие, на которое пускался их товарищ. Денег друзья не дали, отговаривая ехать, а когда это не помогло, а Сергей кричал, что всё равно найдёт эти деньги, пригрозили, что свяжут и отправят в психушку. Они, конечно, шутили, его друзья. И он не поехал, не решился на этот шаг, о чём и страшно жалел тогда. И так до сих пор не мог понять – правильно ли он поступил, что не поехал тогда, не смог поехать?
Но не это больше всего его мучило, не это. А то последнее предложение в письме. «Большее…» Что оно значило? Что их такое «Большее» связывало? Он долго ломал голову, но так и не смог даже себе ответить на этот вопрос, но где-то там в тайничках его души мелькала едва уловимая мысль – может быть, дочь? Её, точнее – их дочь? Но он быстро уходил в сторону от этой мысли, потому как она просто пугала его. Разве такое может быть? Ведь она, Надежда, замужем за другим человеком? А он, Сергей, был с ней всего одну ночь? Нет! Такого просто быть не могло, успокаивал он себя. А ответить тогда на её письмо он тоже не смог, потому как мама, его дорогая мама, переслала в своём письме только один листочек в клеточку, исписанный крупным размашистым почерком, без её конверта, на котором был написан адрес. И сделала это его мама не по рассеянности, а умышленно, будучи твёрдо убеждена, что Надежда – не его судьба, совсем не его. К тому же она и замужем за другим.
Постепенно боль утраты стала утихать. Больше Надежда ему ничего не писала. Он, по понятной причине, тоже. Всё стало, казалось, на свои места. И вот сейчас эти оброненных совсем незнакомой девушкой два столь дорогих ему слова «Надя Метлова» просто всколыхнули дремавшее в нём море, подняли такую волну чувств, что она, эта волна, подхватила его как лёгкий листочек и понесла, понесла по взбудораженной ряби воспоминаний.

Сергей пришёл в себя около высокого забора какой-то громадной стройки. Осмотрелся по сторонам. Вокруг было пустынно. «Куда же я забрёл?» – забеспокоился, плохо соображая, где же он на самом деле находится. «Куда же идти?» Повернул назад, медленно пошёл в направлении мелькающих вдалеке огоньков редких машин и вскоре вышел на широкий проспект. Но это был не тот проспект, на котором находился дом Геннадия. «Надо бы спросить кого-нибудь, где же тот проспект». Подошёл к остановке. Там сидело несколько парочек. Спросил. Одна из девушек махнула рукой в левую сторону и ни слова не говоря принялась целовать своего парня. Сергей только ухмыльнулся и побрёл в указанном направлении.
Дом нашёл, хоть и не так быстро. Окна в квартире Геннадия не светились. Он некоторое время размышлял, что ему делать – заходить или не заходить? Решил не заходить. Бросил ключи в ящик для почты и пошёл от дома. «Может, зайти и сказать, что я уезжаю? – мелькнула мысль. – Но не хочется будить. Да и зачем заходить? Вещи на вокзале…» По пути к остановке троллейбуса попался телефон-автомат. Сергей достал двушку и начал набирать номер. Долго никто не отвечал. Видимо, все спали. Потом в трубке послышался хрипловатый женский голос:
– Ну, кто ещё там?
– Мне бы Геннадия. Я туда попал?
– Ну?
– А его можно?
– Нет, он занят.
– Передайте тогда ему, что ключ от квартиры в почтовом ящике. Я уезжаю.
– Ладно, – недовольно ответили на другом конце провода, не поинтересовавшись даже, кто это и куда уезжает. Да это и неважно было.
Сергей повесил трубку, усмехнулся. Подошёл троллейбус, он сел и доехал на нём до ближайшей станции метро. В вагоне было полупустынно. Сразу стало клонить в сон. Он начал клевать носом и вдруг пришедшая в голову мысль «Надо ехать к ней!» привела его в чувство. Он встрепенулся. «Ехать! Конечно, надо ехать! Этот зов «Надя Метлова» не случаен. Он подан свыше». Сергей от охватившего его волнения даже заходил по покачивающемуся вагону. «Ехать… ехать… Но зачем? Глупый вопрос. Да хотя бы увидеть её и… дочь. Да, дочь… Всё равно я еду домой. И сделать небольшой крюк совсем несложно. Поеду посмотрю, как она живёт, чем дышит. Поговорю. Разве это неестественно? Мы же старые добрые друзья, – горько усмехнулся. – Вполне естественно. Еду!» – решил окончательно и успокоился.
На вокзале не было такой суеты, как днём, и к кассе, продающим билеты на поезда, отходящие через час, стояло всего несколько человек. Сергей взял билет на ближайший поезд. И как только объявили посадку, забрал в камере хранения сумку, направился на указанную платформу. В плацкартном вагоне были заняты все места. У него оказалась верхняя полка, рядом с тамбуром. Неудобно. Хлопающие двери мешать всё время будут. Но что поделаешь, раз такой билет достался.
Поезд отошёл от вокзала почти по расписанию. Все сразу стали укладываться спать. Сергей тоже взял бельё, застелил постель и вышел в тамбур. За окном проплывали огни Москвы. Он приник к стеклу, закрыл глаза, и его снова захватила волна воспоминаний.
– Чего не спишь? – услышал он за спиной хрипловатый голос и обернулся. Перед ним стоял парень примерно таких же лет, как и он, бородатый, со смешинками в глазах.
– Да так, – вздохнул Сергей. – Что-то нахлынуло.
– Закуривай, – парень протянул пачку «Космоса».
– Да нет, спасибо. Я не курю. С детства не приучили, – слегка усмехнулся.
– Ну и правильно, – ответил тот. – А меня вот приучили, – горько усмехнулся, прикурил и присел.
– Кто же тебя приучил? – поинтересовался Сергей ради участия.
– А! Долгая история, – отмахнулся парень, склонил голову, задумался.
Сергей снова стал смотреть на убегающие и теряющиеся в ночи огоньки столицы, вернее – уже её пригорода. Вскоре и они растаяли в темноте.
– Вот ведь штука какая, – вдруг заговорил парень. – Вроде было всё, как в Польше, а тут – на тебе! – и вдрызг!
Сергей посмотрел на того, не особо понимая смысла сказанного, а парень даже и головы не поднял.
