Месть Сидорихи или конец насильника

1
Михаил Золукин мутным взглядом посмотрел на географическую карту России, которая скатертью накрывала стол. Вчера вечером было много водки и было хорошо, а сегодня утром голова болит, а похмелиться нечем.
Вчера, во время пьянки, он показывал Локарееву на карте и рассказывал о местах, в которых бывал. Работая дальнобойщиком, он возил груз из Москвы на Урал, на Кольский полуостров, в Краснодарский край.
На столе резко звякнул красный телефон, прикрывавший на карте часть Тверской и Ленинградской области.
– Алло, – сняв трубку с аппарата, сказал Золукин.
– Это Локареев, – тихо прозвучал в трубке мужской голос. – Мишка, у меня к тебе деликатное дело. По телефону не могу – жена дома. Мишка, я зайду к тебе с беленькой?
– Заходи, – позволил Золукин, положил трубку на аппарат и подвигал по карте две рюмки и тарелку, в которой со вчерашней пьянки осталась луковица и два заветренных кусочка черного хлеба. Больше ничего съестного у него не было.
Хотя когда, Золукин был женат, холодильник ломился от продуктов, из которых жена отлично готовила разносолы. Но полгода назад вкусной домашней еде и уюту пришел конец. Пока он был в очередном рейсе, жена ушла жить к владельцу автосалона. С тех пор Михаил Золукин – сорокалетний брюнет среднего роста – непритязательно относился к еде и к одежде.
В прихожей звякнул звонок. Золукин вышел из комнаты и открыл входную дверь.
Локареев – упитанный черноволосый крепыш – прошагал в комнату и поставил на стол бутылку водки.
 Ногой пододвинув гостю стул, Золукин опустился на другой стул, быстро скрутил пробку с бутылки, наполнил водкой две рюмки и, выпив из одной, спросил:
– Какое деликатное дело?
– Есть одно место. На электричке туда час пилить, потом на попутке минут двадцать, – сказал Локареев, выпил рюмку водки и шумно вдохнул через широкие ноздри, к которым приложил кусочек черного хлеба. – Мишка, смотайся туда завтра.
– Что я там потерял? – усмехнулся Золукин, налил в рюмку водки, выпил и закусил хлебной корочкой, отломленной от кусочка.
– Такое дело, Мишка, – сообщил Локареев угрюмо. – Девчонку, внучку старухи, которая там живет, я женщиной сделал. Теперь места себе не нахожу.
– Ну, ты и гад! – представив кричащую девочку под тушей Локареева, рассвирепел Золукин и смахнул со стола бутылку и рюмки. – Ты – участковый! У тебя дочь есть! Проваливай отсюда и бутылку свою забери!
– Мишка, поверь, на моем месте любой мужик поступил бы как я! – проверещал Локареев, слетел со стула и поднял с пола бутылку, катившуюся под стол.
– Проваливай! – потребовал Золукин, искренно сожалея, что пил водку с соседом не только сейчас, но часто и прежде.
– Мишка, ты представь: душная ночь, в избе не продохнуть, – зачастил словами Локареев, скребя пятерней белую майку на груди. – Я пошёл спать в сарай. Улёгся на сене и вдруг чувствую, кто-то рядом со мной. Я откатился в сторону, смотрю – луна светит через дырявую крышу, а рядом со мной лежит голая девчонка. Глаза её закрыты, чёрные волосы распущены, руки за головой и ноги раздвинуты. Бормочет она что-то, а что понять нельзя. Груди её, окаянные, как опрокинутые пиалы, – Локареев в два глотка выпил остатки водки в бутылке и уставился тревожным взглядом на окно. – Я не стерпел. Она не сопротивлялась. Она урчала довольной кошкой. Утром я проснулся, девчонки рядом нет. Тут, Мишка, я струхнул, что она убежала заявлять на меня в полицию. Схватил я ноги в руки и на станцию; даже удочки у старика, соседа старухи, забыл, – Локареев перевел дыхание и поставил пустую бутылку на стол. – Уже неделя прошла, но меня не задержали. А я сон потерял, все думаю, как там девчонка? Голос старухи полсотни раз в день зовет меня: приезжай, приезжай в Гобенки.
