Радрадрабен

Гвоздь цепи (пролог)

В пещере был создан весь возможный комфорт. На стенах, покрытых затейливой резьбой вперемежку с золотыми горельефами – изображениями батальных сцен – грудами висели драгоценные ковры, такие же ковры были навалены под ногами. Хранитель, неподвижно сидевший перед пылавшим камином, знал, что стоит ему захотеть – и обстановка тут же изменится, подстраиваясь под малейшие его желания. Полы – нефритовые? Мраморные? Пожалуйста! Во мгновение ока! Своды ниже? Выше? Пожалуйста! Нужен бассейн? Раздвинуть стены? Без вопросов!
Вот только хотеть ему уже смертельно надоело. Ни кальян, ни изысканные вина, ни диковинные яства, ни любая из прихотей не оставались без удовлетворения. И что из того?
Всё же это была тюрьма. Великолепная, золотая – но тюрьма. Он не мог покинуть свой пост – по крайней мере, так он воспринимал сложившееся положение. Нет, конечно, выйти он мог, даже через толщу породы – он же был практически всесилен! – да только всесилие его ограничивалось этой проклятой пещерой. За пределами её он терял всё. Любой деревенский колдун был бы сильнее его, и это больно било по самолюбию. Он страдал – тем привычным страданием, которое незаметно и безотвязно отравляло всякий миг его бесконечной жизни. В самом деле, какой бог, волшебник, человек или даже распоследний жалкий эльф согласится поменяться с ним судьбой?
Изгнанник. Самое страшное, что изгнание это было почти добровольным. На него – ну почему именно на него?! – пал Жребий, пал столько лет назад, что бог и сам этого точно не помнил. Остальные из Великих с радостным облегчением оставили его здесь навсегда, наложив страшные заклятия, разрушить которые не мог никто. Отныне он стал Хранителем Весов – тем, на котором лежал невыносимый груз ответственности. Боги объединёнными усилиями сумели создать магический жезл, которым можно было управлять судьбами, лежащими на Весах. И что с того, что жезл этот внешне напоминал обыкновенную кочергу?!
Он был Хранителем Весов – да-да, тех самых весов, на которых покоилась судьба мира, судьбы всех населявших его существ – богов, людей, гоблинов, троллей... Всех тех хумми, которые населяли этот мир, да и не только их. Всех живых тварей без исключения. В том числе и его самого. Не зря другие боги сторонятся Хранителя, предпочитая никогда даже не вспоминать о нём – кому охота признавать зависимость от кого или чего-либо? Не зря смертные опасливо оглядываются, передавая легенды о нём из уст в уста под страшным секретом, и даже скальды не рискуют петь о нём свои саги…
Что ж, он принял эту участь. Поначалу он бесновался, вызывая землетрясения и вулканические катаклизмы. Затем запил, и период этот продолжался довольно долго. Но бессмертие – страшная штука, и несокрушимое здоровье легко превозмогло несколько веков беспробудного пьянства, отразившихся, правда, на мире периодом упадка и получивших название Потерянных.  Его самого Потерянные века наградили лишь одутловатостью щёк и лёгкой лиловостью носа. И вновь потекли бесконечные годы…
Длительное одиночное заключение наложило отпечаток на его характер. Хранитель стал раздражительным и склочным, и часто от нечего делать придумывал различные каверзы и злые штуки, которым бы подверг своих былых коллег в случае, если бы сумел освободиться.
И однажды он понял, как это сделать.


Звено первое

– …а я говорю, что тот единорог не был кастратом! – сиплый рык сопровождался грохотом пивной кружки, с размаху опущенной на дубовую столешницу.
Все головы повернулись к столу, за которым сидели двое: здоровенный нечёсаный детина, только что изрыгнувший фразу про единорога, и маленький вертлявый человечек в плаще не по росту. Некоторые посетители таверны, подхватив своё пиво, тут же двинулись на голос – затронутая тема обещала весьма интересный разговор.
Граф Робин Айтер уныло следил за ними глазами: ещё пару недель назад он и сам с удовольствием присоединился бы к весёлой компании и охотно послушал бы очередную небылицу. На этом забытом богами острове количество хвастунов и вралей превосходило все разумные пределы. Если верить байкам, которые за время своего пребывания здесь выслушал Робин, выходило, что не только драконов, троллей, вампиров вкупе с прочей кровожадной живностью, но и обычных комаров на острове не должно было остаться даже на развод – их давным-давно перебили доморощенные герои. Однако комары были, с наглой очевидностью кусая всех подряд, стоило лишь чуть-чуть ослабнуть дневной жаре. А из всех мало-мальски экзотических существ здесь водились разве что василиски.
Тут Робин вздохнул – эх, будь они неладны, эти василиски! Точнее, тот самый, один-единственный василиск. А всё дурацкая спешка, неоправданное самомнение и как результат – идиотский обет. Обет! Да было бы кому, была бы это, скажем, прекрасная принцесса… А то ведь старая жаба, страшная, как грех, вдова какого-то занюханного барончика! Хотя, с другой стороны, дело-то казалось совсем простым: окоротить зарвавшегося василиска, безобразившего по всей округе. Скотина пакостил из чистого – как понял Робин – озорства: травил рыбу в единственной на острове речушке, поджигал заготовленное на зиму сено (возле сгоревшего стога как-то случилось найти огниво и трут с характерным запахом василиска), гадил на дорогах и даже однажды умудрился навалить кучу прямо посреди замкового двора.
Рассказывая всё это, баронесса нервно теребила надушенный платочек, закатывала глаза и смахивала несуществующие слезинки. Граф слушал рассеянно, вежливо поддакивал в нужных местах, иногда сочувственно качая головой. Мысленно он был уже дома.
В самом же конце разговора баронесса упомянула о том, что в последнее время василиск стал приставать к одиноким женщинам и – особенно! – к девицам. Это было тем более удивительно, что ни с гастрономической, ни с сексуальной точки зрения человеческие особи женского пола не должны были его интересовать. Но вот поди ж ты…
Василиски были вегетарианцами, но что касалось флоры, питались практически всем, отдавая, впрочем, предпочтение поганым грибам, в изобилии произраставшим по окрестным оврагам. Может быть, именно от этого они приобретали необыкновенную живучесть и способность испражняться светящимся дерьмом.
Всё это Робин хорошо знал, поэтому и удивился, что животное стало приставать к дамам, ведь никакого резона ему в этом не было. Ещё он деликатно поинтересовался, отчего это на поимку распоясавшегося хулигана не был отправлен отряд замковой стражи. При всей живучести василисков и их сильно преувеличенной способности обращать взглядом всё живое в камень (на самом деле всё ограничивалось лёгкой головной болью и тошнотой – вроде как с похмелья) – так вот, при всей их живучести, десятка серебряных арбалетных болтов было бы предостаточно, чтобы навеки извести проклятую тварь.
Тут баронесса перестала хлюпать носом и рассудительно поведала о разорённом хозяйстве (врёт, сразу мысленно отмёл это Робин), о семерых детях-сиротах, висящих тяжким ярмом у неё на шее, о подскочивших, как на грех, ценах на серебро, о том, что вся замковая стража состоит из привратника и трёх солдат весьма преклонного возраста…
И тут врёт, понял Робин, больше доверявший своим глазам, чем всем уверениям на свете, однако возражать не стал, лишь отстранённо посочувствовал –  и только.
Всё изменилось буквально на следующий день. Ситуация стала такой, что сочувственными кивками было уже не отделаться. Хитрая баба смекнула, что она крайне необходима Робину, и пошла напролом: или-или. Графу не оставалось ничего иного, как обещать извести паразита. Собственно, он ничем, кроме свободного времени, не рисковал: у него имелось нечто, о чём он предпочитал не упоминать в пустых разговорах, а именно – вторая по значимости фамильная реликвия рода Айтеров, меч, который без ложной скромности так и назывался – Истребитель Василисков. По туманным семейным преданиям, какой-то давно забытый предок получил это оружие в дар от могущественнейшего (ну конечно же!) колдуна за оказанную тому важную, но опять-таки прочно забытую услугу.
Короче, оставалось только выследить эту пернатую лягушку – ну, это было совсем просто: василиск ничуть и не скрывался, а дальше… Что ж, меч имелся, и непростой меч. Как говорится – мой меч, твоя голова с плеч…
Вот тебе и с плеч. Робин безнадёжно уставился в кружку с недопитым пивом и задумался. Впереди не брезжило ни единого просвета. Ни единого.
– Прошу прощения, не к благородному ли графу Айтеру я имею честь обращаться?
Робин с трудом вынырнул из гущи мрачных раздумий и недоумённо уставился на стоящего перед ним человека. Тот, заметив, что слова его очевидно прошли мимо, начал опять:
– Не к благородному ли графу Айтерскому…
Робин утвердительно кивнул и сделал жест рукой: садись, мол, я и есть граф.
Человек послушно сел. Робин присмотрелся – это был тот самый мелкий мужичонка, которому лохматый амбал что-то втолковывал насчёт меринов-единорогов. Кстати, вокруг того собралась уже целая толпа слушателей, самого детины даже видно не было, только время от времени долетало недовольное взрыкиванье: «…да что ты, козёл, понимаешь в единорогах?!», «…э, нет, им девственницу подавай!».
Робин мрачно усмехнулся и глянул на человечка. Тот, словно получив какой-то знак, приподнял зад и скороговоркой зачастил:
– Разрешите представиться: Бека из Арафеи; лечу лошадей, принимаю роды, заговариваю зубную боль; обучен лозоходству и толкованию снов; ищу клады – и всё это, заметьте, благородный рыцарь, за весьма умеренную плату! Ещё могу…
Робин поднял ладонь: хватит. Он сразу, ещё до представления, понял, что перед ним шарлатан широкого профиля – из тех, что кочуют от ярмарки к ярмарке, не имея и не желая иметь на земле постоянного угла. Такие в избытке встречаются в любом портовом кабаке, и имя им – легион. Правда, этот выгодно отличался от своих собратьев – он не заискивал, хотя и говорил уважительно, как и подобает, когда человек низкого звания обращается к благородному лорду.
– Чем обязан?
– До меня дошёл слух, что благородный рыцарь, граф Айтер…
– Достаточно просто «рыцаря».
– Благодарю. Так вот, прошу простить за дерзость – как я понимаю, рыцарь находится в затруднительном положении?
– Предположим, – неприязненно буркнул Робин. – Дальше! – Хотя он находился не просто в затруднительном положении – это было бы чересчур мягко сказано – а в жутком, безысходном тупике, бродяге не должно быть до этого никакого дела.
– Мне кажется, я мог бы помочь рыцарю… Подождите! – вскричал Бека, видя, что Робин скривился и собирается встать и уйти. – Подождите! Видите ли, по роду моих занятий мне приходилось помогать (и весьма успешно, заметьте!) представителям многих знатных семейств… – тут Бека начал сыпать именами каких-то виконтов, баронов и даже герцогов. Графу эти имена и титулы ничего не говорили – а скорее всего, людей с такими фамилиями даже никогда не существовало в природе – и он вновь предпринял попытку подняться.
– Да погодите же, молодой человек! Я думаю, что у меня есть именно то, что в данный момент очень и очень нужно рыцарю, находящемуся в столь бедственном положении!
– Молнии богов? – усмехнулся Робин.
– Простите, какие молнии?
– Да так. Я думаю, что только молнии богов могут помочь рыцарю в моём положении. Имеются таковые в наличии? Если нет – я пошёл.
– Знаете что, милорд – не стану скрывать, я интересовался вами, навёл кое-какие справки. Профессия обязывает, знаете ли. Так вот, кое-что я про вас знаю, и суть угнетающей вас в данный момент проблемы для меня в общем ясна. И, как мне кажется, могу вам предложить в некотором роде выход из данной ситуации. Может быть, нам стоит поговорить начистоту?
Граф невесело усмехнулся. Вот как, теперь жизнь, словно в насмешку, подбрасывает ему очередного мошенника, стремящегося заглянуть на дно его уже порядком отощавшего кошелька. Ну что ж, этот случай ничуть не хуже любого другого, следует только держать ухо востро. А впрочем, чем он рискует? Хуже всё равно уже стать не может. Так почему бы и нет? Конечно, Бека этот ему ничем не поможет, разве что посоветует, даст хоть какую-нибудь зацепку, всё-таки с виду пройдоха тёртый, бывалый…
– Ладно, – сказал он, делая знак принести очередную порцию пива. – Ладно, Бека, я слушаю.


Звено второе

А началось всё с карликов. Откуда они брались – доподлинно не знал никто. Откуда-то из-за моря. Появлялись они раз в три – пять лет огромными ордами на утлых лодчонках, обтянутых тюленьей кожей, и обязательно зимой. Без всякой видимой системы они выбирали один из замков на Побережье и с упорством муравьёв принимались за осаду. Осадой, правда, это назвать было трудно – никакого понятия о военной науке у их предводителей – если у них таковые и имелись – не было: карлики просто лезли на приступ волна за волной. Их жгли нефтью, поливали кипятком и расплавленной серой, забивали камнями, сметали со стен дротиками и стрелами – а они лезли и лезли. Сказать по правде, редко какому укреплению удавалось бы выстоять против такого упорства, но иногда вдруг наступал некий момент и, если к этому времени недомерки не успевали ворваться в замок, они как по команде отступали, быстро садились в свои лодки и отплывали.
Но если они успевали – начиналось такое, о чём и говорить-то приличному человеку неловко. Причём женщины и дети их совершенно не интересовали! Только зрелые мужчины, понимаешь…
Понятно, что все прибрежные лорды давно и прочно были связаны договорами о взаимопомощи – именно на случай подобного вторжения. Любые другие договоры нарушались сплошь и рядом, но этот блюлся свято. Ещё бы! Ведь никто не знал, на кого падёт суровый жребий в следующий раз. Кстати, отец Робина, граф Шер, погиб во время как раз такого вот набега. В тот раз карлики напали на замок рыцаря Те, находившийся в дне конного пути от родового гнезда Айтеров. Шер Айтер успел к самому концу сражения и тут же был убит отравленной стрелкой из духовой трубки – основного и, пожалуй, единственного оружия карликов.
Робину в то время было девять лет. Его мать, благороднейшая графиня Луиза Айтер, после смерти мужа словно очнулась от беззаботного сна и рьяно взялась за воспитание единственного сына и наследника Айтеров. Робин прошёл полный курс обучения в знаменитой Школе Сороки, которая была чем-то средним между военным училищем и монастырём. Боги! Сколько чучел ненавистных карликов он изрубил, сколько издырявил мишеней!..
Родители и матушка-природа наградили его отменным здоровьем, широкими плечами, круглой румяной физиономией, непокорной тёмной шевелюрой и глазами цвета спелого каштана. Вот только ростом он слегка не вышел – что, впрочем, его нимало не смущало.
Когда после обучения он возвратился домой, матушка обняла сына, всплакнула, как это водится у женщин, и торжественно вручила ему ключи от всех служб, погребов, амбаров и чуланов. Таким образом, в девятнадцать лет он стал владетельным графом Айтером, тридцать восьмым в этом славном роду.
Через полгода он научился читать – надо ли говорить, что отцы-командиры Школы Сороки считали обучение грамоте ненужной тратой времени и вообще баловством. Но случилось так, что как-то тихим осенним вечером у замковых ворот появился пожилой, потрёпанный жизнью человек в потёртом, пропахшем потом военном плаще. Замок Айтер славился хлебосольством, и его ворота просто осаждали толпы сирых, убогих, откровенных лентяев, увечных и прочих типов в этом роде. Впустили и этого странника. Он поужинал, переночевал – да так и остался в замке. Звали его Бердрехт.
Кем только Бердрехту не довелось быть в своей жизни: и менестрелем, и школьным учителем, и наёмником, и лекарем… От него-то Робин и выучился грамоте да – что греха таить! – некоторым куртуазным манерам и паре довольно фривольных песенок: благо возраст был самый подходящий.
В общем, жил себе Робин ¬– не тужил. А потом опять нахлынули карлики. На этот раз плюгавая сволочь избрала замок ближайшего соседа Робина, маркиза Клейхая, приходившегося к тому же дальним родственником его матери. Граф Айтер спешно вооружился, вскочил на верного коня и во главе двух с половиною сотен копейщиков быстрым маршем двинулся в сторону замка Клейхая по приморской дороге.
На сей раз карлики превзошли самих себя. Берег был чёрен от их кожаных челнов, под стенами замка колыхалась тёмная масса, похожая на готовую закипеть воду, а бой шёл уже на стенах. Робин попытался вспомнить уроки тактики, преподанные ему суровыми сержантами, вспомнил только: «… рог и три свистка – как бы щегол свистнет – тогда падай и лежи не двигаясь, а арбалет на вытянутой руке вверху держи, чтоб тетиву не мочить, дурила…» – плюнул, что-то неразборчиво крикнул, обнажил клинок и врубился в плотные ряды недомерков с тыла.
Видно, он сразу же убил какого-то ихнего предводителя, или, может быть, прозвонили те таинственные часы, что отмеряли карликам срок на взятие замка. Как бы там ни было, карлики схлынули со стен, попрыгали в свои лодки и убрались.
Робин тут же на поле битвы был возведён в ранг спасителя Побережья, и вернулся домой уже опоясанным рыцарем, с золотыми шпорами и прочими полагающимися при этом причиндалами. Долго ныло плечо, по которому, посвящая его в рыцари, с чувством шарахнул мечом старый дурак Клейхай.
Молва разлетается быстро. Когда он подъехал к замку Айтер, перед воротами его встречал весь дворовой и окрестный люд во главе с его матушкой. Отовсюду неслись крики: «Слава избавителю! Слава победителю нечисти! Многая лета грозе недомерков!..»
Школа Сороки отнюдь не была кузницей героев – оттуда выходили солдаты, хорошо владеющие разнообразным оружием, имеющие понятие о полевой фортификации и обученные началам тактики. Робин не был дураком и прекрасно понимал, что никакой он не герой, но восторженный люд, и особенно его мать, были совершенно противоположного мнения.
На следующее утро, едва он проснулся с тяжко гудящей с похмелья головой, матушка, встретив его бредущим по коридору в поисках рассола, взяла его за руку и торжественно сказала:
– Теперь тебе, мой мальчик, пора узнать то, чего ты до сих пор не знал, но должен знать обязательно.
Пока Робин, тупо насторожившись, соображал, что бы сие значило, она повлекла его к «потайной» двери, нажала хорошо ему известные завитушки на резной дубовой панели и потянула за опять же прекрасно ему знакомый канделябр. Все эти так называемые «тайные» ходы и «секретные» комнаты он излазал ещё будучи пацаном: где-то сам догадался, что нажать-повернуть, а кое-что подсказала дворня, знавшая эти «секреты», пожалуй, получше самих хозяев замка. Поэтому он не удивился, когда массивное кресло, глупо торчащее посреди комнаты, со скрипом отъехало в сторону, открывая в полу проём с ведущими вниз ступенями.
Графиня ступила на лестницу и изменившимся от волнения голосом произнесла:
– Следуй за мною, сын мой!
Робин молча шёл за матушкой, гадая, что же такое она хочет ему показать.
Довольно долго поплутав по тёмным коридорам и узким переходам, они наконец вышли к цели – небольшой комнате с высоким сводчатым потолком. Окон, разумеется, не было, но откуда-то сверху сочился скудный рассеянный свет.
Робин сто раз бывал в этой комнате и прекрасно знал к ней дорогу, которая вообще-то занимала меньше минуты – это если воспользоваться другим ходом – но, чтобы не огорчать мать, сделал вид, что потрясён: усиленно вертел головой (что было настоящим подвигом после вчерашнего) и изо всех сил изображал интерес и внимание.
Комната была почти пуста, только посреди находился грубо обтёсанный гранитный алтарь в виде куба, покрытого куском тёмно-зелёного бархата. Напротив двери на стене висели реликвии дома Айтеров: двуручный меч, имевший собственное имя Истребитель Василисков, и чуть ниже – та самая роковая стрелка длиной чуть больше ладони, которая оборвала жизнь предыдущего графа Айтерского.
О стрелке стоит рассказать поподробнее. Дело в том, что по семейной легенде граф Айтер был поражён ею в тот самый момент, когда он отважно бросился на уже отступавших, но ещё далеко не сломленных карликов, чем внёс решающий вклад в разгром злобного врага. Языкатая же челядь, коротая длинные вечера у очага, рассказывала совсем иную версию этого знаменательного события, причём Робин был склонен верить именно ей. По этой, народной, версии выходило так: когда граф Шер прибыл к осаждённому замку Роджера Те, карлики уже сидели в лодках и споро гребли, спеша в своё «за море». Граф соскочил с лошади, подбежал к воде и, желая хоть чем-то уязвить проклятых супостатов, показал им голый зад, задравши при этом бронированную юбку из стальных пластин. И надо же – в этот момент какой-то недотёпа плюнул стрелкой из своего примитивного духового оружия, явно наудачу, ведь челноки были уже далеко от полосы прибоя.
Увы, эта отравленная колючка не только долетела до берега, но и, найдя щель в раздвинутых доспехах, вонзилась в аристократическую задницу. Через несколько секунд всё было кончено.
Сначала графиня конспективно изложила данную историю (гибель графа, разумеется, была дана в каноническом виде), а затем… Затем, прямо на глазах у теперь уже по-настоящему изумлённого Робина, сдержанная и холодная графиня Айтер превратилась в горящую и экзальтированную особу. Неизвестно откуда явился пергаментный свиток, развернув который она прочла драматическим свистящим шёпотом:
– Я, Гийом, граф Айтер Безобразный, пишу эти строки как назидание и завещание моим нынешним и будущим потомкам. Пуще глаза, пуще самой жизни берегите Радрадрабен! В нём залог процветания рода Айтеров, мира и спокойствия всего Побережья. Да падёт проклятие на голову нерадивого, который утратит сию реликвию! Дано тринадцатого дня месяца Ив года Серой Кометы в форте Айтер.
Графиня замолчала и подняла на Робина огромные фанатично сияющие глаза.
– Здесь! – Робин вздрогнул. – Здесь покоился Радрадрабен! – указующий перст графини прямо-таки вонзился в старинный бархат, покрывавший корявый каменный куб.
Это было что-то новенькое, такого Робин не слышал даже от всезнающих поваров, конюхов и полотёров.
– А что это такое, Раб… драбен этот?
– Радрадрабен! – с лёгким раздражением поправила графиня. – Этого никто не знает.  Известно только, что он был похищен неким могущественным колдуном семьсот тридцать девять лет назад.
Робин разочарованно присвистнул и махнул рукой: стоило ему собирать на себя пыль и паутину в затхлых тайных коридорах, чтобы убедиться, что всё это ни к чему!
– Сегодня великий день, – продолжала графиня, сделав нетерпеливый жест. – Герой из рода Айтеров призван вернуть святыню! Сын мой, ты совершишь это и прославишь своё имя в веках!
– Что?! – Робину показалось, что он ослышался. – Мама, ты серьёзно? Ты что, хочешь, чтобы я отправился неизвестно куда, неизвестно за чем? И впридачу сразил какого-то мага, который, даже если и существовал когда-то, то давным-давно истлел в могиле?!
– Ты совершишь это. Ты герой. Я верю в тебя.
– А я не верю!
– Ты должен, – каменно-ледяная нотка в голосе графини стала слышней. – Отец бы так гордился тобой! Неужели ты своим отказом разобьёшь материнское сердце? И как же твоя рыцарская честь?!
Это был явный удар ниже пояса. Луиза Айтер долго ещё говорила, убеждая сына довериться судьбе, которая так благосклонна к нему, но могла бы не проронить больше ни слова – неотвратимый рок уже распустил свои чёрные крылья над нашим героем. От Робина больше ничего не зависело. Он вяло отнекивался, всё больше понимая, что никуда не денется от выполнения этой бесполезной и абсурдной миссии.
Во все века женщины вертели мужчинами, как хотели. Не стал исключением и этот случай: на следующий день недовольный Робин выступил в поход – впрочем, имея тайное намерение через недельку-другую без излишней помпы вернуться, развести руками и продолжить полную удовольствий мирную жизнь.
Пока же молодой граф восседал на лучшей кобыле – её специально отобрал дока в лошадиных делах Бердрехт; пояс приятно оттягивал полный золота кошель, а над правым плечом торчала рукоять Истребителя Василисков, впервые за много лет покинувшего подземелье Айтера. Меч был, по мнению Робина, капельку длинноват, зато идеально сбалансирован, кроме того, качество стали было просто превосходным. В этом он убедился накануне, для пробы разрубив подвернувшуюся под руку дубовую доску, в которую, как оказалось, неизвестно кем был вбит огромный гвоздь. Истребитель располовинил и доску, и толстенную – с палец – ржавую железяку, не получив даже зазубрины.
Прежде чем возвратиться и, изображая отчаяние, с грустью поведать матери, чем увенчались его напряжённые поиски (ничем), графу Айтеру, увы, было необходимо посетить остров Худ. Первоначально он планировал было просто отъехать от замка на два-три десятка лиг и пару недель провести в каком-нибудь приятном трактире, но, подумав,  отмёл эту заманчивую идею: Побережье есть Побережье, и уже через три дня графине стало бы известно, где обретается её сын и какие такие подвиги он совершает. Тем более, что она сама определила Худ первой промежуточной целью на пути к утраченной святыне.
– Ну что же, – подумал Робин, – Худ так Худ. Какая разница. Пусть будет Худ.
Остров Худ был славен.
По прихоти судьбы на всём Побережье не было ни единой гавани (Хогановские стапеля не в счёт – туда и дороги-то по суше не существовало), ни единой, где могли бы швартоваться крупные морские корабли. Поэтому таковые либо разгружались на рейде – это в хорошую погоду, либо в удобном и уютном порту Худа, откуда грузы маленькими баржами-плоскодонками доставлялись на материк. Остров изобиловал прекрасными пастбищами для овец, в то время как на большой земле отары были вынуждены щипать зелень на скудных вересковых пустошах. С пресной водой проблем на острове тоже не было. Понятно, что владетельные бароны Худа вовсю использовали эти выгоды: остров давно и по праву занимал место популярнейшего на Побережье перевалочного пункта. Божеские портовые сборы, чистейшая родниковая вода, свежее мясо, дешёвое вино – и денежки непрерывным ручейком текли в баронскую казну. Если добавить к этому обилие постоялых дворов, гостиниц и борделей, где за умеренную плату истосковавшиеся моряки получали за один вечер все доступные радости жизни, становилось понятно, почему слово «Худ» было для морских бродяг синонимом слова «рай».
Но даже и не этим был славен остров Худ. Настоящую, истинную славу острову снискал оракул, который так и назывался – Худский. Молва далеко разнесла слухи о его беспристрастности, компетентности, соблюдении тайны предсказания (на что особенно рассчитывал Робин) и дешевизне услуг. Вот к этому-то оракулу и послала графиня Айтер своего героического сына: разузнать, что к чему, где да как – короче, всё, что возможно: шутка ли, столько лет миновало!


Звено третье

Робин Айтер вступил в сень храма, промаргиваясь после яркого солнца снаружи. Храм казался давным-давно заброшенным, он был большим и пустынным, и граф, подивившись отсутствию несметных богатств, о которых взахлёб судачили во всех кабаках, побрёл вглубь вдоль бесконечного ряда серых колонн, постепенно привыкая к обволакивающему его со всех сторон прохладному полумраку. Шаги графа отдавались эхом, отражаясь от бесчисленных каменных поверхностей, и создавалось впечатление, что там, за колоннами, марширует целый отряд. Он всё дальше углублялся в сумеречную бесконечность колоннады, недоумевая, где же это скрываются оракулы: хотелось поскорее задать свой вопрос, выслушать ответ и с чистой совестью отправиться домой. Робин был уверен – ничего вразумительного оракул ему не сообщит, поэтому он не слишком и погрешит против истины, доложив матушке, что следы Радрадрабена навсегда затерялись во тьме веков.
– Сразу заметно, что ты тут в первый раз, – раздалось вдруг за спиной.
Робин мгновенно повернулся и увидел: привалившись спиною к колонне и широко раскинув ноги, прямо на полу сидел какой-то невзрачный мужичонка. Можно было бы сказать, что главной приметой его было полное отсутствие каких-либо примет, если бы не чёрная повязка, наискось пересекающая лицо и свидетельствующая про отсутствие левого глаза.
– Что уставился? – спросил он, ощупывая  своим единственным оком застывшую перед ним фигуру. – Оракулов никогда не видел? Ладно, ладно, шучу...
Робин никак не ожидал, что оракул будет вот таким. Каким угодно: высоким, низким, бледным, худым, толстым – но не таким... ну совершенно никаким! И впридачу – кривым на один глаз. Хотя – ему ведь дано видеть не внешним, а внутренним взором, тут же одёрнул он себя. И всё равно – ведь подумать только, такое убожество и есть та самая великая знаменитость, к которой за откровением съезжаются чуть ли не со всех концов Побережья! Да ещё платят за эти самые откровения хорошие денежки. Удивительные дела творятся на белом свете!
– У меня есть вопрос, – выдавил он, стараясь не показать своего разочарования.
– Эка удивил, – насмешливо отозвался сидящий. – Можно подумать, все остальные приходят сюда с ответами!
– Э-э-э... Всё же я хотел бы его задать, – не сдавался Робин.
– Хочешь задать – задавай, – одноглазый безразлично пожал плечами и медленно подтянул одну ногу под себя. Видимо, утомившись от этого непосильного труда, он затих и прикрыл свой единственный глаз.
Робин скороговоркой пробормотал несколько заранее заготовленных фраз: дескать, слава о здешнем предсказателе... надежда на прояснение... судьбоносный ответ...
– Проще надо, – пробормотал сидящий, не открывая глаза. – Вопрос должен быть прямой и ясный. А ты мямлишь... Это всё потому, что сам ещё в себе не разобрался.
– Сам в себе, значит... – поперхнулся Робин. – Это, в общем-то, верно. А вот, к примеру, что обо мне ещё сказать можно? С точки зрения высших... высших...
– Понятно, – лениво перебил одноглазый, – не трудись. Ну, сформулируем это так: ты выступил за правое дело, которое считаешь безнадёжным, – процедил он, сощурив на графа наглый телесный глаз – и одновременно, по представлению Робина, окидывая его взором внутренним.
– Точно, – удивлённо кивнул Робин. – А откуда ты знаешь?
– Да так, – неопределённо усмехнулся предсказатель. – Просто по опыту. Скажем, про безнадёжность: если б ты не считал, что твой случай безнадёжный, то сюда бы не припёрся. А про правое дело – смекни-ка сам: какой человек в здравом уме назовёт себя неправым? Сам для себя каждый всегда прав. Так-то!
– А что мне теперь делать?
– Опять же, каждый человек хозяин своей судьбы. Поэтому вопрос лишён смысла. Могу добавить, что, по моему мнению, больше всего тебе сейчас хочется просто вернуться домой. И, чтобы понять это, вовсе не надо быть пророком. У тебя и так всё на лице написано.
Робин с некоторой досадой подивился, с какой лёгкостью собеседник видит его насквозь, нахмурился и сказал:
– Ладно. Теперь вопрос. Что такое Радрадрабен?
– Не знаю, – равнодушно ответил кривой.
– Как это "не знаю"? – опешил Робин. – Должен знать!
– Так-таки и должен? Ну, ты сказанул! С этим тебе надо к оракулу, – мотнул тот головой.
– А ты что, разве не оракул?!
– Не-а, – зевнул одноглазый. – Убираю я тут. Полы помыть, подсуетиться, подать-принести. Ну, и всё такое прочее. А оракул – во-о-он в том зале... Треножник ещё там здоровенный, увидишь. Котёл медный. И дым из него вонючий, старайся особо не принюхиваться, а то башка потом трещит.
Робин отправился в указанном направлении, криво усмехаясь и досадуя на себя за допущенную промашку. Ну как он мог принять за пророка это ничтожество?! Глупо, эх, как глупо получилось...
Робин мотнул головой и решительно вступил в оракульную.
В одном одноглазый был безусловно прав: сизый дым, стлавшийся по полу из громадного, тускло блестевшего казана, действительно был едок и вонюч. От него першило в горле, и на глаза помимо воли наворачивались непрошеные слёзы. Поэтому Робин счёл разумным остановиться в некотором отдалении от сакрального треножника, тем более, что неуловимый оракул, очевидно, отсутствовал и тут. По крайней мере, спрятаться ему в пустом зале было негде, разве что в сам;м котле. Робин пару раз громко кашлянул, возвещая о своём присутствии, но видимого эффекта это действие не возымело. Зал был пуст, как выпитая в прошлом году бутылка.
Внезапно послышался звон, словно кто-то с маху налетел на громадный гонг, слой дыма на полу колыхнулся, и громовой голос, чем-то неуловимо схожий с говором кривого уборщика, разнёсся над головою Робина:

Смертный, вострепещи! Голову низко склони, слушая волю бессмертных!
Следуй велению сердца – только оно в состояньи
Выбрать средь сонма ненужных , мелких и глупых вопросов
Главный, единственный, тот, что задашь ты немедля!

Робин пожал плечами. Только один вопрос? Ну и ладно. Вполне достаточно. Он не собирался спорить ни с богами, ни с их пророками. Сколько бывало всяких недоразумений, возникавших из-за неверно истолкованных слов!
Робин был готов к чему-то подобному, поэтому, нисколько не смутившись, спросил:
– Где сейчас находится Радрадрабен?
После секундной паузы тот же медный голос прогрохотал:

Следуй в любую из света сторон – выбором этим судьбы не изменишь!
Мудрый довольно услышал, глупый же будет роптать.

Робина как нельзя более устраивал такой ответ. В любую сторону – что ж, он выберет направление в сторону дома! «Выбором этим судьбы не изменишь…» – прекрасно, так тому и быть! Он был вполне удовлетворён изречённой оракулом ахинеей: выходило, что хоть езжай он за море к карликам, хоть возвращайся домой – всё едино. Граф вежливо сказал "Спасибо!" и вознамерился уйти, но тут совсем рядом заскрежетало, и из клубов тяжёлого дыма поднялась ладонь. Была она опять-таки медной, втрое больше, чем обычная человеческая, и символически раскрытой: оракул недвусмысленно напоминал про мзду.
– Ах, да-да, безусловно. Запамятовал, – и Робин бросил на ладонь кожаный кошель с золотом.
Рука качнулась вверх-вниз, как бы взвешивая лепту недостойного. Видно, прорицатель остался доволен: ладонь медленно сжалась в кулак и с тем же скрежетом скрылась в дыму.
Подивившись болезненному хитроумию жрецов-служителей, Робин развернулся и пошёл обратно, находясь в превосходном состоянии духа. Будущее было прекрасным: пару дней в хорошей гостинице – заслуженный, так сказать, отдых – и домой. Сразу придумались и слова, и даже интонация, с которой он эти слова скажет, когда будет объяснять графине Айтер своё скорое и – увы – бесполезное путешествие.
Оставалось подождать всего ничего – ритуал требовал, чтобы получивший аудиенцию человек провёл два-три дня в углублённых благочестивых размышлениях о смысле явленного ему откровения. Робин собирался с пользой провести это время в кабаках Худа, обогащаясь ценной информацией о качестве местных вин и целомудрии трактирных служанок.
Но – человек предполагает, а боги располагают. На таком крохотном островке слухи о приезжих разносились со скоростью неимоверной и, когда он вернулся в гостиницу, высокочтимого графа Айтера уже ждало любезное приглашение посетить замок вдовствующей баронессы Худ в любое удобное для него время. Указывалось также и сам; это удобное для него время – нынче же вечером.
Робин принял приглашение охотно: подворачивалось хоть какое-то, но занятие, а одному на чужбине, как ни крути, было скучновато. Хотя какая это чужбина – практически с любой возвышенной точки Худа в хорошую погоду можно было увидеть на горизонте унылые скалы Побережья.
Вечером, прифрантившись – у баронессы было семеро детей: три сына и четыре дочери, причём две из них на выданье – он явился к баронессе. Вечер прошёл очень разнообразно: Робин успел пофлиртовать с девицами, вкусил скромный, но сытный ужин с хорошо подобранными винами; по-простецки, "на кулачках" подрался со старшим сыном баронессы, разбив тому нос, и выслушал нудный рассказ хозяйки об островной жизни, более похожий на стенания плакальщицы на похоронах.
Его немного позабавило упоминание о каком-то неправильном василиске, пристававшем к крестьянским девкам. В общем-то, василиски отнюдь не являлись какими-то уникумами и встречались на Побережье довольно часто. Конечно, имелись они и на острове. Твари эти были совершенно безобидны, размерами достигали упитанного быка и отличались великолепным цветом оперения, особенно в период гона. Период гона у них, впрочем, начинался, едва только две разнополые особи попадались друг другу на глаза.
Многие знатные лорды держали в замковых зверинцах парочку-другую василисков – те быстро привыкали к неволе и становились совершенно ручными.
Единственным недостатком василисков была их фантастическая нечистоплотность. Попросту говоря, василиск гадил везде, где только мог. Но и в этом имелась своеобразная польза: бытовало стойкое мнение, что навоз василиска является прекрасным удобрением для ячменя, причём лучший тёмный эль варили исключительно из сортов, произрастающих на облагороженных именно таким способом полях. Кроме того, раствор оного навоза в свежей желчи коня, случайно зарубленного на поле боя хозяином, считался непревзойдённым средством, повышающим мужскую силу, и одновременно панацеей от блошиного зуда. Кстати, слыша такие байки, Робин всегда удивлялся: как можно, пусть и в пылу боя, зарубить собственного коня? Ну, ухо там, в горячке, ещё можно саблей отстричь, но чтоб зарубить?! И потом, что за идиот в с;мой гуще схватки, усмотрев такой невозможный момент, станет пороть павшей скотине брюхо и добывать желчь? Ну чепуха же!
Баронессе Худ, впрочем, было безразлично как тёмное пиво, так и любовный напиток. Она упорно талдычила о несносном животном и об ущербе, им наносимом.
Робин стоически выдержал эту василисковую осаду, к тому же его отвлекал звон в ухе: сын баронессы оказался-таки малым с крепким ударом.
На следующий день граф Айтер бесцельно поболтался по городку, все кривые и узкие улочки которого вели в порт, выпил несколько кубков вина в различных трактирах, погулял ещё… Кстати, на острове Худ всё называлось “Худ”: гостиница, в которой проживал Робин; замок, в котором жила баронесса Худ; порт, из которого Робин надеялся в скором времени отплыть на Побережье; вино, которое граф пил в кабаках… Даже хромой пёс, якобы стороживший гостиницу  “Худ”, и тот был Худ!
Когда очередной короткий переулочек вновь привёл Робина в порт, он решил совместить приятное с полезным и узнать, во сколько обойдётся ему обратная дорога. Почему-то плата за отъезд с острова была выше, чем плата за проезд сюда с материка, и он решил узнать – на сколько. Монеты в его карманах ещё водились, вопрос был непринципиальный, просто надо было убить время.
Капитан порта, добродушный толстый малый с огромными пиратскими усами и сизым носом опытного пьяницы, приняв его без всяких церемоний, усадил в старинное продавленное кресло, угостил очередным стаканчиком рубиново-красного Худа и охотно сообщил графу, что все баржи, баркасы, шаланды, боты – короче, абсолютно все плавсредства убыли на Побережье ещё вчера и ожидаются обратно не раньше, чем через две недели. Пока ошеломлённый Робин хлопал глазами, переваривая эту дикую, невозможную новость, капитан вновь наполнил стаканчики, закурил трубочку и не без гордости упомянул, что на всём острове остались лишь два судна: персональный служебный катер капитана порта (тут он попытался выпятить грудь, но лишь колыхнул необъятным пузом) и прогулочная яхта владельцев острова – называвшаяся, конечно же, «Худ».
Глотая воздух, словно он вынырнул с глубины пяти саженей, Робин обречённо спросил:
– Почему?
Капитан принялся подробно и многословно объяснять про сезон стрижки овец, про то, какое выгодное это дело – возить шерсть c Побережья, про цены на эту проклятую шерсть, про то, что в такое время даже потомственные рыбаки посылают к чёрту свои сети и…
Короче, это была катастрофа. Робин поднял руку, прерывая капитана. Тот запнулся на словах «…а винцо, стало быть, подешевеет!..» и вопросительно поднял брови. Граф подавленно спросил:
– Этого хватит? – и бросил на стол кошель.
Собеседник недоуменно уставился на него.
– Я спрашиваю – хватит?
Тут до капитана дошло. Лицо его сделалось испуганным, и он замахал руками:
– Не-не-не-не-не! Даже и не думай – катера не дам!
– Ещё столько же! И ещё столько – когда буду на Побережье!
– Нет! – отрезал толстяк. Всё его добродушие мгновенно улетучилось. – Не дам! Закон есть закон. Единственная посудина на всём острове осталась.
– Единственная? Ты ж говорил, у баронессы…
– Вот у неё и проси, а я не дам! А ну, как что случится?! Где катер?! Нету катера? А подать сюда капитана, так-перетак! С баронессой нашей шутки плохи. Мне в петле болтаться неохота!..

Робин, злой как чёрт, возвращался в гостиницу. Придётся опять тащиться к проклятой карге! Очень не хотелось бы, но придётся. Это ж подумать только: ещё две недели торчать на этом вшивом Худе! Уж лучше Радрадрабен искать.
Вечером в замке было всё то же: болтовня с хихикающими девицами, сытный ужин; правда, с сыном баронессы, самоуверенным дылдой с оттопыренными ушами на костистом черепе, Робин драться больше не стал. После ужина он осторожно начал закидывать удочки насчёт… как бы это… ну, чтоб завтра же на Побережье.
Яхта «Худ», естественно, была свободна от всяких каботажных перевозок; команда состояла из пяти матросов, а капитаном оказался, конечно, этот самый дылда. Граф аж зубами заскрипел от досады – и угораздило же вчера расквасить дураку нос!
Баронесса, несмотря на неутомимую дипломатию Робина, мигом смекнула, что тому нужно, и принялась вить из него верёвки. Сначала обиняками, а затем впрямую она поставила условием отъезда уничтожение пресловутого василиска.
Робин тут же и согласился, но баронессе этого было мало: она пожелала, чтобы граф дал обет. Граф смутился – слишком уж незначительным было дело, чтоб разбрасываться обетами, однако престарелая дама настаивала, и Робин уступил. На лезвии Истребителя Василисков он поклялся, что покинет Худ только после того, как избавит остров от ненавистного чудовища.
Не откладывая дело в долгий ящик, он тут же отыскал несчастное «чудовище», одним ударом снёс рогатую голову, доставил её в замок и посадил на длинный кол на замковой стене – всё, как полагается.
Вот на этом-то он и попался. Василиск оказался той самой свиньёй, которую подложила ему судьба.
На следующий день, когда граф Айтер наносил прощальный визит, намериваясь с попутным ветром отбыть восвояси, выяснилось, что василиск оказался не простым, а заморочным, благополучно ожил и как ни в чём не бывало продолжает свои любовные подвиги и пакостные набеги на крестьянские поля – а последнее, как известно, прежде всего бьёт по кошельку сеньора. Баронесса поджимала губы и бросала на Робина красноречивые взгляды, и тому ничего иного не оставалось, как снова отправиться и убить мерзкое создание. С тех пор так и повелось: каждый день василиск упрямо воскресал, чтобы тут же пасть под клинком Истребителя. А Робин оказался привязанным к замку баронессы, не имея возможности отлучиться от него более чем на сутки. Подобное положение дел как нельзя более устраивало коварную старуху, уже рассматривавшую перспективы возможного матримониального союза отпрыска графской ветви Айтеров с одной из своих перезрелых девиц. При мысли о подобной участи у графа пробегал мороз по коже.
Всё упиралось в неосмотрительно данное слово чести – а такие долги подлежат неукоснительной уплате. Несмотря ни на какие обстоятельства.


Звено четвёртое

Граф Робин Айтерский от нечего делать дрессировал муху.
Муха была крупная, наглая, металлически-зелёная, чем выгодно отличалась от остальных трактирных мух – так же, как рыцарь в блестящих дорогих доспехах выделяется среди толпы черни. Она нахально расталкивала беспородных товарок, подбираясь к мясным крошкам, и графу хотелось, чтобы она непременно проползла в слепленные им из хлебного мякиша ворота. Глупое насекомое, однако, предпочитало обходные маневры, и приходилось предпринимать отчаянные усилия, чтобы загнать его на предначертанный ему путь.
Муха была осторожной и, чуть что, отлетала на исходную позицию – но лишь затем, чтобы вновь с маниакальным упорством устремиться на штурм.
Вот в это самое время и явился Бека со своим невероятным предложением.
– Тут ведь в чём дело, благородный рыцарь, – заговорщически оглядываясь, произнёс он, – у меня клеточка имеется!
– Что ещё за клеточка?
– Волшебная, – просто сказал Бека.
Надо признать, бесконечные саги, которые на одной ноте уныло тянули скальды длинными зимними вечерами у очага какого-нибудь заскучавшего лорда, обычно были полны колдунами, феями, троллями и прочими мифическими существами, которые, по-настоящему, вроде бы и не существовали. Конечно, регулярно появлялись слухи: в таком-то замке не пустили переночевать колдуна, а в результате в округе передохли все куры, а мыши, наоборот, расплодились неимоверно. Или – такой-то (называлось имя, хорошо известное на Побережье) обидел фею. Результат? Два горба – один спереди, другой на спине, укорочение левой ноги на полфута и, вдобавок, пауки и тараканы, сыплющиеся изо рта несчастного при каждой попытке его открыть. И неважно, что сам «такой-то» понятия не имел ни о каких феях, а горбы носил с детства – не ехать же проверять слова сплетника за тридевять земель! Охота была!
Сам Робин ни разу не встречал ни колдунов, ни их жертв, неосмотрительно посмевших встать колдунам поперёк дороги, поэтому относился к чародейству с лёгкой иронией. Недоверчиво, одним словом.
– Так ты что, стало быть, колдун? – усмехнулся он.
– Н-нет… Какой я колдун? Купил я эту клетку, купил у одного тут по случаю… Вот тот точно колдун, пьяница горький, глазищи – во! Видно, на мели оказался, руки дрожат – ну, похмелиться надо человеку, пропадает совсем. Вот я и выручил.
– Выручил, – хмыкнул Робин. – Небось, ободрал, как липку.
– А! Рыцарю это неинтересно, коммерция – удел низкородных; да и какая здесь коммерция – так, мелочь!
– Так для чего эта клетка твоя годится?
– Этот колдун, пропойца, плёл, что она может размер любого существа менять – ну, увеличивать или там уменьшать.
– И что? Даже если и правда, всё равно не куплю. Мне-то с неё какой прок?
– Самый прямой. Василиск.
Робин помрачнел. Разговор с пройдохою Бекой немного развеселил было его, но одно упоминание об идиотском василиске сразу смыло всё хорошее настроение.
– При чём тут василиск? – раздражённо спросил он, отмахиваясь от наконец-то победившей его мухи.
– Так мы его в клеточку! Размерчиком этак с хомячка сделаем, да и с острова вон! Выпустим там на каком пустом островке, а дальше – не наша забота, пусть сам кормится, раз такой бессмертный! И обет исполнится, и ты, благородный рыцарь, домой вернёшься. А уж чем твоя милость за это наградить изволит…
Робин встрепенулся:
– Пробовал? Пробовал, спрашиваю, уменьшать кого-нибудь?
Было видно, что в Беке борются два желания: соврать и тем самым ещё более набить цену, или сказать правду. Наконец, придя к выводу, что правда в конце концов будет стоить дороже, он неохотно буркнул:
– Нет…
Граф несколько остыл, но сдаваться не собирался. Широким жестом смахнув со стола крошки, он скомандовал:
– А ну, ставь сюда свою клетку. Ставь, я сказал!
Бека нехотя извлёк из кармана небольшой свёрток, развернул его и выставил на выскобленые доски стола махонькую клеточку поразительно тонкой работы. Робин же, ловко поймав надоедливую муху, сунул её внутрь сквозь крохотную дверцу.
¬– Давай увеличивай. Пусть будет… Ну, с кошку, к примеру. Больше не надо.
Бека опасливо поглядел по сторонам. Кабак был почти пуст, а те редкие посетители, что сидели к ним лицом, были настолько пьяны, что их можно было не принимать в расчёт. Он решился. Прошептав несколько совершенно непостижимых слов («ух ты, язык сломаешь, – подумал Робин, – и как он только запомнил такую белиберду?»), Бека особенным образом изогнул палец и коснулся им хрупкого золотого колечка на верхушке.
И – ничего не произошло.
Через несколько секунд, когда Робин уже поднял было руку, чтобы как следует треснуть зарвавшегося мошенника, что-то вдруг громко хрястнуло, клеточка стремительно выросла – причём чуть не свалилась со стола – Бека даже сделал инстинктивный жест рукой, чтобы поддержать – а обалдевшая муха с басовитым жужжанием вырвалась на свободу и скрылась за окном. Размером она была с молодого поросёнка.
– Видал? – ошеломлённо спросил торговец. – Действует!
– Да-а-а… – с изумлением протянул Робин. – Удивительно.
Какое там удивительно! Это было исключительно, обалденно хорошо! Для графа Айтера зажигался яркий свет в конце тоннеля – при условии, естественно, что драгоценная клеточка так же успешно сработает и на уменьшение. Робин представил, какую рожу скорчит старая плесень, когда он, небрежно помахивая клеткой с заключённым в ней василиском, потребует выполнения ответной части договора, и даже легонько застонал от наслаждения. Свобода! Долгожданная свобода – и в тот момент, когда Робин уже был готов поставить на себе крест!
– Ладно, – сказал он Беке. – Я, пожалуй, беру твою игрушку. Но с одним условием: ты ничего не получишь, пока я не покину Худ и пока эта чёртова скотина не уплывёт отсюда вместе со мной… То есть вместе с нами, – поправился он.
Решено было, не теряя времени, найти объект и произвести эксперимент по задержанию и объёмной трансформации последнего – так замысловато выразился Бека, и Робин вновь подивился тому, как ловко подвешен язык у безродного бродяги. Теперь, когда вспыхнула надежда вырваться из ловушки обета, Бека казался Робину вполне достойным и порядочным негоциантом. Он даже снизошёл до того, что легонько потрепал того по плечу и сократил «рыцаря» до простого «милорда».


Звено пятое

Робин стоял на причале, подставив лицо освежающему вечернему ветерку. Начинался отлив, небо было полно зажигающихся звёзд, и тоненький серпик Луны лодочкой плыл над горизонтом, как бы указывая графу путь к родному дому. Яхта «Худ» тихонько покачивалась на спокойной чёрной воде, а на ней, с ненужной суетой, толкая и браня друг друга, готовилась к отплытию бестолковая команда, понукаемая противоречивыми командами лопоухого капитана Шпокара Худа. Больше всех шумел и суетился сам нескладный ушастый капитан. Он придирчиво следил, чтобы на борт было погружено положенное количество продовольствия и воды (словно собирался плыть, по меньшей мере, за море к карликам), чтобы канаты были тщательно свёрнуты и разложены красивыми кольцами (буквально через минуту следовала команда подтянуть или ослабить этот самый канат) – и постоянно строил  команду и пересчитывал численный состав (последнее действие в своём идиотизме было вне понимания Робина).
Робин бросил взгляд на стоявшего рядом Беку и ухмыльнулся. В памяти всплыл вчерашний день…

После многообещающего опыта с мухой графом овладело радостное возбуждение. Он желал одного – тут же уменьшить василиска до размеров клопа и с наслаждением раздавить пальцем. Так, чтоб только мокрое пятно! К сожалению, это не решало проблемы: большая ли, маленькая ли, а проклятая тварь оставалась бессмертной, и никакое размазывание пальцем не могло помешать ей снова ожить.
Робин резво вскочил со скамьи:
– Пошли!
Бека, однако, не вскочил и даже не спросил – куда, мол, пошли. Наоборот, он только ещё больше сжался, вздохнул и отвёл глаза. Робина словно окатили холодной водой. Ёкнуло сердце: у плута явно была припасена для него какая-то неприятность.
Так и оказалось.
Выяснилось, что произнесённое им только что заклятие было единственным, которое Бека с грехом пополам как-то помнил, а всем остальным колдун научить его не удосужился. Вместо этого он вручил Беке засаленный свиток пергамента, на котором, по словам мага-алкоголика, была записана полная и исчерпывающая инструкция по эксплуатации. А читать Бека не умел.
– И только-то? – облегчённо засмеялся Робин, помянув про себя добрым словом зануду Бердрехта. – Давай сюда свой свиток. Разберёмся как-нибудь.
Свиток находился на втором этаже, в комнате, которую Бека снимал здесь же, в этом самом трактире. И в которую они, не теряя времени, поднялись по скрипучей узкой лестнице.
К неудовольствию графа, выяснилось, что текст написан древними рунами, которые Робин понимал через одну. Поэтому они с Бекой потратили немало времени, чтобы разобраться, как произносится то или иное слово. Счастье ещё, что у пройдохи была замечательная память, и довольно часто он, мысленно оживляя в уме бормотание пьяного колдуна, подсказывал Робину, как именно звучит нужная фонема или в каком месте должно быть ударение.
Методом проб и ошибок они выяснили, что клетка прежде всего должна быть доведена до размеров, соответствующих помещаемому в нее экземпляру, и только затем, после помещения оного внутрь, можно было применять непосредственно заклинание изменения размера. И, самое главное – была обнаружена крайне важная формула, запирающая и отпирающая дверцу. Гарантировалось, что после произнесения ключевого набора звуков (словами это сочетание не рискнул назвать даже Бека), из клетки не смог бы вырваться даже дракон в самом расцвете его физической мощи.
Не обошлось без непредвиденных случайностей. При очередной попытке увеличения Робин чуть-чуть ошибся в интонации, и клетка, раздувшись почти до размеров комнаты, едва не размазала их по стенам. При уменьшении же, наоборот, они чуть не потеряли свой магический инструмент – да что там, и потеряли ведь: клетка стала настолько мала, что исчезла, и они потратили полчаса, исследуя стол, на котором она перед этим стояла, выковыривая из щелей мельчайший мусор и тщательно его рассматривая. И только после приступа отчаяния до них дошло, что достаточно просто произвести операцию увеличения. Клетка, натурально, тут же появилась как миленькая, но не на столе, а под ним: или снесло сквозняком, или они случайно смахнули сами.
Как бы там ни было, спустя два часа и Робин, и Бека уже уверенно манипулировали заклинаниями – причём Бека, благодаря удивительной памяти, обходился без колдунской шпаргалки. А любознательный Робин даже провёл контрольный эксперимент на человеке – несмотря на явно выраженное нежелание этого самого человека.
Кроме того, в качестве какого-то побочного эффекта в трактире развелись необыкновенно крупные и кусучие блохи – но это, по большому счёту, никого уже не интересовало.
Экипированные соответствующим образом, рыцарь Айтер и почтенный предприниматель Бека Арафейский отправились на поимку василиска. По подсчётам Робина, тот как раз в это время должен был воскресать.
В прошлый раз граф завалил животное на поросшем корявыми кустами тальника лугу перед самыми городскими воротами, поэтому идти было недалеко. Из чистого суеверия он на всякий случай захватил с собой Истребитель, хотя и был уверен, что на этот раз меч ему не понадобится. Бека бережно нёс драгоценную клетку, которая в данный момент была впору для петуха или, скажем, фазана. Замыкала шествие трактирная служанка, тащившая большую плетёную корзину с бутылками и снедью – отметить пленение пернатого гада хорошим пикником.
Василиск, и в самом деле, только что ожил и сидел, тупо глядя перед собой и мотая  новенькой головой. Старая валялась под кустом, облепленная жуками-трупоедами, и уже начинала немного пованивать. Однако эта вонь не шла ни в какое сравнение с другой: василиск только что опорожнил кишечник. По-видимому, это было у него непременным атрибутом оживления.
Бека, не теряя времени, установил клетку напротив животного и довёл её до нужного размера.
– Прошу! – сказал он, открывая дверцу и отвешивая лёгкий поклон. Робин с некоторым сомнением посмотрел на ажурное переплетение тонких жёрдочек и перекладин, но успокоил себя, решив, что уж хилый-то василиск не идёт ни в какое сравнение с упоминавшимся в свитке драконом. Хотя дракона он, конечно, никогда и в глаза не видал, но был уверен, что дракон непременно должен по силовым параметрам превосходить любого василиска.
Неожиданно возникло непредвиденное осложнение. Василиск явно игнорировал и клетку, и Робина, и Беку. Легкий интерес вызвала у него лишь служанка, но зверь, видимо, ещё до конца не очухался. Он отвернулся, почесал задней ногой за ухом, натужился и громко выпустил газы.
Робин, которого такой исход совершенно не устраивал, попытался загнать его в дверцу силой оружия, но добился только того, что василиск, отскочив на пару шагов, тяжело опустился на землю. Его ещё плохо держали ноги. Граф в замешательстве остановился.
Выручил Бека.
Выхватив у служанки корзинку, он решительно скомандовал:
– Раздевайся! Снимай с себя всё и становись за клеткой!
– Что?! – возмутилась та. – Мы так не договаривались! Я девушка приличная. Мне за это не заплатили.
– Я заплачу! – закричал Робин. – Делай, что говорят! Быстро!
Он вытащил золотой и показал девице. Для простого люда такая сумма была сказочно велика. Глаза служанки вспыхнули, и она требовательно протянула ладонь. Граф бросил ей монету, та ловко поймала её и сунула за щеку.
Юбки, кофточки и подвязки полетели в сторону. Служанка, в чём мать родила, принялась вертеть задом, трясти грудями и всячески приманивать явно заинтересовавшегося таким спектаклем блудливого зверя. Робин вполне понимал его состояние: девица и в самом деле была хороша и лицом, и фигурой. Он мельком отметил, что Бека тоже вытаращился на неё и пожирает глазами почище любого василиска. Последний, трепеща ноздрями, уже шаг за шагом двигался к ней, всё более обретая уверенность. Робин повернул клетку, подставляя дверь, и когда животное переступило порог, тут же захлопнул её и пробормотал затверженную наизусть абракадабру замыкания и уменьшения.
Сработало! Сработало! Ничего не понимающий василиск, размером с новорожденного котёнка, сперва бросался грудью на прутья, отчаянно тряс клетку, а затем, смирившись, сел на пол и стал тереть лапками глаза, размазывая по морде слёзы грязными кулачками. Робин, в полном восторге от увенчавшейся триумфом затеи, схватил в охапку ошеломлённую девицу и влепил ей прямо в губы смачный поцелуй. Та, сперва отшатнувшись, затем с явным удовольствием прижалась к графу и обвила его руками. Уж какие там мысли бродили у неё в шальной голове, неизвестно, но течение их нарушил Бека, недвусмысленно кашлянув за спиной.
Робин, неохотно отстранившись, сказал:
– Бека, спрячь клетку. Если с ней что случится – убью на месте! А ты – стели скатерть, доставай вино и всё остальное. Будем праздновать! И это… можешь не одеваться.


Звено шестое

Проснулся Робин от гулкого грохота – приснилось, что его запихнули в огромный медный котёл из-под оракула и затем шарахнули по этому котлу здоровенной кувалдой. В ушах звенело. Не успел он открыть глаза, как бабахнуло ещё раз – так же, но громче.
Стояла тьма. Исчезла луна, исчезли звёзды, вообще всё исчезло. Мрак был непроглядный, рассерженным ужом шипел ветер, срывая брызги с невидимых волн. По палубе бегали люди, если на слух – много больше, чем находилось на борту.
Кто-то наступил Робину на живот, и он проснулся окончательно. Выругавшись, он вскочил на ноги – и тут грянуло опять. Оказалось, этот грохот сопровождался фиолетово-зелёным свечением – именно свечением, а не вспышкой, как от молнии. Свечение это медленно нарастало и так же медленно угасало. Освещалось всё вокруг до самого горизонта, подсвечивались и тучи, низко висящие над яхтой. Пока светило, Робин одним взглядом охватил палубу и всё, что на ней сейчас происходило: матросы, толкаясь, как стадо василисков, бестолково метались туда-сюда. В таком освещении они больше всего напоминали хорошо оживших мертвецов. Беки нигде не было видно, хотя голос его был слышен непрестанно. Бравый капитан, он же законный наследник Худа, Шпокар Худ, стоял на коленях у мачты и добросовестно молился.
Опять навалилась тьма. И ведь вот что удивительно: хотя ветер выл, как сотня голодных карликов, до графа долетали только редкие брызги, а сама яхта лишь тихонько покачивалась, хотя океан вокруг бурлил, словно желудок, жаждущий похмелья.
Робин окончательно пришёл в себя и понял, что ничего страшного – если не считать угольно-чёрной тьмы кругом – не происходит. Он тут же прокричал это соображение в темноту, надеясь хоть немного унять глупую команду. Это не очень-то помогло, матросы всё так же топотали, а Шпокар Худ всё так же горячо и громко молился. С порывом ветра до Робина долетело: «…двадцать два барана и четыре петуха… нет, даже двадцать три…». Граф досадливо сплюнул, и тут же из темноты раздался голос:
– Ты, смертный, смотри, куда плюёшь! Расплевался тут, понимаешь!
Голос был совершенно незнакомый, и Робин озадаченно спросил:
– Это ты, Бека?
Опять стало светло, но на этот раз свет был бледно-розовый, и светилось само море. Шпокар поднялся с колен и с облегчением произнёс:
– Бендик!
Граф проследил за его взглядом. Из воды, совсем рядом с бортом судна, по пояс торчала какая-то фигура. Лицо фигуры брюзгливо скривилось, и она спросила:
– А что это вы тут делаете?
Шпокар почему-то посмотрел на Робина, кивнул и убеждённо повторил:
– Бендик.
После этого он опять аккуратно опустился на колени. Стоял он теперь спиной к графу, сквозь его уши, похожие на ручки жбана, пробивался розовый свет и казалось, они пылают от стыда.
Шпокар и Бендик стали разговаривать. К удивлению Робина, уже сообразившего, что этот Бендик, конечно же, мужик непростой, их беседа больше походила на торг:
– …а к обещанным баранам… – начинал Шпокар.
– И петухам! – перебивал Бендик.
– И петухам, – покорно соглашался капитан. – Так вот, к баранам и петухам добавляю двух бычков-трёхлеток…
– Бычки – это хорошо, – опять перебивал Бендик, – а то рыба, понимаешь ли, уже впоперёк горла, не лезет, проклятущая. А от икры, поверишь, чесаться стал!
– Ну, я так думаю, этого хватит?
– Добавить бы надо, маловато за такое дело, а?
– Хватит-хватит, не такое уж и дело.
Бендик ещё немного поломался, затем махнул рукой: а, грабь, мол! – и, негромко булькнув, исчез. Тут же погас и свет, всё стало, как и было: кромешная тьма опять окутала всё кругом.
– Интересно, что это капитан наш выторговал? – раздался голос прямо над ухом Робина. Граф вздрогнул от неожиданности, но оказалось, что это был всего лишь Бека.
Сверкнула молния, на этот раз настоящая, без фокусов, за ней ещё одна, и ещё. Грохот, последовавший за этим, был ужасен – Робину показалось, что его вбило в палубу по колени.
– Бендик! – заорал Шпокар. – Бе-е-ендик!!! Ты давай делай что-нибудь! А то хрен баранов получишь!..
Молния, вспыхнувшая как бы в ответ на этот крик, была огромна. Это была царь-молния. Начавшись где-то в невообразимой высоте за тучами, она вилась и ветвилась, оплетая небо над яхтой причудливым мерцающим куполом. Робин сжался и заткнул уши – гром после такой молнии должен был быть ужасен. Но никакого грома не последовало. Не успела молния угаснуть, как в тучах возникла почти идеально круглая дыра, а из этой дырищи – колесница, запряжённая квадригой. Лошади сверкали, как выдраенная к смотру кираса легионера-первогодка, колесница тоже так и брызгала жидким огнём. Понятно, что высокий худой старик, колом торчащий на колеснице, был богом не из последних. Хотя одет он был, на взгляд Робина, несколько экстравагантно: куцый бордовый жилетик на голое тело и короткие плисовые штанишки – можно было свободно обозревать кривые подагрические ноги со вздутыми венами.
Вообще-то отношения с богами у графа были двойственные: с одной стороны, не верить в них было невозможно – слишком уж часто они любили являть свою божественную сущность. А то и сами являлись в физическом, так сказать, теле. А с другой стороны, обилие богов сводило на нет тот благоговейный трепет, который каждый из них тщился внушить. Слишком много их было, поклоняться им всем оказывалось просто немыслимо, поэтому обычно человек выбирал себе одного, реже – двух-трёх богов по сословному, профессиональному или ещё какому-либо признаку. Так Робин, например, предпочёл для себя сурового Паха – покровителя солдат, забойщиков крупного рогатого скота и – между прочим – насильников по женской части.
Дед на колеснице был не Пах, поэтому Робин, равнодушно обозрев его от неопрятной седой головы до худых жёлтых икр, потерял к нему всякий интерес. Зато Шпокар, которому, видать, не впервой было говорить с богами, приосанился и довольно вызывающе спросил:
– Чем прогневали мы великого и могучего Кадаламуса?
Это прозвучало вроде небрежного «чем обязан?..». Очевидно, Кадаламус не принадлежал к покровителям клана Худов. Скорее даже наоборот.
Кадаламус, Кадаламус… Ага, вспомнил Робин, кажется, этот Кадаламус – повелитель Очень Сильного Северного Ветра. Или Западного.
Кадаламус же, услыхав Шпокара, сделал вид, что только сейчас заметил судёнышко и всех, на нём находящихся. Он нестрашно замахнулся кривым посохом и взревел, обращаясь неизвестно к кому:
– Что ты тут делаешь, недостойный?
Грозного баса, которым он начал фразу, хватило только до слова «делаешь». На слове «недостойный» Кадаламус позорно сорвался на фальцет.
Робин вздохнул: вопросы богов разнообразием сегодня не отличались.
Колесница вместе с конями просела и теперь висела над самым клотиком, как бы попирая гордый баронский штандарт Худа. Робин был уверен, что, постаравшись, он легко добросил бы камушком до живота любого из коней запряжки.
Кадаламус испуганно замахал посохом, испустил из правого глаза красивый оранжевый дым и что-то крикнул. Колесница опустилась ещё ниже и колесом зацепилась за верхушку мачты.
– Э-э-э, полегче там! – заорал Робин.
Повелитель Какого-То-Там-Ветра перегнулся через бортик своего светящегося экипажа и дребезжащим голосом, проклиная идиотов, сующихся не в свои дела, приказал им немедленно убираться. На резонное возражение Шпокара, что они бы и рады, да вот кое-кто тормозит, к тому же и ветра нет (то есть ветер, конечно, был, только яхте от него не было никакого толку), старик совсем взбеленился и, брызжа слюной, принялся объяснять, кто они такие и чем являются по отношению к нему, великому Кадаламусу. Короче, явно наговорил лишнего. Оказалось, что его наняли (это бога-то!) для обеспечения «своего» ветра – тьму, свечение и грохот делает кто-то другой, а кто – Кадаламус не знает и знать не желает. Все кругом халтурщики и неумехи, только рядящиеся в тоги настоящих, истинных богов.
Из истерических воплей Кадаламуса стало понятно, что всё это представление затевалось совсем для другого случая, а они случайно попали под горячую руку.
– Ну и что нам теперь делать? – вопросил Шпокар.
– Вот именно, что? – поддакнул Бека.
– Откуда я знаю?! – раздражённо гаркнул Кадаламус. ¬– Ладно, попробую одну штучку, авось и проскочит…
Он опять замахал посохом, да так шибко, что казалось – отбивается от стаи невидимых летучих демонов. Памятуя, чем окончилось предыдущее подобное упражнение, Робин уже приготовился сигануть за борт, как только колесница рухнет на палубу. Но случилось по-другому: хотя кони даже для виду не перебирали ногами, яхта, влекомая за мачту, боком, угрожающе кренясь, сдвинулась наконец с места. Движение было плохое – толчки, рыскание, и главное – не понять куда.
Прошло время, за которое Робин успел бы умять хорошо откормленного гуся, и вдруг яхта оказалась среди бушующих волн. Тучи почти рассеялись, а солнце только-только высунулось из-за горизонта.
Кадаламус с проклятиями принялся отцеплять колесо от мачты, что было очень своевременно: его колымагу носило так, что кони болтались, словно вымпелы на свежем ветру. Как водится, ему немедленно стали подавать советы, особенно усердствовал Бека. Старик только рычал сквозь зубы. Наконец, мачта, заклинившаяся между ступиц, неожиданно легко выскользнула на волю, Кадаламус разогнулся, глянул вниз бешеными, налитыми кровью глазами и перетянул Шпокара длиннейшим бичом, в который на мгновение превратился его корявый посох. Не успел тот доорать до конца сакраментальное «за что?!», как экипаж бога Какого-То-Ветра просто растаял в воздухе.
Но всем уже было не до него: яхту трясло и швыряло, как горошину в погремушке сумасшедшего младенца. Каждый думал об одном: удержаться бы на палубе, которую то и дело перехлёстывали проснувшиеся волны.
Шпокар раздражённо пинал подворачивающихся матросов и одновременно взывал безнадёжным голосом:
– Бендик! Бендик! Чтоб тебе рыбиной подавиться, тварь неблагодарная! Баранов не дам! И петухов! Бендик!..
Он не унимался, даже приказал кому-то принести ведро жидкого дерьма из гальюна и мстительно вылил его за борт.
Робин и думать забыл об этом Бендике, а зря: море на десять саженей вокруг яхты вдруг стало гладким, как стекло, а под бортом опять появился Бендик. Он был раздражён:
– Не дашь, говоришь, баранов?  И петухов не дашь? А бычков-трёхлеток – что, тоже не дашь?!
– Дак за что давать-то, Бендик?! Я ж что просил? Я ж домой или по крайности на Побережье просил! А ты что? Шторм дикий и земли никакой не видать… Не-а, никаких баранов! – решительно отрезал Шпокар Худ.
– Ты ещё спасибо скажи, что из черноты этой вытащил! Знал бы, что там сейчас творится!
– Так разве это ты?! Это ж Кадаламус!
– А колесо за мачту кто зацепил?!
– Ты, что ли? Ох, врёшь, по глазам вижу, что врёшь…
Робину они очень напоминали двух ослов, сошедшихся на узком мостике (Бендик к тому времени уже влез на палубу) – ни один из оппонентов не хотел уступать. Разговор пошёл на повышенных тонах, стали употребляться специфические слова, самыми ласковыми из которых были «неблагодарная свинья» и «фокусник липовый». Матросы между тем подходили всё ближе к спорщикам и наконец совсем заслонили их от Робина. Кое-кто уже сжимал в руках гандшпуг или вымбовку.
Бендик насупился и стал похож на раздувшуюся рыбу.
– Что-то будет, – тихонько сказал Бека. – Ох, дураки…
Всё случилось очень просто, без шума и световых эффектов. Вокруг заклубился невесть откуда взявшийся туман, и граф почувствовал, что доски палубы под ногами расползаются, как гнилое сукно. Через два удара сердца он уже барахтался в бешено бурлящей воде, а за него клещом цеплялся Бека. Насквозь просолённый морской волк Шпокар Худ совершенно не умел плавать, о чём он теперь громко и настойчиво кричал. Робину было не до него: даже в воде Бека весил, как хорошая наковальня и уверенно тянул его ко дну. Граф попытался отцепиться от торгаша – тщетно, взбарахтнул руками, дёрнулся всем телом – и вдруг нащупал ногами каменистое дно. Не веря, он топнул – точно, дно! Мало того, ощутив под ногами твердь, он тут же увидел сквозь редеющий туман землю – прямо перед ним тянулся высокий обрывистый берег. Он, отфыркиваясь, прокричал эту радостную весть и вновь попытался отцепить Беку – для чего пришлось того слегка притопить. Шпокар, видимо, тоже нащупал дно, так как прекратил свои бесполезные вопли и даже помог Робину выволочь бродягу на мелководье, где волны крутили и били ещё сильнее, чем на глубине. Когда они, наконец, добрались до узенькой галечной полоски, до которой не доставали водяные валы, Робин почувствовал, что силы его на исходе: Бека был тяжёл, и Истребитель Василисков, укреплённый за спиной, тоже отнюдь не добавлял плавучести. Граф здорово вымотался, хотя он и воспринимал появление Бендика, темень вокруг, шторм и прочий присущий богам антураж, как какое-то представление – пусть неостроумное, досадное, но именно представление, вроде балагана на ярмарке. И только теперь осознал, в каком напряжении он находился всё это время. Остальные чувствовали что-то подобное, а Бека и Шпокар к тому же вдоволь нахлебались морской воды.
Отойдя от кромки берега буквально на пять-шесть шагов, все повалились на гальку. Никто не сделал даже попытки вылить воду из сапогов или отжать одежду. Робин облегчённо закрыл глаза, давая отдых натруженным мышцам. Поднимающееся солнце ласково грело лицо, но невозможно было даже подумать о том, чтобы перевернуться на другой бок, чтобы лучи его не слепили сквозь плотно зажмуренные веки.
Видимо, Робин даже задремал, потому что, когда он открыл глаза, светило уже заметно поднялось над совершенно успокоившимся морем. Проснулся он от озабоченного голоса Бендика:
– Раз, два, три… А ведь не хватает одного.
Сперва граф подумал, что он всё ещё спит и Бендик ему снится. Однако, ущипнув себя за руку, он убедился, что это не сон, а явь, и Бендик собственной персоной, покинув родимые хляби, озабоченно бродит по берегу, бормоча себе под нос:
– Свиньи неблагодарные. Чего от таких ещё ждать. Петухов, значит… А сами ведро дерьма…
Робин сел. Божок стоял на галечном берегу и сосредоточенно пересчитывал спасшихся, старательно загибая мокрые пальцы на перепончатой кисти. Похоже, что делал он это не в первый раз, и результат его явно не устраивал.
– Один, два, три… Где ещё один? Ведь четверо должно быть! Так, попробуем с этого края: один, два, три… Тьфу! Всё равно одного нет!
– Слышь, Бендик, раз уж ты здесь, скажи, будь другом, куда это нас занесло? – спросил Шпокар. – И где все матросы? Их пятеро должно быть, а с нами – восемь. Не четыре, а восемь, понял?
– А-а, соизволили проснуться, господин барон, – ядовито пропел Бендик. – Вот, извольте поглядеть, я и без этих паршивых баранов договор соблюдаю, потому как я человек честный, в отличие от некоторых других!
– Какой же ты человек? – удивился Шпокар. – А за помощь, конечно, спасибо. За мной не заржавеет, не боись. Но ты всё же скажи, где команда?
Бендик описал рукой причудливую кривую, которая могла означать всё, что угодно: от геройской смерти в морской пучине до благополучного возвращения домой, и хмуро дополнил свои пассы:
– Где надо.
– Бендик! Ты опять за свои штучки? Смотри, а то ведь моему терпению конец придёт, мы ж не на море теперь, не забывай! Я ж могу себе и другого бога взять, что тогда делать будешь? Опять на побегушках у какого-нибудь Кадаламуса, а?
– Да дома они, дома!
– А мы где?
– А вы… Вы не дома.
– Это я уже понял, – начал было Шпокар, но Бендик, радостно улыбаясь, перебил его:
– А вот и четвёртый! Я ж говорю – четверо должно быть! Четыре – счастливое число.
– Восемь – тоже счастливое число, – парировал Шпокар. – Даже два счастливых числа. Как раз на весь экипаж...
– Погоди, – прервал его Робин. Он смотрел туда, куда показывал Бендик своим корявым пальцем.


Звено седьмое

Из-за большого камня, какие часто встречаются на диких галечных пляжах, поднялась фигура, густо облепленная водорослями. Несмотря на это, Робин сразу понял, что это женщина, и женщина юная и стройная.
– Кто это? – изумлённо вопросил Шпокар.
– Этого я не знаю, – с достоинством ответил Бендик. – А вот то, что она на яхте была и входит, таким образом, в наш с тобой уговор – это мне доподлинно известно. Накинул бы за неё петушка-другого, а? Ишь ведь какая красавица!
– Как так – была на яхте?! Не было на «Худе» никаких баб!
– А вот и была! – торжествующе сказал Бендик.
Оскорблённый до глубины души капитан – чёрт побери, на судне посторонние, а никто не доложил! – решительно шагнул к камню, за которым девушка торопливо приводила себя в порядок, снимая с головы и плеч длинные плети водорослей.
– Ты кто? – повелительно рыкнул он. – Ты точно на яхте была? Или этот... брешет?
Девица хладнокровно выдержала яростный взгляд капитана.
– Была, – спокойно ответила она. Робин отметил голос: мягкий, грудной, чуть хрипловатый. Соответствующий, в общем, голос.
– Ты где пряталась?
На крохотном «Худе», действительно, спрятаться человеку было практически негде.
– А тебе что за дело? – строго спросила девушка. – Ведь яхты твоей уже нет, так что ты теперь и не капитан даже.
– Ты, холопка, думай, что говоришь!..
– Что?! Холопка? Какой-то неотёсанный баронишка должен бы помолчать в присутствии настоящей леди!
– Принцесса! Лопни мои глаза, принцесса! – жарко зашептал в ухо Робину Бека. – Видал, как она отбрила нашего Шпокара?!
Ну, принцесса там или не принцесса, а девушка Робину понравилась. Держалась она уверенно, хотя и замкнуто, не навязывала своё общество, но и не особо избегала общения, что импонировало ему. Как-то само собой получилось, что она сразу заняла определённую позицию, стоящую достаточно высоко. Про себя она говорила неохотно, отвечала односложно и в основном отмалчивалась на все расспросы. Сообщила лишь своё имя – Глендавейн. Имя Робину тоже понравилось, хотя принадлежать оно могло в равной степени как принцессе, как и простой скотнице.
Дальнейшую судьбу пропавших матросов Бендик обсуждать категорически отказался и молча нырнул в море в предвкушении заслуженных петухов. Оставалось поверить, что матросы и в самом деле в результате сомнительных бендиковских махинаций оказались дома. Маленькому отряду предстояло теперь определиться на местности и выяснить, как в свою очередь тоже поскорее добраться домой.
Берег был гол, уныл и безжизнен, ничем не напоминая живописные скалы вблизи Айтера, поросшие корявым и гнутым ветрами каменным дубом. В этом же месте природа словно запнулась и сделала бездарный перерыв в созидательном устремлении, разрешившись лишь громадной россыпью облизанных волнами камней – прямо под круто вздымающимися базальтовыми лбами приподнятого над морем берега. Обрыв, впрочем, был невысок. Везде, докуда доставал взгляд, хаотические каменные нагромождения сменяли друг друга – идеальное место для засады, запоздало подумал Робин, если бы только кому-то взбрело в голову сражаться за эту забытую богами землю. Они были здесь как на ладони – мокрые, голодные, подавленные и совершенно неподготовленные для любой мало-мальски организованной атаки. И это было ему совершенно не по вкусу.
Глендавейн молча обогнала Робина и стала карабкаться по серым шершавым взлобиям, словно для неё такая процедура была привычна и она уже тысячи раз вот так высаживалась с разбитого вдребезги корабля на враждебную и неприветливую сушу. Впрочем, может быть, так оно и есть, подумал Робин. Кто знает, что довелось пережить этой странной и неприступной девушке.
Бека вполголоса ныл. Он был крайне недоволен судьбой, подсунувшей вместо приятного путешествия за бывшей практически уже в руках наградой очередную пакость. Ведь казалось, вот она, большая земля – рукой подать, а там и богатый Айтер с его сокровищницей и признательным радушным хозяином, который сейчас угрюмо сопит впереди, обдирая сапоги об острые края каменных трещин.
Нет уж, пусть говорят что угодно, а в этом деле не обошлось без самого крутого колдовства! Где это видано, чтобы ни с того ни с сего да такая буря?! И молнии с ясного неба? Даже вон василиска выпустить не успели! Ишь, скукожился, гад, даже мяучить перестал. И, конечно, опять нагадил, сволочь. Снова клетку мыть… Маленький-маленький, а воняет как большой! И почему это нести его всегда достаётся Беке? Можно бы и девчонке вон поручить! Ничего бы с ней не сделалось. Или вообще прямо тут бросить. Так нет, граф этот, видите ли, желает завести себе зверинец…
С первой попытки, однако, взобраться на каменный карниз, тянущийся вдоль всего побережья, никому так и не удалось. Пришлось двинуться вдоль кромки берега, выискивая подходящий участок, где стена не была бы столь крутой или рассекалась бы оврагом.
Обогнув небольшой мысок, Робин замер как вкопанный. Берег, оказывается, отнюдь не был необитаем, и следы этого ненеобитания теперь предстали перед ними явно: впереди возвышалась высеченная из цельной скалы исполинская фигура какого-то местного божества. Граф машинально поискал глазами неведомых зодчих и немного успокоился, таковых не обнаружив: это и к лучшему – всю жизнь его учили не доверять незнакомой местности, незнакомым людям и незнакомым обстоятельствам. Сейчас же все три эти составляющие несомненно были налицо.
Статуя явно смахивала на бравого капитана Худа: тот же шишковатый лоб, те же оттопыренные уши – и наверняка столько же мозгов в крепком каменном черепе. Даже жест, с которым идол повелительно указывал перстом на пустынный океанский горизонт, напоминал манеру капитана, одновременно напыщенную и неуверенную. Однако гораздо более совпадающих антропологических подробностей Робина порадовало то обстоятельство, что старательные ваятели, расчищая место вокруг своего творения, снесли порядочный кусок породы, благодаря чему в этом месте можно было без труда взобраться на береговую кромку. Более того, в камне даже было вырублено подобие грубых ступеней.
Повеселев, граф скомандовал отряду подтянуться и первым полез по узкой тропке наверх.
Едва голова его поднялась над поверхностью земли, ему отчаянно захотелось втянуть её обратно: перед ним, как на параде, выстроилась плотная толпа ненавистных карликов! Отступать, однако, было поздно: его заметили. Кляня потешающуюся над ним судьбу, он вылез наверх, стараясь держаться уверенно и в то же время якобы невзначай нашаривая рукоять Истребителя Василисков. Подавать какие-либо знаки поднимающимся следом потенциальным жертвам он посчитал излишним: уж как ни бестолковы были карлики, но первое, что они теперь сделают, это, конечно, вдоль и поперёк прочешут побережье, а уйти от их отравленных стрелок было попросту немыслимо.
Через минуту вся компания уже стояла, окружённая безмолвной стеной недомерков.
Графа поразило два обстоятельства: первое, что карлики – все, за редким исключением – были без штанов, в то время как верхние части торса у них были вполне обычным образом облачены в традиционные крепкие кожанки, доходящие до колен. Равным образом присутствовали и сапоги, опять же кожаные. И второе – то, что проклятые недомерки и не думали нападать, а лишь хлопали глазами, таращились как-то уж чересчур изумлённо и, главное, молчали. Робину вспомнился дикий, судорожный вой, без которого орда этих же самых коротышек, казалось, просто не могла существовать. Он криво усмехнулся, обнажил меч и приготовился подороже отдать жизнь.
Но тут в рядах карликов произошло движение, и к Робину протолкался главный карлик – так, по крайней мере, показалось графу: остальные недомерки почтительно расступались перед ним, храня всё то же поразительное молчание.
Главный карлик был молод, татуирован и одет. То есть штаны на нём присутствовали, да какие штаны! Широченные шаровары ярко-жёлтого цвета были богато украшены бахромой, в разных местах были нашиты диковинные перья, бесчисленные пёстрые лоскутики, мелкие цветные ракушки и сухие рыбьи скелетики. На поясе висела обязательная духовая трубка с набором разнокалиберных стрел. При движении всё это хозяйство издавало весьма специфический стук и шорох.
– Пог-Харр? – требовательно спросил он, обращаясь почему-то к капитану Худу. – Пог-Харр решил осчастливить свой народ?!
Робина поразило то обстоятельство, что карлики, оказывается, умели разговаривать. Более того, их наречие было вполне доступно пониманию. Раньше граф – да и вообще никто на всём Побережье – не задумывался, владеют ли проклятые недомерки даром членораздельной речи: это было совершенно не нужно, так как всё, что обычно слышалось из наступающей лавы карликов, сливалось в невероятно гнусный вой.
Оказалось, владеют. Пусть слова в их произношении были несколько искажены и язык более резок, чем плавная речь Побережья, но к общению карлики оказались вполне способны. Более того, их предводитель настоятельно желал общаться, причём именно с бароном Худом.
– Ты бы ответил ему, Шпокар, – вполголоса посоветовал Робин. – Может, нас и не станут... э-э-э... так уж сразу?..
– Пог-Харр?! – воскликнул коротышка. – О! Пог-Харр!
Карлики, как впоследствии выяснилось, поклонялись мстительному, кровожадному и всесильному по их мнению богу Харру, который, сходя на землю, обычно принимал вид человека громадного роста с огромными ушами – Пог-Харра. Короче, долговязый лопоухий Шпокар как нельзя лучше подходил для этой роли.
Кстати, уши играли чрезвычайно важную роль в цивилизации недомерков. Начиная с того, что якобы лично присутствовавший при сотворении мира Харр благодаря своим выдающимся ушам подслушал Главное Сотворяющее Слово, что впоследствии, по верованиям карликов, и выдвинуло его в небесные лидеры – и кончая тем, что каждый карлик-воин должен был при достижении определённого возраста в подтверждение своего статуса добыть пару ушей врага. При этом уши женщин и детей, естественно, не котировались, имели значение только уши настоящих воинов, закалённых и зрелых мужчин. Таковых в окрестных племенах в связи с перманентной уходобывательной лихорадкой всегда катастрофически не хватало, поэтому с каждым подрастающим поколением приходилось организовывать дальние экспедиции за ушным дефицитом, наводя панический страх на всех досягаемых прибрежных обитателей.
Конечно, основная масса соискателей гибла. Случалось, из походов не возвращалось девять из десяти отправившихся, но те, кто сумел-таки заиметь бесценную реликвию, пользовались небывалым почётом, славой и безоговорочным авторитетом. И, самое главное, им разрешалось в мирное время носить штаны! Все же остальные пользовались такой привилегией лишь во время похода. Хотя, надо сказать, особых неудобств в связи с мягким климатом эти обстоятельства не вызывали.
Так вот, капитан Шпокар из-за некоторого созвучия своего имени с именем бога, счастливой похожести на земное воплощение грозного Харра и – главным образом – в силу простодушной доверчивости придурков-карликов был принят как нельзя лучше. Конечно, его спутники также были удостоены подобающих им почестей. Особую роль сыграло то обстоятельство, что появились они в самый подходящий момент: накануне от избытка жизненных сил скончался предыдущий главный карлик, и личное прибытие божества как нельзя более удачно вписывалось в обряд торжественной утилизации самодержавного трупа. Собственно, толпа как раз и направлялась к статуе Харра, чтобы с вытянутого её пальца сбросить голое тело предыдущего вождя в вечное и неизменное море. Стоит ли говорить, что парадные штаны покойного (равно как гарем, казна и всё прочее) перешли по наследству новому правителю?
Нового правителя звали Уц Сорок Восьмой, так как он был сорок восьмым представителем славной правящей династии, носящим это имя. Правда, никаких других имён в династии всё равно не было, а номера правителей сменялись достаточно быстро, что объяснялось неукротимым стремлением к жизненным переменам со стороны ещё не нумерованных Уцев.
После торжественного погребения, когда толпа разразилась так долго сдерживаемым фирменным воем и разбежалась по своим делам, почётные гости были приглашены в апартаменты нового владыки.
Жили карлики в затейливо сложенных из камня домах. И из-за этого возникло неожиданное осложнение: долговязый Шпокар должен был бы согнуться в три погибели, чтобы хоть как-то суметь проникнуть внутрь.
– Не смей, – шепнула Глендавейн собирающемуся опуститься на четвереньки капитану. – Это у них такая проверка: настоящий бог голову не склоняет! – после чего, как ни в чём не бывало отошла и присела на нагретый солнцем ноздреватый камень.
– Сломать это! – резко скомандовал опомнившийся Шпокар, ткнув пальцем в каменную кладку. Карлики, во главе с сорок восьмым Уцем, повалились на колени:
– О великий Харр! Не вели уничтожать этот ничтожный сарай, не достойный твоего внимания! Прикажи – и появится новый дворец, в котором ты по праву сможешь занять достойное место!
– Приказываю, – милостиво кивнул великолепный капитан, которому явно начинала нравиться свалившаяся на него божественная роль.
Карлики были многочисленны, трудолюбивы и упорны. К вечеру, действительно, новый дворец (если эту дикую архитектуру можно было именовать так) был практически готов. Все двери, окна, кровати, кресла, посуда и даже зубочистки были выполнены по меркам, снятым с барона Худа с соблюдением всех пышных церемоний. Это значило, что при каждом движении, слове или взгляде посетившего землю божества осчастливленный этим карлик шлёпался ниц, троекратно касался лбом земли и в дальнейшем передвигался исключительно на коленях. А поскольку Шпокар просто не мог не шевелиться, никуда не смотреть и постоянно молчать, всё карликовое окружение вскоре ползало вокруг него, постоянно распластываясь по земле в знак почтения. Это было неудобно: и без того низкорослые, недомерки с колен еле-еле доставали до наспех установленного под тенистым деревом стола, за которым компания ожидала окончания строительства. Поэтому несколько блюд было уронено и несколько подавальщиков тут же казнено, что, впрочем, не омрачило сам собой начавшийся пир. Шпокар, однако, выразил неудовольствие и приказал впредь в его присутствии передвигаться нормально – естественно, за исключением особо оговоренных случаев. Это повеление вызвало новую бурю восторгов, и все очередной раз чуть не оглохли от традиционного верноподданнического воя.
Вначале все карлики казались Робину на одно лицо. Но, когда глаза обвыкли, он стал замечать некоторые различия – вначале, конечно, в одежде, но затем и в очертаниях физиономий.
Первым он запомнил ¬– кроме, разумеется, Уца номер сорок восемь – верховного шамана К;зла. Почему Козл носил титул верховного, было совершенно непонятно, ибо шаманом он был единственным на всё огромное племя. Как говорится, в семье не без урода – наотличку от остальных Козл был молчалив, хитёр и умён. Он прекрасно видел, что Шпокар никакой не бог, но благоразумно молчал, ожидая, откуда подует ветер. В принципе, Козл не видел ничего греховного в том, чтобы со своей стороны – со стороны официального служителя культа – поддержать лояльное к нему воплощение божества. И он несколькими якобы случайно оброненными фразами ясно дал уразуметь Робину эту позицию. Граф с облегчением вздохнул, встретив такое понимание и, поговорив с шаманом начистоту (что, кстати, посоветовала также и всё подмечающая Глендавейн), тут же принялся вырабатывать совместную политику на ближайшее время.
Решено было всеми силами поддержать Шпокара в его божественных притязаниях. За это новоиспечённый бог должен был, в свою очередь, всемерно возвысить статус верховного шамана, любыми доступными средствами подчёркивая принадлежность последнего к верхушке божественной администрации. Со временем планировалось даже официально объявить Козла святым. Единственное, что смущало потенциального святого, это то, что в любой момент мог вмешаться настоящий Харр, а в таком случае положение особы, приближённой к его лже-конкуренту, могло стать достаточно скользким. Впрочем, учитывая статистику предыдущих появлений явно загулявшего где-то на стороне бога, который ничем не давал о себе знать вот уже четыре столетия, Козл был готов рискнуть.
Обретя неожиданного союзника (и достаточно могучего союзника) – хотя, как прекрасно понимал граф, и временного, всего лишь до того момента, когда им предстояло благополучно отсюда улизнуть – Робин, не откладывая дела в долгий ящик, принялся улаживать свои проблемы:
– Слушай, Козл, где здесь поблизости ближайший порт?
– Это место, где стоят большие лодки? – Козл тонко улыбнулся, прекрасно поняв, к чему клонится такой вопрос.
– Да. Мы же, в конце концов, отсюда слиняем... А ты, разумеется, останешься за главного, – спохватившись, добавил Робин. – Так сказать, полный карт-бланш.
– Карт... Что?
– Ничего. Не обращай внимания. Это я так. Где порт?
– Далеко.
– Это я и сам сообразил. Как далеко? Сколько туда добираться?
– Если морем – три месяца. Только не доплыть сейчас морем. Не сезон. Ждать надо.
– Сколько ждать?
– Ещё три месяца. Течения должны перемениться, и ветра...
– Много. Слишком долго... А покороче пути нет?
– Покороче? Есть и покороче, как не быть! Только им не пройдёшь.
– Почему?
– Потому. Это ж через горы! Забудь об этом – целее будешь.
На этом и закончился первый разговор графа с верховным шаманом. Разомлевший от местного хмельного напитка Шпокар заснул прямо за столом, что автоматически означало конец пира и повеление всем убираться вон. Коленопреклонённые карлики со всеми полагающимися в таком случае ритуальными поклонами утащили своего бога в свежепостроенную опочивальню (туда же, естественно, срочно пригнали табунок смазливых карлиц), а остальным вежливо, но непреклонно было предложено устраиваться кто как может. Правду сказать, в новом дворце таких мест хватало с избытком. Робин с Бекой устроились на большой ворсистой шкуре неизвестного животного прямо во внутреннем садике, а Глендавейн, загадочно улыбнувшись, исчезла до утра  неизвестно где.
С рассветом их разбудил новый главный карлик, Уц сорок девятый. Их присутствие было настоятельно необходимо для церемонии похорон внезапно скончавшегося предыдущего Уца.
Шпокар, у которого с утра зверски болела голова, взбеленился и, наотрез отвергнув почтительное предложение возглавить процессию к изваянию Харра, приказал немедленно перетащить статую поближе к дворцу. На робкое замечание, что царей-покойников по традиции следует предавать не земле, а морской стихии, он распорядился заодно прокопать канал от моря до нового местоположения статуи.
С богами не спорят. Три дня, пока длились мелиоративные работы  (за это время сорок восьмому успел составить компанию и сорок девятый Уц), всё население добросовестно трудилось на прокладке канала. Самые сильные карлики были брошены на отделение изваяния бога от коренных пород и транспортировку его к нынешней резиденции Пог-Харра. Задействованы были все, от мала до велика. И, как всегда в период великих перемен, не замедлил разразиться экономический кризис. Об этом поведал лично Уц Пятидесятый (последний из Уцев, как шепнул Козл, но не потому, что Уцы закончились, а потому, что карлики просто не умели считать далее пятидесяти, из-за чего в скором будущем племени предстояла смена династии).
Уц Пятидесятый со скорбным лицом сообщил, что племя голодает. Некому ловить рыбу. Некому собирать плоды. Некому охотиться и приносить свежее мясо – все с утра до ночи заняты на строительных работах. Поэтому народ взывает к великому богу и покровителю Харру – пусть тот явит своё знаменитое милосердие и насытит всех алчущих и жаждущих. И немедленно, иначе будет поздно!
Шпокар был в затруднении. Конечно, можно было выгнать в шею дерзкого просителя, можно было на денёк-другой отменить строительные работы – но как это отразилось бы на авторитете Пог-Харра? Популярности ему такие меры явно бы не добавили!
Положение спас Бека.
– Как смеешь ты, ничтожный, беспокоить великого Харра такой мелочью? – завопил он. – Трепещи и моли о снисхождении, или ты и род твой будут прокляты во веки веков!
При этих словах Уц, естественно, мгновенно распростёрся на полу, но с глаз, вопреки ожиданию, не сгинул, а напротив, вопросительно и недоумённо уставился на Беку.
– Поясняю: с такой ерундой ко всемогущему богу соваться не следует, – уже обыкновенным голосом продолжал Бека. – Скромнее надо быть. Достаточно обратиться к его полномочному заместителю, например, ко мне, – поучительно закончил он.
– Уповаем на милость твою, высокочтимый Бека! – с воодушевлением пропищал воспрянувший духом Уц. – Не дай погибнуть! Память о добросердечии твоём вечно будет жить в наших сердцах!
– Ладно, ладно, не надо раболепствований! – снисходительно бросил Бека. – Приводи сюда весь народ, накормим, так и быть... Да, кстати, постарайся притащить какую-нибудь еду. Только смотри, чтоб живую! Свинью там или курицу... А то чуда не будет!
– Чудо! Чудо! Великий Харр явит чудо! – завопил Козл.
– Великий Бека по велению бога сейчас совершит чудо! – эхом разнеслось по дворцу. Все только и говорили, что о грядущем волшебном насыщении народа.
– Ты чего задумал, Бека? – озадаченно спросил барон Худ. – Что за дурацкие обещания? Если ты соврал, мы пропали!
– Успокойся, Шпокар, – хлопнул его по спине Робин, сразу смекнувший, что торгаш решил воспользоваться клеткой, – всё будет хорошо!
Через полчаса весь наличный состав карликов уже толпился возле дворца Пог-Харра. Смущённый Уц сокрушённо сознался, что ни курицы, ни утки ему найти не удалось – беззаботное население успело всё это благополучно слопать. Зато он держал двумя пальцами за хвостик крохотную рыбёшку, которую время от времени макал в горшок со свежей морской водой – надо полагать, чтобы рыбка не уснула.
– Вкусная! – пояснил он, машинально поднося её ко рту и ловко откусывая головку. Тут же, опомнившись, он торопливо сплюнул, а обезглавленный огрызок почтительно протянул Беке:
– Вот.
Глендавейн прыснула. Она давно была в курсе всего, ловко и как бы невзначай выпытав у торговца все сведения об имеющем место быть артефакте – впрочем, тексты заклинаний осторожный Бека предпочёл всё же сохранить в тайне.
Мошенник в замешательстве полез было пятернёй в затылок, но Робин, толкнув его локтем, шепнул:
– Не связывайся с рыбой, давай лучше василиска! Эти сожрут.

