Конюшня

Ветер не нарушал его одиночества, хотя шелест листьев под его напором всё же привлекал внимание мальчишки. Он любил мечтать. Иногда казалось, что ему больше нравится жить в мире чужих людей, нежели в своём. Он не обижался, когда его исключали из разговора, потому что всё равно ничего не понимал в рассуждениях своих одноклассников, он даже и слов таких не знал о новомодных течениях в кино. А фамилии знаменитых зарубежных режиссёров и актёров не смог бы не только повторить, но и выговорить. Они дискутировали по поводу нашумевших фильмов, привезённых «оттуда», которые смотрели без перевода, в оригинале. А он название фильма перевести не смог бы без словаря,  но не страдал от этого.
И вообще, какое ему было дело до премий, скандалов, гонораров, каких-то режиссёров, постановщиков, операторов и актёров, до их достоинств и недостатков, до их мастерства, разводов и браков. Обрывки услышанных сведений смешивались в его голове и рождали собственное «кино», с другими сюжетами, где никто никогда не погибал, где всё было похоже на сказку. Он боялся, что кто-то может спросить его мнение, поэтому  старался во время дискуссий одноклассников стать как можно незаметнее. Его старший брат, который поступил в университет, как-то со смехом произнёс, что невежество порой открывает другое качество: скромность.
Он любил лежать летом в тени старых ветвистых дубов и слушать металлический шорох их листьев, как падают жёлуди, как внизу под крутым берегом журчит река, больше похожая на большой ручей. Это было сказочное время, когда он находился в царстве беззаботного детства, в котором покой и счастье превращали самый обыденный день в праздник. Он жил с надеждой, что будущее сулит ему нечто значительное или, по крайней мере, весьма увлекательное.
Именно поэтому он воспринял с восторгом известие матери о том, что его отправят на лето в деревню к тёте. Новое место давало ему огромный простор для фантазий. Он бродил в одиночестве по окрестностям, и это его ничуть не смущало, потому что за свою хоть и не столь длительную жизнь привык быть вне коллектива. Но, видно, этот самый «коллектив» решил иначе. Знакомство было разыграно по привычному для них сценарию. Старший преградил ему путь и стал задираться. Все его слова падали в пустоту и не возвращались оттуда даже смущением. Не получив привычной реакции: городской мальчишка молчал, - он оглядел свою верную «свиту» и увидел недоумение на их лицах. 
После презрительного смеха «предводителя» мальчишка понял, что столкновения не избежать, но ещё по инерции надеялся на что-то. Может, на чудо? А когда увидел по глазам окружившей его «своры», что этот номер здесь не пройдёт, кинулся на самого старшего со странным воплем, в который вложил всю свою боль, накопившуюся за эти годы. Он отчаянно размахивал кулаками, получал сдачи, но не отступал. Страх исчез, появился азарт и страстное желание убрать противника с дороги. Возможно, навсегда. Эта мысль позже испугает его, а тогда ему вдруг стало всё равно, что произойдёт потом.
«Свита» отошла на приличное расстояние, но не вмешивалась в поединок. Мальчишеский кодекс чести или страх быть втянутыми в побоище руководил ею, городскому парнишке было не до размышлений. А потом и вовсе он словно выпал из этого мира, превратившись в грозного рыцаря, от победы которого зависела судьба народа, за который он так яростно сражался. Он очнулся, когда увидел, что сидит верхом на сопернике и заносит кулак, чтобы добить его. Он тут же пришёл в себя, слез с него и пошёл, шатаясь, к дому. Он не хотел думать о том, что сейчас влетит от тётки за грязную рубашку с оторванным рукавом по первое число, что местные ребята, скорее всего, отомстят ему за сегодняшнее унижение их предводителя, когда услышал:
  - Эй, городской, приходи завтра к конюшне.
Мальчишка обернулся.
- Меня Васяткой кличут, а тебя как? – спросил старший, отряхивая штаны от пыли, после чего вытер разбитую губу грязной ладонью и попытался изобразить улыбку.
- Саня, - сказал мальчишка.
- А ты ничего. Уважаю. Меня здесь ещё никто не смог завалить. Ты первый.
- А что на конюшне интересного?
- Ба! Да ты когда-нибудь скакал на лошади? Ты хоть близко к ней подходил? А в ночное ходил? А реку когда-нибудь на лошади переплывал? – Васятка задавал вопросы, его «свита» по-прежнему наблюдала за происходящим и молчала, словно ожидала некого знака, когда можно будет предпринять активные действия, но из-за его отсутствия, не двигалась с места. 
- Нет, - признался Саня. – Если научишь, освою. Ты тоже ничего. Сильный. И в глазах страха нет.
- А ты надолго к нам? – спросил Васятка.
- На всё лето.
- Это хорошо. Мой дед главный на конюшне. Мы завтра с ним договариваться будем. Если позволит ему помогать, считай, что лихим наездником вернёшься в город, - Васятка вытер руки, испачканные кровью о штаны, и сказал: - Тётка Аня тебе сейчас допрос с пристрастием устроит. Колотить не будет, гость всё же. А орать она умеет. Выдержишь?
- Попробую, - вздохнул Саня и поплёлся по пыльной тропинке, придерживая оторванный рукав.
Он хотел незаметно проскользнуть мимо тётки, переодеться, а потом выслушивать вопросы по поводу синяка под глазом и разбитого носа. Но она, как бдительный постовой на перекрёстке во время дежурства, выросла перед ним.
- Ой! И кто ж тебя так? – воскликнула тётка и хотела уже бежать за калитку, чтоб увидеть тех хулиганов, что так хорошо потрудились над её племянником, как услышала:
- Никто. Упал с дерева.
