Титул

Пётр проснулся среди ночи от волнения, вынесенного из сна, причину которого никак не мог вспомнить. Что так поразило или напугало его там? Что за события происходили? На эти вопросы у него не было ответа, потому что при всём желании не способен был заглянуть за плотную завесу, возникшую сразу же, как только он открыл глаза. Темнота стирала чёткие грани предметов, привносила ощущение некой ирреальности. К тому же разгулявшаяся не на шутку пурга вносила коррективы в общую картину восприятия пространства, в котором он находился.
Пётр любил деревенский дом, оставленный ему дедом Андреем. Здесь многое напоминало ему о детстве, о том беззаботном, лучезарном времени, когда все, кого он любил, ещё были живы. Дом стал для него островом защищённости, пространством, в котором жила доброта, любовь и надёжность. Правда, он не мог объяснить даже себе, почему говорил всем о нём, как о неком поместье с садом и прудом.  Сад, действительно, был, небольшой, но ухоженный, и пруд был. Только находился он за пределами слегка покосившегося забора, который вот уже третий год он, как новоиспечённый хозяин, всё собирался починить, да почему-то откладывал на потом. 
Пруд хоть и не стал его личной собственностью, и наследовать он его никак не мог, но всё же отношение к их роду имел непосредственное, благодаря его деду Андрею, который успел осуществить свою мечту, благо, ему никто не мешал это сделать. Более того, эта идея помогла ему достойно пережить трудное время после смерти жены Елизаветы, найти смысл в ежедневной работе по облагораживанию деревни, в которой они с женой прожили всю жизнь.
 Преображение местности, Пётр это знал, радовало деда. Он говорил, что уверен в поддержке Лизы «Оттуда», и что не может покинуть этот  мир, пока не закончит работу. Над ним подшучивали за его спиной, но чаще восхищались, удивлялись его упорству, не понимали, правда, зачем человек тратит время, силы и средства, если не для себя всё это создаёт. Иногда качали головой, но вслух не произносили, что в детство впал старик. Как говорится, чем бы дитя не тешилось…
Упорству деда можно было только позавидовать. Он лишь однажды обратился за помощью к друзьям, когда осознал, что самому выкопать пруд ему будет не под силу. К тому же ему был нужен не декоративный водоём, а не меньше футбольного поля. И помощь пришла, практически бескорыстная. Друзья, работающие у какого-то нового русского, пригнали технику и всё сделали по науке, даже материалы доставили, сказав, что Бог велел делиться. Правда, сам хозяин о своём меценатстве так и не узнал. Деду пришлось лишь потратиться на обеды бригаде рабочих.
А уж облагораживал дед пруд сам и делал всё по наитию. Он обладал природным  чувством красоты, и именно оно диктовало ему весьма оригинальные решения, которым мог позавидовать любой профессиональный ландшафтный дизайнер. Он раздобыл где-то по блату саженцы деревьев и кустарников. Плакучие ивы посадил вокруг большого пруда, сделал беседку на берегу с размахом, с деревянными колоннами, со ступенями к самой воде, проложил замысловатые дорожки вокруг водоёма, посыпал их кирпичной крошкой поверх гравия, разбил цветники, насажал кустарники, которые подстригал на западный манер.  Красиво получилось, ничего не скажешь.
Правда, за три года после ухода деда в мир иной никто кустарники не удосужился подрезать или подстричь, чтоб вышли замысловатые фигуры, как в прежние времена, но и в таком «полудиком» виде они не потеряли своей прелести. Очевидно, он предвидел, что после его смерти вряд ли кто будет корпеть над ними, обихаживать и придавать им определённую форму, поэтому выбирал низкорослые кустарники либо цветущие, либо имеющие яркую листву. Хотя верил, что однажды в деревне появится некто, кто продолжит его дело.
И, самое невероятное, что в прошлом году Лёха, местный парень, окончил курсы ландшафтных дизайнеров, взял садовые ножницы и привёл всё в идеальное состояние, а небольшие дополнения, внесённые им, только подчеркнули красоту и необычность изначального замысла.
Дед был мудр, даже своему единственному внуку Петьке не завещал ухаживать за его «детищем», не брал с него никаких обещаний, потому что был уверен, не нужно ему это. А с сыном Михаилом у него вышел разлад, когда тот решил покинуть родной край и обосноваться на чужбине, и не важно, что эта самая чужбина находилась всего лишь в семи часах езды на поезде, даже не за Уральскими горами, а перед ними. Главное, что встречи с «блудным» сыном стали эпизодическими: от отпуска до отпуска.
Так что просить Михаила приводить в порядок то, что наваял его отец на старости лет, он тоже не мог, гордость не позволяла. К тому же сыну нравилась бродячая жизнь геолога.  Набрав практический опыт, он защитил диссертацию, а потом решил передавать свои знания молодым: написал несколько книг по геологии и читал лекции студентам в институте. Творчество же отца воспринимал, как блажь.
Жена Михаила ушла из жизни, когда их сыну было восемнадцать лет. Петька тогда учился в медицинском институте, пытался разобраться в причинах смерти матери, и должен был признать, что врачи сделали всё возможное.