– Я же ей, сучке, всё отдал. Всё! Я же жизнь свою испоганил из-за неё. А она… – он скрипнул зубами и с силой вдарил кулаками по коленям. – Ну, паскуда, ладно. Я ещё вернусь. Ты у меня ещё попляшешь, – со злобой выговаривал тот, не особо обращая внимания на попутчика. – Слушай, у тебя нет ничего глотнуть? – вдруг поднял голову. – Может, «колёса» есть? – робко поинтересовался.
– Да нет. Не балуюсь этим, – спокойно ответил Сергей.
– Ну и правильно. А я, сука, колюсь. Всё равно мне хана, – опустил опять голову тот.
– Зачем же так мрачно?
– Зачем? Зачем… – Парень подскочил и заметался по тамбуру. – Зачем… О-о, если б не она, если б не эта сволочь… – застонал он.
– Кто же это такая? – уже заинтересовался не на шутку Сергей.
– Да есть тут одна. Мы с ней из одной деревни. – Он чуть помедлил и добавил: – Были. Были! А теперь нет! Ни деревни нет! Ни нас нет! Ни хрена нет! Всё испоганили! Всех разогнали!
– Чего же так? Вроде ты и я есть. Видим по крайней мере друг друга.
– Разве что, – спокойнее откликнулся парень. – Мы видим… А что видим? Ты мою заросшую морду, а я твой серый пиджак. И всё. Всё! А ты видишь, что у меня там, под этим жилетом засаленным? – вскинул тот глаза на Сергея.
Сергей повёл плечами.
– Ты прав, парень. Зачем оно тебе чужое горе? Тебе, наверно, и своих забот хватает. И вообще, зачем я всем? Зачем и им? – махнул в сторону рукой парень. – Ей?
– Ну как – зачем?.. – не нашёлся что сказать Сергей, но ему как-то хотелось приободрить попутчика. – Вроде и рождаемся мы на свет, чтобы были кому-то зачем…
– Брось ты! – оборвал его тот. – Рождаемся… Нас родят и бросают под забором сволочи эти, бабы!
– Слушай! – вскинулся уж тут и Сергей. – Ты это брось! Меня мать родила, воспитала и сейчас ещё поддерживает. Так что не надо это.
Парень ничего не ответил, сел, забылся словно, уткнувшись головой в колени. Сергей ещё немного постоял и направился в вагон.
– Зачем я вот живу? – этот едва слышимый возглас остановил его. – Зачем я воздух порчу?
– А ты его не порти, – бросил, уже чего-то сердясь, Сергей.
– Что? – встрепенулся парень. – Что?
– Не порти, говорю, воздух, – громче повторил Сергей. – Живи, как все живут. Жизнь – прекрасная штука.
– Ха! Жизнь! Дерьмо всё! Понял? Дерьмо! Всё дерьмо! – начал заводиться парень. – Я – дерьмо! Ты – дерьмо!
– Слушай! – вконец обозлился Сергей. – Не ровняй всех по себе. Понял?
Тот ничего не ответил. Сергей помялся около двери, хотел уйти, но что-то не давало ему уйти сейчас из тамбура. Сам по себе парень его мало интересовал – подонок какой-то, бич. Мало ли их таких шляется по свету. Вдарила по нему жизнь, конечно, изрядно. Сорвался он в пропасть, но, видимо, зацепился ещё за какой-то её краешек и висит, не долетев до дна. Что его держит? Мать? Может, и она. А может, и его родина – деревня. Откуда он? Ведь и Сергей из деревни. Ведь и его жизнь потрепала изрядно. Ведь и он сколько раз ходил по краю пропасти и сколько раз мог сорваться и улететь в бездну. Но не сорвался же. Откуда и силы брались, чтобы удержаться. Кто их давал ему? Кто? Это его любимая и любящая мать и родина, его малая родина, его деревня. И колыхнулась тут в Сергее жалость к этому ханыге, захотелось хоть чуть-чуть ему помочь. Может, они и земляки, а он и не выяснил даже, откуда он.
– Слышь, откуда ты? – спросил Сергей.
Парень ничего не ответил. Сергей тронул того за плечо.
– Откуда, спрашиваю, ты?
– А? – вскинулся тот. – Чё?
– Деревня-то где твоя? – уточнил Сергей.
– Моя… деревня? – стал вспоминать парень. – Деревня… Была деревня под Чкаловым да сдохла. Ненужная никому оказалась, – он глубоко вздохнул.
– А где ж ты живёшь?
– Живёшь? – криво усмехнулся тот. – Жил я, а сейчас не живу. Всё обрублено под корешок. О, сука! Это всё она устроила. Она! – снова заскрипел зубами парень и вдарил кулаками по коленям.
– Кто же это она? – заинтересовался попутчик.
– А какая тебе разница? – огрызнулся тот. – Она, значит она. И всё! Понял?
Сергей только и хмыкнул.
– А, собственно, что? – задумался вдруг парень. – Баба моя, бывшая баба. Она меня сманила из деревни. Я шоферил в колхозе. А она официанткой была в городе. Вместе жили в деревне. Вместе учились в школе. Работать начали вместе, она учётчицей в бригаде, я права получил в армии, стал тоже там работать. А потом… Разогнали бригаду, деревню… Уехала она в город. Стала звать меня, соблазняла жизнью лёгкой. Сопротивлялся я сначала. Родина всё-таки держала, хоть и жил я с тёткой, а тут злость нашла. Кому наша деревня нужна?! Кому мы, мужики, тут нужны, если нами как скотами заправляют? Плюнул я на всё и айда в город на жизнь лёгкую… – Парень замолчал, ещё ниже опустил голову, застонал. – Тяжела эта лёгкая жизнь. Это я сейчас только понял, а тогда…
Сергей слушал, не прерывая парня, и молчал. Через тамбур проходили редкие пассажиры. Парень чуть сторонился, пропуская их. Те бросали полупрезрительные и равнодушные взгляды на собеседников и, не задерживаясь, шли дальше.
– Всего было навалом, – продолжал парень, когда очередной пассажир миновал тамбур. – И жратвы, и выпивки, да и деньжата водились. Я хавал благородно, только шампань и бренди. Этого в навале было у неё. Раз мы даже в деревню этого пойла две канистры привезли. Вся деревня гуляла.
– Шикарно вы жили, – усмехнулся Сергей.