- Знаю я ваши деревья. Небось сосед наш постарался. Ну, я ему…
- Сказал же, упал. Сам виноват. Дай иголку, рукав пришью.
- Вы посмотрите на него, - воскликнула вдруг тётка. – Агнец. Снимай рубаху, пока я добрая. И говори спасибо, что ты сын моей сестры родной. Тихоня. В тихом омуте… Варька, воды в ведре подогрей, постирать рубаху твоего двоюродного братца надо, да иглу с ниткой мне принеси. Иди сюда, погляди, как нынче с деревьев падают, фингалы получают, носы разбивают, да шишки огребают.
- С боевым крещением, - прошептала Варька. – Я всё видела. Здорово ты ему по мордасам бил. Боксом, что ли, у себя там занимался?
- Нет. Я…
- Знаю, с дерева упал. Иди, в бочке умойся, а то на шахтёра похож, вылезшего из-под завала, - она засмеялась.
На следующий день Санька, чтобы не разбудить тётку, ибо путь к выходу на улицу пролегал мимо комнаты, в которой она спала, вылез из окна. И почти тут же увидел Варьку, выглядывающую из соседнего окна.
- И куда это ты собрался? – шёпотом спросила она.
- На конюшню.
- А дед Васятки в курсе, что ты там объявишься?
Санька пожал плечами.
- Он у него строгий. Лошадей любит. Когда-то выступал на соревнованиях. У него в хате кубков полно. Но ты его об этом лучше не спрашивай.
Она увидела вопрос в глазах младшего брата и добавила:
- Тёмное дело.
- Спасибо, - произнёс Санька.
-  Мамка будет ругаться. С лошадьми шутки плохи. Это тебе не с деревьев падать, - хихикнула она. - Я тебя прикрою, скажу, что ты рыбу удить отправился на речку…
- Я ж без удочки. Да и без рыбы вернусь.
- То, что без рыбы, не беда. Ты же городской, тебе хоть и двенадцать уже, а руки, как ни крути, как ни верти, всё же не из того места растут. При случае скажешь мамке, что удилище решил сделать сам, не получилось, - наставляла она брата. - На, леску с крючком держи, - она бросила в окно смятый в комок тетрадный лист. – Заявишь, что с удилищем ничего у тебя не вышло, и ты решил на леску ловить. Короче, осваивай ловлю рыбы, пригодится, - она вновь хихикнула и скрылась за шторой.
Санька спрятал  «подарок» в карман старых штанов,  вышел за калитку и почти сразу же увидел соседа. Тот помахал ему рукой, точно советовал поторопиться, но городской в ответ помахал ему точно так же.
«Вот же осёл», - подумал Василий, но когда Санька подошёл к нему лишь молча протянул руку. 
Они вышли за околицу, потом шли вдоль поля, и, наконец, оказались в роще.
- Видишь, это развалины барского дома. И конюшня, на которую мы идём, тоже когда-то была барской, - сообщил Василий.
- А сейчас они где? – спросил Санька.
- Раскулачили после революции их, а куда они делись, не знаю. Дом развалили, кирпичи на нужды растащили, куда крыша железная делась, не знаю, но кому-то нужна была. Это всё, что осталось, - он показал на камни под ногами.
Кустарники, разросшиеся среди руин, захватывали некогда ухоженное пространство, словно пытались скрыть от любопытных глаз былое могущество и даже само существование некогда великолепного здания.
- Здесь ворота чугунные стояли с гербом каким-то, про них забыли, а может, ни к чему простому народу ворота из чугуна были. А уже в наше время вспомнили о них, и драку учинили мужики да так… так, что приехала милиция, погрузили их в машину, и оказались они в обезьяннике, а ворота те увезли куда-то. А что? Всё равно мужики бы сдали на металлолом за бутылку. А так, может, ещё послужат кому-то, - сказал Васька и шмыгнул носом. – Хватит глазеть по сторонам, здесь место чумное. Потом привидится ещё чего. А что? Толик привидение женщины во дворе у себя ночью видел. Говорят, это дочь барина не упокоенная бродит. Где и когда её убили, не знаю. Ну? Чего там ещё углядел?
- Заколка какая-то, - сказал Санька. – Блестит.
- Не трогай, а вдруг это её вещь. Придёт потом требовать, чтоб вернул. Даже если б золотая была, я бы не взял. Страшно.
- А ты деду о ней расскажи, - посоветовал Санька.
- Пойдём. Он ждёт нас. И не любит дед байки с каменных развалин.
- Ой! Смотри, там за деревьями – пруд. А чего вы не купаетесь в нём?
- Очумел?!
Но Санька уже бежал к пруду.
- Стой! Оттуда, говорят, дочка барская следит за имением, лицо её можешь увидеть, а тогда хлопот не оберёшься.
Санька склонился над водой. Оттуда на него смотрело его собственное лицо.
- Никого здесь нет.
- Везёт дуракам и блаженным. Выбирай, кто тебе больше нравится. Но если спросишь, в чём разница, я тебе не отвечу, это тебе к учителю нашему надо. Это его присказка.
Санька промолчал. А едва они вышли из рощи, Васятка показал на некошеный луг возле конюшни в форме овала с покосившимися скамейками с одной из сторон.
- Стадион, что ли, был здесь? А ворота где? – спросил Санька.
- Ипподром когда-то был, ещё с тех времён. Соревнования проводили. Скачки. Наверное, ставки делали. Люди богатые съезжались. Ты у деда только про заброшенный ипподром не спрашивай. Не любит он.