«Судьба сторожит каждого из нас, не скроешься от неё и не отсидишься в пещере, всё равно достанет», - сказал отец, а Петька лишь пожал плечами, потому что не очень верил в предопределённость, в мистику и вообще во всё то, что называют чудесностями. Во всяком случае, это было им озвучено. А когда его отец согласился на предложение своего друга и отправился в неизвестность, оставив квартиру и старую машину, Петька отнёсся к его переезду с пониманием, в отличие от деда.
- Это его выбор, - вздохнул Петька.
- Глупости. Мы думаем, что выбираем дорогу, а это дорога нас выбирает, - сказал дед.
- А чего ж тогда возмущался? – спросил Петька.
- А ничего поделать не мог. Возмущение по сценарию должно было прозвучать. Но это я только сейчас понял, - произнёс он с улыбкой.
Когда работа по созданию «райского уголка» возле пруда была завершена, дед переключился на пустырь, посадил то, что осталось от благоустройства водоёма, привёз из питомника каштаны, клёны, сирень и черёмуху, да ещё в ближайшем лесу накопал молоденькие деревца. Предусмотрел берёзовую аллею для влюблённых со скамейками и деревянными скульптурами. И пустырь со временем превратился в рощу, которая стала всеобщим достоянием. Андреевская роща и Андреевский пруд – так люди увековечили его имя.
 Немногочисленное население деревни с удовольствием купалось в пруду и ревностно следило за чистотой их местного «достояния». Плотник Гриша периодически реставрировал чудо-беседку. А в прошлом году в роще запел соловей, то ли случайно залетел, то ли понравилось ему там, то ли заблудился, бедолага, но жители деревни единогласно решили, что это к счастью. 
Через год после смерти деда Петька, вернее, Пётр Михайлович, став весьма успешным пластическим хирургом, переехал жить за город. Дед в своё время и дом реконструировал, лестницу на мансардный этаж переделал и комнаты под крышей,  веранду превратил в некое произведение искусства: один архитектор специально приезжал посмотреть на разноуровневое необычной формы помещение с резьбой по дереву с овальными окнами. От дома к сараю дед соорудил портик с резными деревянными колоннами, чтобы в любую погоду можно было спокойно добираться и до погреба, и до сложенных в сарае дров для камина и печи. 
 Городскую же квартиру Пётр сдавал не потому, что не хватало денег, а просто знакомые уговорили. Они пообещали сделать ремонт и освободить малогабаритную двухкомнатную квартиру по первому требованию, если вдруг отец решит вернуться, либо сам Пётр надумает вновь перебраться в город.
 Мысли о деде и его детище вызвали в душе Петра радостную грусть. Сделав замысловатый круг, он вернулся к попытке вспомнить, что за события происходили во сне, но завывания, доносившиеся с улицы, рассеивали внимание, направляя мысли в иное русло. Метель рвалась и стучалась в окна, запертую дверь; металась от тщетных попыток и злобно бросалась снегом, обезумев от неудач прорваться в натопленную избу. Отвратительный вой действовал Петру на нервы. Казалось, что разгулу стихии не будет конца. Он, похоже, и проснулся так рано именно из-за непогоды, которая либо ворвалась в его сон либо вырвала его из сна.
Правда, Пётр вообще плохо запоминал сны, они почему-то мгновенно таяли, едва он открывал глаза. Он принял очевидный факт, что желание восстановить сновидение почти всегда оканчивалось провалом, но иногда в сумеречном состоянии между сном и явью проявлялась тонкая, хрупкая череда предположительных событий, которые почему-то пытались выстроиться иначе. Бодрствующий разум покидал его, как песок в песочных часах, пока он вновь не проваливался в сон, чтоб увидеть очередное сновидение, а может, и продолжение того, что видел раньше. В любом случае, путешествие (а он верил в невероятные приключения во сне)  тут же заканчивалось с пробуждением.   
Ночь и рассвет, как считал Пётр, было самым подозрительным временем суток. Но если бы его попросили обосновать собственное утверждение, он не смог бы этого сделать. Просто это было время, когда могло случиться всё, что угодно. Эта уверенность в нём жила с детства, с тех самых пор, когда перед его глазами, словно оживали бабушкины сказки, те самые, что она рассказывала ему перед сном.
А ещё неведомое воздействие луны на всё приводило его в восторг: тени от неё то укорачивались, то удлинялись, а то и вовсе исчезали без следа, а предметы преображались до неузнаваемости. Сегодняшней же ночью луна играла в прятки с метелью, и кто кого искал, определить было невозможно. Вой за окном резко прекратился. В наступившей тишине едва забрезжил рассвет. Пётр ощутил момент преображения и облегчённо вздохнул, а потом снова закрыл глаза, пытаясь очутиться в стране грёз.
Но сон, словно заблудился где-то по дороге в «родовое имение», и оставалось либо ожидать его прихода, притворяясь спящим, либо тупо рассматривать тени на стене и потолке, либо занимать себя размышлениями. Пётр выбрал последнее. Тем более что надеялся разобраться, вернее, сформулировать для себя, ибо внутри знал, почему отношения с молодой сотрудницей Анной зашли в тупик. Она была красивой, умной женщиной, хирургом если и не от Бога, то весьма талантливым, не конкурентом, а коллегой. И, самое главное, как и он сам, не торопилась связать себя узами брака. Но этого было мало.