– Поезжай! – злобно объявил Золукин.
– Забываешься, гражданин Золукин! – строго произнёс Локареев, и широкое лицо его стало строгим. – Сколько ты моей водки выпил на халяву?
– Я недаром твою водку пил. Я тебе, участковому, докладывал, что видел, что слышал от людей о кражах и грабежах в нашем районе, – пояснил Золоукин.
– Так не разрушай наше многолетнеё взаимовыгодное сотрудничество. Мы ещё много вместе водки выпьем и преступлений раскроем, – произнёс жестко Локареев.
– Хрен с тобой! Поеду в, как их там, Гобенки! – согласился Золоукин. – Неси ещё бутылку!
Локареев мгновенно исчез из комнаты и вскоре вернулся с двумя бутылками водки и баночкой маринованных огурцов.
Пьянка продолжилась, и Золукин узнал от соседа, как добраться до Гобенок, и получил от него деньги на дорогу.
2
Выйдя из электрички и закинув за плечи потертый рюкзак, в котором звякнула бутылка о бутылку, Михаил Золукин, держа в руке чехол с удочками, спустился с платформы и на маленькую площадь.
На автобусной остановке, под дощатым козырьком на четырех бетонных столбах, стояло несколько стариков и старушек – кто-то с саженцем в руке, кто-то сумкой на колесиках, кто-то с лопатой.
«До Гобенок со станции автобусы не едут. Лови частника», – вспомнил Золукин совет Локареева и направился через площадь к белым «Жигулям», в которых водитель читал газету.
– В Гобенки довезёте?! – опередив Золукина, подбежала к передней дверце легковушки и спросила женщина средних лет в пестром платье.
– Довезу, – сложив и убрав газету в бардачок, сказал пожилой водитель в в бледно-голубой рубашке.
– Сколько с меня?! – поинтересовалась женщина и раскрыла белую сумочку, висевшую на плече.
– Сколько дадите, – добродушно произнёс водитель и открыл переднюю пассажирскую дверцу. – Присаживайтесь.
Женщина опустилась в кресло, натянула подол платья на коленки и поставила на них сумочку.
– Захватите и меня в Гобенки! – призывно крикнул Золукин.
– Запрыгивай! – пригласил водитель.
Золукин устроился на заднем сиденье, за спиной попутчицы.
Развернувшись на площади, белые «Жигули» выехали по асфальтированной дороге из привокзального поселка и шустро покатили по грунтовке через неоглядное поле, на котором набирала силу озимая пшеница.
– Может вы знаете, где в Гобенках живёт Сидориха? – спросила женщина у водителя.
– В Гобенках только две избушки. В одной живет мой старший брат, Тимофей Степанович; в другой Сидориха и девчушка Прасковья, – отозвался водитель и объехал череду канав на грунтовка.
– Правда, что Сидориха лечит любые болезни? – поинтересовалась женщина.
– Правда, – подтвердил водитель, достал из нагрудного кармана выцветшей гимнастерки и надел солнцезащитные очки, хотя облачная пелена закрывала небо. – Вчера я отвозил из Гобенок на станцию мать с десятилетним сыном. Когда было мальчишке пять лет, огромная дворняга напугала его и сделала заикой. Так Сидориха вылечила мальчика за полчаса. Возвращаясь на станцию, он лопотал, как диктор новости по радио.
– Правда, что Сидориха по фотографии лечит от пьянства? – спросила женщина.
– Лечит, – обнадежил водитель.
За окнами легковушки однообразная зелень на поле прервалась широкой полосой свежей пашни.