Ребята подошли к конюшне. Дед Васятки выводил коней по очереди на водопой к огромному чану, молча наблюдал за ними, потом гладил, что-то шептал. Санька был уверен, что кони по-разному реагируют на ласки и слова деда. В какой-то момент ему даже показалось, что конь улыбнулся, оскалив зубы, другой хитро прищурился и склонил голову, а третий невозмутимо выслушал слова конюха и стал мотать головой из стороны в сторону. Возможно, это было всего лишь совпадением, но воображение мальчишки приписало это к осознанной реакции животных.
- Так значит, интерес к коням проснулся? – спросил дед. – Наездником, джигитом или жокеем, я тебя, паря, не сделаю, да и ни к чему тебе это. А вот правильно сидеть в седле, управлять конём, слышать его пожелания и реагировать на них, и при этом показать животному собственную силу, чтобы оно слушалось и внимало твоим пожеланиям, чтобы ты смог скакать свободно по лугам и к реке, мог искупать его и вместе с ним поплавать – это возможно. Да и Васятка поможет. Он у нас геройский наездник с опытом. С седлом и без седла скачет, как лихой джигит.
- А Санька на дудке играет, я сам слышал, - вдруг выпалил Васятка. – Я под забором в кустах сидел. Заслушался и чуть там не уснул. Хорошо, что его тётка позвала  домой. А я ползком так, ползком к сараю, чтоб не застукали.
- Не на дудке, а на флейте, - поправил Санька.
- Какая разница? Главное, что красиво.
- А я всё понять не мог, что за игры у тебя такие. Думал, в разведчиков играешь, а ты, значит, под влияние волшебной флейты попал? – спросил дед.
- Это как? – испугался внук.
- А так. Как пустишься в пляс, и будешь гопака наяривать, пока он играть не перестанет.
Дед увидел испуганные глаза Васятки и сжалился над ним:
- Да шучу я, шучу.
- Ну, знаешь, деда. Вот выучусь у Саньки дудеть, и буду за собой лошадей на водопой водить.
- Это тебе не коровы, которых пастух рожком созывает. Да и чтоб играть, слух нужен, талант и усердие. Это как раз то, что тебе не грозит, мой милый.  Санёк, иди сюда. Я тебе преподам первый урок. Ты должен не бояться коня, научиться седлать его правильно. Смотри.
Саня шевелил губами, стараясь схватить последовательность, а потом улыбнулся.
- Повтори, - сказал конюх. – Пока чисто теоретически. Итак…
Саня погладил коня, как это делал дед, представил, что он тяжёлое седло с лёгкостью перекидывает на спину коня, а потом чётко повторил все движения деда, вплоть до похлопывания по крупу и ласковых слов в адрес коня.
- Что ж, - одобрил дед. – Теперь тебе Васятка покажет, как оказаться в седле.
А через минуту дед  потребовал от городского мальчишки повторить увиденное. Санька упёрся одной ногой в стремя, перенёс на неё весь свой вес, а другая нога описала дугу, плавно опустилась, нащупала стремя, и только тогда он облегчённо вздохнул. Взяв в руки поводья, Санька бесстрашно направил Ветерка вперёд. Конь послушно двинулся с места.
- Ты прирождённый наездник, - похвалил его конюх.
- На таком коне всякий сможет ездить, - Санька потрепал по холке коня, и тот довольно зафырчал.
Теперь они каждое утро бежали с Васяткой на конюшню, помогали деду, выполняя посильную работу, а потом дед отпускал их на речку. Они скакали верхом, представляя себя ковбоями, мыли коней, плавали, и возвращались, как раз к обеду, которым их угощал дед. Это было самое счастливое лето в жизни Саньки.
Первое время после того, как впервые заглянул в пруд, Санька всё ждал, что призрак появится во дворе у тётки. Он подолгу сидел возле открытого окна, пока сон и усталость не заставляли его лечь в кровать. Через неделю ему надоело заниматься ерундой. Он подумал, что Васятка специально придумал эту историю, чтобы напугать его.
 И как только успокоился, произошло ожидаемое. Санька проснулся среди ночи оттого, что уловил ритм неведомой пляски в чьих-то шагах. Он открыл глаза, сел на кровати и замер. Перед ним в лунном свете танцевала прекрасная девушка. Её гибкий стан и руки словно жили на её теле отдельной жизнью. Их плавные движения завораживали. Она была так прекрасна, что сердце Саньки сладостно сжалось внутри, а потом учащённо забилось. Если бы он мог сформулировать, то, наверное, признался, что это было самое сильное, что когда-либо он ощущал в своей жизни, он любил эту незнакомку, восхищался ею. Восторг душевный был настолько мощным, что слёзы радости навернулись на глаза.
А потом он испугался, что она сейчас исчезнет, и он больше никогда её не увидит, хотя понимал, что это уже ничего не изменит, он знает теперь, что значит любить. И всё же он спросил шёпотом у неё, откуда она пришла. Девушка взмахнула рукой в сторону открытого окна, Санька посмотрел туда, увидел, что едва-едва забрезжил рассвет. А когда повернулся, девушки в комнате не было. Она так же внезапно исчезла, как и появилась.
Санька был переполнен новым чувством. Он едва дождался, когда проснётся тётка. Выбежал во двор и заиграл на флейте. Всё, что он пережил этой ночью, вылилось в мелодию любви. Тётка замерла посреди двора, Варька села на ступеньку крыльца с широко раскрытыми глазами. Мелодия завораживала, уносила туда, откуда мы все пришли и куда обязательно вернёмся когда-то, где в своей первозданной чистоте жило и дышало, вибрировало пространство любви, над которым было не властно ни время, ни люди, ни её величество смерть.