Их многое устраивало: никаких обязательств, никаких клятв верности, просто встретились два одиночества и поняли, что им хорошо вдвоём. Очарование первых встреч, правда, быстро растаяло, и, как результат, стали вылезать обоюдные претензии. У него возникло ощущение, что их взаимоотношения постепенно исчерпали себя, но бросать милую женщину он не решался не из-за трусости, а из-за нежелания причинить ей боль, надеясь, что жизнь сама как-то расставит всё по своим местам.
«Может, я не могу определиться потому, что соседская дочка зачастила ко мне в гости на чай? – подумал он. - Нет, то, что я испытываю к этой девушке, студентке медицинского института, умеющей прекрасно печь пирожки с капустой, напоминает любовь. Напоминает, но не является любовью, я уверен в этом. К Анне я испытывал и продолжаю ещё испытывать страсть. Я не могу этого отрицать. И это тоже не имеет никакого отношения к любви. Женечку я почему-то не воспринимаю, как объект воздыхания. Для наших отношений, скорее, подходит определение – друг. Как говорил Монтень, «в дружбе нет никаких расчётов и соображений, кроме неё самой». Пирожки – не в счёт», - улыбнулся он.
Пётр резко сел на кровати, вспомнив, что сегодня последний выходной месяца, и  Женечка, скорее всего, пожалует с пирожками в гости. Им нравилось общаться на любые темы. И в их отношениях присутствовала некая неопределённость, хотя это были чисто дружеские взаимоотношения. Его друг утверждал, что «неопределённость – почва для фантазии». Но именно этой почвы почему-то и не было. Он познакомился с Женечкой летом позапрошлого года, вернее, она однажды утром просто постучала в дверь, а когда он открыл её, выпалила:
- Я соседка ваша. Знакомиться пришла. С пирогами. А чай – ваш. Ну? Что-то не понятно? – спросила она, видя недоумение на его лице. – У нас затворники не приветствуются. С вашим дедом мой дед дружбу водил. Отцы в школу бегали вместе, играли. А я на чай пришла, хоть вы и не звали,  пришла чисто по-соседски, ибо соседи должны знать, с кем рядом живут. Традицию, так сказать, поддержать решила в новом качестве. Женя. Ваше имя знаю. Пётр. И фамилия звучная – Семёнов. Так. Впускать вы меня не намерены. Что ж, тогда берите пироги, а я пойду, бука, - она сделала паузу и протянула тарелку этому самому «буке».
- Заходите. С пирогами вместе. Я в ваш монолог не мог вставить даже слова. А у соседей здороваться принято? – спросил Пётр.
- Принято. Здравствуйте, - произнесла она, проходя на кухню.
- Здравствуйте, Женя. Сейчас я чайник поставлю…
- Я в некотором роде со временем стану вашей коллегой, а пока всего лишь студентка на каникулах. А у вас отпуск когда?
- Зачем вам информация о моём отпуске? – спросил он.
- Секрет? Ладно, пытать не буду. Если учесть, что это даже не любопытство, просто неудачный вопрос. Живите спокойно. Я не собираюсь посягать на вашу свободу. Даже новую традицию без вашего согласия я не смогу ввести. Но всё же надеюсь. Итак, по воскресеньям вы сможете иногда уделить соседке часок, чтоб чай в её обществе попить? На каждое воскресенье я не претендую, достаточно, если я буду посещать вас с пирогами, естественно, скажем… раз в месяц. Если будете заняты, говорите сразу, у порога, что чаепитие отменяется, принимаю отказ без обид. Пироги при этом не уношу обратно, ухожу без них. Если предполагается ваше отсутствие, оставите записку и дату, на которую переносится чаепитие. Пироги в этом случае оставляю по обстоятельствам. Не очень обременительно для вас? Моя позиция ясна?
- Даже очень, - улыбнулся он.
- Экскурсию по дому в следующий раз устроите или сразу, пока чай не вскипел?
- Лучше сразу.
- А вы в курсе, что дом, хоть и не может разговаривать, но всё же имеет свой характер и язык, который бережно хранит?
- Это ваше наблюдение?
- Нет. Прочитала где-то, - призналась Женечка. – Решила поумничать.
В гостиной над камином она увидела портрет его прапрадеда, графа Аскольда Тихоновича Семёнова. Женечка застыла возле портрета, а потом спросила:
- Так вы из титулованных особ? Если ваш прапрадед был графом…
- Титул переходил по старшей мужской линии, а мой прадед оказался младшим среди детей  титулованного прапрадеда. Титул давал возможность служить при государе. Пётр Первый, если я не ошибаюсь, впервые на Руси стал жаловать графские титулы. Предок Льва Толстого по отцовской линии – сподвижник Петра Первого - одним из первых получил титул графа. В Западной Европе в раннее средневековье это было должностное лицо, представляющее короля в графстве. Граф – дворянский титул выше баронского. Короче, специально изучением истории не занимался, могу что-то переврать. Считайте, что тоже решил поумничать.