– Да, жили… – прошептал парень. – Разве мы жили? – вскинулся вдруг. – Это мне по дурнике казалось, что жили. Балыки, коньяки… Откуда оно? С пьяных столов объедки. Это она собирала и сливало всё, что оставалось после тех свиней, что нажирались в её кабаке. Гадость!
– Но ты же пил это и ел? – опять усмехнулся попутчик.
– Да! Пил! Ел! И ни хрена не делал! Жрал да гулял!
– И что, не нравилось? – улыбка так и сквозила на губах Сергея.
Тот со злостью глянул на Сергея и скрипнул зубами.
– Нравилось, – процедил он. – Всё мне нравилось… – ругнулся грязно. – Всё! – и замолчал.
Сергей не стал больше ни о чём того спрашивать, ещё чуть постоял и дёрнул дверь.
– Слышь, парень, у тебя не найдётся… – услышал тихую просьбу и обернулся на попутчика, смотрящего на него жалким взглядом. – Да, я уже спрашивал. Вот так всё и кончилось. Всё…
– А что кончилось? – не понял тот.
– Всё. И жизнь… И… ха! любовь…
– Так вроде у тебя был полный ажур? – усмехнулся Сергей.
– Был. А потом… потом её снял один легавый. В кабаке снял. Я никогда не встречал её после работы. А тут попёрся. Выследил как последняя сучка. Он ещё в подъезде начал мять её. Та только мурлыкала. Ну я и не выдержал… Он, конечно, меня смял, учёный гад, да сдал по назначению. Пришили мне нападение на сотрудника милиции при исполнении. А что он исполнял? А? Мою бабу драл в подъезде, сволочь! Вот я и затрубил… Ходил по краю болота, думал – не угожу. Ан нет, засосало. По самую маковку. Там быстро всему учат: и «шары» глотать, и на иглу садиться. Я рыпался ещё сначала, так они меня опетушили, суки! И всё! Хана мне настала.
– Ну чего ты так? – возразил робко попутчик. – Жизнь-то идёт.
– Жизнь? – вскинулся тот. – Какая это жизнь, если я без затяжки или «колёс» день не могу протянуть? Разве это жизнь?
– Так лечиться надо.
– Ха! Лечиться. Ты что, парень, с вагонетки свалился? Лечиться… Это только в газетах брешут, что можно лечиться. А тут – всё! Сел на иглу – уже не слезешь. Да и зачем? Зачем мне всё это? Что у меня есть? Мать предала, баба… у-у.. – он застонал и схватился руками за голову. – Баба… Это она всё, сука! Она-а… Парень, не верь ты им. Слышишь? Это самые последние сволочи на земле. Слышишь?!
– Брось ты! – грубо возразил Сергей. – Сволочи… Да я за мать свою любому глотку перегрызу. Что ты всех под одну гребёнку чистишь? – начал заводиться тот. – А сами-то мы лучше? Ты что, лучше?! Её лучше – твоей бабы? Шампань, бренди… Голову надо было иметь. Где всё легко достаётся, там всё легко и уходит. И продаётся всё! Ты понял?
Сергей сделал несколько шагов по тамбуру.
– А тебе бы я посоветовал: гони в свою или не в свою деревню и начинай вкалывать. Ты же шофёр вроде?
– Был. Был я! А теперь… – он махнул рукой и засопел.
– Ладно. Время позднее. Ты проспись, утром станет легче. А я пошёл.
Сергей открыл дверь, бросил взгляд на парня. Тот поднял свои помутневшие глаза и по-собачьи жалостливо уставился в переносицу попутчику. Сергей даже поёжился от такого взгляда, вышел из тамбура и захлопнул за собой дверь.
В купе уже все спали. Он тихонько забрался на вторую полку, разделся, одежду аккуратно положил на полку выше, распрямился и закрыл глаза, попытался сразу уснуть, но сон не шёл. Хоть он и пытался отвлечься от просящего последнего взгляда попутчика, но тот так тянулся и тянулся к нему откуда-то из темноты. Сергей переворачивался с боку на бок, принимался считать до ста, старался вообще ни о чём не думать – ничего не помогало. Этот взгляд побитой собаки никак не отставал от него.
– Вот зараза! – ругнулся тихо. – Дался он мне. – И стал натягивать брюки. Так в одних брюках и вышел в тамбур.
Там было пусто, только тихонько поскрипывала открытая наружу дверь. Этот царапающий звук заглушил гул ветра за вагоном и прерывистый лязг буферов. Сергей подошёл к двери, выглянул из вагона, в лицо ударила сильная струя отдающего ночной свежестью воздуха, и быстро отпрянул назад, тут же почувствовал под ногой что-то мягкое и мнущееся. Наклонившись, увидел кепку неопределённого цвета, грязную и помятую. Хотел взять её, но тут же брезгливо отдёрнул руку. Поднявшись, с силой пнул. Та мгновенно исчезла в темноте – поезд как раз шёл через покрытую лесом низину. Захлопнул дверь.
Вернувшись в купе, лёг и попытался снова заснуть. Опять долго не мог даже впасть в дрёму, ворочался с боку на бок на жёсткой полке и только вроде провалился в вязкую пустоту, как тут же в уши ударил звонкий голос проводницы:
– Чай! Кто желает горячего чая?
Народ сразу зашевелился на полках, стал просыпаться, вставать, и сразу же начались обычные дорожные разговоры – до сна ли уж тут! Сергей ещё немного поворочался на своей постели и слез с полки, пошёл умываться. Перекусив прихваченными из столицы колбасой с хлебом и запив уже остывшим чаем, снова забрался наверх и лежал там в полудрёме.

Поезд немного опоздал, и пока добрался до центра этого небольшого города, уже порядком стемнело. Всё это время он словно находился в плену разговора с тем смурным попутчиком и до него ещё по-настоящему не дошло, что он уже находится в том городе, где жила и наверняка живёт сейчас его давняя любовь – его Надежда, Надежда Метлова. И только сейчас он словно был ослеплён ударившей его мыслью: он приехал к ней, его Надежде! От этой вспыхнувшей мысли учащённо забилось сердце и от охватившего волнения даже стало подташнивать, отчего он закашлялся. Чтобы хоть немного успокоиться, свернул с просторной главной улицы в тихий парк.