Санька не видел, что за забором замер Васятка. Мелодия, достигнув неимоверных высот, оборвалась. Тётка заплакала в голос. Варька закрыла лицо руками и сидела, не шевелясь. Васька, глядя на них, ощутил укол ревности в груди. Он схватил с забора глиняный кувшин и с силой бросил его на землю. Черепки разлетелись по двору, а он  ударил босой ногой по стволу яблони, взвыл от боли, выругался  и побежал за калитку, бубня:
«Талант, говоришь, нужен, слух и усидчивость? Ничего, я вам всем докажу, вы у меня все… - он не находил слов от душившей его ненависти. - Вы все меня Василием Андреевичем величать будете. Я вам устрою. Вы у меня»…
Его угрозы прервал голос Саньки, он бежал за Василием.
- Ты куда? Нам же на конюшню надо…
- Выходной у меня сегодня. Завтра пойдём. Отстань, - проговорил он и побежал к лесу.
 Санька со временем стал лихим наездником, чем порадовал старого конюха. Васька старался не вспоминать свой взрыв. За разбитый кувшин мать заставила его убрать не только осколки, а навести порядок во всём дворе. Эта работа, как ни странно, привела его в почти нормальное, спокойное состояние. Он по-прежнему стал подшучивать над Санькой, не зло, а так, скорее, по привычке. И даже перестал соперничать, чтобы показать своё превосходство во время скачек. Только дед время от времени, глядя на внука, качал головой, но ничего не говорил.
Лето быстро закончилось. Санька обнимал Васятку и думал, что, скорее всего, они не увидятся больше. Но оставил другу свой городской адрес, записал его координаты и обещал писать письма. Санька честно пытался сдержать данное слово, отправил несколько писем, но так и не получил на них ответа. На этом их переписка прекратилась. Но через тётку Аню Васятка периодически передавал приветы, а вот писать так и не отважился.
В школе же после того лета что-то изменилось в его взаимоотношениях с одноклассниками. Во всяком случае, у Саньки появилось два друга, а многие девочки  стали посвящать его в свои секреты, но он никогда не пытался извлечь из этого хоть какую-то выгоду. Но самое удивительное, что ни одной из них не приходило в голову стать его подругой. Санька иногда предпринимал робкие попытки предложить дружбу одной из них, но  пугался отказа и начинал философствовать, отчего им становилось скучно, но при этом они продолжали посвящать его в свои секреты и сердечные дела, прося совета. Со временем он понял, что есть вещи, которые неотвратимы. И всё, что ему остаётся, это ждать. А это он умел делать лучше всего.
Игра на флейте помогала ему справиться с невзгодами. В институте он постоянно вступал в споры с одной однокурсницей до тех пор, пока она не научилась ничем не нарушать покоя его глубоких размышлений. Алла пыталась расшифровать тайный смысл в его рассуждениях, читала те же книги, что и он, но порой её видение вступало в противоречие с его пониманием. И тогда она просила помочь ей разобраться.
- Когда ты слеп и глух  к обыденному существованию, странен в речах и смешон в поступках, это делает тебя ущербным в глазах общества. Необычные явления смущают разум здорового человека, возникает борьба между здравым смыслом и запредельным, - заявил он как-то Алле. – Я сам ищу истину и блуждаю, как и ты, поэтому вряд ли смогу помочь тебе.
Они шли по улице. Ветер подёргивал рябью большие лужи, возникшие после дождя.  Тени постепенно удлинялись. Саня знал, что она ожидает от него признаний, но его сердце молчало. В нём продолжала жить та, которая явилась когда-то в предрассветной тишине. Он улыбнулся.
- Для большинства признание в любви – просто слова, после которых вылезает вседозволенность. Никакого смысла в таких признаниях нет, - тихо произнёс он.
  - Откуда тебе знать про большинство людей? Соцопрос проводил? Мне иногда кажется, что я становлюсь марионеткой…
- Но не в моих руках. Не приписывай мне того, чего нет. Зачем мне манипулировать тобой? Какой смысл? – возмутился Александр и остановился, глядя ей прямо в глаза, а она рассмеялась, продолжая идти.
Её грациозной походке, могла бы позавидовать рысь. Она перехватила его взгляд и расшифровала его по-своему.
- Что в тебе проснулось, дорогой? Поздняя страсть или ранняя мудрость? – вдруг спросила Алла, а он так и не понял, что она имеет в виду, а поинтересоваться постеснялся, но ощутил что-то неприятное у себя в груди.
Он знал, что когда его лицо принимало серьёзное выражение, другим хотелось смеяться. А когда он замолкал, слегка вытягивая шею, чуть склоняя голову, чтобы лучше слушать собеседника, своим молчанием он почему-то раздражал присутствующих, будто было в этом что-то от театрального действия или настолько неприличное, что люди обрывали свой монолог на полуслове и просто убегали. Сейчас же он с грустью смотрел на Аллу, потому что уже знал, что он ей не интересен, а быть просто другом в её планы не входило.
Их встречи прекратились как-то сами собой без скандалов, выяснения отношений, что устраивало их обоих. Она ещё долго говорила понравившуюся ей самой причину их разрыва:
- Женщины ждут принца на белом коне, а он – принцессу на горошине.
А вот подруга Аллы миловидная девушка Тося периодически звонила ему и жаловалась на своего мужа.
- Он всё время смотрит в объектив кинокамеры или фотоаппарата. Иногда мне кажется, что я плохо помню, как он выглядит. Санечка, он нёс какую-то ахинею насчёт ущербной луны, плеска волн под обрывистым берегом, где раньше была привязана лодка, а теперь, видите ли, этот чёлн куда-то исчез. И ещё он возмущался, что без этого плавающего средства у него кадр проигрывает, свет не так падает или ещё что-то там у него произошло, что он, в конце концов, разрыдался.
