Кошмарный пёс! От Цербера до - Собачьего Сердца

КОШМАРНЫЙ ПЁС!  ОТ  ЦЕРБЕРА  ДО  «СОБАЧЬЕГО СЕРДЦА» -- ПОВЕСТИ  М. БУЛГАКОВА --

                ИЛИ  РОДОСЛОВНАЯ  ПСА  ШАРИКА  В  ЦИТАТАХ



               
                …Явился Серый Волк
                И человечьим голосом сказал:
                «…Иван-царевич, мой сердечный…
                …Свою печаль забудь и на меня
                Садись; тебе я верою и правдой
                Служить отныне буду. Ну, скажи же,
                Куда теперь ты едешь и зачем?
                ___________
               
                В.А. Жуковский. Сказка об Иване Царевиче и Сером Волке.

       МИФИЧЕСКАЯ И СКАЗОЧНАЯ РОДОСЛОВНАЯ ВОЛКА И СОБАКИ. Человечество существует уже давно. Литература – художественная память - зеркало человечества. Отсюда все литературные темы освещают проблемы, вместе с человечеством родившиеся, но в разном оформлении – в упаковке определённого времени.  Просто гений умеет придать новой теме необыкновенно оригинальное звучание.  Вот, например, многими любимая повесть «Собачье сердце»: превращение собаки в человека – новая тема?!

     Да сколько угодно – на любой вкус в мире сказок и легенд про оборотней и свирепых мистических псов: а порождение древнейшей фантазии  – зловещего пса Цербера не забыли?!  Стража адских врат Аида – жуткого пса, из чьих трёх пастей сочился яд и чьи три хвоста оканчивались змеиными головами! Так что любители сражаться с трёхголовыми змеями-горынычами – Иван-царевичи и Иван-дураки, видимо, просто подъезжали к Церберу именно с хвоста... Имя милой адской собачки Цербера издавна сделалось нарицательным: «зол как цербер; настоящий цербер!» – привыкший, не особенно задумываясь, свирепо «хватать и не пущать».

      В древнегреческой мифологии трёхголовый пёс ЦЕРБЕР – охранял границу - выход из царства мёртвых Аида, не позволяя умершим возвращаться в мир живых, а живым тревожить покой обитающих в подземном мире теней. Три головы Цербера символизируют прошедшее, настоящее и будущее. По преданию только один землянин – древнегреческий певец и жрец Орфей, усыпив Цербера сладким пением, спустился в ад и вернулся живым. (Орфей спустился в ад, чтобы оттуда вывести свою горячо любимую преждевременно умершую жену Эвридику, но этого сделать не смог.) В варианте же древнескандинавских мифов (в «Старшей Эдде») боги сковали волшебной цепью гигантского волка Фенрира: когда по прорицанию олицетворяющий хаос волк Фенрир освободится, – наступит конец света.
 
       В мифических преданиях, легендах и сказках, волк либо собака выступают как тотемический предок- покровитель. Основа таких образов – древнейшие представления людей о тождестве человека и животного, возможности их взаимно превращения (легенды об оборотнях). Отсюда в сказках героям являются говорящие и предсказывающие волки и собаки – и добрые, и злые. Так вот и получилось, что собака либо волк стала символом некоей потусторонней границы: собака чаще охраняет эту границу с людской стороны; волк – наступает на эту границу со стороны угрожающих человеку неведомых сил. Что и обыграно, например в отменно знаменитой басне И. Крылова «Волк на псарне», написанной во время Войны 1812 г.

       Под волком аллегорически подразумевается Наполеон, под Ловчим – полководец М. Иллар. Кутузов: «Волк, ночью, думая залезть в овчарню, Попал на псарню... (Россия - не собрание безобидных овец!) В минуту псарня стала адом…»  – хитрый волк предлагает Ловчему мирится: « Тут ловчий перервал в ответ:“Ты сер, а я, приятель, сед, И волчью вашу я давно натуру знаю; А потому обычай мой: С волками иначе не делать мировой, Как снявши шкуру с них долой” И тут же выпустил на Волка гончих стаю». Присланную ему Крыловым зачитвая офицерам вслух, при словах «а я приятель сед», Кутузов «потряс наклоненною головою».  И отклонив невыгодный России мир, Кутузов 6 октября разбил французские войска при Тарутине.

        В сказках, однако, случается, что волк добром расплачивается с приличного поведения героем. Такую литературно обработанную легенду все мы в детстве читали. Это по мотивам русского народного сказа поэтическая сказка В.А. Жуковского «Иван Царевич и Серый Волк» (1845 г.): Иван - царевич первый нарушает предписанную границу, за что Серый Волк, для начала слопав у путешественника коня, потом с Иваном дружится, помогает. Завистливые братья убили Ивана, – волк оживил убитого мёртвой и живой водой и т.п.
 
          Но чаще-таки выручает человека собака. Так в опять-таки по народным мотивам сказке Г-Х. Андерсена «Огниво» (1835 г.) храброму солдату служат три гигантских пса (отголосок трёх голов Цербера!): «Солдат достал огниво и огарок, но стоило ему ударить по кремню, как... перед ним очутилась собака с глазами, точно чайные чашки, та самая, которую он видел в подземелье.
      — Что угодно, господин? — пролаяла она.
      — Вот так история! — сказал солдат…» Кончается история тем, что «солдата посадили в королевскую карету, и все три собаки танцевали перед ней и кричали ”ура!”».

       Что собаки! В сатирических сказках да баснях без проблем говорят не только собаки и волки – кони, коровы, петухи, козлы, зайцы и даже лягушки и насекомые.  В цирках бытовали чревовещательские номера: когда за якобы владеющих речью животных говорили не шевеля губами голосом из живота. Что и обыграл в ехидном фельетоне «Говорящая собака» (1924 г.)  Михаил Булгаков. В фельетоне этом на «некоей ст. Мурманской ж. д.» «некий» заезжий «ковбой и факир» Джон Пирс в числе прочих фокусов представил говорящую собаку:

     «ЯСНОВИДЯЩАЯ СОБАКА ОКАЗАЛАСЬ НА ВИД САМЫМ НЕВЗРАЧНЫМ ПСОМ ИЗ ПОРОДЫ ДВОРНЯГ. Джон Пирс остановился перед ней и опять молвил: "Желающих разговаривать с собакой прошу на сцену".

     Клубный председатель… поднялся на сцену и остановился возле пса… Подумал, побледнел и спросил в гробовой тишине: “Который час, собачка?” — “Без четверти девять,” — ответил пес, высунув язык. — “С нами крестная сила,” — взвыл кто-то на галерке…» — и мошенник Пирс задорого продаёт глупому председателю обыкновеннейшую собаку.

      «НА СЛЕДУЮЩИЙ ВЕЧЕР КЛУБ ОПЯТЬ ВМЕСТИЛ ТРИСТА ЧЕЛОВЕК. Пес стоял на эстраде и улыбался задумчивой улыбкой. Председатель стал перед ним и спросил: “Ну, как тебе у нас понравилось на Мурманской жел. дороге, дорогой Милорд? “
Но Милорд остался совершенно безмолвным. Председатель побледнел: “Что с тобой, — спросил он, — ты что, онемел, что ли?” Но пес и на это не пожелал ответить. — “Он с дураками не разговаривает,” — сказал злорадный голос на галерке. И все загрохотали...» — подобие хаоса после освобождения Фенрира.

    Обратим также внимание, что Автор «Говорящей собаки» забавно обыгрывает из ещё другой популярной сказки «Сивка-бурка…» призывание бывшим Иваном-дураком своего волшебного коня: «Сивка-бурка Вещая каурка! Встань передо мной, как лист перед травой!».

    Напомним сюжет «Сивки…»: умирая, отец наказал трём братьям три ночи кряду приносить ему на могилу хлеба. Младший сын Иван-дурак ходил за все три ночи за своих братьев. Каждую полночь «земля расступалась», и «выйдя из могилы» отец спрашивал: «Кто тут? Ты ли, мой старший / средний / младший сын Ваня? Скажи, что делается на Руси: собаки ли лают, волки ли воют, или чадо мое плачет?» На то Иван три раза отвечал: «Здесь твой сын Ваня. А на Руси все спокойно...» Ох, около 1924 г. не только на Руси, но и в Европе было совсем не спокойно: образно говоря, хватало и лаю, и вою!

                *    *    *

         ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ РОДОСЛОВНАЯ СОБАКИ? То же, что и выше, только без чудес - в рамках жизненных будней. С чисто временной точки зрения собаки воют по ночам, на полную луну, к непогоде и предчувствуя опасность, – этих пограничных для дневного разума состояний человек в жизни опасается. Поэтому в литературе собачий вой символизирует тоже опасность несчастье, тоску и невыносимое одиночество: под собачий вой грабят, убивают, совершают самоубийства и т.п.
 
       Собака охраняет у человека дом и двор – границу «своих» владений и «чужого». В легендах и сказках не уважать такого нужного стража довольно опасно. В жизни нормальный человек тоже хорошо относится или даже очень привязан к своему сторожу собаке. Так уж повелось на земле, что собака воспринимается как ближайшее к человеку существо из мира животных: собака – и друг человека, и некий символ одиночества человека среди себе подобных.

       Чего стоит одна кем только в истории не повторенная фраза предположительно Диогена: "Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю собак…" Отсюда идёт до сих пор актуальнейший поворот темы: человек злой, бессердечный – хуже злой собаки. Не собака ведь, изобрела бомбы и лагеря смерти?!

        Хорошая собака – друг человека, но ведь она всё-таки, – животное: человек - злодей, убийца – хуже собаки и любого животного… Так собака – собачья натура становится символом в человеке звериной - кровожадной натуры или раздвоения личности при умственных расстройствах (медицинский вариант темы «оборотней») Любовь к собаке, спасение топимых щенят – признак человека хорошего…

       А уж поговорок-то сколько о собаках: не дразни собак! (совет языкатому); зол как цепная /кидается как спущенная с цепи собака (вариант Цербера!); устал  / голоден  /  жрёт / брешет  / замёрз как собака; собачья свадьба (скандальная)/ дружба (до первой кости); любит, как собака палку; проглотил как пес конфетку/ подачку;
 - как собака хватает – сыт не бывает;
 - чёрного кобеля не отмоешь до бела;
 - молодая собака от старых лаять учится;
 - не бойся собаки брехливой, а бойся – молчаливой;
 - собака лает – ветер вести носит;
 - в собачью стаю попал – хоть не лай, да хвостом виляй;
 - маленькая собачка – до смерти щенок;
 - собака собаку по запаху узнает;
 - собаке – собачий кус /честь / смерть;
 - как ни вертись собака – хвост всё сзади;
 - отсеки собаке хвост – всё не станет овца;
 - собака кусает не для сытости, а для лихости;
 - каков хозяин, таковы у него и собаки…

      ЭТО ВСЁ ПРО СОБАК ИЛИ –  НЕ ТОЛЬКО ПРО СОБАК?.. И, НАКОНЕЦ, ПЕРЛ НАШЕЙ КОЛЛЕКЦИИ – ПУШКИНСКИЕ СТРОКИ:

Люблю я дружеские враки
И дружеский бокал вина
Порою той, что названа
Пора меж волка и собаки,1
А почему, не вижу я. (Евгений Онегин. Гл. IV. Строфа XLVII)

    ПРИМЕЧАНИЕ ПУШКИНА. "Пора меж волка и собаки" - Галлицизм, который означает сумерки, когда из-за темноты пастуху трудно отличить волка от своей собаки.
ВОТ ТАКЖЕ И У ЧЕЛОВЕКА, образно говоря, есть некое внутреннее состояние «меж волка и собаки»: склоняющееся либо к верному другу человека – собаке, или к волку – опасному врагу для других людей и самого себя. Что блестяще обыграно Островским в драме «ГРОЗА» (1859 г.). Там ФЕКЛУША (божья странница) рассказывает, о заморских странах (где она сама не бывала):

      «ФЕКЛУША. У нас закон праведный, а у них… неправедный; что по нашему закону так выходит, а по ихнему все напротив. И все судьи у них, в ихних странах, тоже все неправедные; так им... и в просьбах пишут: «Суди меня, судья неправедный!» А то есть еще земля, где все люди с песьими головами.
ГЛАША. Отчего ж так, с песьими? - ФЕКЛУША. За неверность…»

       «С песьими головами» – некая, естественно, не физическая, но психологическая граница мира людского и нелюдей: злых, кровожадных... Границу эту разнообразнейшими способами очень любили обозначать или... стирать писатели русские!

                *     *    *

      ЛИТЕРАТУРНАЯ РОДОСЛОВНАЯ СОБАКИ? С баснями и сказками всё ясно, – там не только все животные, но и предметы могут говорить. Речь идёт о «сурьёзной» родословной: лирика, проза. И здесь тоже бесчисленные варианты сочетаний всех выше изложенных мотивов предоставляют писателям необозримый простор.

     Собственно, литературная родословная собаки начинается с мифов о Цербере и поверьях, что потусторонние гости из не нашего мира (выходцы из ада) любят являться в пограничном между мирами образе собаки или оборотня-волка. Так в «Фаусте» – всемирно известной поэме Гёте дьявол вполне традиционно явится доктору Фаусту в образе чёрного пуделя.  В «Собаке Баскревилей» Конан Дойля верой в гигантскую собаку - родового призрака ловко пользуется убийца и т.п.
 