И только вошёл, как тут же ударила в него волна той первой встречи с ней здесь, в её городе, во время его первой практики. Он остановился, опёрся о дерево и начал массировать грудь у сердца – так резко его закололо. Постепенно боль прошла, только появилась непонятная дрожь в ногах. Сергей сел на ближайшую пустую скамейку, закрыл глаза и запрокинул голову – и тут же ударил в уши её звонкий смех, а в сознании закружилась мелодия песни «Три года ты мне снилась», и сразу выплыла откуда-то из темноты танцующая пара: он и она. Но он ли это с ней? Вместе с его Надеждой танцевал и он и как бы не он. Нет, тот другой, чем-то был похож на него, Сергея. На нём была ладно пригнанная и хорошо отглаженная курсантская форма, торчал упрямый чубчик на голове. Но лица не было видно, то ли оно было в тени всё время, то ли его вообще не было. Виднелась только спина его в чёрной форменке с синим подрезанным гюйсом. Всё остальное пространство занимала она, его Надежда.
В его сознании плыла её по-детски счастливая улыбка, полная нежного забвения и неземной радости. Повсюду светились её серые с излучинками глаза, слегка колыхалась её под мальчишку причёска, сверкали её чуть крупноватые, отдающие свежим крепким льдом зубы, и смех, повсюду звучал её смех. Он докатился и до этого парка. Он уже заполнил его до отказа и закружил его деревья, и Сергей, подхватив Надежду, закружился в неудержимом потоке радости, а она, обняв его за шею, кричала в падающую на неё небесную высь: «Ещё! Ещё сильнее!! Ещё!!!» И он, поддавшись рвущемуся  через край её веселью, всё убыстрял и убыстрял свои движения между деревьями… И тут всё потемнело в глазах, стало не хватать воздуха. Он даже вскрикнул от испуга.
– Вам плохо? – откуда-то издалека послышался голос.
Сначала он и не понял, откуда исходит этот встревоженный женский голос. «Это Надежда? – мелькнула мысль. – Она пришла ко мне?»
– Мужчина! – затрясли его за плечо. – Вам плохо?
Он медленно открыл глаза и непонимающим взором упёрся в грудь стоящей около него женщины, потом поднял глаза.
– Я спрашиваю, вам плохо? – повторила вопрос женщина.
– Мне? – тихо переспросил Сергей. – Мне? Нет, ничего, – встрепенулся. – Спасибо. Всё нормально, – забормотал смущённо.
– Вы так странно лежали и крик… – женщина чего-то смутилась. – Извините.
– Ничего, ничего. Просто я устал и, видимо, задремал. А тут сон такой… – Сергей жалко улыбнулся.
– Может, вам помочь? – всё не отставала та.
– Да нет, не надо. Всё нормально. Спасибо. – Он медленно поднялся и начал всматриваться в стоявшую перед ним женщину.
На вид она была чуть старше его, но не намного, роста среднего, волосы светлые.
– Ну смотрите, – проговорила та и улыбнулась по-доброму. – Вы где живёте? – поинтересовалась.
– Да вообще-то я приезжий, – чего-то смутился тот. – Так по пути заехал сюда. Приходилось здесь бывать в молодости, – усмехнулся.
– А сейчас вы уже… в зрелом возрасте? – с кокетством спросила та.
– Ну, – он не нашёлся что сказать и глупо заулыбался. – Да нет ещё, конечно, двадцать восемь. Ни туда ни сюда.
– Прекрасный возраст, – женщина вздохнула, тема, казалось, была исчерпана.
Они стояли и не знали, что ещё можно сказать друг другу. Надо было расходиться. Но женщина колебалась.
– А вы не знаете, где здесь находится адресное бюро? – нашёлся Сергей.
– Адресное бюро? – переспросила та и наморщила лоб. – Так-так, сейчас скажу… – и чуть помедлив, назвала адрес, но не точный, и стала объяснять, как туда добраться. – Но сейчас оно уже закрыто, – закончила она.
– Да, правда. – Он взглянул на часы. – Закрыто. – И замолчал.
– А я вот приехал к … другу, – после небольшой паузы начал он и, солгав, смущённо опустил голову. Женщина поняла его.
– Что ж, друг – хорошее дело, – мягко усмехнулась она. – И вы, конечно, давно не писали друг другу, а не встречались ещё больше…
– Да, в общем-то так, – ответил он, чувствуя, что щёки прямо алеют. – Не писали, не встречались… – вздохнул Сергей. – И не знаю его адреса.
– И, конечно, в гостинице мест нет, – всё также с улыбкой подсказала та.
– Да, мест нет. Правда, я ещё никуда не обращался. Но их всегда почему-то нет, – сказал и посмотрел женщине в глаза.
Та не выдержала взгляда и прикрыла глаза прикрашенными ресницами.
– Вот, в общем-то, такая петрушка, – тихо закончил.
– А вы, извините, кем работаете? – поинтересовалась та.
– Я? Да я не работаю. Я студент, – гордо ответил он. – Ехал по делам в столицу, потом ещё хотел заехать в соседнюю область. Там у меня старики. Ну и заехал сюда к…
– К другу? – с улыбкой подсказала женщина.
– Ну да. К другу… детства, – также улыбнувшись, ответил парень.
– Ясно. Знаете что, пойдёмте ко мне, – неожиданно и просто предложила та.
Сергей вопросительно уставился на неё.
– Если вы, конечно, не возражаете, – опять улыбнулась женщина.
– Я? Да нет, но… – совсем растерялся парень. – Удобно ли? Незнакомый человек… Уже вечер…
– Давайте познакомимся, – быстро нашлась та. – Нина, – и протянула руку.
– Сергей, – пожал он её тёплую и влажноватую ладошку.
– А вечер… Что вечер? В гости только и ходят по вечерам. Или вы иначе считаете?
– Да нет. Я тоже привык по вечерам ходить в гости. Но что скажут ваши домашние? – всё же поинтересовался.
– Мои? – Она усмехнулась. – Вы, наверное, имеете в виду мужа?
Тот неопределённо пожал плечами.
– Не беспокойтесь. В этом плане у меня всё нормально.
Сергей непонимающе посмотрел на неё.
– У меня его нет, – тихо проговорила та.
– Извините, – буркнул он.
– Да что извиняться. Вы здесь ни причём. Он сам так захотел. – Она чуть помолчала. – А ещё у меня есть дочь Вика. Ей восемь лет.
– Да? – удивился тот. – Большая уже, – лишь бы что-то сказать, обронил тот.
