Люба

Мы были абсолютно голые. Мы не стеснялись своей наготы. Наши отношения просто не подразумевали одежды. Иногда, конечно, мы были вынуждены надевать всякие джинсы, майки, кофты, юбки, но происходило это только тогда, когда мы выходили на улицу, и вокруг нас были одетые люди. Вдвоём мы предпочитали костюмы Адама и Евы.
 Её голова лежала на моей груди. Мы отдыхали после очередной ошеломительной близости, мы набирались сил, чтобы через некоторое время снова броситься в объятия друг друга и снова испытать это невероятное наслаждение от соития двух любящих тел.
  Я перебирал пальцами волнистые, пахнущие дорогим шампунем женские волосы. Мы говорили. Ни о чём. Нам было хорошо.
Мою любовь звали Любовь. Это было очень символично. Люба гладила рукой мою грудь, потом живот, потом..... потом я понял, куда она подбирается, и одна мысль о том, что сейчас будет, вызвала бурный прилив крови к моему "бешеному мустангу", который уже начал бить копытом.
- Дим, пусть он ляжет, - сказала Любаша.
- Кто? - я сделал вид, что не понимаю, о чём идёт речь.
- Он.
- Да кто он-то?
- Не прикидывайся дурачком. Вот он.
Люба убрала свою голову, и моему взору предстал во всей своей красе тот, кого называют нефритовым стержнем, пенисом, членом. Есть и другие, не совсем печатные определения. Люба звала его "Малышом", хотя я был не согласен, его размеры соответствовали среднестатистическим. Я предпочитал называть его мустангом за дикий, неукротимый нрав.
- Что же я могу с ним сделать? - демонстрируя своё непонимание, спросил я.
  Мы оба знали, что начинается игра. Игра, которая неизбежно закончится близостью. Нам нравились такие игры. Они будоражили, возбуждали.
- Скажи, чтобы лёг.
- Сама скажи.
- Он меня не слушает.
- А ты его поцелуй.
- Бесполезно, я уже целовала. Он тогда совсем выходит из-под контроля.
- Ладно, я, кажется, знаю, что надо делать.
- Что?
- Его надо спрятать.
- Куда?
- Есть одно место.
- Покажи.
- Сейчас.
Я перевернул Любу на спину, начал целовать её лицо, грудь, живот, лобок. Мой палец проник в её "грот любви", "пещерку наслаждения". Названий этому органу тоже немало, в том числе и нецензурных.
- Вот куда надо его спрятать.
- Ты думаешь, поможет?
- Уверен. Конечно, он сначала начнёт метаться, ища выход, ведь там темно и сыро, потом поймёт, что ему не вырваться, плюнет и затихнет.
- Куда плюнет?
- Ну.... туда.
- Это за моё гостеприимство?
- Пойми, иначе нам с ним не справиться.
- Ну, ладно. Согласна. Только я всё сделаю сама.
- Не возражаю.
Моя очаровательная девочка закинула на меня ногу, ввела в себя моего "малыша", устроилась поудобнее, закрыла глазки и начала сначала не спеша, потом всё быстрее и быстрее двигаться взад-вперёд и вверх-вниз.
Я любовался ею, я гладил её грудь, живот, попку. На её лице отражалась целая гамма чувств от нежности и радости до похоти и вожделения. Иногда её лицо было похоже на лицо ребёнка, готового заплакать, иногда в нём появлялось что-то брутальное. Время от времени она стонала. Дыхание её становилось шумным, прерывистым, с задержками. Она уже не просто двигалась, она скакала на мне, не зря эту позу назвали "всадницей". Наконец, она замерла на мгновение, громко застонала, и я почувствовал сокращение мышц её влагалища. В ответ на это, мой мустанг задёргался, выбрасывая в любимое тело порции спермы.
  После короткого отдыха, Любаша сказала:
- А ты был прав. Он успокоился. Лежит, как миленький.
- Разве я когда-нибудь тебя обманывал? - спросил я.
Мы смеялись, обнимались, целовались. Мы любили друг друга.