      От своего имени критиковать существующий строй частенько бывало не безопасно. Отсюда полюбилась авторам собако - сатира: т.е. когда от имени якобы владеющего языком животного – чаще собаки – критикуется общество и государство: новелла Мигеля Сервантеса «Разговор собак» (написана приблиз. - до 1606 г.); Э.-Т. Гофмана «Житейские воззрения кота Мурра» (1821 г.), ниже помещённый рассказ Куприна «Собачье счастье», но Михаила Булгакова «Собачье сердце» в этот разряд не совсем попадает.
 
     У Гофмана есть также «Известия о дальнейших судьбах собаки Берганца» (1813 г.), где собака Берганц выступает лирическим двойником автора – самого несчастливого в любви Гофмана. А Гофман сильно повлиял на любимую Булгаковым прозу Николая Гоголя… Так как «Собачье сердце» являет нам сложное переплетение – эхо многих реальных и полумистических явлений собак в русской литературе, то не лучше – не увлекательнее ли будет цитатно вспомнить эти произведения?! 

        ГОВОРЯЩАЯ СОБАКА – СРАВНЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА С СОБАКОЙ – СОБАКА И МАЛЕНЬКАЯ СОБАЧКА – ВСЁ ЭТО ЭФФЕКТИВНЫЕ СПОСОБЫ САТИРЫ.

                *    *    *

                КРАТКАЯ РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ РОДОСЛОВНАЯ СОБАКИ

        ГАВРИЛА РОМАНОВИЧ ДЕРЖАВИН. НА СМЕРТЬ СОБАЧКИ МИЛУШКИ, КОТОРАЯ ПРИ ПОЛУЧЕНИИ ИЗВЕСТИЯ О СМЕРТИ ЛЮДОВИКА XVI УПАЛА С КОЛЕН ХОЗЯЙКИ И УБИЛАСЬ ДО СМЕРТИ.

Увы! Сей день с колен Милушка
И с трона Людвиг пал. – Смотри,
О смертный! Не все ль судеб игрушка –
                Собачка и цари? (1793 г.)

            *   *   *

  П Р А В И Л О   Ж И Т Ь

Утешь поклоном горделивца,
Уйми пощечиной сварливца,
Засаль подмазкой скрып ворот,
Заткни собаке хлебом рот, -
Я бьюся об заклад,
Что все четыре замолчат. (До 1777 г.)

      *    *    *    * 
               
     В БАСНЯХ СОБАКИ – ЕСТЕСТВЕННО! – БЕЗ ПРОБЛЕМ ГОВОРЯТ ПО ЧЕЛОВЕЧЬИ.
     И.А. КРЫЛОВ.  «ДВЕ СОБАКИ», БАСНЯ, 1823 г.

Дворовый, верный пес
                Барбос,
           Который барскую усердно службу нес,
                Увидел старую свою знакомку,
                Жужу, кудрявую болонку,
На мягкой пуховой подушке, на окне…

«Ну, что;, Жужутка, ка;к живешь,
С тех пор, как господа тебя в хоромы взяли?
Ведь, помнишь: на дворе мы часто голодали.
                Какую службу ты несешь?»

«На счастье грех роптать», Жужутка отвечает:
«Мой господин во мне души не чает;
                Живу в довольстве и добре,
                И ем, и пью на серебре…
Ты как живешь?» — «Я», отвечал Барбос,
Хвост плетью опустя и свой повеся нос:
«Живу попрежнему: терплю и холод,
                И голод,
И, сберегаючи хозяйский дом,
Здесь под забором сплю и мокну под дождем;
                А если невпопад залаю,
                То и побои принимаю.
Да чем же ты, Жужу, в случа;й попал,
Бессилен бывши так и мал,
Меж тем, как я из кожи рвусь напрасно?
Чем служишь ты?» — «Чем служишь! Вот прекрасно!»
                С насмешкой отвечал Жужу:
                «На задних лапках я хожу».

                Как счастье многие находят
           Лишь тем, что хорошо на задних лапках ходят!

                *    *    *
 
                Здесь Дорогой Читатель, вероятно, без проблем самостоятельно вспомнит ему со школьной скамьи знакомые басни Крылова «Волк на псарне», «Слон и моська».
                *    *    *    *    *
               
       А.С. ГРИБОЕДОВ: КОМЕДИЯ «ГОРЕ ОТ УМА», 1825 г. ДЕЙСТВИЕ 1, ЯВЛЕНИЕ 7.

Ч А Ц К И Й.  А тетушка? все девушкой, Минервой?*
Все фрейлиной** Екатерины Первой?
Воспитанниц и мосек*** полон дом?
Ах! к воспитанью перейдем...

       В ДЕЙСТВИИ 3, ЯВЛЕНИИ 6-м Молодая дама Наталья Дмитриевна представляет своего мужа: «Мой муж — п р е л е с т н ы й муж, вот он сейчас войдет, Я познакомлю вас, хотите?» И В ЯВЛЕНИИ 12 Молчалин, подольщаясь к упомянутой тётушке — старухе Хлёстовой, теми же словами Молчалин будет хвалить комнатную собачку: «Ваш шпиц – п р е л е с т н ы й шпиц, не более наперстка! Я гладил все его; как шелковая шерстка!»


 ** Ф р е й л и н а – приближённая к императрице особа. Фрейлины набирались из знатных фамилий и составляли свиту императрицы.
               
* Богиня М и н е в р а – соответствующая греческой Афине Палладе в римской мифологии воинственная богиня мудрости. М и н е в р а обычно изображалась в военном шлеме, с копьём и щитом: отправляющиеся на войну приносили ей жертвы. Сочетание этого образа с моськами и воспитанницами весьма иронично.  Символически М и н е в р а так же изображалась в виде – с о в ы.

 *** В о с п и т а н н и ц  а – взятый на воспитание чужой ребёнок - девочка,  определённого положения или прав в доме благодетельницы не имевшая; М о с ь к а – здесь в смысле любая маленькая комнатная собачка. Таким образом человек и собачка на одном уровне. То же самое будет и в следующей ниже цитате: арапка (негритянка) – собачка – зверь…

 ХЛЁСТОВА. …От скуки я взяла с собой
Арапку-девку да собачку;
Вели их накормить ужо, дружочек мой,
От ужина сошли подачку…
           (Села.)
Ну, Софьюшка, мой друг,
Какая у меня арапка для услуг:
Курчавая! горбом лопатки!
Сердитая! все кошачьи ухватки!
Да как черна! да как страшна!
Ведь создал же Господь такое племя!
...Представь: их, как зверей, выводят напоказ... (ДЕЙСТВИЕ 3, ЯВЛЕНИЕ 10)

        *    *    *

 ДЕЙСТВИЕ 4, ЯВЛЕНИЕ 11. МОЛЧАЛИН РАСКРЫВАЕТ "КРЕДО" СВОЕЙ УДАЧЛИВОЙ СЛУЖБЫ:

                Мне завещал отец:
Во-первых, угождать всем людям без изъятья;
        Хозяину, где доведется жить,
        Начальнику, с кем буду я служить,
        Слуге его, который чистит платья,
Швейцару, дворнику, для избежанья зла,
    Собаке дворника, чтоб ласкова была...

           В "КРЕДО" БЕСПРИНЦИПНОГО КАРЬЕРИСТА МОЛЧАЛИНА проскальзывает и народная память о границе человечьих владений, которые защищает собака. Но волею Автора комедии Молчалин сам как бы оказывается на границе человеческого с собакой вместе. Как говорится в пословице, «как собаку» его после и пытается выгнать из дома Софья: «...Чтобы в доме здесь заря вас не застала, Чтоб никогда об вас я больше не слыхала...»

                *    *    *    *    *

            А. С. ПУШКИН В «ЕВГЕНИИ ОНЕГИНЕ» ХАРАКТЕРИЗУЯ ЖИТЕЛЕЙ Москвы, для сатиры вводит намеренную и без труда узнаваемую читателем перекличку с «Горем от ума»: «У Пелагеи Николавны Всё тот же друг мосье Финмуш, И тот же шпиц, и тот же муж…» (ГЛ. VII. Строфа XLV)

        В КОНЦЕ ПОВЕСТИ А.С. ПУШКИНА «КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА» (1836 г.) СОБАЧКА УЖЕ СЕРЬЁЗНО НЕКОТОРЫМ ОБРАЗОМ СПОСОБСТВУЕТ ВОССТАНОВЛЕНИЮ ИСТИНЫ. Как мы, помним, Маша Миронова, приехавши в Петербург, просить императрицу Екатерину II за безвинно осуждённого жениха своего – Петра Гринёва, встречает государыню в саду:
«Марья Ивановна пошла около прекрасного луга... Вдруг белая собачка английской породы залаяла и побежала ей навстречу. Марья Ивановна испугалась и остановилась. В эту самую минуту раздался приятный женский голос: ”НЕ БОЙТЕСЬ, ОНА НЕ УКУСИТ”.
 
       И Марья Ивановна увидела даму, сидевшую на скамейке противу памятника. Марья Ивановна села на другом конце скамейки. Дама пристально на нее смотрела... Дама первая перервала молчание.

— Вы, верно, не здешние? — сказала она.
— Точно так-с: я вчера только приехала из провинции…. Я приехала подать просьбу государыне.
— Вы сирота: вероятно, вы жалуетесь на несправедливость и обиду?
— Никак нет-с. Я приехала просить милости, а не правосудия. — Позвольте спросить, кто вы таковы? — Я дочь капитана Миронова.
— Капитана Миронова! того самого, что был комендантом в одной из оренбургских крепостей?
— Точно так-с.

        Дама, казалось, была тронута. ”Извините меня… если я вмешиваюсь в ваши дела; но я бываю при дворе; изъясните мне, в чем состоит ваша просьба, и, может быть, мне удастся вам помочь.” …Марья Ивановна вынула из кармана сложенную бумагу и подала ее незнакомой своей покровительнице, которая стала читать ее про себя. Сначала она читала с видом внимательным и благосклонным; но вдруг лицо ее переменилось…

— Вы просите за Гринева? — сказала дама с холодным видом. — Императрица не может его простить. Он пристал к самозванцу не из невежества и легковерия, но как безнравственный и вредный негодяй.
— Ах, неправда! — вскрикнула Марья Ивановна. — Как неправда! — возразила дама, вся вспыхнув.
— Неправда, ей-богу неправда! Я знаю все, я все вам расскажу…»

          МАРЬЯ ИВАНОВНА РАССКАЗАЛА ВСЁ ДАМЕ, ОКАЗАВШЕЙСЯ САМОЙ ИМПЕРАТРИЦЕЙ, — И ПЁТР ГРИНЁВ БЫЛ ПОМИЛОВАН. СПРОСИМ: возможно, собачка в повести - только историческая деталь? У Екатерины II были собачки… Но вспомним собаку как мифическое существо с границы между мирами: с границы обыденности (на Гринёва был правдоподобный донос!) и Истины, в данном случае.

          ДЛЯ НАС ВАЖНЕЕ ВСЕГО, ЧТО СЦЕНА ЭТА БЫЛА ПОНЯТА И СДЕЛАЛАСЬ НАРИЦАТЕЛЬНОЙ:не привыкнув  к таким - в лицо лицо обвинениям в "неправде" и сгоряча сбившись с императорского тона, императрица реагирует и потом поступает просто как справедливый человек: граница человечности соблюдена. Так должны поступать все государи - помазанники божии, - внушает Автор!
 
                *    *    *    *    *
               

       Н.В. ГОГОЛЬ. «НОС»,ПОВЕСТЬ 1823 г. КАК ПОМНИМ, МАЙОР КОВАЛЁВ ХОЧЕТ ПОМЕСТИТЬ В ГАЗЕТАХ ОБЪЯВЛЕНИЕ О СБЕЖАВШЕМ ОТ НЕГО СОБСТВЕННОМ НОСЕ: «Чиновник задумался, что означали крепко сжавшиеся его губы.

 — Нет, я не могу поместить такого объявления в газетах, — сказал он наконец после долгого молчания. — …Газета может потерять репутацию. Если всякий начнет писать, что у него сбежал нос, то... И так уже говорят, что печатается много несообразностей и ложных слухов.

     …Вот на прошлой неделе такой же был случай. Пришел чиновник таким же образом, как вы теперь пришли, принес записку, денег по расчету пришлось два рубля семьдесят три копейки, и все объявление состояло в том, что сбежал пудель черной шерсти. Кажется, что бы тут такое? А вышел пасквиль: пудель-то этот был казначей, не помню какого-то заведения».

      НАСЧЁТ КАЗНАЧЕЯ – ЭТО ЧАСТНОСТЬ, А ВОТ ДЬЯВОЛ ГРАНИЦУ НАШЕГО МИРА, ТОЧНО, ЛЮБИЛ ПЕРЕСЕКАТЬ В ОБРАЗЕ ЧЁРНОГО ПУДЕЛЯ!

                *     *     *

             Н.В. ГОГОЛЬ. «ЗАПИСКИ СУМАСШЕДШЕГО», 1835 г. СТРАННОВАТЫЙ ЧИНОВНИК ПОПРИЩИН ВДРУГ СЛЫШИТ НА УЛИЦЕ РАЗГОВОР ДВУХ СОБАЧЕК: «Ах ты ж, собачонка! Признаюсь, я очень удивился, услышав ее говорящею по-человечески. Но после, когда я сообразил все это хорошенько, то тогда же перестал удивляться. Действительно, на свете уже случилось множество подобных примеров. Говорят, в Англии выплыла рыба, которая сказала два слова на таком странном языке, что ученые уже три года стараются определить и еще до сих пор ничего не открыли. Я читал тоже в газетах о двух коровах, которые пришли в лавку и спросили себе фунт чаю. Но, признаюсь, я гораздо более удивился, когда Меджи сказала: ”Я писала к тебе, Фидель; верно, Полкан не принес письма моего!” — Да чтоб я не получил жалованья! Я еще в жизни не слыхивал, чтобы собака могла писать. Правильно писать может только дворянин…

   …Я ДАВНО ПОДОЗРЕВАЛ, ЧТО СОБАКА ГОРАЗДО УМНЕЕ ЧЕЛОВЕКА; я даже был уверен, что она может говорить, но что в ней есть только какое-то упрямство. Она чрезвычайный политик: все замечает, все шаги человека».