– Большая, – подтвердила та. – У неё сейчас каникулы. И ещё у нас есть один член семьи – кот Васька. Вот и вся наша дружная семья, – рассмеялась Нина.
– Прекрасная семья, – улыбнулся Сергей. – А у меня… – начал он и стушевался.
– Ну, это ни к чему, – проговорила Нина. – Мы же идём не к вам в гости, а ко мне. Или вы всё ещё сомневаетесь?
– В чём сомневаюсь? – не понял тот.
– Идти в гости или нет?
– Собственно, особого выбора у меня нет, – быстро ответил и понял, что сморозил. – Извините, – спохватился. – Я хотел сказать, что… что я не прочь познакомиться с таким прекрасным семейством, особенно с Васькой, – и улыбнулся.
– А больше никого дома и нет. Вика уехала к бабушке в деревню. – Женщина внимательно посмотрела на Сергея. – Ну что, идём?
– Конечно идём, – быстро согласился тот.
Они пошли к выходу из парка, вышли на центральную улицу, перешли её и направились в сторону уходящего на покой солнца.
– Вы, наверное, голодны? – спросила Нина.
– Да нет, не беспокойтесь, – чего-то замялся он. – В общем-то, я ел в поезде.
– И это было так недавно, – усмехнулась она.
Тот только вздохнул.
– В общем, так, – решительно сказала та. – Во-первых, давай на «ты», если не возражаешь. Не люблю я этого выканья.
– Да нет, не возражаю. Давай, – сразу согласился Сергей.
– Так, сейчас зайдём в гастроном, купим чего-нибудь. А то ведь у меня в холодильнике пища не мужская.
– Действительно, надо бы и прикупить чего-нибудь к чаю. Вы… то есть ты не возражаешь? – Нина пожала плечами. – Ясно. Сухое или что покрепче предпочитаешь? – спросил с едва заметной улыбочкой.
– В этом я полагаюсь на мужчин, – проговорила та и слегка покраснела. – Нет, не подумай, что я каждого приглашаю в свой дом. Но я женщина одинокая и… свободная.
– Да я, собственно, ничего и не подумал. Но я понял, – и посмотрел ей в глаза.
Та опустила голову.
– Лучше сухое, – проговорила Нина и вошла в магазин.

В квартире было уютно, никакого излишества, только то, что необходимо. Нина, зайдя в дом, сразу прошла на кухню, а Сергей, осмотрев детскую комнату, вошёл в зал, включил телевизор и стал просматривать газеты и журналы.
– Сергей, помоги открыть банку, – услышал он её голос и заспешил на кухню.
Небольшой столик был почти накрыт. Слегка парила на сковороде жареная картошка. На тарелках лежали порезанные свежие огурцы, немного колбасы, сыр и прочая снедь. Нина пыталась открыть банку с рыбными консервами. Сергей потянулся к открывалке, и руки их невольно соприкоснулись. Оба слегка вздрогнули и посмотрели глаза в глаза. Но тут же она слабо высвободила руку и тихо проговорила:
– Сколько лет одна, а никак не научилась открывать банки.
– Да, это не очень женское занятие, – ответил он также тихо и быстро заработал руками.
– Хорошо у тебя это получается, – похвалила та.
– О-о, у меня в этом деле большой опыт. Всю жизнь что и делаю, так это банки с консервами открываю. Это наша основная пища, – засмеялся он.
– Чья это ваша? – заинтересовалась с усмешкой Нина.
– Ну чья? Студенческая. А я, наверное, вечный студент. С пятнадцати лет самостоятельно живу. Сначала училище, потом работа, теперь институт.
– А ты где учишься?
– Вообще-то, я в университете учусь, на журналистике.
– Писателем, видимо, хочешь стать? – усмехнулась опять женщина.
– Ну, это громко сказано, – чего-то засмущался тот. – Но кто его знает? В жизни всё случается. Вот готово, давай, может, ещё что надо открыть?
– Разве что шампанское, – улыбнулась та. – Да, я здесь накрыла стол. Но если хочешь, можно и в зале. Там телевизор.
– О, действительно, телевизор, – спохватился он. – Я его забыл выключить. Но мы лучше здесь посидим. – Сергей вышел из кухни, выключил телевизор и свет в комнате, вернулся. Нина сидела, опустив голову и зажав ладони между коленями. – Я люблю кухню. Здесь всегда вкусно пахнет, – он слегка засмеялся. – И как-то лучше чувствуешь себя. Тут проще, уютнее, домашнее что ли.
– А мне осточертела эта кухня, – бросила хозяйка. – Крутишься всё время здесь. И ради чего? А, ладно. Давай открывай шампанское.
Сергей взял в руки бутылку.
– Как открывать: с шумом или без?
– Лучше без.
– Понял. – Он зажал левой рукой пробку, покачал её и выпустил газ, начал разливать содержимое.
– За что? – поднял он бокал. Та пожала плечами. – Давай за хороших, добрых людей. Это самое главное, когда тебе встречаются отзывчивые люди.
– Давай за таких людей, – улыбнулась Нина.
Звякнули бокалы. Сергей выпил и с жадностью накинулся на еду. Хозяйка ела спокойно и с едва заметной улыбкой наблюдала за гостем.
– Ох, извини, – вдруг спохватился он. – Я, кажется, увлёкся, – и снова наполнил бокалы. – Так, за что теперь? – спросил.
– За всё хорошее, – усмехнулась та.
– Хороший тост, – согласился он.
Ели в основном молча, перебрасываясь ничего не значащими отдельными фразами. Сергей вскоре почувствовал блаженное тепло в теле, и как-то странно начала кружиться голова. Видимо, всё-таки порядком устал за эти последние дни.
Выпив чай, они перешли в комнату. Говорить ни о чём не хотелось. Нина предложила включить проигрыватель. Сергей только неопределённо пожал плечами.
– Ты, наверное, устал? – спросила она.
– Да есть немного, – согласился тот.
– Сейчас я постелю тебе. Пересядь, пожалуйста, в кресло. Я тебе здесь, на диване постелю.
Сергей послушно пересел в кресло и стал наблюдать за хозяйкой. Та достала из шкафа чистую простынь, раскинула её на диване, заправила аккуратно углы, принесла из соседней комнаты подушку, поменяла на ней наволочку.