…Восторженный вздох пронёсся над толпой – и замер, когда циклопическая фигура животного, сделав шаг из клетки, нависла над людьми тяжёлой тучей. Василиск ошеломлённо вертел головой, с трудом приноравливаясь к изменившимся обстоятельствам. Глаза зверя загорелись, с нижней губы потекла тягучая слюна: за всё предыдущее время никто так и не удосужился его покормить.
Робин, холодея, понял, какую страшную ошибку они совершили: василиск таких размеров из добычи превратился в охотника.
– Всем назад! – закричал он, выпрастывая Истребитель и пытаясь достать им зверя – так, чтобы ненароком не попасть под его тяжёлую когтистую лапу. Василиск, с глухим ворчанием, похожим на раскаты грома, попытался накрыть его ладонью, но, к счастью, из-за размеров стал слишком неуклюж. Однако исход этой неравной схватки явно был предрешён. Когда бревнообразный палец зацепил-таки графа, тому показалось, что его лягнула гигантская жаба. Задыхаясь, он отлетел на добрых пять саженей. Меч, звякнув, закрутился на камнях – не так уж и далеко, но по другую сторону смертоносной лапы.
– Бека! – кашляя кровью, заорал граф из последних сил. – Лезь в клетку и увеличивайся! Иначе мы его не...
Тут меркнущее сознание покинуло его, и последнее, что зафиксировал его взгляд, была громадная рука, сминающая василиска, как тряпичную куклу.


Звено восьмое

Робин пришёл в себя. Против ожидания, никаких серьёзных болей он не чувствовал. Только чуть-чуть ныла правая нога, ушибленная в схватке – а в то время ему показалось, что коленная чашечка раздробилась в пыль. Больше, вроде бы, ничего экстраординарного в организме не происходило.
Над ним колыхался серый тканый навес из грубого полотна, где-то рядом ритмично поскрипывало дерево. Граф повёл глазами и обнаружил, что лежит в палатке, а сама эта палатка каким-то непонятным образом покачивается и поскрипывает. Кроме него в палатке никого не было.
Он сел, прогоняя остатки головокружения, и откинул полог.
Палатка оказалась неуклюжим, но прочно сооружённым паланкином, который влекли на плечах полдюжины карликов. Влекли они его по узкой горной тропе. Сбоку проплывали пышные листья цеплявшихся за горный склон лиан. Впереди и сзади покачивались ещё два подобных паланкина – или, скорей, портшеза. В них восседали Бека и Глендавейн.
Увидев, что граф Айтер пришёл в себя, Бека зычно скомандовал привал и, соскочив на землю, подбежал к Робину.
– Слава всем богам, очнулся, наконец! – воскликнул он. – Скажи спасибо Глендавейн, она у нас, оказывается, здорово разбирается во врачевании. А то даже смотреть было страшно…
– Где василиск? – спросил Робин.
– Где ж ему быть? – удивился торговец. – Съели, конечно. Вполне приличная говядина, между прочим. Ну, они так говорят.
– Кто говорит?
– Да недомерки эти. Сам-то я не ел, естественно. Чёрт его знает, что будет, когда эта скотина начнёт оживать в желудке!
– Думаешь? А он не оживал ещё?
– Да пока нет… А вдруг как оживёт?
Робин попытался представить, чем бы мог закончиться такой эксперимент, и пожал плечами.
– Ладно. А где же наш божественный вождь-барон? И куда это мы направляемся?
Бека саркастически хмыкнул:
– Солнцеликий бог решил остаться со своим верным народом. Куда, говорит, мне ещё стремиться, на какой-такой Худ? Под каблук к мамочке? Шпокар то, Шпокар сё… Принеси, подай, обеспечь… Нет уж, увольте, говорит, надоело. А тут, говорит, я сам себе хозяин. Я, дескать, уже наметил пару неплохих реформ, надо только всё обдумать хорошенько. За пяток лет такую империю отгрохаю! Вы ещё обо мне услышите!.. – Бека усмехнулся. – Ну да Козл, я думаю, ему быстро мозги прочистит. Они ж теперь одной верёвочкой связаны…
– Так… Что ж, баба с возу – кобыле легче, – решил Робин, подразумевая под бабой капитана Шпокара. – А мы куда движемся?
– Это… Ну, как бы сказать… – замялся Бека. – Честно говоря, струхнул я. Это я насчёт василиска: а ну, как от такой пищи среди людишек мор какой начнётся?! Ведь нас тогда не то что со скалы в море, а как бы самих заживо не сожрали! Ну, быстренько навербовал команду добровольцев, и отправились. Через горы, конечно: туда остальные за нами не сунутся, табу у них какое-то дурацкое. А с нами им, вроде бы, разрешается: как-никак, боги всё-таки.
– Та-а-ак… А Шпокар, значит, остался?
– Остался. Он сперва и нас пускать не хотел – пропадёте, мол, ни за грош... Глендавейн уговорила. Вот бой-баба! Правда, пришлось клетку ему оставить: это, говорит,  мне обеспечение на будущее, вдруг у народа ещё какие проблемы с питанием возникнут. Я, само собой, про заклинания ему ничего не сказал.
– Жаль, конечно, вещицу, – вздохнул Робин. – Ну, да шут с ней. Обойдёмся. Да, Бека, я ведь тебе жизнью обязан… Спасибо. Вовремя ты успел увеличиться. Не забуду.
– А… а это не я, – потупившись, сказал Бека. – Я-то, по правде,  и опомниться толком не успел. Это Вейни наша. И, заметь, безо всякой клетки. А мне как раз почему-то казалось, что мы в безопасности…
Робин посмотрел на Глендавейн. Та загадочно улыбнулась и, как всегда молча, направилась к своему паланкину. Граф, разинув рот, только проводил её изумлённым взглядом.
Бека поскромничал. За те несколько дней, что они провели у карликов (оказавшимися при ближайшем рассмотрении вполне сносным народцем), он сумел наладить меновую торговлю, и теперь несколько замыкающих шествие носильщиков сгибались под тяжестью небольших, но увесистых мешков.
– Что у тебя там? – поинтересовался Робин.
– Да так, мелочь, – нехотя пробормотал плут. – Золото, камешки кое-какие. Жемчуг. У них там этого жемчуга пруд пруди, а нам в дороге всё сгодится может.
Робин в душе не мог не согласиться со столь здравым утверждением и уважительно поглядел на Беку. Выяснилось, что заботливый Бека побеспокоился не только о финансах, но и обеспечил вполне приемлемый быт: карлики тащили котлы, палатки, одеяла и порядочный запас пищи.
– Ух ты! Где это ты столько набрал? – поинтересовался граф. – Ну, тряпки понятно, но еда? Сам Уц ни фига найти не мог!
– Бестолочь он, твой Уц, хоть и вождь! – заявил Бека. – Надо знать, где искать. Это из личных запасов бога. Храмовый запас. Козл по дружбе подарил.
Робин с сомнением покачал головой – верховный шаман никак не ассоциировался у него с образом душки-мецената – но от дальнейших вопросов предпочёл воздержаться. Зная Беку, он был уверен, что Козл даже не подозревает о своём щедром даре. Ну что ж, на войне как на войне, будет что в рот положить – и ладно.
Проклятый василиск последний раз проявился утром. После ночёвки, когда Робин, сладко потягиваясь и недоумевая, отчего это в лагере стоит такая тишина, выбрался из палатки, взору его предстала феерическая картина: карлики, все, как один, сидели на краю пропасти, свесив в пустоту тощие зады. Сказать, что они облегчались – значит не сказать ничего: такого жестокого, умопомрачительного поноса графу видеть не приходилось никогда. Время от времени какой-нибудь бедняга пытался подняться, но тут же вновь сгибался и, страдальчески морщась, выпускал жидкую пенную струю. Василиск, пусть и в несколько изменённом виде, рвался на волю, хотя на сей раз воскреснуть ему, похоже, не светило никак.
Бывший солдат Школы Сороки вспомнил, как однажды летом, в сумасшедшую жару, когда они стояли лагерем на безжизненной и унылой Солёной Пустоши – инструкторы в тот раз выгнали весь личный состав на тактические занятия – среди них началась повальная маята животом, но таких жестоких симптомов всё же не было ни у кого. А тогда пришлось, стыдно сказать, обращаться к самому Паху – тот, правда, помог, но был сильно разгневан низменной сущностью представленной к рассмотрению проблемы.
Робин прикинул, что сейчас творится в оставленной ими великой империи Харра и мысленно пожалел беднягу Шпокара.
Тем не менее, карлики как рабочая сила теперь никуда не годились, и на наскоро созванном совещании решено было их отослать домой. Недомерки, шатаясь от слабости, покорно потащились по горной тропе обратно, то и дело приседая и – наверняка! – горячо благословляя отсутствие штанов.
Дальше приходилось продвигаться пешком. Путники собрали в котомки самое необходимое – в основном, пищу (Бека, досадливо кряхтя, прихватил вдобавок плотный мешочек жемчуга), и двинулись вверх по извилистой горной тропе.
Перед ними, рассекая каменную плоть земли, лежало огромное ущелье. Оно нескончаемо тянулось в обе стороны, насколько хватало глаз. Тропинка упиралась в мост. Выгнутая арка из замшелых базальтовых блоков соединяла обе стороны ущелья. Было похоже, что мост этот построен очень и очень давно: на камнях виднелись обглоданные временем руны и барельефы, изображавшие каких-то жутких образин.
Подошедшие Бека и Глендавейн тоже остановились. Что касается графа Айтера, то ему очень не хотелось идти по этому мосту – что-то его не то не пускало, не то предостерегало. Смутно было в душе у графа. Видно, и остальные испытывали нечто похожее: Бека слегка побледнел и воровато оглядывался, а Глендавейн нервно теребила узенький поясок.
Робин оглянулся, вздохнул, поправил меч за спиной и сказал:
– Ну что, пошли, что ли? Что стоять зря, – и решительно ступил на древние плиты кладки.
Его спутники, чуть помедлив, двинулись за ним. Мостик был узенький (телега бы точно не проехала) и без перил. Робин сдуру глянул вниз и чуть не свалился с моста: перед глазами всё завертелось, закружилась голова, поджилки затряслись… Это была Бездна, Бездна с большой буквы. Казалось, в этом месте землю разрубили пополам, и половинки её не разлетаются только потому, что сцеплены этим хилым мостиком. Робин выругался сквозь зубы, закрыл на миг глаза, снова открыл и заячьим скоком преодолел оставшееся расстояние. Сердце его бухало и колотилось в груди, как перед неотвратимой жестокой схваткой с неясным исходом. Бека и Глендавейн удивлённо посмотрели на него и спокойно перешли на другую сторону.
Отдышавшись, граф с удивлением понял, что стоит на бурых плитах, которыми продолжалась кладка моста и которые складывались в старую-престарую, но довольно приличную дорогу. Между плитами пробивалась жиденькая травка. Заметно было, что дорогой хоть и редко, но всё же пользовались.
– Смотри, дорога! – тоже удивился Бека.
Глендавейн лишь безучастно глянула на растрескавшиеся плиты и кивнула: да, дескать, дорога, ну и что? Робин внимательно поглядел на неё – что за девица, ничему не удивляется! Как будто знала, что за пропастью ждёт мощёный путь! – и вслух сказал:
– Вот и хорошо, что дорога, а то пёхом по кустам не очень находишься. Ладно, пошли…
Теперь первой шла Глендавейн. За вторым поворотом она остановилась так резко, что Робин налетел на неё.
– Ты чего?
– Сам погляди – увидишь, «чего».
Граф взглянул из-за её плеча. На открывшейся небольшой лужайке пасся табунок низкорослых лошадок – около десятка. Некоторые были навьючены, ещё тюки в беспорядке валялись здесь же. В траве, прямо посреди лужка, в какой-то странно вывернутой позе навзничь лежал человек. Сразу было понятно, что он или без сознания, или вообще мёртв.
Когда, тревожно переглянувшись, путники подошли поближе, стало ясно, что человек всё-таки жив: его грудь еле заметно поднималась дыханием.
– Живой… – прошептал Бека.
– Живой-то живой, да видишь, как он живой, – мрачно сказал Робин.
Вблизи лежавший выглядел ужасно: левая рука у него была вывернута, через всю грудь проходила косая рваная рана, с половины головы кожа была содрана и свисала лоскутом, обнажая грязно-розовый череп. И, несмотря на это, он ещё дышал, и даже шевельнулся, когда услышал слова графа.
– Боги! – выдохнул Бека и опустился на колени, открывая фляжку. Немного вина, влитого в рот бедняги, оказало своё действие. Глаза его широко распахнулись и вперились в Робина – или тому показалось, что именно в него? Странные были глаза, одни белки, зрачков не было вовсе. Граф от неожиданности даже сделал шаг назад, а умирающий, булькая и пуская кровавые пузыри, прохрипел:
– Не ходи туда!
– Куда – туда? – спросил Робин. «Туда» могло означать как движение вперёд, так и возвращение к племени карликов – хотя в этом Робин сильно сомневался. Однако ответить ему было уже некому – человек дёрнулся последний раз и затих.
Что ж, придётся быть особенно осторожными и держать ухо востро.
Несмотря на все причитания и даже слёзы, Бека оказался наиболее практичным из путешественников. После предания земле несчастного незнакомца всем хотелось побыстрее покинуть зловещее место. Робин хмуро скомандовал «Пошли!» – и они было прошли уже несколько шагов, как Бека воскликнул:
– А лошади?!
– Они ж не наши! Это чужие лошади, – возразила Глендавейн.
– Какие чужие?! Ничьи они! Пропадут здесь, точно говорю – пропадут. Жалко скотинку! А нам они в самый раз.
А ведь и верно, дальнейшая судьба лошадок представлялась в самом чёрном цвете. Скорее всего, их в первую же ночь сожрут хищники, по словам Козла, в изобилии водившиеся в горах. Что это за хищники – хитрый шаман умалчивал, но они были. Об этом свидетельствовали несколько дочиста обглоданных крупных костяков, найденных ими ещё до моста.
В графе некоторое время боролись благородный рыцарь, брезгающий пользоваться неизвестно чьим добром, и бездомный бродяга, вынужденный передвигаться пешком. Бродяга за явным преимуществом победил.


Звено девятое

– Ра-дра-дра-бен, Ра-дра-дра-бен, – в такт произносимым слогам тонкие сухие пальцы постукивали по подлокотнику кресла.
Впрочем, это было не просто кресло, это был трон. Мастер, изготовивший его, обладал, несомненно, изощрённой, но больной фантазией. Сидение располагалось в разверстой пасти безобразного черепа дракона, в детстве явно переболевшего рахитом. Само же сооружение было причудливо слеплено из множества разнокалиберных костей, среди которых – о ужас! – нередко попадались человеческие.
Сидеть на таком угловатом приспособлении было наверняка не очень удобно, но чего не вытерпишь ради престижа!
Череп дефективного дракона венчал вершину чёрной усечённой пирамиды, которая, в свою очередь, располагалась в большом двускатном зале у одной из его стен. Помещение больше походило не на тронный зал, а на рабочий кабинет провинциального алхимика: поблёскивали бронзой и стеклом причудливые механизмы, на верёвочках, натянутых под потолком, висели связки сушёных лягушек, мышей, трав и змей. На длинных столах в разнообразных сосудах булькало сомнительное варево, колбы источали вонючие дымы. Обстановка, короче, была самая рабочая.
– Ра-дра-драбен, Радра-драбен… Тьфу!.. – бормотавший раздражённо встал с кресла и, пригнувшись, вышел из пасти. Всякий, кто прослушал хотя бы одну балладу первого попавшегося ярмарочного менестреля, узнал бы в вышедшем могущественнейшего и злобного колдуна, обуянного мечтой о владычестве над миром. Всё было точно как в песнях: просторная чёрная мантия, расшитая звёздами и полумесяцами, на голове надет уродливый рогатый котёл (называемый хозяином Четвёртым Шлемом Хаоса), в руках – массивный посох с набалдашником в виде поросячьего рыла. Словом, ошибиться было невозможно. Добавьте сюда лицо, больше похожее на обтянутый пергаментом череп с большим крючковатым носом – и вот вам полный портрет злодея.
– Радрадрабен! Да что ж это такое?! Слово помню, а что оно значит – забыл! Ведь то ли сам этот Радрадрабен делал – а для чего? То ли за большие деньги доставал где-то – а для чего опять-таки?! Но ведь что-то важное! Ведь недаром этот недостойный пустился на поиски, недаром!.. А если это недостающий элемент?! – тут говоривший осёкся и испуганно огляделся вокруг. В зале, конечно, никого не было, да и кто бы осмелился без разрешения нарушить уединение великого мага Гофлареха? Никто, конечно!
Тем не менее, колдун приложил к тонким губам свой птичий палец и, качая головой, по-стариковски прокряхтел:
– Враги, кругом враги…
Затем Гофларех приосанился и стукнул посохом по тёмному камню пирамиды, исторгнув пучок миниатюрных фиолетовых молний. Удовлетворившись этой маленькой демонстрацией силы он, волоча мантию по широким ступеням, не спеша спустился с пирамиды, приблизился к одному из столов и принялся вглядываться в серое варево, бурлящее в массивном платиновом чане. Глядел Гофларех долго, пока у него не заслезились глаза, затем плюнул в чан и обиженно сказал:
– Опять ничего!
Потом вздохнул, отложил посох, снял Шлем Хаоса и стал через голову стаскивать тяжёлую суконную мантию. Разоблачившись, он оказался вполне симпатичным старичком в вязаном жакете на голое тело и старых, неопределённого цвета шароварах. На ногах его красовались положенные по рангу бархатные туфли с загнутыми носами, богато расшитые выкрашенными киноварью черепами летучих мышей. Ещё раз безнадёжно глянув в бурлящую жидкость, Гофларех махнул рукой и уселся в кресло-качалку. Картина была идиллической – так и казалось, что вот сейчас в зал с визгом ворвётся ватага ребятишек, обступят они кресло и весело закричат: «дедушка, дедушка, расскажи сказку!». Но нет, никаких внуков у Гофлареха не было, хотя… Хотя, могли и быть, ведь дочь-то у него была – вздорная, непутёвая, но дочь, причём любимая. Поссорившись с отцом на почве критического отношения к его методам достижения абсолютной власти над Вселенной, она тут же после размолвки покинула отчий дом с гордо поднятой головой, взяв с собой лишь мешочек самоцветов да тетрадку в переплёте из кожи девственницы с наиболее употребительными заклинаниями. Упрямый старик не остановил тогда строптивицу, хотя, чтобы она вернулась, достало бы одного ласкового слова. Гофларех сделал вид, что произошедшее ему глубоко безразлично, но с тех пор взял привычку каждую неделю заглядывать в различные хитроумные приспособления, позволяющие на расстоянии видеть определённого индивида. И таковым индивидом была, конечно же, его дочь, его ненаглядная Гризония.
Вот и сейчас, испытав неудачу с серым варевом в чане, старик немного покачался в кресле, решительно встал и перешёл к золотому треножнику, на котором покоился хрустальный шар размером с хорошую тыкву. Был он сейчас какой-то тусклый, блеклый, но это не смутило опытнейшего некроманта и естествоиспытателя.
Несколько небрежных пассов, и вот по шару сверху вниз побежали радужные волны, он заискрился серебряными блёстками, и вдруг на весь шар появилась добродушное круглое лицо, несколько искажённое сферической аберрацией.
Гофларех, рассчитывавший увидеть дочь, от неожиданности отпрянул от треножника. А тот, в шаре, прищурился, обернулся куда-то и крикнул:
– Глендавейн! Хватит возиться!


Звено десятое

Робин привстал на стременах, обернулся и крикнул:
– Глендавейн! Хватит возиться с этим уродом, время же теряем!
Сзади, из кустов, впритык обступивших узенькую тропу, донеслось:
– Не надо было так изводить бедную зверюшку!
Граф аж глаза выпучил: ну баба, это ж придумать – назвать «бедной зверюшкой» образину ростом в полтора человека! Снабжённую к тому же огромными когтями на всех четырёх лапах и двумя лопатообразными зубами, торчащими из отвратительной бородавчатой верхней челюсти. Эти зубы и дали Глендавейн повод назвать монстра безобидным грызуном. Но это было потом, а когда образина неожиданно вынырнула из кустов перед самым носом – тогда Робину было не до дискуссий.
Граф мгновенно обнажил меч и рубанул тварь прямо по шее, вернее, по тому месту, где у нормального существа теоретически должна находиться шея. Животное очень походило на кролика, только вот шеи у него не было, покатые плечи плавно переходили в небольшой бугорок – это и была голова.
Истребитель Василисков отскочил от твари, как от гранитного валуна, чуть не вывихнув Робину кисть. Граф превозмог боль в руке и рубанул ещё раз, метя в лапу – и с тем же успехом.
Интересно, что «кролик» этот не убегал – но, слава богам, и не нападал тоже! – а стоял столбиком, и после второй попытки Робина разразился скворчащей трелью. Граф растерянно обернулся: что-то гневно кричала Глендавейн; Беку, как обычно в таких случаях, нигде не было видно. Робин разозлился и как дубиной ударил мечом сверху. Как ни странно, это возымело действие: животное постояло несколько мгновений и вдруг тяжело завалилось набок, с треском ломая кусты.
Девица немедленно слетела с седла, отпихнула Робинового конька и оказалась рядом с поверженным зверем.
За ту неполную седмицу, что они провели в пути, Робин не уставал удивляться поведению Глендавейн. Казалось, её не интересовало ни само путешествие (то есть, ей вроде бы было безразлично, куда и откуда ехать), ни окружающие пейзажи – а ведь было на что посмотреть, один водопад Трёх Тысяч Зелёных Рыб чего стоил! Не интересовал её и сам Робин – этим, правду сказать, граф был слегка уязвлён – и, тем более, Бека. Но вот разные твари! И если бы они её просто интересовали – она их защищала! Даже когда Робин изъявил естественное намерение поохотиться – вяленая рыба и сушёные кальмары, которыми их снабдил в дорогу новоявленный бог Шпокар, уже не лезли в горло – даже тогда она встала на дыбы: нет и всё тут! Пища у них есть, а охота, видите ли, это убийство!
Конечно, первые два дня, когда их сопровождал пышный эскорт карликов, любезно выделенный Каким-То-Там-Уцем, ни о каких встречах с представителями животного мира не могло быть и речи. Карлики оказались ребятами весёлыми и непрерывно пели, выли хором, а когда освобождались руки – стучали в разнообразные барабаны, дудели в дудки и какие-то пищики, и вообще жили полнокровной жизнью, так что всё живое на много лиг вокруг в ужасе разбегалось. Впрочем, у них изредка случались и периоды абсолютной тишины – с чем это было связано, граф так и не понял, отнеся график молчания на счёт каких-нибудь культовых или обрядовых правил.
Поначалу Робина это забавляло, и он даже пытался подыгрывать этой дикой музыке на самодельной свирели, но оказалось, что, когда они останавливались на ночёвку, недомерки ни на миг не прекращали свою какофонию. Мало того, они ещё принимались плясать!
Словом, когда беспокойное сопровождение покинуло их у самого подножия Запретных гор (а на самом деле – пологих сопок, могущих показаться горами лишь самому низкому из карликов, да и то лежащему на боку; горы же – и какие! – ждали их впереди) – итак, когда карлики, наконец, убрались, все, а особенно Робин, вздохнули с облегчением. Ещё долго в ушах звенело от постоянной тишины, и ещё долго им не попадалось даже завалящей глухой лисицы – вся живность затаилась по норам, логовам и берлогам, так что первая ночь «без музыки» прошла спокойно.
Спокойно прошла и ночь после моста. Хорошо выспавшемуся Робину не испортило настроения даже то, что несший утреннюю вахту Бека был им пойман мирно посапывающим у погасшего костра. Граф ограничился лишь лёгким пинком.
Утро было прекрасным и как-то подзабылись уже и страшная лужайка, и последние слова умирающего –  «не ходи туда!».
Приключения начались после короткого завтрака. Не успели они оседлать своих крепконогих коньков, как с деревьев, под которыми путники уютно проспали ночь, градом посыпались маленькие, но чрезвычайно жуткие на вид змеи. И было их неимоверно много. Из рассказов Козла Робин знал, что эти змеи назывались «змеи-которые-утром-падают-с-деревьев». Вообще, язык карликов был очень примитивным: не существовало названий, как в данном случае, видов змей – они назывались по образу жизни, месту проживания, цвету, способу охоты и тому подобное. Были «змеи-кусающие-женщин-в-полнолуние», «змеи-питающиеся-головастиками-жабы-Дах-Дах»,  были «змеи-ползающие-по-ветвям-деревьев-растущих-на-жёлтых-камнях», были… В общем, много было змей, и среди них, конечно, были и «змеи-которые-утром-падают-с-деревьев». Они и падали.
Длину змеи имели небольшую, с локоть, раскраску пёстренькую, весёлую. Когда предусмотрительный граф спросил у Козла, что же, мол, надо делать, когда случится такая напасть, тот ответил коротко и внушительно: «спасение одно – убегать».
Поэтому Робин  ничтоже сумняшеся завопил:
– По коням!
И они стали убегать. А змеи – догонять. Они с мерзким шуршанием ломились по траве и кустам. Трещал валежник. Глендавейн попробовала было вякнуть, что может быть, они хорошие, но граф только глянул на неё знаменитым айтеровским взглядом, проявлявшимся у представителей династии в самые напряженные моменты. От этого взгляда, по преданию, падали в обморок лошади, а у ветеранов-солдат сам собой опорожнялся мочевой пузырь. Глендавейн осеклась на полуслове и замолкла.
Бека ничего не говорил, зато скакал впереди всех. Торговец был чёрен то ли от страха, то ли от горя: впопыхах он оставил под кустом свой мешок с жемчугом, а о возвращении за ним, конечно, не могло быть и речи.
Змеи отстали, когда тропа стала подниматься в гору. Путешественники придержали лошадей – вроде бы было тихо – и вновь пустили их, теперь уже шагом.
Робин осмотрелся. Дорогу обступали невысокие деревья, скорее даже кусты, с мелкой густой листвой. В ветвях перепархивали птицы, исполняли свой непонятный танец бабочки, дорогу перебежал какой-то бурундук. На небе не было ни одного облачка, солнышко уже светило вовсю. Это всё навеяло графу лирическое настроение, и он полез было за своей свирелью, но тут закричал Бека. Кричал он явно от страха.
Граф толкнул коня пятками и догнал крикуна. Перед тем на дороге стоял мужик.
Большего контраста со светлым солнечным днём, со щебечущими птичками и яркой зеленью листвы придумать было невозможно. Мужик был неимоверно грязен, ветхие остатки одежды висели клочьями, лохматые волосы свалялись, а борода, о которую обломалась бы самая крепкая железная расчёска, закрывала тело почти до колен. Пахло от него даже на расстоянии.
Тем не менее, стоял он твёрдо, широко расставив босые ноги с крепкими коричневыми ногтями. В руках он сжимал длинную суковатую палку, которой сейчас перегораживал дорогу.
– Откуда он взялся? – спросил Робин.
Бека нервно облизнул сухие губы и неуверенно проговорил:
– Да вроде бы ниоткуда: ехал я, ехал, глядь – а он уже стоит.
– Значит, из кустов выскочил, – подытожил граф. – Ну, человече, ты кто таков будешь?
Мужик угрюмо оглядел их исподлобья и хрипло гаркнул:
– Не ходите туда!
И этот туда же! Они что, сговорились, что ли?!
– Это куда ж нам не ходить? И почему?
Мужик немного помялся и злобно ткнул палкой за спину:
– Туда! Поворачивайте назад, покуда живы.
– Ты, дядя, не дури… – начал было Робин, и тут его опять кольнуло, как тогда, перед мостом, только сильнее. Намного сильнее.
Он замолк, а затем, пристально глядя на оборванца, медленно процедил:
– Ну всё, хватит…
Тот, словно этого и ждал, опустил палку, отступил к кустам и развёл руками: мол, езжайте, но я вас предупредил.
Робин же, не говоря больше ни слова, стал разворачивать лошадь под удивлёнными взглядами Беки и Глендавейн. Бека растерянно спросил:
– Как это?
– А вот так! – зло ответил граф. – Нет нам туда дороги. Разворачиваемся. Лучше три месяца у Шпокара дурака поваляем… – и, видя всё возрастающее недоумение в глазах Глендавейн, отрубил:
– Предупреждение мне было, даже два раза. Один раз… раньше, а второй – сейчас вот.
Глендавейн немедленно вздёрнула нос – нет, скорее носик – и с ехидцей осведомилась:
– И кто ж, если не секрет, предупреждал?
Об этом Робин, если по-честному, даже не задумывался, но, не растерявшись, ответил кратко и веско:
– Пах.
Если подумать, то больше и некому было, не было больше у Робина покровителей из небесного пантеона. Глендавейн недоверчиво посмотрела на графа, но всё же отступилась: Пах был богом уважаемым, не из самых первых, конечно, но и далеко не из последних. Она тоже стала разворачивать конька, а вслед за ней и Бека, так ничего и не понявший.
Граф обернулся и сказал босяку, всё так же стоявшему у обочины:
– За весточку спасибо. И мой тебе совет на прощанье: ты лужицу какую-нибудь найди, помойся, Пах грязнуль не любит, – и тронул лошадь.
Мужик постоял немного молча – переваривал, а потом его прорвало:
– Какой такой Пах? Не знаю никакого Паха! Мой бог – истинный, мой бог везде! Он – капля в океане, он – тень во мраке, он – облако в тумане, он – искра в пламени, он – песчинка в бархане, он…
Тут они заехали за поворот, и дальнейшее местонахождение бога грязнуль осталось им неизвестно.
К мосту подъехали, когда стало смеркаться. Робин спешил, хотя особой надобности вроде и не было. Оранжевый шар солнца уже коснулся горизонта, птицы смолкли, лишь изредка попискивало какое-то неведомое насекомое. Страшную поляну они проскочили почти галопом, а змеи, наверное, уже залезли на свои деревья и готовились ко сну. Бека повздыхал – скорее всего, о судьбе утерянного мешочка с жемчугом – но даже не предложил остановиться и поискать его в траве. Змей он боялся панически.
До пропасти добрались без приключений. Граф решительно спешился и пошёл к мосту, ведя присмиревшую лошадь в поводу. Он твёрдо пообещал себе стать на ночёвку только на той стороне. Чем объяснялось такое непременное желание, он не знал и разбираться в этом не желал. Робин обернулся и хотел поторопить спутников, но вдруг дорога под его ногами вспучилась и толкнула его вверх. Это было так неожиданно, что он не успел испугаться, зато его лошадь захрапела и поднялась на дыбы. Граф занялся укрощением скакавшего козлом конька и пропустил что-то важное, потому что Бека закричал: «Смотрите! Смотрите!..», а Глендавейн брезгливо сказала: «Заткнись ты!». Наконец, животное успокоилось, и Робин получил возможность осмотреться.
Всё вокруг изменилось в мгновение ока: темно было почти как ночью, хотя солнце ещё наполовину торчало из-за пологого лысого холма. Стало холодно, противный колючий ветер драл полы плаща.
Робин поёжился, проверил в ножнах Истребитель и пробормотал что-то вроде  «да, похолодало что-то…». Земля опять дрогнула, потом ещё раз и ещё. Кони уже не дёргались, а только испуганно прядали ушами при каждом толчке.
– Вверх, вверх смотри, граф! – шёпотом прокричал Бека, но Робин, словно зачарованный, не мог отвести взгляд от моста. Замшелые глыбы при каждом вздохе земли шевелились, как живые, в бездну сыпались мелкие камешки. Между камнями появились зазоры, сначала узенькие, а потом и в ладонь шириной. Мост шёл волнами, как будто был из тростника, а не из тяжеленных каменных глыб.
– Да гляди ж ты!.. – с отчаянием крикнул Бека. Глендавейн всё это время молчала и только всё поглаживала свою лошадку по шее.
Граф с трудом оторвался от созерцания агонизирующего моста и глянул вверх, куда остервенело тыкал пальцем Бека. Над мостом на высоте двух десятков ростов человека  висело плоское грязно-жёлтое облако. Край его вращался с бешеной скоростью, как обод гигантского колеса, отчего оно быстро приобретало почти идеально круглую форму. Но само облако, даже такое необычное, не испугало бы графа. Страшным было то, что посреди облака чётко выделялся огромный человеческий глаз, только громадный – один зрачок был с хороший мельничный жёрнов. Белок казался налитым кровью, а радужная оболочка отличалась красивым бело-голубым цветом. Глаз яростно ворочался, словно что-то высматривая, и вдруг остановился. Все, даже Глендавейн, невольно попятились: каждому показалось, что чёрный бездонный зрак упёрся именно в него.
От хорошо поставленного радостного голоса завибрировали кости и заныли зубы:
– Ага, недостойная! Наконец-то! Теперь не выкрутишься, ходу тебе назад нет! И вперёд тоже нет, ха-ха-ха!!! Смотри же и трепещи! И не надейся – на этот раз пощады не будет!..
На этом месте Робин разозлился: как так, обращался этот голос определённо только к Глендавейн, а его, мужчины, отпрыска древнего рода Айтеров, вроде бы и нет совсем?! Он потянул меч из ножен, шагнул вперёд и грозно крикнул, задрав голову:
– Хам! Ты как с дамой разговариваешь?! Забрался на небо и думаешь, что её защитить некому? Спускайся, поговорим по-мужски!
Закончив эту великолепную тираду, он самодовольно оглянулся на Глендавейн и Беку – мол, каково отбрил наглеца? И тут же был удостоен ответа:
– Молчи, фурункул на совершенном теле мироздания! Тебе выпало счастье быть умерщвлённым моей волей только потому, что ты находишься рядом с женщиной, посмевшей отвергнуть величайшего мага всех времён, – тут Робин удивлённо глянул на Глендавейн, ¬– и поэтому обречённой страшной, мучительной и – ха-ха! – очень медленной смерти!
Тут уж разозлилась Глендавейн. Она быстро шагнула вперёд и, вскинув руки, громко и обидно закричала:
– Ты, слизкий сморчок и потомственный импотент, необъяснимой волей Всемогущего появившийся на свет! Смрадное пятно кошачьего помёта на священном гобелене вселенной и ржавый гвоздь в сапоге сущего! Да как ты смеешь угрожать мне, Гризонии, дочери и ученице великого Гофлареха?! Ты, недостойный пожирать кал его любимого крудла!
Робин мельком глянул на Беку – тот аж рот разинул, слушая такие речи обычно сдержанной и даже холодной Глендавейн (или как бишь она сказала – Гризонии?). Пройдоха молчал – видать, тоже растерялся. А Глендавейн-Гризония продолжала:
– Неужели ты хоть на миг мог допустить, что я тебя испугаюсь? Убирайся с моей дороги, шелудивый пёс, и считай, что тебе повезло – легко отделался!
Видно «шелудивый пёс» было много обидней для Глаза, чем «кошачий помёт» или даже «потомственный импотент», потому что после этих слов Глаз разразился хрипами, кашлем и каким-то булькающим сипением: закрой глаза, и увидишь человека, хватающегося за сердце и валящегося в обморок.
Глендавейн упёрла руки в бока и с превосходством посматривала на Робина: видал, дескать, как надо?! Бека в восторге показал большой палец – во!
Глаз несколько раз моргнул, выпучился – вот-вот лопнет! – и вдруг, совершенно неожиданно для всех, считавших, что всё обошлось, из зрачка вырвалась толстая струя ревущего фиолетового пламени и ударила точно в середину моста. Мост, расшатанный подземными толчками (теперь-то стало понятно, чьих это рук, то есть глаз, дело), сопротивлялся недолго, и камни медленно, как во сне, стали валиться в пропасть. Бека охнул и даже сделал шаг к бездне, но тут же испуганно остановился. Робин тупо смотрел на остатки древней кладки, торчащие по обе стороны разлома, как гнилые клыки. Перед глазами тут же возник грязный оборванец; губы графа сами собой зашевелились – «не ходи туда…». Зато Глендавейн отнюдь не поддалась упадническому настроению. Она дерзко показала Глазу фигу, да не простую: из большого пальца вырвался луч – не толще вязальной спицы – и хлестнул по облаку. Глаз немедленно окутался радужной плёнкой и плюнул в ответ своим фиолетовым огнём. Ревущее пламя пронеслось в локте от головы Робина и тот, позабыв о благородстве, мышью шмыгнул за первый попавшийся камень. Бека тоже притих неподалёку, укрывшись за самой крупной и безопасной глыбой. Отсюда, из укрытия, они наблюдали за битвой.
Посыпались молнии, запахло палёной шерстью, лопнул валун, за которым сидел Бека, вспыхнуло кривое деревце, прилепившееся на самом краю пропасти, а Глендавейн стояла всё так же твёрдо, подняв руку, и что-то кричала – за грохотом лопающихся камней и рёвом пламени слышно не было. Робину обидно и стыдновато было сидеть за камнями в то время, как женщина сражается с неведомой страшной силой, и он хотел было уже – будь что будет! – выскочить из укрытия с обнажённым клинком и встать рядом с Глендавейн, но тут всё кончилось. Облако вместе с Глазом сжалось в ослепительную белую точку и с негромким хлопком исчезло. С этим же хлопком останки моста, торчавшие по обе стороны пропасти, одновременно обрушились.
Всё. Ничто больше не напоминало о мосте, разве что дорога, упирающаяся в пустоту и начинающаяся тропинкой из ниоткуда с другой стороны.
Бека первым вышел из-за камня и торопливыми шагами подошёл к разгорячённой схваткой девушке. Та сидела прямо на плитах дороги. Лицо её было измождённым, посеревшим, только огромные глаза ещё сверкали лихорадочным азартом боя. Бека заботливо и быстро осмотрел девушку, повертев её туда-сюда, и облегчённо вздохнул. Робин тоже подошёл и остановился в нерешительности: после всего случившегося пора было бы попросить воительницу рассказать поподробнее о себе, о своих необычных способностях и знакомых. Вот только не знал граф, как подступиться, да ещё стыдился он своего негеройского поведения во время битвы.
Выручил Бека. Он пристально посмотрел на Глендавейн, на небо, потом на то место, где был мост, и сказал:
– Не кажется ли тебе, уважаемая Глендавейн, что нам пришла пора объясниться? А то ведь, знаешь, не очень-то приятно оказаться в гуще ваших семейных разборок и сгинуть незнамо за что, а?
– Бека прав, – подтвердил Робин. – Расскажи-ка ты нам, Глендавейн – или, может, Гризония? – что это было и чего ещё можно ждать от твоих… э-э-э… собеседников?
– Если это каждый день такое будет, – подхватил Бека, – то, может, нам лучше каждому пойти своей дорогой? Мы – себе, а ты  – себе. Не из трусости говорю, – тут голос его слегка дрогнул, – а просто неохота голову зазря подставлять…
– Хорошо, – неожиданно легко согласилась Глендавейн, – давайте только отойдём немного, станем на ночёвку, а за ужином я всё расскажу.
И Робин, и Бека охотно согласились – очень уж неуютно было здесь, у Бездны. Опять поднялся ветер, воняло гарью и малиново светились ещё неостывшие борозды на оплавленных камнях. Как это было ни удивительно, все их лошади не получили даже царапины, только у одной из них, графской, начисто спалило гриву. Вот откуда шерстью воняло, догадался Робин, осматривая лысую холку без малейших следов ожога.
Они отъехали от места битвы примерно на тысячу шагов. Здесь у дороги была небольшая лужайка, а у скалы змеился узенький ручеёк. Разожгли костёр, быстро сварили хлёбово из вяленой рыбы с корешками, молча поели. Робин специально ничего не спрашивал у Глендавейн, не торопил. Та сходила к ручью, вымыла котелок, опять подсела к костру и, вздохнув, начала так:
– На самом деле я не Глендавейн.
– Это мы уже поняли, – махнул рукой Бека.
– Не перебивай, – подосадовал Робин. – Ну-ну, не Глендавейн, значит…
– Эх, спутники мои невольные, лучше бы вам и не знать всего этого!..
– Это ещё как посмотреть, кто тут чей спутник, – обиженно сказал Бека.
– Бека! Так мы до рассвета до сути не доберёмся!
– Всё, молчу, молчу!
– Давай, Глендавейн – или не Глендавейн – только покороче, в самом деле спать уже пора.
Девица помолчала и утомлённым бесцветным голосом начала опять:
– Зовут меня Гризония, я дочь могущественнейшего волшебника Гофлареха Ужасного. Ушла я из дома, потому что папа мой хочет достичь мирового господства… Нет-нет, само по себе это вполне нормально и приемлемо, только он, понимаете ли, маг старой формации и пользуется устаревшими методами – исключительно предметной магией и классическими заклинаниями, а современные достижения ни в грош не ставит. И это бы ничего, терпимо – но ведь он и меня заставлял заниматься такой ерундой! Ну кому, скажите, понравится тратить на добывание Сокровенного Пламени полдня, когда его можно зажечь всего лишь… Впрочем, это неинтересно.
Я предложила ему новейший способ – даже несколько! – достижения его цели. И все они давали очень быстрый и качественный результат – и результат почти предсказуемый! Смешно говорить, каких-то жалких пятьдесят – сто лет вместо обычных девятисот – полутора тысяч! Но отец упёрся: мол, новомодные штучки, не проверено, опасно и всё такое. Запретил даже разговаривать на эту тему. А тут еще этот идиот Арудон со своим сватовством…
– Это что ж за женишок такой? – на этот раз перебил уже Робин, удивлённо ощутивший в себе укол ревности. – Не его ли глазок мы имели счастье лицезреть?
– Его, его. Вбил себе в голову, что один из наших с ним двенадцати детей достигнет этого самого господства… Ну, то есть наверняка, с гарантией достигнет. Гороскоп, мол, он составил, так там про всё это прописано. Ведь Арудон, он всё больше по гадательной магии: гороскопы там, предсказания судьбы по плевкам, гадание по линиям жизни… Ну, и ещё кой-чего по мелочам.
Робин вспомнил, как валился в пропасть мост, простоявший до этого много сотен, а то и тысяч лет, и поёжился: ничего себе «мелочи»!
– И главное, придурок, не знал, какой по счёту ребёнок станет властелином мира, предсказатель хренов! Это что ж, мне двенадцать детей ради этого рожать? Да и морда у этого Арудона Умного как… как… – Гризония показала пальцем – как вот этот котелок. До того, как я его вымыла.
– Погоди, не пойму: то он у тебя придурок, то умный? – это опять не выдержал Бека.
– Так Умным это он сам себя называет! А по-настоящему – придурок. Это ж выдумать надо – двенадцать детей!
– А папаша твой, он что же?
– Да я ему и не говорила даже. Ещё чего! Сама разберусь, не маленькая. Подумаешь, Арудон какой-то…
Далее из рассказа Гризонии выходило, что смертельно обиженный категорическим отказом Арудон поклялся либо поставить на своём, либо сжить упрямицу со свету: не доставайся, мол, никому! Первый, пристрелочный, удар мстительный колдун нанёс, когда Гризония остановилась на ночлег в худском постоялом дворе – у неё пропал мешок с драгоценными камнями. Нет-нет, это не жулики, те к самоцветам и близко бы не смогли подобраться, все нужные меры были приняты. Это Арудон, больше некому!
При упоминании мешка с самоцветами у Беки вспыхнули глаза, но он неимоверным усилием сдержался и только нетерпеливо сделал знак рассказывать дальше.
Вторую подлость неуёмного Арудона они имели возможность наблюдать во время морского похода. Ну, а третья – вот она, ещё, небось, и камни не остыли…
Некоторое время все молчали. Потом Робин сказал:
– Э-э… И что теперь? Я вот к чему: что ты теперь делать собираешься? Я так понимаю, что женишок твой самозваный, Арудон этот, не отступится. Упрямый, видать, дядя.
– Что делать? Да ничего. Пойду, наверно, по дороге, куда глаза глядят. Всякая дорога где-нибудь да кончится, – она неопределённо повела рукой. – Утром сначала вы пойдёте, а я после полудня, вслед. Зачем вам, действительно, в это вмешиваться...
Робин замотал головой:
– Нет, так дело не пойдёт – столько вместе, и вдруг врозь? Не пойдёт. А на женишка твоего управа найдётся, – он похлопал по ножнам Истребителя Василисков, – так ведь, Бека?
– Так-то оно так, – безрадостно согласился пройдоха, – а только меч твой называется Истребитель Василисков, а не Истребитель Колдунов. Тяжеленько нам придётся.
– Ничего, – бодро ответствовал Робин. – Что нам какие-то там колдуны? Да и у Гризонии, я думаю, найдётся, чем приголубить своего ухажёра. Кстати, как тебя всё-таки называть: Гризония или Глендавейн? Гризония – тоже красиво, но привык я всё-таки к Глендавейн.
– Глендавейн, – быстро сказала волшебница. – Не нравится мне Гризония. Это, кстати, ещё одна причина, по которой я ушла из дома: имя хотела поменять, а папенька ни в какую.
– Да, вижу я, папашка у тебя – кремень… Ладно, вы ложитесь, а я покараулю, спать что-то расхотелось. А потом меня Бека сменит. Хотя вряд ли твой Арудон сегодня ещё раз сунется.


Звено одиннадцатое

Гофларех быстро натянул пижаму, сшитую из кусочков Драконьего Огня и нырнул под одеяло. В Обители Мудрого было прохладно, несмотря на то, что Гофларех каждый вечер обновлял Заклинание Отопления – одно из самых, кстати, простых и надёжных. Ранее вполне хватало одного раза в месяц,  и колдун сильно подозревал тут происки дурака Арудона, но прямых доказательств не имел – не до такой уж степени дураком был этот самый Арудон, чтобы оставлять улики.
– Надо что-то делать, – подумал чародей. Слуги роптали, жаловались на выстывшие спальни и намекали, что их наперебой приглашают соседи Гофлареха, а это было плохо. Слуги здесь, в Долине Ужаса, были дефицитом. Тому было несколько причин, но главной был, конечно, холод, царивший в Долине. Наём и доставка тоже были делом сложным и хлопотным, и хотя платили по-королевски, желающих было очень мало, поэтому практика переманивания получила широкое распространение.
Неведомый основатель Долины Ужаса был большим оригиналом. По его мнению, творить злые дела можно было только на лютом морозе, с чем Гофларех в глубине души был абсолютно не согласен. Мало того, незадачливый этот демиург, имя которого замело песком тысячелетий, сотворил вместе с Долиной большое количество свирепых белых медведей, которые должны были в случае нарушения невидимой границы немедленно разрывать дерзкого на мелкие кусочки. Теоретически злые волшебники были невидимы для этих монстров и могли свободно прогуливаться по Долине, измышляя под вой пурги разные гадости. Но, видно, что-то разладилось в тонком механизме за минувшие тысячелетия или, может, волшебники стали добрее – а только когда после долгих поисков пропавшего Юга Оголтелого нашли кровавое пятно на снегу и одну сломанную лыжу, волшебники, не сговариваясь, перешли на воздушный транспорт. Одновременно в моду вошли и мгновенные перемещения – но, поскольку точность их была крайне невысока, эта мода быстро сошла на нет. Никому не хотелось вместо уютной гостиной оказаться посреди ледяного поля под пронизывающим ветром, а тут ещё и медведи… Так что летали, кто на чём: на дедовских коврах-самолётах, на мётлах, на летучих кораблях разного рода и фасона, даже на специальных табуретках летали.
Сам Гофларех предпочитал левитацию, в которой поднаторел ещё будучи учеником. Что греха таить, любил старикан эффектно появиться из метельных вихрей над башней очередного гостеприимца, сделать пару плавных кругов и стать на ноги точнёхонько перед встречающим хозяином! Немногие из его коллег были способны на такое. Нет, левитировать, конечно, умели все, но подобного изящества, точности и красоты полёта добивались единицы.
Гофларех довольно усмехнулся – да, единицы, и уж Арудон-то точно не входил в их число. На посиделки тот прибывал всегда на своём огромном корабле, безвкусно размалёванном аляповатыми цветами, звёздами и какими-то животными, которых было невозможно узнать.
В последний раз Арудон Умный вошёл в зал с таинственным видом, на который никто не обратил внимания, но зато внимание все обратили на то, что правый глаз мага прикрывала чёрная повязка, богато расшитая золотом, серебром, бриллиантами, рубинами и жемчугом. Это было событие: обычно на вечеринках лениво перемывали косточки отсутствующих, рассказывали древние анекдоты, обменивались разными безделушками – и всё это от безысходной скуки, а тут!.. А тут Арудон без глаза!
Мнения немедленно разделились: одни утверждали, что Умный лишился половины зрения в результате опаснейшего магического опыта – предположительно последнего или в крайнем случае предпоследнего в цепочке, должной привести его к Мировому Господству; другие – и их было подавляющее большинство – были уверены, что известный своим пристрастием к горячительным напиткам Арудон по пьянке сам наткнулся на какой-нибудь ухват или, чего доброго, на собственный посох; третья же, совсем малочисленная партия, держалась брезгливого убеждения, что глаз под повязкой цел и это «обычный ячмень».
Дурак Арудон, видя такое внимание к своей особе, выпячивал грудь, подпрыгивал на месте и ехидно и торжествующе поглядывал на Гофлареха. Гофларех же, будучи приверженцем второй версии, взгляды эти демонстративно игнорировал и нарочито громко завёл разговор с двумя ближайшими собеседниками о вреде пьянства.
Арудон аж позеленел от такого пренебрежения и, скривившись, сквозь зубы процедил что-то малопонятное, но очень злобное:
– Врезал – да, видать, мало. Ничего, врежем ещё…
Гофларех пожал плечами и иронически заметил собеседникам:
– По-видимому, у достославного Арудона имеется неистощимый запас зрительных органов!
Те в голос заржали…

Угревшись, наконец, в многочисленных перинах, старик потихоньку стал посвистывать носом и мирно заснул. Снилось ему в эту ночь только хорошее: Гризония – совсем маленькой девочкой в белом платьице – как козочка, прыгающая по отвесным скалам, и Арудон Умный, на коньках удирающий по огромным сугробам от четвёрки разъярённых белых медведей.


Звено двенадцатое

Робин отошёл от костра, чтобы не мешать спутникам устраиваться на ночлег. В двух шагах от их укромного костерка начиналась полная тьма, смягчённая лишь жемчужным светом звёзд. На безоблачном небе они сверкали подобно самоцветам и, когда глаза привыкали, давали вполне сносное освещение. Робин поднял голову и с глупо-радостной улыбкой вновь глянул на звёзды. Он ещё не догадывался, что в глаза, в уши, в каждую п;ру его тела исподволь, незаметно и вкрадчиво по капельке уже давно сочится сладкий яд, который барды, менестрели и скальды во все века именовали любовью…
Наверное, он всё-таки слегка задремал, потому что очнулся в глухой ночи от каких-то непонятных звуков. Костер давно погас, теперь это была просто кучка чуть тлеющих углей под толстым слоем пепла. Робин потянулся, досадуя на себя за оплошность и проявленную слабость, он собрался было подбросить хвороста, как вдруг опять услышал какой-то шум – нечто вроде низкого гудения. Шум доносился со стороны ручья, и граф сначала подумал, что это он, ручей, и шумит, но прислушавшись, понял, что это не так. Тем более, что в той стороне он увидел на земле чуть заметный огонёк, словно там, среди тёмной травы, тлела отлетевшая от костра веточка. Однако в царящем в ночи полном безветрии от костра она туда отскочить не могла. Робин бесшумно закинул перевязь с мечом за спину и, презрев рыцарское достоинство, на четвереньках стал подкрадываться к огоньку. Чем ближе он подбирался, тем явственнее становился гул. С изумлением он понял, что это речь, только очень тихая и басовитая. Тогда он пополз. А когда до огонька осталось шагов семь, и он, затаив дыхание, поднял голову – то чуть не прыснул от смеха. Картина была ещё та: вокруг крохотного костерка столпилось с сотню существ, более всего похожих на детские тряпичные мячики размером с кулак. Из кругленьких телец торчали коротенькие тонкие ручки и ножки, головы почти не было, зато непропорционально огромный рот разрезал тело почти посредине. Глаз и ушей Робин в неверном пляшущем свете костерка не разглядел.
Существа внимательно слушали оратора, который стоял на плоской кочке и продолжал начатую речь:
– …какие беды мы терпим, какой позор! Мы, от поступи которых содрогались скалы, мы, те, кто испокон веков владел этими горами и пещерами, мы… – говоривший всхлипнул, – ютимся в жалких норах, которые с таким трудом отвоёвываем у сурков, а в наших – наших! – пещерах распоряжаются проходимцы гномы!.. И ещё сочиняют сказки, что это они вырыли эти пещеры! Братья, доколе терпеть будем?! – тут оратор возопил так, что Робин испугался: вдруг проснётся кто-нибудь из его спутников и спросонья спугнёт сборище. Он осторожно оглянулся – нет, всё было тихо – и вновь устремил внимание на тряпичного оратора. Тот уже успел сменить тему:
– …мало того, – убеждённо вопил говорун, – что он превратил нас, могучих горных троллей, пальцами истиравших камни в пыль, в этих ничтожных существ, коими мы сейчас являемся! Мало того, что змеиной хитростью он заставил нас покориться его мерзкой воле – сейчас он требует, чтобы мы своими слабыми силами всячески препятствовали притоку людей в этот дурацкий Город! Сколько наших соплеменников уже погибло под копытами лошадей! А сколько ещё погибнет! И всё зря. Ведь не обращают же на нас никакого внимания – давят, и всё! Пусть истончатся его жилы и лопнет его селезёнка – вместилище мерзкого колдовства!
– Пусть лопнет… Жилы… Пусть… Пусть истончатся…– подхватил нестройный хор голосов.
– Так он вроде умер? Или нет? – спросил вдруг откуда-то со стороны неуверенный басок.
– Умер, умер! – раздражённо подтвердил стоящий на кочке. – Ну и что?!
– Так если умер, как он может нам приказывать? И чему истончаться и лопаться – истлело уж всё, поди…
– Много ты понимаешь, молокосос! Проклятие именем бога, Которого Нет – вот что даёт власть Цудуляру доставать нас из небытия… А каковы лесные тролли! Ведь сразу в кусты, а ещё родственнички называются! Жаль, жаль, что это мы первыми попались на глаза Цудуляру, а то сейчас бы они корячились под своими пнями, шарахались от каждой белки, обгаживаясь при малейшем шорохе… Кстати, кто-нибудь успел испоганить котелок, когда эти проходящие варили похлёбку? Чья очередь?
– Моя, – сказал виноватый голос. – Не сумел я, очень уж горячо было…
– Моя, моя! – передразнил главный. – Вот так всегда: простенькое дело поручить нельзя!
Тут Робину в нос попала травинка, и он громко чихнул.
Вся компания мгновенно исчезла в траве, как сдутая ветром, только тлеющий перед глазами костерок убеждал Робина, что всё это было наяву. Он встал, затоптал огонёк и пошёл к своему костру. Подбросив очередную порцию хвороста, граф уселся и стал размышлять об услышанном. Получалась полная белиберда. Одно только было ясно: в округе имеется какой-то город, куда лучше не соваться.


Звено тринадцатое

Ехали они этой знакомой надоедливой дорогой уже третий раз, и это было скучно. Граф решил ничего не говорить спутникам о ночном приключении. Все и так были в сумрачном настроении, несмотря на чудесное утро. Как говорится – не пелось что-то. Так, в молчании, доехали до поворота с мужиком. Тот был тут как тут и встретил их неприязненно и сварливо:
– Опять? Я думал, вы меня послушались, а вы…
– А что мы? Посторонись-ка.
Мужик нехорошо улыбнулся и перехватил палку поудобнее. Как и прежде, он держал её наперевес, недвусмысленно перегораживая путь:
– Нечего вам там делать.
– А ты что ещё за указчик?
Мужик люто глянул на графа:
– А вот и указчик. Не твоего ума дело! Я, может, специально к этой тропе приставлен – любопытных таких вот отваживать!
– Кем приставлен? Зачем?!
– Кем надо, тем и приставлен. Да не при конём – дубиной огрею!.. О боги! Да за что мне такое?! Маешься-маешься с такими вот дурнями, а тебе вместо благодарности…
– Да дай проехать, обалдуй, добром прошу!
– Не дам! Сказано – не дам!
– Ну, пеняй на себя… – Робин потянул со спины Истребитель, намереваясь как следует врезать плашмя по упрямой башке, но тут мужик неожиданно отступил, сел на траву и заплакал.
– Ы-ы-ы!.. – хрипло выл он. – Никто, ну никто не слушает! Что же мне, до скончания века тут сидеть? Ы-ы-ы…
– Постой, ты чего?! – подъехавшая Глендавейн слетела с коня и, как всегда, приняв сторону обиженной стороны, бросилась утешать плаксу-оборванца.
– Чего-чего… Посидела бы тут с моё, не спрашивала бы. Ы-ы-ы… А может, вернётесь, а? Чего вы там не видали?
– Да что там такое?! – не выдержал Робин. – Можешь толком объяснить?!
– Не знаю! – горько всхлипнул мужик. – Самому, знаешь, как охота узнать! Да только не могу я с этого места сойти. Так, в кустики когда сбегаешь – и опять сюда тянет, прямо мочи нет. Заклинание, будь оно неладно!
Оказалось, что мужик этот – никакой и не мужик вовсе, а заколдованный дракон, которого лет триста назад некий проезжий маг поставил охранять тропу. Вернее, не тропу – кому она нужна, тропа-то, а предупреждать неосторожных путников, что впереди место жуткое и гиблое, которое следует обходить десятой дорогой (фигурально выражаясь, конечно – дорога тут одна, вот она, дорога-то…). А чтобы не пугать прохожих, загнал его вот в это мерзкое и убогое тело, и обратно в драконы ему можно будет превратиться только тогда, когда он отведёт от этого места дважды по два десятка человек. И то с условием, чтоб никого, не дай бог, пальцем не тронуть, не говоря уж – съесть.
– И что, многих ты уже… отвадил?
– Троих… – с тоской вздохнул бывший дракон. – Считай, по одному в сто лет. Да вот вас чуть было… Я уж решил – одумались, обрадовался, а вы!..
– Фигня! – встрял Бека, явно приободрившийся после слов «пальцем не тронуть». – Осталось-то тебе, если прикинуть, при таких темпах чуть больше трёх с половиной тысяч лет. А сколько драконы живут?
– Сколько хотят, – сдержанно ответил мужик. – Так что, может, повернёте назад?
– Оно бы и нужно, – почесал затылок Робин, – да с другой стороны, никак нельзя. А в объезд дороги нет?
– Нет.
– Так… А колдун тот твой, он куда потом пошёл? В какую сторону?
– Да никуда он не пошёл. Полетел он. Пообедал – да как сиганёт через гору!
– Ой! Да ты же, наверно, тоже есть хочешь? – участливо спросила Глендавейн. – У нас вот осталось немножко сухой рыбки…
– Не надо, – отмахнулся дракон. – Мы, драконы, без еды долго можем.
– Неужто ты в самом деле дракон? – усомнился Бека. – Что-то не верится.
Мужик свирепо глянул на торговца зелёным глазом:
– Эх, попадись ты мне тыщи через четыре годков! Жаль, не проживёшь столько.
Он криво усмехнулся, повернулся в сторону и принялся пыхтеть и надуваться. Набрав огромное количество воздуха – так, что грудь у него выгнулась, как резиновая – мужик-дракон с шипением изрыгнул вверх внушительный клуб огня.
– Нет, пламя не то, – сощурив глаз, огорчённо сказал он. – Цвет, стыдно кому сказать, малиновый. Копоть. Эх, мне бы в моё тело – я бы такое вам показал!
– Всё равно здорово, – признал Бека. – Научишь?
Мужик в ответ только пренебрежительно фыркнул.
– Кстати, – сказал Робин, – Нас ведь было не трое, а гораздо больше. И остальные повернули назад аккурат перед этим самым местом (здесь он сознательно покривил душой), так что можешь записать их себе в плюс.
– Благодетель! – завопил мужик, бухаясь в ноги графу. – Счастье-то какое! А сколько их было?!
– Точно не помню. Десятка два. Да ты встань с колен!
– Да я не только встану, я тут тебе прямо станцую! Что хошь сделаю! А может, и поболее двадцати, а?!
– На портшезах двадцать четыре носильщика, – сообщил точную цифру хозяйственный Бека, – и с вьюками ещё десять. Итого тридцать четыре, а с твоей прежней троицей – тридцать семь. Остаётся, если на человека по веку брать, триста лет. А вдруг и того меньше – видишь, какой тебе фарт пошёл!
– Так, может, и вы назад повернёте? Тогда я свободен!
– Повернём, – согласился Робин. – Только с условием: ты, когда драконом станешь, перевезёшь нас на себе через горы. Летать-то ты не разучился?
– Нет, не выйдет, – отказался дракон. – Мы, земляные драконы, вообще не летаем. Мы больше по другой части – ну, по ущельям ползать, клады там какие постеречь, а летать – это вам небесного дракона надо. У этих-то, конечно, ветер в голове, знай себе порхают – а только и небесный дракон вас не повезёт. Не положено дракону.
– Ну, как знаешь, – развёл руками граф. – Была бы честь предложена. А раз так, вернуться нам никак не получится. Там уже никто не пройдёт. Мост, понимаешь, развалился.
– Вот оно что, – огорчённо протянул мужик-дракон, почёсывая затылок. – А вы всё-таки поворачивайте-ка назад, – предложил он. – Вас аккурат трое, мне как раз и хватит. Я скоренько. Я через полчасика вас догоню и съем. Право, всё лучше, чем дальше идти!
– Нет уж, – в свою очередь, отказался Робин. – Обойдёмся.


Звено четырнадцатое

Город лежал перед ними, занимая всю широкую котловину среди расступившихся гор. Он был обнесён высокою каменною стеной, сложенной из таких же древних валунов, что и безвозвратно разрушенный землетрясением мост. Стена вплотную примыкала к острым скальным обрывам, величественно возносившим вершины к самым облакам. Серые плиты древней дороги серпантином спускались в котловину, исчезая в больших сводчатых воротах, пробитых в стене. Над таинственным городом висело чуть заметное марево не то испарений, не то некоей дымки, и дома его, зубчатые башни и залитые солнцем площади с резкой чересполосицей теней чуть заметно дрожали, не давая глазу ухватить деталей. На улицах, которые отлично просматривались сверху, было кое-где заметно движение жителей, но опять-таки – видимо, из-за той же дымки – невозможно было разобрать, чем эти жители заняты и что именно делают.
– Люди! – облегчённо вздохнул Бека. – Значит, и мы не пропадём. Если, конечно, они не людоеды какие-нибудь.
– Не людоеды, – возразил Робин. – Людоеды бы тут друг друга давно пожрали. Людоеды – они одиночки...
Однако он никак не мог выбросить из головы встреченный ими растерзанный караван. Ведь должно же было существовать что-то, что столь жестоко расправилось с мирными путниками?
– Назад пути всё равно нет, – ровно напомнила Глендавейн.
– Да уж, – пробормотал Робин. Он тронул коня и первым принялся спускаться с перевала вниз.
Вблизи стены выглядели ещё более внушительно. Они нависали над дорогой, подавляя идущего своей циклопической монолитностью, которую беспощадное время сохранило нетронутой с неведомо каких веков. Граф даже поёжился, представив, как бы он планировал, например, осаду этой твердыни – и с удивлением обнаружил, что ни одной дельной мысли и близко не проскочило у него в голове. Цитадель была неприступна.
Что самое странное – никто и не собирался охранять городские ворота. Собственно, никаких ворот и в помине не было, не было башенок с бойницами для ближнего боя, не было и опускающейся в проходе толстой железной решётки, не было даже элементарной стражи у входа – не было ничего! И тут в третий раз графа кольнуло предчувствие, да так сильно, что он не сумел сдержаться, ойкнул и ухватился за седло, чтобы не упасть. Во рту было горько, голова кружилась, а в ушах – то ли порыв ветра был виноват, то ли шальная птица крикнула, пролетая, но в ушах его явственно прозвучали слова, сказанные безжизненным, пустым голосом:
– Не ходи туда.
Да что же это такое?! Если это и в самом деле Пах так о нём печётся, то почему бы ему, Паху, не пояснить толком, чего он добивается, а ещё лучше – просто пособить путешествующему воину побыстрее добраться домой? Или это и не Пах вовсе?
– Ты чего, граф? – всполошился Бека, взглянув на побледневшее лицо Робина.
– Ничего, – медленно ответил Робин. – Ничего. А только нам туда нельзя.
– Ага, нельзя, значит, – повторил Бека и как-будто даже успокоился. – Ты, граф, точно уяснил, что нельзя? У тебя что, опять предупреждение?
– Да.
– Вот оно как. Крепко, похоже, тебя кто-то опекает… Ты смотри, будь осторожнее, а то как бы нам не напороться на что-нибудь нехорошее. Боги зря не посоветуют!
– Ты уверен, что это боги?
– А ты нет? Пах – сам же говорил!
– Говорил… – проворчал Робин. Он и сам уже не знал, что ему думать. – Конечно, Пах, больше некому. Хотя, может, и не Пах. Тогда кто?
– Тебе-то какая разница? Главное, дело говорят!
– Тихо как, – вдруг задумчиво сказала Глендавейн. – Разве так должно быть в городе?
В самом деле, в городе стояла настораживающая, какая-то безжизненно-мёртвая тишина. Не слыхать было привычных городских звуков – блеяния овец, ржания коней, людской ругани и криков. Отсутствовали запахи городских нечистот, только несмелые порывы ветерка из-под стены доносили сладко-противный дух разлагающегося трупа, будто с той стороны прямо посреди улицы валялся дохлый кот.
И тут, словно в насмешку, звуки послышались. По мостовой сухо защёлкали копыта. Видно, стража решила всё же проснуться и выяснить, кто это явился и торчит у ворот. Звуки приближались, и вдруг в тени прохода показался скелет лошади. Ветхие остатки сбруи свисали с выбеленного солнцем черепа. Костяк приблизился к тому месту, где полагалось быть створкам ворот и, слепо ткнувшись как бы в невидимую преграду, остановился, уныло свесив голову. Путники от изумления разинули рты, а из ворот показался ещё один скелет – на сей раз человеческий. Он вяло погрозил им кулаком, щёлкнул челюстями и, ухватив остов лошади за ржавую уздечку, увёл обратно в город.
– Я туда не пойду, – взвизгнул Бека. – Что хотите делайте, а я туда не пойду!
– Похоже, туда вообще никому не пройти, – мрачно заметил Робин. – Гиблое место.
– Город бога, Которого Нет, – сказала Глендавейн.
– Что?
– Так написано. Или примерно так.
– Где?
– Вот, над воротами.
Робин поднял голову. Над воротами, действительно, вилась выбитая в камне надпись, но полустёртые буквы её были совершенно незнакомы графу, и он с уважением глянул на девушку.
– А больше там ничего не написано? Чем, к примеру, этого бога умилостивить, чтобы...
– Больше ничего.
– Так. Приехали. Но ведь тот караван тут как-то прошёл? Значит, должен быть какой-то путь!
– И что от него осталось, от каравана?! – вскинулся Бека.
– Я не о том, – пояснил Робин. – Если люди шли, значит, знали дорогу. Пусть рисковали, но шли! Значит, дорога есть и она принципиально проходима. Просто им не повезло. Случилось что-то. В жизни ведь всякое бывает. Мне и самому туда край как не хочется, да нам по-другому нельзя. И туда тоже нельзя, конечно...
– Ворона летит, – перебила его Глендавейн.
– Что?!
– Ворона летит, – повторила она. – Вон там. Сейчас посмотрим, что будет.
Беспечная ворона, насмешливо каркнув, легко перемахнула неприступную стену, и тут же, чего-то испугавшись, шарахнулась обратно. Но не тут-то было! Птица словно наткнулась на прозрачное ограждение и её отбросило назад. Отчаянно хлопая крыльями, чёрная неудачница вновь и вновь пыталась вырваться из города, но тщетно: неведомая сила цепко держала её в плену. Вдруг над стеною мелькнула длинная узкая стрела, и пробитая ворона, бессильно сложив крылья, канула вниз. Вновь наступила тишина.
– Понятно, – скрипнул зубами Робин. – Вот, значит, как! Туда-то нас, скорее всего, пустят, а обратно... Ну-ну.
Они отъехали от мёртвого города, спешились у одиноко торчащей придорожной скалы и развели костёр. Настроение у всех было подавленное. Разговаривать не хотелось. Похоже было, что на этот раз они действительно здорово влипли.
Проинвентаризировав имущество, они выяснили, что являются обладателями одного фамильного меча (граф Айтер), одного кинжала (Глендавейн) и пары быстрых ног (Бека). Другое оружие отсутствовало. Из пищевых припасов оставалась лишь початая фляга вина да немного вяленых кальмаров – которые они тут же и доели. Впрочем, голодная смерть в ближайшем будущем им не грозила: в конце концов, можно было по очереди забить на мясо лошадей, а что касалось воды – стоило чуть-чуть подняться вверх по дороге, и небольшой  чистый родничок был к их услугам. Но что делать дальше? Как выбираться к людям? Не жить же им тут, в самом деле, дичая и уподобляясь несчастному сторожевому дракону?
Солнце постепенно склонялось к горизонту, обдирая свой пылающий край о хищно торчавшие острыми клыками вершины. Решено было устроить бивак прямо на дороге у скалы. Хотя Робин и не опасался нападения из города – вряд ли обитающие там скелеты имели возможность оттуда выбраться – но всё же предусмотрительность никогда и никому не вредила. Защищаться же от любой опасности лучше не среди чистого поля, а имея за спиной надёжный камень.
Столь же важным было и установление сторожевого наблюдения. Робин отозвал в сторону Беку, указал ему в потухающем небе нужную звезду и внушительно шепнул:
– Заметь это место. Когда она зайдёт за вершину, если глядеть отсюда, разбудишь меня, я стану сторожить, а ты отправишься спать. Гляди в оба. Чуть что – не стесняйся, ори во всю глотку!  Лучше десять раз проснуться зря, чем один раз вообще не проснуться. И учти: заснёшь – слово чести, отведу к городу и затолкаю прямо в ворота. Понял?
– Понял...
Робин с Глендавейн улеглись по разные стороны догоревшего костра. Угли, подёрнувшиеся сизым пеплом, давали ровное приятное тепло. Граф уже примостился было, но потом встал и вновь подошел к сиротливо торчащему на указанном месте Беке:
– Будешь ложиться – сгребёшь золу в сторону и ляжешь на это место. Там земля прогрета, будет не холодно.
– Зачем? И так не холодно.
– Под утро должно похолодать. Сам увидишь.
– Ладно.
Робин вернулся на своё место. Девушка уже спала, безмятежно подставив лицо лунному свету. Граф некоторое время рассматривал её, затем вздохнул и улёгся на подстеленный плащ. Истребитель Василисков он положил рядом с собой, накрыв рукоять ладонью.
И тут на нос ему свалился камушек.
Через мгновение Робин был уже на ногах и с мечом в руке. Присмотревшись, он увидел на вершине скалы тщедушную копошащуюся фигурку.
– Гном, – в самое ухо жарко прошептала ему так же мгновенно проснувшаяся Глендавейн.
За всю свою прежнюю жизнь граф Айтерский не видал и половины чудес, свалившихся на него за последний месяц. Кто бы мог подумать, что гномы, драконы, колдуны и прочие герои сказок – персонажи отнюдь не сказочные, а реально занимающие своё место в окружающей действительности?!
В то, что копошащаяся фигурка – гном, он поверил сразу. Неизвестно, откуда эта девица набралась такого жизненного опыта, но Робин уже привык к тому, что Глендавейн зря слов на ветер не бросает, и если она утверждает что-то, то скорее всего так оно и есть.
– Это не опасно? – так же шёпотом спросил он.
Девушка выразительно пожала плечами:
– Кто знает. Как когда. Зависит от того, какие это гномы, сколько их, как настроены... Да мало ли от чего зависит!
– Это не опасно, – раздался сверху тоненький голосок. – Это приятно и очень-очень выгодно!
С этими словами фигурка бодро сиганула вниз. Люди непроизвольно отшатнулись: высота была очень даже приличная, но гном, как ни в чём не бывало, уже стоял перед ними – руки в боки, борода вперёд.
– Что?! – переспросил из темноты Бека. – Что выгодно?
Робин был готов дать голову на отсечение, что Бека возник у него за спиной одновременно со словом «выгодно».
– Выгодно, – кивнул гном. – Вам выгодно, мне выгодно, всем выгодно. Я Булин, сын Мулина. К вашим услугам.
– Граф Робин Айтер, – машинально представился Робин.
– Глендавейн, – сказала Глендавейн.
– Бека Арафейский. Негоциант и предприниматель, – торжественно и гордо отрекомендовал себя прохвост Бека.
– Очень приятно! Чрезвычайно, исключительно, безмерно приятно! – заявил Булин, сын Мулина.
– Присаживайтесь, уважаемый Булин! – пригласила Глендавейн, подбрасывая в костёр охапку хвороста.
Гном присел с видимым удовольствием, тщательно расправив длинную ухоженную бороду, и протянул руки надо вновь разгорающимся огнём.
– Что вы мне можете предложить, достопочтенные путники? – блаженно жмурясь, подобно нашкодившему коту, спросил он. Робин недоумённо вытаращил на него глаза, будучи поставленным таким вопросом в тупик и не ухватывая сути происходящего, но тут инициативу в свои руки взял ушлый Бека:
– Предложение зависит от спроса, почтенный Булин, равно как и наоборот. И мы надеемся достичь взаимовыгодного результата, что доставит нам поистине неизъяснимую радость!
Гном, услышав это, засиял от счастья и радостно потёр крохотные ручонки:
– Истина, сама истина говорит твоими устами, о великомудрый Бека Арафейский! Мои условия традиционны: конечно же, безопасный проход и полная сохранность всех ваших товаров в обмен на всего лишь жалкую половину их. Это поистине щедрое предложение, да-да, просто королевское! Не смею сомневаться, что вы с радостью примете его. Но за отдельную плату вы можете получить любые дополнительные услуги: скажем, переноска на носилках ваших драгоценных особ – без малейшего толчка! – по центральным галереям, яркое освещение коридоров и их ответвлений, демонстрация лучших драгоценностей подземного мира и рассказ занимательных историй их добычи и огранки.  Ваш слух могут усладить напевы сладкоголосых красавиц, а ваше зрение – их танцы и иные пленительные телодвижения. Кроме того…
– Достаточно, уважаемый Булин! – благосклонно прервал его Бека. – Это прекрасное предложение, и мы принимаем его. Только, как нам кажется, четверти товаров будет вполне достаточно. Со свойственной вам мудростью вы, конечно, согласитесь с такой постановкой вопроса?
Робин разинул рот и попытался было объяснить, что никаких товаров у них нет и никогда и в помине не было, но заработав толчок локтем от Глендавейн, благоразумно промолчал, предоставив Беке самому выпутываться из щекотливого положения. Тот же, что называется, оказался в своей стихии.
И действительно, в самом скором времени соглашение было достигнуто. Стороны, ко взаимному удовлетворению, сошлись на трети товаров – без песен, плясок и прочих несолидных развлекательных экскурсов. Освещение подземных путей – экономное. Договор вступает в силу немедленно после подписания соответствующего документа.
Тут же был изготовлен и документ, и на пергамент торжественно легли подписи Булина, сына Мулина, сына Толина, сына (множество предков гнома занимало два отдельных листа), и Беки Арафейского (список титулов последнего был этим и ограничен).
– Вы изволите проследовать немедленно, глубокоуважаемые? – почтительно пропищал сын Мулина. – В таком случае благоволите подвести своих вьючных животных и остальных ваших спутников ко входу в подземелья.
– Где находится вход?
– У этой самой скалы, только с обратной стороны. Стража всё слышала и пропустит вас.
– Стража? Признаться, я никого не заметил, – насторожился Робин.
– Хи-хи-хи! – радостно взвизгнул гном. – Ещё бы! Было бы удивительно, поразительно, невероятно, если бы стража гномов была бы замечена жителями надземелья! Это немыслимо! Этого просто не может, никогда не может быть!
– Двадцать шесть воинов-секирщиков под предводительством капитана, – сухо уронила Глендавейн. – Плюс двое молодых оруженосцев, вооружены только короткими пиками. Их, конечно, можно в расчёт не принимать. Имена перечислить?
Сын Мулина был уничтожен. Он сник, съёжился и как-то потух. Из последних сил, пытаясь сохранить остатки гордости, он молча дал знак следовать за ним.
За скалой в неверном лунном свете чернел вход в подземелья гномов, откуда тянуло затхлостью склепа и какой-то почти физически ощутимой могильной жутью. Робин был готов поклясться, что никакого прохода в скале раньше тут не было.
– Вводите караван, – пискнул Булин. – Нашу часть товара разгрузим позже, когда подойдём к хранилищу.
– Нет у нас никакого товара, достопочтенный Булин, – с фальшивой печалью ответил Бека. – Вот эти лошадки и есть всё наше имущество.
– Как?!! – вскричал оскорблённый до глубины души гном. – А как же договор?!
– Подлежит неукоснительному соблюдению, – с сокрушённым выражением лица кивнул пройдоха. – А поскольку положенная вам третья часть от ничего и есть ничего…
– А-а-а!!! Надули! Это гнусно, отвратительно, нечестно! Это подло и беспринципно! И зачем, зачем я только связался с вами! О, позор моей седой бороде!
– Вынужден согласиться, уважаемый. Это получилось для вас не совсем удачно, – кивнул Бека. – Но подумайте, ведь у нас просто не было выбора. Мы находились в безвыходном положении.
– Ваше положение касается только вас! Вы должны были…
– Что мы должны были, это наше дело, – вмешался Робин. – А договор есть договор.
– Но как же?! За проход под городом платят все. Вы хотите сказать, что собираетесь пройти без вознаграждения? Это нам невыгодно, невыгодно и ещё раз невыгодно! Неполученная прибыль есть прямой убыток!
– А вот это касается только вас, – парировал граф.
– Мы отдадим вам одну лошадь, – сказала Глендавейн. – Это будет честно. У нас действительно больше ничего нет.
Бека яростно обернулся к ней, но не посмел сказать ни слова. Вид у девицы был самый решительный, хотя спокойствию своему она, как всегда, не изменила ни на гран. Робин также счёл за лучшее промолчать.
Булин, сын Мулина, был вынужден смириться со сложившимся обстоятельствами. Здраво рассудив, что лошадь составляет больше, чем «ничего» (хотя вьючные животные в соглашении шли отдельной графой и налогообложению не подлежали), он сдался. Махнув рукой, он первым ступил на ведущую вниз эстакаду, образованную тщательно подогнанными гранитными плитами. Безмолвная стража бесшумно расступилась, лишь под лучами покидаемой на ясном небе луны блеснули полированные лезвия боевых топоров.
Подземелья гномов ничем не напоминали описания их из саг и легенд. Никакой торжественности, никаких церемоний не было и в помине. Больше всего подземелья походили на растревоженный муравейник. Никого не интересовало, откуда взялись и куда движутся люди, ведущие в поводу усталых понурых коней. Опрометью проносились пустые и гружёные породой тачечники, маршировали куда-то отряды строителей с факелами и огромными кайлами на плечах, из бесчисленных боковых штреков слышался непонятный стук и скрежет, а далеко, в глубине, в самом средоточии переплетения бесконечных тоннелей, что-то равномерно и безостановочно бухало. По стенам сочились грязные ручейки, и звуки падающих время от времени капель без следа умирали в неподвижном воздухе. Всё это создавало настолько гнетущую и неприятную атмосферу, что граф даже потихоньку сплюнул.
Булин, напротив, заметно оживился. Похоже было, что он просто физиологически не умел долго пребывать в скверном настроении. Поглаживая бороду, он подкатывался то к одному, то к другому, и сыпал сведениями – о времени сооружения того или иного зала, перехода или коридора, о количестве занятых в строительстве рудокопов (такой-то, сын такого-то, сын такого-то…), о найденном при этом золоте и драгоценных камнях – и о всём прочем, совершенно ненужном, но составлявшем, по мнению гнома, немеркнущую славу и гордость подземного народа и потому достойном упоминания.
Робин, который совершенно запутался в бесконечных поворотах и ответвлениях, и которому эта трескотня начинала надоедать, попытался вернуть его на более актуальную тему:
– А сколько нам ещё топать?
– Сколько пожелаете, уважаемые! – живо откликнулся Булин, хитро сверкнув глазками. – Если хотите, можем хоть сейчас на поверхность! Правда, над нами Город…
Он остановился, пережидая, пока отряд стражи пересечёт длинный гулкий коридор, по которому они двигались.
– Нам нужно на ту сторону города, – пояснил Бека.
– Ах, что такое «та сторона»? – возразил упрямый потомок Мулина. – Допустим, сейчас «та сторона» прямо передо мной, но стоит мне случайно повернуться, и «та сторона» окажется совершенно с другой стороны. Всё зависит о того, с какой стороны посмотреть!
Робин, которого такие географические изыски совершенно не устраивали, нахмурился:
– Ты давай веди, уважаемый, нечего тут темнить! А то, я смотрю, катакомбы твои всё уже да всё ниже делаются. Это что, так и должно быть?
Действительно, они давно миновали украшенные цветными сталактитами и наскальной росписью центральные магистрали подземелья и углубились в места, мягко говоря, не слишком посещаемые и потому, видимо, находящиеся в пренебрегаемом состоянии. Всё чаще попадались кучи мусора, пыли, пустой породы; почерневшие балки шахтной крепи были источены неведомыми насекомыми, частично обвалились и сгнили. Бухавший ранее далеко в глубине исполинский молот теперь был слышен чуть ли не сверху, и с потолка от сотрясения время от времени осыпались струйки песка.
Оскорблённый гном заверил, что ведёт самой лучшей, короткой и близкой дорогой, что великолепные галереи, представляющие историческую ценность, специально оставлены в первозданном виде, и что скоро, уже совсем скоро, уважаемые – раз уж им так приспичило! – смогут выйти из уютных подземных коридоров в свой враждебный открытый мир, хотя он, Булин, и не понимает, как можно пренебрегать предоставленной им уникальной возможностью…
– Ладно, пошли, – перебил Робин. – Смотри только, не вздумай заблудиться тут.
Гном всплеснул руками – да как только, мол, такая чудовищная мысль могла прийти кому-нибудь на ум? – и бодро свернул в самый узкий проход, где идти уже приходилось гуськом, а кони боками задевали стены. Этим – исторически явно бесценным – лазом путникам пришлось пробираться довольно долго, и граф, потеряв терпение, чуть было не наорал на гнома, требуя немедленно повернуть назад, но тут лаз кончился, и они оказались в довольно просторном гроте.
Откуда в подземельях брался свет – неизвестно, но даже тут, на самой, казалось бы, глубине, обвыкший глаз мог различить уходящие вверх стены со следами черновой обработки, расширения пещеры в виде грубо сформированной анфилады и следы древней выемки камня – явно для сторонних нужд, так как никаких резных или полированных каменных изделий, которыми так знаменит горный народ, в пещере не обнаружилось.
– Привал, – пискнул гном, усаживаясь на плоский обломок скалы.
– Зачем привал? – подозрительно спросил Робин. – Мы и не устали ещё. Пошли дальше!
– Не устали? О, смею вас уверить, почтеннейшие, что вы просто не представляете, что вас ждёт! – гном, прижмурившись, покрутил головой, отчего кончик колпака его с вышитыми тусклым золотом письменами описал замысловатую дугу. – Нет, вы не можете этого предвидеть! Поэтому настоятельно рекомендую как следует передохнуть.
Сам гном, однако, отдыхать не собирался. Он колобком катался по гроту, не замечая ни битого щебня, ни трещин под ногами, и безостановочно трещал:
– Как бы вы ни были измотаны, измождены, обессилены – повторяю, как бы вы ни устали, вам непременно необходимо узнать, что находится вот в этом с виду ничем не примечательном тупике! Нет-нет, не в том, глубокоуважаемый Бека, а вот в этом! Ручаюсь – то, что вы там обнаружите, перевернёт всю вашу дальнейшую жизнь! Каюсь, я специально дал небольшой крюк – о, совсем, совсем крошечный! – чтобы привести вас сюда, в место, которое вы не забудете до конца своих дней!
Любопытный Бека сразу же полез в указанный проход. Граф, пожав плечами, тоже решил взглянуть, что могло вызвать столь неумеренные восторги представителя горного племени. Общему порыву поддалась даже Глендавейн.
Тупик трудно было назвать тупиком: он оканчивался громадной выработкой, размеры которой трудно было даже представить. Множество каменотёсов, по-видимому, трудились здесь долгие века: малые, большие и просто громадные глыбы камня – как обработанные, так и только-только отделённые от основания, в живописном беспорядке были разбросаны тут и там. Однако не это приковало внимание зрителей: везде, куда ни падал взгляд, лежали скелеты. Древние эти останки принадлежали представителям различных рас – были тут люди, гномы и гоблины, были останки великанов, которых Робину никогда не доводилось видеть, были скелеты и настолько причудливые, что даже великий специалист в любых вопросах Бердрехт затруднился бы определить их принадлежность. Все скелеты были закованы в кандалы, соединённые длинными – видимо, чтобы не мешали работе – цепями.
– И что здесь такого удивительного? – недовольно спросил Робин, оглядываясь на суетливого гнома.
– Я не обещал удивительное! Я обещал незабываемое зрелище! – заверещал тот. – И я повторяю: вы не забудете этого до конца своих дней! Потому что до конца их вы отсюда не уйдёте!
Мерзкое его хихиканье заглушил раскатистый грохот и металлический лязг. Граф метнулся к выходу, но опоздал: толстая железная решётка, упав, разделила его и кривляющегося беснующегося Булина. Проклятый гном, очевидно, привёл в действие спусковой механизм какой-то ловушки.
– Никто, слышите, никто еще не мог похвалиться, что надул Булина, сына Мулина! – торжествующе завопил он. – Теперь я получу всех, всех ваших жалких лошадей! Но не это главное: теперь я каждый день буду приходить сюда, чтобы любоваться вашими страданиями, и…
Он не успел докончить. Острый камень, ловко пущенный рукой графа, попал Булину в лоб. Хилое тельце его опрокинулось и перекувыркнулось на пыльном полу. Робин от всей души пожелал древнему роду Мулинов тут же и прерваться, но недостойный потомок гномьей династии вскочил и, зажимая рану рукой, мгновенно скрылся за углом.
– Я ещё вернусь! – пропищал он из темноты. – Завтра или послезавтра. Я дождусь, когда вы уже не в силах будете швыряться камнями! Я стану приходить сюда часто, очень часто, и буду смеяться над вами! Посмотрим, что вы тогда запоёте! Да, да, мы посмотрим!
Шаги его чуть слышно прошлёпали по коридору и стихли.
Робин что было сил рванул решётку, но с тем же успехом он мог бы попробовать приподнять всю скалу. Горные мастера постарались на совесть: ржавые прутья даже не дрогнули, хотя у графа от напряжения потемнело в глазах. Не в силах поверить в случившееся, он попытался разрубить их мечом, надеясь на чудо, но великолепная сталь клинка лишь со звоном отскочила, не оставив на толстом поперечном брусе даже царапины.
Ошеломлённый случившимся, Робин вернулся к спутникам. Бека с круглыми от ужаса глазами сидел на камнях, беззвучно разевая и закрывая рот, Глендавейн сосредоточенно и отрешённо глядела куда-то в сторону, полностью уйдя в себя.
– Что делать будем? – горько спросил Робин в пространство. Ответом ему было молчание.
– Тупик, значит, – заключил он. – Ну, теперь вся надежда на тебя, Вейни. Сможешь с этими железяками что-нибудь сделать, а?
Глендавейн очнулась и медленно покачала головой:
– Моя магия – магия солнца, воздуха, света. А здесь, в самом сердце гор… Здесь нужна совсем другая сила! Впрочем, попробую.
Она подошла к решётке, глубоко вздохнула и, переплетя руки в диковинном сложном жесте, произнесла несколько непонятных слов. По железу пробежали призрачные синие язычки пламени, запахло окалиной ¬– но и только. Девушка сникла, плечи её опустились, и она, понурив голову, отошла прочь.
– Что, никак?! – с изумлённым разочарованием спросил Бека.
Волшебница не ответила и уселась рядом с ним, вновь полностью уйдя в себя. Граф Айтер тоже было присел, но тут же вскочил и принялся лихорадочно обследовать заброшенные каменоломни. Что он пытался найти – вряд ли мог сказать даже он сам, но просто так сидеть и ждать… Чего? Смерти? А что ж, пожалуй, что и смерти… Но просто так, сложа руки, он сидеть не мог.
В каменоломнях не было ничего, кроме камней, пыли и покрытой этой пылью останков сгинувших тут безымянных рабов. Через полчаса он убедился, что негодяй Булин был прав: это действительно был тупик. И было крайне сомнительно, что хоть кто-нибудь случайно забредёт сюда в ближайшие две-три тысячи лет. Даже если они будут кричать, даже если их чудом и услышит какой завалящий гномишка, это вовсе не значит, что он захочет их отсюда вызволить. Тем более, гм, бесплатно…
Робин выругался. Будь проклята вовеки гномья алчность! Неужели отсюда действительно нет выхода?
Он ощупал решетку и прилегающие к ней стены в поисках скрытых пружин, могущих поднять заграждение, но, конечно, ничего не нашёл. Не таковы были гномы, чтобы из их западни можно было выскользнуть так легко.
Граф вернулся и на вопросительные взгляды товарищей лишь отрицательно мотнул головой.
Так они сидели рядышком несколько часов в каком-то тупом оцепенении. Глендавейн несколько раз подходила к решётке, но все её последующие попытки были ещё слабее, чем предыдущие. Гномы умели ковать хорошую сталь.
Сталь, сталь… Стоп! Робин почувствовал, что на самом донышке его отчаянно сражающегося с безнадёжностью разума проклюнулся тонкий росток надежды.
– Бека! Вейни! – загремел он, – тащите сюда кандалы! Все, которые найдёте. Как можно больше!
Глендавейн пытливо посмотрела на него и, по обыкновению не сказав ни слова, отправилась выполнять распоряжение. Робину лишь показалось, что девушка слабо улыбнулась ему. Бека же вцепился в графа, как клещ:
– Что?! Скажи, что ты надумал?! Ты надумал что-нибудь? Да?!
– Надумал, – буркнул Робин. Он и сам не знал, получится ли что-нибудь из его затеи. Вся надежда была на мастерство горных мастеров и крепость гномьего металла.
Он выбирал из кучи притащенных оков наиболее хорошо сохранившиеся, без потёртостей и ржавчины экземпляры, вытаскивая застрявшие кое-где кости, и показывал, как надо их скреплять:
– Вот так, перехлёстом, тогда цепь сама себя зажимает… Теперь цепляй за решётку, натяни… Как следует натягивай! Ещё раз перехлестни, а то разъедется… Так, а теперь вот за этот камень. Не так, повыше, повыше! Теперь заматывай! Хорошо. Ещё раз…
Кандалы были мало пригодны для изготовления тросов. Если бы они были покороче, то и вообще бы ничего не вышло. Единственное их достоинство – это то, что их было много, поэтому экономить на материале не приходилось. Как бы там ни было, скоро решётку и громадный каменный выступ, торчащий из пола, связывало несколько десятков глухо позванивавших металлических нитей.
– И что теперь? – пропыхтел грязный как чёрт Бека, когда Робин, пробуя их на крепость, вскочил на этот своеобразный цепной мост. – Я уже здорово устал. Что дальше?
– Дальше ты ещё больше устанешь, – пообещал Робин. – Теперь мы будем таскать камни. Самые тяжёлые, какие только сможем поднять.
Бека покрутил пальцем возле виска и красноречиво вздохнул, возведя очи гор;.
– Зачем?!
– А затем, дурья твоя башка, что мне лично совсем не улыбается сидеть тут и ждать, пока Булины и Мулины не сжалятся и не соизволят нас выпустить. Боюсь, они на такое не способны. Поэтому я хочу просто выломать из решётки парочку прутиков и выбраться отсюда. Кстати, ты их согнуть не пробовал?
– Пробовал…
– И как?
– Никак.
– Правильно. Силёнок у нас маловато. Поэтому теперь будем грузить камни на цепи, и они своим весом в конце концов отогнут решётку. Должны отогнуть.
– А если не отогнут?
– Тогда ещё что-нибудь придумаем. Приступай!
И Робину, и Беке, и даже Глендавейн пришлось поработать так, как они ещё не работали никогда в жизни. Несколько раз они вынуждены были перекладывать груз из-за разъезжавшихся под ним цепей, пока Робин не сообразил скрепить их несколькими дополнительными витками, но в конце концов получилась достаточно устойчивая конструкция, на которую объединёнными усилиями принялись наваливать большие плоские глыбы, словно специально заготовленные для этого и сложенные штабелем в дальнем углу.
– Берегись! – вдруг закричал Бека.
Решётка начала поддаваться. Мелкие камешки сыпались из разрушавшихся гнёзд, прутья звенели и потрескивали. Только бы цепи выдержали, подумал Робин, осторожно подкладывая очередной камень, шумно отдуваясь и вытирая пот. Глендавейн с другой стороны тоже подкинула камень поменьше и ловко отпрыгнула в сторону.
Несколько цепей лопнули с противным зудящим звуком, остальные резко просели чуть ли не до земли, но тут решётка внезапно вылетела из пазов и, со свистом распарывая воздух, врезалась в опутанный кольцами кандалов выступ, обдав всех каменной крошкой.
Проход был свободен.