- Но титул – это не только почётное наследственное или пожалованное звание, как звание графа в вашем случае.  Но и звание, даваемое в знак заслуг, успехов в какой-либо деятельности…
- Ага, титул чемпиона, например. Но, увы, я и спорт – не родные братья и даже не двоюродные. Нет, я не отрицаю пользу физических нагрузок в пределах разумного, и даже рекомендую своим пациентам заниматься бегом трусцой. Но сам вместо бега лишний час берегу для сна: у меня хронический недосып.
- А ещё титул - это то, чем награждает людская молва писателей, артистов, учителей и врачей. Величайший, любимый, знаменитый…
- Мне это тоже не грозит. Я, скорее, хороший ремесленник. Женечка, давайте по-соседски на «ты». 
- Меня не смущает разница в возрасте. Можно и на «ты». Ты лет на девять старше меня? Угадала? – спросила она.
- Мне тридцать два года. Сколько тебе, не спрашиваю.
- Молодец. Разницу я назвала почти точно. Если захочешь, на досуге произведёшь математические вычисления, исчисления, расчёты, выбирай, любое из этих слов, смысл останется прежним.
Он улыбнулся, вспомнив про Женечку, встал и подошёл к окну. Преображённый за ночь мир напоминал о ночном разгуле стихии. Дорожка к калитке превратилась в миниатюрную гряду снежных гор. Мысль о том, что придётся изрядно поработать лопатой, не испортила ему настроения. Его радовало всё: и серое тусклое небо, и дым из труб деревенских домов, и глиняная кошка-копилка на подоконнике, оставшаяся от бабы Лизы, и засыпанный снегом сад, и играющие на улице дети, и старик с авоськой, медленно возвращающийся домой из магазина.
Пётр хотел даже помахать ему рукой, но вовремя остановился, сообразив, что дом находится достаточно далеко, а старик сосредоточен на том, что у него под ногами, и не смотрит по сторонам.
«Возможно, и к лучшему. Не хватало ещё напугать беднягу», - подумал он, оделся, вышел на веранду, оттуда через портик в сарай, где взял лопату, и стал расчищать от снега дорожку.
Возле самой калитки он замер, чуть отставив орудие труда в сторону, словно это было копьё рыцаря.
 «Преодолел»! – с гордостью подумал он и невольно расправил плечи.
И в этот момент увидел, что из почтового ящика помимо газеты торчит достаточно толстый конверт. Пётр вытащил его, всё ещё думая, что это ошибка, потому что любителей писать письма в его окружении не было. К тому же обычно важную информацию присылают по месту прописки. А на конверте был адрес его деревенского дома, фамилия, имя и отчество, правда, совпадали. Он засунул послание в карман куртки, решив, что займётся чтением, когда освободится.
Пётр вновь принял позу рыцаря и вдруг смутился, потому что возле калитки появилась Женечка. Он переключил внимание на девушку и  вообще забыл про письмо.
- Здравствуй, соседушка, у меня сегодня пироги с лесными ягодами. Представляешь, съел пирожок и получил привет из лета, - засмеялась она.
У Женечки был удивительно красивый и мелодичный смех, который совершенно преображал её. Так звучит прекрасная музыка, чистый родник, сама радость. Пётр невольно улыбнулся и произнёс:
- Здравствуй. Как думаешь, эмоции передаются от человека к человеку посредством вибраций или они издают определённый запах, который мы способны уловить, как духи, аромат цветов или нечто не совсем приятное, и мы начинаем реагировать на них? – спросил он, открывая калитку.
- Я в этом году получу диплом врача, а не мага высшей категории. Разницу чуешь?
- Чтобы определить разницу, надо знать предметы, категории, вещи, короче, надо знать, что с чем сравнивается. Я же не сравниваю. Я просто интересуюсь твоим мнением,  – сказал Пётр. – Мне казалось, что знание, подразумевает словесную формулировку, а чувствование не нуждается в этом. Я ощутил радость, услышав твой смех. Хотя у меня до этого не было повода ликовать.
- Лукавишь, милый. Я видела твоё лицо за минуту до того, как ты увидел меня. А теперь скажи, зачем спрашивать человека о том, о чём он понятия не имеет? Любой мой ответ будет, на уровне попал - не попал пальцем в небо. Хотя я имею представление, весьма поверхностное, правда, о вибрациях. Чувствование, по-твоему, это то, что невозможно выразить словами?
- А бес его знает, - улыбнулся он. – Есть вещи, которые невозможно объяснить с точки зрения здравого смысла, но они происходят. Я до сих пор не знаю, как избавиться от страхов, если их исток скрыт от тебя? Однажды я смотрелся в зеркало, и мне показалось, что я вижу там не себя, а своего двойника. Я ощутил, как страх касается моего сердца в ответ на промелькнувшую мысль, не знание, заметь, именно мысль, а что если это, действительно, не отражение меня самого, что передо мной стоит с широко раскрытыми глазами мой близнец и пытается точно так же, как и я разобраться в собственных ощущениях. И это его мысли, не мои, пугающе-невероятные невидимой поступью перешагивают барьер, влетают в моё пространство, пытаются проникнуть в мою голову, и надо что-то с этим делать. Но что? И тогда я не нашёл ничего лучшего как прижаться щекой к его щеке. Страх исчез. И только странная мысль, а что было бы, если между нами не было этой стеклянной границы, зависла в воздухе. Одинокая, безответная и жуткая.