- Он был пьян? – спросил Саня.
- Откуда мне знать? Мы разговаривали с ним по телефону, поэтому запаха не почувствовала. Не знаю.
- И что ты хочешь услышать от меня? – спросил Саня.
- Ничего. Мне нужно было, чтобы кто-то выслушал меня. Поплакаться на плече друга я хотела.
- Теперь тебе легче? – спросил он.
- Вряд ли. Но, по крайней мере, я теперь понимаю, как важна для него его работа, что это серьёзно. И что я не имею права подшучивать над ним, как это делала всегда. Я просто злобная тётка.
- Ты доведённая до отчаяния молодая женщина, которая вдруг прозрела. А это гораздо важнее всего остального.
- Да! Я приготовлю ему отбивные, а лодку, ну, поговорю я у себя на работе с парнями, привезём мы ему лодку к его обрыву, - засмеялась она и положила трубку.
Говорят, что свято место пусто не бывает. Александр не думал об этом, но так уж получилось, что как только Алла перестала  встречаться с ним, тут же появилась на его горизонте милая тихая девушка с огромными голубыми глазами, любительница Поля Верлена. Она подошла к Сане в вестибюле института и просто поинтересовалась, что он думает о поэзии Верлена.
- Чтобы думать, надо её знать.
- Я могу вам что-то прочитать и даже рассказать о нём. Вы где живёте? – спросила она. – Нет-нет, мне не нужен ваш адрес, - поспешила заверить она молодого человека, увидев удивление в его глазах. – Я живу на юге от института.
- Я тоже. Вы хотите, чтобы мы пообщались по дороге домой? – спросил он, ощущая некую наигранность, словно она всё делала «вопреки», словно проверяла правильность сложившегося уже мнения.
- Верно, - обрадовалась девушка, взяла его под руку и сообщила: - Если опираться на статьи в энциклопедиях, то перед нами предстанет очень странная личность. Да, он был декадентом и символистом, но, как кто-то писал, «декадентом душевной правды и символистом правдивой жизни». Ведь вы не будете спорить, что правда - полна символов? Я читала, что «он придал задушевность и музыкальность поэзии, усилил её выразительность, сблизил поэтическое слово с живой речью, и испытывал неразрешимую тревогу по несуществующей красоте». Его судьба  трагична. В нём оказался неразрывно связан порок и чистота. Он издавал соловьиные трели из кабаков, бардаков и тюрем.
- Вы хотите прочитать мне лекцию о Верлене? Я наслышан и о его пороках, и о трагических ситуациях…
«В размытой синеве, неярко и нещадно
Сияет солнца свет, похожи на костры
Кусты осенних роз в тугих объятьях ветра,
И воздух чист и свеж, как поцелуй сестры»...
Я не могу приветствовать его отношений ни с Рембо, ни с Виотти, ни с Дюжарденом, ни с кем бы то ни было, хотя и осуждать не могу. «Этот старый алкоголик, уличный бродяга, кабацкий завсегдатай, грязный циник обладает неотразимо искренним, детски чистым голосом, и мы, не веря ни словам, ни поступкам его, верим только голосу, с безысходным очарованием звучащему в наивных поэмах его. И вопреки всем обстоятельствам его жизни, каждому, кто о нём говорит, неизбежно приходит на уста это слово: ребёнок!»  Но я не могу сказать о нём то же самое вслед за исследователями его творчества.
- Вы сказали, что не знаете поэзию Верлена…               
- Нет, я сказал, чтобы думать о его поэзии, надо её знать. А я лишь что-то выхватил случайно, просматривая одну из книг о его жизни. 
- Я поняла. Меняем тему разговора, - заявила она и улыбнулась. – Мне иногда приходит в голову странная мысль, а вдруг многие из нас живут не своей жизнью? Почему порой судьба не желает считаться с тем, чем щедро наделила нас природа от рождения?
Он пожал плечами.
- Мы вот уже почти подходим к месту, где будем вынуждены распрощаться, а я до сих пор не знаю вашего имени.
- Милена. А вы – Александр. – Знаете, если хочешь найти недостатки в другом человеке, то обязательно найдёшь, так говорит мой дед. А вы верите в астрологию?
Он обдумывал, как ответить ей, а она уже озвучивала свои рассуждения:
- Ирония судьбы. У скольких людей звёзды расположились так же, как у Юлия Цезаря, но они стали ремесленниками, лавочниками или аптекарями. Почему? – она посмотрела на него и сказала: - Можете не отвечать.
- Вам не интересно моё мнение или вы уверены, что мнение дилетанта не разрешит ваши сомнения? А может, вас природа щедро наделила от рождения болтливостью и неумением слушать других? Но это ваша жизнь, ваши проблемы и вряд ли вы проживёте чужую жизнь, вам слишком нравится ваша. Всего вам доброго, Милена.
- А я не верила, что вы странный.
- Теперь поверили?
Она смутилась.
- Вы нормальный. Извините за болтливость.
- Развлечения захотелось? Странно. Я вас ощущаю совсем другой, но это теперь уже не важно. Всего вам доброго, - он взмахнул рукой и почти побежал к подъезду своего дома.
Он не видел Милены, но почему-то знал, что она по-прежнему стоит на тротуаре, где они расстались, и смотрит ему вслед, мысленно прося, остановиться. Саня остановился возле двери подъезда, обернулся и крикнул:
- Не расстраивайтесь. Я просто не ваш герой.
- А вдруг вы ошибаетесь? – спросила она и рассмеялась. – Спасибо, что не послали меня сразу за театральное действо и  не рассердились.