Звено пятнадцатое

Гофларех с изумлением смотрел в хрустальный шар. Он то приближал к нему лицо, чуть не касаясь его носом, то пытался вглядываться издали. Он даже подышал на полированную поверхность и протёр её рукавом мантии, но всё было напрасно: сегодня показывать ему Гризонию могучий магический инструмент отказывался наотрез. Колдуну даже почудилось на мгновение, что в голубой сфере мелькнула чья-то нагло ухмыляющаяся рожа, и он машинально сделал пальцами левой ноги охраняющий жест, но тут же опомнился и устыдился: во-первых, ему некого было бояться – никто из известных ему магов не рискнул бы таким дурацким фокусом навлечь на себя его гнев, а во-вторых – инструмент был совершенно безопасен по сам;й своей природе. Колдун усилил заклинание, применив специальное заклятие поиска, но добился только того, что шар раскалился и покрылся трещинами.
Щёлкнув пальцами, Гофларех убрал трещины, но тут от чрезмерного напряжения хрустальная поверхность вспучилась, пошла пузырями – и сфера медленно растеклась по золотой подставке тягучими горячими потёками.
Озадаченно подняв брови, старый маг сварливо пробормотал:
– Так-с, нигде на земле, якобы, её не имеется… Ага, как же, так я и поверил... А девчонка набрала силы. Молодец, шельма, моя порода!
Гофлареху одновременно было и приятно – дочка сумела заявить о себе, как о незаурядном маге: не каждый, ох, далеко не каждый мог скрыться от всевидящего ока Гофлареха! – и в то же время досадно: как-никак, а его-таки оставили с носом, пусть даже и родная дочь. Критически осмотрев заляпанный остывающим стеклом треножник, он прикинул, что чем исправлять инструмент, проще сделать новый, и злобно пнул повреждённый треножник ногой. Последний, судорожно поклонившись, с усилием заковылял к выходу – ни дать ни взять, старый подагрик. Гофлареху почему-то показалось, что вещь издевательски копирует походку его самого (время от времени маг страдал приступами люмбаго), и он в раздражении послал вдогонку стрелу оранжевого пламени. Треножник мгновенно прибавил прыти и юркнул за дверь.
Какой-то сегодня не самый удачный день…
С утра Гофларех примерял корону Абсолютного Знания. Не удовлетворило: тяжёлая, холодная, а главное – жмёт. Он задумчиво оглядел головные уборы, напяленные наподобие париков на деревянные болваны без лиц. Вот Венец Всевластия, попавший к колдуну из могильного кургана какого-то туземного царька. Если по правде, то Гофларех его ещё ни разу не надевал – боязно было. Вот Грозовой Колпак, вещь нужная и полезная. Когда начиналась гроза, а грозы здесь бывали, несмотря на вечную зиму, Гофларех первым делом надевал этот колпак – очень от молний помогало. Вот в рядок стоят тщательно надраенные Шлемы Хаоса, почти все, не хватает только Первого и Третьего.
Взгляд колдуна остановился на Обруче Четырёх Стихий. Да, решено, сегодня – Обруч Четырёх Стихий!
Колдун взял Обруч – это был действительно обруч, грубо откованный из низкопробного серебра, в отличие, скажем, от Венца Всевластия, который представлял собой обтёрханный треух из шкуры неведомого животного – и, подойдя к большому мутному зеркалу, стал примерять его. Сперва он надел его прямо, затем кокетливо сдвинул набок, потом залихватски сдвинул на затылок, всмотрелся в отражение и усмехнулся: чудишь, старик! Опять надел Обруч прямо и надвинул почти до бровей – в самый раз!
Гофларех широко развёл руки и громко прокричал отпирающее заклинание. И сразу почувствовал лёгкое покалывание в кончиках пальцев – верный знак того, что заклинание опять сработало как-то не так. Для верности он всё-таки произнёс четыре слова-ключа и особым образом хрюкнул. Подождал – ничего не произошло, а ведь под потолком гардеробной должен был вспыхнуть огненный шар. «Н-да, – мрачно подумал колдун, – хрюкай, не хрюкай… Практики нет, вот в чём беда…»
– Практики маловато, – вслух сказал Гофларех, и тут же послышались крики:
– Пожар!
– Горим!..
Кричали где-то рядом: или в лаборатории, или в мастерской. Колдун опомнился, вгорячах сорвал с головы Обруч, охнул, тут же напялил его снова и торопливо забормотал заклинание Воды. Тут всё сработало безукоризненно: на чародея с потолка обрушился целый водопад – даже хрюкать не пришлось. Словно в издёвку, рядом завопили «Воды! Воды!..». Гофларех, изрыгая проклятия, бросился в мастерскую, и это было правильно – горело там, и горел любимый верстак чародея.
Надо сказать, что старик любил на досуге что-нибудь мастерить: табакерку там или какую-нибудь чернильницу, или даже куклу – очень это успокаивало нервы, расшатанные многовековой борьбой за мировое господство.
Так вот, весело потрескивая, горел любимый верстак, за которым, выстругивая очередную свистульку, Гофларех мрачно и тщательно обдумывал будущее устройство мира. Вокруг суетились слуги; как водится, уже нашёлся созревший паникёр, иначе чем было объяснить самозабвенные крики: «Дракон! Это был дракон, я сам видел! Два раза облетел вокруг башни, всунул голову в окно и плюнул огнём!..»
Колдун тоже плюнул – не огнём, а просто слюной – и стал отдавать приказания: кому за водой, куда лить и что срочно передвигать.
Сбегали за водой. Оказалось, что достаточно одного графина. Паника угасла вместе с верстаком, но слуги не уходили, бестолково переставляли стулья, попытались даже вынести полуобгоревший верстак – колдуну пришлось цыкнуть на ретивых. Кто-то делал вид, что уже занимается уборкой.
Гофларех смотрел на них с сарказмом: эх, работнички… И что-то много развелось, дармоедов. Колдун приказал раскрыть окна, чтоб выветрить чад, и всем убираться вон.
Оставшись один, чародей, зябко передёрнув плечами, подошёл к окну. Перед ним открылся хорошо знакомый вид: безрадостная равнина, покрытая никогда не тающими льдами, и череда бесконечных серых туч. Замок Гофлареха стоял на чёрном базальтовом утёсе высоко над рекой, которая, несмотря на лютые холода, никогда до конца не замерзала и бешено билась и ревела в узком каньоне. Отсюда, с самой высокой башни замка, были хорошо видны обиталища соседей.
Среди злых волшебников издавна считалось хорошим тоном селиться именно здесь, в Долине Ужаса, поэтому замки, дворцы и прочие чертоги тут и там пронзали бледное небо под изредка проглядывающим хилым лиловым солнышком. Конечно, находились отщепенцы, экономившие на отоплении и предпочитавшие тёплые края, но об этих говорили с презрением: этак можно было, чего доброго, заработать репутацию недостаточно злобного мага. Добрые же волшебники, по слухам, предпочитали для жительства некую гору, расположенную в мягком субтропическом климате – да что с них взять, добрые, они и есть добрые. Тьфу!
Ближе всех к замку Гофлареха, носившему, кстати, скромное название Обитель Мудрого, располагался замок Средостение Мрака. Там жил Арудон Умный, ещё недавно ближайший друг Гофлареха и помощник во многих опасных опытах. Чёрная кошка пробежала между ними, когда, полный уверенности в успехе, Арудон с огромной помпой прилетел свататься к Гризонии. А та ему отказала.
Арудон, даром, что Умный, сразу не понял: мол, капризит девчонка, образумится – и сладится всё. Да вот не сладилось…
Обозвала она тогда его идиотом (это Умного-то!), и – полный афронт ему, да-а-а… Гофларех хихикнул и потёр руки – даже сейчас ему было смешно, когда он вспоминал позорное отбытие Арудона. Тогда тот от злости чуть не свалился со своего летучего корабля, да и корабль-то… Гофларех опять тихонько хихикнул: корабль, едва отвалив от причального парапета, резко пошёл вниз и чуть не врезался в лёд, чудом выправился у самой земли и, рыская, неровными рывками удалился к Средостению Мрака.
Тут Гофларех погрустнел: снова вспомнил Гризонию, вспомнил, как три дня назад видел её в хрустальном шаре. Девочка похудела, осунулась, да и компания, в которой она находилась, была сомнительной: какой-то подозрительный жулик, и граф этот – Айтер, что ли...
– Не слыхал я про таких графов, – пробормотал колдун.
Не то, чтобы он так уж беспокоился за дочь – та могла постоять за себя, но сердце, отцовское сердце!.. К тому же Гофларех нутром чувствовал, что оскорблённый Арудон не забыл своего позора и этого дела так не оставит.
Весть о неудачном сватовстве мгновенно распространилась по округе и служила неиссякаемой темой для разговоров на вечеринках. Колдуны, народ всё больше одинокий, скучали в своих твердынях: практически все злые дела были переделаны, оставались кой-какие незначительные скучные мелочи. И как-то сам собой сложился обычай собираться каждый вечер у кого-нибудь – по очереди – на посиделки. Установились и неписаные правила поведения на этих вечеринках, и первое из них было – всё личное оставлять за порогом. Это и понятно, ведь практически все обитатели Долины Ужаса в разное время и разными методами пытались достичь заветной цели каждого злого волшебника – пресловутого Неограниченного Мирового Господства. И надо сказать, что очень многим это почти удавалось, но всегда находилась какая-нибудь досадная неучтённая мелочь, которая и сводила на нет скрупулёзную подготовительную работу. А ведь эта непростая работа требовала сотен, а у наиболее въедливых и тысяч лет. Второй попытки, как правило, никто не делал, ограничиваясь масштабными, но всё же довольно обычными гадостями. Естественно, что пути колдунов пересекались на этом поприще, и пересекались, конечно, не самым полюбовным образом. Многие таили обиду друг на друга, считая именно того или иного коллегу виновником своих неудач.
Конечно, никто не заставлял застарелых недругов обниматься, целоваться или брататься каким-то иным манером, нет! Но и учинять разборки с применением магии и привнесением грозных природных сил запрещалось категорически. Кроме того, была ещё одна очень важная причина, по которой колдуны объявляли перемирие на вечеринках. Всё объяснялось просто: каждый обитатель Долины, естественно, мнил себя величайшим из магов – как живых, так и почивших. И поэтому считал ниже своего достоинства лично заниматься поисками, добыванием и обработкой различных ингредиентов, потребных для изготовления страшных зелий, могучих оберегов, посохов для быстрой ходьбы, амулетов, награждающих обладателя неизбывной мужской силой (или наоборот – поражающих его вечной импотенцией), наконец, обычных, но очень сильных ядов. Кроме того, могучий склероз, в той или иной степени присущий всем владельцам роскошных чертогов Долины в силу их весьма преклонного возраста, сильно препятствовал им в самостоятельном добывании нужных составляющих. И то сказать: наверняка многие забыли даже, как называется на Незнаемом Языке обыкновенный подорожник, не говоря уж о более сложных вещах, как то: пятничная моча горбатой гиены или кожа с хвоста девятижильного зверя-колдобника.
Поэтому появление около десяти лет назад двух пройдох, взявших на себя все снабженческие заботы, было очень своевременным, ведь благодаря непредсказуемому поведению колдунов обычные торговцы просто боялись иметь с ними дело. А сами чародеи, в силу описанных выше причин, совершенно разучились работать самостоятельно. Так что два жулика со столь тёмным прошлым, в которое не могли проникнуть даже наиболее искусные провидцы, пришлись очень даже ко двору, сумели найти общий язык со всеми обитателями Долины Ужаса и очень скоро стали просто незаменимыми.
Они, жулики, поневоле сделались друзьями: Ливар и Безрукий Жуколов. Кем они были до того, как стали подвизаться на своём необычном поприще, доподлинно известно не было. По слухам, Безрукий Жуколов был лучшим жонглёром стран Заката и – по совместительству – владельцем бродячего цирка, испепелённого молнией бога Чистого неба Элуда за то, что обезьяна, изображавшая в какой-то репризе этого самого Элуда, вела себя слишком уж вольно. В тот раз Безрукий уцелел чудом, отделавшись ампутацией обеих ступней. Безруким он был от рождения.
Ливар же был – опять же, по слухам – главным казначеем Бахата, крупного города на границе Великой Пустыни и Изобильной Степи. Конечно же, проворовался, бежал, долго скрывался…
У обоих проходимцев обнаружился талант посредников между капризными, кичливыми и не всегда честными чародеями и всегда нечестными торговцами всякими артефактами и ингридиентами, необходимыми в тяжком колдовском труде. Торговцы возникали и исчезали, не привлекая к себе внимания жителей Долины: зачем они, если Ливар и Жуколов могли добыть абсолютно всё – за известную плату, разумеется? Присутствие обоих этих ловкачей на колдовских посиделках было уже давно само собой разумеющимся.
Вот к этим тёртым калачам и решил обратиться Гофларех на сегодняшней вечеринке: проклятый Радрадрабен занозой сидел в мозгу колдуна уже который день. Да что день – не то, что днём, а и ночью покоя не было! Стоило отвлечься от повседневных дел, чуточку расслабиться, и под черепом начинал стучать надоедливый молоточек: Ра-дра-дра-бен, Ра-дра-дра-бен…
Тьфу!
Хитроумный Гофларех решил под видом покупки Радрадрабена выведать, что же это всё-таки такое.
Сегодня собирались у Фрелея Прокажённого, известного отменным хлебосольством. К нему ходили – вернее, летали – с удовольствием.
Троекратно расцеловавшись с хозяином, Гофларех прошёл в огромный зал, где собралось уже с полсотни гостей. Почти все, отметил колдун, и принялся высматривать кого-нибудь из торгашей. Вот и они, где ж им быть!
Ливар о чём-то толковал с одним из магов в тёмном углу, а Жуколов светски облетал собравшихся на ковре-самолёте, подаренном ему кем-то из присутствующих в припадке болезненного альтруизма.
Гофларех дождался, когда Ливар со своим собеседником ударили по рукам и якобы невзначай подошёл к торгашу. Тот, почуяв немалую выгоду – Гофларех был клиентом солидным и на мелочи не разменивался – мгновенно, но очень почтительно раскланялся с собеседником и повернулся к Гофлареху: чем, мол, могу? Тот, отведя его в сторону, без обиняков рубанул:
– Нужен Радрадрабен, а лучше – два! – и из-под полуопущенных век внимательно посмотрел на Ливара: как тот отреагирует. Тот повёл себя, как всякий торговец, предвкушающий наживу – потёр руки, поднял глаза к потолку, пошевелил губами и наконец сказал, посверкивая глазками-иголочками:
– Это, конечно, можно, но – дорого встанет, уважаемый, ох, дорого… Товар-то редкостный, да ещё целых два… Боюсь даже цену назвать…
– За ценой не постою, – надменно прервал Гофларех. – Сколько?
– Сколько, сколько… Так сразу и не скажешь. Тебе, как постоянному клиенту, скидка полагается… – и Ливар загнул сумму, от которой любой нормальный колдун упал бы в обморок. Но Гофларех Ужасный не был нормальным колдуном и спокойно согласился:
– По рукам. Когда?
Поражённый Ливар грустно открыл рот – он не ожидал такого быстрого согласия и сейчас клял себя, что не запросил раза в два больше – и, нервически позёвывая, сказал:
– Седмицы через две, а может, и три, это как получится. К тому же пара. Пока подберу, пока притащат… Тяжёлые они очень, эти твои Радрадрабены.
Гофларех насторожился: это уже было кое-что.
– Тяжёлые, говоришь? – недоверчиво переспросил кознодей.
– Ну, сам-то Радрадрабен не тяжёлый, ты ж знаешь, а вот футлярчик – ого-го, четвёрка волов еле потащит.
– Вроде бы раньше никаких футлярчиков не полагалось, – осторожно закинул удочку колдун.
– Так это раньше! – воскликнул Ливар. – Это раньше не полагалось! А как они к Сузу Сумасшедшему попали… – он махнул рукой: мол, что тут говорить, сумасшедший и есть сумасшедший.
Гофларех понимающе покивал, хотя не только не приблизился к разгадке тайны Радрадрабена, но и ещё больше запутался. Сумасшедший Суз жил здесь же, в Долине, но особняком, знаться ни с кем не желал и ни в каких собраниях обычно не участвовал. Как Радрадрабены могли попасть к Сузу и что такого он с ними делал (кстати, с одним или с обоими?), оставалось совершенно неясным. Как, впрочем, и общее их число, обретающееся на свете. Короче, загадок с каждым днём становилось всё больше.


Звено шестнадцатое

От отсутствия воды они почти не страдали: по стенам тут и там сочились ручейки сконденсировавшейся влаги, и её, профильтровав через кусок плотной материи, кое-как можно было пить. Но вот голод ощутимо заставлял их задумываться о поисках съестных припасов. Пошли уже вторые сутки, как во рту злополучных путешественников не было и маковой росинки. Безусловно, пища в подземельях имелась, и запасы её у скаредных гномов наверняка были огромны, но вот как её добыть? Эту задачу следовало решить безотлагательно, причём по возможности так, чтобы не попасться на глаза обитателям подземного мира. Робин – да и все остальные – не собирались больше иметь с ними никаких дел.
Они передвигались с величайшей осторожностью, по самым заброшенным ходам, руководствуясь только одним правилом: лишь бы ход этот поднимался вверх. Как бы ни были глубоки обиталища горного народа, но в конце-то концов, выше поверхности они простираться не могли. Оставалось только найти выход.
А вот этого-то они никак и не могли сделать. Все сколько-нибудь подающие надежду галереи неизменно оканчивались тупиками. То есть, выходы-то там были – об этом свидетельствовали многочисленные следы, но вот механизмы открытия этих выходов были так хитроумно замаскированы, что даже самые тщательные поиски результатов не давали. Оставалось одно – сесть в засаде у самого многообещающего места и – рано или поздно! – вырваться на поверхность с боем, дождавшись, когда гномы решат воспользоваться этим ходом для очередной вылазки. Теоретически такой план был великолепен, но на практике гномы почему-то не спешили претворять его в жизнь. Приходилось ждать. А для этого опять-таки необходима была еда.
Граф Айтер вздумал было отправиться на разведку в населённую часть подземелья, но и Глендавейн, и Бека категорически этому воспротивились. Они наотрез отказались оставаться и ждать его, хотя и по разным причинам. Девушка считала неразумным любое распыление сил, а прохвост Бека попросту боялся оставаться без Робина. Поэтому, волей-неволей, им пришлось пойти всем.
Тут им впервые повезло: они наткнулись – нет, не на кладовую, это было бы слишком хорошо! – а на оружейную комнату, нечто вроде музея, где было собрано разнообразное оружие, используемое, кстати, не только гномами, но и другими расами. Улучив момент, когда старый облезлый смотритель на минутку куда-то отлучился, Робин добыл себе широкий кожаный пояс с набором метательных ножей, а Глендавейн в мгновение ока стянула с крюка лук и колчан со стрелами. Бека второпях схватил что попало. Ему досталась духовая трубка карликов и полный кисет ядовитых колючек. Кроме того, он успел сунуть в карман тонкий волосяной аркан. Робин, увидев эти приобретения, только философски покачал головой, воздержавшись от какого-либо высказывания.
Как бы там ни было, теперь они были вооружены чуть-чуть получше. Тем более что размахивать Истребителем Василисков в тесных коридорах Робину было бы весьма проблематично.
Их выручало то, что гномы в своей неприступной крепости отличались крайней беспечностью, и беглецы без особого риска могли отсидеться за камнем в любом тёмном углу, когда кто-нибудь проходил мимо. Камней же во всех коридорах валялось неисчислимое множество, причём любых форм и размеров.
Так, крадучись, они обследовали уже довольно большой участок, и наконец их усилия увенчались успехом. В затхлом воздухе запахло дымом, чесноком, жареным луком и варёной капустой. Тут же они и нашли, откуда шёл этот дразнящий запах: пробравшись по длинному коридору, они вышли на узкий карниз и оказались прямо над кухней.
Под огромными котлами, в которых томились и булькали всяческие супы, бульоны и соусы, бушевал адский огонь, поэтому здесь было довольно светло. Повара метались, как дьяволы в преисподней, нарезая, шинкуя, помешивая, посыпая приправами и раздувая жар. На стальных вертелах вкусно шипело жаркое, капая соком и испуская дразнящий запах. У очага вертелся коренастый толстый гном – видимо, из местного кулинарного начальства. Борода его, дабы случайно не пострадала от пламени, была заботливо упакована в кожаный мешочек, привязанный тесёмкой к жирному подбородку.
– Я сейчас захлебнусь слюной, – чуть слышно прошептала Глендавейн, пожирая глазами обилие яств.
– Бека, – приказал граф, тоже чувствуя в желудке голодный спазм, – давай сюда аркан. Сейчас проберёшься подальше и уронишь камень. Не очень крупный, но чтоб грохоту было побольше – куда-нибудь на пустые кастрюли. Постарайся, чтобы было похоже, что он свалился сам. Понял? Вейни, бери лук. Сможешь отсюда попасть вон в ту тушку?
Бека, широко осклабившись, кивнул и исчез с загоревшимися глазами. Глендавейн выбрала длинную стрелу с зазубренным наконечником, к хвостовику которой Робин привязал конец волосяного шнура, и, прицелившись, застыла в сосредоточенном ожидании. Другой конец шнура Робин плотно обернул вокруг своей руки.
Ждать пришлось недолго. Звон битой посуды тут же был заглушён взрывом пискливых ругательств. Толстый патриарх кулинарии взвизгнул и вместе с остальными кинулся к эпицентру безобразия, а Глендавейн, воспользовавшись всеобщей неразберихой, метко всадила стрелу в самую середину коричневого поросячьего бока. Робин мгновенно дёрнул, и жареный поросёнок ласточкой взлетел на карниз.
Ничего вкуснее этого они, казалось, не ели никогда в жизни. Несмотря на то, что поросёнок был достаточно крупный, он был съеден в одно мгновение. После этого друзья несколько повеселели и, дождавшись, когда суматоха внизу уляжется, хотели уже было тихонько покинуть гостеприимный карниз, но тут их заинтересовал разговор поваров.
Оказалось, что аврал на кухне был вызван визитом полномочного посла королевства лесных троллей. Посольскую особу потчевали с особым размахом и выкрутасами: дружба с троллями гномам была весьма выгодна – как ни верти, а под землёю добыть, скажем, свежие фрукты крайне затруднительно; у троллей же этого добра было хоть пруд пруди. В свою очередь, тролли отчаянно нуждались в железной руде и изделиях из металлов, которыми были битком набиты кладовые горного народа. Короче, поддержка добрососедских экономических отношений сулила обеим сторонам баснословные барыши, и непосредственно от самог; Совета Плешивых (так называлось верхушка олигархии гномов) было спущено строгое распоряжение – расстараться по полной программе.
Но больше всего заинтересовало слушателей то, что уже на следующий день, сразу после рыцарского турнира в его честь, троллий посол должен был завершать свой визит и возвращаться. Не важно, куда – на поверхность, разумеется!
– Этот случай мы упустить не должны, – констатировал Робин. – Кто знает, сколько ещё времени у нас в запасе. Что, если Булин, не найдя нас на месте, поднимет тревогу? Не знаю, каков его статус, но вдруг он достаточно большая шишка, чтобы организовать облаву – а от гномов в подземелье не спрячешься.
Ни малейшего противоречия это предложение, естественно, ни у кого не вызвало. Оставалось лишь уточнить одну мелочь, а именно: где его посольское превосходительство будет покидать подземный мир. А дальше уж действовать по обстановке – либо, как и было задумано, прорываться с боем (что рискованно: посла, безусловно, будет сопровождать вооружённый эскорт), либо, подглядев, как и чем открываются ворота, дождаться, пока все уйдут – и покинуть непомерно гостеприимных гномов тайно. И уж конечно, этот-то выход никак не должен вести в Город бога, Которого Нет: поскольку тролли носили название лесных, то обитали они, по всей видимости, в лесу. Лес же располагался явно по другую сторону Города, так что в случае удачи путешественники вышли бы в нужном направлении.
Необходимо было решить сложную задачу: незаметно и постоянно отираться возле посла и его свиты, чтобы не пропустить ключевой момент торжественного убытия.
Выследить, куда с кухни носят готовые блюда, было проще пареной репы. И посол, и пирующие вместе с ним лорды Совета, и приближённые, и свита, и прочие прихлебатели явно любили хорошо покушать – ну, и выпить, разумеется, тоже любили. Сложнее было при выслеживании не попасться никому на глаза. Охраны вокруг резиденции посла было понатыкано множество.
Неизвестно, то ли охрана эта несла службу спустя рукава (впрочем, а что могло случиться в самом средоточии гор?!), то ли Робин и его команда поднаторели в маскировке и укрывательстве, но только через некоторое время их всех троих можно было бы найти на небольшом выступе-балконе, прямо над центральной частью громадного зала, где и происходило высокое дипломатическое действие. По дороге Бека ухитрился стянуть с тележки у зазевавшегося лакея-официанта поднос сладостей, и теперь они блаженствовали, лёжа у самой кромки – туда как раз падала тень от колонны – и слушали напыщенные речи расположившихся как раз под ними пьяных лордов.
Прав был Булин – пляски и телодвижения бесстыжих гномьих красавиц и в самом деле стоили того, чтобы на них посмотреть. Робин, краем глаза наблюдая за лежащей рядом с ним волшебницей, заметил, что щёки и шея той чуть-чуть порозовели – ага, не такая уж она была и бесчувственная! Впрочем, наверное утверждать это в неверном трепещущем свете факелов было нельзя. Граф как бы невзначай осторожно положил руку на плечо Глендавейн – та только посмотрела на него долгим взглядом, но не отодвинулась и ничего не сказала.
Да-а, жрать да пить они были горазды – и гномы, и тролли эти лесные! Хруст и треск стояли как в каменоломне, а булькало, как на водяной мельнице. У графа рот опять наполнился слюной, хотя он был совершенно сыт – уж очень всё это действо завораживало. На танцовщиц уже никто не обращал внимания; музыканты пытались было что-то там тренькать, но на них прикрикнули – не мешать! Особо усердствовали двое: рыхлый гном из Совета Плешивых, что было видно по абсолютно лысой голове, и троллий посол. Они полусидели-полулежали почти под беглецами, и было очень хорошо видно, как и чем они набивали свои утробы. Робин всегда думал, что тролли – это существа огромного роста и необычайной силы, но, похоже, в этом заблуждался. Был этот посол росту обыкновенного, даже чуть ниже обычного человеческого, правда, очень широк в плечах. Его ярко-рыжая шевелюра, о которую он то и дело вытирал сальные пальцы, торчала неопрятными вихрами. Опрокинув очередной кубок, он рыгнул и просипел:
– Ну что, Терин, сын Керина, доволен ли ты нашей сделкой? А то я видел, как ты кривился, когда грамоту (тут он похлопал себя по карману) подписывал, а?
– Что ж, Быр, уважаемый соплеменниками и пользующийся неограниченным доверием всего Верхнего мира, начистоту так начистоту:  да, недоволен! – хоть и почтительно, но с некоторым вызовом ответствовал Терин. – Да и чем тут быть довольным? – он вбулькал в себя содержимое объёмистой чаши. – Отменные клинки из коренного железа, кольчуги тысячекольцего плетения, посеребрённые шлемы небесного металла, покрытые искусной чеканкой  – и это лишь малая толика того, что мы даём вам – и за что? За пару корзинок сопревшей брюквы и несколько полусгнивших кривых стволов? Да, я недоволен!
Над столом повисло зловещее молчание, все головы повернулись к говорившему, тролли из посольства стали приподниматься, гномы же опасливо отодвинулись от своих, ставших вдруг чужими, собутыльников. В наступившей тишине Быр, пользующийся неограниченным доверием, с хрустом разгрыз кость и обманчиво дружелюбно сказал:
– Я правильно расслышал тебя, о Терин, сын Керина – это я насчёт прелой брюквы и гнилых брёвен? – тролли зароптали. – Или, может, за шумом дружеской пирушки я ослышался? Или за тебя говорило это вино, которое ты забыл упомянуть в счёте тех товаров, которыми мы платим за ваш ржавый хлам?
Тут уж зашумели гномы. Ведь это были не простые гномы, а сплошь члены Совета Плешивых, а значит, оскорбление было нанесено всему гномьему народу!
– …это неслыханно!.. как он смеет!.. ржавый хлам – это он про наш товар?!
– Тихо! – это поднялся со своего места Терин, сын Керина. – Тихо! Успокойтесь, уважаемые, успокойтесь и вы, наши желанные гости! Что говорить пустое, ведь договор уже скреплён нашими подписями и обратной силы не имеет. И учтите, дорогие гости, ни один клинок не может покинуть своих ножен в этом зале, ибо этот зал защищён могучей магией камня Пестроголовой Ящерицы, добытого у корней Материнской Жилы! – сказано это было потому, что многие тролли уже пытались выдернуть из ножен кинжалы – другого оружия за пиршественным столом не полагалось. При этом Терин веско показал большим пальцем вверх – там, мол, этот камень. Все сидящие за столом задрали головы. Сердце Робина остановилось – казалось, все глаза пирующих смотрели на него.
– Ну нет, дорогие мои, камня этого вам не увидать, – развеселился Терин, – но он здесь! – гном взмахнул рукой. – Садитесь, садитесь, – он сел сам и сказал, обращаясь только к Быру:
– Что вы, тролли, за народ, чуть что – сразу в драку? Ладно, достославный Быр, давай выпьем и продолжим нашу беседу. Признаться, мы оба наговорили лишнего, погорячились…
Робин перевёл дух, когда взгляды гномов и троллей снова вернулись к блюдам и кувшинам, и тут же проверил, как ходит в ножнах Истребитель Василисков. К его удовлетворению, никакого влияния на фамильный меч непобедимая каменная магия отчего-то не оказала, и он, успокоившись, вновь обратил всё своё внимание вниз.
– Мы народ простой, – отвечал, дёргая щекой, Быр. – Говорим, что думаем, и поверь, что если бы не твой этот камень, дело могло бы кончиться кровью.
– Ну вот ещё! – успокаивающим тоном перебил Терин. – Так уж сразу и кровью. Давай-ка лучше выпьем!
Они выпили, потом ещё, ещё и ещё. Постепенно к ним присоединились все присутствовавшие, и настороженная тишина вновь сменилась обычным шумом застолья.
Робин отполз от карниза и жестом велел спутникам придвинуться поближе. Когда три головы сдвинулись вместе, он еле слышно зашептал. Сначала две головы отрицательно помотались из стороны в сторону, потом одна кивнула, но вторая по-прежнему к услышанному относилась отрицательно – это была, конечно же, голова Глендавейн.
– Да ты что, не видишь, они ж на ножах! – шипел Робин. – Самой малости не хватает, чтоб началась заваруха!
– Как же она начнётся, – тоненько просвистел Бека, – если камень этот пёстрый…
– Как, как… Не знаю я пока, как. Но надо что-то придумать, сгниём же здесь! И учтите, это сегодня повезло, а вообще-то жареные поросята табунами здесь не бегают, сдохнем же с голоду!
Это был аргумент. В отличие от поверхности, здесь не было ни растительности, ни живности, следовательно, пропитание можно было добыть только воровством. А это прямой путь к разоблачению. Ну, раз сойдёт, ну, два раза – на третий или четвёртый обязательно поймают.
– Вот и придумай что-нибудь! – капризно оттопырив губу, сказала Глендавейн.
– Я думаю! – огрызнулся граф. Он на самом деле лихорадочно пытался что-то придумать, но в голову лезли только обрывки сказок, которые ему в далёком детстве рассказывала старая нянька, ну вроде того: мальчик исподтишка бросает камушком сначала в одного великана, потом в другого, те начинают ссориться и убивают друг друга… Робин горько усмехнулся – если бы всё было так просто, как в сказках!
Бека печально сказал:
– Да, со жратвой у нас будут большие проблемы.
– Это точно, – ответил тихий ехидный басок. – Жареные поросята тут не бегают, это уж поверьте мне.
Все просто оторопели и застыли, как кто был. После мгновений тишины Глендавейн спросила, хотя прекрасно знала ответ:
– Робин, это ты говорил?
– Нет.
– И не я, – добавил Бека.
– А кто? – совсем уже тупо брякнула Глендавейн.
– Я говорил.
На камне, в шагах двух от испуганных узников подземелья стал разгораться крошечный багровый огонёк. Около него стоял хорошо знакомый Робину «мячик» с ручками и ножками, но Глендавейн и Бека видели его впервые. Глендавейн по-женски ойкнула, правда, тут же зажав рот ладонью. Затянувшееся молчание нарушил мячик:
– Так что, граф, столкуемся?
Робин удивился: никто из спутников уж давно не  называл его графом, так что узнать про «графа» путём подслушивания было невозможно, и потом – о чём толковать?
– Ты, граф, думай побыстрей, что ли, а то нам тут несподручно обретаться!
Робин подумал и сказал:
– О чём толковать будем?
– Понравился ты мне, граф, – ответил мячик. – И ночью, когда не полез к нашему священному огню, и раньше, когда ехали – пожалел ты нас…
Граф лихорадочно соображал – выходит, что ночью этот видел его, только вида не подал. А когда это он пожалел этих уродцев? Робин вспомнил только, что когда они, уже в сумерках, подъезжали к месту ночлега, под копытами лошадей стали раздаваться странные хлопающие звуки, и он полувсерьёз-полувшутку посоветовал попутчикам поменьше давить лягушек.
– Послушай, уважаемый, как мне прикажешь тебя называть? – спросил он. – А то без имени и поговорить не получится.
Кругляш приосанился:
– Называй меня, как все называют: велемогуч… – тут он осёкся и подозрительно спросил. – А смеяться не будете?
– Не будем, не будем, – шёпотом заверила Глендавейн.
– Да что вы всё шепчете? Эти ж пьяницы так орут, что и друг друга не слышат!.. А зовут меня велемогучий Тартак, Сокрушитель Утёсов и Копатель Самых Больших Пещер, и я вождь моего несчастного племени… Но всё должно измениться! Мы можем помочь друг другу, и всё станет на свои места! Озеро справедливости перестанет покрываться рябью бесчестия, пущенной неугодным миру колдовством Цудуляра Мерзкого – пусть родится он ещё сто раз и сто раз умрёт мучительной смертью!
Робин помолчал: очень уж страстно всё это произнёс Тартак, так сразу и не ответишь, потом всё же осторожно начал:
– Я смотрю, у тебя с этим… с Цудуляром, отношения не очень хорошие?
Тартак аж взвился. Он подпрыгнул на целый локоть – для человека это было всё равно, что с места запрыгнуть в окно третьего этажа – и, выпучив маленькие глазки и брызгая слюной, стал рассказывать – вернее, выкрикивать – обиду своего племени. На словах «…и только подумать – он запретил нам есть жастах!» скучающий Робин вежливо прервал Велемогучего:
– Мы почти всё поняли, уважаемый Тартак, одного мы не поняли – чем мы можем помочь друг другу?
– А разве я не говорил? Вот так всегда: только проклятого Цудуляра помянешь – сразу всё из головы вон! Поверишь, граф, глаза застит от бессильной злобы!
– И всё-таки?
– Да-да, сейчас. Предлагается обмен. – Тартак глянул прямо в глаза Робину. – А обмен такой…
– Я предупреждаю, Велемогучий, – вмешался Бека, – у нас ничего нет, ну совсем ничего, – он сокрушённо развёл руками.
– Ладно, что ходить вокруг да около! Значит, так: ты, граф, мне Радабаст (когда Тартак начал говорить это слово, Робин вздрогнул – будто тень созвучного Радрадрабена на мгновение накрыла его) – Ты мне Радабаст, а я помогаю вам выбраться наверх, к солнышку. Соскучились, небось, по солнышку-то?
– Но у меня нет никакого Радабаста! – с отчаянием воскликнул граф. – Я даже не знаю, что это такое!
– А я тебе объясню, – спокойно сказал Тартак. – Когда Цудуляр покидал эти места…

Когда Цудуляр покидал эти места, наворотив столько мерзких дел, что и сам в них запутался (ну зачем ему, спрашивается, сдался этот город-ловушка?), он, следуя обязательным правилам, записанным во всех учебниках магии, дал каждой жертве своего чародейства шанс выкрутиться. Что он пообещал птицам, у которых вместо крыльев теперь росли ослиные хвосты, а вместо клюва – хобот («не видал? Обхохочешься!») и паукам, которые стали строгими вегетарианцами, но зато величиной с добрую собаку – что он обещал им и многим иным жертвам, Тартак не знал. Его же многострадальному племени сказано было так:
– …и явится герой, и имя его будет начинаться с буквы  Г, и коснётся он Радабаста, и Радабаст оживёт, и коснётся он его второй раз, и Радабаст воссияет, а третий раз ему Радабаста касаться не надо, иначе оторвёт герою на букву Г руки по самые плечи. А самое главное – когда сияние изольётся из Радабаста, под этот неземной свет должен попасть самый уважаемый сородичами представитель племени горных троллей. Как только хотя бы искорка волшебного света падёт на него – разрушится могучее заклятие, лопнут оковы чародейства, и горные тролли обретут свой прежний облик!
Всё это Тартак выпалил единым духом, ни разу не запнувшись.
Повисло торжественно-тоскливое молчание, какое случается иногда на похоронах.
– Ну что, по рукам? Герой имеется, – Тартак легонько поклонился в сторону Робина, – Радабаст тоже недалеко. Самый уважаемый горный тролль – вот он я. Ну, и на всякий случай я привёл с собой всё племя. Чего тянуть?
– Погоди, Тартак, погоди, тут что-то не так: во-первых, я не на букву Г, и не герой совсем, второе – пока не узнаю, что за Радабаст такой, и не подумаю его касаться, в третьих…
– Как так не на букву Г?! Тебя разве не Граф зовут? – тревожно перебил Тартак.
– Конечно, нет! Робин меня зовут, Робин Айтер – видишь, и здесь ни одной буквы Г нету, а граф – это… Ну, как тебе объяснить… Звание такое, вот как у тебя – велемогучий.
– Да ты что? Ты шутишь, или… – на Тартака жалко было смотреть, такой он стал маленький и несчастный. Глендавейн неожиданно подалась к нему и ласково погладила беднягу. Тартак всхлипнул:
– Последняя ведь надежда была! Последняя…
Из щелей в камнях и всяких трещин стали вылезать соплеменники Тартака, и скоро Велемогучего и Глендавейн окружал шевелящийся ковёр из маленьких троллей.
Глендавейн распрямилась и неожиданно сказала:
– А ведь меня зовут Глендавейн.
– А меня – Бека, – радостно представился Бека.
Робин сразу понял, что хотела сказать волшебница, а вот Тартак не сообразил:
– Очень приятно, добрая женщина. Твоя доброта и участие – единственное утешение сейчас…
– Да ты не понял! Я начинаюсь на букву Г!
– Эх, что толку! Есть, правда, и другая часть освобождающего предсказания, и там говорится о девственнице, но ей должно быть не менее трёхсот лет… Где ж найдёшь такую? Сейчас и среди пятнадцатилетних… А, что говорить пустое!
– Триста девятнадцать подойдёт? – небрежно спросила Глендавейн.
– Триста девятнадцать чего? – видно, расстройство сказалось на умственных способностях Тартака, если таковые вообще были. Бека и Робин также изумлённо воззрились на неё. – Постой, ты хочешь сказать, что тебе триста девятнадцать лет? Тогда ты, должно быть, великая волшебница! Впрочем, я тебе не верю.
– Как знаешь, Тартак, уговаривать тебя я не собираюсь.
Тартак забеспокоился:
– Хорошо, хорошо, можно попробовать, хуже не будет.
Робин сказал:
– Глендавейн, не смей! Откуда мы знаем, что это за Радабаст? Ты ж слышала: коснёшься – оживёт. А вдруг это собака какая-нибудь кусачая? Потрогаешь, а она тяп – и нет пальца. Или ноги.
– Какая собака? – оскорбился Тартак. – Ты ещё скажи – корова! Собака, понимаешь… Не собака, не корова и не крокодил, а камень, который наши предки добыли у корней Материнской Жилы ещё в Начале Времени по прямому указанию бога, Которого Нет. Радабастом назван, потому что красивый очень, ведь недаром на Незнаемом языке Радабаст означает «печень Предвечного». А мерзкие гномы, – опять распаляясь, повысил голос Тартак, – нагло, в глаза врут всем, что это они нашли этот камень, мало того, называют его камнем Пестроголовой Ящерицы – тьфу!
– Если камень – как же он оживёт? – поинтересовался Бека.
– Оживёт, оживёт, – неопределённо ответил тролль. – Видно было, что он и сам не очень-то представляет, как этот Радабаст оживает. – А ты и вправду… э-э-э… девственница? А то ведь руки по самые уши…
Глендавейн гордо выпрямилась и так посмотрела на зарвавшегося тролля, что тот съёжился и забормотал что-то вроде «…мы приличия помним… извиняюсь, конечно… знать надо… мало девственниц, ох как мало…». Бормотание становилось всё тише и, наконец, затихло совсем. Тартак робко поднял глаза и неуверенно сказал:
– Ну так что, попробуем?
Глендавейн кивнула, а Бека сказал:
– Попробовать мы, конечно, попробуем, только вот хотелось бы узнать о вашей части договора. Неопределённо всё как-то: на солнышко, наверх… А как?!
Тартак всплеснул короткими ручками:
– Он ещё спрашивает – как! Неужели непонятно: как только мы обретём прежний облик, мы вышвырнем…


Звено семнадцатое

– Я тебе уже который раз повторяю, лысый ты пень, что наверху кто-то разговаривает! – лающий рык Быра, пользующегося уважением, прорезал ровный гул застолья. – Что ты мне своё «не может быть» тычешь? Я пока ещё не глухой!
– Но, уважаемый Быр, этого действительно не может быть, ведь там, наверху, находится священная пещера, которую мы, гномы, бережём и охраняем пуще жизни! Туда разрешено входить только членам Совета Плешивых, да и то только избранным, как я, например…
– Вот если ты такой избранный – сходи и посмотри, кто это там болтает! Думаю, будешь приятно удивлён, ха-ха!
Наверху же, в священной пещере, было не до смеха. Только Глендавейн сохранила хладнокровие: она наклонилась, взяла Тартака на руки и сказала:
– Куда идти?
Тот сипел что-то без голоса и показывал пальцем. Идти и в самом деле было два шага, к огромному сталактиту, свисавшему с высокого потолка. Робин покачал головой: да, вот это камень, Радабаст так Радабаст.
Но всё оказалось сложнее. Хитрые гномы («извращенцы», как выразился Тартак) замуровали Радабаст в сталактит. Пресловутый Радабаст оказался невзрачным чёрным камешком, еле видным сквозь мутные натёки – и то лишь, когда тролли подсветили сталактит своими крохотными огоньками. Надо было спешить: внизу раздавалось всё больше встревоженных голосов, и Робин не задумываясь шарахнул Истребителем по желтоватой кривой висюлине. Метил он чуть выше чёрного пятнышка Радабаста, и гигантская сосулька как-то легко отделилась и с грохотом упала на неровный каменный пол, разбившись на сотни мелких кусочков. Снизу последовал взрыв криков, кто-то надсадно заорал «стража! стража!».
Робин, Бека и Глендавейн присели на корточки и в тусклом свете багровых огоньков стали лихорадочно шарить по полу в поисках проклятого камня. Тролли тоже шуршали будь здоров, и это понятно – если путешественников в случае неудачи ждала всего лишь смерть, то для троллей это означало полную катастрофу всего народа, крах всех надежд.
Камень нашла, конечно же, Глендавейн. Она ойкнула и воскликнула:
– Тут что-то шевелится!
Тартак немедленно подскочил к ней и истерически крикнул:
– Теперь отпусти и прикоснись ещё раз!
Наверное, она так и сделала, потому что священная пещера стала наполняться белым светом, который с каждым мигом становился всё ярче. Тартак уже стоял на камне, воздев руки к пылающему шару, который держала в руке Глендавейн.
И – ничего.
Робин скрипнул зубами и огляделся, выбирая место для боя – всё ближе слышался топот и бряцание доспехов. Радабаст зашипел, и стало больно глазам – так ярко полыхнуло. Полыхнуло – и погасло. Наступила кромешная тьма, даже тролльих огоньков не было.
Потом кто-то наступил Робину на ногу. Тяжело наступил, весомо. Граф протянул руку и наткнулся на что-то твёрдое и мохнатое. Сердце ёкнуло, и он спросил:
– Кто здесь?
Голос в ответ проревел, как огромная труба:
– Здесь я, Велемогучий Тартак, Сокрушитель Утёсов и Копатель Самых Больших Пещер, и пусть теперь кто-нибудь попробует посмеяться!
В этот момент пещера озарилась неровным светом факелов. Лучше бы гномья стража оставалась где была, мирно попивая пиво и лениво швыряя кости. Один миг тишины – и грянул визг, полный ужаса и предчувствия расплаты:
– Они вернулись!!!
Да, они вернулись: всё пространство священной пещеры было заполнено стоявшими плечом к плечу существами огромного роста (два Робина – и то мало), поросшими жёсткой бурой шерстью, со столбообразными ногами и руками, похожими скорее на звериные лапы.
Гномы, побросав факелы, опрометью бросились вон, залязгало, как будто опрокинулась телега с кастрюлями – кто-то кубарем летел вниз по лестнице.
– Горные тролли! Горные тролли! Они вернулись! – чей-то отчаянный тонкий крик впивался в ухо вязальной спицей.
Тартак поднял руку-лапу и обратился к соплеменникам с речью – видимо, изменившиеся размеры никак не повлияли на его ораторскую страсть:
– Горные тролли! Настал час – и свершилось! Исполнилось предначертанное, хотя я до последнего мига не был уверен, что Цудуляр сказал правду – да рассыплются прахом его подагрические кости! Свершилось, и мы обрели свой прежний облик. Теперь дело за малым: истребить гнусных гномов, выбросить их омерзительные трупы и проветрить наши пещеры от их смрадного дыхания!
Похоже, такая программа пришлась по душе затомившемуся племени, и тролли дружно взревели:
– Веди нас, Тартак! Веди, Велемогучий! Накипело!
– Но! Но сначала возблагодарим нашу спасительницу, несравненную Глендавейн!
Вот те и раз, подумал Робин, а мы, значит, с Бекой уже ничего и не стоим? А как распинался – понравился, дескать, ты мне, граф!.. Сволочь двуличная. А кстати, где Глендавейн, где Бека?
– Глендавейн, Бека, вы где?
– Здесь я, – в один голос сказали оба.
Произошло шевеление в рядах троллей, и вот уже они стояли рядом: Робин, Бека и Глендавейн. Волшебница тут же шагнула вперёд и потребовала:
– Велемогучий Тартак и все вы, славные горные тролли! Награда за мои дела известна: Тартак обещал вывести нас наверх. Если же вы снабдите нас пищей и оружием, мы будем благодарны вам сверх меры.
– О чём разговор?! Только вот, пока то да сё – гномы разбегутся, попрячутся, как тараканы, ищи их потом…
– И всё-таки, Сокрушитель Утёсов, давай сначала выполним наш уговор, а потом уж вы займётесь своими важными, но могущими немного подождать, делами…
Робин, едва Глендавейн открыла рот, сразу понял, к чему она клонит: девушка просто хотела дать гномам время на драп, с чем, кстати говоря, он был совершенно не согласен – надо, надо было поставить на место зарвавшихся коротышек! Хотя и резни, которую намеревался учинить Тартак со товарищи, тоже не хотелось.
А внизу, по пещерам, коридорам, переходам катилась мутная волна паники, захлёстывая всё новых жертв…

Вот так они и оказались наверху, нагруженные припасами, бесцеремонно собранными Бекой прямо с покинутого пиршественного стола.


Звено восемнадцатое

Ночь прошла удивительно спокойно. Глендавейн ухитрилась наложить какие-то охранные чары, и впервые за последние дни путники смогли выспаться, не изнуряя себя сторожевым бдением. Даже проснувшись, они не спешили вставать: свежесть росистого утра заставляла плотнее укутываться в дорожные плащи.
– А в Арафее сейчас хорошо, – мечтательно прикрыв глаза, протянул Бека. – Ветер с моря, солёный, тёплый. Рыбой пахнет. Там как раз сезон, рыбу коптят… Знаете, что такое настоящая копчёная гнилоспинка?! – оживившись и приподнявшись на локте, спросил он.
– Нет, – не открывая глаз, отрицательно мотнул головой Робин. – Название, конечно, не очень, а так… Должно быть, с пивом хороша, а?
– И пиво там варят… особое. Такое пиво! – Бека закатил глаза, всем видом показывая, что качество напитка выше всяких похвал. – Бывало, прихватишь бочоночек – так, небольшой такой, холодный ещё, из погреба – да рыбки, да на целый день в скалы. Там ведь скалы над морем, солнце печёт, а с гор ветер прохладный, цветы качаются. А пахнут! И видно далеко-далеко…
– И паруса над морем, – в тон ему задумчиво протянул Робин. – Да, хорошо…
– А где она, твоя Арафея? – покусывая травинку, спросила Глендавейн.
Бека улыбнулся.
– Есть, видите ли, такой остров – Худ. Так вот, сам-то Худ и город Худ знают все, – пояснил он, – а вот про Арафею почему-то никто и слыхом не слыхал. Там всего-то полдня пути от Худа на доброй лошади. Хорошо в Арафее… Солнце, море чистое-чистое. Облака над морем такие… Ну, как замки волшебные! Виноградники, сады персиковые, и сама земля ласковая, кажется, держит тебя в ладонях, баюкает, а ты глаза закроешь, лежишь и слушаешь, как море плещет…
– Ничего, Бека, – утешил его Робин. – Вернёшься ты ещё в свою Арафею. У тебя там кто-нибудь остался?
– Никого у меня нет, ни в Арафее, ни в другом месте, – потух Бека. – Так что не вернусь, не ждут меня там. А, может и ждут, да не затем, чтобы... Короче, возвращаться мне некуда, – он горько усмехнулся, покрутил головой, отгоняя какие-то свои воспоминания, и глубоко вздохнул.
– Ладно, – решил Робин. – Забудь. Раз не хочешь в Арафею, поедем ко мне. У меня тоже виноградники есть. И Глендавейн возьмём. Поедешь, Вейни?
– Поеду, – после паузы ответила волшебница. – Мне всё равно, куда ехать.
– Ты расскажи про себя, – попросил Бека. – А то вон сколько уже вместе, а мы толком про тебя ничего и не знаем. Только то, что папа твой – колдун. А родилась где, выросла? Как-то получилось, что тебя и не расспросили, когда первый раз встретили.
– Я не хотела, чтобы расспрашивали, – тряхнула волосами девушка. – Потому и не расспросили.
– А-а… А теперь, значит, не против?
– Теперь не против.
– Тогда давай.
– Мне, правда, особо и рассказывать нечего… Ну, представьте себе каменную равнину. Везде лёд. Никаких деревьев, никаких цветов. Ветер холодный, снежинки колючие, мороз. И по всей этой равнине натыкано каменных утёсов – вот прямо из земли ни с того ни с сего торчит такой, под самые облака, а на вершине замок. Представили?
– Да уж… – протянул Робин. – Безрадостная картинка, прямо скажем.
– Безрадостная, – согласилась Глендавейн. – А только настоящему магу радость, считается, без надобности. Ну, я, пока маленькой была, и не понимала даже, где я, собственно, живу. А вот когда подросла да в папин шар хрустальный подглядывать начала, тут и обомлела – сколько, оказывается, на земле всяких мест красивых, а мы в этакой дыре прозябаем! И ладно бы ещё переселиться куда получше возможности не было – так нет, отец и слышать не хотел! Он, видите ли, старожил…
– А сколько тебе лет, если не секрет, конечно?
– Не секрет, – засмеялась Глендавейн. – Триста девятнадцать. Я уже говорила.
– Что?! Да быть такого не может! Брось заливать-то! – не поверил Бека.
– Что-то по тебе не заметно, – поддержал его и Робин, с сомнением глядя на девушку. – Может, просто девятнадцать?
– А это уж считайте, как хотите, – развела та руками. – Меня папа усыплял на триста лет. У волшебников всегда так полагается. Что уж он там в меня в это время вдалбливал, не знаю, мне даже и снов никаких не снилось. Когда проснулась, ничего не почувствовала, какая была, такой и осталась.
– Чудеса… А мать помнишь?
– Нет, не помню. И отец о ней никогда не говорил. Он ведь такой – если упрётся, двух слов не вытянешь…
Глендавейн замолчала и закрыла глаза, уйдя в воспоминания. Робин потянулся и со вздохом перевернулся на живот. Как ни хорошо было лежать вот так, лениво болтая и бессмысленно глядя в небо, пора было приниматься за насущные проблемы. Из-за насыщенности и сумасбродности последних дней мысли о возвращении в Айтер как-то потеряли остроту и отошли было на второй план, но теперь, когда основные препятствия – как он надеялся – остались позади, вновь перед его мысленным взором предстали родные дубравы и вересковые пустоши. Да, Радрадрабен, будь он неладен…
Хорошо ещё, что они вышли к реке. Теперь, без лошадей, путешествие через лесную чащу грозило стать очень медленным, а широкая лента воды, неторопливая, но верная, должна была решить проблему и взять на себя заботу об их передвижении. И о пропитании, кстати, тоже. Насчёт рыбы – это уж как получится, но раков Робин с Бекой наловили вчера великое множество. Да и люди охотнее селятся по берегам. Должны же им когда-нибудь попасться люди?
Граф поднялся и подошёл к плоту. Как они ни старались, но сооружение это оказалось неуклюжим, тяжёлым и ненадёжным: в самом деле, если верёвок нет, то лианы – замена очень сомнительная. Хорошо хоть, что не нужно было валить сами деревья: к берегу откуда-то с верховьев течение пригнало множество поваленных бурей стволов, и следовало лишь очистить их от лишних веток да кое-как подогнать по размеру. Истребитель Василисков для такой работы годился слабо, но в конце концов дело было сделано. Сверху настелили веток, увенчали всё это копной травы – и получилось нечто невообразимо смешное, неряшливое, но для отдыха и созерцательного возлежания весьма удобное. Привявшая за ночь трава пахла свежим сеном, река манила голубой свежестью, утро было лучезарным и мягким – превосходное начало для водного похода!
Умывшись (Великие боги! Как вчера они плескались в реке после пыльных подземелий!) и позавтракав остатками раков, путники взошли на свой импровизированный ковчег, и Робин оттолкнулся от берега специально заготовленным шестом. Великое плавание по неведомой реке началось.
Солнце светило ласково и весело, перемигиваясь искорками по речной ряби. Река подхватила плот и бережно, но непреодолимо вытягивала его на фарватер, ближе к середине. Робин подумал, что неплохо было бы поднять парус, но парус сделать было не из чего, и он эту мысль тут же и отбросил, сам удивляясь овладевшему им умиротворению.
Они никак не могли преодолеть свою вялость и некую благодушную апатию, хотя Робин и понимал, что расслабляться, в общем-то, не следует: огромная неизвестная река запросто могла преподнести неприятный сюрприз в виде, скажем, неожиданного водопада или стаи каких-нибудь излишне общительных крокодилов. А после того, чего он насмотрелся за последнее время, граф вполне допускал, что тут могли водиться не то что крокодилы, но и водяные драконы.
Насчёт этого их в своё время лично просветил представитель драконьего племени, приколдованный к своему дурацкому посту. Оказалось, что драконы бывают четырёх видов: земляные (конечно, самые главные!), воздушные, или небесные, огненные (исключительно редкие) и водяные. Каждая стихия имела особую разновидность. Робин от души надеялся, что водяная порода также не очень многочисленна. К счастью, пока вокруг наблюдалось лишь вполне умеренное количество лягушек, а от кровожадных речных хищников слегка пострадал только Бека, к лодыжке которого присосалась было здоровенная красно-жёлтая пиявка.
Ну, драконы там или не драконы, а неприятности начались гораздо раньше, чем того бы хотелось.
– Бендик! – вдруг воскликнул Бека, радостно тыкая пальцем куда-то вбок. – Глядите! Бендик! Вон, голова из воды торчит! Да нет, дальше, дальше! Эй, Бендик! Бе-е-ендик!!!
– А вон ещё голова, – сказала Глендавейн, показывая совершенно в другую сторону. – И ещё две. Даже три! И ещё! Нет, это не Бендик…
Робин уже энергично буровил воду корявым самодельным веслом, на всякий случай стремясь к берегу: кто его знает, что это за головы – может, это чудовище такое многоголовое; сидит себе под водой, выставя черепушки, а стоит подплыть – и… Как говорится, пуганая ворона куста боится, да к тому же на суше он чувствовал себя куда уверенней.
Однако ему тут же пришлось изменить своё мнение: вокруг плота, то и дело всплёскивая по воде, вдруг посыпались стрелы. Даже и не вокруг плота – плот, по всей видимости, не был их целью – а целью были как раз показывающиеся из воды головы. Стрелы же, что случайно залетали на плот, являлись вот именно случайными: стрелявшие, видимо, отнюдь не были снайперами. Поэтому водные существа – бендики или не бендики, кто их там разберёт – не потерпев никакого урона канули в речную глубь. Сам собой затих и обстрел.
Граф взглянул на берег.
У кромки воды выстроился неровной шеренгой отряд лучников в ярко-зелёных нарядах. Кроме луков вооружены они были короткими, но увесистыми дубинами. Сами воины не производили впечатление грозной боевой силы, как бы ни старались они соответствовать именно такому образу. То ли напыщенная франтоватость, то ли некая картинность поз мешала воспринимать их всерьёз. Впрочем, разбираться в ощущениях было некогда. Да и было их, лучников, стоявших молча и угрюмо, всё-таки многовато.
– Эй, вы! К берегу! – скомандовал выступивший вперёд толстяк с пышным пером на шляпе. Был его голос каким-то неубедительным, как будто бы сам он сомневался в том, что приказывал.
Раздавшаяся команда явно запоздала. Плот и так уже соединёнными усилиями Робина и Беки ткнулся в прибрежный песок.
Граф, разогнувшись, в упор посмотрел в глаза командиру отряда. То, что это начальник, было ясно с первого взгляда: завидному обилию золотых тесёмочек, блестящих галунов и всевозможных украшений позавидовала бы любая красавица на осеннем балу в Айтере.
– Кто такие? – важно задрав подбородок, вопросил начальник.
И опять голос подвёл его: ну не было в нём, в голосе этом, столь необходимых ледяных командных интонаций! Скорее его томный баритон подошёл бы записному дамскому угоднику, пытающемуся охмурить невинную юную деву, впервые выведенную родителями в высший свет.
– Путешественники, – сдержанно ответил граф. – А вы кто?
– Здесь вопросы задаю я! Отвечай немедленно!
– Вот как? – хмыкнул Робин. – На что именно отвечать? Что-то я не слышал вопроса.
– Мы мирные путники, – встрял Бека, – добропорядочные и уважаемые люди, путешествуем по своим надобностям и…
– И никому до этого нет никакого дела! – резко прервала его Глендавейн. Она с величием королевы стояла на середине плота. На груди её при каждом покачивании волн вспыхивал травяно-зелёный, оправленный в серебро камень. Робин был уверен, что мгновением раньше никакого украшения на ней не было.
– Лесная леди! – широко раскрыв глаза, изумлённо вскричал толстяк. Граф со злорадным удовлетворением заметил, что среди воинов произошло непроизвольное шевеление, и тут же подыграл волшебнице, галантно и почтительно предложив руку. Глендавейн царственно кивнула и сошла на берег, опёршись на неё, но даже не взглянув при этом на Робина. Бека вогнал шест в дно, зафиксировав плот, и также присоединился к своим спутникам.
– Боги! Боги мои! – закудахтал начальник отряда, суетясь и махая руками, чтобы лучники немедленно расступились и дали дорогу. – Что видят мои глаза?! Лесная Леди – на воде?! Немыслимо! Непостижимо! Я безмерно счастлив, что оказался поблизости… Что своими слабыми силами способствовал освобождению… Что…
– Довольно слов, – ледяным тоном оборвала его Глендавейн. – Отправляйтесь и приготовьте всё для торжественной встречи. Немедленно.
– Невозможно, леди! – вскричал толстяк. – Они могут вернуться! А в округе, кроме моего отряда, никого нет! Окажите мне великую честь сопровождать вас…
– Кажется, вы намерены со мной спорить?! – надменно прервала его волшебница. – Мои повеления должны исполняться, а не обсуждаться! К тому же, я сама могу позаботиться о себе.
– Но как же…
– Вы что, намерены получить на уста печать вечного молчания?!
– О, пощадите, леди! Нет!
– Убирайтесь! Делайте, что вам приказано! Ну?!
Начальник отряда сник, как пузырь, из которого выпустили воздух, сделался как-то ниже ростом и, молча и почтительно отсалютовав Глендавейн, повел стрелков прямо в чащу. Никто из них не смел даже оглянуться, но всё равно волшебница стояла, повелительно вскинув руку, до тех пор, пока последний лучник не исчез среди густого подлеска. Тогда она провела ладонью по лицу и села на песок.
– Что за представление ты разыграла? – спросил Робин. – Кто это – Лесная Леди?
– А этот зелёный камушек? – поддакнул Бека. – Красивый такой. Это что за штука такая? Дорого стоит, наверно!
– Да нет у меня никакого камня, – отмахнулась Глендавейн, и Робин, взглянув на неё, убедился: действительно, нет. – Нет камня, и никогда не было. Так, небольшая иллюзия… Это ведь лесуны, самый бестолковый народ из всех эльфов. Я в папиной книге читала. А Лесные Леди – это у них так духи-покровители называются. Что-то наподобие живых тотемов. Им положено носить всё зелёное и иметь при себе изумруд-талисман. Кстати, хорошо было бы такой достать – большой силы вещица! А больше я о них ничего не знаю.
– А, вот как… Так ведь ты не в зелёном, – захлопал глазами Бека.
– Ну, а им показалось, что в зелёном, – скромно сказала Глендавейн.
– Ловко ты их спровадила, – признал Робин. – Ну ладно, эльфы или не эльфы, а ушли – и ладно. Надолго ли только, интересно? Будем надеяться, что так уж сразу они оттуда, куда ушли, не вернутся… Теперь опять поплывём, или как? Что-то мне те давешние головы не нравятся. Но эльфы не нравятся ещё больше.
– Дикий народ, – в сердцах плюнул Бека. – Что за дурацкая манера: чуть что – и стрелять! Вдруг бы попали?! А головы… Может, нам лучше вдоль бережка пешочком прогуляться? Быстренько-быстренько так.
– От эльфов на земле не уйдёшь, – уронила волшебница.
– Тогда нечего и думать, – решил граф. – Плывём дальше. В случае чего – на другой берег!


Звено девятнадцатое

Против ожидания, больше никаких эльфов и выныривающих из воды подозрительных голов они не встречали. Целых два дня река безмятежно несла плот, огибая громадный горный массив по широкой дуге. Таким образом, к исходу второго дня они оказались почти на том же месте, где повстречали столь негостеприимный приём, только с противоположной от гор стороны. Могучая река делала в этом месте обширную петлю, что в общем-то Робину совершенно не нравилось: эльфы там или не эльфы, а он предпочёл бы держаться от них подальше. Надоели ему все эти непредсказуемые мифические личности. Лучше всего было бы сейчас приплыть в какую-никакую деревушку, самую обычную, человеческую, разузнать у жителей дорогу к ближайшему порту – а ещё лучше, нанять проводника – и, наплевав на всякие там приключения, добираться до дома самым обычным и простым порядком.
Казалось, судьба идёт им в этом навстречу: как раз перед вечерней зорькой им повстречались рыбаки, два брата-близнеца. Звали их Пенчо и Луй. Плот их был не в пример больше и удобнее: толстые, гладко оструганные доски покоились на больших выдолбленных колодах, образуя нечто вроде катамарана, а высокий треугольный парус обеспечивал всему сооружению вполне приемлемую скорость. Пойманную рыбу они вялили и складывали на своеобразном прицепе – таком же катамаране, только без хозяйственных надстроек. Пенчо и Луй, проведя на реке уже три недели и хорошенько запасшись рыбным товаром, теперь возвращались домой. М;ста на плоту у братьев вполне хватало, и они радушно предложили переселиться к ним:
– Чего вам ютиться на этаком-то безобразии?! Айда к нам! Через три дня будем дома. Хлебца уж как-нибудь на всех хватит… А вы, кстати, речному народу присягали?
– Чего?! – отозвался Бека. – Какому-такому речному народу?
Последовала немая сцена: путешественники с недоумением пялились на братьев, пришедших в неописуемый ужас, когда выяснилось, что они не только плывут без присяги, но даже не знают, что вторглись в пределы заповедной русалочьей акватории.
– Щас, – деловито замахал руками Пенчо (а может, Луй – различить братьев было практически невозможно: одинаковые лица, одинаковые куртки, штаны и сапоги, даже голоса были схожи), – щас, обделаем всё в лучшем виде. Без присяги на реке нельзя!
– Никак невозможно, – подтвердил Луй (а может, Пенчо). – Без присяги на реке в два счёта утопнешь.
– Не стану я никому присягать! – категорически отказался граф. – Ещё чего не хватало!
– Тише, тише! – округлив глаза, зашептали рыбаки. – Услышат! Услышат и утопят!
– Да и не присяга это, а так, белиберда какая-то, но так у них полагается! – тихонько пояснил один из братьев.
– Так у них заведено! – эхом откликнулся другой. – Да вы не смотрите так, здесь эта морока каждый раз, все давно привыкли, никто уж и внимания не обращает!
Пенчо уже достал из мешка краюху хлеба и положил на край плота.
– Сейчас, – ухмыльнулся он. – Замрите!
Недоумевающие Робин, Глендавейн и Бека некоторое время сидели, не шевелясь, и только вопросительно поглядывали на Пенчо, который  украдкой делал им успокаивающие знаки: терпение, дескать, сейчас всё будет.
И они дождались-таки: из воды высунулась бледная тонкая рука, и только-только вознамерилась было сцапать приманку, как Пенчо мгновенно схватил её за запястье и, сильно дёрнув, с плеском втащил на плот перепуганную миловидную русалку.
– Вот! – победно заключил он. – В аккурат то, что надо. Что, не видали, что ли, никогда?
– Не видали, – подтвердил Бека.
Русалка была самая обыкновенная, какой ей и полагалось быть по всем канонам: маленькая тугая грудь, буро-зелёные волосы, похожие на комок водорослей, изящные точёные ручки. Ниже пояса тело покрывала рыбья чешуя, а оканчивалось это мокрое создание вполне рыбьим хвостом, только расположенным не вертикально, а по горизонтали – как у дельфина.
– Теперь повторяйте за мной, – скомандовал Пенчо. – Рыу бини е, рагун кальманаву ках… Ну?
– Рыу бини е… э-э-э… Рагун… Каль… Как там дальше?
– Кальманаву ках.
– Кальманаву ках… А что это значит?
– Да кто его знает. Это для них оно значит!
– Что-то вроде «вода – это свет жизни, а от земли я отрекаюсь отныне и навсегда», – подсказала Глендавейн. – Только правильно не «кальманаву», а «кааль’манна-ву».
– Может, и так, – согласился рыбак. – Нам без разницы. Да и они, бестии эти, тоже особо не возражают… Так, присяга принята, теперь плывём спокойно. Ну, пошла в воду! Пошла, пошла!
Пенчо звонко хлопнул русалку по чешуйчатой попке и пинком отправил за борт. Луй подобрал хлебный кусок, понюхал его и, неодобрительно покачав головой, выбросил следом:
– Эх, не углядели, жаль. Слизью успела вывозить. Воняет.
– Не обидится? – спросил Робин. – Может, попочтительней надо?
– Не надо, – махнул рукой Луй. – Они, рыбоеды эти, тупые до безобразия. Правда, только когда поодиночке. Собери их с десяток – и куда что девается! Палец в рот не клади. Жульё страшное. А уж ежели стаей соберутся да займутся магией своей – пиши пропало. Тут уж на пути не попадайся!
– И ещё одно, – сказал Пенчо. – В воду чур не плевать. Не говоря уж про другое… С этим у них строго. Если кому что нужно – милости прошу на берег.
– А на берегу, – вмешался Бека, – никому присягать не надо?
– А как же! – откликнулся Луй. – Обязательно даже. Ельфам. Всё честь по чести: пропади, мол, она пропадом, эта река, со всеми её обитателями… Тут, правда, обыкновенными словами можно, лесуны по-нашему хорошо разумеют.
– А как же потом снова на реку?
– Как, как… Вы ж видали. Ловишь русалку – и «кальманаву»…
– И всё?
– И всё. А чего ещё надо? Сколько раз на воду – столько и «кальманаву». Очень даже просто.
– А если на берег надо, а кругом русалки? – поинтересовался ушлый Бека. – А на берегу, скажем, те же самые эльфы. Как они, спокойно к этому относятся?
– Какое там спокойно! Если всерьёз сойдутся – тут такое начинается! Так что не бывает, что они рядышком. У них, понимаешь, вражда. Спокон веку, сколь люди помнят, война идёт. Лесуны из луков, а водяным такое несподручно, они больше магией действуют. Тоже, скажу вам, не подарок. Ну, знающий человек, понятно, промеж них нипочём не сунется. Себе дороже.
Теперь становилась понятной откровенная враждебность, выказанная эльфийским отрядом: ну конечно, чужаки, приплыли по воде, да ещё и без присяги – явные враги!
Пока же ни «ельфов», ни русалок видно не было. Словно вымерла великая река, называвшаяся, кстати, как охотно сообщил Луй, Мутной. Что было вполне оправдано: воистину немалое количество мути несла Мутная в своих непрозрачных водах!
На ночлег они устроились, причалив к берегу. Ночью дальше плыть было опасно: из-за близости океана здесь уже чувствовалось его влияние, и предстоящий участок был судоходен только во время прилива, да и то из-за порогов требовалось держать ухо востро. В отлив же штурмовать пороги рисковали лишь редкие смельчаки – и для этого требовались очень веские основания. Как заявили в один голос братья, следовало дожидаться света.
Робин, Бека и Глендавейн устроились на ворохе свежей травы. Волшебница ещё вчера сделала так, что назойливые прежде комары неожиданно потеряли аппетит, и теперь друзья без помех наслаждались великолепной ночью, светом звёздного небосвода и долгожданным покоем. Мутная легонько покачивала плот, что-то лепетала тёплыми волнами, чуть слышно шуршала камышом и лишь изредка позволяла себе нарушить тишину далёким всплеском охотящейся ночной рыбы.
Спать не хотелось, и сам собой завязавшийся неторопливый разговор пошёл, разумеется, о будущем – о том, как каждый его себе представляет, что собирается делать после того, как они, наконец, вернутся.
Бека, например, собирался осесть где-нибудь поблизости от Айтера. Основать… сам не знал он, что именно хотел основать. Лавку? Что ж, можно и лавку. Постоялый двор? Тоже неплохо. Харчевню там. Мельницу. Или кузню. Чем плоха, скажите, кузница где-нибудь на оживлённом торговом пути?
– Не выйдет у тебя ничего, – подначила Глендавейн. – У тебя душа бродяжья. Через месяц-другой ты взвоешь, бросишь свою харчевню, наймёшься на первый попавшийся корабль и махнёшь на край света.
– Как же, – саркастически скривился лавко-кузне-харчевновладелец. – Мы и так, считай, как раз на краю света. И что здесь? Ничего хорошего.
– Это ты сейчас так говоришь.
– А дома хорошо, – задумчиво улыбаясь, уронил Робин. – Я вот, как в Айтер вернусь, и думать забуду про Радрадрабен. И женюсь, наверно. Вот на Глендавейн.
– Болтун! – отозвалась Глендавейн. – Скажите пожалуйста, ещё один Арудон нашёлся!
– А чего? Я серьёзно…
– А что такое Радрадрабен? – спросил любопытный Бека. – Что-то раньше ты про него никогда не упоминал.
– К слову не приходилось, – ответил граф. – Семейная реликвия, к тому же давным-давно потерянная. Теперь уж никто и не знает, что это такое, и даже был ли он когда-нибудь или нет.
– Был, – неожиданно сказала Глендавейн. – Я знаю.
– Что?!
– Ничего. Радрадрабен – это какой-то сверхмогущественный талисман. И очень опасный. По-моему, отец с ним опыты какие-то проводил, тогда-то ему память и отшибло. И хорошо хоть так, могло и хуже кончиться…
– Ну, ну?!
– Что «ну»?! Я тогда совсем девчонкой была, не помню ничего. И папа всегда меня из комнаты выгонял – подожди, говорит, лет пятьсот, тогда и будешь нос совать.
– А на что хоть он похож?
– Да не видала я его никогда! Нужен был он мне больно. Меня тогда только куклы интересовали.
– И куда он делся, Радрадрабен? Ну, после того?
– А я откуда знаю?
– Понятно, – сказал Робин, хотя ничего ему понятно не было. Несуществующий таинственный Радрадрабен вдруг, когда граф меньше всего этого ожидал, возвращался из небытия и насмешливо посверкивал своими приобретающими реальность гранями. Или чем там у него есть. Появлялся новый след. О боги, неужели эти поиски будут продолжаться бесконечно? Ведь если дальше так пойдёт, чего доброго, придётся наносить визит в Долину Ужаса… Тут Робину представился Гофларех Ужасный в роли будущего тестя, и он зябко передёрнул плечами. Н-да-а-а…
Вдруг плот качнулся. К ним, пригибаясь и стараясь поменьше шуметь, подобрался Пенчо:
– Тихо вы! Не слышите, что на берегу творится?!
Робин взглянул на берег, щедро залитый ровным и холодным лунным светом. Длинный песчаный откос был заполнен шевелящейся массой. И всё новые ряды выступали из-под чёрного полога леса.
– Ельфы! – шепнул Пенчо. – Не знаю уж, какая такая вожжа им под хвост попала, а только толкуют они про какую-то Лесную Ледю, которую, вишь ты, у них из-под носа русалки утащили. Ежели ухо к самой воде опустить, хорошо слыхать. Ох, чует моё сердце, тут сейчас такое будет…
– Уходить надо, – решительно сказал Робин. – Прямо сейчас, пока они ещё не так близко. Боюсь я, что это за нами, Пенчо…
Рыбак ничего не сказал, лишь внимательно посмотрел ему в лицо и чуть слышно крякнул.
Отплыли они торопливо и беззвучно, только Луй бормотал что-то себе под нос. Робин разобрал лишь отдельные слова: «…принесло на ночь глядя… глаза б мои не глядели… е бини рагун…».
Сейчас течение было плотным и мощным. Где-то там, далеко, океан отступал, и река всё ускоряла и ускоряла свой и без того неистовый бег. И вдруг вода вокруг плота вскипела: десятки, нет, сотни русалочьих голов показались над поверхностью, оглашая ночь жуткими тонкими кликами. Тут же на берегу вспыхнули факелы, и эльфийские голоса принялись выкрикивать обидные ругательства:
– Жабоеды! Пиявки хвостатые! Попробуйте только сунуться – мигом без хвостов останетесь! Гнилая рыба!
– Пеньки трухлявые! – изредка слышалось с воды. – С хорьком целовались! Плывите сюда – утопим!
Но вообще водяной народ отвечал слабо. То ли не каждая русалка владела чуждым языком (хилое «кальманаву» на ядрёное ругательство никак не тянуло), то ли вообще они предпочитали словам дела, но только вся группа сосредоточенно плыла вниз по течению – прямо на оккупировавших длинную косу эльфов. И как ни старались плотогоны, нехитрую их конструкцию, подхваченную потоком, несло, к сожалению, прямо в эпицентр разгорающихся событий.
Русалки вдруг затянули какую-то дикую и завораживающую песню без слов. Они вскрикивали жалобными голосами – точь-в-точь коты в драке! – ритмично били по воде хвостами и время от времени вздымали вверх тонкие руки.
Эльфы тоже не оставались без дела. Ливень стрел обрушился на реку, но там, где стрела находила свою жертву и русалочья голова исчезала в маленьком водовороте, тут же появлялось две или три новых, которые немедленно включались в оглушительный кошачий концерт.
Плот вдруг содрогнулся, наткнувшись на небольшой, но коварный утёс, торчавший из воды всего на какой-то локоть. Робин и Луй, не сговариваясь, мгновенно накрест вогнали шесты в каменную расщелину, пытаясь хотя бы временно застопорить плот, и это им удалось. Деревянная конструкция вздрогнула и застыла, русалки теперь обтекали её, мокро шлёпая по бортам и не переставая орать. Подоспел Пенчо и тоже всадил свой багор между камнями. Рыбак был мокр с ног до головы: от толчка он свалился за борт, но сумел вскарабкаться обратно: русалкам в этот момент было не до него. Глаза рыбака сверкали – азарт боя, видимо, захватил и его.
– Нет, стрелами водяных не проймёшь, – тоном знатока объявил он. – Они и так не совсем живые, что им та стрела! – в битве земли и воды Пенчо явно держал сторону последней.
Однако эльфы сдаваться не собирались. Кроме бушующего хаоса стрел, кое-где пошли в ход копья, дротики и пики, хотя холодным оружием эльфы тоже владели плохо – это, как выпускник школы Сороки, Робин определил с первого взгляда. Но там, где не хватало умения, они брали числом.
Внезапно русалки, которые уже почти достигли берега, бросились врассыпную, словно стайка уклеек при приближении щуки. Они выстроились широким полукругом, и мяуканье их взлетело к оглушённому небу новым, ещё небывалым всплеском. Вода в этом полукруге вспучилась, и на мелководье из пучин Мутной полез рак.
Это был гигантский рак. Это был рак всем ракам. Больше быка – да какое там, больше василиска, увеличенного халтурщиком Бекой! Клешни его – а было их целых две пары – защёлкали, как ножницы, и если в смертоносную их хватку попадал зазевавшийся эльф – он тут же превращался в две половинки эльфа.
– Во наколдовали! – восторженно дохнул в ухо Робину Пенчо.
Войско лучников непроизвольно подалось назад, а русалки радостно и торжествующе взвыли.
– Ой, мамочка, какая жуткая скотина! – охнул за спиной графа Бека.
– Да, – потрясённо кивнул Робин. – Прямо как из кошмара.
– Да не там, граф! – плачуще вскричал тот. – Выше! Выше гляди!
Граф поглядел – и обмер. Такой мерзости он не мог себе представить и в страшных снах. Огромная, тускло светящаяся, ярко-красная, словно с неё только что содрали кожу, туша, вся в бородавках и болезненных наростах; уродливые перепончатые руки толщиной с вековой дуб, ещё более уродливые ноги, рот-клюв и глаза, горящие лютой злобой. Вот эти глаза-то и показались Робину странно знакомыми, вернее, один глаз, потому что второй был закрыт чёрной шёлковой повязкой с обильно прилепленными на ней драгоценными камнями.
Глаз был ярко-голубой, какого-то неестественного оттенка, но в нём явно ощущалось биение мысли – причём мысли весьма нехорошей.
– Арудон! – скрипнув зубами, выкрикнул Робин. – Вот сволочь, опять за своё! Вейни, тут опять твой женишок пожаловал! Иди, разберись с гостем!
Глендавейн, однако, безучастно сидела под покосившимся навесом и не делала ни малейшей попытки как-то повлиять на события.
– Ну да, Арудон, – уронила она, отрешённо взглянув наверх. – Собственной персоной. Принял вид крудла. Сейчас спустится…
– Ты что же, так и будешь сидеть?! Он же нас раздавит, как… Как…
– А что я могу сделать? – отозвалась волшебница, угрюмо глядя в сторону. – Месячные у меня… Вот.
Который раз в своей жизни Робин дал себе зарок никогда, ни при каких обстоятельствах не полагаться на женщин. Он пробормотал ругательство – кажется, слишком отчётливо – и рванул из ножен Истребитель Василисков. Крудл там или не крудл, а сегодня рыцарь Айтер отсиживаться за камнями не будет.
Крудл-Арудон тем временем уже спустился на берег, мимоходом превратив в лепёшки нескольких неосторожных эльфов. Остальные, как крысы, метнулись прочь, но окончательно панике не поддались и сумели ответить несколькими залпами стрел. Особого впечатления на чудовище залпы не произвели, крудл лишь почесал зад и оставил эльфов в покое.
– Недостойная! – загремел над рекой его громовой голос. – Приготовься! Пришёл час расплаты!
– Пош-шёл вон! – вне себя заорал в ответ Робин.
– Козёл! – добавил откуда-то из неведомых недр Бека. Удивительное дело: стоило начаться какой-нибудь заварушке, и найти его становилось просто невозможно, но, тем не менее, он всегда присутствовал рядом, появляясь, как чёртик из табакерки, стоило лишь опасности отступить.
Хотя сравнение крудла с козлом было явно не в пользу последнего, Арудон пришёл в неописуемую ярость. Он заревел, заглушая собой русалок и, расплёскивая воду, двинулся вброд к плоту. Когда до плота оставалось всего несколько шагов и побледневший Робин поднял над головой меч в классической позиции ожидания, крудл вдруг жутко завопил и взвился в воздух. Маленькие крылышки его отчаянно захлопали, вытаскивая из реки исполинскую тушу.
На ноге крудла, вцепившись страшной клешнёй в лодыжку, висел очередной наколдованный русалками рак. Остальными клешнями рак пытался дотянуться до того места, которое принципиально отличает крудлов от крудлих.


Звено двадцатое

После неудачи с приобретением неуловимого артефакта Гофларех пребывал в томительном беспокойстве. Проклятый Радрадрабен буравчиком сверлил его мозг, не оставляя в покое ни на минуту. Да что это, в самом деле, за невидаль такая, если даже всемогущие Ливар и Жуколов не смогли выполнить уговор?! А ведь негодяи, что называется, землю рыли, дабы не оплошать и не уронить своё звание доставал, «могущих всё»! И на тебе…
Оставалась, правда, ещё одна ниточка, слабая, гнилая, но всё-таки лучше, чем ничего: Суз Сумасшедший. Если, как обмолвился Ливар, Радрадрабен когда-то побывал в его руках, то, возможно, тот знает, как и где его достать. А может – чем чёрт не шутит! – у Суза как раз и завалялся лишний экземплярчик…
Оставаться в неведении дальше было невыносимо, и Гофларех задумал, не привлекая излишнего внимания, навестить Суза в его замке. Очень не хотелось – остальные маги могли, конечно, воспринять это как обычную причуду, но могли и как проявление некоторой слабости рассудка – очень, конечно, не хотелось, но делать было нечего.
Просто так, ни с того ни с сего, заявиться было как-то неловко, и Гофларех, подумав, решил предварительно погадать на судьбу. Усевшись за столом в лаборатории, он перво-наперво удалил оттуда всех слуг и наложил заклятие строгой тайны – незачем было плодить среди челяди толки и пересуды о новых чудачествах хозяина. Хотя заклятие было крепким, сверхнадёжным и давным-давно проверенным, подозрительный колдун, не удовлетворившись этим, тщательно залепил воском замочную скважину.
На послушно возникшее из ниоткуда зелёное ломберное сукно легли новенькие, свежевыколдованные карты. Движением взгляда Гофларех перетасовал их и в нужном порядке распределил по столу рубашками кверху. Поморщился: по привычке вышло, что колода получилась краплёной. Решил не обращать внимания и, мановением бровей перевернув разложенный пасьянс вверх картинками, задумчиво уставился на открывшуюся комбинацию.
Вот крестовый король. Это, понятно, сам Гофларех и есть. А бубновый рядом – это, допустим, Суз. Вот казённый дом, разбитое сердце – очень хорошо, что в стороне – и пустые разговоры. Так-так-так, а это ещё что за валет такой? И шестёрка пик рядом. Что бы это значило?! Не должно быть там никакого валета!
Колдун хмурился и в досаде покусывал кончик бороды, но, как ни крути, карты определённо предвещали всего лишь дальнюю дорогу и неожиданные хлопоты. В задумчивости потянувшись было к хрустальному шару – посоветоваться со специалистом в таких делах Арудоном – Гофларех, опомнившись, отдёрнул руку, плюнул и смешал карты, потом собрал их и дотла сжёг на маленькой свечке.
Затем хлопнул в ладоши и приказал принести из кухни свежей кофейной гущи и непотрошёную курицу. Подождал, хлопнул ещё раз – никакого эффекта. Ну конечно, как он мог забыть, слуги же его не слышали! К двери колдуну тащиться было лень и, разозлившись на собственное несгибаемое заклятие, он сгоряча вызвал нечто столь сокрушительное, что громовым ударом разнёс дверь в мелкие щепки – после чего, разумеется, все необходимые принадлежности получил.
Гадание на гуще ничего нового не прибавило, кроме только что предсказанных хлопот: неловко повернувшись, колдун опрокинул липкий кофейный осадок. Все попытки его собрать привели лишь к тому, что белоснежный до этого ковёр покрылся гадкими коричневыми пятнами.
Оставалось самое примитивное гадание – гадание по внутренностям, в котором Гофларех в давно прошедшие юные годы бывал особенно силён. Однако, распластав тушку и вывалив на стол вонючие скользкие кишки, маг, как ни всматривался в них, ничего особенного так и не заметил,  кроме того, что курица  при жизни была явным петухом. Брезгливо отворотив нос, колдун вихрем Чистого Пламени изничтожил все следы своей предсказательской деятельности – вместе с запятнанным ковром.
Что ж, раз никакой определённости гадание не прибавило, приходилось действовать наудачу.
Гофларех придирчиво выбрал облачение – чтобы одновременно было и скромно, и достойно великого волшебника. Забракованными оказались и Корона Единой Силы, и Плащ Отречения, и Кальсоны Нетленной Мудрости. В конце концов, колдун остановился на строгой деловой Накидке Неистовой Радости. Кстати, надетая накидка отчасти сумела сгладить впечатление от неудачного гадания.
Замок Суза Сумасшедшего носил название Могильный Приют, так как располагался посреди старого, заброшенного погоста. Кто там был захоронен – оставалось тайной, потому что кладбище имело такой же древний вид уже тогда, когда в Долине Ужасов начинали селиться первые маги.
Гофларех прибыл в Приют поздним вечером, когда на Долину уже пала ночная мгла. Оглядевшись в поисках коварных ловушек (колдуны, все без исключения, питали особую страсть к подобным милым штучкам), он не обнаружил ничего для себя опасного. Пройдя в обветшалые ворота, чуть держащиеся на одной петле, он по длинному-предлинному коридору добрался до неприбранного и холодного зала приёмов. Суз, если и заметил, что к нему пожаловали гости – да знал он, наверняка знал, скотина! – ничем этого не проявил и навстречу не вышел. Потоптавшись немного в пустом гулком зале и покашляв, пуская изо рта облачки пара, Гофларех вынужден был выказать неуважение – самоуправно применить магию в чужом доме. Сразу потеплело, зажёгся свет, и слова «Гофларех Ужасный приветствует уважаемого Суза!» незатухающим эхом понеслись по безмолвным коридорам.
– Ну, привет, привет, – раздался за спиной скрипучий голос. – А признайся-ка, старина, что ты вовсе не злой колдун.
– А какой? – оторопел Гофларех от такого нахальства.
– Добрый, конечно. Подумай сам: если не злой – то какой? А? То-то и оно! Да ты присаживайся! – тут вихрем, взметнувшим пыль, откуда-то принесло диван и усадило на него гостя чуть ли не силой. Ничего диван, мягкий, отметил Гофларех, машинально устраиваясь поудобнее и ища глазами столь радушного хозяина.
Суз медленно проявился прямо перед ним. Он висел в воздухе, сложив на животе сухонькие ручки, и тихонько посмеивался.
– Поясню свою мысль, – продолжал он. – Можешь ты точно указать границу между злом и добром? Наверняка нет! Ведь что для одного – зло, то для другого вполне может быть добром. И наоборот, конечно.
– Это известно всем, – пожал плечами Гофларех, – и тут ты не открыл ничего нового. Стоит разрешить этот вопрос, и Мировое Господство…
– Да ну его, это господство! – отмахнулся Суз. – Это я так, для затравки. На самом деле это не важно. Хочешь выпить?
– Гм! Э-э-э… – выпивка сейчас нужна была Гофлареху меньше всего, но, находясь в гостях, любой поневоле превращается в существо зависимое, да к тому же, глядишь, и Суз после стаканчика-другого немного развяжет язык.
– Не откажусь, – согласился он. – Я к тебе, собственно, вот по какому вопросу…
– Лучшие вина моего погреба! – возгласил, не слушая его, Суз. – Белого? Красного? Вот, рекомендую: Худ сорокалетней выдержки! А вот и моё любимое…
Не успел Гофларех и глазом моргнуть, как уже держал в руке бокал рубиново-красного напитка, в другой – вилку чернёного серебра с насаженным на неё куском аппетитного жареного мяса с золотистой хрустящей корочкой, и чокался с бесцеремонным и насмешливым хозяином над появившимся по волшебству столом.
– Прекрасный букет, – продегустировав напиток, отдал должное Гофларех.
– Всё дело в выдержке, – любезно ответил хозяин. – Имей хорошую выдержку, и всегда достигнешь нужного результата... Не так ли, коллега?
Гофларех не стал отвечать на явную двусмысленность, налегая на маринованных тараканов – фирменное колдунское блюдо, которое Сузу удавалось как никому другому. Коварный хозяин явно подмешал что-то в питьё, потому что после первого же бокала в ушах у Гофлареха зазвенели весёлые колокольчики, а ноги, казалось, сами готовы были пойти в пляс. Не добавляла степенности и Накидка Радости. Суз тоже расшалился и порхал над столом, время от времени совершая лихие акробатические кульбиты.
За первым тут же последовал второй бокал, за вторым – третий, и не успел Гофларех опомниться, как уже сидел на диване в обнимку с Сузом, а сам диван, в свою очередь, легкомысленно качался в воздухе вместе со столом, гоняемый невесть откуда взявшимся озорным сквознячком.
– Славное винцо, – добродушно проблеял Гофларех, чувствуя, как лицо его само собой расплывается в улыбке. – Отменное, превосходное винцо! – и уже было довольному Гофлареху ясно, что глупая эта улыбка совсем не важна, а важно было то, что добрый сосед Суз сидит рядом и, закрыв глаза, покачивает бородой в такт невесть откуда долетающей музыке.
– Неплохое, – скромно согласился Суз, – и главное, ни у кого больше такого нет!
– Ни у кого? Где ж ты его берёшь? – полюбопытствовал Гофларех. – Не сам же гонишь да настаиваешь?
– Есть один город… – начал было Суз, но осёкся и вместо этого быстро налил ещё по бокальчику. – Ты пей, пей… Так что, говоришь, по делу пришёл? – неуклюже перевёл он разговор на другую тему.
– Да, по делу. Есть у меня, понимаешь, одна загвоздочка…
– Ну, ну…
– Радрадрабен хочу, – с ходу брякнул Гофларех. – Можешь пособить?
Музыка вдруг споткнулась на замысловатой синкопе, словно её кто-то обрезал ножом. Стол и диван рухнули на пол – благо, высота была небольшая – и кубки, блюда и столовое серебро со звоном рассыпались по полу. Суз Сумасшедший взвился под потолок, глаза его метнули молнии:
– Так вот ты за чем пожаловал! – загремел он. – Убирайся вон, проходимец! И всем скажи: если ещё кто за этим заявится  – спущу с лестницы! Нету у меня для вас никаких Радрадрабенов!..

…Несмотря на то, что Гофларех прибыл домой до предела злым и взвинченным, губы его то и дело непроизвольно складывались в давешнюю идиотскую улыбочку. И прямо в прихожей он яростно содрал с плеч Накидку Неистовой Радости и в сердцах зашвырнул её в самый дальний угол.


Звено двадцать первое

Робин спал. Он прекрасно понимал, что спит, понимал и то, что всё, что его сейчас окружает, ему снится, но воспринимать снящееся как нечто несуществующее, постороннее не мог – уж больно красочным и реальным был этот сон.
Находился он в старом, обветшалом замке со следами явного запустения, как будто хозяин давным-давно махнул на него рукой – пускай его, дескать, разваливается, как хочет. Пыль покрывала старинные порфировые колонны, лестницы и балюстрады. В окнах, выполненных в виде витражей, свистал холодный ветер: отдельные фрагменты стёкол и цветной смальты треснули и вывалились из переплёта. Но в то же время замок был жилой, так как некто висел перед Робином в воздухе, вперив в графа свои сверкающие диким блеском глаза. Каким-то образом – ну, сон ведь и есть сон – Робин понял, что перед ним сам хозяин. Граф, пожалуй, тоже бы мог, подпрыгнув, зависнуть в воздухе – такая полученная во сне возможность не удивляла его – но предпочитал находиться внизу, прочно стоя на грязном, давно не метённом полу.
Парящий в воздухе гнусный старикашка зловеще улыбался – настолько зловеще, что Робин, не долго думая, потянул из ножен верный Истребитель. Что несказанно развеселило летуна: тот задребезжал дробным старческим смешком; в силу неких непостижимых ассоциаций это напомнило Робину рассыпающийся овечий горох – и, вдруг посуровев, щёлкнул пальцами. Графа тут же словно распялила на стене необоримая сила. Как тот ни силился, он не мог даже оторвать от стены руку.
– Рыцарь Айтер? – ехидно осведомился старикашка. – Что ж, добро пожаловать! Давненько я собирался потолковать с тобой, да всё как-то недосуг было…
– С кем имею честь?.. – прохрипел рыцарь, отчаянно пытаясь почесать нос. Вот так всегда: Робин готов был присягнуть, что стоит исчезнуть сковывающим его путам, зуд в носу тут же исчезнет сам собою, но сейчас недосягаемый нос чесался и свербел просто невыносимо.
– Имя моё тебе ни к чему, – отрубил старик, ловко переворачиваясь в воздухе. – Достаточно того, что мне известно твоё… Молчать! – вдруг заорал он, дико вращая глазами, хотя Робин не произнёс ни звука. Старикашка, закатив глаза и подняв палец, к чему-то прислушался, сосредоточенно пожевал губами и, досадливо хмыкнув, мотнул потрёпанной пегой бородой.
– Показалось… – пробормотал он сквозь зубы. – Ты смотри у меня, без фокусов!
– Каких фокусов?!
– Сам знаешь каких. Просто без фокусов, понял?
– Понял, – сказал ничего не понявший Робин. – Без фокусов так без фокусов. Руку освободи, нос чешется!
– Как же! – саркастически откликнулся старик. Он повёл бровью, и рука Робина непроизвольно согнулась в локте. Указательный палец сам собой почесал нужное место, после чего рука вновь распласталась вдоль стены. И словно в насмешку, тут же бешено зачесалось под мышкой.
Граф вздохнул и решил перетерпеть. Он понял, что сон столкнул его с мощным и неприятным колдуном, но утешил себя мыслью, что любой кошмар в конце концов должен кончиться.
Колдун удовлетворённо кивнул, как бы в ответ на его мысли, и задал неожиданный вопрос:
– Ну-с, так где наш Радрадрабен?
Робин, поперхнувшись, хотел было объяснить, что никакого Радрадрабена у него отродясь  не бывало, что он сам бы не прочь узнать его местонахождение или хотя бы что это вообще такое – Радрадрабен, но тут в воздухе грохнуло, и рядом с первым колдуном в воздухе появился ещё один – с крючковатым носом, жидкими седыми волосами под засаленным колпаком, худой и страшный – по сравнению с ним первый мог бы показаться если не красавцем, то хотя бы просто симпатичным и милым дедушкой. Видно было, что появление мага было спешным: он был в длинной ночной рубашке и стоптанных домашних тапочках. Борода новоприбывшего была седа, длинна и ухожена – гораздо длиннее, чем у хозяина замка, и завивалась красивыми колечками. Кое-где на ней ещё оставались чудом держащиеся бигуди.  Новоприбывший был разъярён.
– Вот! – взревел он, тыча тощим пальцем в первого. – Вот кто суёт любопытный нос туда, куда его не просят! Вот кто пытается тайно присвоить Радрадрабен, для чего рассылает на поиски своих клевретов!
Эти слова, сопровождаемые вспышками ярчайшего жёлтого цвета, прогрохотали по всему замку, словно гром. Робин ощутил, что удерживавшие его узы ослабли, и тихонько сполз по стене вниз.
– Что это значит? – надменно вопросил хозяин, поворачиваясь к гостю и брюзгливо выпячивая нижнюю губу. – Как смеешь ты, недоучка, появляться здесь, куда я – слышишь ли, сам я! – заказал тебе дорогу?!
Робин тем временем, вовсе не собираясь оставаться невольным свидетелем опасной колдовской разборки (пришибут ведь и не заметят!), прибег к вернейшему способу: что было сил ущипнул себя за ляжку, благо руки теперь были вполне послушны. Однако сон и не думал прерываться.
– Тихо! – в отчаянии закричал он, что было сил. Колдуны оторопели и яростно уставились на него, но прежде, чем они успели опомниться и испепелить его молниями, Робин торопливо продолжал:
– Дайте хоть слово сказать! Вы, конечно, между собой можете делать всё, что вам заблагорассудится, но я-то здесь при чём?!
– То есть как это при чём?! – в один голос возопили старые хрычи.
– Да может мне хоть кто-нибудь рассказать, в чём дело? Что вы пристали ко мне со своим Радрадрабеном?!
– А разве не ты шныряешь повсюду, разыскивая его?
– Да я рад бы не шнырять! Я домой хочу!
– Врёшь, – убеждённо сказал первый старик. – Отказаться от Радрадрабена? Никогда не поверю!
– Врёшь, – согласно кивнул второй.
– Да что это такое – Радрадрабен?!
– А ты, значит, не знаешь? – угрожающе-ласково спросил хозяин замка.
– Не знаю!
– Опять врёшь! – негодующе затряс головой гость. – Ты, вкупе с этим ничтожным Сузом…
– Это кого ты называешь ничтожным?! – взвился первый (Суз, как понял Робин). – Это ты меня, МЕНЯ называешь ничтожным?! Да я сейчас…
Колдунам вновь стало не до Робина, чему тот был только рад. Пригибаясь, чтобы не попасть под разряды бушующих молний, он перебежал вдоль стены поближе к дверям и, укрывшись за мраморной статуей какой-то нимфы или наяды, вновь ущипнул себя – и вновь с прежним результатом. Вот и верь после этого, подумал Робин. Кому или чему именно верить, додумать он не успел: статуя чуть заметно повернула голову и прошептала ему, заговорщически подмигнув – почему-то голосом Беки:
– Просыпайся!


Звено двадцать второе

– Просыпайся, граф! – кричал ему в лицо Бека. Он был вне себя от негодования, казалось, ещё мгновение – и Бека лопнет от переполнявших его чувств. Робин вздрогнул и рывком сел, стараясь унять колотящееся сердце:
– В чём дело?!
– Уплыли! – яростно закричал Бека. – Бросили нас и уплыли! Я просыпаюсь – нету! Потихоньку, дождались, пока мы уснём – и уплыли! Подлецы! Гады, мерзавцы, прохиндеи!
Робин поглядел на берег. Плота Луя и Пенчо у берега не было. В воде мокли несколько стеблей надломленного вчера в суматохе тростника; на песке чуть виднелся размытый волнами след; колышек, к которому вчера граф собственноручно привязывал причальный конец, также торчал на месте, но самого плота – нет, не было.
– А ты бы не уплыл? – вдруг набросилась на Беку молчавшая до этих пор Глендавейн. – Ты бы на их месте не уплыл? Скажи спасибо, что досюда довезли! Кто мы им? Братья, сватья? От нас одни только неприятности! Мало того, что из-за нас они встряли между эльфами и русалками, так ещё и Арудон впридачу! У них же по нашей милости половину улова волной смыло!
Бека ошарашенно замолчал, а Робин, поразмыслив, пришёл к выводу, что Глендавейн, в общем-то, права: требовать от людей, чтобы они рисковали жизнью ради первых встречных – это уже слишком. Скверно только то, что первыми встречными оказались как раз они…
Всё же Пенчо и Луй поступили с ними относительно честно: весь их небогатый скарб, котомки и принадлежности были аккуратно сложены на берегу, а сверху в холщовом мешочке были добавлены два каравая чёрствого хлеба, луковица и немного завёрнутой в тряпицу соли. Нет, обижаться на рыбаков путники просто не имели права.
Что ж – обещанная братьями деревня должна была размещаться где-то неподалёку. Да и до города – название его, как они говорили, было Чембука-Агур – тоже, видимо, было не так уж далеко. И если судьба вновь не подставит их очередным русалкам либо эльфам, то вполне вероятно, что в ближайшем будущем они смогут вернуться хоть в какую-никакую цивилизацию. Правда, названия Чембука-Агур никто из них ранее не слыхал, откуда с печальной достоверностью предполагался вывод, что городишко этот прозябал в самом занюханном и забытом богами уголке Вселенной. Но ведь и оттуда, несомненно, можно будет добраться до Побережья?
О том, чтобы плыть до деревни по реке, не шло даже и речи: старый плот они бросили, когда пересели к братьям-рыбакам, а сделать новый было не из чего – вокруг до самого горизонта возвышались редкие, но столь могучие дубы, что Робин наотрез отказался даже попробовать свалить хотя бы один. Кроме того, неизвестно, как бы отнеслись к подобному занятию те же «ельфы»: согласно легендам и сказкам, лесуны были народом непредсказуемым, и несанкционированная порубка вполне могла привести их в ярость. А как показывал недавний опыт, пулять стрелами они принимались по любому поводу, даже самому пустяковому.
Бека, который, продравшись сквозь прибрежные кусты, выбрался на чистое место, вдруг радостно закричал:
– Дорога!
Ну, дорогой это назвать было трудно. Чуть заметная колея приминала степную траву и тут же терялась в колышущемся под ветром море качающихся стеблей. Однако было ясно, что тут ездят, стало быть, где-то поблизости было жильё.
Приставив ладонь ко лбу, граф внимательно оглядел расстилающуюся перед ним холмистую равнину, однако нигде никаких повозок не заметил. Он не стал задаваться вопросом, к худу это или к добру и решил принимать действительность так, как она есть.
Ничего не оставалось, как двигаться пешком. Дорога вилась вдоль берега Мутной, то приближаясь к нему, то удаляясь в сторону, когда русло выгибалось очень уж крутым зигзагом. Идти было легко и приятно, не то что пробираться по горной тропе или карабкаться в тёмных душных подземельях. Свежий ветер с реки ласково гладил лицо, в кронах дубов весело перепискивались невидимые пичуги, а справлявшие свои скорые свадьбы кузнечики сверчали так, словно от громкости их зависело спасение мира. Множество цветов испускало в воздух роскошные ароматы. Некоторые травы и кустарники, такие как дрок, мёртвый корень или бересклет, Робин знал, но иногда попадались растения настолько диковинные, что он лишь озадаченно крутил головой.
– Глендавейн! – вдруг недоумённо спросил Бека. – А что это мы всё пешком да пешком топаем? Ты не можешь, случайно, наколдовать нам лошадок, а? А то и вовсе перенести нас домой. Знаешь, так бы это – фить, и дома! По воздуху. А?
– Раз знаешь как, сам и переноси, – откликнулась волшебница. – У тебя, кстати, и дома-то нет. Так что чья бы корова мычала…
– Нет, серьёзно! Вон у графа-то не то что дом, а целый замок! Может, попробуешь?
– Не попробую, – отрезала Глендавейн. – Ты не представляешь, сколько всего для этого нужно! И сил такое колдовство очень много требует. А чуть что не так – от нас и мокрого места не останется… Да и отец меня совсем не тому учил.
– А чему?
– Чему надо, тому и учил! И вообще, много будешь знать – скоро состаришься.
Бека обиженно отвернулся, и Глендавейн, помолчав, нехотя добавила:
– Я ведь ещё недостаточно опытная. Мне ж всего-то триста лет, подумай сам, ерунда совсем! А папа… Он же у меня злой колдун! Понял? Злой! Специализация такая. Так что прежде всего в меня вдалбливали именно такие штучки. Скажем, дерево молнией расщепить – это пожалуйста. Или огненный град с неба…
– Нет уж, – поспешно сказал Робин. – Не надо. Мы лучше пешком.
– Ну, кое-что я всё же могу, – признала девушка. – Если обстоятельства благоприятные. Вот например…
В руках у Робина и Беки вдруг откуда ни возьмись появились две большие сочные груши. Изумлённо подняв брови, Бека понюхал, лизнул свою грушу и, пожав плечами, впился в неё зубами:
– М-м-м! Вкуснотища!
– Спасибо, Вейни, – сказал Робин. – Это здорово. Только ты н;, сама лучше съешь. А то жарко…
– За меня не бойся, – засмеялась Глендавейн. – Моя уже у меня в желудке. Я её сразу прямо туда.
– И совершенно напрасно! – возмутился Бека. – Человек должен жить для наслаждения! А лишать себя возможности съесть грушу – особенно такую вот – это преступление!
– И ещё, – продолжал, глядя ей в глаза, Робин. – Вот мы сколько уже протопали, по камням, по бездорожью, и мочило нас, и сушило… А одёжка-обувка, я смотрю, не очень-то потрепалась. Это тоже твоя забота?
– Да ну, какая там забота, мелочь… Чепуха.
– Нет, не мелочь, – вдруг строго сказал Бека. – Очень даже не мелочь, – он пытливо взглянул на девушку. – Если кое-кто о ком-то заботится – это не мелочь. И мы хотим, чтобы ты это знала. Так ведь, граф?
– Так, – серьёзно кивнул Робин.
Глендавейн порозовела – то ли от смущения, то ли от удовольствия, но ничего не ответила и, обогнав их, пошла впереди. Бека и Робин переглянулись и, улыбаясь, двинулись следом.