- Есть что-то запредельное в твоём ощущении, - сказала Женечка.
- Ты слишком мягко сформулировала. В нём, скорее, что-то не совсем здоровое, шизофреническое, хотя не хотелось бы причислять себя к психически нездоровым людям. А может, это просто свойство подвижной психики?
- Психически больные обычно не считают себя таковыми, - заявила Женечка.
- А может, я просто хитрый и знаю, как убежать от рассматривания своей личности под микроскопом  другими людьми? – спросил Пётр.
- Логичней было бы промолчать, а не рассказывать о запредельных ощущениях. Если, конечно, ты не преследовал иную цель: привлечь к собственной персоне внимание. Считай, что тебе это удалось, - улыбнулась Женечка. – Но если мы продолжим общение возле калитки, то пироги остынут, а я замёрзну. Если мы отменяем чаепитие…
- Ни в коем случае! – воскликнул Пётр. – Мы с тобой не так часто видимся, чтобы упускать такой шанс: любоваться твоей красотой, слышать твой смех и рассуждения.
- А я думала, что ты в первую очередь про пирожки скажешь и про мой кулинарный талант. Красота со временем проходит, ты, как профессионал, в курсе этого процесса, смех без причины, сам знаешь, признак чего, а пустые рассуждения ничего не меняют. И что остаётся?
- Память о съеденных пирожках, - Пётр расплылся в улыбке. – Угадал?
- Верно! Я захожу в дом, ставлю чайник и жду, когда ты вернёшься из сарая, где оставишь лопату.
- Подожди. Дай снег смету веником с валенок. У тебя же руки заняты…
- Поухаживать решил?
- Нет. Полы с утра вымыл.
- Значит, ждал меня на чай, - она засмеялась.
- Всё. Можешь заходить, - сообщил Пётр.
  - Разрешаешь? – спросила Женечка.
- Вот же балаболка, - с восхищением произнёс он.
- Это называется иначе. Кокетство. Всё-всё. Замолкаю.
Они какое-то время молча пили чай. На улице окончательно распогодилось.  Солнечный свет, пробиваясь сквозь ветви деревьев, рисовал на стенах кухни сияющие пятна.
- Ты обращал внимание на то, что дети о собственном рождении придумывают фантастические истории, в которых нет и доли правды, но которые, как ни странно, могут поведать нам очень многое о них самих? - вдруг спросила Женечка.
- Дети, скорее всего, исходят из внутреннего знания, которое у них ещё не заблокировано, не засорено, не зашлаковано. Мне же всегда хотелось знать, почему иногда их придуманные истории более реальны, чем сама реальность? – спросил Пётр. – И почему время летит быстрее, чем мы успеваем заметить это?
Женя пожала плечами и промолчала. А он, озвучив вопросы, словно забыл, зачем это сделал, потому что погрузился в воспоминания. Они втягивали его в водоворот, создавая приливную волну, которая готова была снести его.
- Жуткое ощущение, - вдруг прошептал он, передёрнув плечами, но что это за ощущение и с чем связано, так и не озвучил, а потом как-то виновато улыбнулся и проговорил: – Однажды я осознал, что существующий мир невозможно просчитать в полной мере точно так же, как он не поддаётся адекватному описанию, потому что масса деталей постоянно ускользает из поля зрения того, кто жаждет описать неописуемое. И, самое интересное, что пробелы недостающих деталей заполняются собственным представлением, отчего возникает ложное представление отдельно взятого человека. А в итоге поголовное ложное ощущение знаний о мире. От этого открытия мне стало не по себе.
- А может, просто миру не обязательно знать твоё настоящее мнение о нём? – спросила Женечка.
- Всё может быть. Как думаешь, почему после смерти одни люди, словно бесследно исчезают, а другим удаётся избежать подобной участи?
- Творцы продолжают жить в созданных ими картинах, скульптурах, зданиях, книгах. Учёные - в своих открытиях, а меценаты, которые не о себе пеклись, - в памяти людской, в больницах, приютах, ночлежках для бедных, в храмах. Савву Морозова до сих пор вспоминают. Да что далеко ходить? Твой дед увековечил себя в пределах одной деревни, но разве этого мало? Конечно, иногда забывают и творцов с исчезновением их творений и меценатов, и учёных не всегда помнят.
- Но, мне кажется, что всё же влияние слов на человека гораздо сильнее влияния всего остального, и других видов искусства, в том числе. Это сугубо моё мнение, я не умаляю значение живописи, архитектуры, скульптуры. Но литература всё же занимает особое место. Мы общаемся с помощью слов, они могут вызвать гнев, доставить радость, успокоить, озадачить, могут изменить наше мнение на то или иное событие, предмет. Иногда какая-нибудь фраза заставляет нас застыть на месте или впасть в состояние птицы, которая влетела в комнату, мечется там, а выхода не видит, чтоб вылететь на свободу. Думаю, что это магия слов. Хотя, наверное, это спорный вопрос. Несколько лет назад я вообще бы поставил под сомнение утверждение, что магия слов существует. А теперь я уверен в этом. Слова могут взять в плен, опутать паутиной, проникнуть в сознание, но можно и освободиться от навязчивых мыслей путём заключения их в слова.