Но Саня не ошибся. Милена, действительно, оказалась из другого романа. После института он стал работать в научно-исследовательском институте курьером, потому что не смог устроиться по специальности, познакомился там с милой девушкой и неожиданно для всех женился. Ему показалось, что она чем-то напоминает ту, что явилась однажды ему тем незабываемым летом. Но через год они поняли, что поторопились и мирно разъехались. Вернее, Полина вернулась на свои квадратные метры.
И вновь Саня в одиночестве пытался найти ответы на вопросы, что не давали ему покоя, в книгах. Правда, способ он выбрал весьма оригинальный, открывал их на разных страницах, прочитывал несколько абзацев и снова закрывал, чтобы тут же схватить другую книгу и попытаться в ней увидеть некое «зерно», которое прорастёт на почве его размышлений в дерево. А потом приходила отрезвляющая мысль, может ли мудрость других успокоить сердце того, кто не нашёл успокоения в собственном опыте?
А однажды он проснулся с ощущением, что может проникнуть мысленным взором в прошлое и будущее, увидеть то, что ещё не произошло или, наоборот, свершилось ещё до его рождения. Поэтому когда раздался звонок в его квартире, он знал, что там стоит его старый друг, и что эта странная встреча не сулит им ничего хорошего.
- Привет! – закричал с порога представительный мужчина в дорогом костюме, снял чёрные очки и улыбнулся: - Не узнаёшь, брат? Что время с нами делает? Седина благородная профессору к лицу, а я  крашусь, грешен. Всё молодым хочу быть, а у меня дочь в том возрасте, когда мы с тобой впервые подрались. Ну?
Саня улыбался и молчал.
- Да что с тобой? Онемел от радости, что ли?
- Ну, да. Как мне к тебе теперь обращаться? Василий…
- Андреевич я. А для тебя всё тот же Васька, понял? А я за тобой. Хочу похвастаться. Я ведь, брат, коннозаводчиком стал. Известным в своих кругах, хотя университетов не кончал, как некоторые. Да и ни к чему мне это. Вот ты, окончил институт, а вкалываешь курьером на чужого дядю. Не удивляйся. Справки наводил. Служба безопасности у меня хорошо работает. Положение обязывает. Собирайся, нас внизу машина дожидается.
- Громогласным ты стал Василий Андреевич. Уважу твою просьбу при одном условии.
- Ну? – чуть насторожился Василий. – Ты, Саня, гостеприимен не в меру, я с тобой вот уже полчаса разговор веду. Ты хоть бы пригласил одним глазком взглянуть, как живёшь-можешь. А вместо этого сразу условие выдвигаешь. На сколько потянет твоё условие? В долларах или рублях?
- Дурак ты, хоть и Андреевичем тебя величают. На коне дашь хоть по манежу проехать? Организуешь?
- Не забыл, значит, как мы в деревне носились на конях из дедовой конюшни? Было же время… Саня, о чём речь? – Василий развёл руки в стороны.
«Театральный жест, давно отрепетированный», - заметил Саня.
- О коне, - улыбнулся он. – Зайдёшь или возле двери ждать будешь?
- Зайду.
Василий протиснулся в коридор, заставленный стопками книг.
- Переезжаешь, что ли? – спросил он.
- Нет, пытаюсь проникнуть в тайну Бытия.
- С помощью макулатуры? Чудишь, Саня. Давай я тебя с маститыми магами и самыми дорогими экстрасенсами познакомлю. Они тебе всё про твоё Бытие расскажут, а некоторые ещё и покажут.
- Спасибо, Вася. Я уж лучше сам. А дочь почему танцевать перестала?
- Конфликт у неё в хореографическом училище с преподавателем вышел. Вот она и упёрлась, не пойду и всё. А характер у неё в моего деда. Железный. А я разве говорил тебе про её увлечение?
- Она сама всё уладила. Сегодня сообщит, что передумала. Остаётся в училище.
- Магом, значит, стал. Сейчас выясним.
Он позвонил дочери, услышал подтверждение слов старого друга и объявил:
- Всё верно. В точку. Хочешь, я тебя в одну фирму пристрою? Будешь бабки заколачивать. Квартиру себе приличную купишь.
- Мне моя нравится, - сказал Саня.
- Кухня четыре с половиной метра да комната шестнадцать. Это что? Твой предел мечтаний?
- Я живу здесь. И мне моя работа нравится. Я готов. Пошли. Будешь удивлять меня своей иномаркой.
 Водитель выскочил из машины. Василий жестом отправил его на место. Усадил Саню на заднее сидение, потом слегка помедлил и сел с ним рядом. Увидел в зеркале удивлённый взгляд водителя и коротко сказал:
- Прихоть. В конюшню едем, - распорядился он. – А где же твоя жена? Я слышал от твоей тётки…
- Лет семь как расстались. Общаемся. Она очень интересный человек.
- Высокие отношения, - засмеялся Василий. – А она тоже мир видит иначе?
- Она нормально видит и слышит.
А потом Василий стал рассказывать о сложностях его бизнеса, о конкурентах, о вложениях и прибыли, только вот о тех, ради кого он строил конюшню, не сказал ни слова.
- Эх, вы, кони… - прошептал Саня.
- Породистые, не чета тем, что у деда были. Страховки миллионные.
Он не соврал, да и конюшня его не шла ни в какое сравнение с деревенской конюшней деда. Но чем больше рассказывал Василий о своих проблемах во время экскурсии, тем мрачнее становилось лицо у его друга детства.
- Ну, и что скажешь? – спросил Василий.
- У меня нет слов, - произнёс Александр и опустил глаза.