– Под тёплым или лёгким одеялом будешь спать? – спросила и посмотрела на парня выразительным взглядом.
– Наверное, под лёгким. У тебя тепло в квартире, – усмехнулся он и тут же почувствовал, как перехватило горло.
– Если хочешь принять душ, иди, – предложила та. – Вода как раз хорошая.
– С удовольствием, – опять улыбнулся он. – А как там управляться с техникой? – поинтересовался.
– Пойдём покажу, – улыбнулась и Нина.
Они зашли в ванную. Хозяйка показала, что, где и как открывать и закрывать, и быстро вышла оттуда. Сергей разделся, встал под сильную струю воды, тёплую и приятную. После душа совсем не хотелось надевать пропотевшее и загрязнённое бельё. Он стоял на коврике и размышлял над этим. Идти, обернувшись широким банным полотенцем, было как-то неудобно.
– Там за занавеской есть халат, – услышал он голос Нины. – Если хочешь, надень.
– Вот это здорово! Халат. Самая моя желанная вещь, – оживился он. – Всю жизнь мечтаю приобрести настоящий махровый халат.
Он запахнулся полами, накинул на голову капюшон и вышел из ванны. Нина наводила порядок на кухне. Сергей нерешительно потоптался в коридоре, раздумывая идти к ней или в комнату, где хозяйка постелила постель.
– Ложись, – предложила она, не оборачиваясь к нему. – Посмотри телевизор.
– Да, наверное, я так и сделаю, – согласился, лёг, уставился на экран, шёл эстрадный концерт.
Сергей не дослушал и вторую песню, как непроизвольно закрылись глаза, и он словно провалился в чёрную глубокую яму. Всё-таки изрядно вымотался за эти последние дни и почти не спал эти две последние ночи. Сейчас спал крепко, без всяких сновидений, только чудилось ему, что кто-то всё время плачет, как будто ребёнок, который заблудился в лесу и никак не может выбраться из чащобы. Он сидит около большого дерева и тихо-тихо всхлипывает и уже никого не зовёт на помощь, а только плачет и растирает ладошками покрасневшие щёки.
Проснулся поздно. В квартире было тихо. Сергей встал, пошёл на кухню. На столе лежала записка. Стал читать: «Когда встанешь, позавтракай. Закрой квартиру. Ключ опусти в почтовый ящик. Наша квартира 15. Ящики на первом этаже. Нина.
Если надумаешь, приходи вечером».
Сергей держал записку в руках и упорно смотрел на неё. Было почему-то стыдно. Что-то не так он сделал, чувствовал. Глубоко вздохнул, сложил вчетверо записку, засунул её в карман брюк. Немного перекусив, закрыл квартиру, ключ опустил в указанный ящик и вышел из подъезда.

На улице было немного свежо. Солнце, хоть и поднялось на приличную высоту, но совсем, конечно, не грело. Да к тому же слегка пронизывал северо-восточный ветерок. Он медленно шёл по широкой улице и по крупицам вспоминал вчерашний день, вернее – вчерашнюю встречу с Ниной, совсем незнакомой женщиной, но почему-то ставшей какой-то близкой ему за эти несколько часов, проведённых в парке и у неё в квартире. «Хороший она человек, добрый и отзывчивый, – решил тут же. – И мне её жалко. Но что я могу сделать? Всех ведь хороших девушек на свете не обогреешь. Да к тому же есть и ещё один хороший человек в этом городе – Надежда. Ведь ради неё я сюда и приехал».
Он вздохнул, чуть помедлил, подойдя к адресному бюро, и вошёл внутрь здания. Заполнил бланк, отдал девушке в окошечко и стал ждать ответа, измеряя из угла в угол небольшую комнатку учреждения.
Когда услышал свою фамилию, быстро подошёл к окошечку.
– Вы знаете, такая гражданка в нашем городе не проживает, – протянула девушка бланк.
– Как не проживает? – опешил тот.
– Не знаю как, но в картотеке такая не числится, – последовал спокойный ответ.
– Может, выехала? – стал допытываться.
Та пожала плечами.
– А может, фамилию изменила?
– Точно! – вскинулся Сергей. – Вот я балбес. Она же замуж вышла. – Он грустно улыбнулся и назвал новую фамилию.
Получив её домашний адрес, Сергей вышел из бюро и стал размышлять. «Она вышла замуж. Давно вышла замуж. А разве ты не знал, болван? Она давно замужем. Ещё тогда, когда ты учился в училище, она вышла замуж за твоего тёзку. Забыл что ли? Да нет, не забыл. Ничего не забыл. Ни те августовское дни и ночи, ни те майские встречи здесь в её городе, ни ту последнюю встречу с ней, когда ехал домой с практики, когда… когда…» Сергей даже застонал от охватившей его вдруг боли. Да, та последняя встреча. Как много она предвещала ему. И какой жестокий удар последовал потом. И та телеграмма. Её текст и сейчас стучал в висках словно молотом: «Выхожу замуж… Выхожу замуж…»
Сергей остановился около перехода и долго стоял, пропуская поток автомашин, но и когда загорелся для него зелёный свет, продолжал стоять на месте. «Зачем я сюда приехал? Я же дал себе слово тогда, что нога моя в этот город больше не ступит. И сколько лет я держал это слово. И вот приехал. Зачем? Надо всё это вычеркнуть из памяти, как вычеркнул тогда из записной книжки её адрес. Адрес… Вот он снова у меня появился. Только другой. Оказывается, не так просто уничтожить даже адрес, простую бумажку. А память, а те встречи – как их уничтожишь? Даже в сознании».