- Должна согласиться с тобой, что это спорный вопрос. «Мир состоит из секретных названий, тебе нужно разыскать лишь своё собственное», - сказал однажды мой однокурсник. Так вот, я до сих пор ищу. Может, не то и не в том месте, ведь он не объяснил, что имел в виду. И это тоже магия, но другого толка. А может, просто надо отказаться от эгоистической личной воли, столь малой в сравнении с процессами мироздания, и тогда появится возможность единения с ритмом и закономерностями бытия? И узришь нечто, что невозможно будет перевести в слова, но именно оно и есть настоящее, к чему стремится каждая душа. Только вот как это сделать, чтоб откровение свалилось на твою грешную голову, я не знаю. 
- В восемнадцать лет я написал одно стихотворение, которое хочу тебе прочитать. Предупреждаю сразу, что не считаю себя поэтом. Просто был в моей жизни такой период, когда я вдруг открыл в себе странный талант быть незаметным, словно одиночество коснулось меня своим крылом и оставило отметину на время. Но стихотворение не о трагедии, не о боли, о моих переживаниях. Оно словно дублирует то, о чём ты рассуждала только что. Мне показалось забавным, что к людям приходят одни и те же мысли, которые они способны выразить по-разному, через разную форму.
-  Мы все пьём из одного источника, так чему же здесь удивляться? – спросила Женя.
- Тогда слушай:
Как описать незримое словами:
Что звёздный свет донёс сквозь тьму,
Что дуновенье погасить хотело пламя,
Но лишь продлило жизнь ему?

Как в отраженье ощутить реальное начало,
А в тени свет увидеть вопреки,
И почему всегда чего-то мало,
Тогда как кто-то прозревает, сидя у реки?

Как в жалобе понять своё непониманье,
А в лучших побужденьях – страх и слепоту?
И как не впасть в земное процветанье,
Что скроет истину и простоту?

И почему грядущее смыкает дали?
В мученьях жить неужто суждено?
И почему бредём с закрытыми глазами,
Так что при свете дня порой темно?

И где покой молчаньем дышит,
Слагая тишины мелодию случайно,
Пространство трепетно себя колышет,
Чтобы сердца услышали его дыханье?

Как описать незримое словами?
Постичь как тайны глубину?
И есть ли рок, кружащийся над нами?
Найду ль ответы и что из них пойму?

- Здорово! А сейчас? Ты пишешь стихи сейчас? – спросила Женечка.
- Нет. Некогда. Это стихотворение в одном ряду с моими мыслями о близнеце, смотрящем на меня из зеркала. Пришло само. Как-то так. Я тогда был окутан тоской, как покрывалом, после смерти мамы.
- Я думаю, что у всех у нас есть свои печали и горести. И, как правило, их тяжесть, очертания и масштабы различны в каждом отдельном случае, но всё же есть у них нечто общее. Цвет печали одинаков для всех. У меня отец умер от рака, когда мне было пять лет. А через семь лет бабушка как-то прилегла отдохнуть, да так и не проснулась. Какую цену надо заплатить, чтоб уйти от своей судьбы, если, конечно, это в принципе возможно?
И что можно противопоставить беспредельности человеческого страдания?
- Только терпение и стойкость. Это я теперь понимаю. Тоска похожа на пыль, которая оседает на вещи, предметы, проникает внутрь при каждом вдохе. От неё не убежишь. Генеральная уборка помогает, но не навсегда, на время, если не определишь источник. А он в каждом конкретном случае свой. Кому-то надо просто закрыть форточку, кому-то – не складировать вещи, кому-то чаще полы протирать и не ходить по дому в грязной обуви, кому-то приобрести пылесос, а кому-то респиратор необходим.
- Что-то какой-то грустный у нас получился разговор сегодня. Знаешь, какое  у меня в детстве было излюбленное занятие? – она сделала паузу и улыбнулась. – Ни за что не догадаешься! Сидеть на крыльце и смотреть, как день превращается в сумерки.
Женя встала.
- Пироги съели, чай выпили. Пообщались. Всё как положено. Не знаю кем, когда и куда. Но это не столь важно. Короче, пора и честь знать, - выпалила она на одном дыхании. – «Он улетел, но обещал вернуться», - проговорила она. – Думаешь, что во мне странным образом уживаются две противоположности? Прячусь. Умных девиц стараются обходить стороной.
Женя быстро оделась и вдруг замерла возле зеркала.
- Забавно, - прошептала она.
 Пётр молча смотрел на неё.
- Я не играю, я такая, какая есть в данное время, в данном месте.  Пока, соседушка, - и выбежала на мороз, а у него осталось ощущение некой незавершённости.
«Словно чистил лук, чистил, собрал гору целую шелухи, а самого лука не обнаружил. Чего-то главного не случилось в нашем разговоре, тайна осталась нераскрытой. Или я не увидел за Женькиным позёрством это главное. Точки, капли. Их собрать надо. А ведь мы всколыхнули некий душевный пласт, о котором не каждому расскажешь, - подумал он. – Вот тебе и пигалица, девчонка-тараторка, очень осторожно, как-то исподволь коснулась сокровенных струн и убежала, будто испугавшись махины, которая может свалиться на наши неразумные головы или того, что приоткрыла дверь к себе настоящей».   
