Золото, гл. 20

Глава двадцатая

Июнь 1988 года

    Свернув лагерь, геологи вышли на вершину круто выгнутой сопки, чтобы начать спуск вниз, в долину. И сразу же у них перехватило дыхание… Прямо под ними лежала обширная долина, поросшая высокой травой и окруженная могучими березами с пышными кронами. Лишь кое-где виднелась темная зелень сосны и пихты. Сухо шелестели атласные листья осин, деловито жужжал шмель на лету — и это все, что можно было услышать, прислушавшись.
Но главное даже не это. Не то, что было очень красиво и тихо. В безветрие в распадках бывает и тише. Впервые за все время блуждания по тайге они вышли на открытый простор. Для них уже стало привычным, естественным ощущение тесноты, некоей странной придавленности из-за того, что он постоянно шли в окружении диких нагромождений камня и нескончаемого строя исполинских деревьев. Они привыкли видеть перед собой чащобу, а тут вдруг лес расступился и открылись зеленые дали! Всюду, куда ни взгляни, — плавные, округлые линии сопок, словно бы покрытых зеленым шерстяным одеялом. А ведь им уже казалось порой, что на земле нет ничего, кроме тайги...
Удивительные чувства испытал Серега Смирнов в эти минуты. Ощущение никогда прежде не испытанной легкости, желание подняться во встречном потоке воздуха и воспарить над этими зелеными сопками, которые издали кажутся безобидными и манят к себе, обещая лесной уют и покой, а на деле встречают труднопроходимой чащей, завалами, сумрачными лощинами и неисчислимыми полчищами своих цепных псов — комаров.
Так хорошо было стоять над всем этим, чувствовать на лице теплое прикосновение ветра, а не холодное, влажное... Так хорошо, когда взгляд не упирается в стволы вплотную подступивших деревьев, а свободно устремляется вдаль...

    - Ну что, благослови Господи, наш путь! – вернул его на землю голос проводника.
В тот день геологи совершили самый большой свой переход. Ручей, вдоль которого они спускались в долину, вбирая в себя родники, рос на глазах, потихоньку превращаясь в речушку, через которую уже при всем желании было не переправиться. Шли, бог знает сколько, и неизвестно, сколько прошли — только солнце успевало перемещаться по небу, опережая их. Перебирались через буреломы, подлезали под древние, давно уже упавшие деревья, но еще опиравшиеся на крепкие ветви. Шли по каким-то тропам — случайным следам, так, по крайней мере, казалось, — не зная, куда они ведут и куда приведут, теряли их, находили другие, хотя и понимали, что это вовсе никакие не тропы, а только проходы, образовавшиеся оттого, что трава полегла от собственной тяжести или, возможно, ее прибили удары ночного дождя. Шли, продираясь сквозь заросли шиповника, сквозь хлесткий частокол молодого осинника, сквозь буйные травы, в которых виделись лишь головы идущих впереди.  И странное дело: видимо, от предчувствия окончания долгого, вымотавшего людей пути, на всех напала неутолимая жажда движения. Геологи не только не хотели, но и не могли остановиться, и даже наоборот — наращивали скорость движения, как будто спешили куда-то, заранее зная, что все равно опоздают. Не сразу Найденов понял причину столь непривычного для него состояния своих спутников. А они думали лишь об одном в эти часы: все-таки как никогда близок сегодня конец пути, место,  где несколько недель им придется работать, не покладая рук, чтобы найти то, за чем их сюда отправили – золото.
А ручей все ширил и ширил свои берега, и после каждого его поворота ждали: вот-вот выглянет внутренняя дельта реки со множеством впадающих в нее ручьев...
Около четырех часов пополудни дошли до дельты, и Наумов, не снимая с плеч рюкзака, шагнул в первый же попавшийся ему под ноги ручей и пошел вдоль берега, внимательно всматриваясь в дно и береговые откосы. Поднимая время от времени осколок красноватого камня, чтобы выбросить через мгновение и поднять новый, бормоча что-то в отросшую за время скитаний по тайге бороду, он медленно уходил вверх по ручью. Уходил, то и дело закидывая голову к верхнему обрезу берега, и поэтому спотыкаясь.
 Геологи терпеливо ожидали указаний руководителя экспедиции, и не спешили разбивать лагерь.
 Наконец, Наумов вспомнил о том, что он здесь не один, и быстрым шагом пошел обратно, потрясая зажатым в руке камнем, похожим на кусок ржавого железа.
 - Магнетит, товарищи! – радостно прокричал, перекрывая шум ручья, Наумов. – Признак залегания железных руд, а золото, как вам известно, почти всегда связано с железом. Кроме того, в ручье, прямо под ногами черный песок, который часто перемешан с  золотым песком! Кроме того, взгляните на береговые откосы - черная, красноватая, и даже оранжевая почва — признак золота. Мы пришли куда надо, товарищи!
Геологи с облегчением дружно вздохнули – будто ветерок пронесся над поляной.
   Стемнело. В пяти шагах от костра уже невозможно было что-нибудь различить — сплошная темень подкралась с разных сторон. Слабый свет от костра едва освещал лица геологов. Молчали — говорить от усталости не хотелось. В темноте тускло мерцали дотлевающие угли. Казалось, они плавали в ней, презрев закон тяготения. Ночь вобрала в себя все, кроме них. Угли дотлевали в черной безграничности. Погаснут — и у тьмы не станет ни одной определенной точки, стороны или направления. Ничего не останется, кроме самой тьмы…
Сидя у костра, Наумов вытащил из кармана кусок магнетита, поднес к глазам. Держал на ладони камень, согревая его своим теплом, смотрел на него и думал.
     Он думал о том, что магнетит этот родился миллионы лет тому назад, а переживет его, как пережил первых панцирных рыб силура и лемуров, впервые наученных природой влезать на деревья. И первых полулюдей, спустившихся с деревьев на землю в конце плиоцена, чтобы потом встать на задние ноги, а передними конечностями прикрепить к палке осколок обсидиана. Солнце будет греть так же, травы и деревья — тянуться к солнцу. И будет существовать этот красноватый камень, а от геолога Наумова не останется и тени на земле. Но сегодня, вот он, его обсидиановый топор — месторождение, которое он нашел не случайно — его нашли до него, но именно его имя будет указано в сводке геологоразведочных  работ после того, как будут выполнены все изыскания, – он не представлял еще себе размеров залежи, только на глаз мог прикинуть содержание металла в породе. Это месторождение - его плата за солнечное тепло, за миллионы лет, которые природа потратила для того, чтобы он смог сделать свой обсидиановый топор. И он передаст его людям! Разве это не есть его предназначение на земле?!
     А Серега Смирнов не думал о золоте. Он думал о том, что тайга молчалива, сурова. Она бывает безжалостной к тем, кто страшится ее, кто не в состоянии от страха или по безрассудству оценить ее грозную силу. Она может бесследно поглотить человека. Но она же может и дать приют, и накормить, и даже поделиться своими недрами. Она снисходительна к тем, кто верит ей, кто понимает ее или, по крайней мере, хочет понять. И она не чуждый мир, как сказал Найденов, она новый мир, который примет тебя так, как ты того достоин…
     Ему вспомнились слова Найденова о тайге, сказанные еще в начале их путешествия: «Господь сотворил не только тайгу, но и птиц, зверей, ее населяющих. И он же открыл мне их язык. Это не сложно – ведь все на свете написано одной рукой».
 Только сейчас Смирнов понял смысл этих слов…

Продолжение следует -