    СУТЬ «ЗАПИСОК СУМАСШЕДШЕГО»: «МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕК» — НИЗШЕГО РАНГА ЧИНОВНИК АКСЕНТИЙ ИВАНОВИЧ ПОПРИЩИН страстно мечтает подняться по социальной лестнице – обратить на себя внимание дочери начальника. «…Подумай только, что ты? ведь ты нуль, более ничего. Ведь у тебя нет ни гроша за душою…» — эти справедливые слова  возмущают Поприщина: «…Я разве из каких-нибудь разночинцев, из портных или из унтер-офицерских детей? Я дворянин. Что ж, и я могу дослужиться. Мне еще сорок два года — время такое, в которое, по-настоящему, только что начинается служба. Погоди, приятель! будем и мы полковником, а может быть, если бог даст, то чем-нибудь и побольше…  Дай-ка мне… фрак, сшитый по моде… Достатков нет — вот беда» — только ли в «достатках» дело?

       Дворянин Поприщин презирает плебеев и «подлых ремесленников» — самоутверждение духовно мелкого человека. Влюблённость Поприщина в Софи - директорскую дочь – есть вполне фантастическая влюблённость во всё, чем герой обделён: «Святители, как она была одета! платье на ней было белое, как лебедь… а как глянула: солнце, ей-богу солнце! Ай, ай, ай! какой голос! Канарейка, право, канарейка! (живых – собственных слов герой не находит!)

     ”Ваше превосходительство, — хотел я было сказать, — не прикажите казнить, а если уже хотите казнить, то казните вашею генеральскою ручкою”. Да, черт возьми, как-то язык не поворотился… Она поглядела на меня, на книги и уронила платок. Я кинулся со всех ног… и чуть-чуть не расклеил носа, однако ж удержался и достал платок. Святые, какой платок! тончайший, батистовый — амбра, совершенная амбра! так и дышит от него генеральством» – ВОЗМОЖНОСТЬ «СКАЗАТЬ» СУДЬБОЙ БЫЛА ПРЕДОСТАВЛЕНА, НО...

      ВЕДЬ В «ГОРЕ ОТ УМА» МОЛЧАЛИН умел и платок поднять, и собачонку погладить, и комплимент во время ввернуть: «МОЛЧАЛИН (сердитой старухе Хлёстовой) Ваш шпиц, прелестный шпиц; не более наперстка; Я гладил всё его; как шелковая шерстка!.. — ХЛЕСТОВА. Спасибо, мой родной. — ЧАЦКИЙ (резюмирует). Ну! тучу разогнал...» И прельстившись вежливость, в Молчалина влюбилась тоже директорская и дочь и тоже СОФИ — Софья Павловна… Кто не читал «Горя от ума»? На такую память – знание читателя Гоголь вправе был рассчитывать.

       О! АВТОР ГОГОЛЬ – ВЕЛИКИЙ ПСИХОЛОГ! Догадываясь о своей реальной незначительности, Поприщин загоняет эту мысль куда-то на границу сознания. Но запертое в глубине мстит за себя: говоря языком медицины, в начинающемся раздвоении личности одна из ипостасей личности героя получает физиономию маленькой собачки. На самом же деле не с собачкой – с самим собой, со своими подавленными мыслями и желаниями беседует несчастный герой.

       ВОТ ПОПРИЩИН ЧИТАЕТ ЯКОБЫ ПЕРЕПИСКУ ДВУХ СОБАЧОНОК (сочинённые его воспалённым умом письма): ТОЧНЕЕ, ПИСЬМА ОДНОЙ СОБАЧОНКИ МЕДЖИ К ДРУГОЙ.

     «Милая Фидель! …Я очень рада, что мы вздумали писать друг к другу. Мне кажется, что разделять мысли, чувства и впечатления с другим есть одно из первых благ на свете… Я пью чай и кофий со сливками. Ах, ma chere, я должна тебе сказать, что я вовсе не вижу удовольствия в больших обглоданных костях, которые жрет на кухне наш Полкан. Кости хороши только из дичи, и притом тогда, когда еще никто не высосал из них мозга…» — реальный уровень представления «достатков» «маленького» человека.

       И – ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ! – В СЛЕДУЮЩЕМ ПИСЬМЕ ПОД ВИДОМ ПОПРИЩЕНСКОГО БРЕДА В СЛОВА ЯКОБЫ СОБАЧОНКИ (сложная, зато безопасная для Автора конструкция!) ВЛОЖЕНА ЗЛАЯ САТИРА САМОГО ГОГОЛЯ НА... СЛОВОМ, САТИРА:

       «Ах, милая! как ощутительно приближение весны… Я тебе открою, что у меня много куртизанов. Я часто, сидя на окне, рассматриваю их. Ах, если б ты знала, какие между ними есть уроды. Иной преаляповатый, дворняга, глуп страшно, на лице написана глупость, преважно идет по улице и воображает, что он презнатная особа, думает, что так на него и заглядятся все. Ничуть. Я даже и внимания не обратила, так, как бы и не видала его.

       А какой страшный дога останавливается перед моим окном! Если бы он стал на задние лапы, чего, грубиян, он, верно, не умеет, — то он бы был целою головою выше папа моей Софи... Этот болван, должно быть, наглец преужасный. (дог или папа – болван?) Я поворчала намного, но ему и нуждочки мало… такой мужик! Но неужели ты думаешь, ma chere, что сердце мое равнодушно ко всем исканиям, — ах, нет... Если бы ты видела одного кавалера, перелезающего через забор соседнего дома, именем Трезора…»

        ДИРЕКТОРСКАЯ ДОЧЬ СОФИ СОБИРАЕТСЯ ВЫЙТИ ЗА КАМЕР-ЮНКЕРА, КОТОРЫЙ ЯКОБЫ НЕ НРАВИТСЯ ЕЁ СОБАЧОНКЕ: «…Если этот камер-юнкер нравится, то скоро будет нравиться и тот чиновник, который сидит у папа в кабинете. Ах, ma chere, если бы ты знала, какой это урод. Совершенная черепаха в мешке... — Какой же бы это чиновник?.. (Поприщин сам себе) — Фамилия его престранная. Волоса на голове его очень похожи на сено. Папа всегда посылает его вместо слуги...

      Софи никак не может удержаться от смеха, когда глядит на него. — Врешь ты, проклятая собачонка!» — кричит Поприщин. Выскочив, тайная мысль отомстила за себя(в медицинском смысле начинается открытое сумасшествие) — «Черт возьми! я не могу более читать... Все или камер-юнкер, или генерал. Все, что есть лучшего на свете, все достается или камер-юнкерам, или генералам... Я изорвал в клочки письма глупой собачонки...»
 
   ВСПОМНИМ: СОБАКА – ПОГРАНИЧНЫЙ СТРАЖ МИРОВ. В мифах огромного адского пса Цербера искусный певец Орфей усыпил, а силач Геракла победил (но оставил на месте службы.) Маленький чиновник и проигрывает – маленькой комнатной собачонке, исполняющей вполне «церберовскую» функцию. Читая собачью переписку, Поприщин как бы пытается «выскочить» за границы своего узкого мировоззрения – и не может.

     ПОРВАВ ПИСЬМА ПОГРАНИЧНОГО СТРАЖА - СОБАКИ, ПОПРИЩИН ЗАМЫКАЕТ ГРАНИЦУ – отказывается от части своего «я». Теперь не только свою Эвридику – Софи он не получит, но и себя потерял – замкнул в царстве теней. Теперь, по древним «правилам» страж границы (границы безумия - в данном случае)должен непременно пожрать нарушителя: с какой стати Автору «Записок сумасшедшего» было нарушать логику так тщательно выстроенных аналогий с мифом?! Вот как под пером Гоголя преобразился миф об Орфее и Эвридике.

     ПОПЫТКА «МАЛЕНЬКОГО ЧЕЛОВЕКА» ОСВОБОДИТСЯ ОТ ИГА ОФИЦИАЛЬНОГО ВЫСОКО ЧИНОВНОГО ПЕТЕРБУРГА, ОКАЗЫВАЕТСЯ ТОЖЕ ЧИНОВНОЙ И ДУХОВНО МЕЛКОЙ: «Враки! Свадьбе не бывать! Что же из того, что он камер-юнкер… Отчего я титулярный советник и с какой стати я титулярный советник? Может быть, я какой-нибудь граф или генерал, а только так кажусь титулярным советником? — ДЕКАБРЯ 3»

     «…Сегодняшний день — есть день величайшего торжества! В Испании есть король. Он отыскался. Этот король я. Именно только сегодня об этом узнал я. Признаюсь, меня вдруг как будто молнией осветило. Я не понимаю, как я мог думать и воображать себе, что я титулярный советник. Как могла взойти мне в голову эта сумасбродная мысль? Хорошо, что еще не догадался никто посадить меня тогда в сумасшедший дом. — ГОД 2000 АПРЕЛЯ 43 ЧИСЛА».

      «МАРТОБРЯ 86 ЧИСЛА. МЕЖДУ ДНЕМ И НОЧЬЮ. Я для шутки пошел в департамент… Я глядел на всю канцелярскую сволочь и думал: "Что, если бы вы знали, кто между вами сидит... Господи боже! какую бы вы ералашь подняли…"» — попытка «маленького» человека расширить Петербург до границ с в о е г о королевства заканчиватся тем, что «королевство» сужается для Поприщина до стен камеры в доме скорби. И только уже там страдающий Порищин вдруг обретает человеческий язык - близкий к  Автору повести язык:

       «Боже! что они делают со мною! Они льют мне на голову холодную воду! Они не внемлют, не видят, не слушают меня… (В Петербурге не видят людей – только чины) За что они мучат меня?  ...Спасите меня! возьмите меня! дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней!

     …Взвейтеся, кони, и несите меня с этого света! <…> Вон небо клубится передо мною… Дом ли то мой синеет вдали? Мать ли моя сидит перед окном? Матушка, спаси твоего бедного сына! урони слезинку на его больную головушку! …прижми ко груди своей бедного сиротку! ему нет места на свете! его гонят! Матушка! пожалей о своем больном дитятке!..»

     ВОТ КАК ДАЛЕКО ЗАВЁЛ НАС МИФ ОБ ОРФЕЕ И ЭВРИДИКЕ НА ФОНЕ ИСТОРИИ О СТРАЖЕ АДСКИХ ВРАТ ПСЕ ЦЕРБЕРЕ В ОБРАЗЕ МАЛЕНЬКОЙ КОМНАТНОЙ СОБАЧОНКИ.

                *     *     *
               
      ЕЩЁ РАЗ ГОГОЛЬ ВЕРНЁТСЯ К ОБРАЗУ СОБАКИ – ЧЕЛОВЕКА В РОМАНЕ – ПОЭМЕ «МЁРТВЫЕ ДУШИ» (1835 – 1841 гг.) В 10 ГЛАВЕ «МЁРТВЫХ ДУШ» чиновники гадают, кто таков на самом деле пройдоха Чичиков:
 
      «Из числа многих в своем роде сметливых предположений было наконец одно — странно даже и сказать: что не есть ли Чичиков переодетый Наполеон, что англичанин издавна завидует, что, дескать, Россия так велика и обширна, что даже несколько раз выходили и карикатуры, где русский изображен разговаривающим с англичанином. Англичанин стоит и сзади держит на веревке собаку, и под собакой разумеется Наполеон: ”Смотри, мол, говорит, если что не так, так я на тебя сейчас выпущу эту собаку!” — и вот теперь они, может быть, и выпустили его с острова Елены, и вот он теперь и пробирается в Россию, будто бы Чичиков, а в самом деле вовсе не Чичиков. Конечно, поверить этому чиновники не поверили, а, впрочем, призадумались и, рассматривая это дело каждый про себя, нашли, что лицо Чичикова, если он поворотится и станет боком, очень сдает на портрет Наполеона…»  Здесь с точки зрения синтаксиса выходит так, что герой на собаку, с верёвки похож?!
          
        НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ГОГОЛЬ ПРОСТО ОБОЖАЛ ТЕКСТОВОЙ ИГРОЙ ОТТЕНКОВ СМЫСЛА смущать затаившихся в душах «церберов» и «церберчиков».

                *    *     *    *    *
               
       А.И. ГОНЧАРОВ. ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ. РОМАН, 1847 г.: В ПРЯМОМ СМЫСЛЕ ПРО СОБАК НИЧЕГО НЕТ. НО ЕСТЬ ВЕСЬМА ЗАБАВНАЯ «СОБАЧЬЯ» СЦЕНКА! Узнав, что идеальная избранница сердца его разлюбила, герой романа, Александр Адуев ужасно страдает (Часть V):

    «Адуев только что спустился с лестницы, как силы изменили ему, он сел на последней ступени, закрыл глаза платком и вдруг начал рыдать громко, но без слез. В это время мимо сеней проходил дворник. Он остановился и послушал.