Пётр накинул на плечи тулуп, открыл дверь на веранду, увидел, что на ногах тапочки,  вернулся за валенками, и как только вышел на крыльцо,  услышал, как хлопнула калитка на участке Жени. А потом  увидел одинокую фигуру пожилого соседа справа, бывшего архитектора, который года три назад купил деревенский дом у старика, уехавшего к сыну в город. Сосед как-то поделился с Петром своими планами, что собирается возвести на месте старого бревенчатого дома каменную махину в два этажа с мансардой в придачу. Пётр слушал вдохновенную речь соседа и никак не мог понять, зачем он всё это рассказывает.
Ну, захотел все четыре угла дома сделать закруглёнными, чтобы в них были устроены эркеры. Звучит красиво. Имеет право. Его участок, его средства. Пётр позже отыскал в толковом словаре значение слова «эркер». Оказалось, что это просто полукруглый или многогранный выступ в стене, освещённый окнами и проходящий через все этажи сооружения. У каждого свои причуды. Ну, возведёт овальное здание с большими окнами, между которыми будут проходить пилястры (четырёхгранные полуколонны, одной гранью вделанные в стену), две из которых почему-то обязательно должны быть выше остальных. Да ради Бога, пусть ваяет, творит, увековечивает себя в камне, хотя Пётр понимал, что ему не нужно одобрение ни словесное, ни мысленное. А  сосед, как только выдал все тайны замысла, вдруг передумал что-либо строить и решил жить в старом доме. Петра и это решение старика не удивило: у каждого свои причуды.
А года через два Пётр случайно увидел «воплощение соседской мечты» в элитном посёлке. Чудо-дом был пугающе громаден и претенциозен. Но хозяйке, что оказалась пациенткой Петра, дом очень нравился. Но самое невероятное, что автором проекта являлся никому неизвестный, но весьма талантливый архитектор, который просто подарил её мужу проект за возможность увидеть конечный результат своего замысла. И этим архитектором оказался сосед Петра – Анастас Лукьянович Ливидов. И такое случается.
Старик помахал Петру рукой и скрылся за дверью дома. Чудак-мечтатель жил весьма скромно, хотя всё та же пациентка сообщила Петру, что старик мог бы озолотиться на создании проектов домов уважаемым людям, а Ливидов заявил, что они для него неуважаемые люди. И от приглашения уехать из страны тоже отказался. А вот его дочь купила ему через каких-то знакомых хибару в деревне, а сама живёт в его квартире. И этой дочерью оказалась Верочка Ливидова, хозяйка клиники, в которой работал Пётр. А это уже из разряда невероятного.
Если бы словоохотливая пациентка не рассказала ему об этом, он бы никогда не связал воедино Верочку и старика-чудака. Более того, из её рассказа он понял, почему старик не стал возводить дом по собственному проекту. Оказывается, он все накопленные за время работы деньги пожертвовал на реорганизацию клиники, потому что дочь убедила его в важности подобного шага.
Правда, потратила она их на иные нужды: на шикарную машину, покупку квартиры, а оставшиеся деньги выгодно куда-то вложила, ожидая приличной прибыли, но об этом «забыла» сообщить отцу. Но, видно, словоохотливая пациентка и его ввела в курс дела, отчего старик вначале впал в ступор, а потом свою квартиру в городе отписал племяннику. Это стало ударом для Верочки, потому что его квартира стоила почти столько же, сколько старик пожертвовал ей на нужды клиники. 
Верочка никогда не рассказывала Петру ни о своём отце, ни об инциденте с ним. Откуда же было ей знать, что Пётр был в курсе её дел. Он узнал, что потраченные дочерью деньги отец не стал взимать с неё, а вот то, что она выгодно вложила, потребовал перевести на ремонт детского дома. Верочка выполнила его настоятельную просьбу, зная его характер и связи, пообещала иногда звонить ему, но почему-то почти сразу же забыла о своём обещании, что не расстроило старого архитектора, потому что почти каждую неделю его навещал племянник.
Именно тогда Пётр подумал, как тесен мир. Но о своей осведомлённости ничего не сказал Верочке, потому что тогда их роман только начинался, к тому же начальству, замом которого ты являешься, не стоит сообщать, что ты открыл нечто, о чём оно, это самое начальство, предпочитает молчать. Верочка не ездила к отцу в деревню, а посему тоже осталась в неведении, что её зам и отец - соседи. 
Пётр вздохнул и подумал, что крыльцо в зимний день не лучшее место для воспоминаний и размышлений. В сторону Женькиного дома он принципиально не смотрел, чтобы даже случайно не создалось мнение, что он вышел ради неё на улицу.
«Интересно, наши заветные желания, собственная суетность – это проверка судьбы или ловушка для простаков? Нет ответа. Не вообще, а у меня. Пока нет. Хотя, возможно, все мы - часть игры, условия которой нам забыли сообщить».
А потом наступила пора приторного затишья в жизни Петра и на работе, чтобы через пять месяцев показать оборотную сторону медали. Именно тогда он подумал, что не случайно месяц май называют месяцем маяты. 