Звено двадцать третье

Ближе к вечеру их нагнал обоз. Гладкие неторопливые волы, тащившие с десяток тяжело нагруженных телег, крытых рогожей, казалось, еле перебирают ногами, но возы тем не менее ходко продвигались вперёд. На каждом возу впереди была прилеплена фигурка возчика – то ли сгорбленная, то ли расплывшаяся, то ли и то, и другое вместе. Когда обоз поравнялся с ними, путники увидели, что и лица у возчиков тоже такие же странные – похожие на наспех сложенную стопку толстенных оладий, и пальцы рук тоже напоминали оладьи, только поменьше и попухлей.
– Гоблины! – шепнула всезнающая Глендавейн.
Бека недолго думая выступил вперед и, церемонно поклонившись, произнёс изящное цветистое приветствие, в каковом ухитрился в нескольких фразах представиться, обрисовать положение, в котором они очутились, выразить почтение и выказать надежду на безусловно приятное знакомство.
Ближайшая груда рыхлых оладий повернула к ним лицо, натянула вожжи и на удивление звучным и красивым баритоном скомандовала:
– Привал, господа!
После чего неподвижно застыла на возу, блаженно отдуваясь и с видимым удовольствием предаваясь полному покою. Остальные возы без суеты и торопливости поочерёдно подъехали, вставая полукругом. Сидящие на них гоблины так же застывали, безмятежно поглядывая вокруг масляными глазками. На шести телегах громоздились однообразные покрытые брезентом грузы, но на последней, нахохлившись, как воробьи на холоде, сидели эльфы – не лесуны, а какие-то немного другие. Было их около дюжины, и после остановки они попрыгали на траву, молча и деловито принявшись за обустройство лагеря. Не успели Робин с товарищами глазом моргнуть, как волы были выпряжены, напоены, спутаны и отправлены пастись, под дубом пылал костёр, на котором повис большой закопчённый котёл, а возле костра эльфы аккуратно рассаживали бережно снимаемых с возов гоблинов. Последние принимали это как должное, поджимали ноги и лишь изредка лениво роняли одно или два слова. Робин, Глендавейн и Бека только дивились на такое вроде бы совершенно не свойственное эльфам поведение, но когда те вознамерились таким же манером усадить у костра и их, решительно воспротивились и предпочли усесться сами. Тут же всем сидящим были вручены резные деревянные плошки с горячим кулешом, вкусным и наваристым. Это оказалось как нельзя более кстати, так как и завтрак, и обед у нашей компании были весьма скудными.
Опустошив свои довольно-таки объёмистые посудины, гоблины и люди отставили их в сторону. И только теперь главный гоблин – таковым он казался то ли из-за непомерной рыхлости и толщины, то ли в силу каких иных причин – только теперь предводитель нарушил молчание и спросил своим глубоким приятным голосом:
– Куда путь держите, господа? Простите, забыл представиться: принц Гоблин. Рекомендую моих спутников: бароны Ара, Хрын и Уш, маркизы Брах и Тракх, виконт Гаргонтий и герцог Сос Пазкудо, – при этом перечислении сидящие гоблины поочерёдно важно кивали. – Я имею честь состоять лордом нашего каравана… Не соблаговолите ли назвать и ваши достойные имена?
– Рыцарь Робин Шер Айтер, владетельный граф Побережья, – сам не зная почему, назвался Робин полным титулом. Как-то само собой выскочило: уж больно церемонными и неожиданно торжественными были гоблинские манеры.
– Леди Глендавейн, инфанта-наследница Обители Мудрого, что в Долине Ужаса, – в тон ему поддержала Глендавейн, и, подняв бровь, игриво взглянула на смущённого собственной помпезностью графа Айтерского.
– Бека Арафейский, – с королевским достоинством возвестил прохвост Бека. – И в Арафее этого имени достаточно! – поджав губы и задрав подбородок, он произнёс это так, словно Арафея была могучей империей или, на худой конец, неприступным городом-государством.
– Рад знакомству! – прогудел Гоблин. – И безмерно благодарен судьбе, что она удостоила нас повстречать столь благородных и достойных хумми! Безмерно рад, – повторил он, и остальные оладьевые кучи согласно склонили головы: тоже, мол, очень рады.
Слово хумми происходило корнями из древнего Незнаемого Языка и было известно на Побережье всем: так называли представителей всех без исключения разумных рас – в самом деле, не станешь же именовать человеком домового, тролля или баньши: не поймёт, а то ещё и обидится. Правда, в повседневном обиходе слово это было редкостью, в основном из-за того, что другие хумми практически никогда не контактировали с людьми – за неприятным исключением карликов.
– Не представите ли вы нам заодно и эльфов? – вежливо спросила Глендавейн. Эффект от этого вопроса был поразительный: неподвижные дряблые туши всколыхнулись от смеха, и неожиданно глубокий и громовой хохот потряс окрестности.
– Леди Глендавейн обладает поистине неподражаемым чувством юмора! – отсмеявшись, протрубил Гоблин. – Вам, должно быть, очень весело вояжировать в её прелестном обществе! Ха-ха-ха! Это же надо придумать: слуг, холопов – и представлять! Давненько же я не слыхал более удачной шутки!
Робин бросил на волшебницу предостерегающий взгляд, и слова, готовые уже сорваться с её острого язычка, были своевременно ухвачены за пятки и втянуты внутрь.
Бека поспешил вмешаться и занял благородное собрание какой-то искромётной чепухой, в которой фигурировали бесконечные цари, короли и императоры. Раздутым от гонора аристократам такая застольная беседа была словно бальзам на сердце, и скоро арафейский пройдоха сделался душой компании. Гоблины разговорились, и как-то само собой узналось, что направляются они как раз в Чембука-Агур с грузом товаров – пеньки, дёгтя, воска, лесных орехов и сушёных грибов. Всё это, естественно, было насушено и собрано эльфами.
– Плебеи, быдло, – трубой гудел Гоблин. – Ничего не умеют! Полные ничтожества! Ни тебе крестьяне, ни солдаты. Дашь такому меч – не знает, как и в руках держать. Разве что из лука, да и то только по русалкам… – он пренебрежительно наморщил нос, отчего лицо его, похожее на стопку слипшихся блинов, всё перекосилось. – Фанаберии зато невпроворот. Одно слово – эльфы! Даже не представляете, благородный рыцарь, сколь тягостно руководить этим никчемным народом. Варвары, честное слово! А чего стоят их дикие предрассудки! Вот ни с того ни с сего принялись ожидать какую-то свою Лесную Леди. Песни, пляски – просто сумасшествие! Как будто бы они умеют петь! И, конечно же, всё кончилось пшиком. Сущие дикари, поверьте!..
– Может быть, благородный принц покажет, как, по его мнению, следует петь? – ровным голосом спросила Глендавейн, улучив такую возможность. То ли она хотела слегка поиздеваться над этим напыщенным индюком, то ли просто сменить опасную тему (не стоило привлекать излишнего внимания к Лесной Леди), но принц Гоблин принял всё за чистую монету.
– С превеликим удовольствием! – откликнулся он. – Что желаете услышать: «Весёлую вдовушку» или «Ах, что я проглотила»? Или вас более прельщает «Почему краснеет Гренни»? А может…
– «Весёлую вдовушку», – поспешил вмешаться Робин, втайне молясь, чтобы слова «Вдовушки» были хоть чуть-чуть поскромнее, чем у известных ему остальных песенок. Судя по репертуару, моральный облик гоблинского принца ненамного отличался от уровня наёмника-ландскнехта, всю жизнь не вылезающего из притонов и кабаков.
Против ожидания, пели гоблины хорошо. Просто даже отлично пели. Незамысловатая мелодия, умело разложенная на восемь распевов – на большее просто не хватило исполнителей – то взмывала, поражая немыслимыми обертонами, то стихала нежными руладами, и не вполне скромный текст как бы стушёвывался и исчезал в мощной стихии великолепно поставленных голосов.
Они спели «Вдовушку», затем «Как-то ночью, ноченькой», затем «Было, было у милашки», затем… В общем, много всего спели. И остановились только тогда, когда на небе дружно высыпали звёзды.
– Не желает ли благородный рыцарь перекинуться в карты? – поинтересовался принц Гоблин, сделав знак принести фонари. Похоже, из всех прилагательных более всего ласкало гоблинский слух именно «благородный». – Или в кости?
– Нет, благодарю, – отказался усталый Робин. – Право, принц, у меня сейчас не густо с финансами, а играть в долг – позор для приличного человека. Тем более – рыцаря и графа.
Бароны, маркизы и прочее дворянство согласно склонило головы: да, дескать, возразить нечего – позор. Таким образом, причина была признана уважительной, и Робин, в надлежащих выражениях выразив своё удовольствие проведённым вечером, с чистой совестью удалился спать. При этом он мимолётно заметил, как глаза Беки блеснули тоскливой алчностью, но значения этому не придал.
А зря.


Звено двадцать четвёртое

Утром Робин проснулся поздно. Он встал, потянулся – и тут же невозмутимо безмолвный эльф с поклоном подал ему таз горячей воды, полотенце, мыло и бритву. Ещё один держал перед ним большое зеркало. Граф поглядел на отражение, помял пальцами лицо, однако пожалел сбривать отросшую бородку и ограничился тем, что лишь легонько подправил её.
Такой же церемонии обслуживания удостоился и Бека, который воспринял это как должное и, удовлетворённо фыркая, принялся умываться. Глендавейн также был предоставлен серебряный тазик и полотенце – точно такой же набор, кроме бритвы.
Затем им было предложено позавтракать – тем же наваристым кулешом, что и вчера, и всё с теми же поклонами.
Все восемь гоблинов кружком сидели на прежнем месте, словно их не касалась суета, царившая в лагере. Эльфы метались, сворачивая палатки, упаковывая посуду – а они сидели и сидели, как объевшиеся грифы возле трупа, тупо глядя перед собой, словно на земле было разбросано нечто столь бесценное, что стоит отвести глаза – и тут же эта ценность подвергнется разграблению жуликов.
Наконец, вещи были упакованы и эльфы заняли свои места на последнем возу. И тут возникла пауза.
– Почему не отправляемся? – краешком рта спросил Робин у Глендавейн. – Вроде бы вчера ясно договорились, что едем вместе?..
Девушка недоумённо пожала плечами:
– А кто их знает.
Подошёл свежий и умытый Бека, и тоже остановился рядом с довольным видом. И тут, наконец, появилась разгадка. Подошёл один из эльфов и, кланяясь ещё ниже, чем обычно, спросил Беку:
– Прикажете отправляться, хозяин? Хумми Гоблин предлагает услуги своего отряда как возчиков. Их уже накормили.
Робин и Глендавейн изумлённо вытаращились на Беку:
– И что всё это значит?
– Ничего, – хладнокровно сказал тот. – Всё в порядке. Эй, эльфы! Рассаживайте возниц, едем, – и, победно улыбаясь, пояснил. – Это теперь мой караван. Только-то и всего.
– Объясни! – незамедлительно потребовала Глендавейн.
– Чего тут объяснять, – ухмыльнулся новоиспечённый караван-баши. – Ну, выиграл я его! Эти простофили возомнили, будто умеют играть в карты. Как же!
Глендавейн раскрыла рот, не в силах вымолвить ни единого слова, а Бека, поглядев на её изменившееся лицо, тут же скороговоркой добавил:
– Карточные долги священны!
– А скажи-ка мне, Бека, – вдруг тяжело припечатал Робин, – скажи-ка ты мне, владыка арафейский, на что ты играл? Какова была твоя самая первая ставка? У тебя же, как я знаю, ничего не было. Или всё-таки было? А?
Глаза прохвоста Беки забегали, он открыл рот, потом снова закрыл – и так ничего и не сказал.
– Чего молчишь? – не унимался Робин. – У тебя что, свои отдельные запасы завелись?
– Какие запасы?! – не выдержал Бека. – Думай, что говоришь, граф!
– Так на что ж ты играл? – тихо и недобро спросил Робин.
Бека опустил глаза. Видно было, как на щеках его заходили желваки, но он ровным голосом тихо сказал:
– На Глендавейн.
Робин задохнулся от негодования, а Бека торопливо и сбивчиво объяснял, что риска никакого не было, что ничего другого проклятые гоблины в качестве ставки не принимали и в долг действительно играть отказывались, что женщина – по их, гоблинским, законам – есть законное владение мужчины, и поэтому, конечно…
Блямс!
Бека дёрнул головой, но это не спасло его от ещё двух ловких и увесистых пощёчин:
Блямс! Блямс!
Глендавейн демонстративно вытерла руки и презрительно отвернулась, а граф Айтер, чувствуя в себе закипающий гнев – такой, который застилает глаза и заставляет на поле боя забывать о полученных ранах – люто сопнув, сгрёб Беку за воротник и, приподняв его одной рукой, процедил тому в лицо:
– Всё, Бека!
И потащил из ножен свой рыцарский меч.
– Нет! – Глендавейн тут же повисла у него на руке, хотя Робин сейчас вряд ли ощущал её вес. – Нет! Не надо!
– Что?! – оторопело переспросил он, не веря своим ушам. – Тебе что, жалко этого… Этого?!
– Не смей! – твёрдо сказала Глендавейн. – Не смей, – тихо повторила она. – Нельзя ни у кого отнимать жизнь. Ты себе потом никогда не простишь.
Робин со звоном вдвинул в ножны наполовину обнажённый Истребитель и с сожалением разжал руку. Полузадохшийся Бека, хрипя и кашляя, упал на колени.
– Сегодня же вечером, – ледяным тоном приказала Глендавейн, глядя поверх его головы, – ты, Бека из Арафеи, проиграешь каждому всё, что у него выиграл. И упаси тебя твои шулерские боги что-нибудь перепутать или утаить. Ты об этом горько пожалеешь. Это тебе обещает наследница Обители Мудрого. Помни.
Поникший Бека молча кивнул головой.
– Эх, Бека, – тяжело переводя дух, выдохнул Робин. – А ведь я бы тебя сейчас убил. И рука бы не дрогнула.
– Знаю, – еле слышно сказал тот. – Я сперва на себя хотел играть, да они отказались… Я как лучше хотел.
– Как лучше… А если бы проиграл?!
Бека посмотрел на него снизу вверх.
– А вот этого просто не может быть, – грустно сказал он.


Звено двадцать пятое

Четвёртый день они двигались по равнине. Дубы встречались всё реже и наконец сменились знойной степью, по седым ковылям которой вольно гулял ветер. Деревня Пенчо и Луя осталась далеко позади – а может, то была совсем другая деревня: караван, как выяснилось к вящему удовольствию Робина, предпочитал не заходить в деревни, стремясь поскорее достичь Чембука-Агур. Бека в первый же вечер скрепя сердце честно проиграл всё обещанное (гоблины в качестве первой ставки поставили на кон своё жалованье возчиков, которое им было положено уже как наёмным рабочим), и теперь, после счастливого отыгрыша, обоз вновь возглавлял принц Гоблин, мгновенно приобретший былую важность и спесь. На Беку же было просто жалко смотреть. Он угрюмо молчал, тяжело вздыхал, трясясь на жердях где-нибудь на боку телеги, а во время стоянок обходил возы, ощупывая груз, без нужды поправляя сбившуюся рогожу и затягивая узлы верёвок, при этом что-то тихо и горестно бормоча себе под нос. Робин и Глендавейн подчёркнуто не обращали на него внимания, словно Бека был пустым местом, и на любую попытку завязать разговор отделывались односложными ответами. Бека ещё больше мрачнел и вновь отходил – поправлять тюки и смазывать ступицы.
Несмотря на то, что лето завершало вторую половину и приближалось к осени (хотя кто его знал, какое лето должно было быть здесь, в такой дали от дома?), стояли жаркие сухие дни, более приличествующие самому его разгару, и даже ночи не приносили облегчения, беззвучно трепеща бледными зарницами вдоль далёкого горизонта. Воздух словно умер и неподвижно лежал, наваливаясь душной волной тяжёлого, изнуряющего зноя. Глендавейн несколько раз пыталась изменить погоду, но лёгкий дождик, которым обычно заканчивались такие попытки, приносил лишь временное облегчение, наполняя всё вокруг липкой, гонящей пот влажностью. Единственной отрадой стало ежевечернее купание в Мутной – долгое, основательное, позволяющее хоть как-то стряхнуть с себя отупляющее действие дневного жара.
Гоблины же, казалось, совершенно не замечали жары, бестрепетно восседая каждый на своём возу или коротая ночи у костра, гоняли бесконечные чаи, а прислуживающие им эльфы молчали – терпение их было поистине безгранично.
Но вот, наконец, характер местности стал меняться. Вновь появились редкие деревья, а чуть заметные пологие возвышенности превратились в унылые голые холмы. И тут дорога (точнее, колея) круто свернула в сторону от реки, далеко огибая древний курган, заросший мелким кривым лесом.
– Чего кругами едем? – спросил Робин у меланхоличного Гоблина, всматриваясь в курган. – Эвона какой крюк! Что, короче нельзя?
– Отчего же нельзя? – откликнулся тот своим глубоким трубным голосом, от которого волы досадливо хлопали ушами. – Можно! Только кругом лучше будет. Видите ли, благородный рыцарь, там на вершине – капище, где обитает бог Шарах. А мы и так уже почти прибыли…
Это было неожиданно. Шарах был самым скрытным, но и, пожалуй, самым поминаемым местным богом. Никто не отправлялся в дорогу, предварительно не испросив у Шараха счастливого пути. Ни одна былина, ни одно сказание не обходилось без Шараха – правда, в половине случаев главному герою крепко доставалось на орехи от капризного и своенравного божества, зато в случае удачи Шарах был настолько же щедр и милостив.
Бог Шарах ведал дорогами – и торными, и давным-давно заброшенными, и даже чуть приметными тропками, поэтому Робин сразу решил воспользоваться благоприятным случаем и упросить его подкинуть себя и своих спутников поближе к Побережью. Тому якобы ничего не стоило свить дорогу в столь замысловатый узел, что отправившийся в путь прибывал к месту назначения буквально на следующий день, хотя бы оно отстояло от пункта отправки на многие сотни и тысячи лиг. Случалось, правда, и обратное: те же легенды говорили о плутавших долгие годы караванах, о состарившихся в дороге пилигримах и путешественниках, доверившихся, но чем-то не угодивших непредсказуемому Шараху.
Рассудив, что до родового замка ему ой как далеко и поэтому хуже не станет в любом случае, Робин попросил Гоблина чуточку обождать, пока они попытают счастья перед Шараховым лицом, обещая просить лишь за себя и ни словом не обмолвиться о ждущем его обозе.
– Ну, тогда о чём разговор?! – согласился покладистый принц. – Конечно, мы подождём. Идите, доблестный рыцарь, и да поможет вам удача!
Робин, Глендавейн и безмолвной тенью тащившийся сзади Бека бодро – насколько это позволял разливавшийся вокруг жар – отправились к вершине, а гоблины, усаженные заботливыми эльфами в традиционный кружок, прижмурились, словно сытые коты, и с блаженными улыбками погрузились в свою чайную нирвану.
Вблизи капище представляло собой несколько хаотически разбросанных дольменов, никак не ориентированных, насколько мог судить Робин, ни по сторонам света, ни по небесным светилам. Всю их систему – если таковая и была – замело пылью, засыпало старыми сухими листьями, переплело диким хмелем и плющом. Многие каменные столбы покосились, а под одним была выкопана свежая барсучья нора.
В центре всего этого нагромождения возвышалась стилизованная фигурка Шараха – маленькая головка на непропорционально тонкой шее, кривые ножки, цепко обвивающие плоский камень-алтарь, долгие ухватистые руки с тонкими пальцами, расслабленно опускающиеся вдоль сгорбившегося туловища. Горбатый нос, полуприкрытые навыкате глаза, брезгливо опущенный уголок рта. Выражение лица неизвестный скульптор придал статуе самое странное. Куда бы Робин ни двинулся, ему казалось, Шарах из-под каменных век скрытно и настороженно наблюдает за ним.
Робин с сомнением поглядел на пустой алтарь. Класть на него им было абсолютно нечего. Он смахнул с шероховатого камня прилипшие травинки и, откашлявшись, начал:
– Могучий Шарах! Прости, но сам видишь, нам нечего тебе предложить в виде жертвы. Помоги нам добраться домой, и – клянусь! – редкое подношение сравнится с тем, что будет предложено тебе! Я – граф Айтер с Побережья, и за многие и многие века никто ещё не называл Айтеров неблагодарными!
Идол, словно того и ждал, шевельнулся, поднял тяжёлые веки и оценивающе глянул на предстоящую ему троицу. Видимо, осмотр его не очень-то удовлетворил, потому что он громко хмыкнул и скрипучим раздражённым голосом ответил:
– Много тут шляется вашего брата! Думаешь, ты первый мне так вот обещаешь? Все вы этак норовите: потом да завтра, а как до расплаты, так и в кусты. Нет уж, пришёл – плати! А попусту тревожить нечего.
– Нет у нас сейчас ничего, – поддержала графа Глендавейн. – А за его слова я ручаюсь, если он сказал, значит сделает.
– А ты ещё кто такая? – раздражённо повернулся Шарах. – Тебе, женщина, вообще слова не давали. Вот и не лезь в мужской разговор!
Робин за спиной сделал успокаивающий жест и вновь обратился к капризному богу:
– Очень сожалею, что столь достойный бог подвергся гнусному обману со стороны некоторых неблагодарных ничтожеств… – Робин представил, как он сейчас выглядит со стороны, и досадливо повёл плечами. – Но, может быть, последний раз, в виде исключения…
– Никаких исключений! – заорал Шарах. – Говоришь, нечего пожертвовать?! Меч давай! А то ишь, нету у него ничего!..
Робин оторопел.
– Нет, меч не дам, – твёрдо отказал он. – Это фамильная гордость, символ всех Айтеров. Об этом и речи быть не может.
– Ещё как может! – разъярённо рявкнул бог и неожиданно ловко цапнул длинной рукой за эфес. Он в мгновение ока выхватил меч и поднял его высоко вверх, любуясь сверканием полированного лезвия. – Ладно, этого мне, пожалуй, хватит. Катитесь отсюда, пока целы!
– Отдай меч, гад! – отчаянно выкрикнул Робин. – Не хочешь помогать – не надо, обойдёмся и так. А меч отдай!
– Замолчи, смертный! – взревел  Шарах. – Не то вовек дома не увидишь!
С этими словами он протянул свою уцепистую руку, намереваясь схватить графа за шиворот, словно какого-нибудь щенка, и отшвырнуть подальше от алтаря.
Внезапно ярко блеснуло, раздался удар грома и меч, вылетев из руки алчного божества, отскочил в сторону и запрыгал по камням. Глендавейн тут же сотворила новую молнию и хлестнула ею Шараха прямо по гнусной роже.
– Бегите! – закричала она. – Хватай меч, я его задержу!
Робин ласточкой прыгнул на меч, но Шарах оказался на диво проворным. От страшного удара у графа потемнело в глазах и рот наполнился кровью. Он ударился затылком о некстати подвернувшийся дольмен, да так, что перед глазами всё поплыло: и Шарах, поднимающийся на свои кривые ножки, и ничком лежащая Глендавейн, и улепётывающий куда-то в сторону Бека. Противная слабость охватила его, но Робин нечеловеческим усилием воли поднял себя на дрожащие и подгибающиеся ноги. Выплюнув кровь, он шагнул вперёд, с ужасом чувствуя, что не успевает: мстительно ухмыляясь, Шарах уже нависал над беззащитной и обалдело трясущей головою Глендавейн, собираясь размозжить её огромной глыбой, которую он с поразительной лёгкостью вырвал из земли.
Вдруг, словно ожившая молния, блеснул Истребитель Василисков, и голова Шараха, прыгая по выжженной земле, покатилась прочь с холма. Туловище уронило камень, остановилось, словно не веря в случившееся, провело руками по обрубку шеи и, убедившись в отсутствии столь необходимой части тела, грузно рухнуло навзничь, рассыпаясь мелкой каменной крошкой. Сзади, в поднявшемся облаке пыли, стоял совершенно ошалевший Бека, мёртвой хваткой сжимая рукоять Истребителя. Глаза его, казалось, занимали сразу половину лица.
Робин, шатаясь, кое-как подтащился к нему, глядя изумлённо и недоверчиво. Нет, действительно это Бека, ишь как вцепился, даже костяшки побелели, трясётся, никак не поверит, что победил самого Шараха… Вот ведь и не удрал же, хотя мог, вполне мог… И Глендавейн жива, ссадина на щеке не в счёт, а так ничего, встала уже… Чудеса!
– Ну, Бека, – хрипло выдавил Робин, – ну, удружил… Молодец, мать твою…
Волшебница, не говоря ни слова, звонко чмокнула Беку в помятую бледную щеку. Тот опомнился, с усилием разжал руки и протянул графу меч:
– На… Сам не понимаю, как это у меня получилось. Дайте-ка мне лучше сесть, плывёт всё… Ой…
Зрачки его закатились под лоб, и Бека, только что геройски повергший бога, тривиально и пошло упал в обморок.
Что бы там Глендавейн ни говорила по поводу своей неопытности, магия исцеления у неё была на высоте. Робин уже не раз с невольной признательностью поминал Гофлареха, вложившего в дочь столь обширные знания и умения. Путешествие не обходилось без досадных случайностей: ушибы, синяки, порезы и прочие неприятные мелочи, конечно, не в счёт, хотя и от них любой человек избавится с удовольствием, но когда по милости проклятого василиска Робин здорово вывихнул ногу, врачевательский дар Глендавейн, помнится, оказался весьма и весьма кстати.
Вот и сейчас волшебнице достаточно было легонько похлопать Беку по щекам, как обморок у того сам собою закончился. После этого девушка занялась Робином, и он с удовольствием отдался в её нежные и умелые руки, чувствуя, как боль быстро покидает его тело. Стычка с Шарахом, при всей её краткости, стоила графу сломанного ребра и двух выбитых зубов – которые теперь вновь прочно стояли на своих местах. Кстати, и кровоподтёк на щеке Глендавейн тоже как-то незаметно исчез.
Короче, через минуту они все сидели на пожухлой траве, молча поглядывая друг на друга. Первой не выдержала Глендавейн и звонко прыснула. Наверное, это давала себя знать минувшая опасность и организм таким образом реагировал на пережитый стресс. Робин не выдержал и тоже захохотал – слишком уж заразительно она смеялась. Глядя на них, Бека тоже стал хихикать, и скоро вся троица дружно покатывалась со смеху. Стороннему наблюдателю, конечно, было бы дико глядеть на них, корчащихся от хохота и хлопающих друг друга по плечам – вот только глядеть на них сейчас было абсолютно некому.
Отсмеявшись, Робин вытер выступившие слёзы и опёрся о землю, собираясь подняться. Внезапно земля под ним чуть подалась и тоненьким голосом ойкнула. Мгновенно насторожившийся граф отпрянул и кончиком меча осторожно ковырнул небольшой бугорок, на котором сидел. Ойкнуло снова, на этот раз посильнее. Только было он хотел хорошенько разворошить это место – что это ещё за новости, только говорящих кочек им не хватало! – как тот же тоненький голос пропищал:
– Не надо!
– Что не надо? – резко спросил граф. – Кто здесь?
– Я, – ответила земля. – Сколько можно по мне елозить? Я и так уж терплю, терплю…
– Мандрагора, – указала Глендавейн на несколько невзрачных листиков, торчавших из почвы. – Странно, я думала, она кричит только когда её из земли тащат.
– Мандрагора, значит, – повторил Робин, с сомнением оглядывая кочку.
– Можно называть и так, – пискнул голосок, – но мы предпочитаем иметь своё мнение.
– Кто это мы?
– М-м-м… Мандрагоры, – после паузы ответила кочка. – Ну, те, кого вы так называете.
– А что ты здесь делаешь?
– Как что? – обиделась мандрагора. – Расту я тут, не видишь, что ли?! Это ж только вы с места на место носитесь как угорелые, нет чтобы прилично укорениться… Кстати, не соизволите ли, уважаемый, сойти с корневой системы? Тяжело же!
Робин послушно сделал шаг назад.
– А ты что же, давно тут… э-э-э… находишься? – спросил Бека.
– С тех пор, как проросла, – ответила мандрагора. – Можно было бы, наверное, и догадаться.
Бека устыдился своей несообразительности и замолчал.
– Это тебя Шарах тут посадил? – задала вопрос Глендавейн.
– Шарах, – согласилась мандрагора. – А может, и не Шарах. Откуда мне знать.
– А зачем? – не отставала волшебница.
– То есть как это?! – возмутилась мандрагора. – Чтобы помнила! Я вот и помню.
– Что «помню»?
– Всё. Всё, что было. Это у вас память короткая, вы для этого книги пишете, летописи всякие. Чушь. Ерунда. Нас надо сажать! Мы помним всё и всегда! И кто когда приходил, и что говорил…
– Ты, выходит, многое знаешь… – задумчиво протянула Глендавейн.
– Достаточно, – сдержанно ответила кочка. – Не всё на свете, конечно, но всё, что было тут. Этого тоже немало, а для того, кто умеет делать выводы… – тут она скромно замолкла.
– Ну, теперь тебе тут поспокойней будет, – снова вмешался Бека.
– Всё может быть, – философски откликнулась мандрагора. – Вы бы полили меня, а? А то сухо тут.
Робин достал походную фляжку:
– У меня вот с собой только вино. Красное. Подойдёт?
– Мне безразлично, – согласилась мандрагора, и граф вылил вино прямо на кочку, чувствуя себя последним дураком.
– Может, тебе земельку взрыхлить? – спросила Глендавейн.
– Нет, благодарю, не стоит, – сварливо отказалась мандрагора. – И так уже взрыхлили, хватит. Да ещё и мечом истыкали… Это ж надо, такой меч – а он его в землю!
– Какой ещё «такой» меч? – спросил граф. – Ты что, в мечах разбираешься?
– Я во всём разбираюсь! – отрезала мандрагора. – А твой меч… Если б не твой меч, Шарах бы уже и думать забыл, что ты, такой умник, и на свете-то существовал! Правильно вы ему его не отдали, – внезапно заключила она. – Этот меч ещё ой как пригодится.
– Это я и сам знаю, – усмехнулся Робин. – Дорога-то впереди длинная.
– Ты найди палец Шараха, – посоветовала мандрагора. – Подвесь его на ниточку и держи. Он всегда укажет, куда тебе надо.
– Что значит «куда тебе надо»? – озадаченно спросил Робин.
– То и значит! Нужно домой – укажет направление, а хочешь – кратчайшую дорогу. Нужно в другое место – повернётся туда. Понял?
– Понял, – пробурчал граф.
Палец Шараха они нашли сразу. Он, единственный уцелевший осколок, лежал среди мелкой каменной трухи, в которую распалось тело поверженного бога. Глендавейн тут же вытащила откуда-то крепкую шёлковую нить, и граф, привязав палец (на нём, словно специально, оказалась канавка в нужном месте), приподнял его на вытянутой руке.
– Замок Айтер! – скомандовал Робин, и палец послушно повернулся в сторону.
– Работает! – удивился Бека. – А он точно в том направлении?
Палец вздрогнул, затем резко качнулся, описал быструю дугу и больно щёлкнул Беку по носу. Было очевидно, что пальцу крайне недостаёт ещё двух своих коллег, чтобы успешно сложить фигу и продемонстрировать её Беке.
– Достаточно! – удержал его граф. – Чембука-Агур?
Палец послушно повернулся и показал туда, куда гоблины и направляли свой обоз. Правильно.
– Радрадрабен! – вдруг произнесла Глендавейн.
Палец вздрогнул, неуверенно качнулся туда-сюда и – показал. Направление на Радрадрабен не сильно отличалось от того, в котором они следовали.
Робин похолодел. Теперь, когда в руки ему попал этот проклятый компас, графу Айтеру больше не оставалось выбора. Долг чести, будь он трижды неладен, требовал следовать за Радрадрабеном! И теперь уж ему никак нельзя было сослаться на свою неосведомлённость и вернуться домой!
Холм и разорённое капище граф Айтер покидал с тяжёлым сердцем. Случайно обернувшись, он заметил, как приотставший Бека справляет малую нужду прямо на разговорчивую кочку, но отвернулся и ничего не сказал.
Дальнейшая дорога до Чембука яркими событиями не изобиловала. Проведя ещё одну – последнюю – ночь возле костра и очередной раз вкусив изрядно поднадоевшего кулеша, к середине следующего дня весь состав каравана без приключений добрался до города. Принц Гоблин сунул начальнику стражи мелкую монетку – въездная пошлина была здесь сущей безделицей – и волы, напрягая усталые спины, медленно втянули возы под арку ворот.
– Теперь в порт? – заглядывая Робину в лицо, спросил Бека. – Пенчо и Луй говорили, что тут есть порт!
– Нет, теперь на базар! – громогласно возвестил услыхавший этот вопрос Гоблин. – Порт тут есть, нельзя отрицать очевидное, но главное место Чембука-Агур, да и вообще любого города – это базар! Учтите, каждый благородный хумми просто обязан его посетить!
Понятия о благородстве у принца Гоблина были весьма своеобразны и непоколебимы.
Робин, который втайне боялся, что палец Шараха укажет не на корабль, а куда-нибудь совсем в другую сторону и поэтому неосознанно тянувший время, неуверенно кивнул. И они отправились на базар.
Правду сказать, Агурский базар был базар всем базарам! Уж на что славен и богат был базар Худа, но и он по сравнению с этим выглядел, как детская песочница перед строительной площадкой. Здесь было всё: горы всевозможной снеди, оружие, ковры, бродячие циркачи, заклинатели змей и факиры, глотающие огонь, напитки, лошади, рабы, новые и подержанные вещи, талисманы на все случаи жизни и многое, многое другое. Встречались люди, одетые причудливо, со всевозможными оттенками кожи – да и не только люди: гоблины, гномы, баньши, кобольды и вовсе неведомые шишиги. Одним словом, полный набор хумми – и всё это пёстрое сборище кипело, орало, торговалось, воровало, клялось и ругалось – короче, веселилось от души.
Принц Гоблин от имени всего отряда торжественно простился с Робином, Бекой и Глендавейн, и, как граф ни противился, сунул-таки ему в карман тяжёлую золотую монету:
– На счастливый почин!
Против этого возразить было нечего, и они, с благодарностью оставив свернувший в нужный ряд караван, медленно двинулись вдоль торговых палаток. Глендавейн тут же оказалась притянута ворохом разноцветных тряпок, а внимание графа привлёк выточенный из цельного куска слоистого зелёного камня браслет. Ажурная резьба представляла собой перевитые между собой стебельки повилики, и он, представив, как эта изящная вещица будет смотреться на тоненьком запястье Глендавейн, без раздумий подтолкнул локтем Беку и свернул к лотку неприятного вида полноватого купца в безвкусной жёлтой чалме. Несмотря на жару, чалма была надвинута по самые брови – может быть отчасти для того, чтобы скрыть повязку, пересекающую глазную впадину.
– Сколько? – спросил граф, тыча пальцем в браслет.
Купец повёл себя совсем не так, как должно вести себя расторопному торговцу: Вместо того, чтобы просто назвать несусветную цену и тут же начать её сбавлять, он вздрогнул, прожёг Робина и Беку огненным взором, но, спохватившись, глухо ответил:
– Вы только взгляните, чужеземцы, какой товар! – при этом он совершил, казалось бы, невозможное: выставив напоказ сверкнувший на солнце браслет, съёжился и чуть ли не свернулся клубком, стараясь остаться как можно более незаметным.
– Глендавейн, поди сюда! – позвал Робин. – Погляди, нравится тебе?
– Какая прелесть! – восхитилась девушка, тихонько дотрагиваясь до браслета, но, переведя взгляд на торговца, переменилась в лице и испуганно вскрикнула:
– Арудон!
Дальше всё пошло, как в кошмарном сне: с диким воплем, перебившим даже базарный шум, торговец опрокинул прилавок и внезапно вырос почти вдвое. Там, где раньше были руки, появились отвратительные щупальца с присосками, и этими щупальцами он обвил графа, Беку и попытался дотянуться до Глендавейн, но споткнулся, наступив на полу собственного халата. Волшебница чудом сумела увернуться, и через мгновение Арудон, его холщовый навес и Робин с Бекой исчезли. Перед Глендавейн осталось хорошо утоптанное место, где среди мусора, посверкивая, одиноко лежал зелёный браслет. Люди вокруг отшатнулись было, но вскоре всплеск испуга и удивления сошёл на нет, и толпа, привычная, видать, и не к таким штукам, вновь потекла по своим законам.
Браслет Глендавейн, конечно, подняла и, повертев, сунула в карман. Не надевать же на руку заколдованную вещь! Неужели Арудон настолько ни в грош её не ставит, что ожидал, что она попадётся на этом примитивном приворотном амулете? Хоть бы для виду попытался скрыть следы колдовства, что ли!


Звено двадцать шестое

Но куда же проклятый Арудон спровадил её спутников? Он ведь дурень, и мощь у него дурная – запросто может такое отчебучить, что…
Тут мысли её перебил рослый латник, с ног до головы увешанный оружием и громыхавший, как мешок кузнеца с железным ломом. Он выступал во главе отряда стражников:
– Эй, красавица, ты нарушила закон!
Глендавейн резко обернулась. Сейчас она была настолько зла и раздражена, что вполне могла в запале не сдержаться и действительно так нарушить закон, что пусть тогда этот железный болван пеняет на себя!
– Да, женщина! Это я тебе говорю, да-да, тебе! Ты что, не знаешь, что здесь колдовать строжайше запрещено? Тебе придётся заплатить за это! Пятьдесят золотых в возмещение ущерба, но я, так и быть, ограничусь половиной этой суммы, если такая милашка будет уступчива и благосклонна…
– А я не колдовала!
– Не лги, женщина! Нужное число свидетелей подтвердят мои слова, и тогда тебе уже не отделаться этой смехотворной суммой!
Нужное число свидетелей, под строгим взглядом командира машинально расправившее плечи и убравшее животы, лязгнуло железом и уставилось на Глендавейн столь красноречиво, что она сразу смекнула, какие нравы царят в этом месте и в этом городе. Действия требовались самые радикальные.
Она с оскорблённым видом (что не потребовало усилий) вздёрнула подбородок и повернулась, чтобы гордо и молча удалиться. Но избавиться от стражников оказалось не так-то просто: командир просто-напросто удержал её, грубо ухватив за плечо:
– Ты никуда не уйдёшь.
Из-за неуклюжего забрала до самодовольной сальной рожи стражника добраться было сложно, но Глендавейн это удалось блестяще.
Плюх! Плюх!
Не успел тот опомниться, как две оплеухи заставили его мотнуть головой и ошеломлённо отступить на шаг, но рьяный страж порядка быстро взял себя в руки и, злобно глядя на Глендавейн, скомандовал:
– Взять её! – и, понизив голос, прошипел: – Теперь ты так просто не отделаешься, шлюха, ты на всю жизнь запомнишь Уракая, грязная тварь! Ты будешь валяться у меня в ногах, упрашивая, чтобы я разрешил тебе облизать свои сапоги!
Солдаты деловито и привычно шагнули в стороны, окружая презрительно улыбавшуюся девушку, но та, легонько взмахнув указательным пальцем, бросила перед ними огненный шар. Вернее, попыталась бросить, только у неё ничего не вышло. Негодяй Арудон, видимо, сумел-таки оплести её каким-то колдовством, потому что сила её как волшебницы сейчас равнялась нулю. Глендавейн охнула, крутанулась на пятке и ринулась бежать, но ближайший стражник ловко подставил ей ножку, а когда, запнувшись, она растянулась прямо на месте бывшей Арудоновой палатки, в неё вцепилось множество жадных рук, прижимая её к земле, заламывая кисти назад, сводя за спиной локти и ловко опутывая их верёвкой.
И вот уже Глендавейн в совершенном ошеломлении шла, деревянно переставляя ноги и не совсем понимая, что же всё-таки произошло. Как же так, её, волшебницу, дочь самого Гофлареха, грубо толкая в спину, ведут сейчас через площадь – и ведут явно не для того, чтобы вежливо извиниться. А она не в силах использовать даже капельку той мощи, которой обладает! И это в то время, когда её могущество так нужно, чтобы выручить Робина и Беку – не говоря уж о том, чтобы как-то выпутаться самой! Как, ну как только такое могло получиться?!
Похотливый Уракай, конечно, не преминул старательно обыскать её, надолго задерживая руки в привлекавших его местах, и теперь шёл чуть позади, довольно скалясь и время от времени шепча ей на ухо разные гадости. Он непременно был намерен получить с пленницы весь набор «женских услуг», и останавливала его сейчас только физическая невозможность остаться с ней наедине. Глендавейн попробовала было брыкнуть его ногой, но получила удар пониже спины древком копья, да такой, что чуть не грохнулась носом в пыль и предпочла отказаться от дальнейших попыток.
Базарная толпа боязливо расступалась перед солдатами, и они двигались беспрепятственно, хотя и не очень быстро. И рано или поздно должны были дойти туда, куда шли. Чем бы ни являлось это место, оно явно должно было находиться не за тридевять земель. Тем более, что базар наконец кончился, и теперь они шагали по городским улицам.
Но, видимо, судьба не хотела оставлять беззащитную жертву в лапах распоясавшегося солдафона. Внезапно стражники, как по команде, опустились на одно колено, а Уракай, дёрнув за верёвку, принудил сделать то же и Глендавейн.
Навстречу по улице, гарцуя на породистом пегом жеребце, ехал тонкий изнеженный юноша со скучающими глазами, а по обе стороны его рысью бежали два служителя, обмахивая своего господина опахалами. Чуть позади ещё один слуга быстро катил изящный столик на колёсиках, который был уставлен хрустальными сосудами с вином, изящными бокалами и золотыми блюдами, на которых возлежали отборные сладости и фрукты. За столокатителем следовал отряд стражников в такой же форме, что и у сопровождавших Глендавейн, но совершенно новой и тщательно выглаженной.
– А, это ты… Дуракай, что ли? – расслабленно и томно уронил юноша. – Кого это ты ведёшь?
Судя по тому, как насмешливо переглянулись стражники обоих отрядов, Уракаю отныне и до конца жизни суждено было стать Дуракаем. У него аж красные пятна по лицу пошли, но голос стражника остался подобострастным и почтительным:
– Колдунья, ваша светлость! Отказывается платить положенную пеню и проявляет неуважение к божественной власти вашей светлости…
Светлость, однако, совершенно не обращал внимания на Уракая – нет, теперь навсегда уже Дуракая! – и, напротив, очень внимательно осматривал Глендавейн.
– Обыскать! – внезапно распорядился он.
Глендавейн мгновенно вспыхнула, но выступивший из строя доброволец постигал образ мыслей своего повелителя гораздо лучше, чем она. Через минуту карманы Дуракая были вывернуты, и перед юным всадником на расстеленном шёлковом платке лежало их содержимое. Тяжёлый столбик золотых монет, кучка серебряных и медных, грязный засморканный носовой платок и резной браслет зелёного камня, с которого, собственно, и начались все неприятности.
– Так-так-так… – ровным голосом произнёс юноша. – Значит, обираем народ, да? Плохо, Дуракай. Плохо обираем… Ладно, деньги – в казну, украшение – мне, остальное можешь забрать.
– Слава владыке Агуру! – угрюмо прокричал Дуракай, вытягиваясь в воинском салюте. Со свисающими вывернутыми карманами смотрелся он потрясающе неприлично.
– И, это… – добавил владыка Агур, нюхая надушенный носовой платок и любуясь надетым на левую руку браслетом. – Колдунью помыть, накормить и отправить в мой гарем. И чтоб даже волосок не упал у неё с головы, понял? За мной! – скомандовал он, дал коню шпоры и поскакал по улице дальше, а за ним помчались конвой, опахальщики и слуга-столовозец.
Глендавейн молча и сосредоточенно врезала каблуком по лодыжке Дуракая. Тот взвыл, поднял было кулак, но, зарычав в бессильной ярости, отодвинулся и срывающимся от злобы голосом приказал:
– Во дворец!
Во дворце Глендавейн сдали с рук на руки толстому, добродушному и громадному, как вставший на задние ноги бегемот, главному евнуху Гуаму. Тот, рассматривая и оценивая новое приобретение, двумя пальцами покрутил девушку (попытку сопротивляться он даже не заметил), помял её и пощупал – но как-то профессионально и необидно, словно врач – затем осмотрел зубы и удовлетворённо кивнул:
– Высший сорт. В баню!
Возникшие как из-под земли прислужницы увлекли Глендавейн в боковой коридор, выстеленный коврами, и не успела она опомниться, как очутилась перед бассейном, над которым поднимался ароматный пар. Поверхность бирюзовой воды была усыпана лепестками роз.
Проворные руки стащили с Глендавейн одежду, окунули, намылили и стали мыть – всё это нежно, ласково и аккуратно. Девушка с удовольствием отдалась этому процессу – баня была, пожалуй, единственное хорошее в окружающем её море неприятностей. Её мыли, окатывали водой, растирали – и вновь намыливали и тёрли, пока кожа её не загорелась и не стала поскрипывать от чистоты. Тогда её вытерли насухо, уложили на диван и принялись массировать и втирать в тело благовония, а ещё одна служанка занялась волосами, укладывая на голове замысловатую конструкцию. Наконец, когда все бесконечные манипуляции были завершены, Глендавейн подошла к зеркалу – и ахнула. Из глубины зеркала на неё смотрела неимоверная красавица – высокая грудь, великолепная фигура, прелестное лицо, умело тронутое макияжем, и роскошные светло-каштановые волосы, уложенные в умопомрачительную причёску.
– Пора одеваться, госпожа! – потянула её за руку служанка.
Глендавейн посмотрела на предложенную ей одежду, и хорошее настроение её сняло как рукой.
– Что?! И я должна это надеть?
– Да, госпожа, – поклонилась служанка.
Глендавейн закусила губу, но делать было нечего. Её прежнее платье бесследно исчезло, и как она подозревала – навсегда. Нечего делать, приходилось играть по навязанным ей правилам. Что ж, при расплате учтётся и это…
Она быстро накинула на плечи лёгкую пелеринку, которая открывала больше, чем скрывала, и натянула совершенно прозрачные шёлковые шаровары. Никакой обуви здесь не полагалось – но это и ладно, и так везде ковры. Зато украшений было немыслимое количество: и кулоны с изумрудами и сапфирами, и алмазные диадемы, и ручные и ножные браслеты с золотыми колокольчиками, и серьги, и кольца с камнями всех цветов и размеров. Поколебавшись, Глендавейн украсила лоб ниткой розового жемчуга – и этим ограничилась.
Насколько она могла судить, жизнь в гареме была скучна, однообразна и подчинена одной цели – любым путём, с помощью каких угодно ухищрений привлечь внимание повелителя, доставить ему как можно более утончённое и изысканное наслаждение и, естественно, выдвинуться в фаворитки. В ход шло всё: придумывались новые оригинальные виды одежды, чтобы так суметь открыть практически всё тело, что для интриги и притягательности оставался прикрытым минимум возможного; наложницы изучали и запоминали назубок лучшие и интереснейшие истории – повелитель не должен был скучать в их обществе; любая из них была мастерицей в игре на множестве музыкальных инструментов. Обязательны для посещения были семинары, в которых состарившиеся и более не употребляемые по прямому назначению специалистки делились опытом – начиная с подбора ароматов и кончая правилами хорошего тона.
Слава богам, заклятие Арудона начинало слабеть, и Глендавейн надеялась, что она в достаточной степени сумеет вернуть свои магические способности до того, как случится непоправимое. Об ином варианте развития событий она предпочитала не думать, иначе оставалось только волком выть и драть на себе волосы – но это было больно и к тому же не помогало.
А судьбоносный этот момент неотвратимо приближался. Сегодня ночью, как шептали ей подруги со стажем, красавчик-владыка непременно посетит гарем (не было ещё случая, чтобы он пропускал данное мероприятие), а раз посетит, то непременно захочет свеженьких ощущений, а раз так – выбор падёт известно на кого, вот ведь как ей повезло, теперь главное – пленить собой ветреного принца, но это-то она, уж конечно, сумеет и, безусловно, в своём возвышении не забудет о тех, кто давал ей столь нужные и своевременные советы…
Тьфу!
Глендавейн поддакивала, улыбалась и восторженно закатывала глаза – надо же, как ей, простой девушке с улицы, повезло! – а сама украдкой изучала коридоры дворца, расположение евнухов-охранников и периодичность их смены. Не исключено, что всё это ей скоро ой как понадобится…
Вечер неумолимо опускался на город, и наконец часы истории пробили. Полураздетых подруг сдуло как ветром, гладкорожие евнухи попрятались в щели, словно потревоженные тараканы (Глендавейн не сомневалась, что они где-то рядом и наблюдают), в коридорах запылали факелы и свечи, и она осталась одна – одна в уютной, мягкой комнатке, в центре которой монументально возвышалась золочёная кровать с балдахином. Волшебница попыталась наколдовать себе тапочки – просто для того, чтобы проверить, как идёт восстановление, но колдовство вышло плохо: тапочки получились разного цвета и обе на левую ногу. Хотя сам по себе некоторый прогресс в магии был налицо. Глендавейн удовлетворённо потёрла руки и сотворила себе кинжал – пусть ржавый и совершенно тупой, но всё же это было лучше, чем ничего. Сунув кинжал под подушку, она прилегла на кровать, подперла голову рукой и принялась ждать. Время сейчас работало на неё.
Наверное, она задремала, потому что не заметила, когда бесшумно вошёл принц Агур. Он легко опустился на краешек кровати. Глендавейн подобрала ноги и выжидательно села, решив воспользоваться кинжалом лишь в самый критический момент. Однако, теоретически безудержно любвеобильный Агур на практике повёл себя неадекватно. Он озадаченно поглядел на проснувшуюся красавицу и коротко пожал плечами. Затем протянул было к ней руку – тоже неуверенно, словно не понимая, зачем он это делает – и тут же отдёрнул её, будто обжёгшись.
Он вскочил, походил вокруг кровати, бросая на Глендавейн хмурые взгляды и, остановившись, в тоске заломил тонкие руки, так что рукава вышитого халата сползли до плеч и стал виден зелёный браслет на левой руке.
– О боги! За что мне такое?! – вдруг надрывно завопил Агур, охватив голову. – Кажется, я влюбился!
Глендавейн во все глаза смотрела на это представление, не в силах решить, игра это или действительно принц неожиданно сошёл с ума.
– Боги! – продолжал завывать Агур. – Кто, о, кто поможет мне в этот час скорби и нужды?!
Покрывало под Глендавейн неожиданно зашевелилось, и встревоженная рожа Гуама выглянула из-под кровати. К широкому лбу главного евнуха, залитому потом, прилипло пёрышко, а нос был выпачкан пылью.
– Милорду что-нибудь нужно?
Агур вздрогнул, страстно поглядел на него и залился горькими слезами:
– Нет, это не ты, мой славный, мой обожаемый, мой ненаглядный Арудон! Это не твои нежные руки, не твой гордый стан – это всего лишь ничтожный Гуам, даже вообще не мужчина!..
Гуам оценил обстановку и принял решение вылезти. Голова с пёрышком пропала, а взамен её, пятясь, появилась необъятная задница, при взгляде на которую Агур возрыдал ещё пуще. Глендавейн была в восторге и мысленно вознесла благодарность своему отставному жениху: приворотный наговор был сработан Арудоном на совесть. Теперь, даже если принц и догадается снять браслет, должна пройти по меньшей мере неделя – и только тогда, возможно, злосчастного принца вновь потянет к женщинам. Она тише мышки забилась в самый уголок громадного ложа, до глаз укуталась шёлковой тканью и с интересом следила за разворачивающимися событиями.
Гуам успел покинуть своё укрытие и теперь возвышался над принцем во весь гигантский рост, а тот, совершенно ошалев, бегал по комнате и кричал:
– Арудон! Приди же ко мне, приди, свет очей моих! Боги, как мне быть?! Гуам, бездельник, да сделай же что-нибудь! О, мой Арудон!..
– Кажется, эта женщина чем-то не угодила повелителю? – озадаченно спросил главный евнух. – Но не стоит из-за этого волноваться, милорд, сейчас мы её, как водится, на кол... Эй, кто там, инструмент в опочивальню!
В мгновение ока был доставлен переносной кол, представлявший собой любовно изготовленное из драгоценного палисандра орудие казни с острым золотым навершием, инкрустированное рубинами и бирюзой и покоящееся на массивном основании чернёного серебра. Детали оформления рабочей части кола стали видны, когда Гуам небрежным движением стащил с него останки предыдущей соискательницы монаршего благоволения и любовно протёр его шёлковой тряпочкой.
Такой оборот дела Глендавейн совсем не понравился. Она нашарила под подушкой свой кинжал и крепко сжала рукоять. Одновременно она попыталась вызвать молнию, чтобы испепелить на месте чересчур предприимчивого Гуама, но вместо молнии на того с потолка просыпалась жиденькая струйка золы и раздался негромкий звук, словно кто-то исподтишка испортил воздух.
Принц Агур продолжал сосредоточенно мерить помещение кругами, взывая по очереди ко всем известным ему богам. Но, видимо, боги как раз в этот день дружно взяли выходной, потому что на его страстные призывы не откликнулся ни один.
Поскольку повелитель явно находился в невменяемом состоянии, Гуаму пришлось принять контроль над ситуацией в свои руки. Хлопнув в ладоши, он вызвал отряд подчинённых ему евнухов – довольно-таки многочисленный, как с тревогой убедилась волшебница – и приказал немедленно увести расстроенного Агура в персональные покои, вызвать к повелителю врача и – на всякий случай – виночерпия. И, самое главное – немедленно казнить новую наложницу.
Экстремальное развитие событий придало колдовским способностям девушки свежий импульс. Она резким движением обрушила на евнухов массивный канделябр. Она превратила воду в графине в лампадное масло и швырнула его под ноги наступающей толпе. Она даже сумела неимоверным усилием воли воспламенить образовавшуюся лужу – но всё было тщетно. Огонь был затоптан, кинжал выбит из её рук, сами руки заломлены назад, а во рту оказалась какая-то скрученная салфетка или платок. Этот возмутительный импровизированный кляп лишил её всякой возможности оправдаться, и Глендавейн лишь мычала, бешено мотая головой и дрыгая ногами. Пелеринка, конечно, сразу же слетела, а прозрачные шёлковые штанишки запасливый Гуам с неё аккуратно стянул, ворча что-то о необходимости беречь вверенное гаремное имущество. Пара дюжих евнухов приподняла извивающуюся девушку, раздвинула ей ягодицы и она, холодея от стыда и бессилия, ощутила снизу прикосновение золотого острия.
– Чуток левее, – деловито командовал невозмутимый Гуам тонким голоском. – Да не зевай, направляй как следует, а то ишь ведь как крутится, так и промахнуться недолго... Да понежнее, понежнее, черти! Это ж вам не колода, это женщина, существо деликатное, понимать надо! Опускать на счёт "три", поняли? Раз, два...
– Недостойная дочь!!! – вдруг взревела громовым голосом исполинская чёрная фигура, возникшая перед оторопевшими евнухами. – Так-то ты блюдёшь фамильную честь и достоинство?! А ну-ка марш домой, и чтоб тридцать лет носу никуда не казала! Кому я говорю?!
При всей своей независимости Глендавейн с облегчением должна была признать, что отец появился как нельзя более кстати, и теперь она благословила ранее раздражавшую её привычку подсматривать за её действиями в магический шар. Правда, застал он дочь в совершенно неподобающем виде и весьма щекотливом положении, но обижаться на судьбу за такие мелочи было бы грешно. Она ужом выскользнула из рук оторопевших палачей и во мгновение ока скрылась за балдахином, лихорадочно пытаясь сотворить хоть какое-то прикрытие для своей наготы.
Появление Гофлареха было подобно беззвучному взрыву. Колдун негодовал. Он дымился от ярости, а там, где он ступал ногами на ковёр, ворс начинал тлеть, распространяя удушливый палёный чад.
– От меня не скроешься! – бушевал чародей. – Запомни это! Ну-ка иди сюда, бесстыдница, и взгляни мне в глаза!
– А ты кто такой?! И как посмел явиться сюда, в святая святых?! – опомнившись, резким дискантом вопросил Гуам и, не дожидаясь ответа, во всю глотку запищал. – Стража!
Что-что, а служба безопасности во дворце Агура была на высоте. Не успел стихнуть отзвук его команды, как откуда ни возьмись набежала такая тьма охранников и часовых, что Глендавейн диву далась: где они все только могли до этого скрываться?!
Стража с обнажёнными мечами окружила Гофлареха полукольцом, отжимая к стене. Лучники из-за спин меченосцев послали тучу стрел, но это не смутило разъярённого чародея. Вряд ли он даже замечал этих докучливых людишек. Некоторые стрелы отскакивали от чёрной фигуры, высекая искры, другие же, наоборот, со свистом пролетали насквозь, не причиняя ей никакого вреда.
– Гризония! – продолжал греметь отцовский голос. – Поди сюда, негодная!
В руках колдуна внезапно появился широкий ремень с затейливой золотой пряжкой, который, по всей видимости, был дочери хорошо знаком, потому что она взвизгнула и кинулась удирать в первый попавшийся коридор. На ней уже болталось кое-как пригнанное по фигуре свежесотворённое платье.
Гофларех дунул, и стену стражников размело, как мусор. Быкоподобный Гуам предпринял было последнюю попытку отстоять поруганную честь гарема и заступил ему путь, как дубину подняв обеими руками специально выломанную для этого витую деревянную колонну, но колонна, как ранее стрелы, легко прошла сквозь колдуна и, отскочив от пола, больно ударила евнуха по тому месту, каковым он коренным образом соответствовал своей должности. Гофларех же, величественно потрясая ремнём, как символом непререкаемой отцовской власти, двинулся по коридору – во имя торжества родительских прав, избранной методики воспитания и удовлетворения требований фамильного достоинства.
Потрясённый и морально уничтоженный Гуам обвёл глазами учинённый разгром, слабо шевелящихся охранников и глубоко вздохнул. Жизнь прямо на глазах теряла смысл. Он обречённо стащил штаны, бережно сложил их на чудом уцелевшей кровати, поднял упавший кол и, постанывая и кряхтя, взгромоздился на него, по привычке бормоча под нос что-то о неудобстве женских размеров и ничтожности всего сущего.
Гофларех же преследовал дочь. Чтобы отрезать ей пути к отступлению и не проходить дважды по одному и тому же месту, он обрушивал за собой галереи, поднимая клубы облетающей побелки, позолоты, извести и мелкого сора. Дабы поднимающаяся пыль не лезла в нос и не мешала обзору, за колдуном плыла специальная дождевая туча, орошая пройденный путь и прибивая к полу особо активные пылевые вихри. Встречающихся изредка стражников маг игнорировал, считая ниже своего достоинства уделять им хоть кроху внимания.
Наконец, когда от дворца осталась лишь небольшая часть, он сумел загнать Глендавейн в тупик. С презрением глядя на её безуспешные попытки пробить двухметровую стену, Гофларех медленно засучил рукава и, покачивая ремнём, процедил:
– Никто и никогда не смел назвать меня несправедливым. Только поэтому я выслушаю твои оправдания, о недостойная дочь, если таковые у тебя имеются. Но не злоупотребляй выдумками, лишь отягощающими твою вину! Я желаю знать, куда подевалась твоя магическая сила и как случилось, что ты оказалась в этом столь позорном положении. Говори же, я слушаю!
Гофларех был величествен и прекрасен в гневе. Он ждал. И Глендавейн, переведя дух, стала говорить.


Звено двадцать седьмое

– Ну и где мы? – спросил Робин, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо, уверенно и даже иронично. Правда, получилось плохо – растерянно спросил это граф Айтер. Трудно было говорить по-другому, стоя по пояс в какой-то зловонной жиже, когда ещё мгновение назад находился на пёстрой базарной площади и торговал у одноглазого купчишки браслет – хотелось подарить Глендавейн. А потом?
В голове всё смешалось: потом, кажется, была какая-то вспышка, цветная круговерть перед глазами, что-то кричал Бека… Нет, сначала к нему подошла Глендавейн и, увидев браслет, сказала: «Какая прелесть!». Потом… потом… Ага! Потом она посмотрела на купца и вскрикнула: «Арудон!», а купец вдруг зашатался, как столбик дыма на сквозняке, вырос на две головы, из рукавов халата высунулись отвратительного вида зелёные щупальца, которыми он схватил Глендавейн и…
Крикнул он что-то! Вот тогда всё и закружилось перед глазами.
Робин огляделся. Вонючая бурая жижа, в которой он стоял, покрывала всё кругом – насколько глаз хватало. На приличном расстоянии друг от друга из неё торчали огромные деревья, кроны которых сплетались где-то высоко в сплошной зелёный полог. Корявые дуплистые стволы были покрыты чем-то неприятным: каким-то сизым мхом или лишайником. Из ближайшего дупла свешивались ноги, и граф сразу узнал их владельца по щегольскому жёлтому сапожку: это был Бека. Вторая нога была босая, и пальцы её слабо шевелились. Из дупла доносилось неразборчивое хрюканье.
– Эй, Бека, ты живой? – и тут Робина прямо как дёрнуло. – А где Глендавейн?!
Последний вопрос был явно излишним. Судя по звукам, доносившимся из дупла, Бека пока ещё плохо представлял, где сейчас находится он сам, не говоря уж о Глендавейн. Робин закричал и рванулся к дуплу, но не тут-то было: трясина цепко держала его ноги, а молодецкий рывок привёл только к тому, что граф погрузился на ладонь глубже.
– Бека! Давай вылезай из своего дупла и помоги мне, да поживей!
В дупле забормотали громче, и ноги стали медленно сползать вниз, уже показалась задница, и тут до Робина дошло:
– Постой, дурак! Тут же болото кругом, сам же увязнешь и мне не поможешь!
Ноги повисели неподвижно – видимо, думали – потом довольно шустро задрыгали вверх и исчезли в дупле. Робину показалось, что прошла вечность, прежде чем из него высунулась голова Беки, вся в трухе, во всклокоченных волосах торчали какие-то сучки, а взгляд – диковатый. На графа он даже не посмотрел, обвёл доступную ему панораму мутным взором и задал сакраментальный вопрос:
– А где это мы?
– Ты что, баран, не видишь, что я тону?! Давай скорей какую-нибудь палку!
Нет, не то, не то сказал граф, ведь сам видел, что сучья на деревьях начинаются только на высоте трёх человеческих ростов… Бека вздрогнул от графского крика и увидел, что Робина засосало уже почти по грудь. Взгляд его стал осмысленным, он часто закивал и исчез в дупле. Появился он, держа в руке верёвку с умело навязанной петлёй: неведомый бог, который на рынке надоумил жулика походя стащить её, был милостив к Робину. Хотя от дерева до графа было всего-то шага три, Бека бросал верёвку пять раз, прежде чем Робин схватил её, пропустил под мышками и уже почти пробулькал:
– Тяни!
Очень неохотно отпускало болото свою законную добычу. Лицо Беки покраснело от натуги, но он не ослаблял усилия. Наконец, трясина сдалась и с хлюпаньем отпустила графа. Бека быстро подтянул Робина к дереву и остановился.
– Ну, ты что? – задрав голову, спросил тот.
– Тут такое дело, граф, места тут нет, двое ну никак не влезут, – огорчённо сказал Бека.
Да, это была закавыка… Прямо как в тех философских байках, которые за чарочкой любил рассказывать Бердрехт. Граф тяжко задумался. Оставаться в трясине было невозможно. Хотя ни один лучик не пробивался сквозь переплетение кроны, сейчас вроде был день – было сумрачно, но рассмотреть всё кругом можно было без труда. А ночь? Кто знает, какие твари водятся здесь. Наверняка не бабочки и не белки… Бр-р-р, не хотелось и думать, что может скрываться в этой неаппетитной жиже, тем более, что с некоторыми представителями здешней фауны Робин познакомился – на нём уже висело не менее дюжины пиявок.
– А где Глендавейн?
– Не видать что-то, я уж смотрел, смотрел, а всё равно не видать.
– Так может, она утонула?! Или тоже в дупле где-нибудь сидит?
– Кто её знает, может, и в дупле, а только нам надо сейчас о себе думать: если мы сгинем, то ей уж никто не поможет.
Сказано было жестковато, но резонно, не поспоришь. Но что же всё-таки делать?
Граф сгоряча попробовал, вися на верёвке и упираясь ногами в ствол как скалолаз, рубить проклятое дерево. Увы, Истребитель легко входил в ствол почти на половину лезвия, но вытащить его оттуда удавалось с трудом. Было такое впечатление, как будто рубишь мокрую прессованную вату. Робин в очередной раз вырвал меч из дерева и, присмотревшись, озадаченно хмыкнул – след от клинка был еле заметен, мало того, он затягивался прямо на глазах!
Бека, глядя на его потуги сверху, покачал головой и грустно сказал:
– Не, ничего не выйдет, а если вдруг и срубишь, оно всё равно не упадёт – видишь, как ветки переплелись.
Робин посмотрел вверх: да, Бека был прав, даже случись чудо и сруби он это дерево, оно бы так и осталось висеть на ветвях соседей. Взгляд его опустился ниже, и граф скомандовал:
– А ну-ка, лезь поглубже в своё дупло и тащи меня наверх!
Бека, ошеломлённый таким требованием, запел было прежнюю песню, что, мол, двоим ни в жисть не поместиться, но Робин по-графски так на него рявкнул, что тот немедленно требуемое исполнил. Граф довольно ловко взобрался к дуплу и сел на трухлявый его окоём, спустив ноги внутрь. Бека что-то протестующе пискнул, но Робин властно сказал:
– Держи за ноги, да покрепче! – откинулся назад, сколько мог, и стал забрасывать верёвку на ближайший сук.
Он здраво рассудил, что раз не получается внизу, надо попробовать наверху, тем более, других вариантов всё равно не было.
Верёвку удалось забросить на удивление быстро – вот когда пригодились бессмысленные вроде лазания по скалам во время учёбы. И вскоре Робин уже стоял на толстенной ветке и кричал вниз:
– Давай теперь ты, выбирайся и лезь ко мне!
Бека медленно, но ловко, как паучок по своей паутине, поднялся к Робину. Тот уже глядел вверх. Они тут же устроили совет: можно было переночевать и здесь, а можно было, пока ещё светло, попробовать взобраться повыше. Решили лезть, и Робин стал уже раскручивать верёвку, чтобы забросить её на ветку повыше, как вдруг снизу раздался жалобный крик:
– Помогите! Помогите, тону!..
– Глендавейн! – в один голос воскликнули оба и глянули вниз. Глянули и, несмотря на всю серьёзность своего положения, заржали, как лошади.
Это был Арудон, всё это время прятавшийся за этим же деревом – но Арудон замаскировавшийся. Арудон действительно был дурак, как отрекомендовала его в своё время Глендавейн: неужели он думал, что вывернутый наизнанку халат, снятая чалма, превратившаяся теперь в кушак, и повязка, перекочевавшая на другой глаз, введут кого-нибудь в заблуждение? Тем более, что он цеплялся за ствол теми же зелёными щупальцами, которыми на базаре пытался ухватить Глендавейн.
– Да это ж Арудон… Умный, – ехидно сказал Робин. – Глянь-ка, Бека, с кем сподобились… Где Глендавейн?! – рявкнул он, мешая в голосе лёд и сталь.
Арудон испуганно вжал голову в плечи и жалобно-недоумённо посмотрел на Робина сквозь дырочку в повязке.
– Гризония где? – граф правильно понял причину замешательства колдуна – тот понятия не имел, кто такая Глендавейн.
Арудон развёл щупальцами – и сорвался с дерева в вонючую жижу. Отфыркиваясь, он с трудом выкарабкался из трясины – было видно, как щупальца скользят по сырому дереву, срывая мох – и теперь опять висел, прилепившись к стволу, как огромная лягушка: ноги и задница в болоте, всё остальное – наружу.
– Там осталась, – неохотно выдавил чародей.
– А ты чего здесь? – почти весело спросил Бека.
– Я… я случайно…
Робин, осенённый, сказал:
– Ага, так ты только нас хотел сюда закинуть? Так? А сам, значит, Глендавейн хвать – и дёру? Не вышло, стало быть, у тебя, уважаемый!.. Глендавейн, получается, там, на базаре осталась – и хорошо, нечего ей в этом сортире делать, а тебе – в самый раз будет!
Арудон молчал, только злобно покряхтывал. По-хорошему, конечно, надо было бросить виновника их бед где был да и лезть себе вверх. Кто-нибудь уж непременно закусил бы колдуном, дело шло к ночи, и трясина стала оживать: то здесь, то там появлялись круги, лопались крупные пузыри, кто-то проплыл недалеко от поверхности, оставляя хорошо видную дорожку.
Робин посмотрел вниз. Арудон опустил голову, и графу хорошо была видна лысина цвета нездорового картофельного ростка. Эта несчастная лысина и решила дело. Робин спустил верёвку и крикнул:
– Ладно уж, лезь, что ли, сюда, только смотри, без фокусов!
Колдун поднял голову и неуклюже попытался щупальцем схватить конец.
– Да ты руки себе назад сделай, обалдуй, руками-то удобнее!
Красное от натуги лицо Арудона – он висел сейчас, цепляясь за ствол одним щупальцем – перекосилось, и он прохрипел:
– Не могу! Колдовство здесь не действует, плохое место!
Бека тут же стал шептать Робину на ухо что, мол, зачем нам этот козёл со щупальцами – толку никакого, даже магией не поможет… Но граф уже принял решение. На верёвке опять сделали петлю, и незадачливого чародея с трудом заволокли-таки на ветку.
Впрочем, «веткой» это только называлось – на ней свободно могли разойтись два человека. Была она совершенно высохшей, и никаких листьев на ней не было. То же можно было сказать и о ветвях, расположенных выше. Только на высоте где-то локтей пятидесяти начиналась буйная зелень кроны.
Арудон независимо сел и скрестил щупальца на груди. Это было смешно: Робин и Бека прыснули. Колдун обидчиво дёрнул плечом и отвернулся.
Сидели долго. Робин молча раздумывал, как быть в данной ситуации, Бека думал о том же, помогая себе бормотанием под нос, а о чём думал Арудон и думал ли он вообще – неизвестно.
Теперь, когда ситуация прояснилась, и оказалось, что Глендавейн находится в относительной безопасности, наступила пора решать насущные проблемы, и в первую очередь с пищей. У графа в кармане завалялась чёрствая горбушка, наверное, ещё с Мутной, хотя после пребывания её в болотном месиве страшно было даже представить, что нечто такое можно положить в рот. Бека располагал украденным с лотка пирожком с требухой. Ничем не располагавший Арудон сидел-сидел, да и брякнул:
– Рыбы наловить надо, вот что!
– Чем ловить будешь, рыбачок? – зло спросил Бека.
Арудон удивлённо посмотрел на него: что, мол, тебе ещё надо? Главное – идея, а как воплотить – это уж твоё дело, расстарайся…
– Да какая тут рыба, – досадливо сказал Робин. – В этой жиже навозной небось только черви да жабы водятся.
Сказал – и накликал. Месиво прямо под суком, на котором они сидели, забурлило, послышались всплески – видно почти ничего уже не было, стемнело – и что-то большое и чёрное стало подниматься из болота. Оно дотянулось до дупла и, изогнувшись, обследовало его, несколько мгновений постояло неподвижно и стало подниматься к суку, на котором сидели – нет, уже стояли – товарищи по несчастью. Несмотря на темень, они разглядели безглазую голову с разинутой пастью.
Нехорошая это была пасть: огромная, как распахнутая дверь, вся утыканная разнокалиберными кривыми зубами и слабо фосфоресцирующая в темноте.
– Действительно, червяк, – отрешённо подумал Робин, вытаскивая из ножен верный Истребитель. Тело двигалось само, ноги тоже сами собой стали в нужную позицию, руки жили своей жизнью и уже держали меч чуть наотлёте – для уничтожительного и жестокого удара сбоку.
Как только голова чудовища поднялась чуть выше ветки, Робин с лёгкого разворота, с оттяжечкой полоснул по шее. Меч прошёл через плоть почти не встречая сопротивления, и Робин чуть не упал с ветки. Ему даже показалось, что он промахнулся в темноте. А голова монстра продолжала подниматься, и пасть была всё так же разинута. Они попятились от ствола, и тут только голова с лёгким чмоканьем отделилась от тела и с громким плеском обрушилась в трясину. Само тело постояло столбом несколько мгновений и медленно опустилось в болото. Все облегчённо вздохнули и сели, стараясь унять дрожь в коленях. Бека открыл рот, хотел что-то сказать, и тут началось. Похоже, до «червяка» дошло, что он уже без головы, и тело его начало бешено извиваться и биться, поднимая тучи брызг, долетавших до сидящих на ветке. Несколько раз извивающийся монстр задевал ствол, и это было очень неприятно – всё дерево и сук, на котором расположились бедолаги, сотрясалось, как от удара тяжёлого тарана. Потом снизу стали доноситься чавканье, хруст, какое-то сопение и урод затих.
Робин с Бекой переглянулись, и Бека сказал:
– Говорил же я: выше лезть надо. Успели бы засветло, если б не этот…
Арудон вёл себя индифферентно, и Робин разозлился:
– Вот что, разлюбезный Арудон, давай-ка ты как на духу – что это за место мерзкое такое, как мы сюда попали и, главное, как отсюда выбраться!
Арудон Умный тяжело задумался, что было видно по особо извивающимся щупальцам и посиневшей лысине. Плодом его раздумий стал вопрос:
– А вы меня не бросите?
– Ты что, торговаться вздумал?! – взбеленился Робин. – Нашёл время… Умный!
Действительно, время да и место не располагали: того и гляди, ещё какой-нибудь любитель позднего ужина пожалует.
Колдун – хотя какой он сейчас был колдун! – молчал. Граф, холодно глядя на Арудона, сказал:
– Бека, клянусь задницей могучего Паха, я сейчас скину этого неудавшегося осьминога вниз, там его примут, там, похоже, все такие.
Арудон испуганно глянул на Робина, потом вниз и задал второй вопрос:
– Знаешь ли ты, граф, что такое любовь?
Тут уж Робин сам чуть не упал в болото: прямо сказать, поворот был неожиданный. Он в замешательстве помолчал и неуверенно переспросил:
– Какая любовь?
– Большая: как вселенная, как море, как вот это дерево…
Бека хихикнул, и колдун замолк.
– К чему это ты всё? С любовью своей деревянной? Не пойму что-то.
– Если ты не любил, то и не поймёшь… Ведь крылья вырастают (тут Арудон картинно взмахнул щупальцами); горы сворачиваешь, реки перегораживаешь, леса вырубаешь…
– Э-э-э, постой, леса-то зачем?
– Да это я так, к примеру, – отмахнулся колдун. – Что ты за человек – ни капли поэзии!.. Не любил ты, значит, а если не любил – не поймёшь, – повторил Арудон.
Робин задумался: любил он или не любил? Малый он был не быстрый, и это продолжалось бы довольно долго, если бы не Бека. Тот поёрзал на ветке и уверенно сказал:
– Конечно, любил, вот тоже… И любит до сих пор, если хочешь знать.
– Кого? – в один голос жадно воскликнули оба теоретика.
– Да Глендавейн же! – в сердцах сказал Бека. – Кого же ещё?!
Тут Робин понял, что да, конечно, он любит Глендавейн.
– Глендаве-е-ейн… – протянул Арудон. – А я вот Гризонию люблю, ненаглядную…
Робин в упор посмотрел на колдуна и сквозь зубы процедил:
– А ведь Гризония и Глендавейн – это один человек, то есть одна женщина, так что мы с тобой соперники, выходит.
– Как одна? Ты хочешь сказать?..
– Вот именно. Не нравится ей Гризония – и мне не нравится! – с вызовом добавил граф. – Вы что там, специально такие имена придумываете? Одно рычит – «Ар-р-р-рудон!» – другое лязгает, как колодезная цепь, третье шипит?..
Чародей молчал. Замолчал и Робин. Бека тоже молчал-молчал, а потом сказал:
– Спать надо. Утро вечера мудренее.
Сказать это было легко, а вот исполнить… Быстро перебрав несколько вариантов, Робин и Бека пришли к выводу, что ни один из них не годится: привязаться было решительно не к чему – очень уж толстой была ветка, не говоря уж о самом дереве. Арудон же, мерзко хихикая, лёг на ветку, обхватил её щупальцами и завязал их узелком на груди. Робин от злости скрипнул зубами: вот гад, мало что по его вине они оказались в этом дурацком болоте, так ещё и устроился лучше всех!
Они с Бекой решили не спать и следить друг за другом на случай, если кто случайно задремлет. Очень уж не хотелось сверзиться вниз. Ночная трясина никак не походила на то спокойное месиво, в которое угодил граф днём: сейчас там внизу хрюкали, рычали, смачно с хрустом жевали и, судя по томному визгу, даже занимались любовью. Наверху, в листве, тоже не молчали, шумели, но потише – деликатнее, что ли. Оттуда доносились шорохи, шёпот, какой-то сухой скрип, тихие посвистывания и ещё что-то непонятное. Робин задрал голову и, конечно, ничего не увидел.
Что делать? Положение представлялось безвыходным: ну переспят они ночь, ну поднимутся по свету повыше, да хоть до зелени – а дальше что? Жрать нечего, огня не развести – всё вокруг было пропитано влагой, как губка, и… Вообще, плохо всё было очень.
Робин с ненавистью глянул на беззаботно храпевшего Арудона и толкнул Беку: не спи, мол. Тот что-то залепетал и уже членораздельно произнёс:
– Слышь, граф, это у меня в глазах огоньки прыгают или это на самом деле?
Его тёмный силуэт протянул руку, и Робин повернул голову в указанном направлении. Посмотрел, протёр глаза – действительно, вокруг соседнего дерева порхали огоньки, не огоньки даже, а крохотные искорки. Рассмотреть их можно было лишь сильно напрягая глаза.
– Светлячки, наверное, – неуверенно сказал Робин.
– Да какие тут светлячки, в этих миазмах? – откликнулся Бека. – Светлячки – они твари нежные, благородные, можно сказать, а тут вонища, как в коровнике. Да и не похоже, не так они летают…
Насчёт запахов Бека явно преувеличил: да, у поверхности болота воняло будь здоров, но здесь, на высоте каких-то десяти-пятнадцати локтей, никакой «вонищи» почему-то не ощущалось. Немного поразмыслив над этим капризом природы, Робин опять уставился на огоньки.
Вот один из них вроде бы стал ближе, вот второй – граф помотал головой, в темноте расстояние было не определить, но огоньки явно стали крупнее. Потом он стал слышать голоса – слабые, тоненькие, но определённо голоса!
– Ты слышишь? – не поворачиваясь, шепнул граф.
– Я много чего слышу... – начал было Бека, но Робин оборвал его:
– Тихо! Поют вроде…
– Это кто же поёт, не твой ли червяк безголовый? Я ничего такого не слышу.
– Это потому, что у тебя нет музыкального слуха, – назидательно сказал Робин, и даже в темноте почувствовал, что Бека ухмыляется.
А голоса становились всё громче, и скоро Робин и даже ошарашенный Бека стали разбирать слова. Действительно, пели:

Как приятно в лунном свете
На поляне кувыркаться,
Разрывая дёрн руками,
Пожирая ежевику!
А ведь эта ежевика
Предназначена для баньши,
А сожрём её мы, феи,
Легконогие созданья!..

– Какой тут ещё лунный свет? – выдавил Бека, и был прав: не было тут ни лунного, ни солнечного, ни даже звёздного света – только эти порхающие искорки. Одна из них пролетела по змеевидной кривой почти перед их глазами, и они увидели, что это миловидная женщина с крылышками вроде стрекозиных, очень маленькая. А светился у неё полупрозрачный живот. Она пролетела перед ними ещё раз и зависла в воздухе в радужном облачке трепещущих крыльев совсем близко – Робин с трудом подавил естественное желание поймать её в кулак, как муху.
Фея – как явствовало из песенки – несколько мгновений удивлённо смотрела на них и неожиданно закричала тоненьким голоском, от которого закололо в ушах:
– Девочки, тут мужчины! Двое! – тут её взгляд упал на мирно посапывающего Арудона. – Нет, целых три!
Не успело сердце Робина стукнуть и двух раз, как они уже находились внутри светящегося роя. Феи мельтешили так, что и Робин, и Бека покрепче уцепились за ветку – голова закружилась. Кроме того, феи наперебой продолжали пищать:
– Я вот этого…
– А я того, толстенького…
– Сейчас я его зачарую…
– Нет, я!..
Постепенно феи образовали два хоровода: один вокруг Робина, второй – вокруг Беки. Мужское самолюбие графа было в очередной раз уязвлено: рой вокруг Беки был заметно гуще. Утешало только то, что над по-прежнему спящим Арудоном порхали всего две или три феи, к тому же – старушки в годах.
Тут вступил в дело хитроумный Бека. Он приосанился, насколько это было возможно, сидя на суку, и бархатным голосом начал:
– Милые феи! Какое счастье, что мы встретили вас в этом столь негостеприимном месте! Если мне будет позволено, я хотел бы представить вам моих спутников…
– А мы знаем! А мы знаем, хи-хи-хи! – весело запищали феи, и вперёд вылетела одна из них – в маленькой короне и шитой золотом пелеринке.
– Ты – Бека, жулик и конокрад, вор и аферист, впрочем, в последнее время, волею обстоятельств ставший на путь исправления. И ещё кое-что про тебя знаем! – тут Бека предостерегающе поднял ладонь, и фея переключилась на Робина. – А ты граф Робин Айтер, малый добрый и смелый, хотя и тугодум, влюблённый безмерно в Гофлареха дочь!
Маленькая королева – ибо это была, несомненно, королева фей – замолкла. Бека мстительно ткнул пальцем в Арудона:
– А про этого что ж, забыли?
Феи немедленно образовали в воздухе фигуру, похожую на сердечко (так думалось влюблённому рыцарю) или на толстую задницу (это, конечно, были мысли Беки) и прочирикали:

А это Арудон-чародей,
Плохой человек и плохой злодей.
Колдун никудышный,
Чур, не ешь наши пышки!

«Плохой человек», похоже, только притворялся, что спит, потому что после обидного куплета он заворочался и с проклятиями стал распутывать узел на щупальцах. Он сел и, глядя на королеву, неприязненно сказал:
– Ты, что ли, Базелинда?
– Я, я, Арудон Умный! – торжествующе подтвердила королева.
Тогда Арудон повернулся к спутникам и сдавленно произнёс:
– Теперь я знаю, где мы. Боги, не может быть!
– Правильно, Арудон, правильно – ты у Подножия Мира!
Арудон обречённо обмотался щупальцами и стал похож на свёрнутый в бухту канат с торчащей из него головой. Похоже, злодей впал в полную прострацию. Глядя на это, Робин решил обратиться непосредственно к королеве фей:
– Ваше величество, высокочтимая Базелинда, не будет ли и мне дозволено задать несколько вопросов?
– Задавай, любезный граф, и я охотно отвечу на те из них, ответы на которые мне известны.
Тут граф отбросил куртуазию (а вернее сказать, её запасы у него просто кончились) и начал рубить, как на плацу:
– Что такое Подножие Мира? Что это за деревья? Что находится над кронами? Как отсюда выбраться в обычный мир? – из вежливости он задал и ещё один вопрос, ответ на который ему был совершенно не интересен. – Как попали в эту мерзкую дыру прелестные феи и их благородная королева и что они здесь делают?
Этот последний, на взгляд графа совершенно невинный вопрос, вверг королеву в замешательство, она принялась лепетать что-то о ещё не родившихся младенцах, о распухших трупах с почерневшими лицами, о коровах с тощими сосцами, о сгоревшей пшенице – короче, понесла полную околесицу и в конце концов неожиданно расплакалась. Остальные феи тоже начали всхлипывать, и животы их припотухли. Робин растерялся, он не знал, что делать и, главное, не понимал, почему этот вопрос заставил фей рыдать.
Арудон из своих щупалец мрачно сказал:
– На каторге они тут, понял? За злодеяния чёрные, за дела мерзкие, за души погубленные… Что, думали, всё с рук сойдёт? Не-е-ет, голубушки, за всё платить надо! А то – младенчика из колыбели хвать, а заместо него таракана с башмак! Или благородного рыцаря в осла – в осла! – и его же холопу подарят. Тот, известное дело, рад: и осёл дармовой, и налоги платить некому. Это, граф, только в сказках феи добренькие, а так – чистые ведьмы! А ведь зло делать с большим умом надо, – поучительно начал он, но, спохватившись, тут же умолк.
Тоже мне, борец за добрые дела, подумал Робин, а вслух сказал:
– Извини, королева, если я невольно опечалил тебя, но не могла бы ты всё-таки ответить на другие мои вопросы? Надеюсь, они не будут столь огорчительны.
Базелинда неожиданно быстро – как ребёнок – успокоилась и стала говорить живо, чётко и по делу.
Подножие мира, как явствует из названия, и есть Подножие Мира. Из него произрастают Мировые Деревья, на одном из которых они сейчас и находятся. Крона каждого Мирового Древа непосредственно соприкасается с тем Миром, опорным столпом для которого является данное Древо. Если Мировое Древо погибает – погибает и Мир, который оно подпирает. Если же оно просто заболевает, то в Мире происходят глобальные катастрофы: землетрясения, потопы, эпидемии, ураганы и прочие штучки в таком же духе. Упреждая вопрос графа, королева весело сообщила, что определить, какое Древо какой Мир подпирает, отсюда решительно невозможно. Ещё она сказала, что здесь, у Подножия Мира, есть день и ночь, и что по продолжительности они не отличаются от обычных. Что же является здесь Светилом – она не знает. Заключила же она свой рассказ на такой вот «оптимистической» ноте:
– А пути отсюда в Миры нет!
С этим Робин никак не мог согласиться, весь его предыдущий жизненный опыт, вся солдатская выучка говорили – раз есть вход, должен быть и выход. Он так и сказал Базелинде. Та не успела и рта раскрыть, как Арудон злобно сказал:
– Это им, каторжницам, ходу нет, им до скончания времени тут париться, пока последнее Древо не погибнет, а хороший человек, вроде нас, может и выскочить.
– Как?! – в один голос воскликнули Робин и Бека, которые, надо сказать, порядком приуныли во время рассказа Базелинды.
– Наверх надо лезть, а там посмотрим, – уклончиво сказал чародей, но Робина это решительно не устраивало – ему нужен был чёткий и конкретный план действий. Он потребовал от колдуна, чтобы тот сказал хотя бы, на Древе какого Мира они сейчас находятся. Тот долго мялся, нюхал влажную кору, даже, неестественно широко разинув рот, укусил ветку и неуверенно сказал:
– Вроде наш…
– Вроде, вроде, – передразнил Бека. – А ну как к демонам попадём или к дракону прямо в логово? Да мало ли – вдруг там водой дышат, серу расплавленную пьют, а камнями закусывают…
Базелинда уже давно крутилась вокруг, обиженная, что к ней потеряли интерес – женщина есть женщина – и, чтобы обратить на себя внимание, пропищала (хотя наверняка ничего и никому говорить была не должна под страхом суровейшего наказания):
– Там посмотреть можно, вроде окошечка…
Робин тут же вопросительно посмотрел на Арудона. Тот вызверился:
– Что ты уставился?! Я сам тут в первый раз, да хранят меня боги! Слышал краем уха, читал – вроде должно что-то быть, а что, где, как выглядит – не знаю! – слова «не знаю» колдун выкрикнул надсаживаясь и при этом позеленев.
– А чего это ты разорался? Что ты на графа голос повышаешь? Ты кто такой – «плохой человек и плохой злодей»! – очень похоже пропел Бека. – Ты поспокойней давай, а то вот оставим тут, будете с королевой сказки друг другу рассказывать! До скончания времён.
Сказать по правде, Робину Арудон нравился всё меньше и меньше, и он уже почти жалел, что вытащил негодяя из трясины. С другой стороны… С другой стороны чародей являлся единственным более-менее осведомлённым о здешних порядках субъектом, и хотя граф просто-таки чувствовал левой пяткой, что у того имеется в запасе какой-нибудь мерзкий фортель, делать было нечего – пока им было по пути.
Тут Базелинда испуганно вскрикнула:
– Ой, светает!
Феи обеспокоенно зачирикали, наскоро образовали строй, похожий на хвост кометы, королева заняла место впереди, царственно кивнула, и маленькая комета понеслась вверх, красиво извиваясь, как шёлковый платок на лёгком ветерке. Через несколько мгновений феи скрылись в густой листве.
– Пока! – запоздало крикнул Бека.
Действительно, светало – за разговорами не заметили, как скоротали ночь. Робин посмотрел вверх – высоко! – и сказал:
– Ну что, пошли и мы.
И они пошли, вернее, полезли. Сначала было очень тяжело: всякий раз приходилось втаскивать на следующую ветку неподъёмного Арудона. Но скоро ветви стали погуще, и колдуну стало хватать длины щупалец, он даже оказался в более выгодном положении: р-раз – и щупальце захлёстывало ветку, Арудон как огромный паук быстро подтягивался, и вот уже сидел на суку, скалился, наблюдая, как Робин и Бека, обдирая руки, лезут по своей верёвке. Отдыхая на очередной ветке, Бека намекнул колдуну, что, мол, неплохо было бы помочь спутникам, но Арудон решительно отказался, сославшись на ломоту в пояснице. Вообще, настроение чародея улучшалось с высотой, и когда на ветках стали попадаться пучки узорчатых листьев, он даже изволил пошутить: мол, какая жалость, что здесь, у Подножия Мира, не действует колдовство – неплохо было бы подпалить сонных фей какой-никакой огненной стрелкой.
Робин только зубы стиснул, а Беку аж перекосило от такой шуточки – ему, несмотря ни на что, феи понравились, особенно одна, рыженькая толстушка…
Наконец, они оказались в густой листве. Тут Арудон принялся шнырять туда-сюда с быстротой неимоверной, неприятно похожий теперь на большую вертлявую обезьяну. Робин же полез выше – ему хотелось потрогать Дно Мира, ведь должно же было Древо что-то подпирать! К его огромному разочарованию, никакой тверди он не обнаружил. Высунувшись по пояс из листвы, перед собой он увидел бескрайнее зелёное море переплетавшихся крон Мировых Деревьев, а над собой – ноздреватое небо, похожее на давно прокисшее молоко. Он выпрямился сколько мог и поднял руку – нет, никакой тверди не было. Робин вздохнул: и рассказать будет нечего, спросят – а что он ответит? Под ногами листья, над головой простокваша…
От таких вот мыслей его отвлёк голос Беки:
– Робин! Где ты там?! Арудон окошко нашёл!
Граф быстро спустился к Беке и Арудону. Колдун жрал какие-то плоды, похожие на груши-дички, которые нахально срывал – подумать только! – с Мирового Древа.
– Где?
– Да говорит, вот оно, окошко-то, – Бека показал пальцем на крупный плод, наподобие граната, только синий. Робин быстро спросил:
– Ну и что видать?
– Ничего не видать, муть какая-то белесая. Да ты сам посмотри, нет, вот сюда.
Смотреть, оказывается, надо было снизу, там в псевдогранате была дырочка. Граф вывернул шею и глянул. Бека был прав: в дырочке виднелась лишь серая мгла, которую, казалось, кто-то непрерывно штриховал неровными белыми полосками. Картина стала вылезать из отверстия в плоде, и скоро Робин не видел уже зелени, Арудона и Беки – всё вокруг заполнила белесая мгла, словно исчёрканная мутно-белым карандашом. Граф мотнул головой, как испуганный конь, и видение пропало. Арудон ухмыльнулся набитым ртом – что, дескать, страшно? Робин, рассерженный, ибо нечаянно выказал испуг перед чародеем, недовольно сказал:
– И что, это и есть наш Мир?
– Похоже, что наш, – кивнул колдун.
– Где ж это в нашем Мире такое безобразие творится? – спросил Бека. – Вроде и мест таких не бывает, а?
– А ты что, весь Мир видел? Где ты бывал, кроме своего Худа занюханного? Или может, у тебя Магическая Сфера дома имеется? А? Да у тебя и дома-то нету! – пренебрежительно заключил колдун.
– Ладно, ладно, – примирительно сказал граф. – А как попасть туда, в Мир этот? – в глубине души Робин не верил, что это непотребство, которое показывал гранат, и есть его родной уютный Мир, но лучше уж туда, а там видно будет.
– Проще простого: срываешь этот плод, откусываешь от него – и должны открыться Врата, тут уж не зевай, прыгай, беги сломя голову, потому что Врата откроются на очень короткое время… Не знаю, на какое! – это Бека хотел задать вопрос, но колдун его упредил.
После непродолжительного молчания Робин спросил:
– А кусать кто будет?
– Хочешь, ты кусай, могу я, а то вот пускай умник этот отхряпает, ха-ха!
По некотором размышлении граф решил кусать сам. Они тесно сгрудились, Робин про себя воззвал к Паху, с трудом оторвал плод от черенка – тот мгновенно пожелтел – и отхватил от него добрый кусок.
Тут же с простоквашного неба ударила молния – показалось, прямо в них – что-то громко зашипело, и перед трухнувшими страдальцами образовался мутно-серый прямоугольник, из которого пахнуло ледяным ветром. Какие ж это врата, это дыра какая-то, подумал Робин, но тут Арудон взвизгнул:
– Быстрей! – и, прыгнув во Врата, исчез. Тут же за колдуном отчаянно метнулся Бека, и последним, даже не успев толком осмотреться – Робин.