Он перешёл улицу, ноги сами понесли его в нужном направлении. Он не прилагал никаких усилий, отдавшись полностью своей интуиции, ещё ни разу не подводившей его. Шёл не так быстро, ничего почти не замечая вокруг. «Эх, Надька, Надька! Зачем тогда ты вышла замуж? Ты хотела доказать мне, что тебя ещё сильнее кто-то любит? Доказала? Кому ты доказала? Мне? Да, мне было больно, очень и очень. Я тогда не представлял без тебя жизни. Я даже… А, что об этом говорить! Я просто не мог без тебя жить! Я не хотел без тебя жить! Спасибо матери, что уберегла меня от недопустимого шага. Себе ты доказала? Себе? Нет. Я хорошо помню то письмо, которое ты прислала на наш домашний адрес, зная, что его перешлёт мне мать. А ведь она не хотела этого делать. Не хотела будоражить мою память невосполнимой потерей, но она прислала мне твоё письмо. Спасибо этой святой женщине за него. И что ты писала в нём? Ты писала, что всё простила мне, что сделала ошибку, выйдя замуж за моего тёзку. Звала меня к себе. Надеялась, что я побегу к тебе. Но я не побежал. Меня просто не пустили к тебе мои друзья. Правы ли были они? Не знаю. Но это была лишь маленькая зацепка для меня. Это был тот несущественный крючок, который удержал меня от поездки к тебе тогда. Я удержался за него, хотя мне и не стоило никаких усилий оторваться. Но я этого не хотел, ты уж прости за откровенность. Я не хотел к тебе ехать. Больше всего на свете я ненавижу подлость и измену. Я не могу этого никому прощать. А ты мне изменила, и ещё как. Да, ты права, я тоже тебе изменял. Даже первый тебе изменил. Но как я тебе изменял? Душой? Телом? Ни тем и не другим. Я просто был со многими девчонками, но я и не был с ними! Меня с ними никогда не было, даже в постели! Хотя я и обнимал их тела, и целовал их груди. Всё это было, было. Согласен. Но всю эту мишуру я презирал, я боялся её, больше того. И в душе у меня всегда теплился тот огонёк, который ты заронила в те десять августовских дней и ночей. Я всегда стремился на этот едва заметный огонёк, он всегда жил во мне, жил несмотря ни на что, жил до тех пор, пока не застучала твоя телеграмма: «Выхожу замуж… Выхожу замуж…» Что ты себе доказала? Ничего. Может быть, ты моему тёзке что-то доказала? Да, он тебя любил, искренне, как может любить мальчик школьного возраста свою тётю. Ты удивлена таким сравнением? Ты смеёшься? Зря. Я вспоминаю себя школьником, первоклашкой или чуть старше. Тогда к нам в гости приехала моя тётя, тётя Галя, весёлая, юная и забавная. И я влюбился в неё что называется по уши. Я ревновал её по-страшному к парням, с которыми она ходила в кино. Я готов был растерзать каждого, кто к ней подходил, готов был убить каждого, кто её обнимал и целовал, но только плакал по ночам в свою подушку от собственного бессилия. А она смеялась, она ничего не знала об этом. А я стоял на грани: жить мне или не жить. Ты смеёшься, опять смеёшься? Ну смейся. Хорошо, что вскоре она уехала от нас и я её больше никогда не видел. Но память о ней живёт во мне, и сейчас я признаюсь, что мне хочется посмотреть на неё. У меня даже есть её адрес. Может быть, я когда-нибудь и сделаю это, съезжу к ней. Если говорят, что на сердце остаются рубцы от жестоких ударов, то первый такой рубец появился у меня благодаря ей, моей тёте Гале. Да, ты извини, но мой тёзка любил тебя так же, как я когда любил эту тётю Галю. Любил по-глупому, по-детски наивно и безответно, любил до тех пор, пока ты не стала его женой. Кстати, я так до сих пор и не знаю, как ты стала его женой. Нет, я знаю, что, как только я уехал от тебя тогда той осенью, он приехал на побывку домой из армии. Это я понял из твоей телеграммы. Но кто же сделал первый шаг к этому? Ты или он? Я этого, наверное, никогда и не узнаю. Да и зачем мне оно! Конечно, первое слово сказал он. Он же тебя любил. И ты сказала «Да». Да! Ты ему сказала «Да, согласна». И этим своим «Да» ты сразу предала двух человек – меня и его. О себе я уже сказал. Теперь хочу сказать о нём. Правда, сделать мне это труднее. Но я всё равно скажу.
Ты ему сказала «Да». И он поверил искренне в это «Да». Он поверил тебе, ничуть, ни самую малость не засомневавшись в твою чистоту и искренность. Он был очень наивен тогда. Он был ещё мальчик тогда. А ты уже… ты уже стала женщиной за несколько дней до его приезда. И это сделал я. Прости, что я так уверен, но я не хочу в этом сомневаться, иначе не смогу больше просто никому верить. Ты ведь тогда сказала мне, что я у тебя первый мужчина. А ему, моему тёзке, ты этого не говорила? Наверное, нет. Ты не посмела этого ему сказать. Ты просто не могла ему этого сказать! Слишком всё было свежо в твоей памяти, всё, что было связано со мной. Да, ты стала его женщиной, его женой. Но в тебе начала зарождаться новая жизнь, заложенная мной и тобой всего за несколько дней до вашей свадьбы. Ты это знала, ты этого хотела. Но почему же ты, отдав мне свою чистоту и искренность, ушла к нему? Почему? Сколько лет прошло, а я никак не могу ответить на этот вопрос. И, наверное, вряд ли когда отвечу. Разве что ты мне поможешь в этом. Но сделаешь ли ты этот шаг? Ведь столько времени прошло, столько всего изменилось. А тогда… тогда ты просто стала его женой и всё. И всё? Нет, так просто это не делается. Да, он любил тебя. Любил не меньше, чем я. Но как он любил тебя, я уже говорил. А я всё-таки пусть не по-мужски, но горячо, по-юношески, верно и беспредельно. А он… он просто попал под твоё обаяние. Да и его задело то, что вначале ты предпочла меня ему. Это его крепко, до сумасшествия задело, и он решил доказать, что его чувства сильнее моих. Он это доказал, он добился твоей руки и сердца. Извини, что я иронизирую на этом святом понятии. Но когда в святое понятие, в его истоки заложена хоть малейшая частичка неискренности, оно превращается… как бы тебе это помягче сказать, не в абсурд, конечно (мы все люди, мы все ошибаемся), а в обычную житейскую истину. И эта истина вполне может существовать долгие годы Но всё равно в ней не будет главного – беспредельной чистоты, без чего немыслимо совместное существование двух сердец. Но этот союз у