Василий же истолковал его слова по-своему, а потом распорядился вывести на манеж коня.
- Вот. Инструктор поможет и подстрахует. У меня персонал проверенный. Скачи, пока я добрый.
- За кругом круг…
Он подошёл к коню, потрепал его по холке и улыбнулся.
- Хорош, красавец. Только не по Сеньке шапка. Не рискну я, как в детстве. Да и годы не те, переоценил я свои силы.
- Ладно, тебя мой шофёр отвезёт домой, - сказал Василий, - у меня дела. Один пижон должен пожаловать, позвонил только что. Ты уж извини. 
- Да не за что. Разве я не понимаю? Деньги – время или наоборот? Время – деньги? Экскурсия впечатлила, но не обрадовала. У твоего деда как-то душевнее всё было, - тихо произнёс Саня.
- Ему и не снился такой размах, - засмеялся Василий, ещё раз оглядел дело рук своих и почти прошептал:
- Хоромы. Мы содержим лошадей очень состоятельных людей, поэтому всё должно быть на уровне. И если кто-то из них захочет мраморные колонны перед стойлом собственной лошади соорудить, я пойду на это. Веришь?
Саня промолчал, потому что знал, что от его слов ничего не изменится, да и Василию было абсолютно всё равно, верит ли он ему или нет. Дороги друзей разошлись. Такое бывает. Александр увидел скучающего шофёра возле машины и помахал ему рукой. А тот обернулся, никого не увидел за своей спиной, сообразил, что этот чудак его приветствует. Только вот чего ради? А когда услышал по телефону распоряжение шефа, изобразил улыбку на лице.
«У них здесь одни актёры вокруг с претензией на гениальность, только вот уровень соответствует той сцене, на которой выступают, и зрители им под стать. Нет, это я зря. А впрочем, в конюшне не только лошади. Они же не для них играют, для хозяев. Станиславский бы кричал: «Не верю». А я молчу, потому что моё мнение им не интересно».   
Если бы Саня мог выбраться самостоятельно оттуда, куда его завезли, то сделал бы это, но чего гневить Бога и плутать по неизвестным тропам, когда ему предлагают с комфортом вернуться в свою не очень комфортную исходную точку. Но это была его точка. Понятная. Точка, из которой он мог видеть преимущества и недостатки своего одиночества, страдания и маленькие радости, которые случались в его жизни, правда, не так часто, но случались. К тому же он надеялся, что всё самое лучшее у него впереди, и  не за горами самая главная радость, которую ему ещё только предстоит прожить.
Встреча с другом детства осталась где-то там, будто произошла она не несколько часов назад, а так давно, что воспоминания пробивались как сквозь дымку тумана. Саня не мог сказать, как долго простоял возле окна в своей маленькой комнате, он просто не помнил, как и то, что за мысли посещали его. То ли рассвет вывел его из этого состояния, то ли пустота, которая вновь выросла у него за спиной. Он увидел  пурпурные облака, услышал пока неясный шум просыпающегося города. Необъяснимый страх вновь навалился на него.
Он вспомнил, как неделю назад течение реки уносило брошенный им кленовый лист, словно это был утлый кораблик его надежд. Таинство природы почти всегда приводило его в трепет. Восход и закат вдруг открылись ему в их священной драме, как начало и конец, как рождение и смерть, как, что-то неизбежное в жизни каждого живого существа.
Саня не знал, что в своём загородном доме Василий, проснувшись на рассвете, тоже испытал нечто подобное, только по другой причине. Он не мог объяснить, почему подошёл к зеркалу. Может, хотел убедиться, что его величие никуда не делось, не испарилось за ночь? Что оттуда на него будет смотреть уверенный бизнесмен с гордо поднятой головой, с усмешкой на устах?  В любом случае, Василий подошёл к зеркалу, чтоб успокоиться, но вместо этого  испытал панический ужас, когда увидел, что ещё не старый мужчина с улыбкой, более похожей на оскал, с седыми растрёпанными волосами, ввалившимися щеками и горящими, почти безумными глазами стоял рядом с ним в зеркальном отражении. Василий перевёл взгляд на то место, где должен был находиться непрошенный гость, но никого рядом не оказалось. А когда вновь посмотрел в зеркало, то там отразился только он сам и больше никого.
 Василий с трудом узнал в том, кто проявился всего лишь на мгновение, своего друга детства и ещё больше испугался. Мысль, что надо позвонить и узнать, как у него дела, была тут же вычеркнута. Совесть стала дёргать его изнутри, но он упорно гнал её прочь. Опустив глаза, он отошёл от зеркала, оделся и почти выбежал из дома. Охранник удивлённо посмотрел на своего хозяина: дорогой халат был накинут поверх спортивного костюма, на ногах – тапочки с собачьими мордами, в руке – освежитель воздуха. Он не помнил, когда, и, главное, зачем схватил баллончик, и что собирался с ним делать в саду?  Василий  не замечал, что бормочет вслух:
- Всё испортил, кретин. Свёл на нет все мои усилия. Опять обошёл. Дедова конюшня душевней была. Эта развалюха? Да что он понимает? – вопрошал он, всё больше заводя себя. 
Василий раньше почти всегда находил успокоение в саду, когда сидел под сенью старинных деревьев и слушал шелест листьев.
«Сейчас, правда, осень, листопад, холодновато на мраморной скамье медитировать, да ничего. Зря, что ли, такие бабки отвалил за науку эту. Врёшь, меня голыми руками не возьмёшь, - он сел на скамью, поставил рядом баллончик, снова взял его в руки, а потом, выругавшись, швырнул в кусты. – Дрянь, - прошептал он. – Дерьмо поганое». 