– Я ничего не пожалею для Сидорихи, если она вылечит моего мужа, – с надрывом в голосе пообещала женщина. – Пьёт он у меня без меры. Он добрый, работящий, но пьяный дерётся. Сил моих больше нет терпеть его кулаки...
Слушая исповедь попутчицы об издевательствах над ней пьяного мужа, Золукин вспомнил о своей жене. Каким бы он пьяным не был, он никогда не бил её. Да, он ругался с женой – она в гостях и на улице строила глазки мужчинам; а на его замечания: «веди себя скромней, ты же замужняя женщина», – она пренебрежительно фыркала. Ещё он приносил жене все деньги, заработанные за рулем фуры, а ей всё было мало.
 Не замедляя скорость, «Жигули» свернули с поля, проехали укатанной дорогой по берёзовому лесу и остановились на прогалине у изгороди, за которой виднелась приземистая изба и палисадник с хилыми кустами смородины.
– Здесь живёт Сидориха, – объявил водитель и заглушил мотор.
Женщина из сумочки достала и заплатила за поездку несколькими монетками и покинула салон.
– Ты, что не выходишь? – обратился водитель к Золукину.
– Я не к Сидорихе. Я на рыбалку в Гобенки приехал. Слышал от своего кореша о здешней рыбной речке.
– Не твой ли это кореш неделю назад сюда приезжал? Невысокий, мордастый, чернявый такой, – зловеще спросил водитель. – Он ещё дорогие удочки у Тимофея, у брата моего, оставил.
– Нет, – спокойно ответил Золукин. – Мой кореш окуней ловил здесь в прошлом году.
– А-а, – равнодушно откликнулся водитель и махнул рукой на укрытую рубероидом крышу, торчавшую за сараем, который находился левее избы Сидорихи. – Там живёт Тимофей.
Золукин вылез из машины, вошёл в калитку, обогнул по каменистой дорожке сарай и приблизился к терраске указанной избы. В одной ячейке её решетчатого окна, виднелась непричёсанная седовласая голова.
– Здравствуйте! – громко сказал Золукин. – Я – рыбак. Пусти меня на постой!
– Заходи! – пригласил старик и поманил рукой.
 3
 В прохладной комнате, в которую Золукин попал из полутёмных сеней, носился легкий аромат можжевельника, и было достаточно светло благодаря двум широким окнам. В простенке между ними висел плакат-календарь религиозных праздников. Бревенчатые стены были аккуратно проконопачены и выкрашены в коричневый цвет. Ковровая дорожка, протертая до дыр, вела от входной двери к столу, мимо узкой кровати, застеленной лоскутным одеялом. Вырезанная из дерева жар-птица весела на бечевке под потолком рядом с жёлтым абажуром.
Золукин присел рядом с хозяином избы, на лавку у стола.
– Как звать? – спросил старик и, приветливо глядя серыми глазами на гостя, провёл мизинцем по густой пепельной брови. Свет из окон пронизывал его всклокоченные седые волосы.
– Мишей, – ответил Золукин, прислонил чехол с удочками к стене, снял с плеч рюкзак, достал из него и водрузил на стол две бутылки водки и батон вареной колбасы. – Выпьем за знакомство?
– Выпьем, – смешно скривив тонкие губы, согласился старик и принес из-за перегородки, которая отделяла комнату от кухни, две алюминиевые кружки, буханку черного хлеба и нож, похожий на маленький кинжал.
Золукин налил грамм по сто водки в кружки.
– Я – Тимофей Степанович, – выпив свою порцию водки, назвался старик, отрезал от колбасы несколько тонких кружочков, от буханки горбушку и сделал бутерброд. – Скажи, Миша, ты действительно приехал в Гобенки порыбачить?
Быстро закусив выпитую водку кружком колбасы, Золукин ответил, как учил Локареев:
– Да. Мне кореш хвалил здешнюю речку.