Звено двадцать восьмое

Была ночь.
Судьба выбросила Робина, Беку и Арудона вместе с громадным клубом пара прямо к подножию громадного чёрного утёса, возвышавшегося над бескрайней заснеженной равниной. Где-то внизу, в расщелине, бешено ревела невидимая вода. Мела позёмка, вылизывая снежными языками прокалённые стужей камни. Прямо в скале были вырублены громадные ступени, и образованная ими лестница под головокружительным углом взмывала высоко вверх – туда, где в промежутках между летящими снежными зарядами угадывались тяжелые крепостные башни. Кое-где в бойницах горели бледные жёлтые огоньки, свидетельствуя о том, что и среди такого жуткого холода может найтись закуток, пригодный для обитания человека – а после душной и влажной атмосферы Подножия Мира лютый мороз этого места буквально ошеломлял.
– П-п-пошли скорее! – закричал Бека, устремляясь к лестнице. – З-замёрзнем!
Робин, у которого тоже зуб на зуб не попадал, мимовольно сделал несколько шагов и обернулся:
– Эй, Арудон! А ты что же?!
Арудон, однако, никакого желания последовать за ними не проявлял. Более того, запахнувшись в невесть откуда появившуюся на нём шубу, он воровато повёл глазками и бочком-бочком – точь-в-точь краб! – потрусил куда-то в сторону. И вдруг взмыл в воздух.
– Арудон! – напряжённым голосом повторил граф. –Ты это что?!
Однако колдун, к которому, видимо, возвратилась волшебная сила, предательски покинувшая было его у Подножия Мира, даже головы не повернул. Размахивая щупальцами, он судорожными рывками двигался в чёрном воздухе, то проваливаясь на половину роста человека, то вновь с усилием вздёргивая себя ввысь – но целенаправленно удаляясь прочь по своим колдовским делам. Возвращаться он явно не собирался.
– А мне шубу?! – запоздало крикнул ему вслед Бека, но Арудон Умный бесследно канул во тьме, и лишь очередной порыв ветра швырнул им в глаза горсть колючего, как песок, снега.
– С-скотина, – прочувствованно сказал Бека. – Вот скотина! Ладно, граф, айда наверх, а то на таком ветру в момент дуба врежем… – и запрыгал вверх по ступеням.
В отношении погоды Бека был полностью и безоговорочно прав, и сиятельный граф Айтер, опоясанный рыцарь и владетельный лорд, беспрекословно подчинился и не теряя времени бросился догонять своего безродного спутника.
Лестница казалась бесконечной. Робин и Бека не поднялись даже наполовину, а уже стали появляться опасения, что они могут и не добежать до дверей, а так и замёрзнуть прямо на ступенях. Робин с отчаянием огляделся в поисках хоть какого-нибудь укрытия – и вдруг прямо на него свалился валенок.
– Что за… – начал он, но тут из темноты на него бросилась громадная меховая доха и очень ловко сама собой наделась на почти уже не гнущиеся плечи. Бека тоже барахтался под кучей свалившейся на него тёплой одежды.
– Это ты, Суз? – проскрипел над ухом неприятный стариковский голос, причём самого старика почему-то не было видно. – Или же почтенный Мантул? Чем обязан столь неожиданному визиту?
Ветер тут же стих и стало заметно теплее. Над лестницей вспыхнула маленькая огненная сфера, залившая всё вокруг ровным безжизненным светом. Робин, открыв рот, во все глаза глядел, как сама собой разворачивается сползающая сверху ковровая дорожка.
– Знаешь, Бека, – шепнул он, – я, кажется, знаю, куда мы попали!
– Ну?
– В Долину Ужасов. Помнишь, Глендавейн рассказывала? Холодно тут – раз, волшебники живут – два! А что это, если не волшебство? – ткнул он пальцем в старательно надевающийся на него валенок. Ничего у валенка не получалось, не по размеру был валенок, тем более, что на ногах у графа были сапоги.
– Всё может быть, – согласился Бека. – То-то Арудон так сюда рвался!
– Куда это рвался Арудон? – подозрительно спросил голос. – Да кто здесь, в конце концов?!
– Путешественники, – ответил граф, очередной раз используя удобное и нейтральное слово.
– Какие ещё путешественники?! Здесь не может быть никаких путешественников! Впрочем… Вы, должно быть, искусные маги?
– Нет, – отказался от незаслуженной чести Робин. – Не маги. Просто люди.
– Точно не маги?
– Точно! Я же сказал – путешественники.
– Ну, так путешествуйте себе дальше, – сердито фыркнул голос. – А здесь шляться нечего… Впрочем, погодите, – сам себя перебил он. – Что вы там говорили про Арудона? Вы какого Арудона имели в виду?
– Арудона Умного, – ответил Робин. – Только никакой он не умный, а скорее наоборот. И подлец к тому же.
– Он, – пробормотал голос. – Ладно, ждите, сейчас за вами придут. Потом всё расскажете.
Тут же из-под ног исчез ковёр и огненный шар потух. Хорошо хоть одежда осталась на месте, потому что морозный ветер, словно очнувшись, набросился на них с новой силой.


Звено двадцать девятое

Бушевавший Гофларех поначалу хотел было показательно казнить так кстати подвернувшихся под руку Робина с Бекой – или хотя бы навечно заточить их в темницу, но тут насмерть встала Глендавейн:
– Только посмей!! Если сделаешь это – ты мне больше не отец!
– Что?!
– А то! Это мои друзья! Они… Они заботились обо мне, если хочешь знать! И я их в обиду не дам!
– Друзья?! Замолчи, несносная, ты сама не понимаешь, что несёшь! У магов не бывает друзей!
– Нет, это ты, папа, ничего не понимаешь!
Короче, когда слово за словом выяснилось, что во всём, оказывается, виноват коварный Арудон, ярости Гофлареха не было предела. Арудону тут же был послан формальный вызов на дуэль. Картель был составлен по всем колдовским правилам – то есть совершенно без правил: ни время, ни место, ни род оружия не указывались, вызываемая сторона должна была томиться страхом в ожидании ежесекундно готового обрушиться на неё удара. Правда, точно так же Арудон получал право в любой момент ударить первым.
Робин счёл за благо послушаться категорического приказа Гофлареха – сгинуть с глаз, не мешать, не путаться под ногами и не соваться в предстоящую стычку. Не то, чтобы он так уж любил Арудона – не за что того было любить, даже наоборот! – но выступать против хоть и невольного, но спутника, недавно ещё делившего с тобой невзгоды Подножия Мира, было как-то неловко. Правда, и вступаться за него тоже было не с руки: заработал ведь Арудон хорошую трёпку, да ещё как заработал!
Робин с Бекой обосновались в тихой и безлюдной библиотеке: сам Гофларех, давно наизусть заучивший все свои колдовские книги, сюда никогда не заглядывал, зато Глендавейн забегала каждую свободную минуту – проведать друзей, а заодно освежить в памяти то или иное заклинание или разобраться в особо запутанной концепции какой-либо разновидности магии. Волшебница, несмотря на категорическое запрещение отца, явно собиралась поучаствовать в предстоящей стычке. Она была заметно озабочена: кипящий от негодования Гофларех относился к дуэли весьма серьёзно, и на все попытки как-то примирить его с опасным соседом отвечал громогласным фырканьем и обещаниями применить к тому всё более ужасающие кары.
Долина Ужасов предвкушала. Любопытные маги-соседи, вытащив кресла на площадки своих самых высоких смотровых башен, с интересом ожидали небывалой ещё с момента основания Долины битвы. Никто не сомневался в том, что Гофларех не примет никаких извинений и нипочём не спустит Арудону обиды за дочь – правду сказать, Арудон, по общему мнению, и в самом деле перешёл всякие границы.
Сам собой заработал тотализатор. На исход схватки заключались многочисленные пари. Ставки колебались, но в среднем были три к одному за Гофлареха. На кон ставились такие чудовищные суммы и настолько редкостные артефакты, что казалось, всё население Долины поголовно сошло с ума.
Во всей этой круговерти Робин чувствовал себя лишним, и от нечего делать принялся было почитывать кое-какую магическую литературу – но, во-первых, понимал далеко не каждую книгу или трактат, а во-вторых, все его попытки хоть как-то применить полученные знания на практике оканчивались безрезультатно. Не преуспев в заклинаниях, он бросил это бесплодное занятие и, заказав парочку графинчиков из хозяйского винного погреба, мрачно ожидал развязки назревающих событий.

Арудон Умный был встревожен. Более того, он был почти в панике. Колдун спешно окутывал Средостение Мрака всё новыми слоями защитных заклятий. Борта его знаменитого летучего корабля экстренно обшивались тяжёлыми броневыми листами – правда, с неизменной позолотой. Бесчисленные армии крудлов вооружались всеми мыслимыми видами оружия. Из арсеналов выгребли и свалили в большую кучу посреди лаборатории все до единого талисманы – для вящего упрочения боевой мощи. Даже белые медведи со всей округи были согнаны под стены замка, пронумерованы (на спине у каждого зверя светящейся красной краской был нанесён боевой номер) и закреплены за соответствующими участками – хотя как использовать этих злобных и бестолковых зверей, не поддающихся ни магии, ни простой дрессировке, Арудон придумать не мог.
Гофларех тоже готовился. Но, в отличие от Арудона, делал ставку не на силу оружия, а на собственную колдовскую мощь. Чтобы использовать все Шлемы Хаоса, ему пришлось вырастить себе шесть дополнительных голов, зато теперь все артефакты, что называется, были при деле, да и мыслительный процесс заметно ускорился. Правда, существовала досадная вероятность того, что в самый ответственный момент головы вдрызг разругаются и тем провалят всю операцию. Для предотвращения подобного развития событий пришлось принять специальные меры: по жребию была выбрана главная голова, которой остальные принесли торжественную присягу в верности на всё время военных действий. Избранное верховное чело поверх Шлема Хаоса было увенчано Венцом Всевластия.
Наконец, Гофларех решил, что подготовка закончена. Генеральное сражение было назначено на самый ранний рассветный час – хотя Робин сильно подозревал, что старик не утерпит и начнёт раньше. К тому же это было бы верно и из тактических соображений – кто знает, ведь если бы противник каким-то образом прознал о времени штурма (а исключать такой поворот дел было бы недальновидно) – в таком случае, несомненно, у Арудона появлялся лишний шанс сконцентрировать силы в нужном месте и в нужное время, а то и ударить первым.
Так и оказалось. Лишь только большие напольные часы в библиотеке пробили полночь, в замке вспыхнул яркий свет, шедший, казалось, отовсюду, и послышались звуки боевой трубы, бойко выводящей сигнал атаки. Само собой, никаких трубачей на башнях при этом не было. Вообще никого не было – не имелось у Гофлареха ни бесчисленных армий, ни боевых кораблей, ни стай злобных и коварных чудовищ. Вместо этого весь утёс, на котором испокон веку покоилась Обитель Мудрого, вдруг дрогнул, с грохотом приподнялся над Долиной и устремился к Средостению Мрака. Наступление началось.
Робин, конечно же, не утерпел и тут же по качающимся под ногами коридорам устремился на крепостную стену. Он слабо представлял, чем может повлиять на ход событий, но спокойно сидеть среди древних фолиантов в то время, когда Глендавейн может грозить опасность, он не мог.
 – Гляди-ка, граф, – закричал Бека, перегнувшись через парапет и указывая куда-то вниз. – А ведь там, кажись, наша подруга! Ай да молодец девчонка!
– Где?!
– Вон, на грифоне! Да не там, левее гляди! Ишь как скачет, словно всю жизнь на этих зверюках ездила!
Действительно, волшебница, пренебрегая видимой опасностью, летела над самыми головами беломедвежьего стада. Если бы какому-нибудь зверю вздумалось подняться на задние лапы – пожалуй, он сумел бы дотянуться до неё кончиками когтей. Робин яростно стиснул рукоять Истребителя Василисков и закусил губу, не в силах спокойно смотреть на такое безрассудство.
– Да не бойся ты так, – попытался успокоить его Бека. – Она небось знает, что делает, волшебница всё-таки. Да и папашка подстрахует в случае чего.
Тут на крепостной стене появился и сам Гофларех. Вид его ужасал и смешил одновременно: все головы, завывая и скрежеща зубами, наперебой выкрикивали дикие – но, видимо, сверхмогучие – заклинания, древняя рвань колдовских одеяний, напяленных одно на другое, потрескивала от перебегающих по телу колдуна искр и микроскопических молний, над главной головой, словно приклеенный, мотался ярко полыхающий нимб.
Захваченный общим наступательным порывом, граф выхватил из ножен меч и высоко поднял его, выкрикнув в окружающий грохот родовой клич Айтеров. При этом он чуть не свалился со стены: Обитель Мудрого вдруг вильнула в воздухе и резко пошла вниз. Похоже было, что Гофларех хочет просто раздавить своим утёсом Средостение Мрака. Робин не удержался на ногах и шлёпнулся навзничь. Это его и спасло: с искажённой от бешенства физиономией повернувшейся к нему ближайшей головы Гофларех метнул в графа какой-то мертвенно-синий шар. Полупрозрачная сфера пронеслась буквально в дюйме от лежащего Робина и с громким хлопком разбилась о каменную стену, окатив его неприятными слизистыми брызгами. От этого холодного и липкого душа всё тело графа внезапно зачесалось и вдруг онемело, глаза сами собой закатились под лоб, темнота хлынула на него с внезапно приблизившегося неба – и рыцарь Айтер, бессильно дрыгнув ногами, потерял сознание.


Звено тридцатое

Первое, что увидел Робин, открыв глаза, было склонившееся над ним озабоченное лицо Беки. Оно медленно вращалось в окружающем пространстве, постепенно приобретая чёткость. Граф вяло помотал головой и попытался сесть на кровати.
– Ни-ни-ни! – замахал руками Бека. – Лежи-лежи! Тебе до вечера подниматься нельзя. На-ка, прими лучше вот этого… – он осторожно зачерпнул из миски странной бурой субстанции, живо напомнившей Робину их недавнее приключение у Подножия Мира, и попытался сунуть ложку графу в рот.
– Что это ещё за дрянь?! – непроизвольно откинулся тот. – Что ты мне за отраву суёшь? Ты в своём уме?!
– В своём, – кивнул Бека. – Если б не эта, как ты выразился, отрава, не было бы с нами сейчас графа Айтерского. Ну, проглоти ещё хоть ложечку! А то Глендавейн пожалуюсь. Она сказала, чтоб до вечера всю эту порцию…
– Да что это хоть такое?!
– Что-что! Какая тебе разница? Обыкновенный грибной отвар. Лекарство такое.
– Лекарство, говоришь? Ну ладно, дай тогда, попробую… Фу, гадость какая! И воняет. А что, ничего другого нельзя было придумать?
– Можно, конечно. Очень помогла бы медвежья моча. Только я сказал, что её-то ты пить уж точно не станешь.
– Ну, это ты, пророк, угадал. А это – что за грибы такие? От одного запаха помереть можно.
– Ничего, василиски вон жрут и не помирают. Погоди, граф, может, ты ещё ночью светиться начнёшь, – осклабился Бека. – Да ты лучше не спрашивай, а пей давай. Дай-ка я тебе подушку подложу…
– Да погоди ты с подушкой, – вдруг спохватился Робин. – Ты мне скажи, чем дело-то кончилось? А то этот колдун вырубил меня в самом начале, гад такой! Что там дальше было?
– Да всё нормально, – успокаивающе заверил Бека. – Все живы-здоровы. Даже Арудон, хотя досталось ему будь здоров! Зато сейчас они с Гофларехом лучшие друзья, – тут Бека не выдержал и сплюнул. – Да, граф, влез ты со своим мечом…
– Что?! – Робин чуть не подавился грибом. – Как так лучшие друзья? И меч мой при чём?!
– А при том! Как, ты говорил, он у тебя называется?
– Истребитель Василисков. А то ты не знаешь.
– Это ты не знаешь! С чего ты взял, что он Истребитель Василисков?
– Как с чего?! Это же семейная реликвия! И руны ещё на нём…
– Во-во, руны! Ты руны эти сам переводил или просил кого?
– Ну… – Робин вдруг впервые осознал, что действительно, нет у него доказательств, что древняя надпись на клинке переводится именно так. Истребителем Василисков называли клинок и его отец, и дед, и прадед. И никогда никому и в голову не приходило, что это может быть иначе.
– Ну…
– Вот тебе и ну! – торжествующе ухмыльнулся Бека. – А вот Гофларех перевёл!
– И… что?
– Ничего. Только по-настоящему меч твой называется Истребитель Магии! И когда ты вчера высунулся – весьма некстати! – со своим мечом, да ещё и со своим боевым кличем в придачу, вся здешняя магия пошла наперекосяк. И вместо дуэли у наших старичков случилось чуть не братание. И Гофларех, и Арудон это прекрасно понимают, злятся теперь, а сделать уже ничего не могут!
– Вот как… – Робин покрутил головой. – Ну, что ж, может, оно и к лучшему. А то ещё развалили бы всю Долину… А как Глендавейн? Почему не заходит? Не хочет?
– Да она всю ночь над тобой просидела! Только-только прилегла – и то я прогнал, пусть, думаю, хоть поспит немножко. Да и отец ворчит на неё, что она с тобой столько возится.
– Ворчит, говоришь? – мрачно повторил Робин. – Ничего, я с этим отцом ещё разберусь.
– Ну и дурак! – запальчиво возразил Бека. – Ты знаешь, что она ему сказала?
– Что?
– Что замуж за тебя собирается! Так что он теперь тебе почитай что тесть.
Робина словно жаром обдало.
– Что, так и сказала?!
– Так и сказала. Да ты радоваться не спеши. Может, сгоряча она это. Тут целый скандал по поводу тебя вышел. Гофларех – дедок, конечно, крепкий, а только и дочка у него тоже упёртая... Короче, сговорились так: достанешь ему Радрадрабен ¬– может получиться какой-то разговор, а не достанешь – не взыщи, – Бека развёл руками. ¬– И на этом условии старик упёрся крепко.
– Ничего, достану, – уверенно сказал Робин. – Уж теперь-то я его всенепременно достану! А ему или не ему – это мы ещё посмотрим… Давай сюда свои грибы!


Звено тридцать первое

По сравнению с вальяжным беспорядком жилища Гофлареха или даже с аляпистым безвкусием дворца Арудона замок Суза Сумасшедшего вызвал у Робина впечатление довольно-таки тягостное. За состоянием как внешнего, так и внутреннего убранства хозяин бросил следить, видимо, сразу же после возведения последнего купола. Издалека постройку ещё можно было с некоторой натяжкой счесть обитаемой, но вблизи она поражала взгляд наблюдателя унылой заброшенностью и какой-то отрешённостью от всего земного. Позолоченная в незапамятные времена жесть крыши облезла и в некоторых местах провалилась. В окнах там-сям сохранились остатки переплёта, а иногда под случайным лучиком взблёскивало чудом уцелевшее стекло. Ржавая железная дверь, давным-давно зачем-то снятая с петель, так и стояла прислонённой рядом с черневшим отверстием входа. На выщербленные плиты парадной лестницы намело громадный сугроб снега.
Внутри замка было темно и холодно. Свирепая стужа Долины Ужасов, казалось, избрала это место своим излюбленным обиталищем, куда мороз и ветер возвращались для редких периодов отдыха. В приёмном зале снега, правда, не было, но его с успехом заменял слой смёрзшейся за века пыли. Может быть, поэтому хозяин предпочитал парить в воздухе и опускался на пол лишь в исключительных случаях.
И Гофларех, и Арудон пренебрежительно сморщили носы, но ни один не обмолвился ни словом по этому поводу: колдовской авторитет в Долине Ужасов определялся отнюдь не степенью комфортности жилища, а влияние Суза в среде магов было достаточно весомо, чтобы заткнуть рот любому критику.
– Прошу в мои апартаменты! – сурово сказал Суз. – Предупреждаю: ничего руками не трогать. Небезопасно. Также прошу воздержаться от применения магии. Я лучше сам.
Он ловко перевернулся в воздухе, застыл вверх ногами, отчего его мантия с бахромой неприлично задралась, и стал похож на потрёпанную букву Y. Заклинание, которое он произнёс при этом, было длинным, чётким и, очевидно, безупречно составленным, потому что Гофларех, услышав его, удивлённо вскинул бровь и одобрительно крякнул.
Тут же повеяло теплом, пыль всосалась в пол и исчезла, а вдоль стен невидимые руки поспешно вставляли пылающие факелы в бронзовые кольца-держатели. Посреди комнаты возник стол, который сам собою накрылся скатертью и сервировался. Запахло столь тонко и аппетитно, что Робин, недавно плотно перекусивший, почувствовал, как его желудок озабоченно ворочается, спешно выделяя дополнительный объём.
– Радрадрабен может пока и подождать, – благодушно бросил хозяин. – Я вас от стола не отпущу, пока не заморим червячка!..
Спорить, конечно, было бесполезно. Суз, успевший принять нормальное положение, топнул ногой, и в комнату с дробным стуком вбежали приземистые стулья с удобными бархатными подлокотниками и сиденьями – как раз по числу присутствующих. Где-то на хорах заиграла музыка, негромкая и приятная, ничуть не мешающая вести неторопливую светскую беседу.
Да, Суз по праву слыл мастером хлебосолья. Кубки сами собой наполнялись вином, в мясе и рыбе отсутствовали даже самые мелкие косточки, соли и специй было ни много, ни мало, а в самый раз. И всё было такое свежее, словно только что с грядки, с плиты или из рук умелого кулинара.
– А скажите, уважаемый Суз, – ни с того ни с сего ляпнул вдруг Бека, благодушествуя над своим кубком – почему это вас все называют Сумасшедшим? Это что, титул такой? Или звание?
Робин под столом лягнул его ногой. И, видимо, не попал, потому что Арудон вдруг подскочил на месте и подозрительно уставился на него. Суз же не только не обиделся, но напротив, довольно рассмеялся и ответил:
– Это связано с избранным мною методом  достижения мирового господства. Подавляющее большинство идёт традиционным путём, пытаясь в своих интересах воздействовать на мир. Я же полагаю, что решение следует искать в иной плоскости… Попробуйте вот это чудесное мясо, томлёное на слабом драконьем жару… Нет-нет, именно с этим соусом!.. Так вот, я считаю, что изменять следует не мир под себя, а себя под мир. Гораздо проще и не так громоздко.
– Чепуха! – выпалил Арудон, тут же сконфуженно покраснел и принялся вытирать с лысины пот.
– Именно за это некоторые коллеги и решили именовать меня Сумасшедшим, – бросая красноречивый взгляд на Арудона, продолжал Суз. – Кстати, если дать себе труд вдуматься, ничего обидного в таком наименовании нет. Я, по крайней мере, не нахожу: оно достаточно точное. Новаторство – всегда чуть-чуть сумасшествие.
Робин переглянулся с Глендавейн и потихоньку перевёл дух. Не хватало ещё, чтобы проклятый болтун Бека спугнул с таким трудом дающуюся в руки удачу!
– Должен признать, почтенный Суз неплохо владеет и приёмами консервативной, в его понимании, магии, – с иронией бросил Гофларех. – Ведь для него гораздо проще было бы, гм… изменить себя таким образом, чтобы, скажем, вода оказывала на организм воздействие, аналогичное вину, но вместо этого он угощает нас… э-э-э… прекрасным вином. Гм-м-м… Действительно прекрасным.
Тут Гофларех предпочёл глубокомысленно замолчать и заняться индюшиным крылышком, ибо вспомнил, какой эффект произвело на него хвалёное сузовское вино в прошлый раз. Слава богам, сегодня вместо дурацкой Накидки он надел на мизинец неприметное Кольцо Оратора. Правда, случайно перепутал руки, и кольцо давало несколько своеобразный эффект, но о том, чтобы открыто, при всех перенести его на другую руку, конечно, не могло быть и речи.
Робин потихоньку вытащил палец Шараха и, держа его под столом, скосил на него глаз. Радрадрабен, по мнению пальца, находился за массивной чугунной дверью – единственной, которой не коснулось Сузовское заклинание: на ней всё так же лежала пыль и колыхалась паутина. Суз сидел к ней спиной и вовсе не торопился заканчивать отменно, с его точки зрения, протекающую трапезу. Очередная перемена блюд привела в восторг Гофлареха и Арудона: маринованные тараканы Суза славились по всей Долине. Робина же при виде этого лакомства чуть не стошнило, и он, героическим усилием удержав содержимое желудка, отвернулся и сосредоточился на напитках. Бека тоже быстро отложил вилку и теперь отрешённо подкладывал салат в тарелку Глендавейн, сидевшей не поднимая глаз.
– Наверняка вас удивляет, – начал вдруг Суз, – почему это я вдруг пригласил вас и согласился продемонстрировать свои Радрадрабены. А?
– Удивляет! – подтвердил Арудон, продолжая активно жевать. – Ещё как удивляет.
– Скорее настораживает, – качнул бородой Гофларех, бросая колючий взгляд на не в меру развеселившегося хозяина.
– Правильно настораживает! – довольно кивнул Суз. – А дело в том, что очень скоро – точнее, сегодня! – я стану повелителем мира. Я! Не ты, Гофларех, и не ты, Арудон, а я! Со всеми своими сумасшедшими, как вы считали, идейками… И помешать этому уже невозможно. Х-ха!
Было заметно, как у обоих магов испортилось настроение. Суз никогда ещё не обещал ничего несбыточного, но тем не менее верить его словам очень не хотелось. Робин вопросительно взглянул на Глендавейн, но та настороженно молчала и лишь чуть заметно недоумённо пожала плечами.
– Ничего, не расстраивайтесь, – самодовольно осклабился Суз. – Я и вас пристрою, не обижу. Конечно, после того, как вы торжественно поклянётесь во всём повиноваться мне, как своему законному лорду и сюзерену.
Раздражённый Гофларех, издав неопределённый, но явно презрительный звук, гордо отвернулся, и даже болван Арудон с сомнением посмотрел на Суза и недоверчиво хмыкнул:
– Ты сперва стань, тогда я и поклянусь. А если не станешь, то знай, что я тебя презираю!
– Вот как, – хихикнул Суз. – Презираем, значит… Ну-ну! Да ты ешь, ешь, не жалко…
– А при чём тут Радрадрабен? – хмуро спросил Робин. – Он что, имеет к этому отношение?
– Конечно, имеет! – победоносно захохотал Суз Сумасшедший. – Самое непосредственное! Скажу больше: если бы не мои Радрадрабены, мне ничего не удалось бы! Ни-че-гошеньки!
– Объясни, как, – через силу выдавил мрачный как туча Гофларех. Глаза его пульсировали тёмно-фиолетовым огнём, искры из глаз сыпались прямо в тарелку, но от волнения маг ничего не замечал.
– Ладно, – сжалился, наконец, Суз. – Пошли в мой кабинет. Ещё раз предупреждаю: только смотреть и ничего не трогать!
Он взвился из-за стола – видимо, чисто по привычке – и, сделав изящный вираж над головами гостей, приземлился у двери, вычисленной Робином. Дверь, со звуком, напоминающим звук вытаскиваемой пробки, картинно лопнула посредине и медленно истаяла в воздухе.
И тут тщательно создаваемой Сузом эффектности был нанесён сокрушительный удар: на полу прямо за дверью, сопя и конвульсивно содрогаясь, совокуплялись крудлы.
Тот неестественно увеличенный крудл, обличье которого принял Арудон в знаменитой битве на Мутной, конечно, не шёл ни в какое сравнение с этими значительно более мелкими особями, но и без того пройти далее было никак невозможно. Крудлы мало того, что занимали весь проход, так ещё и дёргались, выбрасывая в стороны свои отвратительные конечности, и гнусно орали, как весенние коты-переростки. Они, хоть и заметили непрошеных свидетелей, останавливаться на полпути явно не собирались. Суз Сумасшедший, увидя это безобразие в своём столь ревностно охраняемом кабинете, буквально оцепенел, беззвучно шевеля губами и делая левой рукой какие-то совершенно ненужные мелкие движения. Гофларех же криво усмехался и глядел на него злорадно: что, мол, царь вселенной, вот этим, что ли, ты собирался нас поразить?
Спокойней всех повёл себя Арудон. Он сунул руку в карман, достал целую горсть диковинных амулетов и, почесав затылок, выбрал из неё неказистый с виду серый катышек, похожий на кусочек собачьего дерьма. Размахнувшись, он швырнул его в крудлов.
Катышек попал ближайшему крудлу в задницу и прилип, словно приклеенный. В то же мгновение по телам животных побежала волна окаменения. Не успел Робин и глазом моргнуть, как перед ним возвышалась прекрасно исполненная, но несколько скабрезная по сюжету гранитная статуя.
– Вот, – довольно сказал Арудон. – Было непотребство, а теперь искусство!
– Искусство?! – взвизгнул опомнившийся Суз. – Тебе сказано было, балда – без магии?! Сказано или нет? Что теперь прикажешь с ними делать?
– Как что? Пусть так и стоят... То есть лежат. По-моему, очень экспрессивно. А не хочешь – я себе заберу.
– Вот-вот, забирай! И немедленно!
Тут до Арудона дошло. Он побагровел: чтобы хотя бы просто убрать с дороги получившийся здоровенный монумент, не говоря уж о перенесении последнего в Средостение Мрака, требовалось такое количество магии, что рука колдуна сама собой полезла к затылку.
– Если мне будет позволено, – вкрадчиво сказал ехидный Гофларех, выступая вперёд, – я попробую.
Суз посмотрел на него и уныло кивнул, но Арудон обидчиво возразил:
– Не получится! Этот артефакт я заклял Единым Словом. Разве что через сорок один год и один день…
– Может, проще проделать другую дверь, рядышком? – встрял Бека.
– А стены здесь что, по-твоему, такие простые? – окрысился Суз. – Я ведь тоже, небось, не последний маг!
Гофларех же, отрешённо нахмурившись, проделал несколько замысловатых пассов, пробормотал длинное и запутанное заклинание и, наконец, высморкался прямо на раскоряченное каменное безобразие.
Да, магия старого чародея была сильна. Гранит крошился на глазах, от статуи стали отваливаться конечности и выступающие куски туловищ – в свою очередь, окончательно рассыпаясь в песок, и скоро от оригинального создания Арудона осталась лишь громадная бесформенная куча.
– И что дальше? – недовольно спросил Суз. Куча, точно так же, как ранее статуя, не давала войти. – Теперь лопаты принести, что ли?
– Не нужно, – вдруг сказала Глендавейн. – Отойдите, пожалуйста, в сторонку.
Порыв холодного ветра ворвался в ближайшее окно. Воздух тёк с ровной неослабевающей силой, захватывая песок и унося его в другое окно, напротив, образуя  над головами безупречную свистящую петлю. Робин вспомнил: магия девушки была связана с солнцем и воздухом, так она когда-то говорила… Ну, во всяком случае, она вернула себе колдовскую силу.
Через некоторое время последние соринки были убраны, и поток воздуха иссяк. Гофларех довольно посмотрел на дочь и удовлетворённо повернулся к Сузу:
– Прошу, коллега!
Суз Сумасшедший, обретя прежнюю важность, кивнул и сделал приглашающий жест.
Рабочий кабинет Суза Сумасшедшего был одновременно и алхимической лабораторией. Возле окна стоял стол, заваленный, как положено, грудами рукописей, рядом, у стены, примостились в ряд бесконечные шкафы и стеллажи с какими-то банками, образцами, сушёными трупами, книгами и колдовскими приспособлениями. На полу грудой были свалены Магические Посохи – так, по крайней мере, на них было начертано. Подобное «великолепие» Робину видеть уже доводилось. Но что было новым и неожиданным, так это очаг, находившийся прямо посредине комнаты. По бокам его стояли громадные железные стояки-подпорки, на которых над очагом висел крошечный медный чайник. Под чайником ровно горел огонь.
– А где Радрадрабен? – не выдержал любопытный Бека.
– На своём месте! – ответил распираемый гордостью Суз. – Вчера я произвёл последний, завершающий опыт. Радрадрабены сыграли свою роль. Теперь пришла пора поведать об этом миру!
– Да где они?!
– Вот! – указал Суз на подпорки.
Робин вытащил палец Шараха и вытянул руку, успокаивая его качания. Палец, действительно, указывал в направлении стояка. Граф недоверчиво хмыкнул, присмотрелся и про себя прикинул, что исполинская эта железяка вряд ли могла уместиться в потайной комнате Айтерского замка, не говоря о том, чтобы улечься на алтаре.
– Что-то мне кажется, – сказал он с сомнением, – что Радрадрабен должен быть поменьше.
– Правильно! – кивнул Суз. – То, что вы видите, есть защитные футляры, а сами Радрадрабены – внутри.
– А нельзя открыть и поглядеть?
– Отчего же нельзя. Можно, конечно, если жизнь недорога!
– Как так?!
– Свойство у них такое имеется – высасывать жизнь. Так что без футляра к Радрадрабену лучше не соваться. Я ведь их в городе бога, Которого Нет, добыл, – не выдержал и похвастался колдун. – Там такого добра пруд пруди, только вот попробуй достать!
– А как ты туда попал? – спросил Арудон. – То есть, наоборот, я хотел сказать, как выбрался?
– А вот это, Арудон Умный, мой секрет, – холодно ответил Суз. – Вот когда я стану повелителем мира, тогда, может быть… Подожди до вечера.
– Ну-ка поподробнее, – недовольно сказал Гофларех. – А то ты всё «повелитель» да «повелитель»…
– Можно и поподробнее! – охотно согласился Суз. Видно было, что ему до смерти хочется насладиться своим триумфом. – Как ты знаешь, чтобы стать мировым властелином, необходимо выпить Первичного Эликсира. Его ещё называют… В общем, по-разному называют.
– Это известно, – кивнул Гофларех. – Только чтобы добыть этот эликсир, столько всего надо…
– Ничего не надо! – пренебрежительно заявил Суз. – И даже самого Эликсира не надо!
– Как это?!
– А так! Я, великий Суз Сумасшедший, придумал Антиэликсир! И изготовил его – вот он! Вот в этом самом чайнике сейчас готовится очередная порция! Вот для чего мне нужны были Радрадрабены – они и только они придают снадобью неодолимую силу, подчиняющую всё и всех. И тогда достаточно одной маленькой капельки на бочку, скажем, вина… Кстати, вам ведь понравилось моё вино? Не так ли? Да-да, Гофларех, ты правильно понял – ты смотришь на своего господина! А клятва в верности – это будет потом, так, чисто для проформы… Сегодня к вечеру вы будете прямо-таки визжать от преданности мне, своему законному владыке! А завтра с утра разнесёте приглашения всем обитателям Долины на торжественный ужин. А уж потом, с таким количеством магов, рвущихся выполнить малейшую мою прихоть, я смогу всё!
– Ах ты подлец! – в один голос завопили и Гофларех, и Арудон. И замолкли, ошеломлённо глядя друг на друга. Гофларех, выпучив глаза, прижал прыгающую ладонь к животу, а Арудон, засунув в рот два пальца, попытался изрыгнуть содержимое желудка. На Глендавейн и Беку вообще больно было смотреть.
– Не поможет, – зло усмехнулся Суз. – Поздно, друзья! Слишком поздно!
– А ведь ты, Суз, врёшь, – спокойно сказал Робин.
– Что?! – захлебнулся негодованием Суз. – Ты, червяк ничтожный, смеешь… Да я тебя!!!
– Насчёт червяка, это мы разберёмся позже, – холодно прервал Робин. – И насчёт «я тебя» тоже. А только варево своё можешь вылить свиньям. Или выпить сам, если жалко. Ни фига это не эликсир.
– Что?!
– Что слышишь. Зря ты суетился, папаша, ничего у тебя не выйдет. Это не Радрадрабен!
Робин поднял палец Шараха, который продолжал указывать в том же направлении, что и раньше – но на этот раз, когда Робин стоял с другого бока стояка, прямо в противоположную от него сторону.
Суз, который был в курсе истории с пальцем, не веря глазам, на ватных ногах подошёл и дрожащей рукой повернул «компас» к стояку, но палец, качнувшись, вновь пренебрежительно отвернулся от лже-Радрадрабена.
– Как?! – беззвучно вскричал Суз. – Так что же, всё пропало?! Все бессонные ночи, все бесценные ингредиенты – всё коту под хвост?! Всё, что я с таким трудом… Всю жизнь… А-а-а-а!!!
Забыв о магии, Суз Сумасшедший подхватил с пола первый попавшийся посох и принялся молотить им по чайнику, книгам и столам, действуя уникальным магическим предметом как простой дубиной. Бека, схватив какую-то кочергу, с загоревшимися глазами кинулся ему помогать. Зазвенели стёкла, полетели цветные брызги, с грохотом рухнул большой шкаф. Наблюдая за этим разгромом, Гофларех злорадно осклабился, Арудон радостно захохотал, уперев руки в бока, и даже Глендавейн вздохнула с облегчением. Мировое господство вновь откладывалось на неопределённый срок.


Звено тридцать второе

Арудон на этот раз не подкачал. Вёл он корабль твёрдой рукой, без всяких вывертов и отклонений от курса. И вёл быстро: белоснежные паруса с вышитыми на них художественной гладью розанами туго надулись и чуть только не звенели: напором встречного воздуха их выгнуло в обратную сторону, да так, что мачты из обычной древесины, наверно, давно бы треснули. Бека сунулся было к волшебнику с непрошеными советами по навигации, но Арудон Умный лишь пренебрежительно отвернулся. Не снизошёл.
– Хоть кливера убрать надо, тормозят же! – не унимался Бека, ожесточённо тыкая пальцем в такелаж.
– Много ты понимаешь! – окрысился колдун. – Это тебе не по морям плавать. Магия – штука непростая. Тут специалист нужен.
– Не лезь, – шепнул Робин, поёживаясь от пронизывающего ветра. – Пусть везёт как хочет. Вишь, сила у него дурная…
И в самом деле, долженствующие по идее тормозить корабль паруса почему-то никак не влияли на скорость полёта. Пожалуй, Робин даже предпочёл бы, чтобы корабль шёл малость потише: летящий в лицо морозный воздух и так выдувал последние остатки тепла из шубы, подаренной Гофларехом.
Сам Гофларех предпочёл не связываться с презираемой им «летучей колымагой» и, застыв как статуя, летел рядом с кораблём, нелепо воздев костлявые руки в толстых меховых рукавицах. Холод, казалось, его нисколько не беспокоил.
Летели долго. Горы внизу становились всё выше, и их занесённые снегом белые вершины то и дело проплывали слева или справа. Когда же какой-нибудь пик оказывался прямо по курсу, Арудон брезгливо кривился и с видимым неудовольствием поворачивал руль, уводя траекторию движения чуть в сторону. Наконец, палец Шараха стал наклоняться и вскоре уверенно показал вниз.
– Спускаемся! – прокричал Робин, показывая знаком, что цель почти достигнута.
Арудон сотворил заклинание, но корабль, ни на йоту не замедлив движение, продолжал свой целеустремлённый полёт, с лёгким свистом распарывая тучи окованным золотом форштевнем. Колдун побагровел, топнул ногой и прогремел ещё одно заклинание – как показалось Робину, куда более сильное – но вновь с тем же успехом.
– Якорь бросай! – не выдержал Бека. – А то занесёт сейчас чёрт знает куда!
Маг злобно оскалил зубы и разразился такой заковыристой колдовской тирадой, что у деревянной фигуры бога смелости Друтеня, украшавшей бушприт, от ужаса перекосило лицо. Сверху над кораблём вспух огненный шар, на мгновение затмивший солнце, а раскаты грома вызвали живописный сход нескольких снежных лавин. Однако всё было тщетно: они летели и летели, лишь появилась лёгкая тряска – видимо, от образовавшихся в атмосфере завихрений. Арудон засопел и круто переложил руль, отчего корабль, заваливаясь на правый бок, стал описывать широкий круг, эпицентром которого являлся огромный мрачный утёс откровенно зловещего вида. За вершину его цеплялся выводок неподвижных серых облаков, вяло перебрасывавшихся между собой хилыми бесцветными молниями.
Загрохотала якорная цепь: это Бека под шумок добрался-таки до кабестана. Арудон обернулся как ужаленный, завопил от ярости и, бросив штурвал, ринулся к нему. В результате палуба опасно накренилась, и вдруг воздушное судно вздрогнуло от мощного толчка. Корабль резко остановился, и Арудон, не удержавшись на ногах, с коротким испуганным взвизгом перелетел через ограждение и исчез за бортом. Бека тоже едва не последовал за ним, лишь чудом удержавшись за подвернувшийся под руку канат. Робин же врезался лбом в мачту и заработал себе приличную шишку.
Тут же они подскочили к борту и глянули вниз.
Арудона видно не было, зато внизу и чуть сзади, ухватившись одной рукой за якорь, их без видимых усилий удерживал буквально лопающийся от презрения Гофларех.
– Чем там занимается это жалкое подобие мага?! – крикнул он, подтягивая корабль к себе и сматывая якорную цепь на руку наподобие простой бельевой верёвки. При этом цепь непостижимым образом ложилась аккуратными кольцами. – Эй, Арудон! Ты заснул, что ли?!
– Нету его! – крикнул Робин. – Упал! За борт упал! Надо срочно спасать – как бы не убился!
– А я предупреждал! – встрял Бека. – Так он разве послушает, флотоводец доморощенный!
– Да хватит тебе, – одёрнул его Робин. – Делать что-то надо! Может, он ещё жив, там же внизу снега много…
– А камней ещё больше! – парировал Бека. – И с такой высоты… Не, точно разбился. Я отвечаю! Вдребезги.
– Как же! – саркастически рявкнул Гофларех, подтягивая корабль к вершине утёса. – Дождёшься от него. От Арудона так просто не отделаешься… Да вот и он, если не ошибаюсь.
– Где?!
– Да вон, поднимается! Орёл наш.
Гофларех явно польстил Арудону. Видимо, тому не хватило времени на более-менее приличное заклятие, поэтому он превратился не в гордого могучего орла, а в горного козла, хотя и с крылышками. Всё тело козла покрывала длинная и густая шерсть. Лицо, правда, осталось прежнее, хотя загибающиеся по бокам черепа рога придавали Арудону несколько легкомысленный и игривый вид. Надсадно хлопая куцыми крыльями, козёл приземлился на вершине горы и, гордо подняв хвост, картинно остановился на самом краю пропасти.
– Ты наконец реализовал свою внутреннюю сущность? – с преувеличенной серьёзностью спросил Гофларех. – Поздравляю.
– Удивляюсь я, – надменно поднимая подбородок, проблеял Арудон, – почему это некоторые упорно не желают видеть дальше своего носа! Ведь ясно же, что мне в таком виде теперь будет гораздо удобней и теплей, чем вам. Взгляните, какая шерсть! Просто золотое руно!
– И запах, – подтвердил Бека.
Действительно, пахло от козла соответственно. Густо пахло. Но в остальном ушлый колдун, видимо, был прав: какие бы заклятия не удерживали в одежде тепло – Робин чувствовал по себе – ледяной ветер Долины Ужасов рано или поздно его выстудит. Ну, надо же, этот козёл Арудон опять сумел извлечь пользу из своего положения!
– Ладно, – сказал Робин. – Обошлось – и хорошо. Теперь надо эту вашу дверь искать. Скорей всего, она в этой горе. Потому как палец аккурат в гору указывает.
– Нет уж, – отказался Арудон. – Я корабль не брошу. Мне сперва разобраться надо, почему управление отказало. Починить.
– Ага, струсил, значит! – откликнулся Бека. – Что же, так, значит, и запишем: Арудон Умный, вопреки сделанному им заявлению…
– Почему сразу струсил?! – возмутился чародей. – Ничего я не струсил! А только не было такого договора, чтобы кораблями разбрасываться. Мне он, если хочешь знать, дорог!
– Уговор дороже денег!
– Нет, – упёрся Арудон. – Пока не разберусь, дальше не пойдём. Это, может быть, опасно! Кто знает, в какие такие чары мы залетели?!
– Я знаю, – сказал Гофларех. – В мои чары. Это я пошутил немножко, а ты сразу и панику развёл. Корабль ему, видите ли, жалко оставить! Да все знают, что ему грош цена и в придачу эта хреновина никуда не денется. И без твоего разрешения никого на себя не пустит.
– Да уж, – осклабился Арудон. – Не пустит! Некоторые, может, и хотели бы, да только кишка тонка!
– Просто некоторым подобный хлам совершенно не нужен, – плюнул Гофларех. – Возиться ещё с ним…
– Эй, сильномогучие, – вмешался Робин. – Может, вы этот вопрос как-нибудь потом обсудите? Нам бы к подножию, а?
– Ничего нет проще, – ответил Гофларех. – К подножию так к подножию. Арудон, ты идёшь?
– Да иду, иду, – недовольно пробормотал козёл. – Так уж и быть. Что бы вы делали без Арудона… – и с места рванул в пропасть, только его и видели.
Гофларех вздохнул, взял графа и Беку за руки и скользнул за ним, да так быстро, что у Робина захватило дух. Через мгновение все четверо стояли уже у подошвы горы, на широком удобном карнизе, будто специально предназначенном для этого.
– Всё правильно: тут это, – в замешательстве сказал Робин, глядя на палец, уверенно показывающий прямо в скалу. – Только вот входа никакого нет. А вы ещё про дверь говорили.
– Дверь-то есть, – протянул Гофларех, оценивающе глядя на скалу. – Только вот открыть её непросто будет… Как думаешь, Арудон?
– Трудновато придётся, – подтвердил козёл, вставая на задние ноги и постукивая копытом по камню.
– Да где эта дверь?! – возмутился Бека. – Не вижу ничего! Камень и камень.
– Увидеть-то просто, – ответил Арудон, снова опускаясь на все четыре ноги. – На, смотри сколько хочешь…
Он ткнул рогами в какой-то выступ, и вдруг по плотной поверхности камня зазмеилась трещина, и как-то незаметно на однородной серой поверхности проявились очертания маленькой арки, сложенной из грубо обработанных блоков, а в этой арке, вплотную к стенам, обрисовалась толстая деревянная дверь с тяжёлыми металлическими скрепами. Ничего особенного, дверь как дверь, только ручка на ней была странно изогнута, а замочная скважина свидетельствовала о диковинной форме отпирающего дверь ключа.
И Робин, и Бека помнили все бесконечные предостережения волшебников, поэтому ни один не решился и пальцем дотронуться до представшей перед ними двери.
– Ну что, увидели? – ворчливо спросил Арудон. – Легче стало?
Бека на сей раз промолчал, и удовлетворённый маг обернулся к Гофлареху:
– Ну-с, что вы имеете предложить, коллега? К объекту экспедицию я доставил, как и было обещано.
– Попробовать заклятие разума… – пробормотал ушедший в себя Гофларех. – Граничные условия не определены… Разве только… Нет, детерминант магии почти нулевой… Вот что, Арудончик – давай-ка вместе, осторожно так, легонько, астральную трансмутацию силы. Подстрахуешь, если что.
Козёл кивнул, и два мага принялись проделывать различные пассы и бормотать длинные непонятные фразы. В воздухе стало что-то потрескивать, то и дело по дверным скрепам пробегали цветные сполохи, но проклятая дверь по-прежнему оставалась закрытой. Робин и Бека сперва стояли и смотрели, но скоро это им надоело: никаких подвижек, несмотря на все прилагаемые усилия, не происходило. Стоять без движения было холодно, поэтому они примостились возле остывающей лужи расплавленного камня (результата бесплодной попытки Арудона с нахрапа прожечь дверь) и коротали время, гадая, скоро ли волшебники сумеют справиться с хитрым заклятием. И сумеют ли вообще.
Шум, возня и трясение земли привлекли внимание всех окрестных медведей, и они плотными рядами сидели, подняв морды к карнизу и терпеливо ожидали возможной поживы. И хотя взобраться по отвесной стене звери никак не могли, энтузиазма их присутствие никому не добавляло.
Наконец, ближе к вечеру утомившиеся Гофларех и Арудон решили сделать перерыв.
– Ничего, мы ещё даже до предметной магии не дошли! – блеял Арудон, воинственно тряся бородой. – У меня припасена парочка амулетиков, специально на такой вот случай берёг. А то может попробуем инверсную магию? Тоже неплохой вариант. Или концентрацию рассредоточения…
Гофларех молчал, хмурил брови и нервно покусывал губу.
– Что, уважаемые, не поддаётся дверка-то? – подзудил Бека. – А кто-то вчера, помнится, уверял, что главное – добраться, а там уж дело в шляпе. Так может, полетим домой, а? Есть уже хочется. А завтра с утра продолжим…
Он вдруг подавился словами: криво усмехнувшийся Гофларех походя бросил на него всего один взгляд, но какой! От этого взгляда воздух перед Бекой свернулся в туманный клубок, который с силой швырнуло в насмешника. Посреди клубка откуда ни возьмись проявилась громадная жареная индейка и смачно впечаталась Беке в живот. Тот, впрочем, не растерялся, поймал её, живо отодрал сочащуюся жиром коричневую ножку и принялся за обе щеки уплетать ароматное горячее мясо. Медведи внизу заволновались и стали озабоченно поводить носами.
– Граф, хочешь индюшатинки? – туго набитым ртом спросил сразу повеселевший Бека. – Вкусно! Единственное нормальное колдовство за весь вечер.
– Мы ещё не закончили! – с ненавистью глядя на глумливого Беку, огрызнулся Арудон, затем с кряхтением подогнул задние ноги и неуклюже сел.
– Заканчивай, заканчивай, – легко согласился пройдоха. – Мы вполне можем обождать недельку-другую. Правда, Робин?
Граф не ответил. Он подошёл к двери и пристально рассматривал её.
Не похоже было, чтобы многочисленные магические атаки хоть чем-то повредили твёрдому как камень морёному дубу. На гладкой поверхности не было ни царапинки, а диковинная ручка всё так же ярко взблёскивала в лучах заходящего солнца.
Робин оглянулся на компанию, рассевшуюся вокруг потемневшей уже лужи (все, даже козёл, увлечённо занялись жареной птицей) и медленно потащил из ножен Истребитель Василисков. Он осторожно зацепил лезвием за ручку, повернул меч поудобнее, пристраивая его наподобие рычага и, решившись, рванул что было силы. Сломать реликвию граф не боялся: всевозможные дорожные приключения давно убедили его в отменной прочности старинного клинка.
Рванул – и тут же покатился кубарем, чуть не слетев с карниза к весьма оживившимся от такого оборота дел хищникам. А дверь, проклятая дверь, стоившая таких усилий двум отнюдь не слабым волшебникам, отворилась настолько легко, что в это невозможно было поверить. За нею клубился плотный туман, скрывая недра горы от любопытных взоров.
– Ты её открыл?! – вскричал мгновенно очутившийся рядом Гофларех. – Как?!
– Просто взял да открыл, – буркнул Робин, благоразумно отодвигаясь от края и отряхивая колени.
– Да она вовсе и не заперта была! – победно объявил Бека, обследовав на замок. – Тут вы перемудрили, господа учёные.
Гофларех крякнул и косо посмотрел на Арудона, которого почему-то именно в этот момент крайне заинтересовал клочок седого лишайника, сиротливо прилепившегося к скале. Козёл попробовал было его жевать, но тут же выплюнул:
– Тьфу! Горько… Н-да. Ну ладно, мы своё дело сделали, значит, теперь, собственно,  можно и домой. Гофларех, ты как, со мной полетишь или своим ходом?
– Э, постойте! – всполошился Бека. – Вы что же, вот так нас и бросите тут?
– А как же?! – удивился Арудон. – Договор какой был? Мы вам открываем вход, а дальше уж вы сами… Вот он, вход, пожалуйста, какие ещё к нам могут быть претензии? Идите, куда хотели, только не говорите потом, что вас не предупреждали!
– Так нам туда, прямо в дым этот? – спросил Робин. Весь его прежний запал куда-то испарился, и больше всего граф хотел сейчас вернуться с Гофларехом в замок, где ждала его – очень хотелось надеяться, что ждала! – Глендавейн. – А может, вы нас хоть чуточку проводите?
– Нам туда нельзя, – сварливо буркнул Гофларех. – Ясно же, кажется, было сказано. Магам запрещено переступать границы Зиндана. Там, за порогом, наша магия перестанет действовать. И первое же попавшееся чудовище сможет безнаказанно закусить беспомощным стариком Гофларехом и, гм, козлом Арудоном… Так что толку там от нас не будет, только обуза лишняя.
– Точно, – кивнул Арудон. – Так написано в трактате самого Бар-Маналая.
– А что, там чудовища водятся? – встревожился Бека. – Вы что-то раньше про такое не говорили!
– Может, и водятся, – легко согласился Арудон. – Кто его знает. Там же никто из наших отродясь не бывал.
– Понятно, – саркастически сказал Робин. – Что ж, спасибо за заботу, Арудон Умный.
– Не стоит благодарности, – снисходительно отмахнулся тот. – Если что – вы знаете, где меня искать. Так уж и быть, выручу по старой дружбе. Ну, я пошёл!
Козёл захлопал крылышками и медленно, с натугой подался вверх, где на вершине утёса сверкал золотом его драгоценный корабль.
Гофларех проводил его неодобрительным взглядом.
– Я ещё подумаю, – хмуро сказал он. –  Может быть, магам всё-таки можно туда проникнуть. Есть одна зацепка. Надо бы проделать кое-какие опыты... Ну, мне пора.
Гофларех дёрнул щекой и отвернулся, раздражённо жуя губами. Видно было, что вынужденная пассивность удовлетворения у него явно не вызывает.
– Что ж, мы тоже, наверно, двинемся, – неловко сказал Робин старому магу. – Глендавейн привет. То есть Гризонии…
Колдун мрачно кивнул, ещё больше нахмурился и медленно растворился в воздухе.


Звено тридцать третье

Робин потёр подбородок ладонью и обернулся к Беке:
– Что ж, пошли, что зря время терять!
– Пошли, – безрадостно откликнулся тот.
Граф Айтер, выставив вперёд Истребитель Василисков, первым шагнул в плотный сырой туман. Тут же пронизывающий холод Долины Ужасов бесследно исчез, и Робина окружила непроницаемая тьма, которая, впрочем, тут же и лопнула, поскольку он очутился посреди унылой и совершенно голой равнины. Это было настолько неожиданно, что ожидавший увидеть чудовищ граф непроизвольно остановился, так что ни на шаг не отстававший Бека ткнулся ему в спину.
Место, где они очутились, не отличалось живописностью и разнообразием. Здесь не было ничего, ничего совершенно – ни травы, ни птиц, ни деревьев; везде, куда ни глянь, глазу представала идеально ровная поверхность – ни холмика, ни даже хоть какого-то приметного камня не было нигде до самого горизонта. По небу не плыли гонимые ветром облака, потому что никакого ветра не было и в помине, да и само небо выглядело каким-то выцветшим и линялым. Мёртвый воздух, лишённый запахов, был не холоден и не горяч и, казалось, обволакивал путников вязкой тишиной. Робин с облегчением содрал с плеч тяжёлую шубу и бросил её прямо под ноги.
– Куда это мы попали? – задал свой коронный вопрос Бека.
– Сюда! – коротко ответил Робин, пряча Истребитель в ножны и доставая шпагат с пальцем Шараха. Он был слегка разочарован: почему-то ему казалось, что стоит только проникнуть в царство бога, Которого Нет (почему-то Робин был уверен, что место, в которое они попали, и которое маги Долины называли Зинданом, связано с этим богом), и они чуть ли не носом упрутся в Радрадрабен.
Палец Шараха сработал, несмотря на обещанное бессилие магии, и показал направление, которое ничуть не отличалось от любого другого. Робин не поверил было и качнул свой импровизированный маятник, но палец, покрутившись, вновь остановился том же положении.
– Делать нечего, – пожал плечами граф. – Вперёд!
– Вперёд так вперёд, – кивнул Бека. – Тем более, что назад нам всё равно некуда.
И они двинулись вперёд.
Проходил час за часом. Вокруг всё так же простиралась безмолвная и безжизненная равнина, и лишь цепочка их следов на пыльной земле как бы делила мир на две половины – похожие, как две капли воды. И так продолжалось неизвестно сколько времени, потому что в этом мире, казалось, само время застыло, словно увязшая муха на клейкой ленте. Не было солнца, чтобы по нему ориентироваться, и тусклый серый свет сочился сразу со всех сторон, так что путники не отбрасывали даже тени.
– Гиблое местечко, – пробормотал Робин, оглядываясь на пройденный путь. – Пыль да пыль, уж лучше бы, действительно, чудовище какое встретить, что ли…
– Что ты такое говоришь! – ужаснулся Бека. – Упаси нас боги, особенно этот твой, Которого Нет!
– Как он тебя упасти сможет, раз его нет? – резонно возразил Робин. – Тем более тут, похоже, вообще никого и ничего нет.
– А Радрадрабен? Палец-то на что-то показывать должен?
– Ну разве что Радрадрабен… А чудовищ никаких и нет!
– Накаркал! – вдруг с отчаянием воскликнул Бека. – Доставай теперь меч. Вон оно, твоё чудовище!
– Где?!
– Во-о-он, на горизонте, слева чуток! Да здоровенное какое!
Робин пригляделся.
– А может, и не здоровенное. Вот поближе подойдёт, будет видно.
– Не надо поближе! Лучше пусть бы убиралось, откуда пришло!
– Во всяком случае, оно не нападает. Может, это просто зверь какой безобидный, что ты раньше времени паникуешь!
Однако Робин и сам чувствовал беспокойство: тварь, как бы там ни было, явно направлялась к ним. А укрыться от неё на голой, как ладонь, равнине не было никакой возможности.
– Интересно, чем они питаются? – опять не выдержал Бека. – Ох, сдаётся мне, что выбор тут у них совсем небогатый, так что…
– Скоро узнаем.
Они остановились и молча ждали приближения странного зверя. Бека откуда-то выудил длинный кинжал с украшенной цветными камнями рукояткой – не иначе у Арудона своровал, шельма! – и теперь то нервно вытаскивал его из ножен, то вдвигал обратно.
– А ведь это не зверь, – вдруг сказал Робин. – Это человек. Я вижу.
– Да? – обрадовался Бека, но тут же снова насторожился. – А почему ж он большой такой? И поди ещё узнай, что у него на уме. Может, он хуже всякого зверя!
В конце концов гигант приблизился настолько, что стало возможно рассмотреть его в деталях. И выяснилось, что это даже не человек, а некое его подобие: руки и ноги создания состояли из камней, палок и всякого хлама, скреплённого неведомо какими силами. Вместо головы был круглый булыжник с грубо намалёванными на нём глазами и ртом. Шея отсутствовала, и булыжная голова свободно висела над туловищем, совершенно не касаясь его и при особенно неуклюжих движениях отдаляясь на значительное расстояние. Впрочем, то же самое можно было сказать и о всех прочих конечностях. При движении это сборище хлама стучало, скрипело и потрескивало, что было единственным звуком на всей этой унылой земле.
Несмотря на свою громоздкость и нескладность, великан двигался довольно шустро. Он, подволакивая ноги и вздымая пыль, приблизился и навис над обнажившими оружие Робином и Бекой.
– Кто такие? – прогрохотал он безликим голосом, больше всего напоминающим глухой стук пересыпающихся каменных глыб.
– Рыцарь Робин Айтер и его оруженосец Бека, – машинально ответил граф, ожидавший чего угодно, только не переговоров. – А ты кто?
– Я – никто! – с какой-то радостной даже гордостью откликнулся великан. – Вернее, я тот, кого нет!
– Как так? – тут же возразил Бека. – Вот же он ты!
– Погоди, Бека, давай разберёмся. Тут, как я понимаю, только один такой – несуществующий – может обретаться.  Ты что, хочешь сказать, что ты – бог? – в упор спросил Робин.
– Именно! – подтвердил колосс. Нарисованные мелом на его плоском лице губы сложились в довольную ухмылку. – Ты сообразителен, смертный. Да спрячь свою железяку! Меч твой, может быть, и хорош, да только тебе он сейчас не поможет.
Робин немного подумал и вернул Истребитель в ножны. Всё равно против такой горы камней ему не выстоять. Да и выяснить обстановку не мешало бы, а ведь тут, как ни крути, кроме этого страшилища никого нет…
– А как тебя называть? – после паузы спросил он.
– Несущественно, – махнул рукой гигант. – Ну, хотя бы Громославный Владыка Вселенной, Повелитель Иных Богов и всего Сущего. Подойдёт?
– Нет, – отказался Бека. – Длинно очень. Да и остальные боги обидеться могут. Не боишься?
– Обидятся? Наплевать!
– Тебе, может, и наплевать, а нам в таком случае туго придётся. Если, как ты говоришь, тебе всё равно, то мы станем звать тебя…
– Фрей, – сказал колосс. – Хумми когда-то называли меня Фреем. Так зачем вы забрели в мои владения?
– Радрадрабен ищем, – сказал Робин. – Ты, случайно, помочь не можешь?
– Радрадрабен? И только-то? – развеселился Фрей. – Ох, какие мелочи заботят вас, людишек!
– Конечно, мы не боги, – с достоинством сказал Бека. – Но нам бы для счастья вполне хватило и такой мелочи. Так что, если будет на то твоя воля…
– Может, и будет, – прогрохотал Фрей, – а может и нет, я не решил ещё. Радрадрабеном смертному овладеть не просто. Знаете, сколько уже голов за него сложено?
– Не знаем, – сдержанно ответил граф. – А только Радрадрабен мне нужен – и точка. Может, тебе за него заплатить? Или службу какую исполнить?
– А! Это ты хорошо придумал! – обрадовался гигант. – А то скукотища, веришь, такая, что никакому бессмертию не рад! Только и занятия, что так вот соберёшь себе из ерунды всякой какое-никакое тело да таскаешься по земле туда-сюда. У меня ж тут нет ничего. Конечно, можно было бы создать мирок-другой, горы там, океаны… Да скучно. И лень. Сам посуди, какой интерес, когда заранее знаешь, где у тебя, скажем, болото, а где водопад? Когда своими руками каждый кустик сажал и знаешь, под каким листом какая жаба сидит…
– Попутешествовал бы ты, – посоветовал Бека. – Развеялся… Мир-то велик.
– Тоже надоело, – отказался Фрей. – Везде я уже был. Вез-де, понимаешь? Всё видел, всё знаю. Мне бы новенького чего!
– Так что от нас-то требуется?
– А вот что. Вы меня станете развлекать. Я вам трудностей, а вы преодолевайте. Приключения там всякие. Происшествия. Погони, сражения… Лет на двести-триста хватит, а там, глядишь, ещё кто пожалует.
– Погоди-погоди! Какие двести лет?! Да мы столько и не проживём!
– За это можешь не беспокоиться.
– Да на кой мне Радрадрабен через двести лет? – не выдержал Робин. – Мне он сейчас нужен! У меня, если хочешь знать, графство без хозяина третий месяц уже! З;мок, подати, то да сё… Да и вообще я жениться хочу! – неожиданно для самого себя выпалил он.
– О! Точно! – загрохотал великан. – Отменно придумано! Жениться! Ай да молодец! Вот этого я ещё не пробовал! Решено – женюсь!
– Да? – скептически вопросил молчавший до этого Бека. – А как? Тебя ж нет, сам говорил. А за это – он красноречиво указал на мусорное тело собеседника – вряд ли кто замуж пойдёт. Кого хочешь спроси.
– Да тело-то ерунда, любое сделаем в случае нужды… Была бы причина. А вот этим, рыцарь, то есть причиной, – ткнул в Робина корявым пальцем Фрей, – как раз ты и займёшься. Сыщешь мне невесту – будет тебе Радрадрабен, не сыщешь – ну, тут уж не взыщи. Это моё последнее слово.
– Слово?
– Слово!
– Нет, так не пойдёт! – вдруг выпалил Бека. – Слово – оно слово и есть. Ты уж прости, почтенный, но нам бы хоть какой завалящий, а всё-таки договорчик. Письменный.
– Может, тебе ещё и кровью расписаться?! – громыхнул Фрей, опешивший от такой наглости.
– Ну, если так у вас, богов, полагается, – не моргнув глазом, согласился Бека.
У Фрея даже дыхание перехватило. Несколько секунд он молча стоял, вперившись в зарвавшегося прохвоста своими нарисованными глазками, но всё-таки сумел овладеть собой – и вдруг неудержимо захохотал, то и дело расплываясь в пространстве грудой валунов и вновь собираясь вместе.
– Ну, нахал, – отдышавшись, выдохнул он – хотя как могли камни дышать? Однако впечатление создавалось, что всё-таки могли. – Ну, нахал! Так, значит, договорчик?
Вместо ответа Бека виновато улыбнулся и развёл руками: дескать, сам понимаешь, мы люди маленькие, нам свою выгоду блюсти приходится крепко…
– Ладно! – снисходительно махнул рукой великан, и тут же из ниоткуда появился скрипучий кусок выделанной светлой кожи – уже с многочисленными печатями, ленточками и затейливым гербом сверху. – Диктуй!
Тут же на коже стали выступать буквы и слова, складываясь в гладкие фразы. В соответствии с договором, граф Айтерский обязывался предоставить в распоряжение заказчика – бога, Которого Нет, именуемого в просторечии Фреем – супругу, выбранную в соответствии со вкусами упомянутого графа, а взамен означенный бог должен был возвратить исполнителя в замок Айтер, а также обеспечить упомянутый замок Айтер артефактом, известным как Радрадрабен, в количестве одной штуки. Кроме того, для предоставленной по договору супруги непременно должны были обеспечиваться все условия, которые она оговорит при вступлении в брак. На последнем пункте особенно настоял Робин, желавший снять со своей совести ответственность за вмешательство в чужую судьбу.
– Давай, подписывай!
В руке графа само собой появилось аккуратно заточенное гусиное перо – уже обмакнутое в чернила, и Робин, вздохнув, решительно начертал под документом своё имя. Фрей, в свою очередь, сотворил из праха громадную каменную чашу и внушительных размеров кинжал, которым без долгих разговоров ткнул себя в сердце – или в то место, где оно должно было бы находиться. Из расколовшейся каменной глыбы в чашу хлынул поток густой тёмной крови, быстро наполнив её до краёв. Фрей сунул в кровь палец, состоящий из какого-то древнего окаменевшего сучка, и прикоснулся к пергаменту, оставив на нём жирную точку.
– Готово, – сказал он. – Получайте ваш договор.
– А тебе как же? – с подозрением спросил Бека. – Тебе что, ещё экземпляр не нужен?
– Нет, – презрительно отказался бог. – У меня и так мусора хватает. Это вам, чтобы не забывали…
– Не бойся, не забудем, – пообещал Бека.
– Тебе смертную или из богов? – сразу взял граф быка за рога. – И срок исполнения какой?
– Насчёт срока – это ты не смеши меня, я не тороплюсь, у меня вечность в запасе. А в остальном – сам решай, по обстоятельствам. Ну, как тебе условия?
– Идёт! Только где искать? У тебя тут, сам видишь, немноголюдно.
– Ну, это не проблема. Я вас куда-нибудь в другое место переправлю. Плёвое дело. А сам наблюдать стану.
– Только не к людоедам или колдунам каким, – попросил Бека.
– Это уж как получится, – хохотнул Фрей. – У меня, понимаешь, свой интерес.
– Получишь жену-людоедку – сам будешь виноват!
– Все жёны в чём-то людоедки, – философски откликнулся Фрей. – Может, так даже интересней будет.
– Ну, как знаешь. Отправляй! – сказал Робин.
– Погоди, – одёрнул его колосс. – Не шустри. Вот тебе свисток (тут в руке его действительно оказалась изящная серебряная свистулька на тоненькой цепочке, которую он бережно надел на шею графу). Найдёшь невесту, свистнешь – и сразу здесь окажетесь. Только смотри, чтоб красивую!
– Как для себя выбирать станем, – заверил Бека. – Писаную красавицу! А Радрадрабен у тебя настоящий? А то нам уже один раз подсунули…
– Самый настоящий, – заверил Фрей. – Только он не совсем у меня.
– А где?!
– Да какая разница? Сказано – будет Радрадрабен, значит – будет! Что мне, Радрадрабенов жалко?!


Звено тридцать четвёртое

Бог, лишённый существования, не поскупился. В объёмистых дорожных сумах, навьюченных на выносливых крепких лошадей, нашлась и пища, и вино, и новая одежда – и даже некоторое количество золота. Да и сами лошадки выглядели очень даже недурно. Они бодро трусили по чуть заметной тропке, вившейся посреди густого леса, весело обмахиваясь хвостами, и звонким ржанием выражали полное удовлетворение жизнью.
В отличие от лошадей граф Робин Айтерский испытывал двойственные чувства. С одной стороны, лес этот, пронизанный нежарким осенним солнцем, был тих, приветлив и казался до удивления знакомым, а с другой – за каждым кустом могла таиться какая-нибудь пакость. Да и сами лошади… Видел, видел граф, из какого мусора – буквально из пыли! – слепил их несуществующий бог. Граф поёрзал в седле, который раз убеждая собственный зад, что лошадь – вот она, никуда не делась и отнюдь не собирается рассыпаться обратно в прах.
– Граф, – подал голос всё время молчавший Бека. – А с чего это ты меня давеча оруженосцем поименовал? Ты чего, серьёзно, а?
Робин усмехнулся.
– Да просто к слову пришлось… Хотя и имеется у меня такое право. В смысле, по обычаю у меня должен бы быть оруженосец. Я же, как-никак, рыцарь! А ты что, против, что ли?
Бека подумал.
– Я ещё и сам не знаю, – честно сказал он. – А оруженосцам какое жалованье положено?
– Как договоримся.
– Спасибо, объяснил! – обиделся Бека, но не всерьёз, а с явным оттенком наигранности. – Тут, можно сказать, из-за него каждый день головой рискуешь, а он насмешки строит! Считай сам: карлики – раз, дракон – два, гномы эти поганые – три… А василиск? А Арудон этот твой, придурок чёртов?! Нет, вредная слишком работа у оруженосцев! Я уж лучше корчму заведу.
– Заведёшь, – кивнул головой Робин. – Обязательно заведёшь, дай только домой добраться. Я ведь тоже не жажду по свету мотаться, мне бы бабёнку какую господину Фрею предоставить, своё получить – и осяду я, Бека, женюсь на Глендавейн, и сам Пах меня из дому не вытащит!
– Старая песня, – обречённо махнул рукой Бека. – Хорошо бы так-то, только кто теперь знает, где он, твой дом?
– Очень может быть, что и рядышком, – ответил Робин. – Айтер мой аккурат в такой же местности и стоит. И не удивлюсь, если…
И вот тут-то граф Айтер удивился. Да ещё как: выпучил глаза и проглотил язык: за поворотом тропинки, сквозь редколесье, он увидел свой собственный замок, возвышающийся серыми башнями на невысоком скалистом выступе над морем.
– Айтер! – глупо улыбаясь и не в силах ничего с собой поделать, прошептал он. – Айтер, Бека, понимаешь ты, Айтер!..
Действительно, это был его родной замок. Робин знал в нём каждый камень, каждую трещинку в стене. Как и всякий год, ласточки налепили гнёзд под зубцами, венчающими стену, вывели птенцов и теперь с весёлым скрипучим писком гонялись за насекомыми. Как всегда, ворота были не заперты – каждый усталый путник был вправе рассчитывать на отдых, кружку доброго эля и  ломоть хлеба с холодной говядиной.
К чести графа Айтера, изумление его длилось недолго. Он овладел собой – и вдруг блаженная улыбка медленно сползла с его лица, брови насупились, и правая рука непроизвольно легла на рукоятку Истребителя. Граф, набычившись и сопя, вглядывался в открывшуюся перед ними картину.
– Ты чего, граф?! – с тревогой спросил Бека.
– Штандарт! – указывая пальцем, объявил Робин. – Вон, посмотри, на центральной башне – штандарт с гербом. С моим гербом!
– Ну и что?
– А то, что поднимают его только тогда, когда хозяин дома!
– Вот как. И что теперь?
– А то, что в Айтере, я гляжу, новый хозяин объявился! Та-а-ак… Ну-ка, пошли разберёмся, кто это тут хозяйничает!..
Бека сначала почёл было за лучшее дипломатично промолчать, но всё же не выдержал:
– Только не надо сразу за меч. Не надо! И вообще – давай я говорить буду, у меня лучше получится, честное слово! А ты сгоряча такое учудить можешь… А потом, не успеешь оглянуться – дуэль!
– Так ведь тут затронута моя честь! И потом – это я, я здесь хозяин! Это мой замок! Понимаешь – мой!
– Так и я тут не без интереса, – возразил Бека.
– Как это?!
– А так! Если рыцарь собирается пожаловать своему оруженосцу корчму, а сам в это время остаётся без замка – и как следствие, без ленного владения… Так что тут у меня, граф, прямой интерес! И урон чести моего рыцаря я терпеть не намерен! Никак не намерен!
– Вперёд, Бека! – закричал Робин, поднимая коня на дыбы. – Доставай рог, и как подъедем к воротам – труби во всю мочь! Пусть знают, что законный граф Айтер вернулся! Труби, оруженосец!
Звуки рога вызвали в замке некоторую суматоху. Несущие вахту на стенах лучники выглядывали из-за зубцов и, узнавая Робина, возбуждённо тыкали в подъехавших пальцами, махая руками и что-то оживлённо крича привратной страже. Робин с приотставшим на круп коня Бекой гордо въехал в родовое поместье Айтеров. Сквозь шеренгу радостно улыбающихся стражников, взметнувших в церемониальном салюте мечи, к нему протиснулся вдребезги пьяный офицер.
– Пресветлые боги! Это ты, ваше сиятельство?! – вопросил он, покачиваясь и влюблённо глядя на Робина. – Наконец-то! А то графиня… – тут он, словно спохватившись, зажал себе рот рукой но, справившись с позывом, преданно посмотрел на молча сидящего перед ним на лошади  графа.
– Что это значит, Бердрехт? – холодно спросил Робин. –  И почему на тебе капитанская форма? Что за маскарад?!
– Никак нет, ваше сиятельство, – пытаясь отдать честь рукой с зажатым в ней кувшином, ответил бравый воин. – То есть я действительно теперь как есть капитан. Начальник замковой стражи. Службу справляю… Да ты выпей вина, на вот, отвык небось от домашнего!
– Потом, – отказался Робин, играя желваками. – Что нового в замке?
– Нор... Ик! Нормально. Всё нормально! – уцепившись за уздечку, чтобы не упасть из-за порыва ветра, ответил Бердрехт. – Когда капитан Бердрехт берётся за дело, всё всегда бывает нормально.
– А что значит флаг на башне? – теряя терпение, крикнул Робин.
– Штандарт, – боднув головой невидимого противника, отрапортовал капитан. – Согласно уставу.
– Та-а-ак, – свирепея, протянул Робин. – И когда же, согласно уставу, ты, начальник стражи, обязан вывешивать гербовый штандарт?
– Согласно уставу – когда граф Айтер изволит пребывать… Ик!  В замке, – отрапортовал новоиспечённый капитан.
– А граф Айтер изволил пребывать?
– Так точно. Изволил и… Ик! Изволит. Не моги беспокоиться, ваше сиятельство, мы сейчас мигом второй штандарт… Согласно уставу.
– Ты хочешь сказать, – вмешался Бека, перехватывая у окончательно взбеленившегося Робина инициативу, – что граф Айтер находился в замке до того, как мы… как граф Айтер прибыл в замок?
– Истинно так, – рьяно кивнул Бердрехт, пытаясь сфокусировать глаза на новом объекте. – А ты, милок, кто таков будешь?
– Оруженосец милорда рыцаря, – отрезал Бека. – Да ты, пьяная морда, узнаёшь ли милорда? Кто, по-твоему, перед тобой?
– Граф Айтер, да продлят боги его правление!
– А кто был в замке до того, как граф вернулся домой?
– Граф Айтер.
– Так что, в замке два графа Айтера?!
– Истинно так. Я ещё считать не разучился! – оскорблённо заявил начальник стражи, делая размашистый, но неопределённый жест. – Я вот только сейчас маленько поправлюсь…
Это были последние слова капитана Бердрехта, ибо он неосторожно отпустил упряжь и, лишившись столь необходимой поддержки, грянулся навзничь, словно могучий дуб, побеждённый злой бурей. Но, даже падая, капитан инстинктивным движением придержал кувшин, и последний мягко и точно опустился на брусчатку двора, не выплеснув ни капли.
Робин решительно соскочил с коня, не глядя бросил поводья тут же подскочившему конюху и, сжав челюсти, твёрдым шагом направился через знакомый двор в холл – разбираться с самозваным хозяином. Бека тенью следовал за ним.
Против ожидания, пьяница Бердрехт оказался прав. В замке действительно был хозяин: к вдовствующей графине Луизе Айтер вскоре после отъезда Робина неожиданно посватался рыцарь Те, и графиня, по некотором размышлении, решилась принять предложенные руку и сердце.
Ну, как там насчёт сердца – неизвестно, а руки у Роджера Те оказалась загребущими. Но, надо отдать ему должное, достаточно трудолюбивыми и крепкими: хозяйство вёл он умело, рачительно, не упуская наималейшей выгоды. Робину пришлось признать, что графство за время его отсутствия не только не пришло в упадок, но даже значительно укрепилось экономически. Неугомонный Те затеял переустройство амбаров, начал ремонт крепостной стены, до которого в своё время так и не дошли руки самого Робина, и вообще – оказался распорядителем основательным и толковым. Как Робин ни старался, придраться было не к чему – разве что к тому, что рыцарь Те стал именовать себя графом Айтером… Но, если подумать, теперь отчасти он вроде бы и имел на это право.
– У меня наследника нет, – откровенно заявил он Робину. – Полагаю, что и не будет, не в том уже возрасте мы с твоей матушкой. Клементинка моя не в счёт, она своё приданое получила. Так что, глядишь, со временем и моя часть в наследство тебе достанется. Не думаю, что ты, граф, будешь на меня за это в обиде... А свободы твоей я стеснять не стану. Если женишься – хочешь, тут живи, хочешь, в Те перебирайся, коли не уживёмся вместе. Так что, я думаю,  делить нам с тобой особо нечего. Согласен?
Робин подумал, поглядел на твёрдое лицо старого рыцаря, и крепко хлопнул ладонью по протянутой руке:
– Нет! Айтер – мой, и хозяин тут я. Вот пока я в отсутствии – другое дело. Управляющий, наместник, хоть король – как хочешь называйся, командуй, вижу, у тебя хорошо получается, а только вернусь я – будь добр, освободи место. Вот на таких условиях – уживёмся. И чтобы флагов над замком – никаких! А свободы твоей я тоже стеснять не стану…
Роджер Те нахмурился и искоса взглянул на супругу, но от дальнейших прений воздержался:
– Ладно, граф. Незачем нам с тобой спорить.
Графиня Луиза украдкой перевела дух. Она чувствовала себя несколько не в своей тарелке, как обычно бывает, когда женщина в возрасте вынуждена улаживать щекотливые дела со своим выросшим отпрыском. В глубине сердца она была несколько смущена, но, конечно, старалась ничем этого не показать. Однако она не была бы женщиной, если бы удовольствовалась только тем, что готовый вспыхнуть конфликт между мужем и сыном вроде бы окончился миром. Нет! Со свойственной слабому полу решительностью она тут же принялась развивать дальнейшее наступление:
– Сын мой, я, как всякая любящая мать, хочу видеть тебя счастливым. И, будь уверен, увижу. Но ты говоришь так, словно собираешься вскоре снова покинуть нас. Зачем? После того, как ты добыл Радрадрабен, ничто не препятствует тебе по праву занять достойное место среди самых уважаемых…
– Я не добыл Радрадрабен! – прервал её Робин. – То есть пока ещё не добыл. Да, не скрою, артефакт практически у меня в руках, но мне придётся ещё разок отлучиться. Ненадолго, – мстительно прибавил он специально для Роджера Те. – Ну, и ещё кое-какие дела уладить следует. Личные. А вернусь – вот тогда и поговорим, какое место кому из нас занимать.
Несмотря на выказываемое радушие и сугубое уважение со стороны рыцаря Роджера, Робин никак не мог отделаться от впечатления, что тот таит к нему неприязнь. Убеждение это своё подтвердить он ничем не мог: Те был вежливо-ровен, сдержан, не позволял себе никаких экивоков в сторону молодого графа и держался подчёркнуто корректно, впрочем, ничуть не поступаясь при этом честью.
– Ох, граф, что-то не нравится мне этот… молодожён! – шепнул Робину и Бека, сидя рядом за пиршественным столом. – Как хочешь, граф, обижайся, не обижайся, а чует моё сердце, что он тебе свинью ещё подложит! Ха-арошую свинью…
– Ничего, – так же шёпотом ответил граф. – Как-нибудь перетерплю. Сам понимаешь, не желательно мне матушку-то огорчать… Так что недельку отдохну, потом по-быстрому сгоняю за Радрадрабеном – и…
– И надо будет выручать Глендавейн, – перебил его Бека. – А то заест её Гофларех, ей-богу  заест, хоть и отец! И ещё Арудон этот. Он хоть козёл-козёл, а от своего, небось, не отступит!
– А для чего мне Радрадрабен-то нужен, как ты думаешь?! Мне с ним никакой Арудон не страшен! Жидковат, небось, окажется против такой-то магии.
– А Гофларех?
– Что Гофларех… Не пойдёт же он против родной дочери! А если что – вдвоём мы, гляди, и отобьёмся.
– Втроём, – поправил Бека. – Меня-то забыл, что ли?
– Вот как! А как же корчма? Я уж думал, ты осесть решил. Сам сколько твердил…
– Успеется с корчмой. Я здесь без тебя ни в жизнь не останусь, уж меня-то твой новый родственничек заест почище Гофлареха. Хорош, скажет, оруженосец – хозяина бросил!
– Славно! – посветлел Робин. – Ну, а пока – давай веселиться. Пей, Бека – здесь тебе не у Суза, в Айтере никакой дряни в вино не подмешивают!
Давно в старом замке не было такого пира. Плясуны сменялись скоморохами, которых, в свою очередь, сменяли скальды-сагопевцы с пронзительно-громогласными голосами. Героем саг, конечно, выступал непревзойдённый граф Айтерский. За скальдами следовали жонглёры и фокусники (последние, впрочем, после Долины Ужасов смотрелись бледно), и затем – вновь плясуны. Съедено и выпито было столько, что в другое время этой провизии всему Айтерскому населению за глаза хватило бы на неделю. Робин отвечал на тосты, выходил плясать с лучшими красавицами, в сотый раз пересказывал пережитые приключения – и пил, пил, пил…


Звено тридцать пятое

Как всегда после неумеренной пьянки, утро наказывало проштрафившихся. Робин очнулся, тихонько застонал и с трудом провёл рукой по лицу. В глазах было черно.
Черно, впрочем, было не только в глазах. Вокруг царила непроглядная темень. А на руках висели тяжёлые оковы. Граф пошарил вокруг, но нащупал лишь охапку прелой соломы, на которой он лежал, и холодные каменные плиты.
– Что за дьявольщина?! – громыхнул он и тут же схватился за голову: даже это слабое усилие отозвалось диким колотьём в висках.
– А, проснулся наконец… хозяин, – услышал он откуда-то голос Беки, но тоже какой-то сдавленный и хриплый. – Хорошо же нас встретили в твоём Айтере, ничего не скажешь.
– Бека, в чём дело? – глупо спросил Робин в пространство.
– Я и сам бы хотел узнать, в чём дело, – откликнулся тот. – Я проснулся и уже с час не сплю. Обшарил всё, докуда позволяет цепь – везде камень.
– Цепь?
– А что, на тебе нет разве?
– Да есть… А воды ты не находил?
– Находил. Ползи сюда, у меня кувшин рядом. Только осторожней, а то разобьёшь.
Вода помогла. Вдоволь напившись, Робин почувствовал в себе силы осознать ситуацию. И она ему очень не понравилась.
– Похоже, Бека, ты был прав насчёт свиньи, – сказал он. – Знаешь, наглая, грязная, жирная такая  свинья. И не одна, а большое-пребольшое стадо.
– Что?! – отодвинулся от него Бека. – Ты, граф, случайно, не того?.. У вас в роду кто-нибудь белой горячкой страдал?
– Может, и страдал, – не стал спорить Робин. – Не в этом дело. А только бьюсь об заклад, это нам рыцарь Роджер свою первую свинью подложил. Не иначе.
– А, вот ты о чём, – успокоенно протянул Бека. – А я уж было подумал – рехнулся граф.
– Это всё у нас впереди, – успокоил его Робин. – Знаешь, где мы?
– Где, где! Догадаться нетрудно.
– Как раз и трудно. Мы в Айтере.
– Удивил. А где ж нам ещё быть, по-твоему?
– Мы в Айтере, – терпеливо повторил граф, – причём в секретных подземельях. Я почему точно знаю – кольцо я на полу нашёл. Вот оно! Когда-то ещё пацаном лазил тут, потерял его, а теперь вот только что нашёл.
– Это превосходная новость, лучшая за последние десять минут. Поздравляю, – съязвил оруженосец. – Надеюсь, кольцо волшебное?
– Вряд ли. Я бы знал. Просто золотое, с алмазом. Здоровенным таким, красивым. Помню, жалел тогда – ужас!
– С алмазом? – заинтересовался Бека. – Это хорошо. Алмазом вполне можно цепь перетереть. Примерно за месяц.
– Вот-вот. За месяц. Это если нас этот месяц кормить будут.
– Будут, – уверенно сказал Бека. – Раз воду принесли – кормить будут. Может, не часто, но будут.
– Ладно, – пробормотал под нос Робин. – Месяц как-нибудь продержимся. А может, подкупим кого. Кольцо-то дорогое! Жаль, что сюда из наших никто не придёт. И мать, конечно, ничего не знает. Ей скажут – уехал, она и поверит.
– Тем более, что ты вчера об этом твердил не переставая.
– Одного я не понимаю, – сказал вдруг Робин. – Почему это нас сразу не прикончили? Какой ему смысл держать нас живыми? Да ещё в сам;м замке. Ведь если кто об этом узнает – всё, хана рыцарю Те. Я бы на его месте так не рисковал. Значит, что-то ему от меня надо. А?
– Поживём – увидим, – вздохнул Бека. – А ты пока начинай цепь-то… Выбери, где потоньше – и начинай. Устанешь – я буду.
Граф Айтер даже головой помотал от несуразности происходящего: подумать только, ему, владельцу замка, придётся ковырять каким-то камешком кандалы в своём собственном подземелье! И в придачу ведь совершенно случайно найденным камешком – а ну как проклятое кольцо не попалось бы ему под руку?! Да что говорить – ситуация была абсурдной, противоречащей всякому здравому смыслу. Прямо признать – гадкой была ситуация.
Однако мотание головой не помогло, вызвав лишь лёгкое головокружение и как результат – новый приступ жажды. Деваться было некуда, и Робин, нащупав в темноте место, где оковы казались наиболее слабыми, принялся методично царапать ржавое железо.
Не успел он проделать хоть мало-мальски заметную бороздку, как откуда-то послышалось недовольное кряхтение и звук тяжёлых шагов.
– Иду, иду! – проговорил раздражённый голос с какой-то замогильной интонацией. – Ишь, расшумелись! И чего вам спокойно не сидится, шалопутам… Да иду же!
– Эй, граф, это кто у тебя там? – насторожившись, спросил Бека.
– Это не у меня, – откликнулся Робин. – Это, наверно, охрана… Эй, часовой, слышишь?! Я требую, чтобы сюда немедленно привели эту подлую собаку Те, нагло именующую себя рыцарем!
– Не ори! – отозвался голос. – Молод ещё на меня орать!
Голос этот заметно приблизился, и вдруг прямо перед Робином из стены выступило высокое бледное привидение. Призрак, хотя и был полупрозрачным, слабо светился сине-зелёным светом, и благодаря этому совершенная тьма в узилище сменилась хоть гнилым, но подобием света. Стали видны каменные стены с полосками застарелой копоти от факелов, ржавые кандалы, свисающие с намертво вмурованных в стены скоб и охапки гнилой соломы на полу. Конечно, виден был и сам призрак – здоровенный детина с совершенно отвратными чертами лица, облачённый в призрачные же старинные латы.
– Чего надо? – недовольно спросил он Робина. – Что замолчал? Давай, пошевеливай языком-то!
– Вон оно как! – шепнул графу Бека. – Это, небось, ваш фамильный призрак? Ай да Фрей! Не соврал: сказано – замок со всем к нему причитающимся – так и есть. Ловко сработано, комар носа не подточит!
Надо сказать, появление этого персонажа ничуть не смутило ни Робина, ни Беку. По прихоти судьбы за последнее время насмотрелись они уже небывальщины столько, что каким-то призраком больше или меньше – не имело уже никакого значения.
– Ты кто? – спросил его Робин. – В смысле – кем был при жизни?
Пришедший скривился и уничижающе глянул на графа:
– Великие боги! И он ещё называет себя Айтером! Да любой Айтер – я имею в виду настоящих Айтеров! – с первого взгляда понял бы, что перед ним сам Гийом Айтер, патриарх-основатель родового гнезда!
– Гийом Безобразный?! – воскликнул Робин. – Ой, извини, сорвалось… Не узнал. Да и как узнать – от тебя ведь никаких портретов не сохранилось... А вообще ты очень кстати. Ты нам эти железяки не поможешь снять, предок? – позвенел он цепями. – И ещё ключ от двери нужен. И хорошо бы Роджера Те сюда…
– Нет. Не моё это дело! – отрубил Безобразный. – Вот кошмары ночные ему обеспечить – это я обещаю. С удовольствием. Он у меня волком взвоет, на стенку полезет! А ключи – нет, сынок, такое никак нельзя. Ты сам посуди: я ведь через любую стену прохож – а ключ?! Как мне в руки-то его взять?
– Так, – помрачнел Робин. – С этим, значит, не выйдет. Жаль. Ну а хотя бы весточку передать кому надо сможешь?
– Ты думай, что говоришь! – негодующе взвыл призрак. – Мне ж из подвалов ходу нет! Кстати, в своё время мог бы их и расширить, наследничек, хоть какой лишний винный погребок там… А то теснотища же! Бродишь туда-сюда, как дурак… Да и то только ночью!
– А если кого-нибудь попросить – пусть бы графине шепнул?
– Кого просить? Этот ублюдок Роджер везде верных людей понатыкал. Даже вон Бердрехта капитаном пожаловал, чтобы в кордегардию спровадить! И винищем спаивает, чтоб не лез, куда не надо…
– Так что, никак?
– Никак, – наотрез отказался Гийом Безобразный. – Вот ежели графиня сама сюда спустится, тогда так и быть, скажу.
– Если спустится, я и сам сказать могу...
– Не пойдёт она в подвал, – подал голос Бека. – Ни ночью, ни днём. Не пустит её Те, он сейчас, поди, с подземелья глаз не спускает.
– Я и не говорю, что пойдёт. Я говорю – ежели.
– Так что, нам тут так и сидеть, по-твоему? – вскипел Робин.
– Я же сижу! – отпарировал призрак. – И ничего! Привыкнете. А то, глядишь, – он деловито потёр руки, – и помрёте тут… Веселей будет! Эх, и славно заживём!
– Помереть мы всегда успеем, – отказался Робин. – Тут спешить нечего. Ты вот что, отец-основатель, встань вот сюда, повыше, и светись поярче. Всё нам видней будет. Или у тебя какие дела?
– Я свои дела давным-давно переделал, – огрызнулся патриарх. – Теперь вот чужие приходится, – однако на указанное место встал.
Так они и сидели – Робин методично чиркал алмазом по наручнику кандалов, Бека закрыл глаза и, казалось, уснул, а Гийом Безобразный монотонным глухим голосом бубнил бесконечный рассказ о славных деяниях многочисленных Айтеров, то и дело сбиваясь на велеречивое восхваление добрых старых времён – в противовес временам нынешним, мелочным и никчемным.
Однако спустя какое-то время вдалеке вновь послышались шаги – на этот раз гулкие, уверенные, явно слышался добротно подкованный военный сапог. Похоже, что по лестнице в темницу спускалось сразу несколько человек.
– Гийом, прячься! – скомандовал Робин. – И не вздумай голос подавать. Нечего им знать, какие у нас гости бывают.
Призрак скользнул в стену, и вокруг узников вновь сомкнулась непроглядная тьма.
Лязгнул засов, и на стенах заплясали неверные отсветы факелов. Оказалось, в гости пожаловал сам рыцарь Те. И что удивительно – кроме двоих сопровождающих его солдат, за ним в дверь протиснулась какая-то женщина.
– Айтер! – окликнул Робина Роджер Те. – Ты уже очнулся? Если нет, то просыпайся. Я буду с тобой говорить.
– О чём? – меланхолично откликнулся Робин. – О том, что намерен выставить мне какие-то условия, а я вынужден буду на них согласиться, потому что у меня нет выбора? Зря стараешься. Графства ты не получишь. Айтеры не договариваются с негодяями, лишёнными чести.
Те дёрнулся, но тут же взял себя в руки.
– Я хочу предложить тебе нечто большее, чем твоё убогое графство, – глухо сказал он. – Половину моего состояния – и сейчас, а не в наследство. А я богат, Робин, очень богат!
– Вот как?! – удивился граф. – И для этого меня нужно было заковывать в цепи?
– Нужно, – кивнул Те. – Я не хочу, чтобы у тебя был выбор. Если ты откажешься, то умрёшь. Это я тебе обещаю твёрдо.
– Н-да, – хмыкнул Робин. – Что-то чересчур заманчиво. И поэтому рискну предположить, что в этом предложении наверняка есть ещё один маленький, но обязательный пунктик, за который очень богатому рыцарю не жаль хорошенько заплатить. Я угадал?
– Угадал.
– И что же я должен буду сделать? Отдать тебе Радрадрабен?
– Нет, граф, – покачал головой старый рыцарь. – На это я не замахиваюсь. Ты просто должен будешь жениться на моей дочери.
– Что?!
– Ты должен будешь жениться на Клементине – и взамен получишь…
– Постой! Но ведь она замужем!
– Уже нет. Она вдовствует уже три дня... Как раз сегодня ночью она сама привезла нам эту скорбную весть.
– Почему вдовствует?! – начал было Робин, но тут же осёкся и внимательно посмотрел на старого рыцаря. Клементина Те, за глаза называемая Горящей Шкурой, была скандально известна всему Побережью необузданным женским темпераментом, и два её законных мужа последовательно успели зачахнуть от супружеского истощения – так, по крайней мере, поговаривали злые языки. А вот теперь, оказывается, и третий… Ну-ну.
– Вижу, ты понял, – бесцветным голосом сказал Те. – Не спеши меня обвинять, юноша. Я всего лишь стараюсь быть хорошим отцом. Мне нужно пристроить дочь. Я уже стар.
– Я выберу сам, на ком мне жениться, – отрезал Робин.
– Она красива, – с усилием сказал Те. – Она из благородной фамилии.
– Я сказал – нет!
– Тогда я вынужден буду убить тебя, – тяжело уронил рыцарь. – Видят боги, как мне этого не хочется!
– Погоди-погоди! – подал голос Бека. – А может, тут я как-нибудь сгожусь?! Я так смекаю, дочка у тебя видная, приданое хорошее… В общем, я согласен!
Робин в изумлении вытаращился на него, но не успел и слова сказать, как вперёд выступила сама Клементина:
– А ты кто такой? – подбоченясь, вопросила она. – Кто ты такой, чтобы предлагать союз знатной даме?! Ты граф, князь, герцог или хотя бы какой-нибудь задрипанный баронишка?
– Вот заодно и стану бароном! – не сдавался Бека.
– Баронами не становятся заодно, – фыркнула Клементинка. – Тем более, когда у меня на примете появился один симпатичный графчик…
– Выброси из головы такие мысли, – строго сказал Робин. – Роджер, если в тебе осталась хоть капля благородства – вели принести сюда мой меч, и разрешим наш спор, как подобает мужчинам. Одному из нас не место в Айтере.
– И я даже могу сказать, кому, – пискнул из своего угла Бека.
– Я же говорил тебе, дочь моя, что будет именно так, – яростно проворчал рыцарь, но Клементинка не обратила на него никакого внимания.
– Будет так, как хочу я, – капризно оттопырив губку, шепнула она, обжигая Робина томным и зовущим взглядом. – Пусть нас оставят наедине, и через два часа граф Айтер на коленях будет умолять меня стать его супругой… Ну?!
– Ладно, – играя желваками, бросил солдатам Те. – Уходим. И заберите отсюда этого… Недобарона. Будет орать – заткните рот. Но не убивать… Пока. Я не хочу огорчать будущего зятя.
Солдаты молча и сноровисто освободили Беку от цепей, но взамен крепко стянули ему руки за спиной верёвкой.
– Прощай, граф, – выдохнул тот, кривясь от боли в перетянутых кистях. – Надеюсь, твоя смерть будет не в пример приятнее моей.
– Проваливай! – прикрикнула на него Клементинка, отбирая факел у одного из солдат и решительно выталкивая его из камеры.
Робин с кривой усмешкой слушал, как затихает эхо шагов поднимающихся по лестнице людей. Клементинка же, медленно облизнув блестящие полные губы, посмотрела на графа страстным и зовущим взглядом, от которого по спине Робина пробежали мурашки. Клементинка была дьявольски хороша собой – и прекрасно сознавала это. И если бы не образ Глендавейн, стоявший перед его глазами, неизвестно, чем бы закончилась эта атака, тем более, что Клементинка вдруг оказалась совсем рядом, тяжёлый её плащ сам собой соскользнул вниз, и оказалось, что под плащом у неё ничего нет. Горячие умелые пальцы забегали по груди Робина, нащупывая завязки камзола, и граф, сам не понимая как, вмиг остался без рубашки.
– Ой, что это? – вдруг воскликнула Клементинка, наткнувшись на крохотный свисток, так и висевший на груди графа – сам он и позабыл об этом подарке несуществующего бога.
– Не тронь! – крикнул граф, но было поздно – Клементинка ловко отскочила, держа изящную серебряную вещицу. Граф дёрнулся было за ней – но натянувшаяся цепь рванула его назад.
– Сейчас же отдай! – зашипел он. – Дай сюда, тварь подлая!
– Не отда-а-ам! – дразнясь, протянула капризная красавица. – Вернее, может, и отдам, но только после того…
– Не смей! – закричал Робин, видя, что Клементинка поднесла свисток к губам. – Не смей, дура! Ты не знаешь…
Клементинка ядовито улыбнулась ему и, картинно сложив губки, дунула. Раздалась нежная трель, резко контрастирующая с мрачной обстановкой темницы.
Словно порыв вихря промчался по камере, пламя факела мигнуло  и вновь выпрямилось. Однако больше никаких изменений не происходило.
Ошеломлённый Робин почесал затылок, осознавая, что коварный Фрей обманул его – вместо ожидаемой пустыни вокруг всё так же возвышались мрачные чёрные стены, и никуда не девшаяся Клементинка вызывающе крутила на пальчике тонкую цепочку со свистком.
– А мне это нра-а-авится!.. – пропела она, вновь приближаясь к Робину. – Как ты необуздан, мой дорогой! Это меня та-ак возбуждает!
Похоже, на свете просто не существовало вещи, не способной возбуждать любвеобильную Горящую Шкуру. Робин яростно дёрнулся – и вдруг осознал, что далеко не всё сохранилось так, как было прежде. Только что сковывавшие его кандалы бесследно исчезли. А на перевязи появился верный Истребитель.
– Фрей!!! – завопил он. – Прекрати свои издевательства! Я знаю, что ты сейчас на меня смотришь! Убери эту… – и вдруг осёкся.
В камере появилось несколько новых персонажей. Это был Бека, ошеломлённо вращающий глазами, и Роджер Те – тоже явно озадаченный. Но самое главное – третьим был сам Робин!
Клементинка разочарованно фыркнув, подняла и набросила на плечи плащ – не слишком, впрочем, торопясь прикрыть свою восхитительную наготу. Она немного растерялась, не в силах выбрать из раздвоившегося предмета её домогательств нужную кандидатуру.
– Добро пожаловать, моя богиня! – пришёл ей на помощь тот, второй Робин. – Вижу, что ты преуспел, рыцарь, – обратился он к Робину-первому. – Что ж, я доволен. Фактура превосходна. И сколько экспрессии! Сколько непосредственности!
– Это ты, Фрей? – неуверенно спросил Робин. – А… А чего ради такие превращения?
– А того ради, – отрезал несуществующий (или теперь уже существующий?) бог. – Контракт помнишь? «Для предоставленной по договору супруги непременно должны быть обеспечены условия, на которые она рассчитывала при вступлении в брак», – процитировал он. – За кого она рассчитывала выйти замуж? За графа Айтера. Вот ей граф Айтер. И вся сопутствующая обстановка, естественно. Замок. Слуги. Финансы. Ну и так далее. Всё честно!
– Ага… А эти, – кивнул Робин в сторону Беки и Роджера, – эти тоже – сопутствующая обстановка?
– Это неважно, – отмахнулся бог. – Должны же быть свидетели от каждой из заинтересованных сторон. Если понадобится – пригласим ещё.
– Нет, граф, – встрял опомнившийся Бека. – С этим парнем явно можно иметь дело. Рекомендую! Ты бы знал, из какой дыры он меня сейчас выдернул! У-у-у, гад! – замахнулся он на Роджера Те. Тот брезгливо отодвинулся и ничего не сказал.
– Так, значит, я свою часть договора выполнил? – удивлённо спросил Робин. Как-то уж слишком быстро и счастливо оборачивались события, а он давно научился не слишком-то доверять судьбе.
– Выполнил, выполнил, – подтвердил Фрей.
– Ну, – глубоко вздохнул Робин, – а теперь я бы хотел получить Радрадрабен!
– Получить Радрадрабен? – криво усмехнулся Фрей. – Экое нетерпение, право! Ну, хорошо... Но подумать только – Радрадрабен в руках смертного! Что ж, возможно, это даже занятно…
Он прищурился, завёл глаза под лоб, что-то вычисляя в уме, и щёлкнул пальцами.
Все они теперь стояли в тайной комнате замка, перед знакомым Робину до мельчайших подробностей гранитным алтарём, застеленным куском старинного бархата. А на бархатной зелёной поверхности покоилась небольшая шкатулочка из тёмного дерева, украшенная по бокам незатейливой резьбой. Видно было, что шкатулка имела весьма почтенный возраст: кое-где отшелушился лак, твёрдая древесина была тронута шашелем.
– Вот Радрадрабен, – буднично сказал бог.
Робин протянул руку к шкатулке, но Фрей жестом остановил его:
– Радрадрабеном можно воспользоваться только один раз. Зря открывать не советую.
– Но он там, внутри?
– Прошу убедиться.
В руку графа ткнулась бечёвка с болтающимся пальцем Шараха. Тот непроизвольно сжал её в кулаке, и палец, качнувшись, указал точно на шкатулку. И продолжал указывать, когда Робин, памятуя о случае со лже-Радрадрабеном Суза, дрожащей рукой несколько раз обвёл рукой вокруг алтаря. Сомнений не оставалось: Радрадрабен, заветная цель всех его странствий, был перед ним!
– А что это такое – Радрадрабен? – вдруг спросила молчавшая до сих пор Клементинка.
– Могущественнейший артефакт, – охотно пояснил Фрей. – Приносящий счастье и удачу владельцу одним своим существованием. А если им воспользоваться по-настоящему, то он может выполнить практически любое желание.
– А какой он?
– Ну, этого никто не знает. Радрадрабена, дорогая, никто никогда не видел.
– Даже ты?
– Даже я, – неохотно признал Фрей.
– Хочу Радрадрабен! – радостно заявила Клементинка.
– Что?! – опешил бог. – Но… Но Радрадрабен только один!
¬– Как один? – переспросил Робин. – Ты ж говорил…
– Врал! – вдруг встрял Бека, ненавидяще глядя на Фрея. – Врал он! И вообще, он не имеет никакого права Радрадрабеном распоряжаться!
Возникла неприятная пауза, когда бог, Которого Нет и бродяга молча пожирали друг друга глазами.
– А я хочу Радрадрабен! – капризно выпятив губу, повторила Клементинка и даже притопнула ножкой. – Хочу, хочу и хочу! Мне обещали замок со всеми причитающимися вещами, я сама слышала!
Вновь повисла неловкая пауза. Даже Роджер Те досадливо сморщился и отвёл глаза.
– Ладно, – с видимой неохотой согласился Фрей. – Что ж, Радрадрабен – твой. Но ты к коробке даже и пальцем не притронешься, уж я прослежу.
– Как?! – воскликнул Робин. – А как же я? А как же договор?!
– А что договор? – пожал плечами бог. – В договоре сказано: обеспечить замок Айтер артефактом, известным как Радрадрабен. Я и обеспечил. Разве нет?
– Так это не тот Айтер! – в запальчивости закричал Робин. – И ты это прекрасно знаешь!
– Может, и не тот, – согласился Фрей. – А в контракте что, указано, какой именно?
Робин и Бека растерянно переглянулись. Рука графа непроизвольно легла на рукоять меча.
– Не вздумай, – шепнул Бека, уже погасивший свой горящий взор. – Ничего ты ему, гаду, не сделаешь. Обернётся каменной кучей – только меч сломаешь.
– Вот-вот, – подтвердил Фрей, проницательно глядя на графа. – Так что не дури, граф. Остынь. Мы с тобой после потолкуем. А сейчас – пошли-ка наверх, мне жениться пора! Пир ждёт, невеста истомилась, – он ненатурально хохотнул и игриво подмигнул графу. – Приглашаю всех!
Робин умел проигрывать. Сцепив зубы, он последовал за Фреем и Клементинкой, рука об руку поднимавшимися по знакомым ему до боли ступеням Айтера – последовал, не пытаясь больше прибегнуть к разрешению ситуации с помощью меча. За ним тенью двигался Бека, а замыкал шествие насупленный рыцарь Те, за всё время так и не проронивший ни звука.