вас был заключён. Он своего добился – ты стала его женой. Мне ты доказала всё что хотела. А ему? Что ты ему хотела доказать? Ничего! А он доказал себе, это прежде всего, что он многое значит для тебя. Доказал? Да, доказал. В этом он был вполне уверен, по крайней мере, в первые годы вашей супружеской жизни. Но первое очарование медовым месяцем проходит быстро. Прошло оно и у тебя, мой тёзка. И ты понял. Ты всё понял. Не ты жил с ней всё это время, хоть и был рядом с ней. Не твоего ребёнка она носила в себе, не твоего. Ты это почувствовал и оплатил тем же. И она в свою очередь не осталась в стороне. Ты уж извини, моя радость, но твои дальние родственники сказали мне, вернее – намекнули, насчёт твоего второго ребёнка, твоего сына. Прости конечно, что я касаюсь этого, но мне было смешно поначалу, когда я от них услышал ответ на свой вопрос, как ты поживаешь. Он был прост, до глупости откровенен и унизителен. Они мне так и сказали: «Родила второго ребёнка. Только папка неизвестен». Я посмеялся вместе с ними, даже позлорадствовал: «А, тёзка, словил! Доказал? Ха-ха! Любовь». Бред всё это! Не было у вас любви никогда! Может, правда, поначалу было лёгкое увлечение, детско-юношеский туман одухотворённости вскружил голову тебе и ей. Но вот рок – явился тут один курсантик из речного, и всё пошло вверх тормашками. Пошло… Да не просто пошло, а понеслось с неудержимой силой. К сожалению, не так долго несло, особенно меня. Но было… это всё было…
А что теперь? Что? Да ничего. Ничего нет, всё пусто. Пусто ли? Ведь я же здесь, в твоём городе. Я приехал к тебе, Надежда. Зачем? О, как часто мы задаём этот вопрос себе. И не можем почти никогда на него ответить. Зачем я приехал к тебе? Нет, я приехал не к тебе, вернее – всё же не к тебе, но, как бы это сказать, не к той, какая ты сейчас. А какая она сейчас? Откуда ты знаешь, какая она сейчас? Из слов её дальних родственников? Но то может быть и сплетни. Так к кому же я приехал? К той девочке, какой ты была в те августовские дни и ночи и в те майские дни моей первой практики. Словом, я же приехал к своей юности. Но ведь встретиться с ней уже невозможно. Точнее, я же с ней постоянно встречаюсь в своих думах, в своих воспоминаниях. Но в реальности эта встреча невозможна. Но я же здесь, в твоём городе. И я хочу встретить, нет, даже не встретить, а лишь слегка прикоснуться к своей, нет, нашей юности, побыть хоть несколько мгновений с ней, нашей юностью. Но как же это сделать? Возможно ли это?»

Из задумчивости Сергей вывел вопрос стоящего перед ним мальчугана.
– Дядя, который час?
Сергей смотрел на мальчишку и ничего не видел. Потом словно очнулся.
– Что? Что ты говоришь?
– Час который, спрашиваю, – повторил неуверенно тот.
– Час? Сейчас скажем, – взглянул он на часы. – Половина двенадцатого.
– Спасибо, – бросил мальчишка и побежал по своим делам.
«Половина двенадцатого. Что же делать дальше? Идти к ней домой глупо. Она наверняка на работе. А вдруг дома? В отпуске или на больничном? Да и вообще надо разыскать хотя бы её квартиру. Адрес же есть».
Дом он нашёл быстро. Это был обычный блочный дом, каких больше половины в любом городе, если к тому же он ещё сравнительно молодой, как этот. Сергей походил вокруг дома, даже не стал искать её квартиру. Почему-то нашла апатия ко всему. Зачем всё это было нужно? Зачем он вообще сюда приехал? Неужели это с ним шампанское такое сотворило? Да нет, глупости. И эти знакомые девчонки Геннадия, и этот рассказ одной из них про сына. Надо же, какое совпадение. У него тоже знакомая Надежда Метлова. «Надя, Надя… Зачем же я ехал сюда? Да к ней же и ехал. Ехал к той далёкой Наде Метловой, такой нежной, такой маленькой и хрупкой Наде. Но её же сейчас нет. Нет той Нади Метловой, что была когда-то. Зайди вот сейчас в этот дом, найди её квартиру, позвони в дверь и откроет тебе совсем незнакомая женщина, маленькая и расплывшаяся, в грязном халате, обрызганном детскими и кухонными неожиданностями. Она тебя, конечно, узнает, ты её тоже. И что дальше? Полное отчуждение, неизбежное разочарование и потеря, потеря главного – того далёкого времени детства, утрата тех светлых дней и ночей того августа, тех майских вечеров. И чего же ты хотел, когда сюда ехал? Чего? Возврата того далёкого времени? Глупец! Это невозможно. Так вот и иди отсюда, иди тихо и мирно и не тревожь покой, а может, и далеко не покой, но всё равно их этот мирок со всеми его радостями и огорчениями, удачами и неудачами. Иди и иди».
И он пошёл, не особо задумываясь о том, куда же он идёт. Просто шёл, куда его вели глаза и ноги. Шёл не спеша, но в одном и том же направлении и вскоре вышел к тому дому на центральной улице, где когда-то жили Метловы. Да, наверное, её родители и сейчас там живут. Остановился невдалеке от дома, спрятался за высоким тополем и стал смотреть на окна, точнее – на одно окно, выходящее во дворик, на первом этаже. Смотрел долго и, видимо, от напряжения в его ушах зазвучали слова той песни, написанной на слова Алексея Фатьянова «Три года ты мне снилась». От нахлынувших воспоминаний даже слёзы выступили на глазах, и он смахнул их кулаком и отвернулся. Песня хоть и поутихла в ушах, но она продолжала тихо звучать где-то в вышине и словно звала его в то далёкое лето, в те первые майские дни. Всё сразу промелькнуло в его сознании: и первое знакомство с Надеждой, и их походы за цветами и в лес за ягодами, даже посещенье ночью кладбища вспомнилось, и письма её, полные сначала любви к нему, а потом  отчаянья и утраты, и встречи их здесь, в её городе, и мелькнувшая надежда на возврат ушедшего чувства, и первая встреча с тёзкой, её нынешним мужем, и… О, сколько всего было связано с ней и с этим городом у него! Сколько всего светлого и горького, до отчаянья нелепого. О, сколько всего было! «Но ведь это всё  не ушло. Оно осталось со мной, оно здесь, живёт во мне. Оно живёт, не уходит, оно будет жить всегда, потому что я жив, я дышу, слышу и чувствую всё».
Сергей обошёл вокруг дома, постоял ещё немного около того тополя, потом вышел на центральную улицу, сел в подошедший трамвай и поехал в сторону вокзала.