Едва он закрыл глаза, чтобы погрузиться в состояние созерцания, как вновь увидел лицо друга. Раздражение, пока ещё неоформленное в слова, рвалось наружу. Его нагрели на большую сумму после визита друга детства. В том, что с ним произошло, он винил того, кто даже не подозревал о его треволнениях. Он не хотел знать, что там стряслось с этим седовласым чудаком, который всё больше раздражал его. А потом пришла простая мысль, что это просто муки совести. И Саня здесь ни при чём. Он просто стал лакмусовой бумажкой. Но Василий уже не мог остановить лавину раздражения.
«Тоже мне, праведник выискался. У деда, видите ли, душевнее всё было. Да кто он такой? Судия в латаных штанах, книжный червь из трущоб, да ты знаешь, какие люди меня окружают? – Василий сорвался с места и побежал в дом, чтобы высказать этому дилетанту по телефону всё, что он на самом деле думает о нём. - Его доставили на машине, которую он ни в сладких грёзах, ни в кошмаре не мог себе представить даже. А он ещё критиковать вздумал. Да я таких, как клопов, давил и давить буду! Вот! Трепещи, седой кретин, с кем тягаться вздумал»?
Правда, возникшая трезвая мысль, что Саня ни с кем не собирался тягаться, была отброшена. И то, что его друг остался равнодушен к столь дорогому транспортному средству, не может свидетельствовать о зависти, его не волновало. Он вдруг сообразил, что, наоборот,  как раз равнодушие друга детства и ранило его. Оказалось, что всё, к чему он так долго стремился, чтобы доказать всем и ему, в том числе, собственное превосходство, в его глазах таковым не является.
- Но почему?! – взревел он.
Охранник, мимо которого пробегал Василий Андреевич, непроизвольно вздрогнул, хотел поинтересоваться, что случилось, но не успел: хлопнула входная дверь, и хозяин скрылся в доме.
Саня молча выслушал претензии друга, издевательские советы, ощутил его самодовольство, и вдруг резкая боль пронзила сердце. Он подумал, как можно так поступать с ним, он же не мальчишка. Да что вообще он сделал ему? Но почему-то так ничего и не произнёс вслух, только растерянно смотрел на трубку, откуда слышался ироничный голос человека, которому он был благодарен за детскую дружбу, и тем больнее звучала его тирада и советы, как заработать деньги и хоть на ступеньку приблизиться к нему. Саня стал уговаривать себя, что просто у Василия какие-то неприятности, что он не хотел его обижать, что надо дать ему время одуматься, хотя предвидел то, что сейчас происходило.
  - Мы с тобой в разных весовых категориях. Я по любому с тобой воевать не намерен, - спокойно проговорил Саня и положил трубку.
Искажённые бешенством черты лица сделали Василия неузнаваемым до такой степени, что он отпрянул от зеркала и выругался, когда увидел своё отражение, но телефон не бросил в венецианский антиквариат: слишком дорогие вещи, чтобы разбивать из-за нервного срыва.
А Саня лёг на диван, он представлял себя затворником, разгадывающим загаданные ему когда-то жизнью или людьми загадки, переделывающим притчи, сложенные в веках, на свой лад, испытывающим ужас жертвы и наслаждение мстителя, умеющим судить других и спрашивать с себя самого. Время сместилось в его мечтах. Он видел себя разжигающим камин, сидящим возле него и беседующим с призраком из его прошлого. Это был призрак девушки, той единственной, которую любил и продолжал любить. Он даже ощущал, как вдыхает воздух зимней ночи, врывающийся в отрытую форточку, и получает наслаждение, видя в снежной карусели за окном её магические черты, что стали навеки его Музой.
И вот он уже слышит в потрескивании горящих поленьев мелодию новой песни, старается запомнить её, пропеть, сыграть для Неё, чтобы уже потом выносить на суд других слушателей. В маленьком зале, где соберутся его немногочисленные почитатели, мелочные и великодушные, унылые и весёлые, суетные и созерцательные, благочестивые и ни во что не верующие, он увидит на мгновение её тень. Он будет ожидать едва заметный кивок гордо посаженной головы, как некое разрешение к началу концерта. И  будет ликовать при виде слёз на глазах слушателей, потому что это он пробил броню, в которую они заковали себя, достучался до их сердец с помощью музыки. Он ощутит блаженство, испытает неописуемый восторг оттого, что их сердца раскрываются от соприкосновения с той мощью, что была в его сердце, когда он касался её волос, видел её улыбку и слышал её смех, когда почти уверовал, что это не плод его фантазии, что где-то, действительно, живёт Она. И уже станет не важно, где именно находится это милое, нежное, очаровательное создание, у которого есть имя, и для кого-то она, возможно, тоже является Музой.
Звук флейты и женский голос сливались, восходили по спирали к звёздам, рождая удивительную мелодию. Он уловил ритм неведомой пляски в её шагах и улыбнулся. А большие снежинки бились о стекло окна, словно белые бабочки, розовеющие и не находящие покоя в лучах заходящего солнца. А потом он подумал, что, может, это всего лишь опадающая листва устроила такой переполох. Реальность и грёзы стали единым целым. 
Ему не хотелось возвращаться на грешную землю из собственных грёз, где боль и страх опять могли сдавить его со всех сторон. И всё же какая-то часть его сознания продолжала верить, что однажды его мечты сбудутся. И тогда он, как прежде, достанет флейту, чтобы исполнить услышанную только что мелодию. И от этого ему стало легко и спокойно на сердце. Он закрыл глаза и уснул, чтобы завтрашний день принёс ему перемены к лучшему.



Июнь 2017 год