— Марфа, а Марфа! -- закричал он, подошедши к своей засаленной двери, - подь-ка сюда, послушай, как тут кто-то ревет, словно зверь. Я думал, не арапка ли наша сорвалась с цепи, да нет, это не арапка. (В СМЫСЛЕ — ЦЕПНАЯ СОБАКА)

— Нет, это не арапка! - повторила, вслушиваясь, Марфа. - Что за диковина?
— Поди-ка принеси фонарик: там, за печкой висит. Марфа принесла фонарик.
— Все ревет? - спросила она. — Ревет! Уж не мошенник ли какой забрался?  — Кто тут? - спросил дворник. Нет ответа.  — Кто тут? - повторила Марфа. Все тот же рев. Они вошли оба вдруг. Адуев бросился вон.
 — Ах, да это барин какой-то, - сказала Марфа, глядя ему вслед, - а ты выдумал: мошенник!»

     СТРАДАНИЯ ВЛЮБЛЁННОГО БАРИНА СЛУГИ ПРИНЯЛИ ЗА СОБАЧИЙ ВОЙ! ЗВЕРЬ – АРАПКА-ЦЕПНАЯ СОБАКА – МОШЕННИК – ВЛЮБЛЁННЫЙ БАРИН – ироническая цепочка иллюстрирует, что на самом деле любовь героя была выдуманной, книжной…

                *    *    *    *    *

            Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ. РОМАН – «УНИЖЕННЫЕ И ОСКОРБЛЁННЫЕ», 1861 г. Сократить цитирование начала этого романа нельзя, - это нарушило бы "мистический" замысел Автора.

          НАЧАЛО РОМАНА – «УНИЖЕННЫЕ И ОСКОРБЛЁННЫЕ»: «…Сумерки густели; газ блеснул из магазинов и лавок… Я вдруг остановился как вкопанный… как будто предчувствуя, что вот сейчас со мной случится что-то необыкновенное, и в это-то самое мгновение на противоположной стороне я увидел старика и его собаку. Я очень хорошо помню, что сердце мое сжалось от какого-то неприятнейшего ощущения и я сам не мог решить, какого рода было это ощущение.
 
       Я не мистик, в предчувствия и гаданья почти не верю; однако со мною, как, может быть, и со всеми, случилось в жизни несколько происшествий, довольно необъяснимых. Например, хоть этот старик: почему при тогдашней моей встрече с ним, я тотчас почувствовал, что в тот же вечер со мной случится что-то не совсем обыденное?
 
        ...Старик своим медленным, слабым шагом, переставляя ноги, как будто палки… и слегка ударяя тростью о плиты тротуара… В жизнь мою не встречал я такой странной, нелепой фигуры… Его высокий рост, сгорбленная спина, мертвенное восьмидесятилетнее лицо… на самом затылке, клочок уже не седых, а бело-желтых волос; все движения его, делавшиеся как-то бессмысленно, как будто по заведенной пружине, — всё это невольно поражало всякого, встречавшего его в первый раз.
 
       ...Поражала меня тоже его необыкновенная худоба: тела на нем почти не было, и как будто на кости его была наклеена только одна кожа. Большие, но тусклые глаза его, вставленные в какие-то синие круги, всегда глядели прямо перед собою… никогда ничего не видя... Он хоть и смотрел на вас, но шел прямо на вас же, как будто перед ним пустое пространство… «Об чем он думает? — продолжал я про себя, — что у него в голове? Да и думает ли еще он о чем-нибудь? Лицо его до того умерло, что уж решительно ничего не выражает. И откуда он взял эту гадкую собаку, которая не отходит от него, как будто составляет с ним что-то целое, неразъединимое, и которая так на него похожа?”

        Этой несчастной собаке, кажется, тоже было лет восемьдесят… Во-первых, с виду она была так стара, как не бывают никакие собаки, а во-вторых, отчего же мне, с первого раза, как я ее увидал, тотчас же пришло в голову, что эта собака не может быть такая, как все собаки; что она — собака необыкновенная; что в ней непременно должно быть что-то фантастическое, заколдованное; что это, может быть, какой-нибудь Мефистофель в собачьем виде и что судьба ее какими-то таинственными, неведомыми путями соединена с судьбою ее хозяина…

        Худа она была, как скелет, или (чего же лучше?) как ее господин. Шерсть на ней почти вся вылезла, тоже и на хвосте, который висел, как палка, всегда крепко поджатый. Длинноухая голова угрюмо свешивалась вниз.

        В жизнь мою я не встречал такой противной собаки. Когда оба они шли по улице… И походка их и весь их вид чуть не проговаривали тогда с каждым шагом: ”Стары-то мы, стары, господи, как мы стары!” …Старик и собака как-нибудь выкарабкались из какой-нибудь страницы Гофмана… (1) и разгуливают по белому свету в виде ходячих афишек к изданью (романа Гофмана)».


         СТРЕМЯСЬ УВЛЕЧЬ ЧИТАТЕЛЯ, Достоевский нарочно «нагоняет» якобы мистический - под Гофмана - колорит в Первой главе своего совершенно не мистического романа – русском варианте знаменитой «Лавки древностей» Чарльза Диккенса. В «Лавке…» есть странноватый старик, но нет пса. У Гофмана есть даже говорящие псы. Но пёс Достоевского, так и не издав не звука, умирает у ног хозяина, вслед за псом тоже умирающего вполне реально. Зачем же тогда вообще нужен пёс?

      О! ДОСТОЕВСКИЙ ОЧЕНЬ ПРЕКРАСНО ЗНАЕТ ТЕКСТЫ ГОГОЛЯ! ПЁС КАК БЫ СТРАЖ УЖЕ ПО «ЗАПИСКАМ СУМАСШЕДШЕГО» ЗНАКОМОЙ НАМ ГРАНИЦЫ МИРОВ В СОЗНАНИИ ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА. Мёртвый Пёс как одна из ипостасей Цербера: страж не просто границы мира живых и мёртвых, но границы живых добрых людей и физически живых, но духовно мёртвых злых. Пёс издох – граница «захлопнулась». Опомнившись от чёрствости слишком поздно, старик границы перейти уже не смог — и умер. И вот живые герои в пограничных ситуациях будут до конца романа поминать спасённого когда-то от утопления Азорку... Вынуждены будут поминать Азорку и читатели...
   
                *    *    *    *    *
               
          А.П. ЧЕХОВ «ДОРОГАЯ СОБАКА». РАССКАЗ, 1885 г. НАЧАЛО РАССКАЗА: «Поручик Дубов, уже не молодой армейский служака, и вольноопределяющийся Кнапс сидели и выпивали. — Великолепный пес! — говорил Дубов, показывая Кнапсу свою собаку Милку. — Заме-ча-тельная собака! Вы обратите внимание на морду! Морда одна чего стоит! Ежели на любителя наскочить, так за одну морду двести рублей дадут! Не верите? В таком случае вы ничего не понимаете...»

       ВЕСЬ НЕБОЛЬШОЙ РАССКАЗ ДУБОВ БЕЗРЕЗУЛЬТАТНО ПЫТАЕТСЯ УГОВОРИТЬ КНАПСА СНАЧАЛА КУПИТЬ, А ПОТОМ И ДАРОМ ЗА БРАТЬ СОБАКУ. КОНЕЦ РАССКАЗА: « —  …Постойте же, я вас провожу.
Дубов и Кнапс оделись и вышли на улицу. Первые сто шагов прошли молча.

— Вы не знаете, кому бы это отдать собаку? — начал поручик. — Нет ли у вас таких знакомых? Собака, вы видели, хорошая, породистая, но... мне решительно не нужна!
— Не знаю, милый... Какие же у меня тут знакомые?
…До самой квартиры Кнапса приятели не сказала больше ни одного слова. Только когда Кнапс пожал поручику руку и отворил свою калитку, Дубов кашлянул и как-то нерешительно выговорил:

— Вы не знаете, здешние живодеры собак принимают или нет? …Пошлю завтра с Вахрамеевым... Чёрт с ней, пусть с нее кожу сдерут... Мерзкая собака! Отвратительная! Мало того, что нечистоту в комнатах завела, но еще в кухне вчера всё мясо сожрала, п-п-подлая... Добро бы, порода хорошая, а то чёрт знает что, помесь дворняжки со свиньей. Спокойной ночи!
— Прощайте! — сказал Кнапс.
Калитка хлопнула и поручик остался один…»  — ОДИН НА ГРАНИЦЕ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ.

                *   *   *   *   *

ЭПИГРАММА ДМИТРИЯ МИНАЕВА НА КРИТИКА В.П. БУРЕНИНА (2)

По Невскому бежит собака,
За ней Буренин, тих и мил...
Городовой, смотри, однако,
Чтоб он ее не укусил.  (1888 г.)

      *   *   *   *   *

         А.И. КУПРИН. СОБАЧЬЕ СЧАСТЬЕ. РАССКАЗ (1896 г.): «Было часов шесть-семь хорошего сентябрьского утра, когда полуторагодовалый пойнтер Джек, коричневый, длинноухий веселый пес, отправился вместе с кухаркой Аннушкой на базар. Он отлично знал дорогу и потому уверенно бежал все время впереди… И вдруг… Случилось что-то необъяснимое, почти сверхъестественное.  …Невидимая сила плотно охватила горло изумленного Джека… Джек уперся передними ногами и яростно замотал головой. Но незримое «что-то» так стиснуло его шею, что коричневый пойнтер лишился сознания.

       Он пришел в себя в тесной железной клетке… В клетке уже собралось довольно многочисленное общество… Посредине клетки лежал, вытянувши умную морду между ревматическими лапами, старый белый пудель, выстриженный наподобие льва... Пудель, по-видимому, относился к своему положению с философским стоицизмом… Рядом с ним сидела, дрожа от утреннего холода и волнения, хорошенькая, выхоленная левретка с длинными, тонкими ножками и остренькой мордочкой…

        Кроме этой более или менее светской компании, в клетке находились еще две несомненные дворняжки. Одна из них, похожая на тех псов, что повсеместно зовутся Бутонами и отличаются низменным характером, была космата, рыжа и имела пушистый хвост, завернутый в виде цифры 9… Последнего пса почти не было видно; он забился в самый темный угол и лежал там, свернувшись клубком… Во-первых, он был фиолетового цвета, в который его вымазала шедшая на работу артель маляров. Во-вторых, шерсть на нем стояла дыбом и при этом отдельными клоками…

       …Наконец Джек, которого ни в каких жизненных случаях не покидал здравый юмор, заметил фатовским тоном: – Приключение начинает становиться интересным. Любопытно, где эти джентльмены сделают первую станцию?

       Старому пуделю не понравился легкомысленный тон коричневого пойнтера. Он медленно повернул голову в сторону Джека и отрезал с холодной насмешкой:
 
– Я могу удовлетворить ваше любопытство, молодой человек. Джентльмены сделают станцию в живодерне… Нет-с, я вам доложу, государь мой, нам с людьми бороться не приходится. Я немало помыкался по белу свету и могу сказать, что хорошо знаю жизнь…

       Возьмем, например, хоть такие простые вещи, как конура, арапник, цепь и намордник, – вещи, я думаю, всем вам, господа, небезызвестные?.. Предположим, что мы, собаки, со временем и додумаемся, как от них избавиться… Но разве человек не изобретет тотчас же более усовершенствованных орудий? Непременно изобретет. Вы поглядели бы, какие конуры, цепи и намордники строят люди друг для друга! Надо подчиняться, господа, вот и все-с. Таков закон природы-с…
 
– Эх, жизнь собачья!..
– Но где же здесь справедливость, – заволновалась вдруг молчавшая до сих пор левретка.
– Вот хоть вы, господин пудель… извините, не имею чести знать имени…
– Арто, профессор эквилибристики, к вашим услугам, – поклонился пудель.
– Ну вот, скажите же мне, господин профессор, вы, по-видимому, такой опытный пес, не говоря уже о вашей учености; скажите, где же во всем этом высшая справедливость? Неужели люди настолько достойнее и лучше нас, что безнаказанно пользуются такими жестокими привилегиями…

– Не лучше и не достойнее, милая барышня, а сильней и умней, – возразил с горечью Арто, – О! Мне прекрасно известна нравственность этих двуногих животных… Во-первых, они жадны, как ни одна собака в мире. У них настолько много хлеба, мяса и воды, что все эти чудовища могли бы быть вдоволь сытыми целую жизнь. А между тем какая-нибудь десятая часть из них захватила в свои руки все жизненные припасы и, не будучи сама их в состоянии сожрать, заставляет остальных девять десятых голодать…

       Кроме того, люди злы. Кто может сказать, чтобы один пес умертвил другого из-за любви, зависти или злости? Мы кусаемся иногда – это справедливо. Но мы не лишаем друг друга жизни.

        В заключение я скажу, что люди лицемерны, завистливы, лживы, негостеприимны и жестоки… И все-таки люди господствуют и будут господствовать, потому что… потому что так уже устроено… Вся собачья жизнь, все собачье счастье в их руках. В теперешнем нашем положении каждый из нас, у кого есть добрый хозяин, должен благодарить судьбу. Один хозяин может избавить нас от удовольствия есть мясо товарищей и чувствовать потом, как с него живьем сдирают кожу…»

      ВЫМАЗАННЫЙ ФИОЛЕТОВОЙ КРАСКОЙ ПЁС ПОКАЗЫВАЕТ ПУДЕЛЮ И ДРУГОЕ "СОБАЧЬЕ СЧАСТЬЕ" - СИЛУ И ЛОВКОСТЬ. Как только собак выпустили на двор живодёрни, -   «одним толчком отпрянув от земли, он очутился наверху, повиснув передними лапами. Еще два судорожных движения, и фиолетовый пес перекатился через забор, оставив на его гвоздях добрую половину своего бока».
               
      КРОМЕ ЭТОГО РАССКАЗА КУПРИН О СОБАКАХ НАПИСАЛ: «БЕЛЫЙ ПУДЕЛЬ», «ПИРАТКА», «БАРБОС И ЖУЛЬКА», «ЗАВИРАЙКА», «БАРРИ», «БАЛЬТ», «РАЛЬФ», «САПСАН».
    