Звено тридцать шестое

Робин уныло глядел в потолок, лёжа на спине. Обстоятельства складывались самым неблагоприятным образом: с Глендавейн их разлучили, Радрадрабен, почти уже бывший в руках, в последний момент ускользнул… Да что там – даже родовой замок, пусть и представляющий собой фантазию свихнувшегося божка (хотя какая он фантазия! Экие вон на руках синячищи – кандалы-то были будь здоров!) – даже родовой замок, и тот у него отняли. Впрочем, нет – где-то да стоит же настоящий Айтер! Только вот где? И как теперь отсюда выбираться – тоже неясно. Из Долины Ужасов дверь-то, похоже, только в один конец действует: ничего похожего на обратный ход они с Бекой, когда сюда прибыли, не увидели, как головами ни вертели. Короче, всё сдвинулось в плохую сторону. Спасибо ещё, хоть на Клементинке жениться не пришлось. Хотя, с другой стороны, это ещё как сказать… Попробуй кому чего докажи.
Граф вздохнул и закрыл глаза. С соседнего ложа эхом донёсся ответный вздох Беки. Бека также пребывал в унынии и, несмотря на природный оптимизм и воспитанную подвижным образом жизни изворотливость ума, не мог придумать выхода из сложившейся ситуации.
Нет, подумал Робин, сколько ни вздыхай, а беде вздохами не поможешь. Надо предпринимать что-то радикальное.
Он решительно разомкнул смеженные веки и сурово насупился. Однако дальше насупливания дело не пошло: что предпринять, он не знал, поэтому вновь стал разглядывать изученный уже до мельчайших трещинок потолок. В узоре этих трещинок, если долго глядеть, можно было увидеть самые замысловатые изображения: то сломанную алебарду, то куст с диковинными цветами, то… Кстати, а вот этот овал так напоминает милое лицо Глендавейн! Как же это он раньше не замечал?!
Граф принялся глядеть на Глендавейн – что ж, раз не получается на живую, хоть на воображаемую наглядеться… И чем больше он глядел, тем заметнее проявлялось сходство, чётче становился рисунок, и вдруг Робин с замиранием сердца и непроизвольной оторопью понял, что узор-то уже не узор: чёрточки шевельнулись, зажили своей жизнью, и Глендавейн подмигнула и мило улыбнулась ему:
– Привет!
– Привет… – ошеломлённо откликнулся граф. Видно, выражение лица у него сейчас было не самое умное, потому что Глендавейн хихикнула, стрельнув на него глазами, но тут же приняла свой обычный невозмутимый вид и приложила пальчик к губам.
– Ты с кем это разговариваешь? – озадаченно спросил Бека.
Робин ткнул пальцем вверх.
– Вейни! – радостно воскликнул Бека. – Я ж говорил – она нас не бросит!
Ничего подобного он, конечно, не говорил, но Робин не стал заострять внимание на такой мелочи. Он во все глаза смотрел на волшебницу, а вокруг изображения той проявлялись всё новые детали, крепли цвета, и граф вдруг узнал рабочий кабинет Гофлареха. Видимо, Глендавейн улучила момент и в отсутствие отца добралась до его хрустального шара.
– Э-э-э… Как там у вас погода? – промямлил граф, ругая себя последними словами за робость и ненаходчивость. Он не раз уже мысленно репетировал этот будущий разговор, подбирал интонацию и даже жесты, и раньше слова всегда становились ловко и к месту, но теперь вот… А ведь столько надо было бы сказать!
– Погода как погода, – усмехнулась Глендавейн. – Вьюга вон разыгралась. Видать, кто-то из наших опять с климатом экспериментирует. Да ты по делу давай! А то отец вот-вот нагрянет – будет тогда и мне и тебе погода… Ты когда обратно собираешься? Радрадрабен достал?
– Нет, – сразу помрачнел Робин. – Не достал. Надул меня Фрей.
– Кто? – переспросила волшебница. – Фрей? Какой ещё Фрей? – и Робин торопливо стал ей объяснять, что Фрей – это тот самый бог, Которого Нет, то есть это раньше не было, а теперь он уже вроде как есть, и не просто есть, а нагло занял место графа Айтерского, а сам Робин оказался как бы сбоку припёка – из тюрьмы выпустить-то выпустили, да тут везде тюрьма, не убежишь, и остаётся ждать, когда этому самозваному Фрею-Айтеру надоест Клементинка и тот вспомнит о совести, хотя какая там у него совесть… Короче, ситуация безвыходная.
– Клементинка? А это ещё кто?! – сдвинула брови Глендавейн.
– Да никто, – досадливо скривился Робин. – То есть это неважно, а важно другое – у этой самой Клементинки мой Радрадрабен.
– Радрадрабен? Ты сказал – Радрадрабен?! – вскричал незаметно подкравшийся за спиной Глендавейн Гофларех. Он был взбешён обнаруженным самоуправством и собирался было устроить непослушной дочери знатную выволочку, а графа попросту стереть с лица земли, но волшебное слово «Радрадрабен» мигом направило мысли колдуна в ином направлении.
– Где Радрадрабен?
– Собственно, если быть точным, мы не видали никакого Радрадрабена, – вмешался Бека. – Так только, некоторые признаки… А всё остальное – уверения Фрея. Так что, уважаемый, особо суетиться не стоит.
– Фрея? – так и взвился Гофларех, но тут же сам зажал себе рот. – Ага, понятно, понятно… Фрей, значит… А как он выглядит, этот Фрей? – вопросительно подняв левую бровь, поинтересовался он.
– Да никак, – брякнул Робин.
– То есть?
– Да нет у него постоянного облика. Сейчас, например, точь-в-точь мой двойник, а до этого на кучу мусора был похож. На большую такую ходячую кучу… Получается, что никак он не выглядит.
– Так-так-так… Всё сходится. Никак не выглядит, говоришь?.. Правильно, и не должен выглядеть. Сходится!
– Что сходится?
– Всё сходится! Это он, мерзкий негодяй, украл мой Радрадрабен! Тысячу лет назад! Я всё понял! Я вспомнил!
– Украл? Как это украл? Такому и воровать не надо! Он же бог!
– Бог? Это что, он сам тебе сказал?
– Ну… да!
– Врёт, – безапелляционно заявил Гофларех. – Никакой он не бог. Маг, конечно, сильный, этого не отнять, но чтобы бог? Кишка тонка! Не верьте. Цудуляр всегда любил пускать пыль в глаза.
– Цудуляр?! – теперь уже Робина словно пружиной подбросило на кровати. Перед его мысленным взором на мгновение мелькнули горящие вдохновенной злобой глаза Тартака Велемогучего.
– Цудуляр? – повторили и поражённые Бека с Глендавейн.
– Какой Цудуляр? – спохватился старый колдун. – Это что, я сказал Цудуляр? Не обращайте внимания. Я оговорился.
– Не-ет, папочка, – протянула Глендавейн. – Ты не оговорился. Уж я-то тебя знаю.
– Что ты знаешь? – возмутился тот. – Сейчас же замолчи! Сопливая девчонка! И вообще, я, кажется, запретил тебе появляться в моей лаборатории?! Так что изволь немедленно убираться в свои апартаменты. А на двери я поставлю заклятие помощнее. Так-то.
– Папа!
– Гризония, не спорь! А вы, молодые люди, пока что ведите себя тихо, словно ничего не случилось. Не спугните этого… Гм… Фрея. Мне следует подготовиться как следует. Понадобится несколько дней.
– Неужели высокочтимый Гофларех может отважиться на путешествие в наши края? – с явным ехидством осведомился Бека.
– Может, может, – нехорошим голосом подтвердил волшебник, яростно сверкнув на того глазами. – Гофларех всё может. И, возможно, не он один. Поэтому – молчание и ещё раз молчание!
– А кто ещё? – не отставал Бека. – Арудон, что ли? Или, может, Суз?
– Ни в коем случае! – желчно ответил колдун. – Так я сейчас и выложу им свой Радрадрабен на блюдечке: налетайте, мол, пользуйтесь! Как бы не так. И вы, если Арудон вздумает сюда нос сунуть, ни о чём таком ему и заикаться не вздумайте! И вообще, глядите, никому ни слова. Кому надо, я сам скажу. Поняли?
Тут глаза и ноздри Гофлареха полыхнули таким огнём, что и Робин, и Бека наперебой принялись уверять его, что да, конечно, поняли, что ни Арудон, ни Суз, ни кто иной – буде таковые здесь появятся – про артефакт не услышат от них ни полсловечка.
Гофларех немного успокоился.
– Глядите у меня! – ещё раз рявкнул он, и изображение на потолке, словно перепугавшись, пошло рябью и заколыхалось, после чего вдруг стянулось в точку и исчезло с болезненным всхлипом. Сверху упало несколько пылинок – и это было всё. Потолок снова блистал побелкой, и даже пресловутое расположение трещинок больше никого не напоминало.
– Что мне не понравилось – так это что он сказал «свой Радрадрабен», – помолчав, сказал Бека. – Хотя он тебе и считай что тесть… Что скажешь, граф?
Робин помолчал, посопел – и вынужден был признать, что ему высказывание Гофлареха пришлось по сердцу ещё менее, чем Беке. Да кто он такой, этот колдун, чтобы заявлять права на фамильную реликвию рода Айтеров?!
– Ничего, – сказал он. – Сейчас главное – чтобы он сюда не раздумал сунуться. А дальше уж мы посмотрим. Пусть их с Фреем – или с Цудуляром, что ли? – сцепятся, а мы тем временем… Ну, в общем, что-нибудь да придумаем. Нам сейчас любая помощь пригодится.
– Пригодится, – кивнул Бека. – Да только не попасть бы нам, граф, между молотом и наковальней! А вообще, я сейчас даже на Арудона бы согласился.
– Кто здесь упомянул об Арудоне Умном? – внезапно раздался голос, доносящийся как бы из ниоткуда. Голос противно вибрировал и срывался на фальцет.
– А ты сам-то кто? – подозрительно спросил Робин. Похоже, в этом логове Фрея-Цудуляра следовало крепко держать язык за зубами: уж больно запросто всякие там… Ну, в общем, всякие там могли совать нос в чужие дела.
– Как кто я? – спросил голос. – Арудон, конечно! Не узнал, что ли? Только великому магу Арудону Умному по силам пробить своим искусством волшебную завесу, разделяющую нас, и донести до вас трубные звуки своего могучего голоса!
Робин с Бекой понимающе переглянулись.
– А донести до нас изображение своего солнцеликого образа – что, слаб;? – нарочито серьёзно поинтересовался Бека.
– Не всё сразу, – наставительно ответил Арудон, в интонации которого проскользнуло лёгкое раздражение. – Я как раз сейчас над этим и работаю…
И точно – не успел он закончить предложение, как посреди комнаты возникло трепетное серое мерцание, словно кто-то очень большой и высокий лил сквозь потолок непрерывную струю грязной воды с мыльными пузырями. И сквозь эту мутную пелену постепенно проступало видение: Арудон, стоя на одной ноге и заткнув пальцем правую ноздрю, сосредоточенно водил вокруг себя амулетом, похожим на высушенную куриную лапку. Лапка дёргалась и шевелила пальцами, как живая. Лицо колдуна было сосредоточено и напряжено, а на лысине выступил обильный пот. Последнее, правда, нельзя было утверждать с уверенностью: все титанические Арудоновы усилия не давали требуемой резкости. Изображение поминутно кривилось, мигало, а иногда исчезало вовсе. Да и голос тоже имел какой-то дребезжащий металлический оттенок.
– Да, это не Гофларех, – шепнул Робину Бека. – Тот дело туго знает.
– Я, собственно, к вам вот по какому вопросу, – начал Арудон, с трудом застабилизировав куриную лапу в воздухе. – Как там мой Радрадрабен?
– Никак, – спокойно ответил Робин, чего-то подобного и ожидавший.
– То есть как это – никак?! Вы что, до сих пор ничего не нашли?
– Почему не нашли, – усмехнулся граф. – Нашли. Цудуляра, например, нашли.
– Кого-кого? – переспросил Арудон. – Какого ещё Цудуляра?
– Обыкновенного. Есть такой маг. Сам-то он себя вообще богом считает.
– Чепуха! – безапелляционно заявил Арудон. – Никаких Цудуляров в природе не существует. Это всё легенда, миф и досужие домыслы. А какой он из себя, этот ваш Цудуляр?
Робин только головой покрутил. Дался им этот Цудуляр!
Тут вмешался Бека и в двух-трёх словах пояснил Арудону суть дела.
– Очень хорошо! – заявил тот, поправляя своенравный когтистый амулет в не желающем поддерживать его воздухе. – Просто даже прекрасно. Радрадрабен точно у него, я печёнкой чую! Вот что: вы пока никому ни слова, особенно Гофлареху. Иначе не видать нам Радрадрабена как своих ушей. А я скоро буду.
– Ещё бы, – понимающе кивнул Бека. – Приготовиться надо. Как же, как же…
– Вот именно, приготовиться, – качнул плешью Арудон.
И тут – то ли отвлёкся он, то ли случайно отпустил зажатую ноздрю – но только нарушилось что-то в Арудоновом колдовстве. Куриная лапа, повернувшись, показала ему кукиш и исчезла с неяркой сизой вспышкой, поток льющейся сверху воды внезапно иссяк, и Арудон пропал, словно и не было его. Только затухающим скрежетом донеслись его последние слова:
– И кольцо… Смотри, никуда не девай!
– …вай… вай… вай… – повторило эхо, и Арудон отключился окончательно.
– Похоже, больше нам скучать не придётся, – сделал вывод Робин. – Не удивлюсь, если вскорости и Суз пожалует.
– Может, и пожалует, – согласился Бека. – А только что это Арудон про кольцо твоё говорил? Может, оно всё-таки волшебное?
Граф с сомнением поглядел на палец.
¬– Нет, – сказал он. – Я бы знал.
– А может, и не знал, – не сдавался Бека. – Ты ж его потерял и сколько лет не видал. Может, за это время оно…
¬– На! – с досадой фыркнул Робин, снимая кольцо. – Раз уж ты такой специалист, то попробуй наколдовать хоть кувшин пива. Желательно похолоднее.
Бека невозмутимо взял кольцо, выудил откуда-то увеличительное стекло и принялся методично исследовать золотые завитушки, удерживающие грани алмаза, а Робин вновь улёгся на кровать, заложил руки за голову и погрузился в раздумья.
Так. Если быть последовательным, то в ближайшем будущем вполне можно ожидать и Суза. Уж как последний обставит свой визит – то ли явится в воздухе, как Арудон, то ли прибудет лично – неизвестно, а только пропустить охоту за Радрадрабеном он вряд ли захочет. И на этом пути непременно свяжется с ними – а другого ждать трудно.
Короче, Робину и Беке следует готовиться к визитам – Суза, а возможно, и ещё кого-нибудь. Вряд ли их теперь оставят в покое. Черти бы побрали этих колдунов! Надо же, сколько слетелось на чужое добро!


Звено тридцать седьмое

Старания Беки не пропали даром. Оказалось, что кольцо набралось-таки магии, пока лежало в айтеровских подвалах.
Собственно, чистой магией это назвать было нельзя. Просто в сообществе привидений и духов считалось полезным для самоутверждения (да и просто хорошим тоном) соединять свою посмертную судьбу с каким-нибудь амулетом, безделушкой или даже простой бытовой вещью, как бы связывавшей духа с ныне живущими потомками, пробуждало, так сказать, сознание преемственности поколений. Кроме того, это свидетельствовало о собственной значимости и востребованности. Наконец, это было просто модно.
Конечно, предметы при этом выбирались самые разные. Желательно прочные и долговечные: скажем, каминные щипцы, старая рыцарская перчатка или особо приглянувшийся ночной горшок. Рассудив, что прочней алмаза найти что-либо затруднительно, Айтер Безобразный остановил выбор на кольце, ныне так счастливо найденном графом в подземелье.
Никакой власти над духом «амулет», конечно, не имел. И Гийом вполне мог бы не являться и вообще никогда никому не показываться – и никто никогда не узнал бы о связи кольца с прародителем Айтеров. Однако, когда Робин взялся немилосердно ковырять им свои ржавые оковы, Безобразный испугался, что легкомысленный потомок может поцарапать золото, расколоть алмаз или ещё как-то повредить облюбованную им реликвию.
Всё это Робину и Беке рассказал сам призрак, вновь появившись ночью и сделав графу строгое внушение о недопустимости столь вольного обращения с кольцом.
– Это ж тебе не фитюлька какая-нибудь, это память предков! – сварливо бубнил он. – Понимать надо! А он её в чужие руки – пива ему, видишь ли, жбан!
Робин кое-как успокоил старика, торжественно пообещав носить кольцо не снимая, беречь его от сырости и прямых солнечных лучей, и непременно завещать это же детям и внукам, буде таковые появятся. Заодно они договорились о системе связи: если бы графу зачем-либо понадобился старый маразматик (Робин не мог представить, зачем), достаточно было определённым образом постучать кольцом по любому твёрдому предмету.
– Смотри, юноша, – Гийом предостерегающе поднял длинный полупрозрачный палец, – стучать аккуратно, с уважением и не громко – я не глухой! И только ночью: мне, сам понимаешь, при свете никак нельзя... Да погреб винный расширить не забудь! А совсем бы хорошо – чтобы у тебя в каземате парочка узников померла, только чтоб из благородных, а не хамы какие.
– Ого! – шепнул графу Бека. – Ты, кстати,  спроси у деда – может, у него где-нибудь в подвале клад зарыт? Пусть бы намекнул, а?
На тему кладов, однако, призрак говорить категорически отказался и даже обиделся:
– Баловство это! Чтой-то вас, живых, всё на клады тянет… Ишь, и этот туда же, клад ему подавай! Зелен ещё. Нет чтобы поберечь фамильное достояние… вертопрах! Вот когда сам зароешь, да попросишь меня хорошенько – это другое дело, тут уж, так и быть, постерегу!..


Звено тридцать восьмое

Видимо, это место и в самом деле действовало на магию угнетающе: по пыльной равнине Зиндана летучий (то есть бывший летучий) корабль Арудона теперь влачила дюжина белых медведей, запряжённых цугом. Видимо, Арудон как-то решил вопрос их дрессуры. Впереди упряжки был привязан тщедушный и заморенный крудл – как понял Робин, исключительно для того, чтобы свирепые звери, стремясь настичь добычу, тянули изо всех сил. Крудл, уворачиваясь, время от времени поднимал морду к небу и испускал жалобный вой, полный страха и безысходности. Крылышки его были тщательно спутаны за спиной пёстрым шнурком, затянутым в кокетливый бантик.
Арудон на сей раз превзошёл самого себя: обшил борта золотыми пластинами с вкраплениями бриллиантов и поставил корпус на массивные резные колёса красного дерева. Сам он, разодетый в пышные одежды, важно восседал на носу, пропустив бушприт между ног, и лично правил этим необычным экипажем, стараясь, чтобы медведи шли как можно более торжественно и непременно в ногу.
Кортеж медленно приблизился к замку. Колдун взял в руки сверкающий драгоценными камнями топорик и перерубил какой-то канат. Освобождённый крудл, волоча за собой обрывок верёвки, с радостным писком бросился в сторону, моментально скрывшись с глаз, и медведи, переминаясь и поводя боками, грузно встали перед воротами: на мордах их были укреплены специальные шоры, не позволяющие глядеть по сторонам, и исчезновение из поля зрения объекта преследования привело, как и рассчитывал Арудон, к немедленной остановке.
– Что это всё значит? – шепнул Бека. – И, кстати, где Гофларех? Я думаю, они в конце концов договорились.
– Поживём – увидим, – пожал плечами граф. – Вряд ли Арудон без Гофлареха решился бы на такое… Впрочем, кто его знает!
Арудон выудил откуда-то большой жестяной рупор и громко закричал:
– Эй, в замке! Принимайте гостя! Цудуляр, я знаю, что ты тут!
Цудуляр (или Фрей?) действительно появился на крепостной стене – в виде Робина Айтера, как с неудовольствием отметил граф – и, перегнувшись вниз, внимательно рассматривал прибывшего, не спеша приглашать его в замок, но и не предпринимая никаких враждебных действий.
– Цудуляр! – продолжал надрываться Арудон. – Уж меня-то ты не проведёшь! Брось играть в прятки – я привёз тебе важные известия!
– Как ты осмелился прибыть сюда? – удивился Фрей. – ведь всякий, переступивший порог Врат Зиндана, должен потерять магическую силу?!
И вдруг Робин с поразительной ясностью понял: врал, всё врал самозваный бог! Он просто не мог вырваться отсюда – только вот кто сумел его заточить в этом пустом мире?!
– А я и не переступал! – заявил довольный произведённым эффектом Арудон. – Вот он, порог-то, у меня! Я его с собой привёз! Кое-кто ¬– не будем показывать пальцем ¬– между прочим, смог его аккуратненько снять! Впрочем, тебе сейчас не до порогов станет, – злорадно пообещал он, – только разговор мой не для чужих ушей!
Цудуляр нахмурился.
– Можешь войти, – разрешил он. Как-то получилось, что сказал Цудуляр это вроде и негромко, но услышали его все, и Арудон в том числе.
Прибывший колдун, буквально раздувшись от спеси, сполз на землю и, задрав нос, важно прошествовал по подъёмному мосту во внутренний дворик. Тут для торжественной встречи поспешно выстраивался ряд копейщиков во главе с капитаном Бердрехтом. На древках пик были нацеплены специальные церимониальные  флажки. Робин с Бекой предпочли остаться в задних рядах – и, само собой, вперёд выступил Фрей.
– Ну, что у тебя там за известия?! – спросил он, игнорируя элементарные правила встречи важных персон. И правильно, злорадно подумал граф, какая там из Арудона персона – пусть-ка получит щелчок по самолюбию, пусть!
– Чрезвычайно важные известия! – не сдавался Арудон. – Только ты мне сперва докажи свою силу, чтобы я мог решить, говорить тебе что-нибудь, или нет! Что-нибудь впечатляющее.
– Наглец! – сквозь зубы пробормотал Фрей и, щёлкнув пальцами, вызвал обильный огненный дождь, с шипением и искрами, который, однако, не достигая поверхности земли, исчезал в воздухе. – Ну как, это подойдёт? – усмехнулся он. – А теперь давай свои известия, и горе тебе, если…
– Подойдёт, подойдёт! – перебил вполне впечатлённый Арудон. – Только незачем так волноваться. А известие такое: сюда прибыл Гофларех Ужасный и движется к замку. Причём намерения у него самые серьёзные. По-моему, он ожидает ночи и собирается застать тебя врасплох. Его армия находится в двенадцати лигах отсюда к северо-западу.
– А ты, значит, решил меня предупредить?! С чего бы это, а?
– Ну, я ведь могу здраво оценить, на чьей стороне реальная сила. Не так ли, мой друг?
Это уже было чистой воды предательство! У Робина даже дыхание перехватило. Ну и Арудон, ну и скотина! Но ни сделать, ни сказать ничего он просто не успел – Фрей отреагировал мгновенно:
– Гофларех, говоришь? Ничего, разберёмся. Прямо сейчас и разберёмся, нечего ждать ночи. А ты пока посидишь у меня в подземелье, просто на всякий случай. Эй, в кандалы его!
– Что?! – опешил Арудон. – Меня – в кандалы?!
– Ага, – подтвердил Фрей. – И не только тебя. Всех. Графа Айтера, Беку, Роджера Те – тоже. И, пожалуй, мою обожаемую супругу. За остальными – самый строгий присмотр. Мне не нужны сюрпризы в замке в моё отсутствие. Всем ясно? Капитан, охрана отвечает головой!
Арудон вдруг набычился и ткнул указательным пальцем в направлении Фрея. С ногтя его сорвалась зелёная молния и метнулась тому прямо в грудь, но на полдороге притормозила, шлёпнулась в пыль и, извиваясь змеёй, поползла, всё замедляя движение, словно преодолевая нарастающее сопротивление.
– Неплохо, – уронил Фрей. – Учитывая все обстоятельства – неплохо. Но бесполезно и никому не нужно.
Он наступил на голову конвульсивно содрогающейся молнии и каблуком раздавил её. После чего окутался облаком пара – и, превратившись в гору ходячего мусора, неторопливо, но ходко двинулся вон из замка.
– И больше не стоит пытаться использовать магию, – бросил он на ходу. – Не поможет!
Уничтоженный Арудон посинел и, вращая глазами, глотал воздух, как выброшенная на берег рыба.
– Ваше сиятельство и господин оруженосец! – тронул Робина за рукав подошедший Бердрехт. – Сами понимаете, служба… Прошу пожаловать в каземат.
– Убери свои грязные руки! – играя желваками, сквозь зубы прошипел Робин. – Не то, клянусь честью, мне придётся их тебе укоротить!
– Господин граф, не надо! – отчаянно шепнул тот, изо всех сил стараясь казаться невозмутимым. – Я вам потом ключ дам! И оружие при вас оставлю. Ну не время сейчас… Ей-богу, ну что вам стоит!.. Пропадёте же ни за грош!
– Граф, а капитан дело говорит, – неожиданно поддержал его Бека. – Что зря геройствовать-то!
Робин ожёг Беку пламенным взглядом, потом плюнул и, заложив руки за спину, гордо направился ко входу в подземелье.


Звено тридцать девятое

Сколько можно сидеть без дела? Чего ещё ждать? Пока Гофларех победит – или не победит – Цудуляра и явится за Радрадрабеном? Причем в полной уверенности, что честно добыл его в бою. И что с того, что эта реликвия принадлежит роду Айтеров! Много будет обращать внимания на это вздорный самолюбивый старикашка! Интересно, кто сможет – и, главное, захочет – ему воспрепятствовать? Он и на дочь-то не поглядит в случае чего. Далась ему эта власть над миром! Или – что ещё хуже – с победой вернётся Цудуляр…
Эта мысль давно уже сверлила мозг графа Айтера. Ей явно нравилось в голове Робина, она по-хозяйски угнездилась там и взашей гнала оттуда всех своих конкуренток. Граф кусал губы, чтобы сдержаться и не заорать от ярости и бессилия.
Он и заорал, когда Бердрехт, долго и придирчиво проверявший надёжность кандалов, наконец соизволил покинуть так хорошо знакомое графу подземелье. То, что рядом был так же крепко прикован ненавистный рыцарь Те, было утешением весьма сомнительным.
– Ты чего, граф?! – изумлённо спросил Бека.
– Ничего!!! – продолжал бушевать Робин, беснуясь и судорожно дёргаясь в цепях. – Все, все кругом предатели! Радрадрабенов захотелось?! Ладно, сейчас будет вам всем радрадрабен!
Он выхватил из ножен верный Истребитель – слава богам, хоть этого-то судьба и коварный Бердрехт его не лишили! – и мстительно проорал куда-то в пространство боевой клич. И ещё раз. И ещё! Вкладывая в этот крик всю душу – пусть-ка попробуют теперь господа почтенные маги! Пусть попробуют! Что именно они должны теперь пробовать, было неясно, но на этом мысль Робина как-то не останавливалась.
– Стой! Погоди, граф! – тряс его за плечи оказавшийся рядом Бека, но всё было тщетно: внутри Робина словно лопнула сдерживающая пружина, и сейчас он готов был бросить вызов разом всем колдунам, богам и примкнувшим к ним чудовищам. Поэтому далеко не сразу осознал, что больше не прикован к стене, а увлекаем  верным оруженосцем вверх по ступеням – вверх, к выходу.
Робин изумлённо замолк и огляделся.
– Так-то лучше, – удовлетворённо заметил Бека. – Ну и силён же ты в голосе, ваше сиятельство! Зря только. Никто тебя не предавал. Капитан-то специально вокруг меня до тех пор отирался, пока я ключ у него из кармана не попёр. Ты что, хотел, чтобы он при всех тебе его вручил?!
Робин ошеломлённо моргнул.
– Ладно, теперь пошли, – сказал Бека. – Только тихо.
– Что?! – подал из полумрака голос оскорбившийся таким поворотом дела Арудон. – Куда это вы «пошли»? А я?!
От пляшущего пламени факела казалось, что колдун, негодуя, гримасничает и двигает бровями.
– А от твоего замка ключей у меня нет, – отрезал Бека. – Как хочешь, так и выбирайся. Ты у нас могучий, неустрашимый и… И Умный! Вот умишком-то и пораскинь.
И от этих бекиных слов словно что-то повернулось в душе у Робина. А может, просто надоело графу бояться – как бы чего не вышло! – и притворно улыбаться проклятым обстоятельствам, а может, дошёл он до последнего предела, дальше которого не может отступать человек, оставаясь самим собою. Подумать только, до чего он докатился – им, графом Айтером, помыкают все, кому ни лень! Начиная с могучих, надо признать, колдунов, и кончая безродным бродягой Бекой! Хотя именно к Беке у него претензий как раз и не было… Но всё равно! Хватит, натерпелись!
Робин глубоко и с облегчением вздохнул, отворачиваясь от прикованного Арудона и вышвыривая его из своих мыслей.
– Вперёд, Бека! – скомандовал он уже совершенно иным тоном – уверенным и не сулящим ничего хорошего всяким там Сузам, Цудулярам, Гофларехам и прочей подобной мелкоте, которая может иметь несчастье попасться ему на пути. – Твоя задача сейчас – незаметно пробраться к арудонову кораблю. Помнишь, наш колдунишка хвастался, что сумел снять порог Зиндана?
– Я ему не верю! – закрутил головой Бека. – Врёт! Наверняка врёт!
– А я верю, – спокойно сказал Робин. – Хотя скорее всего это и не он, а Гофларех… Но проверить надо. Поищи хорошенько. И если это так, то есть смысл закопать этот порог прямо перед замковыми воротами. Пусть-ка Цудуляр или Гофларех – уж не знаю, кто там из них победит – переступит через него. Посмотрим, как на него подействует эта хвалёная магия… Только смотри, чтоб никто тебя не видел.
– А! – восхитился Бека. – Это ты здорово придумал! Замаскирую так, что никакая ищейка не заметит. А ты куда?
– А я за Радрадрабеном, – решил Робин. – Пора ему возвращаться к своему законному хозяину.
Твёрдым шагом граф направился в зал, откуда начинался подземный ход в сокровищницу. Рука его лежала на рукояти Истребителя, глаза горели недобрым огнём, поэтому немногочисленные слуги (в основном приведённые с собою в Айтер рыцарем Роджером Те) спешили сойти с дороги, перешёптываясь о чём-то за спиной Робина – о чём, он не знал и знать не желал. Граф был уверен, что в одиночку остановить его не рискнул бы ни один из них, а собрать отряд человек в восемь-десять они не успевали. Робин усмехнулся, когда перед самой последней дверью наткнулся на капитана Бердрехта – тот молча отступил в сторону, заговорщицки подмигнув, и вновь встал в дверном проёме, набычившись и заложив за спину руки в латных рукавицах.
Однако Цудуляр был вовсе не так прост. Никакие нажатия и повороты секретного рычага не произвели ни малейшего эффекта. Стоявшее посреди комнаты кресло не шелохнулось и не сдвинулось ни на волосок. Рассвирепевший Робин изрубил его в щепки, но это тоже не помогло: под креслом обнаружился лишь добротно выложенный неподъёмными каменными плитами пол – и больше никаких следов. Даже простукивание давало глухой безнадёжный звук – словно и не было никогда в этом месте тайного хода!
Делать было нечего, и Робину пришлось прибегнуть к последнему средству – обратиться за помощью к Паху.
Сорвав со стены пару первых попавшихся алебард, он уложил их на полу крест-накрест и встал обеими ногами на пересечение. Сделав рукою знак сунувшемуся было в комнату запыхавшемуся Беке, чтобы не мешал, граф поднял меч рукоятью кверху и громко воззвал:
– Великий Пах! Почитающий тебя нуждается в твоем покровительстве! – после чего торжественно проделал необходимые ритуальные жесты и, склонив голову, принялся ожидать появления грозного бога. Обычно Пах – не преминув при этом в пух и прах распечь дерзкого смертного – появлялся незамедлительно и улаживал все сложности, но вот потом… Потом наступала пора расплаты, и каждый раз капризное божество требовало в качестве возмещения нечто такое, о чём обратившийся к его божественной помощи раздумывал всю оставшуюся жизнь, не в силах понять: выгадал или прогадал он от такой сделки.
Робин поёжился и решительно выбросил из головы данное неприятное соображение. Как ни крути, это будет потом, а сейчас вся надежда – только на вмешательство могущественного Паха.
Однако на этот раз Пах почему-то запаздывал. Более того, после блеклой вспышки синего света, обычно сопровождавшей появление Паха, перед Робином появился не жилистый суровый воин с набором позолоченных громовых стрел (любимое обличье бога), а некое субтильное существо неопределённого пола в просторной хламиде, увенчанное легкомысленными светлыми кудряшками.
– Чего тебе надо от божественного Паха? – с кислой миной вопросило существо.
– А ты… Ты кто? – спросил озадаченный Робин. – Мне, вообще-то, Пах нужен. И побыстрей, а то скоро здесь появится дюжины три мечников.
– Успокойся, никто здесь не появится. В том числе и Пах.
– Почему?!
– Потому. Скажем… э-э-э… некогда ему.
– Как это некогда?! Ты-то откуда знаешь? И что это ты за Паха решаешь, кому ему являться, а кому нет?! Да кто ты, в конце концов?!
– Кто-кто… Ну, скажем, Сепулия я. Меня Пах послал.
Робин, который сам уже хотел послать незваного гостя куда подальше, прикусил язык: кажется, это была всё-таки дама, а с дамами вдолбленные в детстве зачатки этикета требовали обходиться учтиво.
– Послушай, Сепулия, – сдержанно начал он. – Я, вообще-то, лично к Паху обращался, а на твоё появление, прямо скажу, не рассчитывал. Может, ты у него и вместо секретаря, но мне надо, понимаешь, к самому… Неотложное дело! Так что отойди в сторонку и не мешай, – он немного подумал и вежливо добавил. – Пожалуйста.
– Не будет Паха, – упрямо гнула своё Сепулия. – Он так просил тебе и передать.
Робин захлопал глазами, а Бека, прищурившись, изрёк:
– Испугался, видно, Пах.
– Ничего не испугался!.. – вскинулась было Сепулия, но тут же осеклась: может, не так и далеко от правды было это соображение.
Граф понял, что намечавшаяся аудиенция явно срывается, и это ему не понравилось. Даже более того: оскорбило до глубины души: для чего, спрашивается, нужны боги-покровители, если они позволяют себе такое пренебрежение к нуждам своих адептов?!
– А больше он тебе ничего не поручал передать? – закипая гневом, спросил он.
– Поручал. Что Айтеры вполне могут справиться с ситуацией самостоятельно, вот. Ты просто должен осознать, кто такие Айтеры, и что они могут многое!
Граф скривился – понял, что желанная церемония всё же не состоится. Что же случилось, если Пах – если это действительно Пах! – прислал вместо себя эту девчонку?
– Айтеры – это я! – зарычал он. – И передай своему Паху, что граф Айтер действительно вполне может обойтись и без него! И бога себе возьмёт другого, хоть Бендика того же – тот, по крайней мере, от опасностей не бегает!
В запальчивости выкрикнул это Робин: не трус был Пах, ох, не трус. И про Бендика зря, Пах злопамятный. Просто с языка сорвалось, ну да уж ладно, пусть кое-кто знает, что вести себя нужно по-человечески… Тьфу, то-есть, по-божески… Да ну его, не до того сейчас!
Сепулия обиделась за патрона, даже ножкой топнула, но возражать ничего не стала, а гордо повернулась и  всё с той же мертвенно-синей вспышкой исчезла.
– Ну и что мы теперь будем делать? – озабоченно спросил Бека, выглянув в окно. – Вон, сюда уже бегут!
Граф мимолётно глянул наружу. На далёком горизонте беззвучно вспухали исполинские чёрные тучи, то и дело стегая голую землю ветвистыми плетями грозовых разрядов: видимо, схватка волшебников разгоралась не на шутку. Робину даже показалось, что пол под ногами слегка подрагивает.
Во дворе же действительно суетились стражники. Десятник что-то прокричал, указывая пальцем на окно.
– Без паники! – резко сказал Робин. – Ты порог нашёл?
– И нашёл, и закопал, где надо, и не видел никто, да только что нам с этого? Ты, граф, думай скорей, а то…
– Хорошо!– прервал его Робин, отмахнувшись, как от досадной помехи. – Бердрехт!
– Слушаю, милорд, – отозвался из-за двери капитан.
– Иди сюда! – скомандовал граф. – Держи мой меч. И быстро веди нас назад в тюрьму!
– Ты что, граф?! – округлил глаза Бека. – Мы лучше в другую дверь, вполне же ещё сможем удрать!..
– Никуда я не буду удирать! Тем более в собственном замке.
Против такой железной логики поражённому Беке возразить было нечего, и Бердрехт сквозь расступившуюся стражу вновь торжественно повёл их в ставшее уже привычным подземелье. Слава богам, видя столь явную покорность пленников, никто не стал присоединяться к конвоиру – ограничились несколькими издевательскими шуточками.
– Если вы снова предпримете вылазку, – меланхолично изрёк капитан, доставив их в каземат и возвращая Робину оружие, – то даже до этой презренной толпы недоумков может дойти, что я, некоторым образом, к этому причастен… И тогда за мою жизнь я не дам и ломаного гроша. Так что, с вашего позволения, милорд, на время всех последующих событий я соблаговолю удалиться в какое-нибудь уединённое место. Скажем, в винный погреб.
– Отлично, – кивнул Робин. – Соблаговоли. Надеюсь, там после тебя останется хоть что-нибудь, чтобы достойно отметить нашу победу.
– Какую победу?! – надсадно заорал из своего угла Арудон. – Да сейчас Цудуляр вернётся, он вам покажет победу! Что нам с Цудуляром какой-то там жалкий Гофларех, пусть даже и с дочкой, да мы их…
– Что?! – Робин вскрикнул так, что Арудон заткнулся на полуслове. – Что ты сказал?! Глендавейн тоже там?
– Не Глендавейн, а Гризония! – обидчиво поправил колдун, на всякий случай отодвигаясь подальше.
– И ты молчал, мерзкая тварь!
– А меня никто не спрашивал!
– Гад, – тихо сказал Бека. – Законченный и убеждённый гад!
Робин глубоко вздохнул и выпустил воздух через нос – так их учили в школе Сороки, чтобы успокоить взвинченные нервы. Помогло.
– Так, – жёстко сказал он, играя желваками. – Как бы там ни было… Остаётся одно. Бека, дай сюда кольцо.
– На, – недоумевающе протянул ему кольцо Бека. – А зачем?
– Затем, – ответил Робин. – Слышал, на что Пах намекнул? Айтеры-то – это не только я. И не только моя матушка – кстати, по-моему, она в этом Айтере как раз не настоящая… Факел потуши.
Бека беспрекословно вытащил факел из крепления и сунул в ведро с водой. Воцарилась темнота.
Робин простучал кольцом о стену сигнал срочного вызова.
– Гийом! – позвал он.
– Что “Гийом”? – недовольно отозвался призрак, словно ожидавший за стеной (а может, так оно и было, мельком подумал граф). Полупрозрачная голова его высунулась из стены в двух локтях от взвизгнувшей с перепугу Клементинки. – Совсем не обязательно было при всех…
– Предок, на тебя вся надежда, – прервал Робин. – В Айтере  есть тайные ходы?
– А то ты не знаешь!
– Нет, я как раз не о тех, которые знаю. Такие, о которых не знает никто, и я в том числе?
– Ну, допустим, есть…– насупился Гийом. – А зачем тебе?
– А затем: Цудуляр создал з;мок по моему представлению. И сейчас перекрыл ходы, которые мне – а, следовательно, и ему – известны. А которые неизвестны, должны сохраниться в неприкосновенности... Да ты, небось, сам уже всё понял! Ведь подслушивал же из-за стены?
– Ну, скажем, понял, – недовольно проворчал Гийом, явно игнорируя слово «подслушивал». – И что? Я что, должен, по-твоему, рассказать тебе все родовые секреты? Да ещё при всех?
– Не рассказать, а показать, – поправил Робин. – Мне нужно немедленно добраться до Радрадрабена. И гори огнём все тайны! Тут на кону честь Айтеров.
– Честь?! – глаза призрака вспыхнули замогильным зелёным светом.
– Именно так, – подтвердил Робин. – Я поклялся рыцарской честью, что верну Радрадрабен Айтерам… Так где тайный ход?
Гийом смерил графа испытующим взглядом из-под кустистых бровей, пожевал губами и, решившись, показал полупрозрачным пальцем:
– Ладно. Это здесь, далеко ходить не надо… Подвинь скелет в сторонку. Да аккуратнее, вполне достойный был в своё время человек. Тяни вот за это кольцо. Сильней!
Робин рванул изо всех сил, и громадный каменный блок нехотя повернулся, открывая узкий лаз, казавшийся чёрным даже в той почти полной тьме, которую нарушало лишь слабое свечение привидения.
– Не спеши, юноша, я пойду первым! – скользнул Гийом в образовавшийся проход. – Там ловушки есть, осторожно.
– Граф! – вмешался Арудон. – Подожди! Я, пожалуй, тоже с вами пойду! Мы ведь с Гофларехом так и договаривались: он отвлекает Цудуляра, а я проникаю в замок… Кстати, кой-какая силёнка у меня осталась, вот, погляди! – он хвастливо продемонстрировал свой железный ошейник, уже порядком истончившийся: на нём сидел какой-то блестящий жук (или не совсем жук) и, мерно поскрипывая, точил металл алмазными челюстями.
Робин даже не ответил, только сплюнул и протиснулся в лаз следом за привидением. При этом пришлось согнуться в три погибели. Они медленно двинулись по узкому коридору – Гийом, Робин и притихший Бека – обходя многочисленные западни, которые указывал призрак. Граф задумался и переставлял ноги чисто механически, вспоминая последний разговор с Глендавейн.

…Глендавейн, улучив редкостное благоприятное время (когда Гофларех был в просто раздражённом состоянии, а не в своём обычном особо раздражённом), завела с отцом разговор – как понял Робин, специально для него.
– Папочка, а что ты можешь сказать про Радрадрабен?
Гофларех дёрнулся, словно ужаленный, и сверкнул на дочь глазами, моментально раздражаясь до привычной нормы:
– Ничего!
– Как это? Ты же мне в детстве рассказывал…
– Ничего я не рассказывал! Ничего не знаю и знать не желаю! И тебе советую держаться от Радрадрабена подальше!
– Почему? Он что, настолько опасен?
– Опасен! – фыркнул колдун. – Да это, дочь моя, до такой степени могущественная вещь, что… Впрочем, это не для посторонних ушей, – тут он покосился на Робина, старательно делающего вид, что он чрезвычайно увлечён старинным манускриптом о правилах светского этикета в загробном мире (да, и такие произведения были в обширной библиотеке Обители Мудрого!).
– И что? – не отставала Глендавейн. – А как им тогда пользоваться? Его что, нельзя в руки брать? Смотреть на него? Или нюхать?
– Отчего же нельзя, – осклабился Гофларех, – очень даже можно. Хочешь – нюхай, хочешь – бери, ничего с твоими руками не сделается, – тут он мерзко хихикнул: видимо, представил что-то настолько гнусное, что это его даже развеселило – но о чём колдун предпочёл умолчать.
– Хорошо, – пожала плечами Глендавейн, бросив на Робина виноватый взгляд. – А как же мировое господство? Ты же говорил, что без Радрадрабена…
– Конечно, можно и без Радрадрабена! – тут же пустился в пояснения старый злодей, оседлав своего любимого конька. – Но за прошедшие века артефакт накопил бездну могущества и, использовав его, даже маг средней руки – вроде Суза или того же Арудона, – тут он досадливо дёрнул носом, – может достичь вполне приемлемого результата… Вот почему Радрадрабен должен достаться только мне.
Граф, у которого было несколько иное мнение на этот счёт, продолжал отрешённо штудировать трактат, демонстрируя полнейшую увлечённость предметом изучения. Он даже не забывал при этом перелистывать страницы рукописи, закатывать глаза к небу и шевелить губами, словно заучивая наизусть особо интересные места. Это не мешало ему жадно ловить каждое слово – а послушать завёвшегося поучать колдуна стоило. Так, например, Робин узнал, что в своё время Радрадрабен уже побывал в руках Гофлареха, и тот даже собственноручно смастерил для него особый резной футляр с секретом; что только внезапное подлое нападение одного мага-конкурента, недостойного прилюдно быть названным по имени, вырвало Радрадрабен из рук великого и могучего Гофлареха, а самог; великого и могучего наградило непобедимым склерозом – впрочем, и напавший негодяй получил всё заслуженное сполна, даже более…  Конкретнее? Н-ну… В точности вспомнить затруднительно, склероз всё-таки, да и времени уже столько прошло. Но мало ему не показалось, можете быть уверены!.. Да, к сожалению, именно во время всей этой заварухи Радрадрабен куда-то и подевался.
Узнал Робин, что Радрадрабен может выполнить практически любое желание, причём сам желающий даже не обязательно должен быть магом (данный тезис Робин воспринял с особым удовлетворением) – но в таком случае может выполнить это желание по-своему… Узнал также  Робин, что исполнивший желание Радрадрабен ни на что более не годен в течение по крайней мере трёх-пяти веков, после чего вновь наберёт силу и может быть подвергнут аналогичной процедуре. И, самое главное, что при этом даже вслух говорить ничего не надо: мудрым артефактом вполне может управлять и мысленно. Главное – прикоснуться, взять в руки…
– И тогда-то, – победно заключил Гофларех, – я и стану правителем вселенной, и запрячу свой Радрадрабен так, что больше никто никогда его не найдёт!..

– Это точно, – пробормотал Робин, обходя очередной замаскированный колодец. – Никто его не найдёт, даже ты. Уж я позабочусь.
– Пришли, – внезапно сообщил Гийом. – Ну, мне пора. Там светло, сам знаешь, так что мне туда соваться вредно для здоровья. Встань вот на этот квадрат. А второй ногой – сюда, – и скользнул в толщу стены.
Робин так и поступил, и тяжёлая каменная плита, которой оканчивался тупик, медленно отъехала в сторону. Предок не подвёл: они с Бекой оказались прямо в той самой комнате, где на грубом алтаре, застеленном зелёным бархатом, покоилась хорошо знакомая им коробочка с Радрадрабеном. Граф направился прямо к ней.
И вдруг Бека отчаянно крикнул:
– Сзади!!!
Но ещё раньше Робина предупредила плотная волна странно знакомого зловония. Он резко обернулся, с поворота выхватывая меч – и чуть не рассмеялся: перед ним, чуть покачиваясь на крепких босых ногах с коричневыми ногтями, стоял мужик-грязнуля – земляной дракон – с неизменной своей суковатой палкой. Судя по запаху, с тех давних пор, когда они оставили его между Бездной и городом бога, Которого Нет, он так и не удосужился воспользоваться услугами бани.
– Не ходи туда! – произнёс он коронную фразу, загораживая алтарь.
– Прочь, – не повышая голоса, сказал Робин, отводя его концом Истребителя. – Не то, клянусь всеми богами, я тебя покалечу.
– Какими богами?! – взревел мужик. – Бог один! Мой бог везде – в камне, в дыхании, во взгляде…
– Хватит! – прервал Робин. – Не до тебя сейчас! Исчезни, если хочешь жить.
Однако мужик отступать на сей раз не собирался и вновь затянул свою канитель про богов, про колдуна, назначившего его стражем, про то, что они его обманули – никто, дескать, не вернулся тогда с пути, и ему, дракону, пришлось оправдываться перед заколдовавшим его магом, который теперь поставил его здесь – и никуда он с этого места не сойдёт. Более того, он ощутимо ткнул Робина концом своего оружия. Бека предусмотрительно юркнул назад, в дальний конец комнаты.
Граф пришёл в ярость. Только этого ещё не хватало! Он профессионально, с оттяжкой полоснул клинком поперёк груди наглого дракона – вернее, по тому месту, где только что была эта грудь: дракон ловко ускользнул в сторону, снова ухитрившись зацепить противника концом дубины.
Выяснилось, что вонючий мужичонка на самом деле является весьма умелым бойцом: он крутился юлой, выполнял различные подсечки и обманные финты, а удары его были весьма весомы и коварны. Всё, чего сумел добиться Робин – это сделать несколько зарубок на палке, оказавшейся на диво крепкой, да рассечь полу его ветхого засаленного одеяния. Более того, дракон принялся плеваться огнём, и уворачиваться от этих плевков было весьма трудно. Графу призвал на помощь всё мастерство, которое в своё время вложили в него инструкторы, но переломить ход поединка так и не смог. Неутомимый дракон наступал, явно рассчитывая принести кровавую жертву во славу своего неведомого бога. Зелёные глаза его вспыхнули торжеством, когда особо ловким приёмом ему удалось выбить меч из руки оплошавшего рыцаря. Робин отпрыгнул в сторону, чтобы спастись от свистящей в воздухе дубины, и тут спиной ощутил  выступ на стене.
Дальнейшее заняло считанные мгновения. Граф сорвал со стены духовую трубочку карликов и плюнул ядовитой колючкой прямо в лицо наступавшего дракона.
От долгого почётного хранения яд отнюдь не утратил своих смертоносных свойств. Занёсший было для последнего удара дубину дракон покачнулся, недоумённо охнул и грянулся навзничь.
Робин перевёл дух, переступил поверженного врага и подобрал Истребитель. Теперь ничто не стояло между ним и Радрадрабеном.
На старом пенале имелась крохотная овальная кнопочка с удобным углублением для пальца, однако Робин нажимать её не стал: вовремя вспомнил злорадную физиономию Гофлареха, упомянувшего о каком-то секрете. Надавил он её рукоятью меча, поставив обратно на алтарь. И правильно сделал: коробочка внезапно ощетинилась многочисленными иглами, на концах которых поблескивали крохотные жёлтые капельки. Что могло бы случиться, зацепи хоть одна из них палец открывающего, Робин предпочёл не загадывать.
Хуже было то, что крышка и не подумала открыться.
Робин попытался осторожно всунуть лезвие Истребителя в щель между крышкой и самой коробочкой, но клинок для этого оказался слишком толст. Граф вертел футляр и так, и этак (впрочем, проявляя разумную осторожность), но проклятый механизм упорно сопротивлялся открытию. Коробочка последовательно выпустила несколько тонких стрелок – скорее всего, опять-таки отравленных, и небольшое облачко красного газа, от которого неудержимо заслезились глаза, но открываться категорически отказывалась.
Робин криво усмехнулся. Не так-то прост оказался Гофларех. И ведь, в конце концов, одна из ловушек вполне может сработать…
Против магии следовало бороться магией.
Робин положил футляр на камень, тщательно примерился и что есть силы рубанул твёрдое дерево Истребителем.
Коробочка треснула, и из неё выкатилась прекрасная чёрная жемчужина размером с ноготь большого пальца. По сферической поверхности её то и дело словно пробегали волны розового внутреннего пламени, заставлявшего жемчуг вспыхивать трепетным живым огнём.
Бека за спиной Робина восхищённо вздохнул.
Граф осторожно взял тёплую на ощупь жемчужину двумя пальцами и начал:
– Я хочу…
Жемчужина с негромким хлопком лопнула и исчезла.
– А ты успел пожелать мне корчму? – озабоченно спросил Бека. – Что-то я себя не чувствую корчмовладельцем, ты уж прости, граф, но никак не чувствую!
Робин озадаченно хмыкнул и достал палец Шараха.  Палец уверенно показывал на коробочку.
– Это была пустышка! – облегчённо рассмеялся граф. – Радрадрабен всё ещё внутри! Ну и Гофларех, ну и хитрец...
Он осторожно просунул лезвие в расширившуюся щель (на прежде неуязвимом клинке теперь красовалась заметная зазубрина) и откинул крышку. Пенал был пуст.
– Как?! – отчаянно вскричал Бека.
Робин, держа палец Шараха навесу, тщательно обследовал останки деревянной оболочки.
– Вот он! – торжествующе сказал он, выковыривая кончиком меча кривой ржавый гвоздик, которым крепился уголок ветхой шёлковой обивки.
Палец Шараха невозмутимо подтвердил – да, это так. Могучий артефакт имел весьма невзрачный вид.
– Какой маленький… – разочарованно протянул Бека.
Граф Робин Айтер удовлетворённо улыбнулся, глубоко вздохнул и, решившись, бережно дотронулся до вновь обретённой фамильной реликвии...


Звено сороковое

Кружилась голова. В ней словно бухал молотом некий безжалостный кузнец, сотрясая череп беззвучными ударами, отдававшимися тонкой болью в затылке. Во рту было сухо, невыносимо хотелось пить. Робин с трудом разлепил веки и некоторое время бездумно созерцал потолок, решая: то ли вновь закрыть их и провалиться в пучину сна (который, впрочем, и сном-то назвать было нельзя), то ли совершить героическое усилие и попытаться встать и напиться.
Победила жажда. Повернув голову, граф обнаружил стоящий на столике рядом кувшин. За столом сидел Бердрехт, задумчиво глядя перед собой.
– На-ка вот молочка кисленького, – сказал он.
Скисшее холодное молоко – это было именно то, что было Робину нужно. Впрочем, сейчас граф готов был выпить любую жидкость, лишь бы она была похолоднее – кроме разве что красного айтерского вина.
Робин выхлебал залпом почти полкувшина. Заметно полегчало. Настолько заметно, что он смог сосредоточить внимание на окружающей обстановке.
Обстановка эта была весьма скромной и состояла из личной его комнаты и сидящего на табурете рядом с его постелью Бердрехта. За окном сиял ясный солнечный день.
Робин нахмурился: что-то неправильное было вокруг, но что – рассредоточенный рассудок понимать отказывался. Было такое чувство, словно всё это он когда-то давным-давно уже видел: и Бердрехта, и кувшин этот, и даже вкус молока во рту казался необходимо присущим – не просто знакомым, но почему-то непременно должным присутствовать в данных обстоятельствах. Вот сейчас Бердрехт покачает головой и скажет…
– Не следовало тебе, милорд, вчера столько пить, – словно услыхав его мысли, укоризненно произнёс Бердрехт. – Оно конечно, окончание учения отметить никому не возбраняется, но… И закусывать следует поплотней в таких случаях. Графиня недовольна.
Робин опустил с кровати ноги. Против ожидания, катастрофических последствий в организме это деяние не вызвало. Более того, чувствовал он себя всё лучше и лучше, в голове прояснялось как-то неестественно быстро.
– Капитан, – сдавленно начал он, затем кашлянул и уже обычным голосом продолжал. – Капитан, а где Бека, Арудон и… э-э-э… все остальные?
Бердрехт изумлённо уставился на Робина, затем присвистнул:
– Эге, дела-то хуже, чем я думал, – пробормотал он. – Вот что, милорд, ложись-ка ты, успокойся, отдохни, я сейчас гардины задёрну. Тебе ещё малость вздремнуть никак не помешает. А графине я скажу…
– Я ей сам скажу всё, что нужно, – перебил Робин. – А тебе, капитан, пора на службу. Сейчас, вроде, как раз время развода. Пригляди, чтоб людей Те разоружили – но вреда никому не чинить. Всё понятно?
– Да-да, конечно, – заторопился Бердрехт, метнув дикий взгляд исподлобья. – Сию минуту. Развод, как же, как же… Обязательно.
Он торопливо вышел из комнаты, тщательно прикрыв за собой дверь. Робин услышал только, как тот изумлённо бормочет:
– Капитан?! Разоружить? О боги! Ничего, будем надеяться, это пройдёт… Ничего…
Робин ещё раз глотнул из кувшина и решил, что вполне сможет одеться без посторонней помощи. Он натянул штаны, камзол и сапоги – почему-то без шпор. Кожаная перевязь и ножны с Истребителем тоже куда-то исчезли. Граф нахмурился и вновь оглядел комнату.
Кровать. Стол и стулья. Нарезанный хлеб с сыром. Холодная телятина. Окно. Портьеры выцвели на солнце, пора менять. На стене – оружие: два бердыша, сабля, щит… И никаких следов Истребителя.
Стоп! Окно. Вот оно, то, что было неправильно! Во-первых, нет теперь вокруг Айтера никакой пыльной равнины, а значит, это настоящий Айтер, но не это главное. Главное – сейчас весна. Весна, а не осень! Что же это получается? Или сон его длился всю зиму, или… Что это Бердрехт говорил про какой-то там конец учения?! Учился Робин один раз в жизни – правда, долго и основательно. Но школа Сороки осталась так далеко в прошлом, что граф уже почти и не вспоминал её. Или… Или не далеко? Что же сделал со временем этот проклятый Радрадрабен?!
Робин провёл ладонью по лицу и решительно вышел из комнаты. Сейчас надо поменьше говорить и побольше слушать, решил он. Тогда, глядишь, и не влипнешь в дурацкое положение.
Благим намерениям его, касающимся попытки разведать ситуацию, осуществиться не удалось. В замке началась суматоха, забегали люди, и чьи-то голоса испуганно закричали:
– Тревога! Карлики! Карлики приплыли!
Выяснилось, что в Айтер прискакал гонец за подмогой: массированной атаке подвергся замок Роджера Те.
– Их такая тьма! – взахлёб рассказывал прибывший, совсем ещё зелёный юнец. – Старики говорят, никогда ещё столько их не было, проклятых! Наши пока ещё держатся, но из последних сил...
Запела труба: в замке срочно собирали дружину.
– Отставить! – зычно скомандовал Робин, выходя на середину двора. – И если кто ещё из Те появится – гнать!
Все изумлённо повернулись к нему.
– Как так «отставить»?! – спросил рослый десятник, уже вдевший одну ногу в стремя и раскорякой застывший рядом с нетерпеливо переступающей копытами лошадью. – Ваше сиятельство, там же люди! Порежут же всех!
Робин и сам уже смекнул, что ляпнул что-то не то: как бы ни складывались их с Роджером личные отношения, отказать соседу в военной помощи – значило покрыть себя несмываемым позором.
– Я сказал ¬– отставить! – ещё громче повторил он. – Чтобы ни одна душа из замка отлучиться не смела, пока я не встану во главе отряда! А потом – гнать! Во весь дух! Меч мне!
По двору прокатился восторженный рёв. Воодушевлённые ратники спешно строились, из конюшен выводили коней, ворота арсенала были открыты нараспашку, и оттуда тащили связки стрел, арбалетные болты и прочее военное снаряжение. Наконец-то доставили и Истребитель: оказывается, меч мирно покоился в глубинах подземелья, словно никогда и не покидал стен цитадели. Граф проверил, легко ли он ходит в ножнах и усмехнулся, увидав на лезвии свежую зазубрину.
– А всё-таки, если кто ещё от Роджера Те появится – гнать! – вполголоса приказал он стоявшему рядом Бердрехту. – Особенно самого Роджера… Я не шучу. Это приказ. И не думай, я тебя не зря сегодня капитаном назвал. Остаёшься здесь за старшего. А мы мигом туда-назад. Так что приступай к исполнению… капитан. Да, кстати – сегодня же начать строительство нового винного погреба!
 Новоиспечённый капитан повернул ошарашенное лицо, но справился с собой и ничего не сказав, отдал воинский салют.
– К вечеру я вернусь рыцарем, – буднично сообщил Робин появившейся на крыльце матери. – И я уже догадываюсь, что ты мне после этого скажешь, – он поднял кобылу на дыбы. – И будь готова, матушка, я завтра уезжаю.
– Куда? – тревожно спросила графиня.
Робин взглянул на небо, затем обвёл взглядом Айтер, задержавшись на реющем над главной башней родовом штандарте.
– Думаю, начать придётся с острова Худ, – решил он. – Эй, отряд! Стройся! Лучники – вперёд! Рысью – марш!


Звено сорок первое

Раз уж приходилось всё начинать сначала, то прежде всего следовало определить генеральную цель. И действовать, исходя из этого.
Поразмыслив, Робин отказался от первоначального намерения немедленно отправиться к Худскому оракулу. Глупо было дразнить судьбу, зная наперёд, чем всё кончится. Кто осведомлён, тот вооружён – не раз повторял всезнайка Бердрехт, назидательно поднимая при этом палец, и Робин накрепко запомнил это высказывание.
Безусловно, ключевым звеном был остров Худ. Именно там Глендавейн должна пробраться к ним с Бекой на яхту – но Робин хорошо помнил, чем закончилось это приключение, и повторять ошибки не собирался. На Худ теперь он был намерен прибыть на собственном – и надёжном! – плавсредстве, чтобы не зависеть ни от каких там баронесс, василисков или прорицателей. Следовало срочно обзавестись небольшим надёжным кораблём – именно срочно, потому что Глендавейн могла запросто убыть с острова, и где её потом искать, Робин не знал. Возможно, кое-что об этом могли бы намекнуть в Долине Ужасов – конечно, если бы сперва в горячке не прикончили – но как попасть в эту самую Долину? К тому же вовсе не факт, что Гофларех и уж тем более Арудон поспешат выложить ему координаты…
Короче, следовало торопиться.
Рыцарь Робин Шер Айтер решил не откладывая купить небольшой приличный кораблик, ради чего замковая казна подверглась некоторому ущемлению – несмотря на крайнее неудовольствие графини-матери. Но Робин оказал себя хозяином твёрдым и решительным, и уже на следующий день с необходимой суммой направлялся на верфи к мастеру Хогану. Это было единственное место, где можно было гарантированно (а если повезёт, то и быстро) приобрести искомое. Даже признанные морские волки Худа предпочитали заказывать суда именно у Хогана, и островной флот на девять десятых состоял из продукции этой солидной и авторитетной фирмы.
Хогановские стапеля были расположены в уютной бухте, единственной на Побережье годной для швартовки крупных морских судов. От остального Побережья бухту отделяло плато, покрытое густым строевым лесом. Этот глухой район Побережья именовался Диким Сыртом и вследствие пересечённой местности не имел дорог – что, несмотря на удобный причал, оставляло хогановскую морскую базу всего лишь местом строительства.
Лес, конечно, был препятствием не сам по себе, а потому, что произрастал на таких обрывах, буераках и водомоинах, что никакие гипотетические выгоды не оправдывали затрат на строительство транспортных коммуникаций. И всё же именно наличие первосортного леса явилось причиной возникновения судостроительного комплекса – далеко на отшибе от остальных поселений, в непролазной лесной глуши.
Дикий Сырт пользовался дурной репутацией. Поговаривали о каких-то разбойниках, и случалось, в Лесу действительно пропадали отдельные путники и даже небольшие отряды: чего-чего, а заплутать в заповедной пуще было проще простого. Ходили также смутные слухи, что место это нечисто – но этому Робин не верил. Вернее, просто не придавал значения: ко всякому там колдовству после всего пережитого он относился с изрядной долей скептицизма. К тому же у него имелся Истребитель Магии – меч, который с успехом противостоял самым добротным колдовским заклинаниям. В этом Робин убедился на собственном опыте.
Конечно, хорошо было бы, скажем, вместо компаса иметь палец Шараха – тогда путешествие через Дикий Сырт превратилось бы в лёгкую прогулку. Да, впрочем, и само по себе утратило бы смысл: никакая спешка уже не была бы нужна, граф просто приказал бы пальцу указать направление на Глендавейн.
Но пальца не было, вернее, он находился на своём месте, то есть при своём хозяине, а бог Шарах, в свою очередь, находился неизвестно где. И если этот самый Шарах тоже помнит о том, что случилось (то есть, ещё не случилось, а только могло случиться), то путь до хогановской верфи – а тем более до Худа! – из-за его происков мог оказаться весьма непростым. И это в то время, когда графу и без того не помешала бы поддержка двух-трёх не самых захудалых богов!
Воспоминание о богах заставило графа задуматься над следующим вопросом. Как большинство военных, он имел небесным патроном Паха. Но, так как в самый критический момент Пах вероломно проигнорировал обращение Робина, фактически бросив того на произвол судьбы, то теперь граф всерьёз подумывал о том, чтобы заручиться поддержкой какого-то иного небожителя, не столь капризного, как Пах, но столь же могучего и решительного. Робин перебирал в памяти небесный пантеон, никак не решаясь предпочесть ту или иную кандидатуру. Громобой был исключительно силён, но негибок умом; Хаиль самолюбив и болезненно подозрителен; Ций требовал от адептов многочасового ежедневного поклонения… Может, Гимния? Гимния была умна и заботлива, но имела громадный недостаток: была женщиной, и порой забота в её понимании оказывалась весьма тягостна для подопечного. Кроме того, она крайне неодобрительно относилась к случайным связям, что ставило её в оппозицию к большинству богов-мужчин.
Робин вздохнул и поднял глаза к небу, словно пытаясь прочесть на быстро темнеющих облаках ответы на все свои вопросы. Вверху ответов не было, и граф принялся сочинять стихи в честь Глендавейн. Первые четыре строчки придумались быстро:

Глендавейн, ты такая красивая!
Но злой рок обрушил на нас беду.
Без тебя мне очень невыносимо,
И я тебя найду!

Однако дальше дело застопорилось: то ли сказалось отсутствие литературной практики, то ли всё, что хотелось, уже было выражено. Робин задумчиво почесал в затылке и решил сотворение поэтического опуса временно отложить, рассудив, что для первого раза и так сделано немало.
Солнце в окружении тлеющих облаков уже скатывалось к горизонту. Тени становились длиннее и гуще, словно специально выползая на тропинку из всех окрестных кустов. А тут ещё со стороны недалёкого моря потянуло сыростью, наползли тучи и принялся накрапывать противный мелкий дождик. Граф знал, что непогода может затянуться надолго, и поэтому начинал уже приискивать место для ночлега.
Внезапно лес как бы распахнулся, и перед ним открылся дом не дом, хижина не хижина, а что-то совершенно неопределённое: крыльцо с колоннами, резные деревянные перильца, крыша неизвестно из чего – то ли из прошлогодней травы, то ли из какой-то ветоши – и всё это такое старое, что неясно было, как подобное сооружение не рассыпается при первом же порыве ветра.
Робин удивился. Никто никогда не слыхивал, чтобы в Диком Сырте имелось какое-нибудь жильё – ни один лорд, хозяин-единоличник или хотя бы беглый холоп никогда тут не селился. Даже отшельники-алхимики почему-то избегали этот район Побережья.
Тем не менее, хотя Робину некого было бояться (с любым здешним зверем он бы справился), но на ночь глядя любое жильё было весьма кстати. Ночевать в лесу под дождём – удовольствие сомнительное.
У входа застыли два часовых с кривыми саблями в руках. Серые плащи с капюшонами, скрывавшими лица, спускались неопрятными лохмотьями, свисая на старые потрескавшиеся сапоги. Под рукавами, покрытыми какими-то неопределёнными пятнами, угадывались тощие, как палки, руки.  Робина неприятно поразила даже не сама убогость снаряжения, а то, что сабли были ржавые, изъеденные чёрными кавернами и выщербинами. ЛИЧНОе оружие находилось в настолько ужасающем состоянии, что случись наиснисходительнейшему сержанту школы Сороки заметить этакое безобразие – и провинившемуся подчинённому была бы обеспечена чистка выгребных ям на всё оставшееся время пребывания в данном учебном заведении.
Впрочем, стражи не выказывали никакой враждебности, напротив – молча отсалютовав прибывшему, вновь застыли на своём посту, как мёртвые. Начавшийся дождь, казалось, был им нипочём. Граф покрутил головой, спешился и вошёл в дом.
Справа было окно, через которое можно было видеть крыльцо с молчаливыми часовыми и его понурившую голову кобылу, а дальше вставал стеной тёмный хвойный Лес.
На стене слева висела картина с названием «Маг, себя одолевающий», как следовало из надписи на старинной золочёной раме. Изображённый маг (полноватый мужчина в потрёпанных годах, умело писанный маслом) показательно страдал, закатывал глаза и томно вздыхал, деликатно прикрывая рот ладошкой. Он явно старался явить собой пример для назидания. Очевидно, процесс самоодоления был весьма не прост: от прилагаемых героических усилий картина, закреплённая на большом железном гвозде, заметно покачивалась.
Прямо же перед Робином, сверля его глазками-буравчиками, на скрипучем древнем кресле расположился до самых этих глаз заросший седой бородой тощенький старикашка – крохотный, явно из тех, про которых говорят: «соплёй перешибить можно». Он, словно деловитый паучок, без конца шевелился, ёрзал, потирал сухие лапки, и от этого сходство с сучащим пряжу насекомым только усиливалось: казалось, что конечностей у старичка как минимум шесть. Но ошеломило Робина не это, а то, что по бокам кресла стояли такие же, как и на крыльце, потрёпанные охранники, только без плащей, и теперь хорошо было видно, что они были скелетами!
Заметив, какое впечатление произвела на гостя обстановка, старичок-паучок довольно задёргался и захихикал, но тут же оборвал себя и пискливо скомандовал:
– Кресло гостю!
Откуда ни возьмись, выскочила очередная пара скелетов, рысью доставила требуемое кресло и мгновенно исчезла, словно испарилась. Кем бы ни был паучок-хозяин, дисциплину он поддерживал железную.
– Ну, чего стоишь, садись, рыцарь Айтер! – делая широкий жест чуть ли не тремя руками, пригласил  он. – Нечего глаза-то таращить. Тебе, я понимаю, магия не в диковинку, так ведь?
Опомнившийся Робин кивнул – дескать, да, не в диковинку – и уселся на табурете, проигнорировав кресло и на всякий случай словно невзначай скользнув правой рукой по рукояти меча, передвинув его так, чтобы не мешал сидеть. Меч он носил в ножнах за спиной: длинноват был клинок для поясного ношения, тем более, что ростом граф вышел не очень.
Это движение не ускользнуло от хозяина.
– Бояться тебе здесь нечего, – усмехнулся он. – Нет таких дураков, чтобы покушаться на гостя самог;… Самог;… – он защёлкал пальцами.
– Сверхвеликого мага Альманзура! – хором гаркнули скелеты. Уж как это гарканье пустыми костяными глотками у них получалось – неизвестно; впрочем, и голоса были какие-то замогильные. Неприятные были голоса.
Сверхвеликий же маг Альманзур удовлетворённо кивнул и улыбнулся.
Эге, а старикашка-то явно в маразматическом возрасте, подумал Робин. Да-а-а… Сейчас вот только рехнувшегося волшебника и не хватает. А может, тот специально дурачком прикидывается? Что ж, пусть себе повыпендривается, видали мы и не таких, вон хотя бы Суз Сумасшедший, допустим, или тот же Арудон.
– Почтенный! – решительно беря быка за рога, произнёс он. – Раз назвал меня гостем – спасибо за гостеприимство, не откажусь, обсушусь, переночую у тебя, коли позволишь, а утром снова в путь. Тороплюсь я.
– А ты не торопись! – осклабился Альманзур. – Куда надо, всегда успеется. У нас с тобой разговор дли-инный будет…
– Какой-такой разговор? – насторожился Робин. Что-то не нравился ему этот подозрительный маг, ох, не нравился! И откуда он только взялся? Уже много сотен лет ни про каких магов на Побережье слыхом не слыхивали (исключение составлял, конечно, легендарный колдун, подаривший Айтерам таинственный Радрадрабен и меч Истребитель – впрочем, колдун мог сделать подарок совсем в другом месте, семейное предание о том умалчивало; да и когда ещё это было!) – в общем, не случалось тут никаких магов, и вдруг – на тебе! Альманзур какой-то. Да ещё скелеты.
– Да ты садись к огню! – пискнул старичок, и кресло Робина (как-то незаметно он всё же оказался в нём) само собой перекатилось поближе к очагу, в котором тут же ровно и мощно вспыхнули дрова. Что ж, маразм маразмом, отметил Робин, а какая-никакая магия у этого Альманзура, видимо, имелась. Хотя тот же Гофларех наверняка бы не стал возиться с огнём, а просто высушил бы одежду одним взглядом.
– Мальчишка он, твой Гофларех! – безапелляционно заявил тем временем Альманзур. – Нашёл, с кем сравнивать! И учти, все мыслишки твои у меня как на ладони, это я так, к сведению, так что меч свой тискать нечего. Хороша вещица, не спорю, да против своего создателя не пойдёт!
– Так это ты, что ли, предка моего мечом осчастливил?! – выпучил глаза Робин. – А не врёшь? Это ж было… было… Сколько ж тебе лет, дедуля?!
– Сколько есть – все мои, – отрезал дед. – Для мага лишнее столетьишко – только почёт. А я, помнится, и тогда был, гм, не молод… Эй, кто там, ужин гостю!
Очередная команда скелетов споро приволокла тяжёлый дубовый стол, взметнулась белоснежная скатерть, на которой в огромных количествах возникли весьма аппетитные блюда. О маринованных тараканах – «шедевре» Долины Ужасов – не было и помину.
– Подкрепляйся, граф, – потирая ручки, усмехнулся хозяин. – За лошадку не беспокойся – сведут на конюшню, вычешут, накормят и всё, что надо, сделают. Отдыхай, не тревожься. И не брезгуй скелетиками, они у меня мытые…
Впрочем, Робин, повидавший и не такие чудеса, чувствовал себя уже достаточно уверенно. Скелетики? Ладно, пусть будут скелетики. Тем более мытые.
– А почему ты себе обычных людей не наймёшь? – спросил он, принимаясь за жареный окорок вепря. – Конечно, это не моё дело, но всё ж так оно попривычней было бы.
– Нельзя! – сокрушённо вздохнул Альманзур. – Нам, добрым волшебникам, этого никак нельзя. Сам посуди, кого в этакую глушь заманишь? Людям здесь жить несладко, сам понимаешь. А насильно – это значит сотворить злое деяние, что есть противно уставу и не подобает вообще… Вот и приходится обходиться мертвяками – тем уж всё равно! – да зверями дикими. Тут тихой живности хватает – белочка там или барсучок, мы ж не в Долине какой с медведями живём!
– Так ты, значит, добрый волшебник?
– Добрый, – гордо кивнул Альманзур. – И не из последних, заметим!
– А почему замок себе хороший не наколдуешь? Там бы и тебе жилось получше, да и, глядишь, потянулся бы к тебе народишко, и в нынешних твоих служителях надобность бы отпала.
– Народишко мне тут без надобности, – сдвинул брови старый маг.
– Почему?
– А потому. Просят! Постоянно и непрерывно просят! Думаешь, я не пробовал? Сейчас же начинается: сделай, пожалуйста, то, да сделай, пожалуйста, сё... Не сделаешь – обида, сделаешь – опять же обида: почему одному сделал, а другому нет… А всех сразу ублажить – это даже у богов никогда не получалось. Так что людей я, наоборот, отваживаю. Кому глаза отведу, кого, грешным делом, напугаю… Опять же, слухи распускаю разные.
– А для меня, стало быть, сделал исключение?
– Сделал, – согласился старикашка. – Как не сделать… Крепко ты влип с Радрадрабеном!
– Что? – насторожился Робин.
– Что-что! – передразнил Альманзур. – Ты на девчонке Гофлареховой жениться хотел?
– На Глендавейн? И сейчас хочу! Мне для чего Радрадрабен и нужен…
– Да не годится для этого Радрадрабен! Пойми ты, дурья башка: и Гофларех, и дочка его суть волшебники злые! Понял? Злы-е! И ты хочешь эту, как бы помягче сказать, ведьму поставить хозяйкой в Айтере?! Да Радрадрабен скорей лопнет, чем этакое допустит! Ведь что вышло-то? Ослушаться он тебя, конечно, не мог, но и волю твою исполнить не мог тоже, вот и вернул всё к началу. Это самый логичный результат, и другого не будет, не жди!
– Это мы ещё посмотрим! – упрямо заявил Робин. – Спасибо, конечно, за сведения, так что в следующий раз уж я постараюсь загадать желание с учётом всех этих его вывертов, и пусть только посмеет не выполнить!
– Вот этого я и боюсь, – посуровел Альманзур и даже на мгновение перестал сучить конечностями. ¬– Слушай, граф, а может, тебе на ком другом жениться?
– Знаешь, – возмутился Робин, – хоть ты и маг, но в мою личную жизнь соваться нечего! Я сам знаю, кого мне брать в жёны!
– Конечно-конечно! – замахал руками старик. – Но пойми и меня: допустить твою избранницу к артефакту я никак не могу. Поэтому Радрадрабен вынужден буду забрать.
– Как это забрать?!
– Вот так и забрать. Запретить тебе жениться не в моей воле, а супруга твоя будущая с Радрадрабеном такое натворить может! Да ещё если родитель её подключится – а он спит и видит себя владельцем… Нет, исключено, такого не должно быть и никогда не будет.
– Ещё как будет! – упёрся Робин. – И что ты мне можешь сделать? Вред, как я понял, причинять кому-либо тебе запрещено, а уговорами меня не возьмёшь! Или в подземелье меня заточишь? Так имей в виду, заточали уже, покруче тебя маги заточали, и ничего! Меня так просто не удержать! Да и опять-таки, это прямое зло, как тут быть с твоим добрым статусом, а?!
– Да кому ты нужен! – негодующе фыркнул маг, отчего борода его задрожала и затряслась по всему лицу. – Заточать тебя… Ещё чего выдумал! Езжай себе. Только вот что: с тобой поедет мой посланец. И в дороге за тобой приглядит, и Радрадрабен доставит в целости. Ты кого в спутники предпочитаешь? В смысле, мужеского полу или же женского?
– Никого я не предпочитаю! И спутника никакого мне не надо! Не маленький, не заблужусь!
– Как знать, как знать, – ехидно улыбнулся вредный старикашка. – Очень может быть, что он тебе весьма и весьма пригодится, спутник-то... Ну да ладно. Кстати, как в Айтере в этом году виды на урожай? – неуклюже перевёл он разговор на другое.
Робин, оставшийся при своём мнении, мудро решил, что спорить с хозяином не стоит и охотно поддержал застольную беседу на нейтральную тему. Пусть этот Альманзур строит свои планы, Робин же будет действовать так, как решит сам. Как бы там ни было, завтра на заре он уедет, а если следом за ним потащится какой-нибудь «скелетик» – тут уж ничего не поделаешь, неприятно, конечно, но лес – он ничейный, даже скелет имеет право ехать, куда хочет. Однако на борт своего корабля никого граф брать не обязан! Так что, если хочет, пусть сопровождает хоть вплавь… Может, этот Альманзуров посланец и умеет плавать, но уж море-то ему всяко не переплыть! А если даже и переплывёт – на такой случай и меч имеется. Искрошить гада на мелкие кусочки, запечатать в кувшин и тихонько утопить, где поглубже! Никаких угрызений совести при таких мыслях Робин не испытывал: скелет-то и так мёртвый, ему ведь всё равно, что лежать на дне морском, что таскаться по дорогам. На дне, пожалуй, и поспокойнее будет.
Удовлетворённый такими соображениями, Робин продолжал учтивый обмен светскими репликами с Альманзуром, оказавшимся на диво искусным рассказчиком, и ужин прошёл и закончился в достойной и чинной манере. Всё те же услужливые скелеты проводили гостя в незатейливую, но уютную опочивальню и, пожелав глухими голосами покойной ночи, ушли.

На рассвете графа разбудила песня. Заунывные голоса, надрываясь, выводили нестройную мелодию, рефреном которой являлись, конечно же, слова «вечная слава сверхмогучему Альманзуру!». Граф зевнул, с хрустом потянулся и выглянул в окно.
От вчерашней скверной погоды не осталось и следа. Небо ярко голубело, как оно умеет голубеть только юной свежей весной; только что вставшее солнышко золотилось и играло на вершинах сосен, лёгкий нежный ветерок был напоен ароматами первых лесных цветов. У крыльца, выстроившись в две шеренги, десятка три «скелетиков» торжественно и сосредоточенно пели гимн своему повелителю.
Сам повелитель, который при дневном свете казался совсем крохотным, шуровал посреди двора у огромного медного казана, в котором варилось нечто настолько омерзительное на вид, что Робина едва не стошнило. Какие-то бурые слизистые щупальца переплетались и извивались в котле; содержимое его шевелилось и двигалось, время от времени сотрясаемое конвульсиями; всё это действо сопровождалось сладострастным пыхтением, а струйки пара, иногда достигавшие окна со случайным порывом ветра, доносили затхлое зловоние.
– Так, теперь луковой шелухи, – бормотал себе под нос Альманзур, мечась над варевом. – Немного амбры и толчёного помёта… Шесть капелек муравьиного спирта…
– Доброе утро, хозяин! – поприветствовал его Робин, стараясь дышать в сторону. – Спасибо за ночлег, за хлеб-соль! А только мне ехать пора, ты уж извини, дела!
– Погоди, не торопись, – не отрываясь от дела, пропищал Альманзур. – Уже недолго осталось, я к обеду закончу. Так, теперь полведра песочку… А ты завтракай, завтракай пока. Там тебе стол уже накрыт. Я распорядился.
– Благодарю, – саркастически уронил Робин. – Что-то не хочется после этих твоих ароматов. Еду я.
– Как знаешь, – пожал острыми плечиками старый маг. – Только твой попутчик готов будет не раньше обеда.
– Мне ждать некогда!
– Запомни, – поучительно поднял палец старый маг. – Если Альманзур советует что-либо сделать, разумнее всего этому совету последовать… Так, сварилось. Теперь остынет – и готово! Отличный экземпляр получился, между прочим, – и он звонко щёлкнул поварёшкой по котлу.
– Так это ты что, мне спутника готовишь?! – ужаснулся Робин, представивший себя в обществе варёного гомункула. Существо в чане напоминало полуразварившегося крудла, с которого предварительно содрали кожу.
– Его! – подтвердил маг. – Или её. Я ещё не решил. А что?
– Ничего, – сдержанно ответил граф. – Извини, хозяин дорогой, но я  и один как-нибудь. Прощай!
Альманзур загадочно улыбнулся и ничего не ответил.

Робин в шестой раз выехал прямо к крыльцу Альманзура. Он пробовал ориентироваться по солнцу, пробовал никуда не сворачивать, даже если путь упирался в глубокий овраг; один раз рискнул даже двигаться задом – всё было тщетно. Не помогло ни размахивание Истребителем, ни выкрикивание боевых кличей – дорога упрямо приводила графа прямо к крыльцу с невозмутимыми стражами-скелетами. Каждый раз старый волшебник насмешливо поглядывал на рыцаря, но ничего не говорил и продолжал заниматься своим делом: он ваял.
В шестой раз всё было по-другому. Медный чан бесследно исчез, на месте кострища заплаткой зеленела свежая травка, а рядом с Альманзуром стояла Глендавейн!
– Нет-нет-нет! – предупреждающе поднял тощие ручки старый маг, останавливая мигом слетевшего с седла Робина. – Это только внешнее подобие, не более того! Я тут подумал, что тебе будет приятно путешествовать именно в таком обществе.
Робин не знал, как ему поступить. С одной стороны, перед ним – кукла, сделанная из… (тут Робина передёрнуло при воспоминании), чучело, мерзкий голем, созданный, чтобы лишить его Радрадрабена (и тем самым – настоящей Глендавейн!), а с другой стороны – вот же она, Глендавейн, те же длинные ресницы и ямочки на щеках, та же загадочная улыбка и задорный взгляд. К тому же ¬– не отпустит его Альманзур одного, ох, не отпустит! А время идёт…
Граф решился.
– Ладно, чародей, твоя взяла. Пусть едет, если хочет. Но если с ней в дороге что случится – я не отвечаю!
– Конечно-конечно! – замахал тот руками. – Уж она-то сама за себя постоит, будь уверен!
– И ещё одно. Я её и пальцем не трону, слово чести, но только до тех пор, пока она будет держаться подальше от Радрадрабена. Иначе… – и граф красноречиво положил руку на рукоять Истребителя.
– О чём разговор! – весело согласился старичок. – Только железяку-то свою лучше ей отдай, она с ней получше твоего справится.
– Что?!
– Да не кипятись ты! Приглядись как следует. Это ж не твой меч. Думаешь, я тебе Истребитель так бы и оставил? Да с ним бы ты от меня сразу ушёл! А согласись, похож ведь, а?
Робин выхватил оружие из ножен и впился в него глазами. Древние руны на клинке таяли, как тает медуза, брошенная на раскалённый солнцем берег, и скоро от них не осталось и следа. Меч был хорош, даже весьма хорош, и очень похож на настоящий, но…
Граф вскипел. Да кто он такой, этот выскочка-маг, чтобы вот так запросто распоряжаться чужими вещами и поступками?! Кто ему разрешил совать свой нахальный нос в чужие судьбы?!
Робина охватила дикая ярость. Не рассуждая, он заученным приёмом рубанул Альманзура по шее – так, как разрубил в своё время не одну сотню чучел под бдительным взором сержанта-инструктора: сильно, ловко и с оттяжкой. Голове коварного мага по всем канонам положено было сейчас отделиться от туловища и начать самостоятельное существование.
Робин не обольщался, он понимал, что скорее всего одним ударом коварного похитителя обезвредить не удастся, но когда тот останется без головы, сделать это будет значительно легче. Пока ещё подбегут скелеты… Можно и успеть.
Он не успел. Меч натолкнулся на другой меч, который держала в руках Глендавейн, и этот меч был настоящий Истребитель!
Девушка играючи отвела ещё несколько отчаянных ударов графа и заставила его отступить, после чего протянула оружие рукоятью вперёд:
– Возьми свой меч, рыцарь.
– Так я и знал! – хихикнул Альманзур, притопывая ножками и поправляя бороду. – Экий ты петух! Ну ладно, не кипятись, остынь. Бери меч. И больше так не делай! – он погрозил пальчиком и потёр тонкую морщинистую шею. – К старшим надо относиться с уважением... Зла на старика не держи, он тебе ничего дурного не сделал. Ты ещё Альманзура благодарить будешь, помяни моё слово!
Ошеломлённый Робин, стараясь не глядеть никому в глаза, молча сунул Истребитель в ножны. Вот так дела – его, лучшего фехтовальщика выпуска, опозорила девчонка! И даже не девчонка а, стыдно сказать, полукрудл какой-то!
– Ничего позорного в этом нет, – как всегда легко прочитал его мысли Альманзур. – Я, между прочим, как мечника с тебя её лепил. Так что силы у вас равны. Ты, главное, не горячись по пустякам, граф, это тебе здорово вредит… Ну, езжай, теперь вам и в самом деле пора.
– А… а на чём она поедет? – невпопад спросил Робин.
– Ей ни на чём ехать не надо, – охотно пояснил Альманзур. – Когда нужно, она сама в коня превратится может. Так что тут тебе прямая выгода. Чуть что – седлай её и вперёд!
Робин открыл было рот, но тут же его и закрыл. Как уж там дальше сложится – неизвестно, а пока, глядишь, от этакого подарка и в самом деле может быть какая-то польза. Тем более, что упрямый колдун, конечно, от своего не отступится.
Правда, Робин тоже был упрям. Посмотрим, подумал он, кто кого в конечном итоге переупрямит. Посмотрим!