– Твоего кореша Сашкой кличут? Он такой крепкий телом и чернявый? – предположил старик.
– Нет, Колькой. Он худой, в очках, – соврал Золукин, сблизил пустые кружки на столе и увидел в окне девочку в ярко-красном сарафане. Часто кивая головой и приглаживая рукой длинные черные волосы, она разговаривала с водителем белых «Жигулей».
– Тимофей Степанович, что за девчонка, вон там? С ней болтает ваш брат, который привёз меня сюда, – Золукин указал большим пальцем в окно.
Точно имея ещё глаза на затылке, старик, рассматривая остатки водки в бутылке, сообщил торжественно:
– Это Прасковья. Прошлой весной Сидориха на станции встретила её, грязную и голодную, и приютила у себя.
– Видимо у Сидорихи доброе сердце, – одобрительно произнёс Золукин, опорожнил бутылку в кружки.
– Сидориха появилась в Гобенках лет сорок назад. Тогда ей было двадцать. Все парни из окрестных деревень сватались к ней, и я тоже сватался, – поведал старик и выпил водку из кружки. – Тогда у Сидорихи было три брата. Они оберегали её от женихов, как собаководы оберегают породистую суку от безродных кобелей. Но лет через десять померли братья один за другим, а женихи куда-то подевались. Только я с тех пор несколько раз в году сватаюсь к Сидорихе. Но она отказывает мне. Говорит, что замужем потеряет дар лечить людей, – старик протяжно вздохнул, поставил локти на стол, зажал седую голову руками.
– Давай, Тимофей Степанович, ещё выпьем, – предложил Золукин, порылся в рюкзаке, достал бутылку водки и разлил её по кружкам.
Снаружи возник и пропал трескучий звук, – это белые «Жигули» увезли на станцию женщину в пёстром платье. В сумочке её лежала бутылочка со снадобьем от алкоголизма – дар Сидорихи.
– С превеликим удовольствием, – старик выпил водку частыми глотками, доел бутерброд и поддержал тему рыбалки: – Да, речка наша рыбная! Я тебе одно место заговорённое покажу. Надысь, там окунь полуметровый у меня клюнул, я его полчаса вытянуть не мог. Другой раз …
 Слушая новую побасенку о сказочных рыбных трофеях, Золукин задремал, подпирая голову рукой. Старик бесшумно исчез из комнаты, вернулся минут через десять, рухнул на кровать и крепко заснул.
Когда в верхней половинке окна появился кусочек звёздного неба, в комнату вошла бесшумно Сидориха с горящей свечой, которую поставила на угол стола.
«Миша, назови свой домашний адрес, – округлив руки над головой Золукина, мысленно попросила она. Глубокая вертикальная морщина появилась над её переносицей. Взгляд её широко открытых глаз стал тяжёлым и мрачным. – Ты живёшь рядом с гадом, который испоганил Прасковью, мою девочку, мою преемницу, когда она лежала в сарае, на сене, и общалась с космосом. Теперь из-за гада чудо-сила, которую я взрастила в Прасковье, истекает из неё. Скоро моя девочка, моя преемница, не сможет помогать людям. Чтобы эта беда не свершилась, надо наказать насильника… Миша назови свой домашний адрес».
Постанывая, Золукин выполнил просьбу Сидорихи.
4
Утром, проводив жену на работу, а дочь на выпускной экзамен по русскому языку, Локареев почувствовал внезапное недомогание. Развязав пояс шелкового халата, он прилёг на кровать в спальне и внял своим ощущениям. Ничего конкретно у него не болело; просто телом овладела слабость, схожая со слабостью при большой потере крови.
Вдруг почувствовав на себе чей-то враждебный взгляд, Локареев встревожился, приподнялся на руке, осмотрел комнату, но никого не обнаружил.
 В квартире раздался звонок.
Локареев сорвался с кровати, выбежал в прихожую и, открыв входную дверь, увидел девочку из Гобенок и старуху в чёрном длинном платье.