                *    *    *    *    *

               
          ЛЕОНИД АНДРЕЕВ. КУСАКА. РАССКАЗ, 1901 г.: «Она никому не принадлежала; у нее не было собственного имени, и никто не мог бы сказать, где находилась она во всю долгую морозную зиму и чем кормилась. От теплых изб ее отгоняли дворовые собаки, такие же голодные, как и она, но гордые и сильные своею принадлежностью к дому; когда, гонимая голодом… она показывалась на улице, -- ребята бросали в нее камнями и палками, взрослые весело улюлюкали и страшно, пронзительно свистали. Не помня себя от страху, переметываясь со стороны на сторону, натыкаясь на загорожи и людей, она мчалась на край поселка и пряталась в глубине большого сада, в одном ей известном месте. Там она зализывала ушибы и раны и в одиночестве копила страх и злобу…»
 
        КОНЕЦ «КУСАКИ» ИЗВЕСТЕН НАМ СО ШКОЛЬНОЙ СКАМЬИ. Злые люди били несчастную собаку. Приехавшие дачники – добрые люди – собаку приручили лаской. Назвали её «Кусакой», кормили и ласкали всё лето. Собака им поверила и очень их любила. Осенью добрые люди уехали, оставив прирученную собаку:

      «Кусака долго металась по следам уехавших людей, добежала до станции и - промокшая, грязная - вернулась на дачу… Поднялся частый дождь, и отовсюду стал надвигаться мрак осенней длинной ночи… На террасе… свет долго еще боролся с тьмою и печально озарял следы грязных ног, но скоро уступил и он.
Наступила ночь.  И когда уже не было сомнений, что она наступила, собака жалобно и громко завыла. Звенящей, острой, как отчаяние, нотой ворвался этот вой в монотонный, угрюмо покорный шум дождя, прорезал тьму и, замирая, понесся над темным и обнаженным полем.

      Собака выла -- ровно, настойчиво и безнадежно спокойно. И тому, кто слышал этот вой, казалось, что это стонет и рвется к свету сама беспросветно-темная ночь, и хотелось в тепло, к яркому огню, к любящему женскому сердцу. Собака выла…» – ГРАНИЦА ЧЕЛОВЕЧНОСТИ... ДОБРЫЕ ЛЮДИ! ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛИ ВЫ – ДОБРЫЕ?!

                *    *    *    *    *

               
        СТИХОТВОРЕНИЕ ИВАНА БУНИНА «ОДИНОЧЕСТВО» – как бы перевёрнутый – на человека спроецированный конец «Кусаки» Л. Андреева:

           * * *
И ветер, и дождик, и мгла
Над холодной пустыней воды.
Здесь жизнь до весны умерла,
До весны опустели сады.
Я на даче один. Мне темно
За мольбертом, и дует в окно…

…И мне больно глядеть одному
В предвечернюю серую тьму.

…Что ж! Камин затоплю, буду пить...
Хорошо бы собаку купить.  (1903 г.)
          * * *

       С О Б А К А

Мечтай, мечтай. Все у;же и тусклей
Ты смотришь золотистыми глазами
На вьюжный двор, на снег, прилипший к раме,
На метлы гулких, дымных тополей.

Вздыхая, ты свернулась потеплей
У ног моих — и думаешь... Мы сами
Томим себя — тоской иных полей,
Иных пустынь... за пермскими горами.

Ты вспоминаешь то, что чуждо мне:
Седое небо, тундры, льды и чумы
В твоей студеной дикой стороне.

Но я всегда делю с тобою думы:
Я человек: как бог, я обречен
Познать тоску всех стран и всех времен. (1909 г.)
            *   *   *

         ИВАН БУНИН. СНЫ ЧАНГА. РАССКАЗ, 1916 г. «СНЫ ЧАНГА» ИРОНИЧЕСКИ ПЕРЕВЁРНУТЫЙ ВАРИАНТ ВЫШЕ ПОМЕЩЁННОГО СТИХОТВОРЕНИЯ «СОБАКА». ПЁС ЧАНГ СТАНЕТ НЕ ТОЛЬКО ДРУГОМ, НО И ПАМЯТЬЮ, И БЕССМЕРТНОЙ ДУШОЙ ЧЕЛОВЕКА - ХОЗЯИНА:

     «Не все ли равно, про кого говорить? Заслуживает того каждый из живших на земле. Некогда Чанг узнал мир и капитана, своего хозяина, с которым соединилось его земное существование. И прошло с тех пор целых шесть лет, протекло, как песок в корабельных песочных часах.
   
      Вот опять была ночь — сон или действительность? — и опять наступает утро — действительность или сон? Чанг стар, Чанг пьяница — он все дремлет. На дворе, в городе Одессе, зима. Погода злая, мрачная… В такие дни жизнь в городе начинается не рано. Не рано просыпаются и Чанг с капитаном. Шесть лет — много это или мало? За шесть лет Чанг с капитаном стали стариками, хотя капитану еще и сорока нет, и судьба их грубо переменилась…»

       ЧАНГ — УДАЧЛИВЫМ КАПИТАНОМ ДАЛЬНЕГО ПЛАВАНЬЯ ЩЕНКОМ КУПЛЕННАЯ В КИТАЕ СОБАКА: «…Поднялся на палубу парохода старый, кислоглазый китаец… стал скулить… чтобы купили у него плетушку тухлых рыбок…  В лодке под камышовым парусом, качавшейся на речной мути, сидел щенок — рыжий кобелек, имевший в себе нечто лисье и волчье, с густым жестким мехом вокруг шеи, — строго и умно водил черными глазами по высокой железной стене пароходного бока и торчком держал уши.

— Продай лучше собаку! — весело и громко, как глухому, крикнул китайцу молодой капитан парохода… — И щенка купили, — всего за целковый, — назвали Чангом, и поплыл он в тот же день со своим новым хозяином в Россию…»

       «ПЕРВАЯ ПРАВДА»: ЧТО БЫЛО – В ПАМЯТИ ЧАНГА ВЕЛИКОЛЕПНОЕ ПРОШЛОЕ: «Чанг… увидел… идущего из-под трапа, из машинного отделения, капитана, размытого и выбритого, благоухающего свежестью одеколона, с поднятыми по-немецки русыми усами, с сияющим взглядом зорких светлых глаз, во всем тугом и белоснежном… “Я, Чанг, все-таки ужасно счастливый человек, такой счастливый, что ты даже и представить себе не можешь, и потому мне ужасно не хочется напороться на какой-нибудь из этих рифов, осрамиться до девятой пуговицы на своем первом дальнем рейсе...

        Жутко жить на свете, Чанг, — сказал капитан, — очень хорошо, а жутко, и особенно таким, как я! Уж очень я жаден до счастья и уж очень часто сбиваюсь… И, помолчав, еще добавил: — Главная штука ведь в чем? Когда кого любишь, никакими силами никто не заставит тебя верить, что может не любить тебя тот, кого ты любишь. И вот тут-то, Чанг, и зарыта собака. А как великолепна жизнь, боже мой, как великолепна! ”»

       АВТОР ВСЁ ВРЕМЯ БУДЕТ ПОДЧЁРКИВАТЬ НЕРАЗДЕЛИМОСТЬ СУДЕБ ЧЕЛОВЕКА И СОБАКИ: «Капитан… взял Чанга на руки и, приложив щеку к его бьющемуся сердцу, — ведь оно билось совершенно так же, как и у капитана! — пришел с ним в самый конец палубы, на ют, и долго стоял там в темноте, очаровывая Чанга дивным и ужасным зрелищем: из-под высокой, громадной кормы, из-под глухо бушующего винта, с сухим шорохом сыпались мириады белоогненных игл, вырывались и тотчас же уносились в снежную искристую дорогу, прокладываемую пароходом…» — всё это было и прошло. Жена изменила капитану…  Капитан стал много пить, посадил корабль на мель…
                *    *    *

       ЧТО СТАЛО – ПЕЧАЛЬНАЯ «ВТОРАЯ ПРАВДА»: «Громко откашливается и медленно встает со своего вдавленного одра капитан. Он натягивает на ноги и зашнуровывает разбитые башмаки, надевает вынутую из-под подушки черную тужурку с золотыми пуговицами и идет к комоду, меж тем как Чанг, в своей рыжей поношенной шубке, недовольно, с визгом зевает, поднявшись с пола.
 
     На комоде стоит начатая бутылка водки. Капитан пьет прямо из горлышка и, слегка задохнувшись и отдуваясь в усы, направляется к камину, наливает в плошку, стоящую возле него, водки и для Чанга. Чанг жадно начинает лакать. А капитан закуривает и снова ложится… Капитан лежит и курит. Кончив лакать, ложится и Чанг. Он вскакивает на кровать, свертывается клубком у ног капитана и медленно вплывает в то блаженное состояние, которое всегда дает водка… Да, вот уже два года, изо дня в день, занимаются Чанг с капитаном тем, что ходят по ресторанам. Там они пьют, закусывают, глядят на других пьяниц…» — НЕСЧАСТНЫЙ ЧЕЛОВЕК СПОИЛ И СВОЕГО ДРУГА СОБАКУ.

      «Зимний день короток, а за бутылкой вина, за беседой с приятелем он еще короче. И вот уже побывали Чанг, капитан и художник и в пивной, и в кофейне и без конца сидят, пьют в ресторане. И опять капитан, положив локти на стол, горячо уверяет художника…

— Ты посмотри кругом, говорит он (капитан), ты только вспомни всех тех, что ежедневно видим мы с тобой в пивной, в кофейне, на улице! Друг мой, я видел весь земной шар — жизнь везде такова! Все это ложь и вздор, чем будто бы живут люди: нет у них ни бога, ни совести, ни разумной цели существования, ни любви, ни дружбы, ни честности, — нет даже простой жалости. Жизнь — скучный, зимний день в грязном кабаке, не более...» — ТАК ВЫХОДИТ, ЧТО СОБАКА ТЕПЕРЬ ПОМНИТ «ПЕРВУЮ ПРАВДУ» — ДОСТОЙНОЕ ПРОШЛОЕ ТЕПЕРЬ ОПУСТИВШЕГОСЯ ЧЕЛОВЕКА.

                *     *     *

        «ТАК, ОДНООБРАЗНО ПРОХОДЯТ ДНИ И НОЧИ ЧАНГА. Как вдруг, однажды утром, мир, точно пароход, с разбегу налетает на скрытый… подводный риф. Проснувшись в одно зимнее утро, Чанг поражается великой тишиной, царящей в комнате. Он быстро вскакивает с места, кидается к постели капитана — и видит, что капитан лежит с закинутой назад головой, с лицом бледным и застывшим, с ресницами полуоткрытыми и недвижными. И, увидев эти ресницы, Чанг издает такой отчаянный вопль, точно его сшиб с ног и пополам перехватил мчащийся по бульвару автомобиль...

    Потом… когда… уходят и снова приходят, громко разговаривая, самые разные люди — …полицейские, художник в цилиндре и всякие другие господа… — Чанг как бы каменеет... Чанг не чувствует даже ужаса. Он лежит на полу, мордой в угол, крепко закрывши глаза, чтобы не видеть мира, чтобы забыть о нем. И мир шумит над ним глухо и отдаленно, как море над тем, кто все глубже и глубже опускается в его бездну».
                *     *     *

      КАК КАРТИНУ НЕ УВИДЕТЬ С ЧУЖИХ СЛОВ, ТЕКСТЫ БУНИНА НЕВОЗМОЖНО ПЕРЕСКАЗЫВАТЬ. И ОБЩАЯ ДЛЯ ВСЕХ «ПОСЛЕДНЯЯ ПРАВДА»:

         «А снова приходит он (Чанг) в себя уже на паперти, у дверей костела. Он сидит возле них с поникшей головой, тупой, полумертвый — только весь дрожит мелкой дрожью. И вдруг распахивается дверь костела — и ударяет в глаза и в сердце Чанга дивная, вся звучащая и поющая картина: перед Чангом полутемный готический чертог, красные звезды огней… высоко вознесенный на черный помост гроб из дуба, черная толпа народа...

       А надо всем этим — гул, громы, клир звонко вопиящих о какой-то скорбной радости ангелов, торжество, смятение, величие — и все собой покрывающие неземные песнопения. И дыбом становится вся шерсть на Чанге от боли и восторга перед этим звучащим видением.

     И художник, с красными глазами вышедший в эту минуту из костела, в изумлении останавливается.
— Чанг! — тревожно говорит он, наклоняясь к Чангу. — Чанг, что с тобою? И, коснувшись задрожавшей рукою головы Чанга, наклоняется еще ниже — и глаза их, полные слез, встречаются в такой любви друг к другу…

      В этот день, возвратясь с кладбища, Чанг переселяется в дом своего третьего хозяина — снова на вышку, на чердак, но теплый, благоухающий сигарой, устланный коврами… увешанный огромными картинами и парчовыми тканями... Темнеет, камин полон раскаленными, сумрачно-алыми грудами жара, новый хозяин Чанга сидит в кресле… и курит, смотрит в сумрак своей мастерской. А Чанг лежит на ковре возле камина, закрыв глаза, положив морду на лапы.

     Кто-то тоже лежит теперь — там, за темнеющим городом, за оградой кладбища, в том, что называется склепом, могилой. Но этот кто-то не капитан, нет. Если Чанг любит и чувствует капитана, видит его взором памяти, того божественного… значит, еще с ним капитан; в том безначальном и бесконечном мире, что не доступен Смерти. В мире этом должна быть только одна правда… а какая она, — про то знает тот последний Хозяин, к которому уже скоро должен возвратиться и Чанг».