Звено сорок второе

– Ну и как тебя называть прикажешь? – хмуро спросил Робин. Конь его шёл шагом, и Глендавейн (никак что-то не хотелось графу так её называть!) ходко шагала рядом, с обычной полуулыбкой на лице.
– Это безразлично, – ровно ответила она. – Как будет благоугодно господину.
– Ишь ты – господину! Тебя разве для услуг ко мне приставили?
– И для услуг тоже, – не моргнув глазом, ответила спутница. – И для охраны, и для присмотра. Я много чего умею.
– И что же именно? На мечах я уже видел, неплохо у тебя получается, – признал Робин.
– Любой вид оружия на уровне выпускника школы Сороки. Колдовство второй ступени положительной адептики. Ну и постирать-постряпать, конечно. В конце концов, меня можно использовать просто как женщину.
– Нет уж, – передёрнулся Робин. – Как женщину – это лишнее!
– Как хочешь, – пожала та плечами. – Мне безразлично. Могу стать мужчиной.
Тут же стан её чуть раздвинулся, на губе прорезались тонкие усики. Изменились походка и голос, даже ростом она – нет, уже он! – словно стал повыше.
– Так подойдёт?
– Подойдёт, – меряя спутника глазами, хмыкнул граф. Да, похоже, с этим альманзуровским подарочком скучать не придётся.
– Ладно, – решил он. – Так оно, пожалуй, лучше. Буду звать тебя Кай. Договорились?
– Договорились, – кивнул Кай.
Робин не смог удержаться от мелкой мести: именем Кай в Айтере звали приблудного дурачка (настоящего имени его никто не знал, в том числе и сам Кай), и нарекая своего спутника таким именем, Робин как бы задним числом подпускал шпильку Альманзуру. Сам Кай, впрочем, принял новое имя с великолепной невозмутимостью.
– А что ты говорила… то есть говорил, насчёт колдовства? – полюбопытствовал граф. – Вторая ступень – это сколько? Вон тот тополь, к примеру, молнией расщепить сможешь?
– Молния – это нападение, – отказался Кай. – Отрицательная адептика. Это запрещено. Вот защитить от молнии – это пожалуйста. Не от всякой, конечно.
– А-а-а… Ну, и то хорошо.
Несмотря на то, что Кай передвигался на своих двоих, он ничуть не задерживал Робина. Где нужно, он переходил на бег, совершенно не выказывая при этом ни малейшей усталости. Правда, рысью граф двигался редко: никак не способствовала этому дорога – то вверх, то вниз по косогорам, да ещё и петлять приходилось, объезжая овраги и упавшие деревья. Тем не менее, к вечеру до верфи Хогана они добрались.
Хогановская верфь представляла собой песчаный мыс с рядом стапелей, где высились остовы кораблей различной степени готовности – от едва намеченных каркасов до почти готовых образцов, на которых завершались отделочные работы. Справедливости ради следует отметить, что стапелей по количеству было всего пять, и неровный полукруг их ограничивал маленькую площадь, с одного краю которой стоял навес с летней кухней и длинным трапезным столом, а с другого – добротный бревенчатый барак. Вот на этой самой площади и волновалась сейчас толпа  – опять-таки, совсем небольшая: не густо, видать, у Хогана было с рабочей силой.
Люди плотно обступали самодельный эшафот, на котором к позорному столбу была прикована совсем юная девчушка, обложенная вязанками хвороста. Палач в самодельном красном колпаке с прорезями для глаз заботливо поправлял цепи и кляп, суетился и то и дело перекладывал с места на место огниво и трут. Сборище шумело и беспорядочно выкрикивало:
– Ишь, падла, кочевряжится!
– Так её! А ну-ка, врежь ей, Минвар!
– Будет знать, как воду мутить!
¬– Эй, Минвар, слышь, заголи-ка её, народу поглядеть желательно!
– Да зажигай, чего на неё смотреть!
Особо рьяные пытались швыряться камнями, что, впрочем, встречало недовольство с другой стороны толпы: многие камни пролетали мимо. Но хватало и тех, что попадали – на лице жертвы красовался свежий кровоподтёк, а тело было покрыто синяками.
– В чём дело, уважаемые? – перекрывая шум, закричал граф. – Что у вас тут творится? И где я могу найти почтенного Хогана?
– Ведьму палим, ваше сиятельство! – с разных сторон оживлённо откликнулись голоса. Кое-где с голов сдёрнули шапки. Вперёд выступил плотный бородач с заплывшими жиром глазками. Сам Хоган, узнал Робин, ни разу до тех пор не видавший хозяина верфи, но многократно слышавший описание последнего.
Хоган был весьма колоритной фигурой. Явный дефицит роста природа компенсировала ему феноменальной шириной плеч и особенно таза. И словно в довесок, наградила жёсткой щетинистой бородой при полном отсутствии волос на голове. Хоган был не просто лыс, а лыс со знаком бесконечность. Заходящее солнце отражалось от его макушки, словно от начищенного медного шара – так, что глазам было трудно смотреть.
С достоинством поклонившись (не так часто к корабельному заводчику жаловали столь высокопоставленные гости!), Хоган, предвкушая наживу, сделал знак палачу повременить и обратился к Робину:
– Добро пожаловать, господин граф! Осмелюсь предложить вашему сиятельству нехитрую забаву. Мы тут, изволишь видеть, ведьму споймали и, как положено, тут же её на костёр. Ух и хитрющая, бестия! А кусается, как кошка!
– Что она сделала?
¬– Портит погоду – раз, – принялся перечислять Хоган, загибая толстые пальцы. – Нутро от её обмирает, это два. Как пройдёт мимо, плотники потом, веришь ли, по полдня работать не хотят. Прямой убыток, барин! Ну, и мужиками брезговает. А рази ж прямая баба вправе мужику отказывать?
– Ну, это ещё не преступление.
– Так-то оно так, да только это ещё не всё! Нынче спускали мы на воду судёнышко одно. Не яхта, скажу я, а загляденье! Ласточка, как есть ласточка! Так она, эта ведьма, нарочно помоев ведро перед тем в море выплеснула. Тут, конечно, на спуске яхта бортом воду и черпни… Дурная примета, барин! Кто теперь купит?! И ведь как отпирается, стерва – мол, я ничего такого даже не думала, простите-извините, моё дело бабье… Ага, как же! Знаем мы таких!
– Ерунду мелешь, начальник, – вдруг встрял в разговор молчавший до этого Кай.
– Что?! – поперхнулся Хоган. – Да как ты смеешь… Ты кто такой?!
¬– Кай. Спутник господина графа, – спокойно ответил голем. – А тебе, недалёкий человек, стыдно верить в столь глупые приметы! Немедленно прикажи отпустить эту добродетельную девицу, а вы, добрые люди, расходитесь с миром!
Добрые люди недовольно зарычали: ещё бы, у толпы пытались отобрать законное развлечение! В кои-то веки наметилось что-то интересное, и тут на тебе – принесла нелёгкая гостей!
Не успел Робин опомниться, как Кай подлил масла в огонь:
– Если прекратите безобразничать, господин граф вас помилует и не станет наказывать!
Ох, не следовало так разговаривать с лесными людьми! Робин застонал в душ;, проклиная и Кая, и негодного Альманзура, втравившего его в такое положение, и подвернувшуюся так некстати ведьму, и людскую глупость. Но больше всего, конечно, доставалось его бестолковому спутнику.
– Замолчи сейчас же! – зашипел он, делая бешеные глаза. – Или ты хочешь, чтобы и нас вместе с ней сейчас поджарили?!
– Хозяин, они собираются совершить зло! – доложил Кай. – Так нельзя.
– Сам знаю, что нельзя, – окрысился Робин. – Да только что мы-то можем сделать?! У них тут свои порядки. Со своей ложкой в чужой казан не суются!
– Если порядки плохие, их нужно менять, – убеждённо высказался Кай. – И мы должны…
– Ничего мы никому не должны! – свирепо отрубил Робин. – По крайней мере, я не должен, уж это точно! А ты не смей ничего говорить от моего имени! И вообще помалкивай, пока тебя не спросят! Понял?!
– Понял, – покорно ответил невозмутимый голем. Он замолчал и, скорчив презрительно-надменную рожу, стал глядеть поверх голов.
Толпа тем временем распалялась всё больше и больше:
– Эй, братцы, да кто он такой?!
– Дай-кась я ему сейчас в лобешник запулю!
– Катись отсюда, и графа своего забирай! Мы на нашей земле, нам никакие графья не указчики!
Дело принимало совсем скверный оборот: кое-где уже мелькали дубины, и вот-вот в Робина и Кая должны были полететь камни. Выручил Хоган:
– Успокойтесь, почтенные! – что есть силы закричал он. – Их сиятельство готов заплатить выкуп за девку! И кроме того, ставит выпивку всей компании! – он повернулся к Робину и умоляющим шёпотом добавил: – Молчите, господин граф! Молчите! По-иному их не унять, верное слово!
– Не нужна мне твоя девка! – возмутился Робин. – Я корабль покупать приехал, а не девку какую-то!
– Что?! – обрадовался Хоган. – Кораблик? Это хорошо, просто даже прекрасно! А какой именно, осмелюсь спросить, кораблик? Галеон, бриг, клипер? Такелаж какой?
– Чего?! – не понял Робин.
– По какой части, спрашиваю, использовать желательно? Судно судну рознь.
– А-а-а… Мне небольшой, крепкий и недорогой. Хорошо бы, чтобы им в одиночку управлять можно было, в крайнем случае – вдвоём. Ну, яхту, что ли…
– Так это ж мы её как раз сегодня на воду спустили! – всплеснул руками Хоган. – Повезло тебе, ваше сиятельство, прямо вот как повезло! Иные, бывает, месяц заказа ждут. Так я говорю, мужики?
Мужики нестройно загудели, постепенно переходя от предвкушения доброй потасовки к предвкушению доброй выпивки. Нестройный этот гул можно было истолковать и как согласие – мол, да, ждут клиенты, как не ждать; а можно и как сожаление: что же это, понимаешь, такое – то ведьму жечь не дают, то драка срывается…
– А что водички хлебнула, ничего, с кем не бывает! – бойко сыпал Хоган. – Ласточка, как есть ласточка! А уж красавица-то какая! Изволь посмотреть: на ходу легка, руля слушается, как хорошая жена мужа, а цена и вовсе…
– Вот-вот, насчет цены, – перебил Робин. – Ты же сам жаловался: “кто теперь купит, прямой убыток”… Так что особо дорожиться не приходится, хозяин!
– Э, пустое! – заюлил тот. – Чего вгорячах не ляпнешь, бывает, потом сам не рад. Да чего на цену смотреть, такая вещь на всю жизнь покупается; тут денег жалеть не надо!
– Не жалеют денег только дураки, – ответил Робин любимой поговоркой Бердрехта. – А насчёт “сгоряча” ты брось: сгоряча человека на костёр не посылают… Так какова твоя цена будет?
Начался торг. Хоган, ловко обходя размер суммы, заливался соловьём и красочно расхваливал достоинства будущего приобретения, а также связанные с этим выгоды, зондируя почву и лихорадочно прикидывая в уме, сколько он может запросить по максимуму – но так, чтобы по неосторожности не отпугнуть ужаснувшегося клиента. Робин же ломил напрямую – примета, дескать, плохая в наличии имеется? Имеется. Так о чём разговор?! Уступай, а то останешься со своей яхтой на бобах – вообще никто не купит. Сам Робин, конечно, во все и всяческие приметы верил слабо, но упускать такую выгодную возможность никак не мог.
Так продолжалось довольно долго; несколько раз поднимались на борт (оказалось, яхта имеет красивое имя – «Медуза»), щупали и простукивали палубу, пробовали рулевое управление и осматривали трюм. Наконец Хоган сдался: уж больно угрюмо сопели вокруг заждавшиеся мужики. Ударили по рукам; для торжествующего Робина приобретение обошлось вдвое дешевле, чем он рассчитывал, и посему от щедрот он добавил ещё дюжину золотых. Тут же откуда-то взялась бочка мальвазии, и вся плотницкая бригада, прокричав здравицу хозяину и гостю, тут же переключила на неё всё внимание. За время торга как-то незаметно исчез с площади эшафот, растворился среди людей незадачливый палач Минвар, охапки хвороста сами собой оказались сложены впрок возле кухни – но всего этого Робин уже не замечал: он наконец-то взошёл на «Медузу» как полновластный хозяин и принялся «постигать начала азов управления», как замысловато выразился Хоган. Кай, попытавшийся было сунуться следом, получил ясный и недвусмысленный запрет, и теперь бестолково топтался на берегу.
К явному разочарованию графа, управлять «Медузой» в одиночку оказалось проблематично. Ну не мог же он одновременно вращать штурвал и подтягивать, скажем, тот же кливер! Просто не хватало рук, и волей-неволей приходилось допустить на борт постороннего.
Ни один из хогановской бригады не согласился поступить к нему матросом. Робин подозревал, что это именно из-за треклятой приметы – жалованье-то он сулил весьма неплохое, но суеверные морские волки (хотя какие они морские! самые что ни на есть сухопутные!) как один отказывались от выгодного предложения. К тому же и сам хозяин верфи стоял тут же, одаривая потенциальных моряков взглядом, не сулящим ничего хорошего.
– Ты вот что… – сказал он Робину после того, как «Медуза» при очередном неуклюжем маневре вновь врезалась носом в песок. – Не моё это дело, конечно, и в другое время бы не посоветовал… Но возьми ты да приспособь свою девку!
– Какую ещё «свою»?
– Как какую? Какую купил. Конечно, хозяин – барин, можешь её и тут бросить, да только не по-людски это будет.
– Подожди! Я? Купил?!
– А кто, я, что ли? Двенадцать золотых, всё чин по чину, десять за девчонку, два на выпивку. Мы считать умеем. Я так понимаю, ты от костра её спас – это хорошо; ну, а дальше пусть сама о себе заботится, так, что ли? Да ты не думай, она не только в стряпне толк понимает! Паруса знает хорошо, тут уж мне поверь. А здесь ей всё одно теперь крышка: ты вот уедешь, а её за самомалейшую провинность сожгут, и даже я ничего не смогу. Народишко вконец одичал, ему только повод дай… Так возьмёшь?
Робин задумался. Вот тебе и раз! Сначала Альманзур ему на шею какое-то (сразу и названия не подберёшь!) пугало вешает, а теперь и Хоган эту непонятную девицу… Или в самом деле взять? С одной стороны, женщина на судне – опять-таки примета не из лучших. А с другой – кто ему помешает сразу на Худе её выставить на все четыре стороны? Не альманзуровского же выкормыша брать, в самом деле! А тут ещё, гляди, и доброе дело сделаешь.
– Ладно, – решился он. – Зови сюда свою ведьму! Как хоть её зовут-то?
– Бетта.
– А она согласится?
– А то нет, – сплюнул Хоган, – Ей сейчас либо с тобой ехать, либо камень на шею да в воду. Она сама меня как ещё просила…

Кай столбом стоял на берегу, глядя, как «Медуза» после ловкого поворота, слегка накренившись на правый борт и ловя парусами ночной бриз, ходко двинулась в открытое море, навстречу восходящей золотой луне. Затем он меланхолично пожал плечами и двинулся следом – прямо в набегающий прибой. Холодные волны сомкнулись над его головой, всплыло несколько воздушных пузырей – и больше на грешной земле ничего не напоминало о его существовании. Случайно наблюдавший эту картину пьяный Минвар остановился, протёр глаза, но потом решив, что это всё ему померещилось, помотал головой и потащился обратно к кострам – туда, где слышались песни и раздавался оглушительный хохот.


Звено сорок третье

Неяркая синяя вспышка застала Робина врасплох. Ох уж эти боги, всегда являются в самый неожиданный момент! А если бы он был занят, допустим… э-э-э… Ну, мало ли чего может потребовать от человека физиология! Тогда как? Натягивай штаны, не успев закончить, что ли? С другой стороны, и обращения людей к богам также никакому графику не подчиняются. Тоже, скажем, должность у них не из спокойных, будь ты хоть трижды бог.
Синий цвет мог означать только одно: на сей раз к графу Айтерскому изволил снизойти Пах. Каждое божество имело персональные цвета свечения: Горгес, к примеру, тяготел к плотному и тяжёлому вишнёвому пламени, Ка предпочитал строгое белое сияние, а модница Гимния щеголяла элегантными жёлто-зелёными искрами на фоне сизой дымки.
Однако вместо Паха и на сей раз почему-то явилась Сепулия. Видимо, в небесах начинала складываться какая-то нехорошая традиция. Отчего-то пренебрегал Пах личным общением.
Ну что ж, простым смертным не пристало судить о поступках небожителей, поэтому граф вежливо поклонился и с почтением осведомился, чем обязан столь приятному посещению.
Сказать по правде, очень даже насторожило его это самое посещение: не часто, ох, не часто кто-либо из богов снисходил до беседы! Нет, конечно, по обращению или молитве – тогда да, но чтобы по своей инициативе – крайне редко.  Что-то таки понадобилось Паху от графа Айтера! Неужели тоже Радрадрабен?!
Сепулия огляделась и сморщила носик. Затем недовольно вздохнула и, эффектно покачивая бёдрами, прошлась по уваливающемуся под волнами полу каюты до двери и набросила на дужку крючок. Она заметно нервничала и явно находилась в некотором смущении, поэтому Робин поспешил прийти ей на помощь:
– Позволю себе предложить даме присесть. Э-э-э… Как себя чувствует могучий Пах?
– Кто? Ах да. Спасибо. Хорошо чувствует. Очень хорошо.
Сепулия уселась на предложенный стул и нахмурилась. Видно, новости, которые она должна была передать, были, как понял Робин, не из приятных – как бы она ни старалась это скрыть – и к тому же не для чужих ушей. Хорошо, что он только что услал Бетту мыть посуду, на некоторое время это её займёт.
Сепулия тем временем решительно взглянула ему в глаза, дёрнула уголком рта и вывалила:
– Вот что, граф Айтер… В общем, Пах – это я.
– Что?! – изумился огорошенный граф. Такого он не ожидал никак. – Что значит «я»?!
– То и значит! – отрубила Сепулия. – Я это! Пах собственной персоной. Да не гляди ты так, я понимаю, что непривычно… Знаешь ли, уж как мне самому-то непривычно, небось побольше твоего! Кстати, – спохватилась она, – никому об этом разговоре ни полслова! Узнаю – испепелю!
– А… А как… То есть – никому, понятное дело, – промямлил ошеломлённый Робин. – А Бетта как же? – невпопад спросил он. – Вдруг услышит?
– Не услышит, – зло усмехнулась Сепулия, обнажив на миг ровные острые зубки. – Ну как, граф, пришёл в себя? Опомнился? Тогда слушай дальше.
– Угу, – кивнул Робин.
– Почему я в таком виде – про то тебе знать незачем. Скажем, неудачный эксперимент. И чтобы вернуть мой прежний облик, мне нужен Радрадрабен… Не спорь с богом! – маленький пальчик с остро заточенным ноготком предупреждающе покачался перед носом у Робина, хотя тот спорить и не пытался. – Добыть Радрадрабен может только Айтер, то есть ты. Ну, или твой наследник. Другому он в руки не дастся. Так заговорен. Ситуация понятна?
– Но ты же бог, – осторожно подбирая слова, начал Робин. –  Бог Пах, сама говоришь. В таком случае зачем тебе-то Радрадрабен? Тебе же стоит только слово сказать…
– Вот я в своё время и сказал, – взорвался Пах. – Эх! Выпивши был крепко – да не смотри ты так, думаешь, боги не пьют? Ещё как! – на лице его появилось было мечтательное выражение, но бог тут же спохватился. – А божественное слово отменить не может никто, даже сам сказавший, – заключил он. –  Вот я и застрял в этом бабьем облике, будь он неладен!
– А как же тогда Радрадрабен? Он что, сможет отменить? Этот ржавый гвоздик?
– Да нет же! Я же сказал – никто и ничто. А что касается гвоздик там или не гвоздик… Да ты хоть знаешь, что это вообще такое?
– Откуда ж мне знать?!
– То-то же. Так вот, Радрадрабен – это наконечник копья бога, Которого Нет!
– Ух ты!.. То-то я смотрю, все наперебой за ним гоняются!
– Кто это «все»? – насторожился Пах.
– Ну, во-первых я, конечно. Потом некие Гофларех с Арудоном. Возможно, Суз. И ещё один, Альманзур Сверхмогучий – так, вроде бы, его величают.
– И всё?
– А этого мало?
– Фу, я уж думал… Это всё мелочь, не стоит внимания.
– Мелочь? Ну, не знаю, кому как... Кстати, в прошлый раз Радрадрабен был в руках у Цудуляра Мерзкого – за прозвище, правда, не ручаюсь. Цудуляр что, тоже мелочь? Кстати, он утверждал, что он-то и есть бог, Которого Нет!
– Ерунда. Хвастунишка твой Цудуляр. Забудь. Это просто сторожевой пёс при Радрадрабене, и рук никаких у него нет. Так что “был в руках” – это ты загнул. Так что сам воспользоваться Радрадрабеном он никогда не сможет.
– Как же, не сможет… Руки-то у него были! Он же в меня превращался, я сам видел!
– Обычная иллюзия. Добротно наведённая, с хорошими эффектами… Легче лёгкого. Учти, развоплощённый может внушать представление о мире, но над самим миром он не властен! Впрочем, на этом спотыкались и не такие, как ты. Так что просто считай, что ничего подобного не было.
– Вот, значит, как… Понятно. Да, кстати, а чего ж этот Радрадрабен маленький такой?
– Так хозяин копья тоже невелик был.
– Был? Значит, он помер? Так что, боги разве не бессмертны?!
– Не пори чушь! Смертных богов не бывает.
– А тогда куда он делся, если...
– А вот этого никто не знает! – внезапно раздражаясь, перебил Пах. – И не твоё это дело, ничтожный! Ты мне Радрадрабен достань!
– Да зачем?!
– Затем! Только им можно убить бога, понял?
– Понял, – сказал Робин, который ничего не понял. Он прекрасно помнил, как Бека Истребителем снёс голову Шараху, но тогда получалось, что либо Шарах не настоящий бог, либо Пах крепко ошибается насчёт уникальной смертоносности Радрадрабена.
– Понял, – повторил он. – А кого убивать?
– Меня.
– Тебя?! А тебе-то это зачем?!
– Только смерть может избавить бессмертного от телесного облика.
– Ага, ты хочешь стать, как Цудуляр! – догадался Робин.
– Нет. Я стану прежним.
– А Радрадрабен?
– Что Радрадрабен? Ничего с ним не станется, через триста лет будет как новый.
Робин осторожно помолчал.
– Не пойдёт, – наконец сказал он. – Через триста лет он мне без надобности. Он мне сейчас нужен. Я его у Гофлареха на дочь обменяю.
– Что?! – вспыхнул Пах (вспыхнул в буквальном смысле: по каюте даже прокатилась волна жара). – Ты что это о себе возомнил, персть земная?! Богу перечить?! Да я тебя…
– И останешься без Радрадрабена! – быстро сказал Робин. – А наследников у меня нет, учти!
– Ах, вот как?! Ладно, устроим тебе наследника, вот прямо сейчас и устроим! Воспользуемся хотя бы той же Беттой – в конце концов, я и подождать могу!.. А ты, учти, Радрадрабен в любом случае не получишь!
– Погоди! – в отчаянии воскликнул Робин. – Мы же, в сущности, добиваемся одного и того же! Ты лучше помоги со свадьбой. Попроси Гофлареха, а? Тебе-то он и без Радрадрабена не откажет. А мне тогда всё равно. Можешь делать с ним что хочешь, я тебе его своими руками принесу и ещё спасибо скажу, – пообещал он.
– А! – довольно ухмыльнулся Пах. – Страшно стало? То-то… А придумал неплохо, – неожиданно заключил он. – Так и быть, бери свою девицу, дуй прямиком в Долину, а там и в Зиндан за Радрадрабеном. Этак, пожалуй, быстрей всего будет.
– Ну конечно! – облегчённо подтвердил Робин.
– По рукам! – воскликнул Пах, и рыцарь Робин Шер Айтер, радостно улыбаясь, скрепил договор с богом крепким мужским рукопожатием. Хотя с противоположной стороны оно было явно женским.


Звено сорок четвёртое

– В общем, не совсем они неправы, – признала Бетта. – Только я не виновата, честное слово!
– Да верю я, – махнул рукой Робин. – Дикий народ, бескультурье, что с них взять. От тебя же это не зависело, как корабль в море съедет!
– Вообще-то, зависело…
– Как так зависело?! Ты что, в самом деле ведьма?!
– Да нет! Это у нас в роду проклятие такое по женской линии. Некоторые мои слова сбываются. Скажешь что-нибудь, а потом чувствуешь: вот оно! Пошл;! И рано или поздно, а всё сбудется, как сказано было.
– Что пошл;? Куда пошл;?
– Ну, не знаю, как сказать. Совпадение, сбывание, что ли… А только всё сбывается, до последнего слова.
– Хватит заливать! Я в детские сказочки не верю.
– Заливать… – обиделась Бетта. – Я, между прочим, могла бы вообще тебе ничего об этом не говорить, мне бы даже спокойней было.
Робин задумался. Действительно, врать ей вроде бы невыгодно: получалось в таком случае, что девчонка сама на себя наговаривает – а зачем, спрашивается? С другой стороны, кому-кому, а уж ему-то было известно, что самые различные виды и проявления магии реально существуют, а кое-кем даже вовсю используются. Бывает всякое, бывает, и не верится, да жизнь-то по-своему повернуть может… То-то и Хоган уж больно старался сбыть ему кухарку! Почему бы это? А? Может, тоже опасался чего-то? Подозрительно...
– Постой! – спохватился он. – Так ты, выходит, сказала что-то такое про «Медузу»?
– Да ничего “такого”! Просто за день перед спуском стала я народ на обед звать, а Хоган кричит, дескать, подожди, нельзя бросить никак, ответственный момент, работа прежде всего, и нечего соваться под руку со своим обедом, а мне обидно стало, я и сказала что-то вроде «пусть хоть треснет ваша работа, у меня каша остывает, я разогревать не буду!» Кто ж знал, что именно эти слова главными окажутся?
– Треснет?! Так что, мы теперь в любой момент ко дну пойти можем?!
– Ой, нет, что ты! Пока я тут, ничего не случится! На меня-то оно не действует. Не бойся, мы уже ведь вон сколько проплыли, и хоть бы что.
Действительно, «Медуза» уже подходила к Худу, и если б ночью неожиданно не ослаб ветер, то они бы, даже несмотря на встречное течение, давным-давно уже бросили бы якорь в Худской гавани. Теперь же, ловя ленивые перемещения воздуха провисшими парусами, яхта продвигалась вперёд медленно – но всё же продвигалась.
– Ладно, – вздохнул граф. – Будем надеяться, что до земли мы как-нибудь доберёмся. Только ты, пожалуйста, следи за своим язычком. Очень тебя прошу. А то ляпнешь ещё что-нибудь такое, что потом всю жизнь расхлёбывать!
– Буду следить, – пообещала Бетта. – И к тому же, не всё же у меня сбывается, наоборот, это редко очень. Я, в случае чего, скажу…
– Нет уж, – возразил Робин. – Ты лучше просто помолчи.
– Да не бойся ты! Я буду говорить про самое лучшее, что только может быть! Например, чтобы денег тебе побольше или жену-красавицу…
– Стой! – заорал Робин. – Про жену ни слова!.. Это уж я как-нибудь сам! – отрубил он. Не то чтоб очень уж верил граф её словам, нет – но кто его знает, вдруг да и случится из-за этого какая-нибудь закавыка. Конечно, против Паховой божественной воли никакое «сбывание» не устоит, да только и лишних хлопот на пути графу совершенно не нужно. Хватит уже приключений!
– Так что давай лучше про погоду, – миролюбиво закончил он. – А то напророчишь мне поединок с каким-нибудь чудовищем или там землетрясение. Мы вот пристаём, а на берегу, откуда ни возьмись, орда карликов…
Бетта улыбнулась:
– У такого славного рыцаря любой поединок должен окончится побе… – тут глаза её округлились, и предсказательница зажала себе рот. – Ой, что это я говорю! Не надо никакого поединка!
– Что такое?! – насторожился граф. – Что это с тобой?
– Ничего, – убитым голосом ответила ведьмочка. – А только, боюсь, поединка теперь тебе не избежать. Но ты победишь! – тут же добавила она, видя, как перекосило лицо Робина.
– Вот что, – ледяным тоном заявил граф. – Ты грамотная? Писать умеешь? Только, ради всех богов, ничего не говори, просто кивни, и всё.
Бетта кивнула.
– Так вот, – продолжал он. – Отныне всё, что тебе захочется сказать, будешь писать. Или там знаками показывать. И упаси тебя боги раскрывать рот! Понятно?!
Бетта кивнула ещё раз.
– Я надеюсь, то, что ты напишешь, не обязано сбываться? – спросил Робин. – Иначе я и не знаю, что с тобой делать!


Звено сорок пятое

Остров Худ покоился в ласковых ладонях моря, как любимый и балованный ребёнок лежит на руках у заботливой няньки.  Остров Худ подставлял гористую спину тёплым ветрам, проносящимся над ним в лазурной высоте среди облаков. Остров Худ пребывал в полной гармонии с окружающим его мирозданием. Набирающее силу весеннее солнце сушило лужи недавнего дождя и бликами солнечных зайчиков отражалось на потолке таверны, куда Робин зашёл в полной уверенности, что здесь ждёт его Бека. Хотя Альманзур в своё время и намекнул, что память о произошедшем все остальные (кроме, конечно, Робина), скорее всего, не сохранят – для такого следует быть волшебником, и далеко не из последних! – Робин в глубине души надеялся, что на Беку и тем более Глендавейн это не распространяется. Ну как можно забыть битву с Арудоном у моста через Бездну или гномьи подземелья?! Кстати, горные-то тролли опять, поди, измельчали… Но, как бы там ни было, на этот раз ввязываться в конфликт между гномами и подданными Тартака Велемогучего граф не собирался.
Беки в таверне не было. Здоровенный детина был, и громоподобный грохот пивных кружек был, и даже разговор о единорогах был тоже – а Беки не было. Это так поразило Робина, что он тут же, не сходя с места, залпом опорожнил большой кубок красного худского. Вино тёплой волной плеснуло в желудок, слегка зазвенело в ушах, но Бека от этого не появился, как граф ни крутил головой и как ни вглядывался в весёлых посетителей данного злачного заведения.
Дело принимало скверный оборот. Где-то что-то, видимо, нарушилось, и события начинали располагаться совершенно непредсказуемым образом. И началось, видимо, всё с того, что карлики напали не на замок барона Клейхая, а на замок рыцаря Те. Ну, с этим-то ладно, так ему и надо, Те, но вот потом-то как бы не пошло наперекосяк! Робин даже обиделся немного на Паха: что это за бог такой, нет бы проследить, чтобы всё было гладко – сам же в этом заинтересован! – так нет же, сидит на своих небесах да нектар с амброзией попивает, а до других и дела нет!
Делать было нечего, пришлось Робину сесть за столик и заказать графинчик вина. Он справедливо рассудил, что немного подождать (а граф всё-таки надеялся, что Бека вот-вот появится) можно и здесь, не таскаться же ради поисков по улицам. Тем более укрепила его в этой мысли большая породистая муха – скорее всего, именно та, которую они с Бекой так лихо должны увеличить до совершенно неприличных размеров. Муха на правах старой знакомой тут же уселась на столешницу и принялась смаковать тёмно-красную винную каплю, которую граф гостеприимно предоставил в её полное распоряжение. Так они и сидели почти полчаса, подобно добрым друзьям, которым слова не нужны и с которыми молчать так же удобно, как и говорить.
Однако, так ничего и не высидев и ощущая нарастающее раздражение, Робин поднялся, в сердцах прихлопнул мушиного друга и покинул таверну с чувством сильного неудовольствия. Конечно, встреча с Бекой не входила напрямую в их с Пахом уговор, но бог вполне мог бы и озаботиться этой, с его точки зрения, мелочью.
А ведь, если история стала развиваться совсем не так, как в прошлый раз, Глендавейн запросто может и не появиться на яхте! Что тогда делать? Где её искать? Граф гнал подобные мысли, но они вновь и вновь непроизвольно заползали в голову. Идти к оракулу и спрашивать, как быть? И получить очередной бредовый ответ, который можно толковать, как угодно? Или обратиться к Паху? Но вряд ли тому нравится столь часто появляться в женском облике… Как бы не осерчало строптивое божество!
Что ж, раз Беки не было, приходилось надеяться, что хоть Глендавейн клюнет на наживку из одинокой яхты, покидающей Худ. В прошлый же раз она воспользовалась предоставившейся возможностью! Робин был намерен следующим утром – да что там, нынче же вечером! – выйти в море. А там – как уж Пах поможет.
Правда, дело осложнялось наличием Бетты, но о том, чтобы остаться одному, даже речи быть не могло: граф помнил, как ловко она управлялась с разными там вантами и шкотами. Да и как бы не потонуть без неё, в самом-то деле!
«Медуза» стояла у пирса в самом дальнем углу гавани, покачиваясь на волнах и выписывая концом высокой мачты замысловатые петли и восьмёрки. Собственно, даже пирсом нельзя было назвать этот причал, представлявший собою простой деревянный настил на сваях, к которому обычно швартовались небольшие рыбацкие баркасы. Бетта не теряла времени даром: на леерах сохло бельё, а из крохотного камбуза поднималась тоненькая струйка дыма.
Робин с тоской смотрел на море. Волны с характерным глухим шорохом неутомимо катали взад-вперёд серую гальку. Прибой набрасывался на берег с обречённостью одержимого, рассыпаясь в камнях, чтобы снова и снова подниматься в очередную бессмысленную атаку. Пена от умирающих волн убегала обратно в море вслед за отступающими остатками водяной армии. Акватория порта была пустынна, ни одного паруса не показывалось и на далёком горизонте: начинался сезон стрижки овец, и все суда, мало-мальски пригодные для перевозки шерсти, убыли за заработком.
Граф поднял плоский, обкатанный морем голыш и в сердцах запустил его в волну. Настроение, казалось, было испорчено навсегда.
Камень, два раза подпрыгнув, забурился в воду, пустив несколько мелких пузырей. Вот так же, подумалось Робину, и человеческая жизнь: сколько ни прыгай, всё равно рано или поздно пойдёшь ко дну!..
Пузырей на месте гибели камня, однако, становилось всё больше, и граф с интересом уставился на это явление. Вдруг в глубине мелькнула чёрная тень, вода взвихрилась, и очам изумлённого графа Айтера предстал отфыркивающийся Кай. Высунув голову на поверхность, он первым делом огляделся и, заметив Робина, отвесил глубокий поклон, для чего ему пришлось вновь с головой скрыться  под водой. Робин готов был поклясться, что на губах голема мелькнула едва заметная, но от этого не менее ехидная улыбочка. Впрочем, когда тот разогнулся и стал выбираться на берег, лицо его уже приобрело своё обычное невозмутимое выражение. Он остановился невдалеке от «Медузы» и, стоя в луже натёкшей с него воды, занял пост то ли наблюдателя, то ли сторожа.
Хорошо, что вокруг никого нет, промелькнуло в голове у графа. Подобные гости из моря запросто могли заинтересовать береговую стражу, а на то, чтобы сидеть в кордегардии и давать показания тупоумным местным следователям – пусть и в качестве свидетеля – у Робина не было ни времени, ни желания.
Мысленно он признался себе, что ожидал чего-то подобного. Ну не мог Альманзур не предусмотреть такого случая, тем более, что Робин и не скрывал намерения отделаться от навязанного ему спутника. Что ж, пока голема нужно использовать, а потом, когда Радрадрабен будет в руках, с ним можно будет и разобраться. С Пахом-то схлестнуться Альманзур вряд ли решится!
– Эй ты, иди сюда! – крикнул он.
Кай приблизился.
– Вот что, – решил Робин. – Раз уж ты здесь, то давай-ка быстренько высохни – надеюсь, на это у тебя волшебства хватит – и марш на «Медузу». Там на камбузе найдёшь девицу. Зовут Бетта. Будешь у неё помощником. Понял?
Кай тонко улыбнулся и с достоинством кивнул. Тут же от него пошёл пар, как от кипящего котла (Робин опасливо оглянулся, нет ли кого поблизости, но нет, никого по-прежнему не было), а одежда зашипела, словно под раскалённым утюгом.
Граф легко взбежал по сходням на палубу.
– Отходим! – скомандовал он Каю и выглянувшей из люка Бетте. – Курс – открытое море. Если на борту появится неизвестная девушка, не удивляться, а немедленно сообщить мне.
– Ты, наверное, великий волшебник, если узнал, что я здесь! – услышал он сзади голос, который узнал бы из тысячи.
Робин рывком повернулся:
– Глендавейн!!!
У волшебницы округлились глаза:
– Ты знаешь даже моё имя? – но тут же, спохватившись, она изящно присела и продолжала:
– Да, я Глендавейн, известная также как Гризония, дочь Гофлареха Ужасного, о неизвестный маг. Я огорчена, что вынужденно обеспокоила тебя своим присутствием, и прошу оказать мне услугу – предоставить возможность покинуть остров на твоём корабле.
– Что?! – оторопел Робин. – Вейни, это же я! Ты что… ничего не помнишь?!
– О чём я должна помнить, милорд? – в свою очередь удивилась та.
– Ну… Обо всём, – неопределённо сказал он. – Помнишь Беку? Этого, как его… Шпокара? Цудуляра, наконец?
– Эти достойные маги мне неизвестны.
– Да не маги они! То есть, Цудуляр-то как раз маг… А, ладно, не в нём дело! Так ты, выходит, действительно ничего не помнишь! Ну, ничего, я тебе сейчас всё объясню!..
– Я с удовольствием послушаю, но сейчас, если можно, давай не мешкая отплывём. Я должна предупредить, что меня преследует одна неприятная личность…
– Это Арудон-то? Как же, знаем такого!
– Ты умеешь читать мысли или тебе ведомы судьбы?! Это великое волшебство!
– Да нет тут никакого волшебства! И вообще, я не волшебник, это просто стечение обстоятельств такое. А в море нам как раз нельзя. Ты знаешь, какая буря сейчас должна начаться?!
– Тебе открыто будущее?!
– Именно так, – согласился Робин. – Поэтому, уверяю тебя, самое лучшее сейчас – это отсидеться на суше.
– Но ты же сам только что собирался выйти в море!
– Только для того, чтобы найти тебя!
– Я верю тебе, – после недолгого размышления сказала Глендавейн. – Мы сделаем так, как ты советуешь, о так и не представившийся маг.
– Что ж, я могу и представиться, – с горечью сказал Робин. – Граф Робин Шер Айтер. Только я не маг, а простой рыцарь. Так ты совсем-совсем ничего не помнишь?
Глендавейн вопросительно подняла бровь.
– Ладно, – сдался он. – Тогда слушай. Эта история началась с того, что мне срочно понадобилось найти Радрадрабен…


Звено сорок шестое

…и таким образом, вот мы и встретились, – закончил Робин. Граф рассказал всё без утайки, единственное, о чём он предпочёл благоразумно умолчать – это то, в каком теле сейчас обретается Пах.
Ни Глендавейн, ни Кай, ни Бетта в течение всего рассказа не проронили ни звука. Наконец юная волшебница задумчиво вздохнула.
– Очень уж всё это… неожиданно, – произнесла она. – Нет, рыцарь, я тебе, конечно, верю, но…
– Называй меня просто Робином, – попросил граф.
– Хорошо, буду называть так… Только вот что: я в самом деле собиралась замуж? Потому что, извини, конечно, но сейчас я ничего такого к тебе не чувствую.
– А я чувствую! – сказал Робин. – Конечно, я не настаиваю, я могу и подождать, пока ты тоже почувствуешь.
Глендавейн слегка порозовела:
– Учти, я тебе ничего не обещаю! Никаких планов насчёт замужества у меня нет, и ты это, пожалуйста, запомни… Жених.
– Я помню, – хмуро кивнул граф. – Что мне ещё остаётся.
– А что мы теперь будем делать? – продолжала волшебница. – В море нас, ты говоришь, поджидает Арудон. На острове оставаться я тоже не хочу. Он ещё подумает, что я его боюсь!
Робин пожал плечами.
И тут в дверь каюты громко постучали.
– Кто там ещё? – недовольно спросил Робин. – Заходи, открыто!
После всего сказанного и произошедшего явление нового действующего лица произвело на графа ошеломляющее впечатление: на пороге стоял Арудон.
– Правильно, ты меня не бойся, я не кусаюсь, – масляно улыбнулся он Глендавейн, игнорируя остальных. – Я так понимаю, мы с тобой умные люди и всегда сумеем договориться по-хорошему. А раз ты его больше не любишь…
– Ты что, подслушивал?! – вскинулась Глендавейн.
– Что значит “подслушивал”? Просто было невежливо перебивать столь увлекательный рассказ, – осклабился колдун. – Тем более, раз вы не озаботились даже мало-мальскими чарами против подслушивания, это свидетельствует… Нет, даже прямо намекает! Впрочем, неважно. Идём же со мной, моя дорогая Гризония, и весь мир будет лежать у наших ног!
– Пошёл вон, – коротко ответила волшебница и демонстративно отвернулась. Сердце Робина радостно ёкнуло, он ободряюще подмигнул девушке, а колдуну красноречиво указал на дверь.
Арудон скривился, но сдержал себя и продолжал:
– Должен заметить, далеко не всё в прозвучавшем из уст графа повествовании соответствует истине. Например, моя роль в нашей совместной экспедиции к Основанию Мира описана явно тенденциозно. Но я не в обиде! Просто не стоит верить кому попало, дорогая Гризония! Кое-кто может кое-что преувеличить, а некоторым зелёным молокососам к тому же присущ юношеский максимализм!
Граф вспыхнул от гнева и, ни слова не говоря, потянул из ножен меч – что было не слишком удобно в тесной каюте –  но его опередила Бетта:
– Ты глупец, Арудон, ошибочно именующий себя Умным – полуприкрыв глаза и покачиваясь на стуле, заговорила она. – И был глупцом, и будешь им всегда, а слово моё крепко, и свидетели ему люди и хумми, земля и вода, и воздух, и огонь, и живые, и неживые, и да будет так, и исполнится…
Бормотание ведьмочки становилось всё тише, и наконец она замолкла, беззвучно шевеля губами. Робин, несмотря на то, что категорически запретил ей раскрывать рот, на этот раз предпочёл промолчать. Он старательно освобождал Истребитель, который неизвестно по какой причине за что-то там зацепился и не желал покидать ножны.
Арудон же разозлился до того, что лысина его приобрела оттенок свежесваренной свёклы. Он заскрежетал зубами и угрожающе повернулся к отрешённо закатившей глаза Бетте. Физиономия его уродливо раздулась, и с побагровевшего носа коброй метнулась ядовито-красная молния. Однако никакого вреда никому молния не принесла, а бессильно потухла с таким звуком, словно зарвавшийся колдун от натуги испортил воздух. В воздухе почувствовался лёгкий запах тухлых яиц.
Арудон ошарашенно моргнул, скосил глаза на дымящийся нос и недоумённо поскрёб его ногтем.
– Это неучтиво! – назидательно подняв палец, обратился к нему Кай. – Невежливо так бесцеремонно вламываться в чужое владение и при этом вести себя столь предосудительно.
Едва не лопающийся от злости Арудон обернулся к нему и полоснул голема огненным взглядом. Тот  в свою очередь внимательно оглядел разъярённого мага и сокрушённо вздохнул.
Арудон выхватил из кармана какое-то стёклышко в аляпистой золотой оправе и уставился через него на Кая, на что Кай ответил широкой улыбкой и несколько раз утвердительно кивнул.
– Ты! – заревел Арудон, поворачиваясь к Робину. – Если ты думаешь, что тебя защитят эти презренные выходцы с Горы, то можешь не надеяться! Я скоро вернусь, и тогда посмотрим, кто кого! А ты, Гризония, не хочешь по-хорошему, захочешь по-плохому!
Оглушительный грохот, сопровождавший исчезновение колдуна, был слышен, наверно, по всему Худу. Однако удивительным образом никто от этого взрыва эмоций не пострадал. У Робина даже в ушах не зазвенело – видимо, Альманзур здорово-таки натаскал своего питомца в защитной магии. Только иллюминатор в каюте вылетел напрочь, словно под столом разорвался громадный перегонный куб, у которого заело выпускной клапан. Впрочем, в этом был и несомненный плюс: неприятный запах быстро выветрился.
С минуту все молчали.
– А что это за Гора такая? – невпопад спросил Робин. – Ну, Арудон ещё упоминул?
– Это место, где живут добрые волшебники, – с готовностью сообщил Кай. – Что-то наподобие Долины Ужасов, только наоборот.
Глендавейн пристально поглядела на него.
– Знаете, – наконец, сказала она. – Я, конечно, ничего против Горы не имею, но как-то не принято вашим и нашим находиться в одном обществе. Обычай есть обычай. Хотя, с другой стороны, обстоятельства…
– С другой стороны, ничего предосудительного в этом нет, – возразил Кай. – Кстати, у нас ещё и третья сторона есть: Бетта ведьма, к твоему сведению.
– Кроме того, нам помогают боги, – поспешил вставить Робин, которому такой оборот дела не понравился: вдруг Глендавейн возьмёт да откажется от такой кампании, и что тогда делать?! – Я про Паха говорю, – продолжал он. – А это и вовсе четвёртая сторона, да ещё какая! Так что, скорее всего, судьба нас собрала не зря.
– Да я ничего, – оправдываясь, слабо улыбнулась волшебница. – Только вы сами видели, в какую историю вы со мной можете влипнуть.
– Это не только твоя история, – воспротивился Робин. – У меня к Арудону тоже счётец имеется, ты не думай! Кстати, у кого какие предложения? Как нам теперь поступить? Бетта, ты только смотри у меня, ничего вслух!
– Выйти в море и драться, – решительно предложила Глендавейн. – Против нас двоих, – она глянула на Кая, – он ничего сделать не сможет! Мог бы, так уже бы сделал, я этого негодяя знаю!
– Там не только он, – возразил Робин. – Там, к твоему сведению, ещё нанятый им Кадаламус обретается, да ещё некто Бендик вертится поблизости. Хотя тот так, мелочь, но всё-таки.
– Вот как, значит, – нахмурилась волшебница. – А больше он никого не пригласил? Надо проверить!
Она взяла в руки стеклянный кувшин с водой, который заботливая Бетта всегда держала наполненным доверху, и провела над ним раскрытой ладонью. Вода порозовела и стала слабо мерцать, и вот в глубине кувшина постепенно стал виден неуклюжий золотой корабль, безвкусно расписанный диковинными цветами и животными – граф сразу узнал это судно. Против ожидания, корабль не парил в воздухе, а покачивался на спокойной поверхности моря. По палубе метался Арудон, то и дело вздымая руки к чистому пока ещё небу. Он то начинал оживлённо жестикулировать, то принимался загибать пальцы – точь-в-точь Шпокар в разговоре с Бендиком! – и Робин почти наяву слышал: “быков-трёхлеток… и петухов…”.
– Вроде больше никого, – заметила волшебница, напряжённо вглядываясь в воду. – Точно, никого, я бы заметила. Впрочем, и одного Кадаламуса хватит. Это ж как-никак бог.
– Позволю себе кое-что предложить, – вмешался Кай. – Хорошо известно, что изменение облика доступно как злым, так и добрым магам, поскольку само по себе не влечёт ни вреда, ни пользы.
– И что?
– Ничего. Только, когда прибудет Кадаламус, пусть он обнаружит на этом месте не корабль Арудона, а «Медузу». И пока они будут между собой разбираться, настоящая «Медуза» успеет покинуть остров и удалиться, никому не причинив ни малейшего беспокойства. Главное, чтобы подвергающийся воздействию не почувствовал налагаемых чар.
– Не почувствует! – загорелась Глендавейн. – Мы уж постараемся. Мы так постараемся!..
– И Арудон сам нарвётся на собственную пакость! – сообразил Робин. – Очень неплохо! Эй, Бетта, пожелай-ка нам удачи!
– Всё получится так, как должно получиться, – откликнулась юная ведьмочка. – И удача будет с теми, кто её заслуживает!
Очень двусмысленно это прозвучало, но Робин махнул рукой: пусть так, хорошо ещё, что чего лишнего не прибавила.
Волшебники принялись за дело соединёнными усилиями, и скоро в глубине кувшина произошли радикальные изменения: арудоновский дредноут превратился в шедшую под всеми парусами «Медузу», у штурвала которой стоял самодовольно улыбающийся Робин. Свободной рукой граф Айтер при этом обнимал за плечи гордую дочь Гофлареха – волшебница только фыркнула, глядя на эту сцену, но возражать не стала. Бетта, со своей стороны, вызвала над Худом такой густой и плотный туман, что даже Кай уважительно покачал головой, а восхищённая Глендавейн тут же принялась заучивать длинный и цветистый наговор, который Бетта терпеливо повторяла ей раз за разом. Это не помешало маленькой команде отдать швартовы, споро поставить парус и потихоньку выйти из бухты в открытое море. Граф правил вслепую: он знал, что поблизости нет ни рифов, ни мелей, так что разбить судно не боялся.


Звено сорок седьмое

На этот раз собирались у Мерлина Беспощадного, жившего на отшибе, поэтому гости прибывали с некоторым опозданием. Гофларех, явившийся одним из первых, нетерпеливо прохаживался вдоль колонн, из-под кустистых бровей бросая короткие раздражённые взгляды на суетящихся слуг и облетавших зал на двухместном помеле Ливара и Жуколова. Пылали камины. Было жарко: хозяин не жалел ни магии, ни дров. Гофларех, обливавшийся потом под плотной Мантией Величия, резким движением ушей создал микроскопический смерч, тут же принявшийся гонять вокруг него воздух наподобие опахала. Подобное мелкое колдовство со стороны гостя было вполне в рамках приличия, поскольку было направлено на самого колдовавшего.
Мантия была весьма действенной, но старой. Между лопатками красовалось тёмное пятно – след одной давней-предавней вечеринки, когда молодому тогда ещё Гофлареху маги-собутыльники на спор подсыпали в вино наисмертоноснейшего яду. Ну, яд-то, конечно, не подействовал – не таков был Гофларех и в те годы! – но чёрным потом его прошибло так, что мантия промокла насквозь, и с тех пор, как колдун ни бился, пятно лишь стало чуть менее заметным, но вовсе исчезать никак не хотело. Приходилось спускать на пятно капюшон, благо тот был не куцым, а с шикарной меховой опушкой.
Постепенно зал наполнялся народом. Прибыл Суз, эффектно возникнув над головами в элегантной вспышке белого пламени – и, по своему обыкновению, так и остался висеть в воздухе. Явился древний-предревний Пупус, прозвище которого все давным-давно забыли, более того – некоторые забыли и то, что такой маг вообще существует, и теперь украдкой спрашивали у соседей, кто это. Тут же была Моргана Неприкасаемая – одна из немногих в Долине волшебниц-женщин. От Морганы осторожный Гофларех предпочитал держаться подальше из-за её склочного нрава.
Прилетел верхом на крудле Магнус Кровавые Колени. И только Арудона Умного почему-то не было, а именно Арудон и был сегодня нужен Гофлареху. Ну и, конечно, Суз. Только эти маги Долины были в курсе происходивших событий, то есть, тьфу, тех, которые только должны произойти… Выбор, конечно, не самый лучший, но что делать. Не привлекать же к такому делу непричастных!
Ожидание затягивалось. Гофларех заметил, что Мерлин уже несколько раз поглядывал на стенные часы. Часы эти были гордостью хозяина замка: стрелки их были сделаны из берцовых костей мантикора – редкостной и свирепой твари, которую Мерлин, по его утверждению, одолел без всякой магии в чисто спортивном поединке.
Наконец, когда лимит всех и всяческих отсрочек был исчерпан, и распорядитель громким голосом пригласил всех к трапезе, появился Арудон. Но в каком виде! Он вывалился из внезапно открывшегося портала прямо над торжественно сервированным столом. Обугленная кожа с остатками одежды, противный запах палёной шерсти, расквашенный нос и рука на перевязи – такой грязной, что поморщился даже не отличающийся особой любовью к чистоте Суз. Если бы бог, Которого Нет, существовал, он был бы заинтригован – Арудон явно шёл по его стопам: от колдуна осталась едва ли половина прежнего Арудона.
– Спасите! Помираю! – как-то несолидно пискнул он и, потеряв сознание, сполз со стола и грохнулся прямо под ноги оторопевших гостей.
Начался переполох. Если маг Долины просит помощи – это настолько серьёзно, что… В общем, достаточно серьёзно! Тут же посыпались заклинания. Прежде всего, конечно, под потолком вспухла Сфера Истории: перед тем, как начинать восстановительные процедуры, любой уважающий себя врачеватель обязан выяснить, что именно послужило причиной травмы. Порхающий вокруг Сферы Суз энергично загребал руками и горстями швырял в неё дополнительную магическую энергию, время от времени помогая себе различными заклинаниями (Гофларех и сам не удержался, добавил парочку своих).
Перед глазами присутствующих, слегка искривленное Сферой, возникло пустынное море с одиноким арудоновским кораблём в центре. Маги с интересом следили за разворачивающимися событиями, и вскоре всё собрание разразилось громовым хохотом. Арудон Умный, что называется, наступил на собственные грабли! Искажающее заклятие было напущено умело: прекрасно было видно, как возникший из туч Кадаламус огляделся и не мешкая приложил ничего не подозревающего колдуна своей фирменной молнией – качественно приложил, крепко. По-божественному. И как Арудон, бросив тонущий корабль, в панике транспортировался прямо в Долину. Гофларех удивлённо поднял брови: удивительно, что сумел, тем более в столь жалком состоянии. Не ожидал он такой прыти от Арудона, ох, не ожидал, видимо, не так тот прост, как прикидывается…
Также стало ясно, что дело не обошлось без чуждой Долине магии. Гофларех со смешанным чувством тревоги и гордости лицезрел, что причиной случившемуся была его собственная беглая дочь – и правильно, пусть каждый знает, как связываться с кланом Гофларехов! Настораживало только, что действовала она в паре с магом явно положительной школы. Ну да, впрочем, девица она разумная, надо надеяться, ничего лишнего себе не позволит… Но каков подлец Арудон! Богов-то в личные отношения зачем вмешивать?! Ладно, это ему ещё припомнится, а сейчас обстоятельства таковы, что приходится временно поступить вопреки личным побуждениям.
Отсмеявшись, колдуны принялись за дело. Конечно, одно дело – исцелять после атаки магической, и совсем иное – после божественной. Но совокупная мощь магов Долины Ужасов – аргумент, с которым вынуждены считаться даже боги.
Арудон покрылся новой кожей. Причём в три слоя – одновременно сработали Суз, Мерлин и Дургал. Пришлось лишние слои сдирать. Потом откуда-то возникла лишняя пара ушей – это смотрелось настолько комично, что развеселившаяся Моргана предложила так и оставить. Кто-то, не разобравшись, вырастил на обгоревшей лысине густую шевелюру – ладно, тоже пока оставили, в случае чего потом вылезет сама.
Вправили грыжу. Прочистили мозги. Самые опытные, и Гофларех в том числе, работали с главными внутренними органами. По счастью, они-то как раз особо не пострадали, достаточно было мелкого ремонта. Гофларех, не удержавшись, втихаря подложил Арудону свинью: ослабил желудок – не так, чтобы очень заметно, но зато в будущем владельцу время от времени должны были быть гарантированы несколько неприятных минут.
Правую ногу пришлось отнять. Тут уж ничего не попишешь, у любой магии есть пределы: кончиком молнии зацепило колено, и хорошо ещё, что только колено, а не выше. Новую ногу Арудону придётся растить целый год, а до этого, что ж делать, будет прыгать на костылях. Пусть радуется, что вообще жив остался!
Наконец маги остановились. Основное было сделано, всё остальное Арудон докончит сам. И так он уже задолжал присутствующим столько, что просто так за один раз не отработать. И это хорошо: пусть-ка посидит на долговом на крючке, пусть!
Арудон вздохнул и открыл глаза. Потом сел.
– Я вот тут лежал и размышлял о смысле жизни, – с явной обидой на эту самую жизнь провозгласил он, прислушиваясь к проистекающим в организме процессам. – Всё так по-идиотски! Ведь это ж сколько золота потонуло! А артефакты?! Великие боги! Мерлин, дружище, где у тебя тут уборная?
Он сорвался с места и, подхватив чей-то валяющийся посох, заковылял прочь, сопровождаемый новым взрывом хохота.
– Прошу прощения у уважаемого собрания, – возвысил голос довольный Гофларех, – но вы сами видите, что в таком состоянии Арудона Умного оставлять одного негуманно. Ему необходимо наблюдение и полный покой, поэтому некоторое время Арудон будет находиться под надзором у меня в замке. Поэтому сейчас я с глубочайшим сожалением покидаю этот гостеприимный дом. Суз, ты тоже будешь мне нужен. Твоя помощь может оказаться неоценимой. Договорились?
Собрание магов недоумённо переглянулось при упоминании о гуманности, а польщённый Суз кивнул, тем более, что Гофларех незаметно для других заговорщицки подмигнул ему. Суз, старый лис, любую интригу чуял издалека, а Гофларех, он был уверен, задумал нечто совершенно неординарное.
Суз не ошибся.
Когда они прибыли в Обитель Мудрого и с комфортом расположились за столом, ничуть не уступающим по сервировке только что оставленному, Гофларех тщательно сотворил заклятие, препятствующее подглядыванию и подслушиванию. Он прекрасно знал любопытство магов Долины и понимал, что отсутствие подобных мер предосторожности равнозначно демонстративному публичному выступлению. Более того, он попросил и Суза, и Арудона испытать качество наложенных им чар, что последние и проделали с явной заинтересованностью. Результат, к удовольствию Гофлареха, оказался именно таким, на который он рассчитывал.
– Ну, не тяни! – первым не выдержал Арудон. – В чём дело? А то у меня, знаешь ли, свои заботы, мне ногу в порядок приводить надо!
Гофларех презрительно усмехнулся.
– Я надеюсь, что все здесь присутствующие достаточно опытные маги и сохранили представление о событиях, которые могут вскоре произойти? Я имею в виду судьбу Радрадрабена.
– Сохранили, – проронил Суз, подозрительно взглянув на Гофлареха. Арудон тоже энергично кивнул.
– Так вот, – продолжал Гофларех. – Мне лично такой вариант развития событий совершенно не нравится. Кстати, коллеги, как вы относитесь к идее триумвирата?
– Триу… Чего? – спросил Арудон. – Это что ещё такое?
– Мировое господство, – отчеканил Гофларех. – В одиночку никому из нас Радрадрабен не добыть, я уже пытался. Цудуляр очень силён. А вот если взяться втроём, это может получиться. Должно получиться.
– А как мы втроём будем править миром? – тут же заинтересовался Арудон. – Мне, допустим, нравится одно, а тебе – другое, как тогда быть?
– Можно поделить мир на три части, – предложил Суз. – Можно править по очереди: день ты, день я, день Гофларех. Можно принимать решения большинством. В конце концов, это несущественно.
– Так-так-так… А как мы будем именоваться? Нам нужны будут солидные титулы! Предлагаю…
– Как я понял из обсуждения, сама идея возражений не вызывает, – саркастически прервал Гофларех. – Все второстепенные вопросы мы решим в рабочем порядке, а пока – не лучше ли сосредоточиться на главном? Главное же сейчас вот что: у нас имеются конкуренты. Как вы понимаете, на подготовку операции по захвату Радрадрабена нам потребуется время – пусть небольшое, но потребуется. И нельзя допустить, чтобы нас опередили!
– Это Альманзур-то конкурент? – не выдержал Суз. – Не спорю, противник достойный, но ведь он пока сидит в своём Сырте, не выказывая особого желания что-либо делать – ну и пусть себе сидит! А это его немощное создание… Несерьёзно, Гоф.
– Не забывай, с ними моя дочь, – мрачно уронил Гофларех, решивший не обращать внимания на фамильярности. – И самое неприятное, что за этим мальчишкой-графом стоит Пах. А это уже серьёзно.
– А мы тогда не сами, – загорелся Арудон. – Кадаламус мне остался кое-что должен. Пусть шарахнет по ним как следует!..
– Повторяю: там моя дочь, – зарычал Гофларех. – Так что никаких “шарахнет”! А если тебе от Кадаламуса мало досталось, могу добавить!..
– Что? Что ты сказал?!
– Что слышал!
– Стоп! – примиряюще поднял руки Суз. – Мы лучше вот что сделаем. Руха пошлём. Пусть затащит их в город бога, Которого Нет. Оттуда они не выберутся никогда.
– Вот именно – никогда. Поэтому этот вариант тоже отпадает! Да и зачем?
– А затем, что туда за ними никто не полезет. Побоятся.
– Я же сказал – этот вариант отпадает.
– Не отпадает. Гризонию твою я оттуда вытащу – после, когда будет нужно. Я знаю способ.
Гофларех испытующе посмотрел на Суза. А что, вполне может быть, что тот и нашёл какую-то лазейку, с него станется. Не будет Суз врать, он же понимает, что такого-то Гофларех не простит никогда!
– Я знаю способ, – повторил Суз. – Помнишь вино, которым я тебя угощал? Так вот, виноградник и погреба у меня как раз в том городе. Очень удобно, между прочим.
– Очень неумно! – окрысился Гофларех, всегда с неудовольствием вспоминавший последствия того угощения. – И кстати, графчика этого тоже придётся вытаскивать, ты в курсе? Нам без него Радрадрабена не видать, как своих ушей. Скажи, Арудон, ты же сам слышал!
– А откуда ты знаешь, что я слышал? – насторожился тот. – Ты что, тоже подслушивал?
– Неважно – отмахнулся Гофларех. – Знаю, и всё! Поэтому надо будет оттуда двоих вытаскивать!
– Ну и вытащу, – высокомерно процедил Суз. – Подумаешь, трудности какие!


Звено сорок восьмое

Рухи обитали на задворках Долины Ужасов, в неприступных скалах, и были настолько осторожны, что почти никогда не тревожили волшебников своим появлением. Магия на них почему-то не действовала – то есть не действовала на взрослых особей, птенцы и яйца такой защиты не имели. Поэтому существование магов и рухов находилось в состоянии необъявленного перемирия, поскольку любое столкновение привело бы к неприятным последствиям для обеих сторон. Более того, и маги, и рухи иногда прибегали к взаимным услугам, хотя такие случаи бывали нечасты.
Рухи были почти что птицы. Вот именно, что почти: тело и крылья их, как и положено, покрывали жёсткие длинные перья, загнутые клювы свидетельствовали о хищных наклонностях, но вместо честных птичьих лап эти создания имели нечто вроде обезьяньих конечностей, которых насчитывалось целых шесть. Голов, кстати, было две – именно этот избыток, возможно, и был причиной некоей разумности рухов. Нрав они имели скрытный, расцветку непритязательную, серо-коричневую, наподобие простых воробьёв, но были громадны и могучи. Питались они, скорее всего, белыми медведями.
Была, впрочем, у этих птиц неодолимая слабость к блестящим цветным камням, что делало их похожими на обычных сорок. Причём рухи прекрасно разбирались в драгоценностях, так что подсунуть им, скажем, цветное стекло вместо рубина или сапфира было невозможно. Тот, кто позволял себе расплатиться за оказанную услугу фальшивкой, рано или поздно обнаруживал свой замок донельзя загаженным едким помётом – и такое повторялось до тех пор, пока виновный не отдавал честно заработанную плату. Сами же рухи не обманывали никогда.
Ничего не поделаешь – Гофлареху, Сузу и Арудону пришлось раскошелиться. Некоторое количество самоцветов в виде задатка перекочевало в одно из неведомых гнёзд, а гигантская серая птица, сделав круг, бесследно сгинула в кромешной ночи, опустившейся на Долину.
– А он справится? – с сомнением спросил Арудон. – Может, лучше всё-таки было привлечь Кадаламуса?
Гофларех не ответил. Он молча хмурился, покусывая кончик бороды. Всё, что мог, он уже сделал: задача руху была растолкована самым тщательным образом, предупреждение о бережном отношении к людям повторено не менее десяти раз, но всё, чего добился старый колдун, это того, что цена задания только возросла – пришлось добавить огромный голубой бриллиант, который Гофларех считал гордостью своей коллекции…

Огромная птица, крепко ухватив яхту за конец мачты, с ужасной скоростью неслась куда-то вдаль, не обращая никакого внимания ни на заклинания Кая, ни на причитания перепуганной ведьмочки. Она всё набирала высоту, и скоро, пробив облака, уже мчалась между причудливо громоздящимися воздушными горами. Здесь, над облаками, ещё витали последние лучи садящегося солнца, а внизу мир был уже во власти сумерек.
Робин, попытавшийся было добраться до салинга и рубануть по лапам чудовища Истребителем, вынужден был отказаться от этого намерения: ветер от движения был такой, что ни о каком лазании не могло быть и речи. Какое там, удержаться бы на палубе! Даже дышать приходилось, отворачиваясь в сторону и прикрывая лицо. Кораблик, взрывая облака, протестующе скрипел и вздрагивал. Положение становилось критическим.
– Глендавейн, врежь ему! – прокричал он сквозь мчащийся воздух, больше напоминавший плотную вату.
– Бесполезно! – отозвалась волшебница. – Рухи магии не боятся.
– Кто? Какие ещё руки?
– Да не руки, а рухи! Это птицы такие! У нас в Долине живут. Я таких уже один раз видела…
– И как с ними бороться?
– Никак!
Граф с отчаянием взглянул было на Кая, но тот, пожав плечами, также отрицательно покачал головой.
Тут Робин сообразил, что даже если чудовище их и отпустит, это не приведёт ни к чему хорошему. Оставалось надеяться только на помощь свыше. Граф в отчаянии поднял лицо к небу – впрочем, «поднял» было не совсем верно: небо расстилалось вокруг, практически везде, и было неясно, в каком именно направлении следовало повернуться при обращении к небожителям. Это вызывало дополнительное раздражение.
– Эй, Пах! Ты что, ничего не видишь, божья морда?! – вне себя завопил Робин.
Как бы в ответ одна из величественных облачных гор резко вспухла и заклубилась, внутри её словно затрепетало пламя бесчисленных свечей. Туча налилась ядовитым синим цветом, из неё высунулась исполинская рука и ухватила руха за хвост. Тот отчаянно затрепыхался и гнусно заорал, пытаясь дотянуться клювами до руки – не выпуская, однако, «Медузу» из цепких лап – но тут хвост не выдержал: пучок перьев остался в кулаке, а утратившая способность к управляемому полёту птица вместе с кораблём стала проваливаться сквозь плотные облака – вниз, вниз, туда, где сквозь редкие просветы угадывалась враждебно вспучившаяся скалами поверхность, поросшая корявым и каким-то неестественным лесом – фиолетовым с желтизной.
Удар о землю был такой силы, что корпус судна лопнул, и шпангоуты с левой стороны высунулись, как рёбра из лежалого трупа. Рух погиб: после удара он, по инерции продолжая двигаться вниз, был проткнут мачтой, словно каплун вертелом – на него, конечно же, не подействовало охранное заклинание, очень своевременно применённое Каем. Зато остальных оно, похоже, спасло от лютой смерти, более того, никто ничего не только не сломал, но обошлось даже без крупных синяков. Похоже, Альманзур знал, что делал, снаряжая голема в спутники Робину.
Граф болезненно покряхтел – больше для вида – и, выбравшись из обломков, огляделся вокруг.
Приземлились они на каменистом косогоре, проехав на остове судна по склону приличное расстояние, ломая кусты и невысокие чахлые деревца, породу которых в условиях недостатка видимости определить было невозможно. Поражала царившая вокруг мёртвая тишь, особенно по контрасту с только что свистевшим в ушах ветром и грохотом падения. И зверь, и птица словно избегали здешний край – по крайней мере, никто не возился в кустах и ни одной вспугнутой пичуги не вспорхнуло поблизости. Даже ветер, казалось, умер – не шелестела листва, не было ни единого из тех едва уловимых звуков, из которых и складывается самая полная лесная тишина.
– Кр-р-ровушки!... – вдруг чуть слышно раздалось из темноты. – Кр-ровушки дайте!
Голос был глухой, под стать царившему вокруг жуткому безмолвию. В сплетении ветвей, в самом непроглядном сгущении мрака зажглись вдруг мертвенно-зелёные глаза – большие, немигающие, с узкими щелеобразными зрачками.
– Вампир! – мгновенно среагировал Кай, набрасывая заклинание. – Осторожно! Я его удержу, близко не подпущу, но вокруг могут быть другие!
– Помнится, против упырей хороша добрая сталь, – не растерялся Робин, обнажая тускло блеснувший меч.
– Как вам не стыдно! – возмутилась Глендавейн. – Он же голодный, еле на ногах держится! – она шагнула вперёд. – Иди сюда, не бойся! Ты, наверно, есть хочешь?
– Что?! – растерялся граф. – Вейни, ты что, собираешься его кормить? Его – кормить?! Они же кровососы, они…Его же убить надо!
– Нет! – голос волшебницы зазвенел от сдерживаемого гнева. – Никогда не следует без крайней нужды отнимать жизнь, ни у кого, даже у вампира! Он же не напал, он попросил! Понимаете – попросил! А что касается крови, – обратилась она к вампиру, – то вот свежий рух, ещё тёплый. В нём крови столько, что на сотню таких как ты хватит!
Упырь что-то пискнул и тенью метнулся прочь.
– Ага, он теперь напьётся, придёт в себя, а потом всех нас перекусает! – возмутился Робин.
– Не перекусает, – вдруг торопливо забормотала Бетта. – Не перекусает, не перекусает… А что будет, если эта мёртвая птица тоже заразится и станет вампиром? Если она потом клюнет… Ой, что я говорю! Не клюнет, не клюнет…
– Глупости! – фыркнула волшебница. – От укусов вампирами не становятся, это предрассудок! Вампиром нужно родиться!
– Это правда, Кай? – перестраховался Робин.
– Не знаю, – пожал тот плечами. – Но проверять не советую. Правда, если это тебя успокоит, то я его больше не чувствую. Странно. Как сквозь землю провалился!
Робин хмуро кивнул, а Бетта облегчённо вздохнула, продолжая беззвучно шевелить губами.
– Давай, я тебе помогу, – обратилась к ней Глендавейн. – Сил нет смотреть, как ты мучаешься. Хочешь знать заранее, сбудется то, что ты думаешь сказать, или нет?
– Конечно, хочу!
– Тогда отойдём-ка в сторонку, я над тобой чуть-чуть поколдую.
Тем временем Кай не терял времени зря. Откуда ни возьмись, под ногами засновали скелетики змей, ящериц и лягушек. Каждая дохлая рептилия тащила то сухую веточку, то клочок мха и, когда горючего материала собралось достаточно, как бы сам собою вспыхнул небольшой костерок, над которым Бетта тут же приладила теми же странными прислужниками разысканный в обломках котелок.
Графу стало противно. Больше всего его поразило не использование Каем умерших гадов, а то, что Глендавейн отнеслась к этому как к чему-то само собой разумеющемуся. А ведь даже Бетта, и та скривилась и старательно вытерла посудину перед тем, как повесить над костром.
Волшебница же, усадив ведьмочку на поваленный ствол, поросший мягкими лишайниками, принялась сосредоточенно водить у той перед лицом ладонями, иногда прикасаясь ко лбу подушечками пальцев, жестом попросив всех удалиться и не мешать. Кай, церемонно поклонившись, занялся приготовлением ужина, а Робин тоже отошёл, но совсем в другую сторону. Ему нужно было подумать и разобраться в сложившейся ситуации.
Так, значит. «Злая» Глендавейн его не любит, это ясно. Хотя чего ещё было ожидать от Радрадрабена, если тот был получен от «доброго» Альманзура! Хотя, что именно от него – тоже ещё не факт. Кто это видел? Эх, жаль, раньше не сообразил спросить у Гийома!
Впрочем, не в Радрадрабене дело. Ведь вот она, Глендавейн, а что толку? Даже если Гофларех согласится отдать дочь – а он не согласится, придётся через Паха давить – даже если он и согласится, сама-то Глендавейн согласится ли? Что-то не похоже. Стало быть, надо будет вернуть её любовь, опять же магией, посредством Радрадрабена… А если пользовать его самому, а не отдать  его Паху, как договаривались, тогда и Пах не захочет заставлять Гофлареха. И впридачу и тот, и другой станут ему врагами. Ну и ладно, зато Глендавейн останется с ним. Только вот надолго ли? Ведь раздавят, как мух раздавят! Хоть ты у какого другого бога защиты проси!
Граф вздохнул и в задумчивости остановился под корявым, словно обугленная головешка, деревом. Будущее рисовалось в самых чёрных тонах. Как ни крути, нужно срочно добывать Радрадрабен. Легко сказать! И мало этого, теперь судьба забросила их непонятно куда, и как отсюда попасть в Долину Ужасов? Впрочем, Глендавейн же должна знать! Только вот захочет ли она туда возвращаться? И кстати, не мешало бы перед этим запастись какой-нибудь тёплой одеждой…
Мрачные мысли гнали графа всё дальше от навязанной ему компании, которую и видеть-то не хотелось, от костра, разведённого хозяйственным Каем, даже от Глендавейн, на которую граф почему-то обиделся, хотя и понимал, что поступает глупо. Он уселся на краю обрыва и поднял угрюмое лицо к тёмному и безрадостному небу, откинувшись назад. Боги покинули его, покинули этот мир, лишённый счастья и справедливости. Ну и пусть! Всё равно он не сдастся. За счастье нужно бороться. И победить, несмотря ни на что!
Внезапная боль в запястье вернула его из мира грёз. Граф отдёрнул руку и уставился на небольшую пёструю змейку, висевшую на руке, крепко сжав челюсти. Мгновенно вспомнились слова старого Козла о «змеях-ползающих-по-ветвям-деревьев-растущих-на-жёлтых-камнях», но следовать универсальному совету «убегать» было уже поздно, и единственное, что успел сделать Робин перед тем, как потерять сознание – это оторвал от себя проклятую змеюку и швырнул её с обрыва вниз.

Очнулся он от ощущения какого-то нелепого умиротворения, слабости и головокружения. Когда он зашевелился и с трудом сел, мир вокруг покачнулся, но довольно скоро пришёл в почти нормальное состояние. Граф, превозмогая тошноту, огляделся.
Прямо перед ним, нахохлившись, сидел на корточках давешний вампир, вернее даже не вампир, а так, вампирёныш – теперь это было видно ясно.
– Ты чего? – невпопад спросил граф.
– Ничего, – свистящим мёртвым голосом ответил тот. – Вот, укусить пришлось. Не бойся, скоро заживёт, зато весь яд я высосал.
Робин скосил глаза на руку и тупо поглядел на заметно расширившуюся ранку, которая, впрочем, на глазах затягивалась молодой розовой кожей.
– Даже шрама не останется, – пообещал упырь, проследив за его взглядом. И, подлец, облизнулся!
– А я теперь… – граф не договорил.
– Ничего с тобой не будет, – прошелестел тот. – Главное, пей побольше жидкости. У тебя большая потеря крови, но тут уж я не виноват. Так надо было.
– Ага, – с трудом соображая, кивнул граф. – Вот, значит, как… Спасибо, конечно…
– Пойду я, – внезапно забеспокоился вампир. – А то твои вон опять всполошились. Как бы молнией в глаз не получить!..
– Дай-ка руку! – скомандовал Робин. – Помоги встать, пусть увидят. А то и в самом деле, как бы чего не вышло.
Упырёнок тревожно огляделся, но руку всё же подал и подняться помог. Когда к обрыву ровным волчьим бегом вылетел Кай, превозмогающий тошноту граф уже стоял, опираясь на худое, но на удивление крепкое плечико, и старался не слишком шататься.
– Не трогать! – рявкнул он, видя, что подбежавшая следом Глендавейн уже катает между ладоней безобидный с виду огненный шарик. Робин отлично знал, что это такое, более того – видел в действии.
Маги переглянулись, нахмурились, но никаких враждебных действий предпринимать не стали. Только Глендавейн, поморщившись, отшвырнула свой шар далеко в сторону. Земля содрогнулась, над обрывом тяжело вспучился багровый пузырь пламени, с грохотом осыпались обломки раздробленных утёсов.


Звено сорок девятое

Готовясь отойти ко сну, Гофларех тщательно очертил ложе тройным кругом охранных заклятий. Он не опасался ничего конкретного, просто подобная процедура давно и прочно вошла у него в привычку. Бормоча последние слова длинного и витиеватого заклинания он, зябко поёживаясь, залез под одеяло и с наслаждением вытянулся. Защитная сфера – так называемый “горшок безопасности” – легонько потрескивала и чуть заметно отсвечивала в лунных лучах. Старый маг в последний раз придирчиво оглядел помещение и удовлетворённо закрыл глаза.
Что ж, сегодняшний день не был самым удачным, но и потерянным для жизни назвать его также было никак нельзя. Определённый шаг к мечте любого мага был сделан – скромный, конечно, шаг, но и торопиться на этом пути не следовало. И Арудона, и особенно Суза следует использовать, но лишь до определённого момента. Как только они выполнят намеченную задачу, от них придётся избавиться, и Гофларех уже почти придумал, как. Главное – предусмотреть все возможные ходы соперников, а в том, что подобные ходы последуют, он не сомневался. Что ж, задачка, бесспорно, сложная, но в своей долгой жизни ему приходилось решать и не такие.
Осторожный стук по защитному колпаку прервал его мысли. Рывком натянув одеяло до самых глаз, Гофларех в рефлекторном жесте магической защиты мгновенно выставил наружу левую ногу, особым образом согнутую в колене – и тут же узнал Суза.
– Т-с-с! – приложил тот палец к губам и настороженно оглянулся. Убедившись, что Гофларех опознал его, Суз щёлкнул пальцами и перешёл в невидимое состояние.
– Что за… – начал было Гофларех, но сразу же оборвал себя и тоже перешёл на шёпот. – Что случилось?!
– Поговорить надо, – вкрадчиво ответил Суз. – И без этого идиота Арудона.
В глубине души Гофларех ожидал чего-то подобного, поэтому не удивился и приготовился слушать.
– Ну, – буркнул он. – Говори.
– В сущности, всё очень просто. Незачем троим править миром там, где прекрасно обойдутся и двое. Согласен?
Гофларех размышлял всего одну секунду:
– Согласен.
– Я так и думал. Вот, в общем-то, и всё. В нужный момент я ударю, а ты подстрахуешь. Договорились?
– Договорились, – без колебаний кивнул Гофларех, который вовсе не считал, что данная договорённость к чему-то его обязывает и не собирался так уж буквально ей следовать. – Но не нужно слишком торопиться. Сначала пусть-ка наш дурачок сделает всё, на что способен. А уж потом…
– Разумеется, – согласился Суз. – Это разумно. Просто я предупредил, чтобы впоследствии это не стало для тебя неожиданностью… Ну, мне пора. Извини за беспокойство.
Суз исчез.
Трудно было отличить комнату с невидимым Сузом от таковой же, но с Сузом исчезнувшим, но Гофларех твёрдо знал, что уж кто-кто, а осторожный и недоверчивый Суз не задержится у него и лишнего мгновения. Он пожевал губами, хмыкнул и довольно улыбнулся. Пока всё шло именно так, как он и рассчитывал. Самое главное теперь, чтобы Суз не задался вопросом, почему это проникнуть в спальню к Гофлареху Ужасному оказалось для него очень уж просто… Ладно, надо надеяться, что принятые меры по воздействию на его сообразительность будут достаточны. А теперь с аналогичным предложением должен появиться Арудон.
Однако в ожидаемое время Арудон не появился, чем Гофларех  был здорово озадачен. Не появился он и через час, и через два, так что Гофларех совершенно измучился, изо всех сил притворяясь спящим. И только перед самым рассветом, когда первые лучи солнца только-только собирались робко тронуть ночной мрак, Арудон, постукивая новеньким золотым костылём, соизволил прибыть – причём в самый тёмный угол спальни.
Дальше всё пошло как по накатанному. Гость с явным наслаждением вылил ушат грязи на Суза (заодно досталось и другим соседям) и предложил успокоившемуся Гофлареху долгожданную коалицию по устранению Суза Сумасшедшего из списка претендентов во властители мира. Которая, разумеется, тут же была принята.
Поздним утром раздражённые и невыспавшиеся маги вновь собрались в Обители Мудрого. Гофларех подозрительно поглядывал на компаньонов по мировому господству – но, несмотря на то, что был уверен, что и Суз и Арудон в свою очередь тоже сговорились против него, не мог прочитать на их лицах ничего похожего на коварную измену. Суз, как всегда, был надменен и пренебрежительно поглядывал на всех свысока – по своему обычаю, он завис под самым потолком. Арудон же, как ни в чём ни бывало, нацепил на физиономию самую дурацкую улыбочку.
– Приступим, коллеги, – наконец, сказал Гофларех. – Раз уж мы решили действовать сообща, то, я думаю, нам не мешало бы поделиться друг с другом кое-какими секретами… М-да… Ну вот ты, к примеру, уважаемый Суз. Не расскажешь ли нам, как можно выбраться из города бога, Которого Нет? Признаюсь, лично я всегда считал, что подобное невозможно.
– Ничего невозможного на свете нет, – нехотя процедил Суз. – И об этом следует помнить всегда, особенно магам нашего с тобой уровня, тогда и не будут появляться такие – как бы точней выразиться – странные вопросы. Право, это настолько просто, что не стоит внимания. Гораздо интереснее другое: как это Арудону удалось заставить подчиняться медведей? Ведь этого никогда не мог добиться ни один маг Долины! А, Арудон? Что скажешь?
– Почему как чуть что – так сразу Арудон?! – взвился тот. – И при чём тут какие-то медведи?! Мне, например, кажется, что для судеб мира гораздо важнее быстренько вырастить мне ногу, а Гофларех, я знаю, это умеет! Он себе лишние головы выращивал!
– Голова – это тебе не нога! – отрезал Гофларех. – И, впридачу, она никакого отношения к стоящей перед нами задаче не имеет!
– Нет, имеет!
– Нет, не имеет! А тебе не мешало бы проштудировать курс регенеративной магии для младших адептов!
– Сам дурак!
– Тихо, тихо! – прервал их Суз, спикировав между готовыми уже вцепиться друг в друга соправителями вселенной. – Уважаемые коллеги, позволю себе напомнить, что мы собрались совсем не для этого! Успокойтесь и возьмите себя в руки!
Возбуждённые колдуны опомнились и, переведя дух, вновь уселись за столом, избегая смотреть друг на друга. Гофларех сглотнул комок ядовитой слюны, которой уже был готов плюнуть в Арудона, а тот, в свою очередь, отставил в сторону костыль – явно не простой, как, присмотревшись, определил Гофларех.
– Н-ну ладно, – после продолжительного молчания пробурчал он. – Пожалуй, займёмся делом. Давайте посмотрим, чем сейчас занимаются наши подопечные.
Колдун повернулся к своему известному всей Долине Шару Видений и хлопнул в ладоши. Внутренность шара тут же помутнела и стала напоминать полированный нефрит, по поверхности пробежала рябь – и тут же всё стало видно очень чётко и ясно.
Против ожидания, граф со спутниками находился отнюдь не в замке, а где-то в лесу – судя по внешнему виду, пострадавшем от чьего-то безответственного заклинания. Вся компания расположилась на камнях и оживлённо беседовала с неким стариком-оборванцем – тот стоял спиной, и лица поэтому видно не было. Кроме того, чуть в сторонке, охватив длинными худыми руками колени и не принимая участия в разговоре, скрючился ещё кто-то – по наружности совершенный вампир. Гофларех невольно сморщился: мало того, что дочка обретается в предосудительной компании с добрым магом, так теперь ещё и это! Совсем девка стыд потеряла! Ох уж эта бессовестная молодёжь, ну да ничего, голубушка, дай только родителю до тебя добраться, всё тебе припомнится, всё!..
Разговор в компании складывался оживлённый, жаль только, что ничего не было слышно. Гофларех яростно лягнул треножник, шар качнулся и опасно затрещал, но в результате до собравшихся в кабинете стали доноситься звуки. Судя по всему, это был самый конец спора…

– …Так что сами поломали, сами и чините! – сварливо заключил тираду оборванец. Судя по поведению, он нимало не сомневался, что собеседники его сейчас же опрометью бросятся чинить что-то, что они, видимо, сломали.
– Погоди, почтенный, – осадил его Робин. – А почему это ты так уверен, что именно мы развалили твоё жилище?
– А кто?! Тут, кроме вас, в округе больше ни души, а как эта ваше безобразие свалилось, так в потолке сразу трещина пошла, да ещё шарами огненными кто-то из вас балуется, что, думаете, я не видал? Такую дырищу проломили, что дракон без зацепу пройдёт!
– Ну, насчёт шаров – это ты прав, – признал граф. – Только шарик-то один всего и был, а потолка там совсем никакого не было!
– Не было?! Пошли, сам поглядишь, как это не было!
Робин вздохнул и нехотя поднялся на ноги. Хотя Кай с Беттой основательно потрудились над восстановлением его здоровья, некоторая апатия и леность в организме всё же наблюдалась. Голова начинала более-менее чётко работать только после дополнительных усилий, не получалось надолго сосредоточить мысли на чём-то одном. Впрочем, как заявил Кай, этот побочный эффект исцеления должен был сойти на нет буквально в течение нескольких часов.
Кстати, Робин специально сегодня с утра задал себе хорошую нагрузку: провёл тренировку с мечом, отрабатывая особо коварные и трудно отражаемые удары. Он  взял за правило каждый день уделять этому занятию не менее часа – с утра, пока его попутчики ещё спят – во-первых, ещё свежо было в памяти унижение, которому подверг его Альманзур, когда созданный им голем с такой лёгкостью обезоружил выпускника школы Сороки, а во-вторых, в память крепко запало предсказание Бетты о предстоящем поединке. И к этому поединку Робин собирался быть полностью готовым.
Гофларех с интересом следил за странным разговором в хрустальном шаре, не забывая при этом наблюдать за реакцией Суза и Арудона. Сам он впервые видел и вампира (как-то так случилось, что за всю свою долгую жизнь ему не приходилось с ними сталкиваться, и все его знания об этом племени пребывали в чисто теоретическом аспекте), и наглого таинственного оборванца, но не исключалась возможность, что кто-то из коллег-магов мог ненароком дать ключ к пониманию складывающейся ситуации.
Между тем дебаты на поляне завершились, и процесс перешёл к фазе предъявления улик и следственного эксперимента. После небольшого моциона с негодующим истцом во главе вся компания столпилась на краю глубокой ямы с оплавленными краями, над которой нависал массивный кусок скалы – также с очевидными следами огненного воздействия.
– Ну и где здесь пострадавшее строение? – саркастически вопросил Робин, осторожно заглядывая в жерло открывшегося провала и испытывая жгучее желание туда плюнуть. Из тёмной глубины не доносилось ни звука, зато тянуло удивительно знакомым зловонием. Пахло земляными драконами.
– Как это где?! – взвился оборванец. – А это что, по-твоему?! Собачья будка?!
– Ты хочешь сказать, что живёшь в этой… М-м-м… В таком месте?! – изумился граф.
– Каждый имеет право жить там, где хочет!
С этим аргументом спорить было трудно. Но тут на выручку пришёл Кай:
– Поскольку данное место, именуемое тобой… Кстати, как тебя называть?
– Хранитель Весов!
Если бы голем мог видеть, как подпрыгнул при этих словах Гофларех и как выпучил глаза невозмутимый Суз, он бы явно заинтересовался, но, то ли поскольку Кай был лишён такой возможности, то ли потому, что лучше владел собой, он ровным голосом продолжал:
– В связи с тем, что данное место обитания, заявляемое Хранителем Весов как жилище, не имеет отличительных признаков такового, а равно и иных общепринятых отметок или знаков, свидетельствующих о процессе проживания, то причинение вреда – непреднамеренное, подчёркиваю! – означенному сооружению не может причисляться к агрессивным деяниям и ответственности не подлежит.
– Тем более, что мы сейчас же всё исправим, – холодно прибавила Глендавейн.
– Да уж! Потрудитесь исправить! А то мне такая прореха в своде не нужна совершенно!
– Не повредит ли пещере Хранителя некоторое сотрясение почвы? – сухо поинтересовалась волшебница.
Хранитель в ответ также нацепил высокомерную гримасу и соизволил подтвердить, что – нет, не повредит.
Глендавейн попросила всех отойти, с разных сторон несколько раз оценивающе взглянула на утёс, примерилась и сделала быстрый и резкий взмах ладонью.
Примерно секунду ничего не происходило, а затем громадный пласт нависающей породы отделился от скалы, словно отрезанный гигантским ножом, и рухнул как раз на зияющее отверстие, наглухо запечатав его от внешнего мира. Сделано это было так ловко и аккуратно, что невозможно было и предположить, что только что под ногами красовалась внушительная дыра. Каменная плита сверху была гладкой, как отполированная.
– И что я теперь буду делать?! – взвизгнул Хранитель. – Что ты наделала, глупая девчонка! Как мне теперь попасть в собственный дом?!
«Глупая девчонка» Глендавейн вспыхнула, но её опередил рассудительный Кай:
– Спокойно, дед! Сейчас всё будет!
Он наклонился над плитой и, с некоторым усилием погрузив в неё указательный палец, начертал несколько непонятных символов.
– Вот. Сперва дотронешься до этого, потом до этого и до этого. Откроется проход, ровно на одну минуту. Кстати, изнутри там аналогичные знаки – это если вдруг выйти захочется. Можешь попробовать.
Оборванец брюзгливо выпятил нижнюю губу и, ткнув пальцем в указанные знаки, юркнул под землю.
– Ни тебе «спасибо», ни «до свиданья», – осуждающе сказала молчавшая до этого Бетта. – Нехороший какой-то человек!
– Это не человек, – чуть слышно выдохнул за спинами вампир, про которого все как-то забыли.
– Так, – словно опомнившись, повернулся к нему Робин. – А теперь, кстати, давай-ка с тобой разберёмся. Ты кто такой и что здесь делаешь?
– Я вампир, как вы уже, наверное, заметили, – сдержанно ответил тот. – В моём клане я ношу имя Восса. А что я тут делаю – это, простите, моё дело.
– Вот как? – нехорошо сощурилась Глендавейн. – Ты уже второй день крутишься возле нас, вынюхиваешь что-то, высматриваешь, и после этого… Почему, например, ты сейчас сказал «не человек»? Ну-ка, выкладывай всё, что знаешь!
– Всё – не слишком ли это много? – тонко улыбнулся Восса.
– Не много! – заверил его Робин. – Ты хоть меня и спас, это я должен признать, но всё равно я тебе не доверяю. То есть не доверяю вурдалакам вообще, – поправился он.
– Нам никто не доверяет, – сообщил вампир. – Извиняться не стоит, я к такому привык. Но если вы хотите узнать мою историю, то вот она…
История Воссы из клана Их-Вох не отличалась оригинальностью. Более того, она была до скуки банальна. Как водится, при достижении определённого возраста каждый юный вампир должен доказать свою, так сказать, “профессиональную пригодность”. То есть способность существовать без помощи сообщества в любых, самых тяжёлых и непредсказуемых условиях. Для экзамена Воссы старейшинами была выбрана эта пустынная местность с полным отсутствием возможности пропитания. И если бы не свалившаяся буквально с неба еда (при слове “еда” упырь непроизвольно обвёл взглядом всех присутствующих), то ещё неизвестно, как бы сложилась его дальнейшая судьба. Так что, кто кого спас – это ещё спорный вопрос. Поэтому Воссе, кстати, и приходится обретаться поблизости: больше-то вокруг из пищи никого нет.
– Ну, ты нахал!..
– Ничего подобного, – быстро ответил вампирёныш. – Вот ты, например, ешь мясо. Разве ты в этом виноват? Кстати, для свиньи или барана «кто виноват» – совершенно не важно, можешь мне поверить! Важно то, что ты питаешься мясом, поэтому они воспринимают тебя как зло. И так каждый для кого-то является злом… А крови-то, к вашему сведению, вампиру нужно совсем чуточку. Реципиент это даже не замечает.
– Крови больше не получишь, – заверил его Робин. – Ни капли!
На это Восса ничего не ответил, только снисходительно усмехнулся.
– А я лично считаю, что ты вампирский шпион! – брякнул Кай. – И нечего нам тут байки травить! Кушать ему, видите ли, нечего!
– Я ни перед кем не собираюсь оправдываться.
– А что ты можешь сказать о Хранителе Весов? – не отставала Глендавейн.
– Практически ничего, – пожал плечами Восса. – Просто чувствую, что это не человек.
– Это из-за того, что его кровь тебе не годится? – осенило Бетту.
– Именно так.
– А до этого никогда его не встречал?
– Никогда.
– Не верю, – сказала Глендавейн. – Как хотите, а в это не верю! Ты ведь ни чуточки не удивился, когда его увидел! И крови его, кстати, пробовать не мог! Откуда тогда такая уверенность?
– Да, я не удивился. А что, мне следовало встать на голову или ещё как-то проявить изумление? Тогда можешь считать, что я так и сделал. А что касается крови, то совсем не обязательно её пробовать, чтобы понять, годится она тебе или не годится. Замечу к месту, что как еда кровь совсем не обязательно должна быть человеческая, просто, да простят меня слушатели, из всех видов крови она самая питательная и вкусная. Должен сказать, среди всех вообще хумми в принципе очень редко встречаются, как бы это поточнее выразиться…ну… скажем так – экземпляры, которые нам не подходят. И на этом прошу экскурс в мои гастрономические пристрастия считать оконченным…

…Гофларех дунул на Шар,  и изображение пропало. Некоторое время был ещё слышен разговор, но постепенно затих и он. Волшебники сидели молча, лишь изредка бросая друг на друга настороженные взгляды. Оказывается, мифически-легендарный Хранитель Весов действительно существует. Вот это была новость так новость!


Звено пятидесятое

Тренировки с мечом требуют сосредоточенности и хладнокровия. Скорее всего, поэтому у Робина сегодня ничего не получалось. То есть получалось всё как обычно, но того особенного хитрого удара, приходящего по наитию, не было. Кто или что было в этом виновато – неясно. Может быть, то, что ночью графа здорово искусали комары. Может быть, виной всему было плохое настроение – а как ему быть хорошим, когда ничего не получается? Нет, не в упражнениях, а так, вообще. Вроде вот она, Глендавейн, рядышком – а словно бы за тридевять земель, чужая какая-то...
Робин на мгновение замер, вспоминая, как волшебница вчера во время общего разговора задумчиво молчала, выуживая прямо из воздуха какие-то маленькие ягодки и по одной отправляя их в рот. И смотрела куда-то в себя, словно ей совсем неинтересно. О чём она думала?
Ну вот, нельзя так! Отвлёкся граф, и даже меч чуть-чуть не выронил. Хорошо, рука сама знала, что делать, а то бы и опозориться мог – вдруг бы кто увидел?
Или всё из-за того, что не выспался? Сперва, как улеглись все – Робин и сам уже стал задрёмывать – потихоньку Бетта подобралась:
– Хозяин, а хозяин! Ты не спишь?
– Не сплю. Чего тебе?
– Хозяин, давай убежим, а?! – а сама чуть не плачет. Днём-то крепилась, вида не показывала, а теперь вся дрожит, бедная.
– Куда убежим?!
– Всё равно куда! А только не могу я больше рядом с этими!.. Я боюсь!
– Чего ты боишься, глупенькая? – как ребёнка погладил её Робин. А ведь верно, она ж почти ещё ребёнок! Как-то за всеми приключениями забросил он её совсем. И что с того, что она ведьма…
– Не бойся. Я ведь рядом, – успокоил он. – Да и кого бояться? Глендавейн хорошая, я её давно знаю, а Кай и вовсе ко мне – то есть к нам ко всем – приставлен для охраны, он нас никаким упырям в обиду не даст. Да и куда мне бежать! Вот погоди, выберемся отсюда, я тебя к хорошим людям пристрою.
– Не хочу я к людям! Я с тобой хочу!
Робин даже крякнул с досады. Бестолковая девчонка, сама не знает, на что напрашивается!
– Мне, между прочим, скоро в Долину Ужасов наведаться придётся. А там детям делать нечего.
– Это кто здесь дети?!
– Гм…
– Ладно! – надула губки Бетта. – В Долину, так в Долину. Ты ещё увидишь, какая я храбрая! А можно, я тут рядышком посплю?
Робин невольно улыбнулся.
– Можно. Спи.
Не успела Бетта уснуть – то есть, наоборот, только-только успела, да и все как раз уснули – объявилась Сепулия. Была она в игривом настроении, и от неё заметно тянуло амброзией.
– Ну что, измучился ждать? – хихикнула она. – Думал, я про тебя забыла? То есть, тьфу, забыл?
– Ничего я не думал, – сдержанно ответил граф. – Думать – это вам положено, а нам, смертным, положено ждать, что придумают.
– Это ты правильно сказал, – милостиво согласилась Сепулия. – А ждать тебе недолго осталось, до утра только. Скоро тут такие события развернутся!..
– Попросить кое о чём можно? – не совсем тактично перебил Робин.
– Можно, – прижмурилась богиня, как сытая кошка. Заметно, была она – или всё-таки он? – сегодня чем-то очень довольна.
– Время-то уходит, а мне в Долину Ужасов надо бы. С Гофларехом повидаться. Вы с ним, кстати, толковали уже о деле?
– Зачем? Рано. Он и сам пока действовал в правильном направлении. А завтра утречком он к тебе в гости собственной персоной заявится.
– Это хорошо! – повеселел Робин. – А то мы тут неизвестно чем занимаемся, Хранитель Весов какой-то объявился, а перед этим ещё упырь… И что за Весы такие?
– Хранитель? – недоверчиво переспросила Сепулия. – Склочный такой тип, да? И во всём драном ходит, за собой не следит совершенно?
– Во-во! Точно так. Упырь говорил, что он и не человек вовсе. А кто он?
– Вот как, значит, – усмехнулась сама себе Сепулия. – Ишь куда забрался! А что не человек, это точно.
– А кто?
– Бог, конечно! Кстати, старый знакомый того, Которого Нет.
– Что-то я вас, богов, не пойму. Так есть он, Которого Нет, или нет его?
– В принципе – есть. Но это всё равно, что нет.
– Ничего не понимаю.
– Да чего тут не понять?! Нет-то его, конечно, нет, да время от времени как бы и есть. Любит, кстати, воплощаться в человеческом облике и шляется по земле туда-сюда. Путешественничек… Да тебе это лучше моего известно.
– Чего-о-о?!
– Чего-о-о! – передразнила Сепулия. – А того-о-о! Бека твой, думаешь, кем был?
– Бека?! Бека Арафейский?!
– Какой он ещё Арафейский! Да никакой такой Арафеи нет и никогда не было!
– Так ведь на Худе…
– Что на Худе? Худ маленький, где там, по-твоему, какая-то ещё Арафея поместиться может?!
Ошеломлённый Робин примолк. И точно, ведь не было на острове места ни для какого поселения, кроме как для самого Худа. Ловко же ему глаза отвели, да и не только ему! Вон Глендавейн – волшебница, а тоже ведь клюнула.
Н-да… Теперь становилось понятно и то, как это Бека сумел обезглавить Шараха – а граф ещё гордился, что причиной тому Истребитель! – и как он умудрялся постоянно выигрывать в кости. Да и клеточка волшебная очень уж вовремя появилась.
– А-а-а… А он сильный бог? Ну, я имею в виду, по сравнению с другими.
– Даже весьма, – с некоторой долей ревности в голосе признала Сепулия.
– А я ему чуть по шее… – начал было граф, но вовремя спохватился. – То есть, я хотел спросить, а зачем это он в такого, ну, неблагородного превратился? Мог бы королём или, по крайней мере, хоть рыцарем…
– Для богов все равны, – усмехнулась Сепулия. – А ему так, значит, было удобней.
– Удобней что?
– Да за Радрадрабеном присматривать! Что же ещё?!
– Вот как! Понятно. А что ж он сейчас-то перестал присматривать?
– А кто тебе сказал, что перестал? Может, он как раз сейчас за нами и наблюдает!
– Ну, я думал…
– Думал он! – поддёрнула Сепулия. – Думать – это нам, богам, положено. Тот, Которого Нет, без причины никогда ничего не делает, а если ты его не видишь, то это не значит, что его нет, то есть нет-то, конечно, нет, а на самом деле…
Тут Сепулия запутала графа окончательно, и вдруг огорошила следующим заключением:
– Так что не волнуйся, я некоторое время с тобой побуду.
– А как же… Прямо в этом теле?..
– Чем это тебе моё тело не нравится? – ревниво вскинулась Сепулия. – Очень даже удобное, молодое тело, всё, что надо, на своём месте, нигде ничего не болит, между прочим. Я себя отлично в нём чувствую.
– А как же конспирация? Ты сам говорил…
– Во-первых, если уж конспирация, то не «говорил», а «говорила», а во-вторых, именно для конспирации любому богу позволяется становиться кем угодно, это не зазорно. Даже Бекой Арафейским… Так что завтра я подойду, представишь меня как какую-нибудь давнюю знакомую, понял? А пока ложись спать. Утро вечера мудренее.
– Откуда это, по-твоему, у меня здесь возьмётся давняя знакомая? Тут, как я понимаю, не то что человека – оборотня шелудивого днём с огнём не сыщешь!
– Ну, мало ли!.. Вот вы же сами откуда-то взялись?
– Хм, мы… Ладно, убедила. Как скажешь. То-то они удивятся!..
– Ну, удивятся или не удивятся, это уж моя забота. Ты сам смотри не удивись.