– Что вы хотите?! – почувствовав, что неведомая сила толкает его в грудь, воскликнул Локареев испуганно.
– Твой член, – сказала Сидориха утробным голосом и выхватила из кармана длинной юбки кривой нож с толстой деревянной ручкой.
– Не шути так, бабка! Я дам вам денег! – горячо пообещал Локареев, не в силах сдержать дрожь в коленях. – Сколько ты хочешь?!
– Ни какие деньги не вернут Прасковье чудо-силу! – объявила Сидориха.
– Ладно, бабка, не хочешь денег, зови полицию, – Локареев снял трубку с телефона, который стоял на тумбочке. – Экспертизы не было, и ты не докажешь, что это я поимел твою девчонку.
– Умри, нечистый, – Сидориха воткнула нож в грудь насильника.
Звучно выпустив газы из прямой кишки, Локареев повалился на пол, широко раскинул ноги; вытаращенные глаза его, словно покрылись корочкой тонкого льда.
– Отвернись, – обратилась Сидориха к Прасковье, которая с бледным лицом стояла у распахнутой входной двери и нервно покусывала губы.
Девочка подчинилась. Сидориха опустилась на колени между ног бездыханного Локареева, откинула полы его халата и срезала его член. Затем она положила окровавленную плоть в полиэтиленовый пакетик, а тот спрятала в тряпичный узелок и приказала:
– Уезжай, Прасковья, в Гобенки; я останусь здесь. В полночный час закопай этот корень зла в лесу, под любым сухим деревом, и говори до рассвета заклинания, каким я тебя научила. Только тогда чудо-сила к тебе вернется.
– Нет, бабушка, я без тебя никуда не поеду, – воспротивилась Прасковья, чувствуя, что расстается навсегда с наставницей, которая приютила её и сердечностью своей убедила, что кроме зла на свете есть доброта.
– Уезжай, Прасковья в Гобенки, – Сидориха подтолкнула рукой девочку к выходу. – Я после убийства – обычная дряхлая старуха. Во мне исчезла чудо-сила, но в тебе чудо-сила ещётеплятся. Ты должна вновь наполниться ею и продолжить моё дело. Уезжай в Гобенки, уезжай!
Размазывая обильные слезы по щекам, Прасковья с узелком в руке выскочила на лестничную площадку и побежала вниз по ступенькам, тихонько поскуливая от сердечной боли.
– Пора, – приказала себе Сидориха, позвонила в полицию, назвала адрес и объявила: – Я убила гада! Приезжайте!
Вскоре в квартире Локареева появились полицейские. Они задержали и допросили Сидориху. Но, сознавшись в убийстве, она не сказала его причину и умолчала, куда исчез половой орган убитого.
*****
В вечерних сумерках белые «Жигули» привезли зареванную Прасковью в Гобенки.
– Больше я никогда не увижу бабушку, – пожаловалась она Тимофею Степановичу, которого встретила у калитки, и рассказала, как Сидориха поквиталась с насильником.
– Больше я никогда не увижу Сидориху, мою любовь, – впал в отчаяние старик, ушёл в свою избу, достал из шкафчика на кухне бутылку настойки. Долго он пил пахнувшую полынью горьковатую жидкость маленькими глоточками, шагал по комнате и клял свою судьбу. Потом он сходил в сарай, освободил Золукина от верёвочных пут и сучковатой дубиной погнал его по дороге до станции.
Когда же приблизилась полночь, Прасковья отправилась в лес, руками закапала у сухой сосны узелок с плотью насильника, произнесла заклинания и крепко заснула с просветлённым лицом.
Утром дятел стуком разбудил её.
Не чувствуя горя, Прасковья подняла с земли сухую ветку сосны и отправилась домой. Пока она шла до избы Сидорихи, на ветке в её руке появились мягкие зелёные иголочки.