       УДИВИТЕЛЬНЫЙ ПИСАТЕЛЬ ИВАН БУНИН ПРЕВЁЛ НАС ЗА ВСЕ ГРАНИЦЫ: туда, где уже не нужно с намерением вспоминать о человечности… И закрыв книгу, мы остаёмся с вопросом: если собака может, почему люди НЕ… Не всегда могут, по крайней мере...

          *   *   *   *   *

 КАК  Я  СТАЛ  СОБАКОЙ – СТИХИ ВЛАДИМИРА МАЯКОВСКОГО

Ну, это совершенно невыносимо!
Весь как есть искусан злобой.
Злюсь не так, как могли бы вы:
как собака лицо луны гололобой —
взял бы
и все обвыл…

…Что это за безобразие!
Сплю я, что ли?
…лицо такое же, к какому привык.
Тронул губу,
а у меня из-под губы —
клык.

Скорее закрыл лицо, как будто сморкаюсь.
Бросился к дому, шаги удвоив.
Бережно огибаю полицейский пост,
вдруг оглушительное:
«Городовой!
Хвост!»

…Я и не заметил в бешеном скаче:
у меня из-под пиджака
развеерился хвостище
и вьется сзади,
большой, собачий.

…И когда, ощетинив в лицо усища-веники,
толпа навалилась,
огромная,
злая,
я, стал на четвереньки
и залаял:
Гав! гав! гав!   (1915 г.)

    *   *   *   *   *

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН. ПЕСНЬ О СОБАКЕ

Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят.

До вечера она их ласкала,
Причесывая языком,
И струился снежок подталый
Под теплым ее животом.

А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.

По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать...
И так долго, долго дрожала
Воды незамерзшей гладь.

А когда чуть плелась обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой
Одним из ее щенков.

В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.

И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.  (1915 г.)

      *   *   *
   
С. ЕСЕНИН. С О Б А К Е  КАЧАЛОВА

Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду.
Дай, Джим, на счастье лапу мне.

Пожалуйста, голубчик, не лижись.
Пойми со мной хоть самое простое.
Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,
Не знаешь ты, что жить на свете стоит… (1925 г.)

    *   *   *   *   *
 
     ИМЕННО «ПСОВ» ВСТРЕЧАЕТ НА ГРАНИЦЕ ГОРОДА И МИСТИЧЕСКОЙ РЕАЛЬНОСТИ ЛИРИЧЕСКИЙ ГЕРОЙ АЛЕКСАНДРА БЛОКА В ПОЭМЕ «НОЧНАЯ ФИАЛКА» (1906 г.): «Город покинув, Я медленно шел по уклону Малозастроенной улицы…

Прохожих стало всё меньше.
Только тощие псы попадались навстречу,
Только пьяные бабы ругались вдали.
Над равниною мокрой торчали
Кочерыжки капусты…

      *   *   *

 В ПОЭМЕ А. БЛОКА «ДВЕНАДЦАТЬ» ЖИЗНЬ КАК БЫ РАЗЛАМЫВАЕТСЯ НАДВОЕ (вроде конца света), - СИТУАЦИЯ ПОДАЁТСЯ КАК ПОГРАНИЧНАЯ:

          - 1 -
 Черный вечер.
    Белый снег.
    Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
    Ветер, ветер —
На всем Божьем свете!

         - 9-
Стоит буржуй на перекрестке
И в воротник упрятал нос.
А рядом жмется шерстью жесткой
Поджавший хвост паршивый пес.

Стоит буржуй, как пес голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос.
И старый мир, как пес безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост.

        –11 –

                …Вперед, вперед,
                Рабочий народ!
... Вдаль идут державным шагом...
                — Кто еще там? Выходи!
…Только нищий пес голодный
                Ковыляет позади...

— Отвяжись ты, шелудивый,
          Я штыком пощекочу!
Старый мир, как пес паршивый,
         Провались — поколочу!

    «ПЁС ПАРШИВЫЙ» — ТЕНЬ ВСЁ ТОГО ЖЕ ЦЕРБЕРА, А УЖ «ВОЛК ГОЛОДНЫЙ» — ЯВНО ЗАЩИШАЕТ ГРАНИЦЫ СТАРОГО «ГНИЛОГО» МИРА ОТ МИРА НОВОГО (Александр Блок ведь прекрасно знает мифологию и читал Гоголя с Достоевским!)

...Скалит зубы — волк голодный —
Хвост поджал — не отстает —
Пес холодный — пес безродный...
— Эй, откликнись, кто идет?

— …Все равно, тебя добуду,
Лучше сдайся мне живьем!
— Эй, товарищ, будет худо,
Выходи, стрелять начнем!
             ...Трах-тах-тах!
             Трах-тах-тах...

...Так идут державным шагом —
Позади — голодный пес,
Впереди — с кровавым флагом…
В белом венчике из роз —
Впереди — Исус Христос. (1918 г.)

        *   *   *   *   *


       МИХАИЛ БУЛГАКОВ. СОБАЧЬЕ СЕРДЦЕ, 1926 г. УЖЕ В НАЧАЛЕ «СОБАЧЬЕГО СЕРДЦА» ВНИМАТЕЛЬНЫЙ ЧИТАТЕЛЬ ОБНАРУЖИТ И ГОГОЛЕВСКОЕ, И ПУШКИНСКОЕ И ОТ ДОСТОЕВСКОГО. И бунинское есть. А уж блоковским ветром прямо пронизывает: ветром яростного спора с Блоком, как выяснится. Ну, и остальные писавшие о собаках совпадают с Автором «Собачьего…» отдельными перекидами темы.

     НАИБОЛЕЕ ЯВНЫЕ ТЕКСТУАЛЬНЫЕ ПЕРЕСЕЧЕНИЯ – ОТТАЛКИВАНИЯ У «СОБАЧЬЕГО СЕРДЦА» – С АНДРЕЕВЫМ И КУПРИНЫМ. Перед операцией запертый в тёмной ванной пёс воет как Кусака: «…Полутьма в ванной стала страшной, он завыл, бросился на дверь, стал царапаться. “У-у-у!” – как в бочку пролетело по квартире. 
 
      В приведённом выше цитатнике только у Куприна рассказ идёт прямо от имени собаки. И произведения писателя старшего поколения Куприна, без сомнения, были прекрасно знакомы Михаилу Булгакову с гимназического возраста. Забавное сравнение злого пародиста Буренина с собакой (другим не менее злым пародистом!) тоже приходится как нельзя более «в строку» рассказа о превращении собаки в человека.
 
       А озорное стихотворение Маяковского не подсказало ли конец: обратное превращение «исключительного прохвоста» Шарикова – в «милейшего пса»?!  Но пересечения эти в «Собачьем…», скорее, внешние – не ведущие в главную тему. Какую тему? Фауста и вызванного им демона на историческом русском материале русской революции 1917-го. Однако, для  стариннейшей темы противостояния человека высокого мыслящего и примитивного – господина и раба по природе  даже революция —только «новый» фон.

      ПОГРАНИЧНЫЙ ВОПРОС ЧИТАТЕЛЮ: ОТ УНАСЛЕДОВАВШЕГО ВСЕ ВЫШЕ ОЗВУЧЕННЫЕ МОТИВЫ ПИСАТЕЛЯ ЛОГИЧНО ЛИ ОЖИДАТЬ – В С Е Г О?.. ОТВЕТ – НАПРАШИВАЕТСЯ. ПОИЩЕМ СОЗВУЧИЯ?

                *     *     *

     «Итак, в одном департаменте служил один чиновник; чиновник… Что касается до чина (ибо у нас прежде всего нужно объявить чин), то он был то, что называют вечный титулярный советник, над которым, как известно, натрунились и наострились вдоволь разные писатели, имеющие похвальное обыкновенье налегать на тех, которые не могут кусаться…»  — нет, это ещё не из «Собачьего сердца»! Это и ниже пока из гоголевской «ШИНЕЛИ»:

      «Есть в Петербурге сильный враг всех, получающих четыреста рублей в год жалованья... (тогда низший оклад) Враг этот не кто другой, как наш северный мороз... В это время, когда даже у занимающих высшие должности болит от морозу лоб и слезы выступают в глазах, бедные титулярные советники иногда бывают беззащитны. Все спасение состоит в том, чтобы в тощенькой шинелишке перебежать как можно скорее пять-шесть улиц...
 
     Акакий Акакиевич с некоторого времени начал чувствовать, что его как-то особенно сильно стало пропекать в спину и плечо, несмотря на то что он старался перебежать как можно скорее законное пространство. Он подумал наконец, не заключается ли каких грехов в его шинели. Рассмотрев ее хорошенько у себя дома, он открыл, что в двух-трех местах, именно на спине и на плечах, она сделалась точная серпянка; сукно до того истерлось, что сквозило, и подкладка расползлась…» – можно ли не увидеть сходство представления героев в «Шинели» и «Собачьем сердце»?  Ошпаренный бок собаки Шарика прохудился наподобие шинели Башмачкина.

      «ВЕТЕР, ВЕТЕР — НА ВСЕМ БОЖЬЕМ СВЕТЕ!» (А. БЛОК. ДВЕНАДЦАТЬ) – НАЧАЛО «СОБАЧЬЕГО СЕРДЦА»: «У-у-у-у-у-гу-гуг-гуу! О, гляньте на меня, я погибаю. Вьюга в подворотне ревёт мне отходную, и я вою с ней. Пропал я, пропал. Негодяй в грязном колпаке – повар столовой нормального питания служащих центрального совета народного хозяйства – плеснул кипятком и обварил мне левый бок. Какая гадина, а ещё пролетарий. Господи, боже мой – как больно! До костей проело кипяточком. Я теперь вою, вою, да разве воем поможешь.

        ...Чем я ему помешал? ...Жадная тварь! Вы гляньте когда-нибудь на его рожу: ведь он поперёк себя шире. Вор с медной мордой. Ах, люди, люди... Но вот тело моё изломанное, битое, надругались над ним люди достаточно. Ведь главное что – как врезал он кипяточком, под шерсть проело, и защиты, стало быть, для левого бока нет никакой. Я очень легко могу получить воспаление лёгких, а, получив его, я, граждане, подохну с голоду...

    ...Пёс остался в подворотне и, страдая от изуродованного бока, прижался к холодной стене, задохся и твёрдо решил, что... тут и сдохнет в подворотне. Отчаяние повалило его. На душе у него было до того больно и горько, до того одиноко и страшно... Гау-гау… <…> Я умираю. Рабская наша душа, подлая доля!» – отсюда эта тема при жизни беззащитного Башмачкина из «Шинели» быстро перекидывается тоже к «маленькому человеку», но гораздо более в мыслях агрессивному Поприщину из «Записок сумасшедшего».

     САМОУНИЧИЖИТЕЛЬНОЕ РАССУЖДЕНИЕ ПОПРИЩИНА О СВОЁМ ДИРЕКТОРЕ И СОБАЧОНКИ МЕДЖИ О ЛАКОМЫХ БЛЮДАХ «ПЕРЕТЕКАЮТ» СОЕДИНЯЮТСЯ В РАССУЖДЕНИЯ ШАРИКА О ПОВАРАХ. СРАВНИМ! ПОПРИЩИН: «Наш директор должен быть очень умный человек. ...Все ученость, такая ученость, что нашему брату и приступа нет... А посмотреть в лицо ему: фу, какая важность сияет в глазах!  ...Да, не нашему брату чета! Государственный человек...»
 
         
      Как помним, второе «лицо» уже безумного Поприщина – говорящая и пишущая письма собачонка Меджи.  И отчаянные мысли тоже умеющего читать, близкого к гибели пса «восходят» к наиболее несимпатичным - презрительным рассуждению нищего дворянина Поприщина о черни: «Ведь это черный народ. Им нельзя говорить о высоких материях» (III, 208); «Я терпеть не могу лакейского круга: всегда развалится в передней и хоть бы головой потрудился кивнуть... Да знаешь ли ты, глупый холоп, что я ...благородного происхождения...» (III, 197)

      ПЁС ШАРИК: «...Ослабею... И дворники с бляхами ухватят меня за ноги и выкинут на телегу... Дворники из всех пролетариев – самая гнусная мразь. Человечьи очистки – самая низшая категория. Повар попадается разный. Например – покойный Влас с Пречистенки. Скольким он жизнь спас. Потому что самое главное во время болезни перехватить кус. И вот, бывало, говорят старые псы, махнёт Влас кость, а на ней с осьмушку мяса. Царство ему небесное за то, что был настоящая личность, барский повар графов Толстых, а не из Совета Нормального питания.
 
       Что они там вытворяют в Нормальном питании – уму собачьему непостижимо. Ведь они же, мерзавцы, из вонючей солонины щи варят, а те, бедняги, ничего и не знают. Бегут, жрут, лакают», – по гоголевскому методу критика действительности, в которой люди уподоблены собакам: люди «жрут, лакают…», а в «Шинели» критики – «кусаются…»

        ДАЛЕЕ В «СОБАЧЬЕМ...»: «Дверь через улицу в ярко освещённом магазине хлопнула и из неё показался гражданин. Именно гражданин, а не товарищ, и даже – вернее всего, – господин... Что он мог покупать в дрянном магазинишке... Что такое? Колбасу. Господин, если бы вы видели, из чего эту колбасу делают, вы бы близко не подошли к магазину. Отдайте её мне.