Звено пятьдесят первое

Удивиться Робину пришлось с самого утра, сразу после тренировки. Даже не столько удивиться, сколько расстроиться: исчезла Глендавейн. На том месте, где она спала, остался лишь клетчатый шерстяной плед и свиток пергамента. На пергаменте, впрочем, не было ни одной буквы.
– Это магическое послание! – подсказал вездесущий Кай. – Нужно просто развернуть.
– Так разворачивай! – с досадой выговорил граф.
– Развернуть может только тот, кому предназначено, – отказался тот. – Больше ни у кого не получится. Раз письмо тебе, ты и должен это сделать.
– А оно мне?
– Ну не мне же! Разворачивай.
– А как?
– Печать сорви!
На свитке и впрямь болталась на шёлковой ленточке большая сургучная печать с вытиснутым на ней то ли драконом, то ли кузнечиком-переростком. Робин рванул, и в тот же миг манускрипт ожил: пергамент словно бы покрылся бесчисленными искрящимися волокнами, сотканными из сгустившегося воздуха, и сам собой вылетел из рук. Коснувшись земли, он завертелся с такой быстротой, что невозможно было уследить за ним глазами, и в образовавшемся блестящем вихре появилась Глендавейн. Некоторое время она молчала, словно собираясь с мыслями, и наконец проговорила:
– Я решила, что так будет лучше. Вам всем незачем подвергать себя ненужному риску. Арудон так просто не отступится, а когда я буду одна, у меня будут развязаны руки, и я сумею с ним разобраться раз и навсегда. И не нужно меня искать, я на некоторое время отправляюсь в такое место, что… В общем, всё равно не найти. Кроме того, мне хочется побыть одной и немного подумать. Вот и всё, – она глубоко вздохнула и, чуть улыбнувшись, добавила: – Будьте счастливы!
Тут же вихрь стал меркнуть и через мгновение угас. Там, где только что стояла волшебница, не осталось никакого следа, даже трава не была примята. Граф беспомощно взглянул на Кая, но тот развёл руками:
– Я ничего не могу сделать.
Вот тебе и раз! Ушла. Робин даже поговорить-то с ней толком не успел, всё откладывал для более удобного случая. Вот и дооткладывался!
Оставалась последняя надежда – Радрадрабен. И с этого-то пути теперь его не сбить никому – ни волшебникам, ни богам, ни самой судьбе.
Робин крепко сжал челюсти, играя желваками. Ничего, посмотрим ещё, кто посмеётся последним!
– Ладно, – решительно скомандовал он. – Что зря время терять. Тут внизу в расщелине есть небольшой водопадик. Пошли умываться!
Вода в ручье была такой холодной, так что у графа даже заломило зубы. У Бетты время от времени тоже перехватывало дыхание, и она чуть слышно ойкала. Кай же, как ни в чём не бывало, с наслаждением плескался и брызгался наподобие проказливой русалки. Он щедро намылил шею и плечи, и теперь, по-щенячьи повизгивая от восторга, смывал с себя последние остатки сна.
Робин был мрачен и с хмурым выражением лица наблюдал за его ребячеством. Внезапно он заметил, как неподалёку воздух заколыхался, словно над раскалённой жаровней, и из этого воздуха вдруг высунулась рука, все пальцы которой были унизаны драгоценными перстнями. Послышался звук, словно бы от рвущейся материи, и глазам изумлённой компании предстал Арудон Умный, судорожно выбирающийся из нехотя поддающегося его отчаянным усилиям пространства. Справедливости ради надо отметить, что выбираться ему с одной ногой было ох как непросто, однако ни Кай, ни Бетта, ни тем более Робин не поспешили прийти к нему на помощь. Арудон всё же сумел благополучно выкарабкаться и, прыгая на одной ноге и бурча себе под нос какие-то невнятные ругательства, вновь по самое плечо запустил руку в прореху мироздания. Покопавшись там, он с силой дёрнул и выволок из дыры тяжёлый золотой костыль. Отверстие со звучным хлопком открываемой пробки выпустило его – и исчезло, а колдун, сердито шипя, присел на ближайший камень и тяжело перевёл дух. Затем он злобно огляделся и, вызывающе подняв подбородок, ткнул пальцем в направлении Робина. Однако сказать ничего не успел: над головами внезапно грохнуло с такой силой, что этот звук наверняка поднял бы в небо целую тучу орущих галок со всей округи – беда только, что никаких галок в округе не было. Лишь с одного из скрюченных деревьев слетело несколько хилых листиков – и всё.
Оказалось, что таким экстравагантным образом объявился Суз.
Граф стал озираться, пытаясь угадать, откуда появится главное действующее лицо – Гофларех. Очень не хотелось ему попасть под какой-нибудь камнепад или там огненный дождь. Однако будущий тесть прибыл весьма скромно и неброско – просто проявился чуть в стороне, материализовавшись без всякой помпы и шумных эффектов. Он аккуратно смахнул с рукава несуществующую пылинку и приветственно кивнул Сузу и Арудону. Арудон тут же снова вскочил.
– Ты! – надменно указал он на Робина. – Собирай свои манатки, отправишься с нами. Остальным, если жизнь дорога, вести себя смирно и почтительно. А мы, владыки вселенной, пока кое-кому здесь нанесём визит.
– Ну-ка потише, владыка! – поднял руку граф. – Я так понял, что это любезное приглашение в Долину? Тогда запомни – мы отправляемся туда или все вместе, или не отправляемся вообще.
– Нам там без надобности все, – пробормотал откуда-то сверху Суз.
– Я сказал – ты слышал, – отрезал Робин.
Бетта испуганно взглянула на Суза и спряталась за спину графа.
Ни Гофларех, ни Кай пока участия в разговоре не принимали. Гофларех из-под кустистых бровей метал по сторонам испытующие взгляды: он никак не мог понять, куда подевалась его непоседливая Гризония. Голем же был абсолютно безмятежен и вообще доволен жизнью, словно визит могучих злых волшебников – наилучшее, что могло сегодня случиться. Казалось, он ничуть не озаботился ни численным перевесом, ни явным превосходством в квалификации: а ведь любой из жителей Долины Ужасов – это тебе не какая-нибудь рукотворная тварь!
– Ты что, не слышал, граф?! Я сказал, что нам нужен только ты! – повысил голос Суз.
– Позволю себе возразить, – благодушно усмехнулся Кай, отжимая волосы – Безопасность рыцаря Айтера лежит на мне, и я не собираюсь перекладывать свои обязанности на кого-либо ещё.
– Тебя не спрашивают! ¬– заревел Арудон, а Суз вдруг разделился на множество маленьких Сузиков, которые заклубились в воздухе, словно рой шершней, и ринулись на Кая. Тот моментально поднёс мокрые ладони к лицу и крепко дунул.
Навстречу осиному рою устремился другой рой – множество радужных мыльных пузырей. При соприкосновении с каждым отдельным Сузиком мыльный шарик тут же обволакивал его, и скоро можно было видеть целую гроздь – что-то наподобие исполинской лягушачьей икры, где в центре каждой икринки бесновался заключённый в непроницаемую оболочку крохотный Суз. Кай спокойно и неторопливо собрал все сферы до одной, потом сделал рукой некий расплывчатый жест, в результате чего пузыри слились в один прозрачный кокон, который стал темнеть и причудливо менять форму. Из сердцевины этого образования слышалось разъяренное пыхтение, писк  и беспомощное царапанье.
Через некоторое время в руках у Кая оказался вполне обычный с виду кувшин, горлышко которого голем старательно залепил вишнёвой смолою, тут же выколупнутой для этого случая из уха. Поставив на смолу печать в виде оттиска большого пальца, Кай небрежно швырнул его на середину ручья и довольно потёр руки.
– Течением сосуд отнесёт в океан, а там солёная вода разъест узы и он освободится, – с извиняющейся интонацией произнёс голем, невинно поднимая брови. – Прошу прощения за самоуправство.
Арудон оторопело закрыл рот и вопросительно уставился на Гофлареха. Лицо того исказила беглая гримаса, и колдун на мгновение стал похож на «мага, себя одолевающего» с картины в Альманзуровском жилище. Тем не менее, он также сумел «одолеть себя» и выдавил кривую усмешку:
– Не стоит придавать значение… э-э-э… некоторой нервозности отдельных здесь присутствующих магов – то есть уже, гм, не присутствующих... Не требуется и никаких извинений. Вынужден признать – чародейство превосходное. Поздравляю. Я вижу, Альманзур, последние пятьсот лет ты не терял времени даром. Суза смог бы остановить далеко не каждый.
– Альманзур?! – воскликнул ошарашенный Робин. – Какой Альманзур?! Это же Кай!
– Как же! – саркастически откликнулся Гофларех. – Самое обычное явление, юноша: несложное заклинание по отводу глаз, и пока все думают, что старик Альманзур сидит себе в своём Сырте, он, под видом Кая, конечно же, в самой гуще событий… Когда произошла подмена, коллега – в самой глубокой точке моря, разумеется? И ты надеялся, что я куплюсь на это?
Кай скромно улыбнулся и молча пожал плечами.
– Впрочем, кое-кто действительно ничего не заметил, – усмехнулся Гофларех, искоса поглядывая на Арудона. – А кое-кто, естественно, всё знал, но не стал это афишировать.
– И я, это… Тоже не стал афишировать, – пробормотал Арудон.
– Мы с коллегами намеревались… – не глядя на него, продолжал Гофларех. – Впрочем, это ещё успеется. Я приглашаю вас в Обитель Мудрого – всех без исключения. Помолчи, Арудон, я знаю, что делаю!
Гофларех царственно обернулся и концом посоха очертил широкий полукруг. Тут же прямо перед ним возник величественный каменный портал – очень похожий на вход в город бога, Которого Нет, как показалось Робину, только вот надписи никакой на фронтоне не наблюдалось. И точно так же, как там, невозможно было рассмотреть, что скрывается в перспективе прохода.
– Прошу! – важно произнёс Гофларех, выпячивая нижнюю губу. – Обитель ждёт вас.
Он подал пример и вступил в портал первым, за ним проковылял сердито насупившийся Арудон. Робин вошёл в ворота со смешанным чувством обречённости и недоумения: во-первых, он не доверял Гофлареху – хотя ничего другого ему не оставалось, а во-вторых, совершенно непонятно было, куда это подевалась обещавшая быть Сепулия. Напуганная Бетта следовала за графом, крепко ухватившись за его указательный палец, совсем как маленькая девочка, и только Кай – или всё-таки Альманзур? – был по-прежнему безмятежен, словно только что проснувшийся идиот.
И лишь за мгновение до того, как портал задрожал и растворился в воздухе, в него следом за всеми прошмыгнул невесть откуда появившийся вампир Восса из клана Их-Вох.


Звено пятьдесят второе

Глендавейн осмотрелась. Она находилась у самого подножия одинокой лесистой горы, там и сям живописно изъязвлённой проплешинами. Местность была буколическая и вполне доброжелательная. Где-то неподалёку мирно журчал ручей, старательно пели невидимые в ветвях птицы. Дышалось легко: свежесть воздуха чем-то напоминала Долину Ужасов, только здесь воздух был тёплым и настоянным на густых запахах трав, словно после только что миновавшей грозы.
Прямо из-под ног начиналась тщательно ухоженная тропинка, огибавшая вросший в землю здоровенный валун с выбитой на нём надписью «Добро пожаловать!» и дальше исчезавшая в густом подлеске. Некоторые деревья были в цвету, на других уже висели плоды. Похоже, здесь царило вечное лето, и растительный мир не был вынужден придерживаться чётких сроков плодоношения. Волшебница удовлетворённо улыбнулась и двинулась по дорожке, справедливо рассудив, что куда-нибудь она да приведёт.
Не успела она обогнуть громадный камень, как мимо неё промчалось совершенно непонятное мокрое существо. Маленький полупрозрачный человечек опрометью нёсся вверх по склону, на каждом шагу роняя брызги. Мчался он так стремительно, что не только окликнуть, но даже толком рассмотреть его не получалось. Заинтригованная Глендавейн некоторое время оглядывалась и раздумывала, но, не придя ни к какому выводу, пожала плечами и пробормотала:
– Это ещё не самое странное в жизни.
Однако тут же из кустов выскочил второй такой же человечек, и точно так же, миновав её, умчался вслед за первым. Был он настолько похож на предыдущего, что девушка вначале засомневалась, не тот ли это самый, но когда на тропинку вылетел третий, она решительно свернула в сторону и направилась туда, откуда появлялись эти загадочные создания. Сделать это было легко: нужный путь был весь в сверкающих каплях, словно покрыт росой. Идти пришлось недолго.
На берегу озера сидела древняя-предревняя старуха, занимавшаяся типичной бытовой магией. Пальцы её узловатых рук беспрестанно шевелились, занятые неким невидимым вязаньем, зато рот был свободен, и она оживленно приветствовала Глендавейн:
– Здравствуй, здравствуй, внученька! Ах ты моя умница, пришла бабушке помочь, да?
– Н-не совсем, – откликнулась Глендавейн, настороженно разглядывая старушенцию. – То есть, конечно… А что это ты делаешь?
– Как это что? За водичкой пришла, больше-то некому, милая, все кругом заняты, не подступиться, я уж и Хорганду говорила, да он что, пообещает, да тут же и забудет. Памяти нет совсем, старый стал, да уж… А огород-то сохнет!
Тут руки её сделали движение рыболова, вытаскивающего уклейку, и из озера выскочил очередной водяной человечек, тут же, конечно, умчавшийся. Старушенция, проводив его глазами, улыбнулась так озорно и весело, что у Глендавейн мигом пропала всякая настороженность.
– Меня зовут Глендавейн,– представилась волшебница. – А тебя, бабушка?
– Люди Зериадою кличут. А ты зови бабуля Зера.
– Давай, я тебе помогу, бабуля Зера! – предложила Глендавейн.
Она сосредоточилась, строго поглядела на озеро и чётко, как на уроке, произнесла необходимое заклинание. Тотчас же громадный пласт воды с плеском поднялся в воздух и застыл в ожидании дальнейших приказаний. По поверхности озера покатилась волна, сгибая камыши и пугая лягушек.
– Куда теперь? Дорогу показывай. И ни к чему нам с тобой тут сидеть полдня…
– Зачем это? Что это ты удумала, голубушка? – оторопев, прошамкала старушонка, поглядывая вверх. – Что нам теперь с этакой прорвой делать? Ведь мои-то пострелы сами знают, кому на какую грядку, а этакая силища, поди, весь палисад смоет!
– Ничего не смоет, вот увидишь.
– А, ну-ну…
Глендавейн и Зериада медленно двинулись в путь, ведя в поводу объёмистый водяной пузырь. Видно было, как внутри взблескивающей на солнце водяной массы сновали мелкие рыбки и водяные жуки.
– Непорядок это, – внезапно остановившись, сказала Зериада. – Дай-кось мы вот чего сделаем…
По основному пузырю соскользнула солидная капля, вобравшая в себя перепуганных водяных жителей и, упав на дорогу и приняв форму змеи, шустро уползла обратно в водоём.
– Так-то получше будет, – подмигнула старуха. – Ты, внученька, левый-то мизинчик согнуть забыла, вот лишних карасиков с водичкой и нахватала. Ну, ничего, дело твоё молодое, ещё научишься!
Глендавейн покраснела. И хотя бабуля Зера оказалась явно не из простых сельских колдуний, насылающих град или останавливающих в деревне козий мор, девушка тут же мысленно дала себе слово, что отныне поучать её в волшебстве она никому больше не позволит.
Несмотря на то, что почти вся Гора была покрыта могучим девственным лесом, чувствовалось, что она активно обитаема. Постройки и сооружения не бросались в глаза, а исподволь возникали перед глазами – словно бы сами собой – и вполне гармонично вписывались в окружающий пейзаж. Глендавейн с Зериадой проследовали мимо школы, где детишки различного возраста под руководством кого-то невидимого с улицы изучали основы магических наук; вслед прохожим летели голоса, хором повторявшие что-то вроде «…смысл жизни представляет собой субстрат побудительной мотивации личности в историческом аспекте…». Правда, самая юная слушательница этих курсов волшебства сидела на горшке с соской во рту и по этой уважительной причине в процессе вербального общения участия не принимала.
Весело ухмыляющиеся и горланящие песни рабочие монстры тащили из лесу огромные копны традиционно используемых в колдовстве растений. Эта продукция поступала на сортировку и просушку, а в дальнейшем складировалась в специально отведённых для этого пакгаузах с обязательным документированием и навешиванием ярлыков с указанием места и времени сбора на каждый конкретный стебелёк. В организации работ присутствовал строгий порядок и дисциплина. Даже каждая пчела, собирающая на закреплённом за ней участке мёд, была пронумерована и учтена: на спинке насекомых тонюсенькой кисточкой были выписаны инвентарные номера.
– А вот и мои хоромы! – кивнула старуха на симпатичный утопающий в цветах домик. Его окружала высокая живая изгородь из цветущих кустов жасмина. Из-под деревянной резной калитки на улицу сочился тоненький ручеёк.
Глендавейн отворила калитку и вежливо посторонилась, пропуская хозяйку первой.
Во дворе стояли лужи. По ним как угорелые носились давешние водяные человечки: они, вместо того, чтобы каждому растечься по предназначенному ему участку грядок, играли в горелки.
– Хорганд!!! – завопила Зериада. – Ты чем это, стервец, занимаешься?! Я тебе что велела?! Сейчас же загоняй их в огород!
Никакого Хорганда, однако, нигде видно не было. Зериада продолжала бушевать и, наконец, из погреба выглянула недовольная заспанная рожа.
Хорганд оказался толстым, отъевшимся домовым. Губы его лоснились, словно от блинов с маслом.
– В чём дело? – тяжело зевая, спросил он. – Ну что опять за крики? Это в конце концов даже обидно, хозяйка! Соседи могут подумать, что случилось что-то неприличное. Успокойся! Я тебе уже сотый раз повторяю: если каждую мелочь принимать так близко к сердцу, то не протянешь и жалких пяти веков!
– Аспид! – простонала Зериада. – Зарезал! Как есть зарезал! Ну-ка живо бери молоток и марш на огород!
Продолжая инертно оправдываться, Хорганд зашевелился и действительно добыл откуда-то большой деревянный молоток на длинной ручке, после чего пугнул человечков, загоняя их за дом: там под жарким солнцем в образцовом порядке поспевали различные овощи.
Вереница легкомысленных созданий, еле касаясь ногами земли, прыснула прочь. Глендавейн во все глаза смотрела, как осуществляется полив, а посмотреть действительно было на что.
Водяные человечки, похоже, в неподвижности находиться не умели. Они всё так же легко носились по грядкам, не причиняя, впрочем, им никакого вреда. Подошедший Хорганд неодобрительно смотрел на это, сморщив нос, и вдруг, изловчившись, изо всех сил треснул кого-то из пытавшихся проскочить мимо молотком.
Человечек словно взорвался. Разлетевшиеся брызги равномерным слоем покрыли небольшой участок морковной грядки, а Хорганд, брезгливо отряхиваясь, перешёл на сухое место.
– Видала, как надо? – гордо сказала сияющая Зериада. Похоже, она умела в один миг переходить от крайней возбуждённости к полному умиротворению.
– Восхитительно, – иронически откликнулась Глендавейн.
Она взглядом распластала припасённый пузырь над всей поверхностью огорода и затем легонько подула вверх. Тотчас же пузырь превратился в тучу, из которой хлынул дождь. Не ограничиваясь этим, волшебница наколдовала целый фейерверк молний, которые, попадая в цель, вызывали среди человечков тот же эффект, что и хоргандовский молоток.
– Вот и всё. Пошли отсюда, – небрежно сказала она. – А то ещё промокнем.
Хорганд уважительно поглядел на неё, крякнул, но ничего не сказал. Зериада тоже казалась очень довольной.
– А что ты ещё умеешь, внученька? – спросила она.
– Разные вещи, – сдержанно ответила Глендавейн. – Так сразу рассказать трудно. Можно, я у тебя несколько дней поживу, бабушка?
– Да живи сколько хочешь!
– Спасибо, – поблагодарила Глендавейн, думая о чём-то своём. – Спасибо.
Внезапно из тучи вывалилось полупрозрачное жабообразное создание, тяжело шлёпнувшееся на взрыхлённую землю – так, что грязь так и брызнула во все стороны. Уродец сидел в образовавшейся яме и источал такие потоки слёз, по сравнению с которыми наведённый из тучи дождь можно было считать средней по интенсивности засухой. Правда, не орал: то ли не умел (в водной среде орать не очень-то научишься), то ли просто испугался в незнакомой обстановке.
– Ах ты, да это ж мы сынка самого водяного зачерпнули! – всплеснула руками Зериада. – Ой, как нехорошо получилось-то, и я, беда старая, недоглядела! Тот уж, верно, хватился, лютует теперь... Поди теперь объясни, что нечаянно! Вот ведь незадача…
Глендавейн, сдвинув брови, шагнула вперёд. Тут же жабьего сынка подхватило, сплющило и сложило несколько раз наподобие конверта. У попытавшейся было протестовать Зериады отвалился язык, а кинувшийся на помощь хозяйке домовой был безжалостно превращён в большого почтового голубя с кокетливым розовым бантиком на лапке. Конверт – уже с написанным адресом – был немедленно всунут голубю в клюв, и Хорганд, не успев опомниться, уже летел по направлению к озеру. Последнее, что он слышал, были обращённые к Зериаде слова Глендавейн:
– Вот и всё; а язык у тебя сейчас новый вырастет…


Звено пятьдесят третье

Лаборатория суперчистой любви и лаборатория гиперчистой любви являлись соперничающими структурами. Можно даже сказать – конкурентами. Так сложилось исторически. В обеих лабораториях параллельно трудились над вычленением всеобщей сущности этого необъяснимого чувства. Трудились с тем, чтобы в один прекрасный день осчастливить ничего не подозревающее человечество результатом своих титанических усилий. Периодически то один, то другой коллектив вырывался вперёд, но до окончательного решения глобальной задачи было ещё достаточно далеко. Собственно, невозможно было даже предварительно наметить сроки окончания исследований!
Любовь, к сожалению, оказалась предметом, совершенно не поддающимся планомерному изучению и хоть какой-нибудь систематизации. Тем более любовь суперчистая или гиперчистая.
Не давали результата многочисленные опыты с различными приворотными зельями – результатом возгонки обычно оказывался тривиальный винный спирт. Не приносили удачи сложные математические методы экстраполяционной обработки текстов заклинаний – полученную абракадабру отказывался воспроизводить самый изощрённый язык. Даже самые отчаянные опыты (на себе, разумеется) оказывались смехотворно бесплодными!
Заведующий лабораторией суперчистой любви магистр Яйкояр Заядлый уныло рассматривал содержимое огромной реторты, где в результате эксперимента на основе новейших технологий должен был зародиться некий вселенский разум, обладающий перманентно присущим этому разуму атрибутом – способностью к безграничной любви ко всему сущему. Однако что-то этакое новыми технологиями не было учтено (очевидно, какая-то ну уж совершенная нанопустяковина) – ибо прецизионный любограф, от датчиков которого на стекле сосуда не было живого места, рисовал безнадёжно унылую прямую безо всяких намёков на экстремум. Яйкояр представил себе, как придётся выкручиваться и какими аргументами оправдывать финансирование очередного неудачного опыта, и болезненно скривился. То-то уж будут торжествовать соперники-гиперлюбы! Нет, до пошлых обвинений в некомпетентности, конечно, не дойдёт – у самих результатов кот наплакал! – но как насмешливо будут смотреть! Как поджимать губы! Как многозначительно переглядываться!
Яйкояр до боли в глазах вглядывался в содержимое реторты, но там всё было мертво, никаких шевелений, тем более – проблесков разума, не говоря уж о любви.
– Глупостями занимаешься! – вдруг услышал он голос сзади и даже подпрыгнул от неожиданности. Как ужаленный, обернулся – и оторопел: на пресловутом любографе, гордости лаборатории, с которого Яйкояр собственноручно пылинки сдувал, не доверяя это ответственное дело никому, сидел, болтая ногами, неизвестный субъект размером с лабораторную мышь, взирая на магистра остро и насмешливо.
Если бы магистр был знаком с Бекой Арафейским, он бы поразился сходству с ним данного субъекта – сходству полнейшему, если не считать крохотных размеров и выражения лица. У прохвоста Беки лицо было обычно хитро-настороженное, как бы ожидающее от судьбы очередной каверзы, а здесь это же лицо выражало едкую иронию пополам с ленивой властностью. Но магистр не был знаком с Бекой, поэтому мысли его потекли в совершенно другом направлении.
Подумалось сразу же – а ведь не должно быть в лаборатории в это время никого постороннего! Яйкояр сам накладывал охранные чары, и добротно накладывал – вряд ли кто сумел бы обойти запрет, разве только сами главы гильдий, но уж никак не этот подозрительный тип, в котором и росту-то никакого, не говоря о магических способностях! Однако субъект реально существовал, взирая на начальника лаборатории нагло и бесцеремонно. И тут Яйкояра осенило, словно дубиной ударило: да это же эксперимент удался! Вот она, долгожданная слава, плюс постыдное посрамление конкурентов! Вот же он, результат бессонных ночей и бесконечных трудов!
– Полная чушь, – отрицательно покачал головой результат бессонных ночей, проницательно глядя на магистра. – Лабораторию советую закрыть, штат распустить и заняться чем-нибудь действительно полезным. Изучать любовь – гиблое дело, ибо невозможно найти рациональную основу в иррациональном.
Яйкояр скосил глаз на любограф: почему-то не фиксировалось никаких следов любви, ну вот ни малейшего проявления! Странно.
– Так что ты мне можешь сказать о суперчистой любви? – задал он провокационный вопрос.
– Ничего!
– Совсем ничего?! Может, попробуешь дать всеобъемлющее научное определение?
– Ну, это пожалуйста! Любовь есть самое обычное психическое заболевание. Доволен?
Гм… Как, однако, необычно! Весьма своеобразный взгляд, и с парадоксальной точки зрения! Яйкояр хотел было записать это для памяти, но тут собеседник перебил течение его мыслей:
– Всё это хорошо, но говорить мы с тобой будем совсем о другом.
– О чём же?
– Не перебивай!
– Хорошо-хорошо! Я внимательно слушаю!
– Во-первых, как я уже говорил, выброси из головы все мысли о любви. Сейчас важно другое. Во-вторых, запомни – я вовсе не результат твоего ничтожного эксперимента, как ты наивно полагаешь. Просто твой опыт создал для моего появления подходящие условия.
– И кто же ты в таком случае?
– Бог, Которого Нет. И чтобы ты в это поверил и больше не задавал глупых вопросов, мы сейчас сделаем вот что…
Крохотный бог щёлкнул пальцами, и тут же Яйкояр почувствовал, что превращается в жабу. Обыкновенную бородавчатую жабу Дах-Дах, самое низменное и презренное существо на всей земле. Все его бессознательно предпринимаемые попытки как-то помешать трансформации не оказали никакого эффекта, словно был он не грозным магистром, слову которого с почтением внимали далеко не самые слабые маги, а самым последним стажёром-недоучкой. И это при том, что именно в защитной магии Яйкояр был, пожалуй, наиболее поднаторевшим специалистом Горы.
– Теперь вот что… – не останавливался бог. – Мне нужно поговорить с вашим начальством. Со всеми разом. Притом как можно быстрее. Поэтому ты должен созвать внеочередной Верховный Совет.
Яйкояр попытался ответить и громко квакнул.
– Ладно, я думаю, с тебя достаточно, – смилостивился бог и вновь щёлкнул пальцами, теперь уже другой руки. – Ты всё понял?
– Я всё понял, – подтвердил магистр, брезгливо счищая с себя остатки слизи. – Срок на следующей неделе подойдёт?
Бог, Которого Нет, укоризненно усмехнулся.
– Я вижу, ты всё же не понял, – протянул он, тяжело глядя на него. – Заседание состоится сегодня. Сейчас. Или мне ещё раз щёлкнуть?

…Зал заседаний Верховного Совета Горы представлял собой светлый и просторный барак, оформленный в современном минималистском стиле. Интерьер отличался той изысканной простотой, которая даётся в результате упорных дизайнерских усилий. На простых дубовых табуретах расселся цвет Горы: двенадцать магов-патриархов, по одному от каждой гильдии. Гильдии заметно различались по важности – скажем, Теоретики, занимавшиеся поиском смысла жизни и достижением всеобщего счастья, были группой уважаемой и многочисленной, а Лекари, наоборот, не имели в своих рядах большого числа адептов. Действительно, ну кто будет серьёзно заниматься здоровьем там, где практически отсутствуют болезни?
Злые языки поговаривали, что гильдии по сути давно превратились в тёплые местечки, этакие синекуры, к настоящей магии отношение имевшие косвенное. Но такое мнение, конечно же, было глубоко ошибочным: имелась, имелась у каждой гильдии весьма солидная магическая мощь, что бы ни говорили идеологические противники. Бесспорно, находились и радикально настроенные маги, которые порывали со своей гильдией и уходили, так сказать, на вольные хлеба – но таких было мало. Место в гильдии гарантировало обладателю определённый статус и весьма приличное общественное положение.
Во главе стола табуретка была повыше – это было место председателя. Тут же стояла простая медная чернильница и лежала стопка писчей бумаги.
Четыре ошкуренных столба поддерживали двускатную гонтовую крышу, поперечные балки между столбами были обшиты сосновым горбылём, образуя немудрящие дощатые стены. Каждая щель в этих стенах была на месте, создавая, совокупно с остальными, тщательно продуманную систему вентиляции, а вечное лето позволяло обходиться без излишних систем обогрева.
Какой-нибудь неискушённый чародей мог бы заподозрить, что обилие дыр и отверстий весьма способствует бесконтрольному распространению обсуждаемой информации, однако это было далеко не так. Любой, допускаемый на заседание, мог собственноушно убедиться, что звуки, слышимые снаружи, ничего общего не имели с действительно обсуждаемой тематикой; различимые же через окна фигуры на самом деле находились в совершенно других местах.
Заседания Верховного Совета происходили крайне редко – не было никакой надобности созывать уважаемых и занятых магов по пустякам. Последний раз такое заседание состоялось по случаю разделения колдовского сообщества на доброе и злое направления, и помнила это событие едва ли половина от ныне живущих – как на Горе, так и в Долине Ужаса.
Председательствовал сам Херарий – верховный маг Горы. Был он сед, благообразен и упитан, бороду имел роскошную, ухоженную, спускавшуюся до пояса. В силу должности верховный маг был избавлен от уточняющего прилагательного – его называли просто Херарий, без эпитета, а в силу преклонного возраста (даже по меркам волшебников Херарий считался весьма пожилым) ему помогал секретарь – магистр Яйкояр Заядлый, самый, кстати, молодой из присутствующих. В обязанности последнего входило оперативное руководство собранием, соблюдение процедурных вопросов и ведение протокола – для истории.
Херарий медленно обвёл собравшихся усталым взглядом и сделал знак Яйкояру начинать, после чего склонил голову на грудь, прикрыл глаза и стал клевать носом.
– Глубокоуважаемые коллеги! – проникновенно начал тот. – Мы были вынуждены собрать вас сегодня в связи с чрезвычайными обстоятельствами. Впервые со дня Разделения возникла возможность решающего изменения соотношения сил между добрыми и злыми магическими школами. Всю дальнейшую и полностью исчерпывающую информацию вам предоставит наш почётный гость – бог, Которого Нет.
Недоумённое шевеление и переглядывание прокатилось по рядам. Чародеи были несколько удивлены, если не сказать ошеломлены: никогда ещё в совете не принимали участия боги, а тут – сам Которого Нет! Один из Древнейших!!!
Яйкояр тем временем осторожно поставил на стол крохотное креслице, на котором, словно по мановению волшебной палочки, возник маленький, щуплый человечек – ростом чуть больше его указательного пальца. Чтобы всем было его хорошо видно, перед почётным гостем с его позволения магистр установил большую стеклянную линзу.
– Господа маги! – пискнул было тот, но тут же досадливо щёлкнул пальцами, и сразу же тембр его голоса изменился, заполнив звучным рокотом весь зал. – Господа маги! Прошу выслушать меня внимательно, не перебивать, принять нужное решение и тут же забыть о нашей встрече. Поясняю ситуацию.
Как вы, конечно, знаете, в любом мире должны существовать три основных, равных по силе артефакта, на устойчивом взаимодействии которых основан весь фундамент его бытия. Это классическая триада. Не является исключением и наш мир. Первый из артефактов – это так называемые Весы, на которых покоятся судьбы всех ныне живущих – как ваши, в мире, так и наши, богов. Второй – это долженствующий быть вам известным Радрадрабен. О третьем артефакте упоминать не будем, ибо речь пойдёт не о нём.
Каждый артефакт должен иметь своего бога-хранителя, получающего по статусу как небывалые возможности, так и значительные ущемления. Хранитель Весов, например, лишён возможности передвижения. Хранитель Радрадрабена – коим имею честь быть я – возможности действия, именно поэтому меня как бы и нет… Впрочем, время от времени находится способ обойти наложенные ограничения.
Артефакты устроены таким образом, что могут воздействовать друг на друга по системе кольца: Весы на Радрадрабен, тот в свою очередь – на третий артефакт, а третий – на Весы.
– А наоборот? – спросил один из патриархов. – Возможно ли воздействие в обратном порядке?
– В принципе возможно, но крайне нежелательно, – нехотя ответил бог. Сквозь линзу было заметно, как на его скулах ходят желваки. – Поскольку последствия могут быть непредсказуемы, вплоть до безвозвратной порчи артефактов и гибели Хранителей… Но я продолжу.
В данный момент сложилась чрезвычайно опасная ситуация, когда один из Хранителей, а именно – Хранитель Весов, пытается сосредоточить в своих руках власть сразу над всеми артефактами. Поверьте мне, сейчас он как никогда близок к обладанию Радрадрабеном. Если это ему удастся, то получение им третьего артефакта становится лишь вопросом времени. Результат для всего мира может быть катастрофическим!
Голос говорившего, приобретя металлические нотки, зазвучал так напряжённо, что заснувший было Херарий встрепенулся и недоумённо захлопал глазами, затем, очевидно, вспомнив, где он находится, важно кивнул и вновь погрузился в дремоту.
– Хранитель Весов, – продолжал тем временем бог, – нашёл способ влиять на судьбы мира определённым образом, а именно таким, чтобы отстранить меня от опеки над вверенным артефактом. И должен признать, в некоторой степени – лишь в некоторой, подчёркиваю! – это ему удалось. Какое-то время мне приходилось осуществлять присмотр под видом обычного человека, но в последнее время даже это перестаёт быть возможным. Мне становится всё труднее обретать материальную форму, даже, скажем, на какой-то жалкий век...
Буду краток. Сейчас положение таково, что Радрадрабен находится в руках у достаточно известного в определённых кругах Цудуляра – не буду скрывать, моего ставленника. Некогда я даже вложил в него часть своей сущности. В настоящее время некоторая группа адептов отрицательной направленности весьма близка к захвату артефакта. Нужно ли мне доказывать, что в случае, если их попытка увенчается успехом, баланс сил радикально изменится не в вашу пользу?
– Ты хочешь сказать, что предпочёл бы видеть Радрадрабен в наших руках? – величественно сложив губы куриной гузкой, задал вопрос один из старейшин, сидевший в дальнем конце стола – он возглавлял гильдию лекарей.
– Нет, – отрубил бог. – Артефакт должен вернуться ко мне. Это в интересах всех. В данном случае нельзя мыслить корпоративными категориями.
– А если мы не согласимся?
– В таком случае мне жаль вас. Так или иначе, вы погибнете.
– Ты нам угрожаешь?
– Уважаемые! – встрял Яйкояр, стараясь разрядить атмосферу, грозящую стать неприязненной. – Не следует забывать, что тот, Которого Нет – один из Хранителей. Прошу относиться к его статусу с соответствующим пиететом!
– Хорошо, хорошо! – согласился глава дипломатической гильдии с другого конца стола. – Только один вопрос: почему наш столь могучий гость не заключил договор с теми, из Долины? Почему он пришёл к нам? Это, простите, профессиональное отношение к делу, и такой поворот событий кажется мне подозрительным!
– Слыша такие слова, я и в самом деле начинаю сомневаться, что поступил правильно, – бог натянутно улыбнулся. – По крайней мере, там за мою поддержку ухватились бы двумя руками. И не стали бы высказывать столь откровенно глупых суждений.
Ответом на эту эскападу стало новое шевеление и переглядывание маститых. Брови хмурились, взгляды стали вызывать ассоциации с наэлектризованным грозовым небом.
– Я ещё не кончил, – холодно продолжал бог, не обращая внимание на ропот. – Могу конкретизировать ситуацию для тех, кто ничего не желает понимать.
Он поднялся с кресла.
– Прежде всего – вам Радрадрабен как таковой не нужен. Вам должно быть вполне достаточно того, что он не попадёт в руки злых – а я как бог это гарантирую. У вас прямой резон помочь мне. 
– На конфликт с Долиной мы не пойдём! – тут уж встревожились все, кроме спящего Херария.
– Кто говорит о конфликте? – повысил голос бог. – Всего лишь принять меры для собственной безопасности – что может быть естественнее? И я не сомневаюсь, что вы поддержите моё предложение.
– Предложение? В чём оно заключается?
– Воспрепятствовать конкурентам получить Радрадрабен. А я выступлю на вашей стороне.
– И какова должна быть наша роль?
– Радрадрабен даётся в руки не всякому – таково его свойство. Наибольшие шансы имеет некий Робин Айтер, граф с Побережья. Я знаю, что в конце концов Радрадрабен окажется в его руках.
– И что?
– А то, что я давным-давно предвидел эту ситуацию и сформировал его мировоззрение в нужном направлении. Пришлось немало потрудиться. Работа кропотливая, неблагодарная и почти безнадёжная – однако она была проделана. Да, иногда даже богам приходится довольно долго играть роли неприятные и в чём-то унизительные… Зато теперь он влюблён в дочь Гофлареха Ужасного, Глендавейн. Единственный человек – к тому же маг, я подчёркиваю! – которому граф добровольно согласится передать артефакт – это она. Более того, я устроил так, что сейчас эта девица находится здесь. Осталось только подтолкнуть её выступить на нашей стороне. Это несложно. Она достаточно умна и сообразительна.
В отличие от туго соображавших – из-за хронического отягощения избыточным интеллектом – голов глав гильдий, Яйкояр Заядлый давно сообразил, откуда (и, главное, куда) дует ветер. Перед самым молодым членом Совета открывались радужные перспективы. Он уже видел себя спасителем человечества – да что там человечества, всего мира! И объединителем обеих школ магии – а что, ведь и такое вполне возможно, если принять во внимание теоретически вполне допустимый брачный союз магистра Горы с дочерью самого уважаемого колдуна Долины Ужасов… И, главное ведь, такой нужный для дела союз… Надо, надо бы эту возможность хорошенько обмозговать! Яйкояр как-то имел возможность мельком видеть Глендавейн. Тогда, правда, не обратил особого внимания, а теперь, как припоминается, девушка вполне ничего, симпатичная…
Мысли Яйкояра заскакали в черепе, как возбуждённые жеребцы по прерии. Так, теперь главное – возглавить движение, которое может вознести его на гребне популярности в самые верха... Вот, например, Херарий – а не пора ли старику на заслуженный отдых?!
Спохватившись, магистр поспешно поставил блок от чтения мыслей: рано, ох, рано ещё обсуждать эту тему, даже с самим собой! – и украдкой огляделся. Нет, никто из Совета ничего не заметил, только вот почему же этот странный бог так пристально и насмешливо на него смотрит?
– От имени Верховного мага Горы выражаю мнение, что Верховному Совету необходимо заняться этой проблемой, естественно, с привлечением необходимых сил, средств и ресурсов Горы, – поспешно проговорил он, искоса глядя на безмятежное лицо председательствующего. Херарий причмокнул и улыбнулся во сне. Из уголка его рта тоненькой струйкой потекла слюна: старому волшебнику снилось что-то очень приятное.
– И для рассмотрения данного вопроса, – торопился магистр, – будет создана комиссия во главе… во главе…
Яйкояр орлиным взором окинул присутствующих. Сразу поскучневшие патриархи непроизвольно задвигались, старательно отводя глаза. Немедленно возникли обмены репликами, появились не терпящие отлагательства темы для обсуждения. Явно никто не хотел брать на себя лишнюю обузу – чего это ради, если Радрадрабен достанется кому-то другому?
– Во главе с Яйкояром Заядлым! – выпалил магистр.
И тут же закончились все разговоры. Главы гильдий, степенно кивая, благосклонно обозревали ретивого молодца: ну что же, пусть, пусть его займётся на досуге, молодость на то и молодость, а у нас и без того хлопот полон рот…
– Предложение ставится на голосование! – провозгласил магистр, втайне молясь всем богам, чтобы никто из патриархов не выказал заинтересованности и не захотел вмешаться в комбинацию, которую он с таким блеском измыслил.
– Кто за?
Словно за ниточки дёрнули сидящих за столом. Даже Херарий, не просыпаясь, поднял пухлую ладонь.
– Кто против? Кто воздержался? Единогласно! Вопрос исчерпан, собрание объявляется закрытым. Уважаемые коллеги, все свободны, а мы с богом, Которого Нет, немедленно начинаем обсуждение деталей…
Сидящих как ветром сдуло, в зале стало пусто, словно и не решались только что за этим столом судьбы мира. Только Херарий, тяжело навалившись на край стола, пристроился поудобнее и явственно всхрапнул.
¬– Думаю, продолжить нам будет гораздо удобнее в моей лаборатории, – подобострастно улыбаясь, предложил Яйкояр.
Бог, Которого Нет, снова сел, откинулся в своём кукольном кресле и криво усмехнулся. В линзе усмешка его напоминала волчий оскал.


Звено пятьдесят четвёртое

– Вот именно это я и имел в виду! – торжествующе бросил Гофларех, минуя застывшего на середине движения Кая. – Эй, кто там! Живо сюда стеклянный колпак, осторожно накрыть и не тревожить!
– Как это не тревожить?! – вопросил озадаченный Арудон, плотоядно разглядывая неподвижную фигуру и обходя её со всех сторон. – Сейчас, по-моему, как раз самое время, Гоф! Да мы его…
– Ничего не «мы его»! Ручонки убери! Если на Альманзура сейчас хоть муха сядет, колдовство повредится. Сам должен знать, чародейство – штука тонкая. Лови его потом! Поэтому будет он стоять там, где стоит. Недолго, конечно – до тех пор, пока я Радрадрабеном не завладею…
– Не я, а мы!
– Что?! А… Ну, конечно – мы. Тогда пусть оживает сколько хочет, ему это не поможет. Тогда я из него вешалку сделаю. Или канделябр. Весьма экзотично выйдет, как по-твоему?
Робин с тревогой поглядел на Гофлареха. Вот ведь старый интриган, сумел-таки подцепить Кая! И ловушку, конечно, заранее подстроил – предусмотрительный, гад! Как же теперь с Радрадрабеном будет? Так-то хоть какое-никакое, но было равновесие сил, а сейчас все козыри на руках у Гофлареха. Глендавейн нету, а Бетта хоть и ведьма, да мала ещё, от неё в случае чего не то что пользы никакой, а наоборот даже – только руки свяжет… Эх, и где это Сепулия подевалась?!
– А вы проходите! – снисходительно разрешил довольный собой Гофларех. – Ты, граф, у меня не первый раз – ну, то есть, я хотел сказать, сам знаешь, где и что. А девчонка твоя пока может со слугами посидеть.
– Да ладно, пускай лучше со мной.
– Ну, как хочешь. Отдыхай, а я пока план обдумаю. И гляди у меня, без фокусов! Может, завтра с утра и к Цудуляру наведаемся.
– А я знаю, как справиться с Цудуляром! – гордо заявил Арудон. – Я тут гадал недавно…
Гофларех насторожился. В гадательной магии Арудон в Долине считался признанным мастером.
– Ну и как? – сварливо спросил он.
– Есть два варианта, – раздуваясь от спеси, сообщил Арудон. – Первый – это просто незаметно подкрасться сзади и долбануть чем-нибудь тяжёлым по голове.
– Нету у него головы! – Гофларех с ходу отмёл эту версию. – К тому же незаметно подкрасться не выйдет. Не такой он дурак. А второй вариант?
– Второй вариант сложнее, – Арудон сделал картинную паузу.
– Ну, ну!
– Сначала надо принести жертву. Половину всех твоих сокровищ.
– Почему это именно моих?
– Так уж у меня карты вещают. Иначе жертва потеряет смысл.
– Э-гм… А кому жертва? Богам?
– Как раз богам не обязательно. Тут весь смысл в точном размере жертвы: надо ровно половину. Ну, или даже больше. А кому – это безразлично. Можешь мне принести. Я тебя по старой дружбе, так и быть, выручу.
Гофларех на это щедрое предложение ничего не ответил. Он тяжело смотрел на Арудона, ожидая продолжения.
– Потом следует пожертвовать половину твоих артефактов, – продолжал тот. – Опять-таки можно мне. После чего я сообщу точные координаты.
– А просто так ты не можешь сообщить?
– Могу, конечно. Но учти, волшебство будет иметь совсем не ту силу.
– Хм-м… А координаты чего?
– Дерева. Если быть точным – дуба.
– Какого ещё дуба?!
– На котором висит сундук, в котором волшебная палочка, с помощью коей мы поймаем павлина, в хвосте которого есть специальное перо, каковым и можно защекотать до изнеможения кого угодно. Но это ещё не всё!
– Опять не всё?! А потом что?
– А потом подойти сзади – и чем-нибудь по голове.
– Да нет у него головы! – не своим голосом завопил Гофларех. – Впрочем, я ошибаюсь – у него есть голова. Это у тебя нет головы! Можно подумать, что Кадаламус тебе вместо ноги мозги оттяпал!
Чем бы закончилась вспыхнувшая перебранка при отсутствии примиряющего начала в виде Суза, осталось неизвестным. Разрешил ситуацию внезапно постигший Арудона сильнейший приступ хронического расстройства желудка: посрамлённый гадатель поспешно ретировался в уборную, а Гофларех, воинственно раздувая ноздри и красивыми колечками пуская из ушей пар, остался на поле брани единоличным победителем.
 И тут, наконец, соизволила появиться Сепулия.
Уж чем она сумела воздействовать на патологически недоверчивого Гофлареха – да и на всех остальных тоже – неизвестно; у богов, конечно, свои методы, но только подозрительные и осторожные аборигены Долины Ужасов не выказали никакого особого удивления, когда граф Айтер представлял всем свалившуюся как снег на голову “старую добрую подругу”. Которая, безусловно, пожелает составить им компанию в завтрашнем предприятии.
Надо сказать, Сепулия и сама постаралась. Она и так была достаточно эффектна – Робин был уверен: все без исключения мужчины при встрече провожали бы её глазами – но сейчас она превзошла самоё себя. Даже Бетта завистливо вздохнула, когда приосанившийся Гофларех гоголем прошелся вокруг “подруги”, а мигом позабывший о всяких притязаниях на Глендавейн Арудон принялся нашёптывать гостье какие-то глупости. Самое удивительное, что всё это Сепулии определённо нравилось!
День прошёл как-то обыденно: в назначенное время молчаливые слуги подавали на стол и убирали посуду; Гофларех с Арудоном (и, естественно, с Сепулией) то и дело шушукались о чём-то в кабинете, куда простым смертным вроде Робина и Бетты вход был заказан; накрытый стеклом Кай всё так же нелепо торчал посреди зала. Подойти к магу не было никакой возможности: установленный хозяином замка невидимый барьер мягко, но непреодолимо отталкивал любого к нему приближавшегося.
Раздосадованный Робин удалился в излюбленное место – библиотеку, где, меланхолично перелистывая порыжелые листы древних магических руководств, в который раз пытался научиться хоть какому-нибудь простенькому заклинанию. Однако все усилия были тщетны: магия не входила в число отпущенных ему богами талантов. Граф даже позавидовал Бетте – у той получалось хоть что-то, пусть вовсе не так эффектно, как обещали древние наставники, составлявшие учебник, но всё-таки – получалось.
– Странно, – вслух сказал он. – Ведь когда мы с Бекой волшебной клеткой управляли, всё было нормально, а теперь – хоть тресни, ничего не выходит! Почему это, а?
– Клетка – это артефакт, – подумав, пояснила Бетта. – С артефактом всё просто, он сам знает, что и как делать, и чтобы заклинание сработало, не нужно быть волшебником. Простому же человеку для колдовства специальный амулет нужен, я так слышала. Тогда всё и пойдёт как по маслу. Только где ж его взять, амулет-то!
– То-то и оно, – согласился граф. – Если б эти амулеты на каждом шагу встречались, то и волшебников было бы пруд пруди… Постой, а мой Истребитель разве не амулет?
– Нет, это тоже артефакт.
– А какая, в сущности, разница?
– Я же говорила: артефакт работает сам по себе, независимо от владельца. Он же у тебя работает?
– Вроде да…
– Вот. Артефакт предназначен выполнять какую-то одну задачу, в лучшем случае – две. А амулет позволяет применять чары любому, кто им владеет, причём чары могут быть самыми разнообразными.
– Вот оно что. Так у тебя, стало быть, амулет есть? Или это врождённые способности?
– Я сама по себе амулет, – застенчиво пояснила Бетта. – Так тоже бывает.
Граф вытаращил глаза.
– Постой! Так если я тебя у Хогана купил – ты не обижайся, это он сам так мне объяснял! – стало быть, у меня тоже есть амулет, то есть ты! А магия-то всё равно не работает!
– И не должна, – пожала плечиками Бетта. – В данном случае купить амулет мало. Чтобы у тебя что-то стало получаться, тебе необходимо, – она покраснела, – жениться на амулете.
– Вот как, – осёкся Робин. – Нет, я уж лучше без магии…

Ночью в Обители Мудрого произошёл пожар.
Конечно, ничего исключительного в таком повороте событий не было: в конце концов, никто от пожаров не застрахован. Бесспорно, гореть неприятно и опасно, если это пожар в обычном замке – но во владениях магов подобные эксцессы бывают непродолжительны и, как правило, разрушениями и жертвами не сопровождаются.
Так и вышло: сработала магическая защита, и поднятым по тревоге слугам уже через несколько минут не оставалось ничего другого, как с проклятиями откачивать из помещений натёкшую воду.
Самое подозрительное, что возгорание началось как раз с того зала, где стояла фигура незадачливого доброго волшебника. Стеклянный колпак был опрокинут и покрыт копотью, но самого Кая не было и следа! Не осталось ни обгорелого остова, ни даже кучки пепла.
На трясущегося от злости Гофлареха страшно было смотреть.
– Я узнаю, чьих рук это дело! – зловеще заявил он. – А когда узнаю, этому кому-то очень не поздоровится!
Тут же, не сходя с места, он сотворил смертоносное, чудовищное по мощности заклятие. Гранитный утёс, на котором стояла Обитель, ощутимо содрогнулся от применённой для этого силы. Взметнулись тучи снега, оказавшие в окрестностях белые медведи в панике разбежались кто куда.
Заклятие скрупулёзно обследовало весь замок, подозрительно заглядывая в лица всем встречающимся, но никаких поджигателей обнаружить не смогло и с виноватым оханьем издохло.
– Вот как, значит, – желчно выдавил Гофларех. – В прятки играем, значит! Ну, ладно... Что ж, граф, с Цудуляром повременить придётся. Я в тылу врагов оставлять не намерен! Сперва я нанесу визит Хранителю Весов. Давно поговорить собирался.
– А при чём здесь Хранитель Весов? И что это за Весы такие?
– Очень даже при чём. Он бог, а на этих Весах равновесие Мира. И он, подлец, знать обязан!
– Что знать?
– Всё, что в этом мире творится. В том числе и то, кто это со мной в моём собственном доме в прятки играть собрался! А ты, граф, кстати, тоже со мной отправишься – не хочу оставлять тебя без надзора. Только от меня ни на шаг, кто знает, как там встретят…
Внезапно вмешалась Бетта:
– Я тоже хочу с вами! – полузакрыв глаза, быстро проговорила она. –  Это моё слово не изменить, не избыть и не нарушить…
Гофларех был достаточно наслышан о её пророческом даре; может быть, поэтому он даже не попытался протестовать. Он дёрнул щекой и не глядя на ведьму, процедил:
– Ладно, там видно будет.
Однако всё произошло совсем не так, как желала Бетта. Гофларех, отведя графа в сторонку, украдкой сунул ему в руку красивый серебряный перстень:
– На, надень на правый мизинец.
– А что это? – полюбопытствовал Робин. – Ну, как я надену, а меня в обезьяну превратит? Или вовсе всякую жизнь вышибет?
– Да не бойся! – досадливо морщась, зашептал колдун. – Ничего с твоей драгоценной жизнью не случится! Это, если хочешь знать, обычное Кольцо Перемещения, я тут слепил наскоро. Просто повернёшь один раз вокруг пальца – и ты уже на месте. И никаких порталов строить не надо! И никаких девчонок с собою таскать тоже.
– Ух ты! – восхитился Робин. – И так куда угодно попасть можно?!
– Размечтался! – осадил его Гофларех. – Так я тебе и позволю куда угодно! Ищи тебя потом. Только в пещеру Хранителя и обратно сюда. И только ты один, запомни, ни на кого больше оно не рассчитано! А то ишь – хочется ей! Мало ли, кому чего хочется! Хотеться – это одно, а отправиться – совсем другое…
– Ну… Ну и хорошо, – согласился граф, который и сам не желал лишний раз подвергать опасности доверившуюся ему девчушку. – Так оно, наверно, и впрямь лучше будет. А как же ты сам, без кольца-то?
– За меня не волнуйся, – ответил маг. – Крути давай!
Робин пожал плечами, вздохнул и крутанул перстень – против хода солнца, как ему и объяснял Гофларех. Графу показалось, что тело небольно кольнули тысячи тупых холодных иголок. Свет померк, закружилась голова, глаза сами собой закрылись, а когда они открылись снова, перед ними был уже знакомый фиолетовый лес и аккуратно запечатанный Глендавейн вход в пещеру.


Звено пятьдесят пятое

– А сейчас нам на ассамблею пора! – заключила Зериада. – Здесь у нас с этим строго. Опаздывать не моги! Ты как, сама пойдёшь или двойника пустишь?
И, глядя в непонимающие глаза Глендавейн, пояснила:
– Которые шибко занятые, или старые уже, ну вот как я, те сами не ходют. Тем, значится, только присутствие обозначить требуется. А ты сходи, внучка, сходи, тебе, глядишь, интересно будет.
Выяснилось, что ассамблеи здесь – все равно, что посиделки в Долине Ужасов: собираются все имеющиеся в настоящее время в наличии чародеи и, так сказать, “обмениваются опытом”. Одновременно молодые маги, само собой, присматривают себе подруг. Конечно, толковая волшебница, да ещё и без кавалера, здесь на вес золота, но вот поди ж ты, иногда случаются оказии – вот как с Глендавейн, например…
– Не нужны мне никакие кавалеры! – возмутилась Глендавейн. – И на ассамблее вашей делать мне нечего!
– Э-э, не скажи! – хмыкнула Зериада. – Там, бывает, молодёжь такие чудеса откалывает, что хоть бы и мне, старой, поучиться! Хотя, если ты считаешь, что в волшебстве уже всё как есть превзошла, тогда конечно... Какого-никакого фантома на скорую руку сгоношим да и отправим. Пусть люди добрые видят: красавица залётная нос воротит, брезговает, значит…
– Да не брезгую я! И фантома отправлять тоже не стану. Ты, бабушка, забыла, что ли, какой я школы? Да мой фантом, если ему что не так покажется, с ухажёрами вашими церемониться не станет – всю ассамблею в клочки разнесёт! Они, фантомы-то, такие бестолковые…
– Это уж какого сделаешь.
Глендавейн прикусила язык. Не хватало ещё, чтобы её поучали, как делать двойников! Нет уж, такого удовольствия она не доставит никаким Зериадам.
– Сама пойду! – решила волшебница. – Может, и в самом деле, что-нибудь полезное перенять сумею.
Ассамблеи проходили, как оказалось, прямо под открытым небом. На специально расчищенной полянке среди леса рядами были вкопаны лавки, прямо перед которыми на дощатом помосте возвышалась незамысловатая трибуна. Кое-где кучками уже разместились прибывшие ранее участники – в основном аккуратные и ухоженные старики и старухи, степенно переговаривавшиеся между собой и, казалось, относящиеся к присутствию Глендавейн безразлично. Но так только казалось: как только волшебница отворачивалась, за её спиной тут же начинались перешёптывания и переглядывания, а кто-то даже показал в её спину пальцем. Конечно, Глендавейн заметила такой интерес к своей персоне, но решила не обращать на это внимания. Зериадовский фантом, само собой, тут же присоединился к одной из компаний, приветствовавшей его как завсегдатая, и тоже включился в обсуждение каких-то вопросов.
Глендавейн скромно уселась сбоку и тоже принялась приглядываться к окружающим. Многие, на её взгляд, были такими же двойниками, как и Зериада, хотя попадались и настоящие люди.
По краям поляны через равные промежутки были укреплены горящие факелы – зачем они среди ясного дня, Глендавейн так и не поняла. На помосте суетилось несколько непременных звериных скелетов (специально обработанные трупы животных использовались тут повсеместно – вначале Глендавейн это показалось противно, но потом она как-то очень быстро с этим свыклась) – итак, животные на сцене старательно извлекали из диковинных музыкальных инструментов негромкую и довольно приятную музыку. Вообще, атмосфера здесь была непринуждённой и какой-то домашней, так что девушка внутренне расслабилась и с нетерпением ожидала официального начала. Судя по всему, ждать оставалось недолго: на помосте возникла трибуна с уже установленным на ней графином и простым стеклянным стаканом –тщательно вымытым. Оркестр незаметно исчез, а вместо него кто-то невидимый дикторским голосом объявил:
– Уважаемые коллеги, вашему вниманию предлагается доклад магистра Яйкояра Заядлого «О коренных принципах построения всеобщего счастья».
Раздались жидкие аплодисменты, и за трибуной появился высокий, элегантно одетый молодой маг с приятными чертами лица и тщательно завитыми кудрями. Первым делом он не торопясь налил себе полный стакан воды и с видимым удовольствием выпил.
– Позволю себе кратко остановиться на некоторых теоретических постулатах! – внушительно откашлявшись, начал он. – Как известно, счастье есть квазинестационарная субстанция субъективных взаимоотношений двух и более субъектов. В результате многочисленных экспериментов было установлено…
Вначале Глендавейн слушала рассеянно, но затем оригинальность изложения помимо воли увлекла её. Мировоззрение счастья в изложении Яйкояра оказалось непривычным и занимательным. Аргументы докладчик подбирал убедительные, неординарные, вёл дискуссию смело и напористо. К сожалению, как с удивлением заметила волшебница, выслушивали лекцию магистра не очень внимательно: кто-то шептался с соседями, иные вообще позволяли себе на несколько минут исчезать и снова возникать уже где-нибудь в середине очередного развиваемого тезиса.
Тем не менее, Глендавейн продолжала внимательно слушать. Оратор с блеском защитил последний из выдвинутых постулатов и, переведя дух, вновь занялся графином.
– У кого есть вопросы? Нет вопросов? – спросил тот же звучный голос, что и в начале заседания. – Тогда переходим к следующему пункту…
– У меня есть вопрос! – неожиданно для самой себя подняла руку Глендавейн. Все головы и интересом повернулись в её сторону, и тут же она очутилась на сцене, рядом с трибуной, за которой с полупустым стаканом в руке стоял Яйкояр, казавшийся весьма удовлетворённым. Мимоходом ощутив струящийся от магистра изысканный аромат лесной свежести, Глендавейн смело шагнула вперёд.
– Как я поняла, – заявила она, – изложенная докладчиком теория – кстати, весьма меня заинтриговавшая! – остаётся недоказанной ввиду отсутствия практической возможности применения на практике. Это так?
Слегка помявшись, Яйкояр Заядлый с виноватой улыбкой был вынужден признать, что – да, хотя отдельные эксперименты, конечно, были поставлены, и полученные в локальных лабораторных условиях результаты вполне укладываются в теоретически рассчитанные рамки...
– Хорошо, – звонко хлопнув ладонью по трибуне, прервала его Глендавейн. – Предлагаю поставить эксперимент в глобальном масштабе.
– Но отсутствие технических средств…
– Есть такое средство! – отрубила волшебница. – Наверняка многие из здесь присутствующих знают, что такое Радрадрабен. Не так ли?
На этот раз никаких перешёптываний не было. Аудитория молча и выжидательно смотрела не неё десятками внимательных глаз. Глендавейн глубоко вздохнула и стала говорить. Она не могла видеть, как за её спиной облегчённо перевёл дух и вытер со лба обильный пот магистр Яйкояр.

А в лаборатории суперчистой любви на крохотном кресле неподвижно сидел бог, Которого Нет. Он был погружён в свои мысли и улыбался устало, но удовлетворённо.


Звено пятьдесят шестое

– Так значит, это вампир?! – захлебнулся от ярости Гофларех. – Это он, паршивец, осмелился ко мне в Обитель сунуться?! Ну, всё… Конец твоему упырёнку, как ты, граф, за него не заступайся! – лицо Гофлареха, когда тот злился, бледнело и становилось схоже цветом с протухшей рыбой.
– Да я и не собираюсь заступаться, – пожал плечами Робин. – Он такой же мой, как и твой!
– Да? А я было думал… Вокруг тебя же вечно всякий сброд обретается! – колдун бушевал, не заметив, что данное высказывание при желании можно было бы применить и к нему самому. – Да я эту нежить… Калёным железом выжгу!
– И как ты собираешься это сделать? – издевательски вопросил Хранитель Весов. – Если учесть, что ты его даже сам найти не смог… – он насмешливо хмыкнул и отвернулся, небрежно покачивая в пальцах хрустальный стакан с вином. Сунув длинный породистый нос в самое нутро стакана и прикрыв глаза, он наслаждался ароматом. Вообще, жилище Хранителя изнутри разительно отличалось от того, как оно смотрелось снаружи. Да и сам хозяин этих роскошных чертогов больше ничем не напоминал сварливого и надоедливого оборванца.
– Так кого и каким образом ты собираешься выжигать? – повторил Хранитель.
Гофларех осёкся. Он беспомощно посмотрел на Робина, открыл и снова закрыл рот, но возразить не сумел. Факты оказывались сильней его желаний, какими бы неистовыми они, эти желания, ни были.
– А почему Гофларех – да и все остальные маги, по-моему, тоже – не могут его обнаружить? – полюбопытствовал граф.
Хранитель смерил его пренебрежительным взглядом, точно только теперь заметил его существование.
– Потому, что они ищут вампира!
– Ну, правильно! А что, не так?
– Что правильно? Этак его не найдёшь!
– Почему?
– Потому что, да будет тебе известно, смертный, у вурдалаков имеются свои секреты. И один из них тот, что каждый из них может легко превращаться в скопление каких-нибудь кровососущих насекомых. Ты пробовал искать в замке каких-нибудь клопов или блох, о бестолковый маг? – обратился бог к Гофлареху. – Нет, конечно? Так попробуй! Правда, и в этом случае успеха не гарантирую. Вампиры большие мастера на разные штуки.
Граф поёжился, вспомнив, как жестоко он был искусан комарами во время ночёвки в лесу. Ну Восса, ну гадёныш! Теперь стало ясно, почему и Кай, и Глендавейн время от времени «теряли» Воссу из вида, несмотря на то, что были магами не из последних. Да что там Кай, даже сам Гофларех опростоволосился! А ведь Робин-то привык считать старика почти непогрешимым. Как, к примеру, лихо тот отвёл глаза сторожам-драконам! Без него Робина, вне всякого сомнения, сожрали бы в один момент.
– Так что ты мне хочешь посоветовать? – явно сдерживаясь из последних сил, вопросил Гофларех.
– Да ничего я советовать не собираюсь. Мне-то что за дело до ваших разборок?
– Ну, а хотя бы посмотреть в будущее, а? Хоть одним глазком! Стану я владыкой мира? И как скоро?
– Я тут ничьим персональным будущим не занимаюсь. Моё дело – чтобы Весы в порядке были. Тут ведь если что не так, лишняя пылинка не на ту чашу угодит – в мире всё наперекосяк пойдёт! Ты хоть понимаешь, какая это ответственность?! Все судьбы сразу переменятся!
– Так ты грядущего не прозреваешь? – разочарованно протянул колдун. – У-у-у, а я-то думал…
– Что ты думал?! – вскинулся бог. – Вижу я будущее, не вижу – это не твоего ума дело!
– Что, в самом деле не видишь?! – изумился Робин, который был твёрдо уверен, что кому-кому, а уж богам-то грядущее предельно ясно, и могут они читать судьбы людские, словно открытую книгу; и было, наверно, в его лице столько детского удивления и веры во всемогущество богов, что Хранитель, внезапно усмехнувшись, ответил:
– Да вижу, вижу, конечно. Только говорить об этом со смертными ни один бог не станет, и не проси. У тебя у самого, граф, кстати, будущее весьма интригующее… Да ты скоро и сам узнаешь. И запомни: что бы ни случалось, что бы ни происходило – всё идёт по воле богов, даже если иногда кажется… Впрочем, я уже и так сказал чересчур много.
– Ладно, раз нельзя, так нельзя, – согласился Робин. – А хотя бы на Весы эти самые твои глянуть можно? Чтобы было потом, что внукам рассказывать, – добавил он, искоса взглянув на Гофлареха.
Высокомерный Гофларех никак не отреагировал на этот явный намёк, а Хранитель, хитро улыбнувшись, потянул за шёлковый шнурок, свисавший откуда-то сверху прямо к трону, на котором он сидел.
Тут же часть стены разошлась, и взорам Робина и Гофлареха открылось задрапированное чёрным бархатом помещение, где на подставке из горного хрусталя стояли небольшие, невзрачные на вид весы. Пространство вокруг них, казалось, шевелилось; если присмотреться, то перед глазами возникала то чья-нибудь физиономия, то целая жанровая сцена с множеством действующих лиц – и всё это такое крохотное, что было невозможно поверить, что простым глазом можно без труда разглядеть подробности. Чаши Весов чуть заметно колебались, склоняясь то в одну, то в другую сторону, но тут же вновь выправляя равновесие.
– Поглядели? – спросил Хранитель. – Ну, и хватит с вас. Нечего зря глазеть.
Он вновь дёрнул за шнурок, и стена как ни в чём ни бывало восстановилась на прежнем месте.
Пока Гофларех хмурился и бросал вокруг раздражённые взгляды, Робин поспешил задать очередной вопрос:
– А можно ли сделать так, чтобы победить Цудуляра?
– Всё в наших руках, – высокомерно ответствовал бог. – Да ладно уж, за этим пригляжу, так и быть.
Робин торжествующе оглянулся на Гофлареха, но тот не отреагировал на неожиданный успех, достигнутый с помощью тривиальной дипломатии. Отвернувшись, старый маг пристально разглядывал Весы – Робин прекрасно понимал, что какая-то там стена для Гофларехова взора ничего не значит. И что-то ему за стеной явно не нравилось, потому что он раздражённо крутил ус и дёргал щекой.
– А где сейчас бог, Которого Нет? – воспользовался вновь возникшей паузой граф.
– Ближе, чем ты думаешь, – неприязненно отозвался Хранитель. – Да ты что, смертный, рассчитываешь, что я тебе так всё и расскажу? Не суй нос, куда не положено!
Робин в свою очередь задумался. В прошлый раз этот бог – по словам Сепулии – путешествовал с ним рядом под видом бродяги и прохвоста Беки Арафейского. Неужели и сейчас кто-то из его спутников… Хм! Интересно, кто? Кай? Бетта? Или этот, вампирёныш? А может быть, вообще кто-то невообразимый или невидимый… Гадать можно было бесконечно: соглядатаем теоретически мог оказаться кто угодно, да хоть бы тот же Арудон! Хотя нет, ведь не может же быть, чтобы тот, Которого Нет, был одновременно и Бекой, и Арудоном! Или… может?
Лишь в одном Робин был уверен твёрдо: сам-то он уж точно не был богом, Которого Нет.


Звено пятьдесят седьмое

– Завтра же! – рявкнул Гофларех, влетая в комнату. – Прямо с утра отправляемся в Зиндан к Цудуляру! Будь готов!
– Может, стоило бы дождаться Суза? – заикнулся было Арудон, но тут Гофларех разразился столь яростной тирадой, что Арудон побледнел, съёжился и сразу со всем согласился. Гофларех бушевал: ему пришлось вытерпеть столько колкостей и насмешек от Хранителя Весов, сколько он не получал, наверное, за всю прошедшую тысячу лет. Выяснилось, что Арудон достоин только слизывать пыль с его, Гофлареха, старых тапок (и то лишь после посещения последним уборной); что Суз – досадное уродство природы и вообще появился на свет по ошибке, и тот, кто называет его магом, заслуживает небытия и вечного забвения, а Цудуляр Мерзкий – настолько жалкая и ничтожная безделица, что о ней не стоит и вспоминать перед сном, дабы не портить сновидений.
Робин решил, что задерживаться в столь непредсказуемом обществе не стоит. Осторожно пожелав в пространство перед собой спокойной ночи, он бочком выскользнул из зала, где продолжал неистовствовать разъярённый владелец замка, и по тёмной лестнице стал подниматься к себе – Гофларех поселил его, как уникального кандидата на получение Радрадрабена, в специально оборудованной комнате с повышенной магической защитой. В комнате рядом обитала Бетта.
В коридорах тоже было темно – то ли энергия, долженствующая пойти на освещение, была потрачена на громы и молнии, щедро расточаемые хозяином, то ли просто нерадивые слуги забыли зажечь укреплённые на стенах светильники. Как бы там ни было, граф несколько раз спотыкался о неожиданно возникавшие под ногами пороги, а один раз так приложился лбом о что-то железное, что искры из глаз посыпались.
– Прошу прощения, – пробормотал рядом чей-то голос.
– Кто это? – спросил Робин, растирая гудевший лоб. – Вот проклятая темень!
– Ну, этому помочь легко! – ответил тот же голос, и чуть выше головы графа неярким светом вспыхнула хрустальная сфера. Выяснилось, что граф в темноте налетел на золотой треножник, на котором был укреплён знаменитый на всю Долину гофлареховский Шар Видений. Впрочем, Робин видел это волшебное приспособление впервые и поэтому глядел во все глаза – благо теперь стало несколько светлее.
– Если угодно, я могу проводить и посветить, где потребуется, – предложил Шар.
– Пожалуйста, если нетрудно, – попросил граф. – А то я, боюсь, тут шею себе сломаю!
– Этого допускать никак не следует. Вот, если угодно, можно для верности держаться за меня – здесь или здесь, где рукоятка.
– Нет, спасибо, это уже лишнее.
– Как приятно общаться с воспитанным человеком! – удовлетворённо заметил Шар, семеня впереди. – И тебе «спасибо», и «пожалуйста»!
Надо сказать, за всё время обладания Шаром Видений Гофларех никогда не обращал на него особого внимания. Ну, вещь, ну, полезная вещь, даже очень полезная и редкая – и что из того? Никак не был расположен характер мага к вежливому общению, тем более со своими же собственными созданиями (всё ограничивалось лишь окриками да пинками) – и поэтому, когда Робин с Шаром добрались до нужной комнаты, Шар уже испытывал к вежливому жильцу определённую симпатию. Стосковавшийся по общению инструмент сыпал сведениями и пересудами не хуже записного сплетника, который специально приплёлся в лакейскую почесать языком.
– А ты что, и вправду можешь показывать всё, что на свете делается? – удивлялся Робин.
– Конечно! Это, с позволения сказать, моя прямая специальность. Абсолютно всё, что творится под солнцем и под луной – так меня хозяин натаскивал.
– А Глендавейн показать сможешь?! Ну, дочку хозяина, её ещё Гризонией здесь зовут?
Шар замялся.
– В общем-то, конечно, могу… Только мне без хозяина никому ничего показывать нельзя.
– Э-э-э… – разочарованно протянул Робин. – А я-то думал…
– Мне запрещено показывать, – не сдавался Шар, – но, если хочешь, я могу рассказать. Где находится, что делает, что говорит…
– Давай!!!
Шар на мгновение призадумался, что выразилось у него в некотором изменении цвета свечения, а потом скороговоркой забубнил:
– Вижу поляну в лесу, много людей. Объект наблюдения общается с народом, самочувствие и настроение объекта в норме, рост и вес адекватны… Что ещё интересует?
– Где этот лес? И что за народ?
– Лес далеко, точного расположения дать не имею права. А народ обычный – маги.
– Как так маги? Она что, здесь, в Долине?!
– Никак нет, не в Долине. Наблюдается лето, а у нас-то тут всегда зима...
– Вот как. И где ж это можно столько магов найти, если не здесь… А их там много?
¬– Много. Весьма значительное количество. Маги, кстати, добрые.
– Ага! – сообразил Робин. – Ясно. Так-так… А что она сейчас делает?
– Говорит с магом. Молодой такой, высокий, симпатичный.
– Симпатичный, говоришь? – нахмурился Робин. – И высокий… А о чём говорит?
¬– Дословно мне тоже запрещено, – виновато отозвался Шар. – В крайнем случае, могу только намекнуть относительно общего смысла.
– Ну так намекни!
– Они договариваются насчёт совместных действий.
– В каком направлении?
– В определённом направлении.
– Так, – протянул Робин. – Похоже, от тебя толку не добьёшься. Ну что ж, узнал, что жива – и на том спасибо.
Если бы Шар имел конечности, он бы, наверное, повинно развёл руками, но ввиду их отсутствия ограничился имитацией покаянного вздоха.
– Ладно, – решил Робин. – А можно ещё парочку вопросов?
– Да сколько угодно!
¬– Как это Глендавейн пустили на Гору? Ведь она из злых магов, не так ли?
– Ну, во-первых, ни одному магу не возбраняется посещение ни Горы, ни Долины. Вот недавно Альманзур у нас гостил, ты же сам видел.
– Да уж, погостил на славу!
– Вот. Это просто традиция такая – не общаться по пустякам. Это первое. А второе – хозяюшка-то наша по матушке как раз из добрых будет. Только об этом никому ни слова, а то Гофларех прибьёт! Он про это вспоминать страсть как не любит. Это такая тайна, что не только у нас, а и на Горе, пожалуй, не знают. Да и сама она ни сном, ни духом…
– Вона как! – изумлённо протянул Робин.


Звено пятьдесят восьмое

Была глубокая ночь. Тени от факелов беспорядочно скакали по стенам. Гофларех сидел прямо на ступенях чёрной пирамиды своего тронного зала, и над ним, матово отсвечивая в темноте, возвышался жуткий череп рахитичного дракона. В силу каких-то причин Гофларех не хотел пользоваться магией, поэтому факелы были принесены самые обыкновенные, причём принесены и закреплены в держателях самим колдуном лично.
Суз и Сепулия расположились за пустым столом, изредка перебрасываясь скупыми фразами на неизвестном графу языке. Суз был полупрозрачен – оттого, что всё ещё находился в кувшине, запечатанном Каем, как коротко пояснила Сепулия. Арудон приткнулся чуть в стороне. Он ощутимо нервничал и суетливо перебирал колдовские причиндалы, копаясь в парчовой перемётной суме. Тяжёлый костыль, лежащий на коленях, мешал ему, но отставить его в сторону Арудон никак не желал.
Глендавейн тоже присутствовала, но вела себя отстранённо, словно её ничто происходившее совершенно не касалось. Она, так же, как и Суз, находилась здесь не телесно.
– Короче, вот что мы решили, – мрачно сказал Робину Гофларех. – Так просто Цудуляра не взять. Собственно, потому что брать не за что. Поэтому основную роль придётся сыграть тебе.
– Что?! – изумился Робин. – Как это мне?
– А вот так. Поскольку твой Айтер в Зиндане всё ещё стоит – я проверил – то тебе и карты в руки. Просто проникнешь в подземелье и заберёшь шкатулку.
– Ничего себе "просто"! Ты что думаешь, Цудуляр меня ждёт с распростёртыми объятиями?! Да он меня в лучшем случае повесит, а в худшем – я и думать не хочу, что будет!
– А ты не попадайся, так ничего тебе и не будет! – подал голос Арудон.
– Так может, ты сам сходишь и принесёшь?
– Мне нельзя, – неприязненно заявил Арудон, поучительно подняв палец. – Я в стратегическом резерве. Мало ли что, может, кто не будет справляться – надо же кому-то ситуацию контролировать. Каждый должен чётко выполнять порученную ему задачу, чтобы не было путаницы и неразберихи.
– Так я же не колдун! Мне с Цудуляром не справиться.
– Цудуляра в замке не будет, – уронил Гофларех. – Это мы берём на себя.
– Что-то не верится, – пожал плечами Робин. – Не такой он дурак.
– Здесь тоже не дураки собрались! – громыхнул Гофларех.
– Да объясни ему, Гоф, – сказал Суз. – Он же не в курсе.
– Ладно, – остыл колдун. – Слушай внимательно. Нам нужно перехитрить Цудуляра.
– Как?
– А вот как. Как ты думаешь, что предпримет Цудуляр, если узнает, что под боком у него тайно собирается армия для нападения? Ну, что бы ты сделал на его месте?
– Постарался бы опередить противника и напасть первым. Это же азы тактики, это ещё на первом курсе проходят!
– Правильно. Вот он и нападёт. А у тебя будет время проникнуть в подземелье. Понял теперь?
– Понять-то понял. А вот, допустим, если на нашей стороне бог выступит – не самозваный, как Цудуляр, а настоящий, это ведь сразу изменит расклад сил в нашу пользу. Ты как думаешь? – Робин покосился на Сепулию.
– Ну, если бы выступил бог – тогда конечно, – согласился Гофларех. – Только не понимаю, к чему ты клонишь. У тебя что, приятели среди богов, что ли?
Тут время словно остановилось: колдуны внезапно замерли, даже дёргающийся огонь факелов застыл и прекратились прыжки теней по стенам. Сепулия повернулась с Робину и строго сказала:
– А вот на эту тему разговоров быть не должно. Никто не догадывается, кто я – и пусть так оно и будет.
– Но ты же обещала!..
– Мало ли что я обещала. Мне, скажем так, охоты нет перед другими богами засветиться. Да ты не бойся! Всё под контролем. Сделаешь дело – в накладе не останешься.
Тут течение времени вновь возобновилось: замигали факелы (крайний сильно коптит, машинально отметил граф), задвигались люди. Гофларех подозрительно взглянул на Робина:
– Так про какого это бога ты говорил?
– Нет, это я так… Чисто теоретически. В смысле, хорошо бы было...
– Хорошо бы было! – передразнил Гофларех. – Соображай, что говоришь! Хорошо ему!.. Да если какой бог про Радрадрабен узнает – только мы его и видели!
– Кого? Бога или Радрадрабен?
– И того, и другого!
– А-а… Ну ладно.
– А ладно так ладно. Ты свою задачу понял?
– Понял, – ответил Робин и посмотрел на Глендавейн. Та хмуро взглянула на графа и отвернулась.
– Тогда будь готов. Тебя незаметно перебросят в нужное место. Ты заберёшь шкатулку и передашь её мне.
– Лучше мне, – подал голос Арудон.
Суз негодующе фыркнул, тоже собираясь вмешаться, но Сепулия быстро сказала:
– Не стоит препираться по пустякам. Мы это уже давно обсудили. Граф сам знает, кому он должен передать артефакт.
Арудон и Суз недовольно замолчали, а Гофларех, раздражённо пожевав губами, скрипучим голосом уронил:
– Прекрасно. Там видно будет. Приготовься, граф.
– А когда начинаем?
– Прямо сейчас.


Звено пятьдесят девятое

Покрытый копотью Гофларех протянул сухую ладонь:
– Дай сюда!
Робин крепко сжал Радрадрабен в кулаке. Ни за что! Губить свою последнюю надежду ради этого паука? Ишь, как глазками-то рассверкался! Хрен тебе, а не мировое господство!
– Нет, не ему! Мне! Мне давай! – завопил невесть откуда вынырнувший Арудон, тоже протягивая руку, отягощённую множеством колец.
Ещё один, с отвращением подумал граф, инстинктивно убирая Радрадрабен за спину. Нет уж, только не тебе, жаба!
Гофларех медленно повернул голову и уставился на Арудона неподвижным змеиным взглядом. Тонкие губы его беззвучно зашевелились. В наступившей тишине слышно было, как внутри Арудона внезапно заурчало и забулькало, затем отчётливо почувствовался позорный едкий запах. Однако побледневший Арудон не сдавался: слишком многое было поставлено на карту, и тут уж было не до условностей. Он кое-как переминался на одной ноге и молчал.
Робин непроизвольно хрюкнул от смеха, но тут же согнал с лица улыбку и потащил из ножен Истребитель.
– Правильно, не давай им! – прошелестел голос Воссы.
Вот как, и этот туда же!
Гофларех стремительно обернулся. Робин тоже глянул в ту сторону и обомлел: Восса был не один –похоже, весь вампирский клан в полном составе явился за Радрадрабеном!
– Кто?! – брызгая слюной, в испуге закричал Арудон. – Кто привёл сюда этих? Гоф, да сделай же что-нибудь! – похоже, он напрочь забыл и то, что сам является колдуном, и то, что только что чуть не сцепился насмерть с «другом Гофом».
– Я привёл, – на освещённое место выступил Кай, довольно потирая руки. – Я, Альманзур Сверхмогучий. Я предупреждал, что не допущу, чтобы артефакт попал в плохие руки. А достойный Восса взялся мне в этом помочь.
– А почему вы выступили на его стороне? – злобно ощерившись, обернулся Гофларех к вампирам. – Вам что, милее эти, что с Горы?
– Альманзур поклялся, что не станет добиваться власти над миром. И мы ему верим, – ответил Восса.
– Ишь ты! Власти над миром... А чем это тебе моя, допустим, власть не по нутру?
– Любые перемены на Побережье будут через кровь и смерть. А нам не нужны смерти.
– Да почему?! Вам-то какая разница?
– Нам нужна пища. Поэтому вампиры кровно заинтересованы в сохранении поголовья людей. И мы готовы драться за это!
Гофларех озирался, спешно придумывая какой-то новый план. Однако ничего хорошего ему, видимо, в голову не приходило: ведь стоит лишь начать, стоит прикончить первые ряды – остальные хлынут всей массой и сомнут… Разорвут ведь, пожалуй, несмотря на всю магию: уж больно близко подобралось вурдалачье племя! Да тут ещё и Альманзур…
Внезапно сверху оглушительно грохнуло, и над головами собравшихся в туче солёных брызг возник Суз. Воспрявший духом Арудон тут же взял наизготовку свой боевой костыль, причём из-за его шевеления распространилась новая волна смрада. Ситуация вновь склонялась в пользу злых сил.
Отфыркиваясь и встряхиваясь, как собака, обдавая при этом всех новыми порциями холодной капели, Суз протянул руку вниз. Рука его неестественно удлинялась и вытягивалась, пока раскрытая ладонь не оказалась прямо перед лицом графа:
– Гони сюда Радрадрабен! А с остальными я после сам разберусь!
Внеся таким предательским образом раскол в сплотившиеся было ряды представителей Долины, Суз вновь привёл весы фортуны в неустойчивое положение. Робин отступил на два шага и встал в классическую оборонительную позицию. Однако это был ещё не финал. Окончательно запутало дело появление Глендавейн, да не одной, а в компании с молодым и энергичным магом – тем самым, понял Робин, про которого говорил Шар.
– Мы, Яйкояр Заядлый и Глендавейн Милостивая, – безапелляционно заявил этот самый маг, – во избежание катастрофических последствий для всего мира заявляем права на артефакт, именуемый Радрадрабен!
Робин заколебался. Кто знает, может быть, он и отдал бы Радрадрабен Глендавейн, если бы не этот красавчик с ней рядом. Что-то удерживало его от такого поступка – может быть, проснувшаяся ревность, а может быть – осторожность загнанного в угол зверя.
Гофларех досадливо крякнул, оглядываясь на дочь. Это ж надо такое придумать – Глендавейн Милостивая! Не Грозная, не Беспощадная, не Жестокая, наконец! Теперь сраму не оберёшься…
– Ну, – скрипуче спросил он Робина, – чего же ты ждёшь? Давай сюда вещь, и покончим с этим делом!
– Не дам, – откликнулся Робин и отступил ещё на шаг. Теперь он упирался спиной в глухую каменную стену; впрочем, он отлично понимал, что эта каменная незыблемость – ничто для колдуна. Положение было отчаянным.
– Правильно, и не давай, – послышался внезапно ещё один голос. В пространстве между графом и ощетинившимися магами появилась Сепулия – как обычно, во вспышке своего фирменного цвета.
– Коснись Радрадрабеном меча! – приказала она, кокетливо помахивая перед собою рукой, чтобы разогнать остатки свечения.
Робин повиновался беспрекословно. Радрадрабен тут же выскользнул из пальцев и, словно обнюхивая, полетал туда-сюда вдоль лезвия; затем, словно решившись, юркнул в середину Истребителя – словно всосался в полированную сталь. Меч от этого слегка нагрелся и зазвенел тонким, чуть слышным звоном. Клинок засветился благородным жемчужным светом, по которому время от времени пробегали белые искры.
– Отлично, – удовлетворённо заключила Сепулия. – Теперь твоё оружие способно сокрушить абсолютно всё. Действуй же, рыцарь!
– Сокрушить всё?! – повторил Гофларех, пожирая глазами меч. – Робин, зятёк дорогой, да мы с тобой теперь…
– Какой он тебе зятёк?! – вмешалась Глендавейн. – Ты меня, папа, спросил? Так вот, я его не люблю!
– Не слушай, не слушай! – замахал руками Гофларех. – Это она так, девичьи штучки! Покочевряжится и полюбит…
– Ничего не полюбит! Сказано – не люблю, значит ¬– не люблю!
Не люблю?!
Робин стоял ошеломлённый, опустив непобедимый меч.
Время словно замедлило свой бег. Как же так? Почему? Он ведь ясно помнил, как смотрела на него Глендавейн – и это было так недавно… Или давно? Что же натворил этот проклятый Радрадрабен? Неужели кому-то позволительно так играть с чувствами людей? Да будьте вы прокляты, безжалостные боги!
Он с трудом воспринимал, что Сепулия понукает и торопит его, одновременно повелительными движениями спроваживая чересчур ретивых соискателей мирового господства на безопасное расстояние.
Так вот он, тот самый поединок, предсказанный Беттой! Поединок с самим собой... Со своей совестью. Или сломать чарами Радрадрабена волю Глендавейн – но как тогда жить, если вечно перед глазами будет стоять её сегодняшнее пылающее от гнева лицо… Или?
Робин сжал челюсти. Хоть бы одно ласковое слово, хоть бы какой-то намёк! Не любит… А, собственно, она никогда и не говорила, что любит, всё это только с Бекиных слов! Неужели и тут соврал, проклятый прохвост?! Не любит…Что ж, придётся с этим как-то жить. Стиснуть зубы и перенести. Есть у мужчин такая способность – переносить. Ни от кого бы такого не стерпел Робин, а от Глендавейн стерпит. Зато никто никогда не посмеет сказать, что он, граф Айтер, опоясанный рыцарь, поступил против чести! Глендавейн отвергла его любовь – что ж, это её право. Теперь он может только одно – сделать так, чтоб было лучше любимой… Он будет до конца благороден, а что теперь творится у него в душе – никого не касается. И раз так, то никаких обязательств ни перед кем у него больше нет. В конце концов, разве Радрадрабен – не собственность Айтеров?! И Айтер им распорядится так, как захочет. И пошли они все – и боги, и колдуны, и вампиры! Жребий брошен.
Больше всего ему сейчас хотелось… А чего, собственно, ему сейчас хотелось? Гордо выйти отсюда с высоко поднятой головой и так грохнуть дверью, чтобы они поняли… Что поняли? Что нельзя так использовать человека, если он человек, что нельзя быть такими… такими… Да нет, ничего никогда они не поймут! Граф Айтер им был нужен только как способ, отмычка к Радрадрабену, и не более того, а на самого графа Айтера всем наплевать. Наплевать и растереть. И богам, и колдунам, и вампирам, и самой судьбе... Что ж, пусть теперь не обижаются.
Он последний раз обвёл глазами всех присутствующих, коротко кивнул Глендавейн в знак прощания и решительно повернул Кольцо Перемещения.


Звено шестидесятое

Кольцо не подвело. Робин вновь очутился в знакомом до тошноты фиолетовом лесу, прямо перед входом в пещеру Хранителя. Впрочем, у него и не было иного выхода, как только воспользоваться кольцом: ни Сепулия, ни остервеневшие от близости заветной цели маги добром нипочём бы его не отпустили, да и, если даже не брать в расчёт колдунов, пробиваться через плотные вурдалачьи ряды, несмотря на меч – риск смертельный. Слишком уж их было много.
Стоят они все теперь, наверное, боясь пошевелиться и следят друг за другом: любое движение может быть расценено как нападение; чуть что, и начнётся такая мясорубка… А может, уже началась, и им теперь не до Робина. Впрочем, как и ему до них.
Зато здешнюю стражу граф прошёл играючи. Собственно, никто и не чинил ему никаких препон: посверкивая глазами на пылающий Истребитель и отрыгиваясь огнём, земляные драконы предпочитали держаться на почтительном расстоянии, взбудораженно подталкивая друг друга и глухо взрыкивая. Драконы волновались – и от этого ещё сильнее испускали характерную удушливую вонь. Впрочем, графа теперь не могли остановить ни запах, ни дружное нападение, ни таинственный голос «не ходи туда!», буквально взревевший в его ушах.
– Ага! Как же, не ходи. А ещё – мой бог в заднице Гофлареха, в вонючем дерьме Арудона и дерьмовости всего этого мира! – пробормотал он. – Хватит, такое мы уже слышали!
Как ни странно, после этих слов драконы потеряли к нему всякий интерес. То ли это было секретным паролем, то ли быстро шагающий граф переступил ту незримую границу, за которой обязанности охранников кончались, но стража, разочарованно ворча, разбрелась по своим норам.
Кроме надежды, что Хранитель Весов (он ведь тоже как-никак бог!) снизойдёт к человеческим нуждам и защитит его от всякого рода посягательств, других надежд у Робина не оставалось. В самом деле, Гофларех-то, естественно, знал, куда он отправился, да и другим магам разобраться в этом особых трудностей не составит, не говоря уж о Сепулии. Тут граф криво усмехнулся: похоже, Паху так и придётся щеголять в женском теле. Впрочем, это ещё если Хранитель помочь захочет. А он может и не захотеть…
– Захочет, захочет! – тут же откликнулся Хранитель: видимо, прочитал мысли Робина.
Был сегодня бог не похож на себя. Куда-то подевалась вся былая сварливость, и на лице его застыла торжествующая улыбка. Не было теперь на хозяине пещеры ни живописных лохмотьев, ни пышного парадного одеяния, а был он одет в скромную и прочную дорожную одежду. В руке у Хранителя была тоненькая изящная кочерга, которой он споро шуровал в шевелящейся магической субстанции, окутывающей Весы.
– Последний штрих… – пробормотал он, особым вывертом подцепив кочергой что-то, видное лишь ему самому. – Всё! Теперь ни богам, ни смертным ходу сюда нет!
– Спасибо! – от всего сердца поблагодарил Робин, опуская Истребитель.
– Погоди, ты ещё не так будешь меня благодарить! – откликнулся Хранитель Весов. – Я тебя богом сделаю!
– Богом?!
– Ну да, богом! Что, может, скажешь, не хочешь?
Робин только разевал и закрывал рот, не в силах сказать ни слова. Это уж было слишком. Слишком даже для сегодняшнего, не бедного событиями дня.
– Сколько всего учесть пришлось! – мечтательно продолжал Хранитель. – Вплоть до мельчайших деталей! Один Цудуляр чего стоил – премерзкий тип, должен заметить. А пришлось буквально в душу к нему влезть, да так, чтобы он сам поверил, что он бог… А тут ещё эта мелкота, Гофларех с Альманзуром. Да и прочие маги тоже под ногами путались... Но главное было – богам глаза отвести. Тот же Пах, скажем – это тебе не какой-нибудь Арудон!
– Так Пах теперь…
– Да знаю! Моя работа. Неплохо задумано и ловко исполнено, согласись, а?
– Ловко то ловко…
– Нет, но как спланирована вся операция! – не слушая Робина, вещал Хранитель. – Учись у мастера, пока можно!
– Ка… Какая операция?
– Какая! Я-то, видишь ли, всемогущ только здесь, в пещере, а снаружи всё моё умение пропадает. Думаешь, почему я сам себе потолок-то починить не мог? А? Ну да ничего, теперь это всё в прошлом! Пришёл мой черёд! Наконец-то!
– Ничего не понимаю! Ты прости, пожалуйста, но…
– А что тут понимать! Теперь ты будешь вместо меня Хранителем Весов, а я пойду по свету погуляю. Смотри у меня, первые три сотни лет к Весам не прикасайся! Я там всё настроил, так что просто присматривайся, как и что. Я, возможно, годков через двадцать-тридцать забегу, проверю.
– Так это что, я тут столько лет сидеть должен буду?! – ужаснулся граф. – Это ж… Это ж тюрьма какая-то! Это даже хуже тюрьмы!
– Ничего, привыкнешь. Время от времени можешь выходить, гулять по окрестностям – только не часто и не надолго. Впрочем, нет, а то ещё сбежишь! Сиди-ка лучше дома. Да тебя, впрочем, отсюда и не выпустят, я распоряжусь.
– Как же, не выпустят, – не уступал Робин. – Вот! – он помахал Истребителем, и для убедительности сделал несколько выпадов.
– Так оружие я заберу, – возразил, осклабившись, Хранитель. – Мне ж без Радрадрабена наверху делать нечего. Бог я или не бог, в конце концов?! И теперь я намерен это кое-кому напомнить… Впрочем, тебя это не касается. Ты свою задачу уже выполнил, теперь можешь отдыхать.
– Радрадрабен я не отдам! – отчаянно крикнул Робин. – И силой ты у меня его тоже не отберёшь! Этого меча даже боги боятся! – он, упрямо раздувая ноздри, поднял светящийся клинок и твёрдо встал против Хранителя, меряя того сузившимися от ярости глазами.
Хранитель расхохотался.
– Ты что, смертный, намерен бороться против судьбы? – издевательски спросил он. – Взгляни на Весы: я уже давным-давно всё и решил, и совершил! И позаботился, козявка, чтобы ты не смог поднять на меня меч, даже такой, как этот, так что и не мечтай. Давай сюда Радрадрабен!
Робин секунду постоял, а затем, холодея от собственной дерзости, перехватил Истребитель поудобнее и с разворота шарахнул пылающим лезвием прямо по Весам:
– Н-н-на!!!


Кольцо цепи (эпилог)

– Пой, менестрель!
Робин поёт. Умелые пальцы быстро бегут по струнам Вострубителя, и старая лютня отзывается чистым и берущим за душу звуком. Не зря, ох, не зря его прозвали Золотым Горлом! Может Робин заставить слушателей и смеяться до упаду, хлопая в лад ладонями по столам меж пивными кружками, а может и заставить пустить слезу, украдкой вытирая большим пальцем глаз – якобы соринка попала – чтобы не сказал потом никто, что такой-то, мол, слаб характером и глаза у него на мокром месте.
Робин поёт про то, что было, и про то, что могло бы быть. Причудливо складываются в балладе события, вьётся цепь, нижутся имена. Вроде бы про Побережье поёт менестрель – да в то же время и не совсем про Побережье: ну где это, скажите на милость, можно у нас встретить не то что волшебника или дракона, а хотя бы самого завалящего василиска?! Может быть, когда-то такие и были, но сейчас-то даже старики слыхом не слыхали ни про хумми, ни про троллей с гномами… Странно поёт менестрель, но до чего же складно и завораживающе! Так бы и слушал снова и снова!
– Пой ещё! Пой, Золотое Горло!
Робин поёт. А что остаётся нищему бездомному певцу? Не идти же махать мечом и в третий раз зарабатывать себе рыцарское достоинство. Да и где ещё его взять, этот меч! Зато вот петь он умеет. И когда Бетта пройдёт по рядам, хватит у них и на добрый ужин, и на чистую каморку где-нибудь под чердаком. Славная девчурка эта Бетта! Жаль только, что немая. И задумчивая слишком. Иной раз уставится в одну точку – и молчит целыми часами, словно видит то, что недоступно больше никому. Хотя кто знает, может, так оно и есть… В таких случаях Робин подсаживается к ней, обнимает за плечи и так же молча начинает гладить её по голове.
И ничего, проходит наваждение. А девичьи слёзы – вода… Что уж теперь грустить! Да и какой там из Робина утешитель. Тем более, что и утешать-то непонятно из-за чего – из-за несбывшегося, что ли? Где теперь замок Айтер, где Глендавейн, да и была ли она?
И вскоре уже вскакивает Бетта, и заливается своим серебряным смехом, и кивает на лютню: поиграй, мол. А уж как она танцует!
Любит Бетта слушать, как складывается очередная сага. Подопрёт кулачком подбородок и сидит тихо, как мышка, вся внимание, а глаза такие огромные, что пел бы для неё и пел… Слышать-то она слышит куда как хорошо, только вот почему-то не говорит.
– Пой, менестрель!
И Робин начинает новую песню о том, как однажды в эту самую таверну завернёт весёлый бродяжий король Бека Арафейский, и в свите его будут молодцы-эльфы в зелёных кафтанах, с тугими луками и озорными глазами, и пойдёт веселье до рассвета, и каждый сполна получит всё, что заслужил. И как наутро они поедут в замок к графу Айтерскому – отдохнуть немного и вновь зажить жизнью интересной и славной.
– Ещё! Ещё, менестрель!
Но Робин уже устал, он сидит, медленно перебирая струны Вострубителя натруженными пальцами. Время от времени, когда никто не видит, он опускает кисти со взбухшими жилами под стол – после выступления по ладоням иногда проскакивают беззвучные серебряные искры, уносящие усталость. Он не любит, когда это видит кто-то чужой: страннику незачем лишние расспросы. Тем более, что и объяснить что-то кому-нибудь Робин вряд ли сможет.
А всё-таки, как было бы интересно, если бы прошлое на минутку заглянуло в гости и напомнило о себе – ну, хотя бы, скажем, влетела в окно та самая муха, величиной с молодого поросёнка!