Немного о грустном

Снег начался, когда они подъезжали к Оронгою. Как-то сразу. Они словно влетели в плотное белесое облако. Видимость упала до сотни метров, лучи фар выхватывали, из по-зимнему ранней, темноты хороводы крупных хлопьев снега. "Ничего себе. Давненько такого не было", - водитель разъездного УАЗика присвистнул. "Я вообще не помню такого снега, - поддакнул ему Степан - мы в школе иногда за всю зиму всего  пару раз на лыжах ходили. Снега было мало. А тут такое". "Да ты ж чего местный что ли?" "Ну да, я ж здесь родился и вырос. Давненько не был, правда. Но вот теперь вернулся" "А, понятно. А то смотрю, говорят приезжий. А с Юрием Михалычем на ты" "Да, это ж отец моего школьного друга. Да и живем в соседних подъездах". "Так ты блатной" - рассмеялся водитель. "Ага. Самый что ни наесть".

В город они въехали уже поздним вечером. Обычно в такое время на улицах их городка, как на улицах большинства провинциальных городов, почти не бывает народа. Проскочит, разве что, одинокий мужичек, задержавшийся в гараже, да пройдет компания молодежи. А нынче город не спал, он шумел, переливаясь  смехом детей, перекриками взрослых. И те, и другие с радостной суетой, то тут, то там лепили снеговиков, перекидывались снежками, гоняли на санях по прикатанным местами дорогам. Такой снег был в диковинку и потому все так радовались ему. Прямо сейчас. Потому что завтра из степи придет ветер и сдует весь снег, который не успеет зацепиться за заборы, стены домов, кустарники скверов, который не успеют прикатать машины и детвора, своими санками.

Постояв немного на улице у подъезда и полюбовавшись на игру снежинок, на возню соседских детишек в сугробах, он легко взбежал на свой этаж. "Мам, не спишь? Глянь, че на улице творится" - он заглянул в комнату матери. Та лежала на своей кровати, поверх одеяла лежала раскрытая книга. "Нет, не сплю. Я тебя ждала" - она слабо улыбнулась. Он пока никак не мог привыкнуть к этой ее детской, виноватой улыбке. Она словно извинялась перед ним за свою немощь. "На улице-то снег валит. С роду не помню такого..." "Да, я слышала, по радио говорили. Хотела посмотреть, да с кровати не видать ничего" "А слушай, давай-ка, мы с тобой сейчас чай пойдем пить, а? Я тебе помогу в коляску пересесть, поедем на кухню, будем пить чай и смотреть на снег" "Да, ты ж дороги, устал, наверное... " " Да, какое устал. Я голодный, как волк... пошли-пошли". Он помог ей перебраться с кровати в кресло-каталку, отвез ее на кухню, подвинул кухонный стол к окну: "Смотри-давай, а я сейчас на стол сварганю" Потом они долго сидели за чаем, разговаривали, вспоминали его детство, коньки-снегурки, прикручиваемые к валенкам, деревянные финские сани, которые ему подарил дядя Петя и которые были предметом зависти дворовых пацанов.« Знаешь, а я ведь на улице не была уже с лета..." "Как так? Тебе ж на коляске можно гулять" "Да, можно. Только, чтобы на улицу выйти, надо по ступенькам с этажа спуститься, а потом подняться назад. Я сама, без помощи не смогу. А с бабки какая помощь...последний раз меня, как раз Татьяна с Лешкой и выводили..." - она почти заплакала. "Ну-ну, кончай. Мы завтра с тобой погулять сходим. Если ветра не будет сильного. Там завтра, знаешь, какая красота будет..."  Она радостно улыбнулась.

Помирить их с Татьяной не получается. Сестра хоть и живет рядом, а присмотреть за мамой как следует не может. Та с ней разговаривать не хочет. Он так и не понял какая кошка пробежала меж ними. Два года назад Танька со своим мужем Лешей, окончив институт, приехали к матери. Их сразу же взяли на работу на градообразующее предприятие, поскольку там в тот момент шла большая модернизация компьютерных сетей. А ребята приехали с красными дипломами по АСУП. Степан помнил письма матери и Таньки, в которых они синхронно описывали свое дружное житье-бытье. О том, как мама кормит их завтраками, провожает на работу. Потом ждет их на обед и ужин. Как по вечерам они смотрят вместе телевизор или играют в лото. Он помнил, какой радостью и взаимопониманием светились письма того времени. И вдруг эта телеграмма от Татьяны "Приезжай маме плохо. Я не могу за ней ухаживать". Он, конечно же, сразу бросился туда, боясь и опасаясь самого худшего. Но все оказалось еще хуже. И дело не в болезни мамы, а в таком неожиданном, для него, разрушении, казалось бы, безоблачного мирка. Сразу по приезду, он пытался помирить сестру с мамой, разговаривал с ними и по отдельности, и вместе. Но мир между ними, их семейный мир восстановить не удавалось. Заканчивался отпуск, из дома звонила жена, интересовалась, как долго он еще там пробудет. Надо было что-то решать.

Он встал, подошел к окну, отдернул штору. Снег все также валил крупными хлопьями, кружась в свете уличных фонарей. Он вспомнил счастливые глаза мамы, смотрящей в окно, на снег. И ее тихие слова, почти шепот, когда он перекладывал ее из коляски на кровать: «Ты уж не забудь… про завтра…». Он решил. Все. Сейчас. Он остается с мамой.