     Пёс собрал остаток сил и в безумии пополз из подворотни на тротуар... Чувствую, знаю – в правом кармане шубы у него колбаса. Он надо мной. О, мой властитель! Глянь на меня. Я умираю. Рабская наша душа, подлая доля!» - пса Шарика нам жалко. А на месте пса низко раболепствующего человека пожалели бы?! Будучи преображено в человека, существо типа Шарика может случится много опаснее в безумии для окружающих его безобидного Поприщина.


      Подманивший Шарика колбасой господин «умственного труда» «превращает» собаку в человека – себе на горе. И в повести начинается ряд умножающихся как в кривых зеркалах отражений-перевёртышей: собака душит котов; как собака существующий пролетариат «душит» старый мир угнетателей... «Песий благодетель» чуть не сделается жертвой человека с собачьим сердцем...

     С одним богатым гоголевским колоритом «Собачье сердце уже не может быть простой пародией на революцию 1917-го. Всё в повести гораздо сложнее. А гоголевское в «Собачьем...» переходят в темы Достоевского, а те, в свою очередь – в мотивы блоковской поэмы «Двенадцать».

                *     *     *
   
        ПУШКИН, ДОСТОЕВСКИЙ И ГОГОЛЬ – УЧИТЕЛЯ БУЛГАКОВА.  Из «Капитанской дочки» Маше Мироновой адресованные слова императрицы о своей собачке «НЕ БОЙТЕСЬ, ОНА НЕ УКУСИТ!» пародийно отражены в «Собачьем сердце». Пришедший к профессору на осмотр пациент раздевается в присутствии подобранного Шарика – ещё собаки.

     ПАЦИЕНТ: «…Снял полосатые брюки. Под ними оказались невиданные никогда кальсоны. Они были кремового цвета, с вышитыми на них шёлковыми чёрными кошками и пахли духами. Пёс не выдержал кошек и гавкнул так, что субъект подпрыгнул.

– Ай!
– Я тебя выдеру! Не бойтесь, он не кусается.
”Я НЕ КУСАЮСЬ?” – удивился пёс», –  будущее докажет профессору справедливость удивления Шарика.
 
      ТАКОГО РОДА НЕЧАЯННЫЕ СОВПАДЕНИЯ У ХОРОШЕГО ПИСАТЕЛЯ НЕМЫСЛИМЫ: ПОЧТИ ПУШКИНСКАЯ ЦИТАТА ЗДЕСЬ ДАНА НАМЕРЕННО. Когда Пушкин – Учитель, зачем это Булгаков делает – зачем собака думает именно пушкинскими строками? Подчёркивается преемственность темы: пусть читатель узнает!

     «Капитанская дочка» ведь о чём?  О кровавом восстании.  Сведя лицом к лицу – по человечески дворянина Петра Гринёва и разбойника Пугачёва, Пушкин, вроде, указывает России определённый путь: необходимость правящему классу и народу найти общий язык во взаимном милосердии. А коли пушкинская фраза перевёрнута, – найден ли этот требующий непременно взаимного - с обоих сторон изменения мышления - путь?! Да всё остальное после Пушкина, Читателю не худо бы припомнить...

        РАБ ПО ПРИРОДЕ – ПРИВЫКШИЙ К РАБСТВУ: С НАЧАЛА РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ВОЗНИКШАЯ ТЕМА. После Гоголя она замечательно «обработано» Достоевским уже в его первом романе «Бедные люди» (1846 г.): видя явную нищету не пьющего чиновника Макара Девушкина (литературный потомок Башмачкина!), молодой и либеральный генерал от себя по человечески дарит бедствующему сто рублей (около трёхмесячного жалованья сумма):
 
        «”Вот, — говорят они, — чем могу, считайте, как хотите...” — да и всунул мне в руку... Вся душа моя потряслась... я было схватить их ручку хотел. А он-то весь покраснел, мой голубчик… взял мою руку недостойную, да и потряс ее... словно ровне своей...» — привычка целовать высшим ручки, мешает маленькому чиновнику отблагодарить по человечески. Генерал оказывается человечнее. По выходе романа эта сценка Достоевского сильно задела свято верующих, что "достатки" сразу превратят неимущих в культурных людей.

       По «прописи» Достоевского, несчастный пёс Шарик без отклонений раболепен перед господином с колбасой: «Пёс пополз, как змея, на брюхе, обливаясь слезами... Но ведь вы ни за что не дадите. Ох, знаю я очень хорошо богатых людей! <…> У-у-у-у… Что же это делается на белом свете? Видно, помирать-то ещё рано, а отчаяние – и подлинно грех. Руки ему лизать, больше ничего не остаётся»; «Ещё, ещё лижу вам руку. Целую штаны, мой благодетель...» - и тут же не забывает сам пугать - подвывает на более слабых - на котов.

      Шарик отъевшийся быстро наглеет: «Совершенно ясно: пёс вытащил самый главный собачий билет. Глаза его теперь не менее двух раз в день наливались благодарными слезами по адресу пречистенского мудреца... “Я – красавец. Быть может, неизвестный собачий принц-инкогнито” – размышлял пёс…» – о «собачьем счастье» в «Собачьем сердце» как Поприщин о том, что он испанский король.

      Пёс профессору «Поцеловал в ботик у Мёртвого переулка, расчищая дорогу...» — ох, символично было именование переулка! Перелизоблюдничал пёс.. Конечно, полная преемственность Булгакова от Достоевского и Гоголя требует отдельной большой работы.

                *   *   *

        НА ВОПРОС, КАК ЕМУ УДАЛОСЬ «ПОДМАНИТЬ ТАКОГО НЕРВНОГО ПСА? «Песий благодетель» отвечает: «Лаской-с. Единственным способом, который возможен в обращении с живым существом. Террором ничего поделать нельзя с животным, на какой бы ступени развития оно ни стояло. Это я утверждал, утверждаю и буду утверждать. Они напрасно думают, что террор им поможет. Нет-с, нет-с, не поможет, какой бы он ни был: белый, красный и даже коричневый! Террор совершенно парализует нервную систему...» — но вообще-то, смертельная операция на собаке тоже как-то граничит с террором. Новый Фауст – профессор Преображенский герой двойственный, - как дальше увидим.

       «В ЭТОТ УЖАСНЫЙ ДЕНЬ ЕЩЁ УТРОМ ШАРИКА КОЛЬНУЛО ПРЕДЧУВСТВИЕ…» Автору – рассказчику «Униженных и оскорблённых» встреча со стариком и его полумёртвой собакой показалась мистической. Встреча профессора с бездомным псом тоже оказалась мистической – с непредсказуемыми для обоих последствиями.

       И после операции слов Преображенского: «Жрец снял меловыми руками окровавленный куколь...  Он подбородком лёг на край стола, двумя пальцами раздвинул правое веко пса, заглянул в явно умирающий глаз и молвил: “Вот, чёрт возьми. Не издох. Ну, всё равно издохнет. Эх... жаль пса, ласковый был, хотя и хитрый”».
 
         Тут-то коварный и на деле сам не всегда милосердный «жрец» науки сразу по тройственной «прописи» Пушкина, Гоголя и Достоеевского получит сюрприз: превращение не издохшего пса в хама и потенциального убийцу Полиграфа Шарикова.
 
                *     *     *               

          Ветер между тем час от часу становился сильнее. Облачко обратилось в белую тучу, которая тяжело подымалась, росла и постепенно облегала небо. Пошел мелкий снег — и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Все исчезло. ”Ну, барин, — закричал ямщик, — беда: буран!”...
                ___________________________________________
                А.С. ПУШКИН. КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА: из неё цитированные выше строки Булгаков поставит эпиграфом к первому своему роману «Белая гвардия».

        * * *
    Черный вечер.
    Белый снег.
    Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
    Ветер, ветер —
На всем Божьем свете! 
   …Ветер веселый
    И зол, и рад.
    Крутит подолы,
    Прохожих косит — А. БЛОК. НАЧАЛО ПОЭМЫ «ДВЕНАДЦАТЬ»

      * * *

            Ведьма сухая метель загремела воротами и помелом съездила по уху барышню. Юбчонку взбила до колен… задушила слова и замела пса. – Боже мой… Какая погода… Ух… …И когда же это всё кончится? — М. БУЛГАКОВ. СОБАЧЬЕ СЕРДЦЕ

                *     *     *
               
       «СОБАЧЬЕ СЕРДЦЕ» - ЯВНОЕ И СКРЫТОЕ. Равно с преемственностью от Пушкина, Гоголя и Достоевского ветер - метель и у Блока, и у Булгакова символ бунта, разрушения, — но и перемен. Всем пережившим русские революции писателям и поэтам их грозное время особенно остро ставило проблему разрешения – не разрешения ради грядущего счастья сей момент пролития крови. Эту-то проблему и пытаются «разрешить» блоковские «Двенадцать». Отсюда и в «Собачьем сердце» «задувает» заключёнными в гоголевскую стихию из «Двенадцати» ритмами. Самый скрытый, самый сложный пласт дуэльных реминисценций: Булгаков (секунданты – Пушкин, Гоголь, Достоевский) против – «Двенадцати» (новых апостолов с винтовками) Александра Блока.
 
       В самом деле! «Буржуй на перекрёстке» – профессор Преображенский и «шелудивый пёс» – оба представителя «старого» мира в «Собачьем…» налицо. Назревает спор с Блоком: Михаил Булгаков не отрицал необходимость в России обновлений. Но Булгаков был категорически против близкого к мистицизму оправдания крови именем Христа.
 
         ИЗ «ДВЕНАДЦАТИ»: «ЗЛОБА, ГРУСТНАЯ ЗЛОБА КИПИТ В ГРУДИ... ЧЕРНАЯ ЗЛОБА, СВЯТАЯ ЗЛОБА…»?! - Двенадцать новых апостолов - от революции:

    В зубах — цыгарка, примят картуз, (нашиваемая на одежду каторжных метка)
    На спину б надо бубновый туз!
    Свобода, свобода,
    Эх, эх, без креста!
        Тра-та-та!

Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнем-ка пулей в Святую Русь —
    В кондовую,
    В избяную,
    В толстозадую!

       Во время публикации поэмы даже из согласившихся сотрудничать с новой властью были возмущены. А  к середине 1920-х годов были явны и последствия новой «свободы». Можно сказать, что с точки зрения Автора «Собачьего Сердца» Автор «Двенадцати» совершил и ошибку профессора Персикова в «Роковых яйцах», и ошибку профессора Преображенского. К 1926 году Александр Блока уже не было в живых, да имя его в повести не названо. Поэтому речь не идёт не о личной неприязни: только о неприятии Одного принципа творчества. Ритмами своей поэмы - аналогиями  с ней Блок как бы становится одновременно и зрителем событий «Собачьего Сердца», и вровень с Преображенским.

          В определённой мере оба профессора - Персиков и Преображенский - оказываются ответственными и за революцию: в ущерб милосердию к братьям нашим меньшим научно смелые эксперименты были чертой конца 19-го – начала 20-го столетия. Из области техники и статистики допускалось перенесение экспериментов в социальную область. А ведь по пословице «молодая собака у старой лаять учится».  Только вот высокую мораль перенять сложнее, чем искусство «тяпать» и лаять: тот, кто учит, ответственен за мораль того, кого он учит.
               
         Новым государством для пропаганды используемые почти как лозунги строки «Двенадцати» в революционном контексте – могли оправдывать кровь, когда у Автора поэмы подразумевалась уже неизбежно случившееся. Нельзя так писать, – примерно так можно озвучит за пределами художественного претензии Булгакова к Блоку: «ГОРЕ МИРУ ОТ СОБЛАЗНОВ: ИБО НАДОБНО ПРИЙТИ СОБЛАЗНАМ; НО ГОРЕ ТОМУ ЧЕЛОВЕКУ, ЧРЕЗ КОТОРОГО СОБЛАЗН ПРИХОДИТ» (От. Матф. 18:7). Но эта тема - с выходом на библейские цитаты - тоже требует отдельной работы.

          Оперируя образами, литература не должна смущать слабых: и Булгаков возвращает тему «крови» с границы почти мистики «Двенадцати» ко вполне ясно обозначенной теме личной ответственность учёного за опасное изобретение. Что изобретение фантастическое – это только подчёркивает реальность темы. Персиков изобрёл луч многократно повышающий жизнедеятельность именно «низших организмов». Преображенский путём мастерской операции «милейшего пса» превращает в «исключительного прохвоста» и потенциального убийцу.

         Дело здесь не только в том, что вживлённый в мозг собаки человеческий гипофиз оказывается хранилищем личности: (в рассказе). И сам – научный творец двойственен, и собака Шарик – плебей с яркими чертами гоголевского Поприщина – «низший организм». Известно, что самые страшные тираны получаются из нежданно получивших власть «униженных».

                *     *     *

        ПОСМОТРИМ ЕЩЁ РАЗ КАК ПОПРИЩИН В СОБАЧЬЕМ ОБЛИКЕ – «ШЕЛУДИВЫЙ ПЁС» ШАРИК ВПЕРВЫЕ ВСТРЕЧАЕТ СВОЕГО ГОСПОДИНА – СВОЁ ДВОЙСТВЕННОЕ «БОЖЕСТВО» - УБИЙЦУ: «О, глаза значительная вещь. Вроде барометра. Всё видно у кого великая сушь в душе, кто ни за что, ни про что может ткнуть носком сапога в рёбра, а кто сам всякого боится. Вот последнего холуя именно и приятно бывает тяпнуть за лодыжку. Боишься – получай. Раз боишься – значит стоишь… Р-р-р… Гау-гау…

      Господин уверенно пересёк в столбе метели улицу и двинулся в подворотню. Да, да, у этого всё видно. Этот тухлой солонины лопать не станет, а если где-нибудь ему её и подадут, поднимет такой скандал...

      Вот он всё ближе и ближе. Этот ест обильно и не ворует, этот не станет пинать ногой, но и сам никого не боится, а не боится потому, что вечно сыт. Он умственного труда господин, с французской остроконечной бородкой и усами седыми, пушистыми и лихими, как у французских рыцарей, но запах по метели от него летит скверный, больницей. И сигарой», – унюханную Шариком двойственность профессора Автор будет для нас потом сложно и забавно разворачивать во всех оттенках. Вроде, пока ничто сюжетно Блоку не противоречит?..
 
       ПРОТИВОРЕЧИТ ПОДАЧА ТЕМЫ! РАБ И ГОСПОДИН В НЕКОТОРОМ РОДЕ ВСЕГДА «ДОСТОЙНЫ» ДРУГ ДРУГА: «Вот это парень, – в восторге подумал пёс, – весь в меня. Ох, тяпнет он их сейчас, ох, тяпнет. Не знаю ещё – каким способом, но так тяпнет…» – пришедший к Преображенскому конфисковывать комнаты  «прелестный» домком во главе с товарищем Швондером на этот раз профессору проигрывает.

     Время было жестокое. Автор НАМ предъявляет ситуацию ВСЮ: со всех сторон случались передержки.  Что бы описать их наименее неприязненно и к «старому», и к «новому» миру» и потребовалось видение глазами собаки – по мифам и сказкам пограничного существа.

        РЯДОМ СО ВНОВЬ ОБРЕТЁННЫМ ХОЗЯИНОМ ШАРИК КАК РАЗ НА ГРАНИЦЕ ДВУХ МИРОВ: «Филипп Филиппович… гремел он подобно древнему пророку... Его слова на сонного пса падали точно глухой подземный гул...

– Городовой! – кричал Филипп Филиппович. – Городовой! – ”Угу-гу-гу!”  – Какие-то пузыри лопались в мозгу пса… – Городовой! Это и только это. И совершенно неважно – будет ли он с бляхой или же в красном кепи. Поставить городового рядом с каждым человеком…»

        И ведь судьба как этот городовой предостерегала профессора против операции! В его кабинете сидит на суку чучело громадной совы: «А сову эту мы разъясним…»; «Похабная квартирка, – думал пёс, – но до чего хорошо! А на какого чёрта я ему понадобился? ...А может, я и красивый. Видно, моё счастье! А сова эта дрянь… Наглая.» – думает пёс. И разрывает «наглую» сову – символ богини мудрости Миневры.

         Разбивает Шарик и портрет учёного Мечникова, которывй, подобно чеховскому ружью, «работает» символом всего лучшего в русской науке, в данном случае. Так какой человек может из такой собаки получится?

       Перед операцией Шарика запирают в ванне. Пёс боится: «”Сову раздеру опять”» – бешено, но бессильно подумал пёс. Затем ослаб, полежал, а когда поднялся, шерсть на нём встала вдруг дыбом, почему-то в ванне померещились отвратительные волчьи глаза…» Волчьи глаза – не замыслившего ли злую операцию?! В конце операции от почти мёртвой собаки «Филипп Филиппович отвалился окончательно, как сытый вампир…»

               
        ДНЕВНИК ДОКТОРА БОРМЕНТАЛЯ: «Новая область открывается в науке: безо всякой реторты Фауста создан гомункул. Скальпель хирурга вызвал к жизни новую человеческую единицу. Проф. Преображенский, вы – творец. (Клякса).  – уже в этой посаженной насмешливостью Автора повести кляксе срыта ирония над открытием «творца» Преображенского.  Что кроме низменных инстинктов вызвал к жизни «скальпель хирурга»?

     ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОЛЮБИВШЕЙСЯ ЧИТАТЕЛЮ ПОВЕСТИ ХОРОШО ИЗВЕСТНО: «Гомункул» замучает хамством самого профессора. Как предсказывали и Гоголь, и Достоевский, рабу долго и не всегда возможно избавится от рабских привычек. Это подтверждают Записи в Дневнике ассистента Преображенского доктора Борменталя:

       «Он (превращающийся в человека пёс) произносит... все бранные слова, какие только существуют в русском лексиконе…»; «Ругань эта методическая, беспрерывная…»; «Закладывание рук в карманы штанов. Отучаем от ругани...»; «С Филиппом Филипповичем что-то странное делается. Когда я ему рассказал о своих гипотезах и о надежде развить Шарика в очень высокую психическую личность, он хмыкнул и ответил: ”Вы думаете?” Тон его зловещий. Неужели я ошибся?»

       ДАЛЬНЕЙШИЕ ЗАПИСИ АССИСТЕНТА: «По-моему, перед нами оживший развернувшийся мозг, а не мозг вновь созданный. О, дивное подтверждение эволюционной теории! О, цепь величайшая от пса до Менделеева-химика! Ещё моя гипотеза: мозг Шарика в собачьем периоде его жизни накопил бездну понятий. Все слова, которыми он начал оперировать в первую очередь, – уличные слова, он их слышал и затаил в мозгу. Теперь, проходя по улице, я с тайным ужасом смотрю на встречных псов. Бог их знает, что у них таится в мозгах…» – ведь это не только революции, и не приговор революции, как ставили то в вину, то, – позже – в заслугу Булгакову.

       Слова персонажей по отдельности не могут исчерпывать позицию Автора: авторская позиция растворена во всём тексте. Запись Борменталя не приговор, но – «выговор» поэме «Двенадцати»: ведь знаменитый химик профессор Д. Менделеев – отец супруги поэта Блока. Ректор Санкт-Петербургского университета профессор А.Н. Бекетов, ботаник, – дед самого поэта.  Не было «шариковых» семье с такой наследственностью. «Я с молоком матери впитал в себя дух русского гуманизма…» – скажет о себе сам поэт Блок. Поэма «Двенадцать» – была в некотором роде насилием поэта над самим собой, что трагически отозвалось на его здоровье.
 
      Так вот и выходит, что и того же уровня, что с мировым именем – уровня перечисленных выше уважаемых учёных профессор Преображенский неуёмным любопытством учёного и скальпелем хирурга создаёт свою «поэму» «Двенадцать» – Полиграфа Полиграфовича Шарикова. И что же «выскочило» из очеловеченных собачьих мозгов?
 
    Полиграф Полиграфович - хам в квадрате: от собаки плюс от пьяницы-человека. «Изумительный» прохвост Шариков вполне по призванию «поступает на должность заведующего подотделом очистки города Москвы от бродячих животных (котов и пр.)»: «Вчера котов душили, душили…» «Коты – это временно… Это вопрос дисциплины и двух-трех недель…» – диагностирует прозревший Преображенский: «Сообразите, что весь ужас в том, что у него уж не собачье, а именно человеческое сердце. И самое паршивое из всех, которые существуют в природе!»

     ВОТ МЫ ОПЯТЬ И ВЫШЛИ НА ГРАНИЦУ МЕЖДУ ЧЕЛОВЕКОМ И СОБАКОЙ. А какая это граница: литературная? психологическая? Биологическая или даже – политическая? Совсем запутал нас Автор: и ответа точного он не даст. Понятно только: спор с Блоком – тоже только один из мотивов «Собачьего сердца»: к этому спору содержание не сводится.
 
                *     *     *

        Осознав свою ошибку и доведённый до крайности профессор Преображенский вынужденно произведёт обратную операцию: отвратительный и весьма опасный человечек превратится снова в пса. И наступает в едва не доведённой до разрухи квартире в творческий мир:

      «Высшее существо, важный пёсий благотворитель сидел в кресле, а пёс Шарик, привалившись, лежал на ковре у кожаного дивана. От мартовского тумана пёс по утрам страдал головными болями, которые мучили его кольцом по головному шву. Но от тепла к вечеру они проходили. И сейчас легчало, легчало, и мысли в голове у пса текли складные и тёплые.

       «Так свезло мне, так свезло, – думал он, задрёмывая, – просто неописуемо свезло. Утвердился я в этой квартире. Окончательно уверен я, что в моём происхождении нечисто. Тут не без водолаза. Потаскуха была моя бабушка, царство ей небесное, старушке. Правда, голову всю исполосовали зачем-то, но это до свадьбы заживёт. Нам на это нечего смотреть”» – раб по мироощущению таким и остался.

     КОНЕЦ «…СОБАЧЬЕГО СЕРДЦА»:«…Седой же волшебник сидел и напевал: ”К берегам священным Нила…”  Пёс видел страшные дела. Руки в скользких перчатках важный человек погружал в сосуд, доставал мозги, – упорный человек, настойчивый, всё чего-то добивался, резал, рассматривал, щурился и пел:  ”К берегам священным Нила…”»  – ария из любимой профессором оперы «Аида»...

                *     *     *
               
     ЭТОТ КОНЕЦ «СОБАЧЬЕГО СЕРДЦА» В ЗЕРКАЛЬНО ПЕРЕВЁРНУТОМ СМЫСЛОВОМ ОТРАЖЕНИИ СХОЖ С КОНЦОМ РАССКАЗА «СНЫ ЧАНГА» БУНИНА. (Чанг уже у третьего хозяина). А ведь в текстах Булгакова просто так ничего не бывает: каждое слово на своём месте. В чём же дело? «Я человек: как бог я обречён Познать тоску…» – печальные и тоже с адресацией к Фаусту строки Бунина к Концу «Собачьего сердца…»  вылились в теперь уже не ироничные, но с торжественным оттенком опасности рассуждения.
 

      И Бунин, и Булгаков претендуют на вселенско апокалиптический размах выводов. Только в «Снах Чанга» пусть очень опоэтизированное, но всё же – христианство. А у «седого жреца» стремление «к берегам священного Нила»: древний Египет, христианское слово милосердия ещё не слетало... Или намеренно культивировалось его забываемость, – как после 1917-го в России. Что Автор не сказал прямо, Читатель должен бы понять, припомнив рассказ Бунина.

       Христианство, как символ милосердия или «религия» крови? - эта важнейшая тема в «Собачьем…» соединяется с не менее важной темой двойственности культуры: изобретают одни; используют другие. Творец «Фауста», великий поэт Гёте говорил, что даже гуманнейшее гениальное творение Слова может быть понято изуверски. Использовали же Слово Божие для оправдания костров инквизиции.

        «Собачье…» – рассказ о новом докторе Фаусте. На фоне бурно развивающейся науки 20-го века Фауст Преображенский всё-таки человек лучшего образца высокой дореволюционной культуры и не рядовой морали. В повести новому Фаусту удалось загнать в пузырёк вызванного им демона. А наяву?! Опыты века продолжаются... Ситуация остаётся опасной.

 
       Мы могли бы предъявить определённые претензии к профессору как к конкретному человеку за одну операцию... Но конец рассказа подан как ситуация своего времени - обще европейская ситуация: не самонадеянно ли для нас будет предъявлять претензии чуть всему человечеству? А мы-то, разве, часть этого человечества?!

      По морю времени к каким берегам приплывет корабль нашей страны? Каждому отвечать лично: «…Я и не заметил в бешеном скаче: У меня из-под пиджака Развеерился хвостище И вьется сзади, Большой, собачий» (в. Маяковский. Как я стал собакой. 1909 г.) – избави нас боже!

       По первой профессии врач и в потенциале талантливый психиатр писатель Михаил Булгаков рецептов не даёт. Он только по методу Достоевского срывает с души Читателя пелену успокоенности: думай сам, читатель...  У ТЕБЯ ЕСТЬ: ПУШКИН, ГОГОЛЬ, ДОСТОЕВСКИЙ...  ТАК ЕЩЁ И БУЛГАКОВ ЕСТЬ! МЫ ВООБЩЕ – НЕ БЕДНЫЕ.



1. Эрнст Теодей Гофман (1776 – 1822) – известнейший немецкий писатель в жанре волшебно социальной фантастики. У Достоевского имеется ввиду Гофмана – «Известия о дальнейших судьбах собаки Берганца» (1813 г.)

2. Виктор Петрович Буренин (он же Владимир Монументов, Хуздозад Цередринов, Выборгский пустынник, граф Алексис Жасминов и пр.; 1841—1926) – русский театральный и литературный критик, публицист и не слишком воздержанный сатирик, не всегда беспристрастно выбирающий объекты иногда граничащей с оскорблениями критики.

3. Мечников Илья Ильич (1845 – 1916) — русский и французский биолог, основатель эволюционной эмбриологии (методами эмбриологии доказал единство происхождения позвоночных и беспозвоночных животных), иммунолог и бактериолог; лауреат Нобелевской премии 1908 г. в области физиологии и медицины.
С 1868 г. Мечников — приват-доцент Петербургского университета, но вышел в отставку в знак протеста реакционной политики русского правительства против просвещения и организовал в Одессе частную лабораторию, затем (в 1886, совместно с Н.Ф. Гамалеей) открыл вторую в мире и первую русскую бактериологическую станцию для борьбы с инфекционными заболеваниями. В 1887 г. Мечников переехал в Париж, где ему в институте Луи Пастера предложили лабораторию, с 1905 г. – зам. директора института Пастера.

      Работая в Париже, Мечников сохранял связи с Россией: в 1911 году он возглавлял экспедицию Института Пастера в очаг чумы в России, постоянно переписывался с К.А. Тимирязевым, И.М. Сеченовым, И.П. Павловым, Д.И. Менделеевым и другими.

      Всё подводит в «Собачьем сердце» к тому, что Преображенский – ученик Мечникова. Профессор Мечников первым стал экспериментировать на ближайших родственниках человека в животном мире — шимпанзе. А Преображенский собирается вставить одной из своих пациенток яичники обезьяны.