Как люди умеют подстраиваться, пристраиваться, втягивать в авантюрные проекты, усыплять бдительность простаков, навязывая то, что им не надо, Пётр видел не только в кино. Если не проходит один вариант, тут же рождается новый, и стоит только расслабиться или поддаться на лесть, всё! – ты уже в ловушке. Вера всегда знала, чего хочет, сколько, и кто это ей может дать. Родившуюся в её голове идею иметь печатные труды, должен был осуществить её заместитель. Она продумала все детали, от слов, жестов, одежды до улыбки, обещаний и угроз. Осталось просто сыграть написанную ей же самой роль.
Она без стука, по праву хозяйки, вошла в кабинет Петра, но села не в кресло, как бы это сделал нормальный здравомыслящий человек, а на стол, кокетливо поправляя короткую юбку, из-под которой были выставлены на его, Петра Михайловича, обозрение точёные ножки. Мягкий голос, улыбка, покачивание ногами в такт слов, расстегнутая как бы невзначай верхняя пуговица блузки – белый халат был распахнут изначально. Томный многообещающий взгляд. Пауза. Тихий, вкрадчивый голос, усыпляет. Ощущение, что слова проникают сразу в голову, и уже там начинают звучать. И ты уже готов согласиться с этим голосом, что, действительно, необходимо написать научную статью, которая должна перерасти в нечто большее. Обаяние, немного гипнотического воздействия, рассказ о перспективах, которые ожидают автора, что она готова оказать ему поддержку, освободить от некоторых операций, и даже согласна поставить свою фамилию рядом с его…
Ещё немного, и клетка захлопнется. И не важно, что потом будешь недоумевать, как мог согласиться. Но это будет потом. Пётр не был подвержен гипнотическому воздействию. Он с удивлением наблюдал за Верочкой. Нет, он не боялся трудностей, даже готов был потратить личное время на этот труд. Но чувство справедливости восставало. Ситуация была скользкая. И дело было даже не в том, что он был замом у Веры Анастасовны, и даже не в том, что их какое-то время связывали более тесные отношения.
Хотя здесь, как ему тогда казалось, ни о какой выгоде она не помышляла. Просто два одиноких человека иногда встречались, чтобы это самое одиночество не наваливалось на их плечи непосильным грузом. Правда, сейчас бы он уже не был столь категоричен, говоря о бескорыстии Веры. Может, она уже тогда продумывала некие ходы? Потом у неё появилась новая игрушка. Пётр принял её правила игры. Он верил, что конец никогда не находится там, где мы предполагаем его найти.
Он вспомнил, как Вера, как бы случайно столкнулась с ним на лестнице и попыталась образно, но не слишком доходчиво и откровенно сообщить об их разрыве:
- Мы с тобой похожи на два материка, очень медленно, но неотвратно удаляющихся друг от друга. Так стоит ли возводить мост, который придётся постоянно достраивать, чтобы он не рухнул, и наша межконтинентальная связь не оборвалась? – спросила Вера Анастасовна с улыбкой. – Мы свободные люди. Достаточно взрослые. Да, кстати, мне порекомендовали взять к нам на работу Анну Павловну Илавину. Папку с тем, что на неё собрал наш Алексей Антонович, я велела Тонечке к тебе в кабинет отнести. Почитай, мне твоё мнение важно.
Слова тогда рассеялись в воздухе, не успев дойти до его сознания. Он ощутил себя марионеткой, за верёвки которой дёргал неумелый хозяин. Пётр не понял, почему цвет её платья – ярко-розового с переливами – вызвал у него головокружение, будто его укачало во время шторма, а он ничего с этим поделать не мог. А потом вылезло раздражение, с которым он пытался безуспешно справиться.
Неужели подобная реакция могла быть из-за ущемлённого мужского самолюбия? Но ведь он изначально знал, что отношения с Верой не могут быть длительными, потому что был наслышан о её непостоянстве и что точку или многоточие в отношениях с мужчинами ставит исключительно она сама. А потом он представил, как прыгает за борт в холодную воду и плывёт к спасительному берегу. И напряжение, вопреки здравому смыслу, ушло, он испытал облегчение, молча кивнул Вере и продолжил подниматься по лестнице.
А потом долго сидел у себя в кабинете и просто смотрел на папку с материалами на Анну Илавину. В какой-то момент он сделал над собой усилие и стал читать. Каждую строчку при этом он перечитывал по нескольку раз, прежде чем смысл доходил до него. К концу рабочего дня он, наконец, изучил полученную информацию и счёл возможным дать положительное заключение на счёт новой сотрудницы.
Так что через две недели после разрыва отношений с Верой Анна Павловна уже работала у них в клинике. А ещё через две недели у Петра сложились с ней очень хорошие отношения не только профессионального плана. И вот теперь Вера Анастасовна сидела у него в кабинете на столе, и озвучивала Петру новое предложение, на которое он должен был ответить исключительно согласием. Иного от него и не ждали. Так было принято.
- Хорошо, - произнёс Пётр, улыбаясь, - я напишу для тебя, - он сделал акцент на последнем слове, - статью или научную работу…
- Милый, ты меня не понял. Это должна быть наша совместная работа.
«Да понял я, - подумал он, - на неизвестного никому автора могут вообще не обратить внимания. Ей нужно моё имя, благодаря которому она въедет в открытые ворота научного мира».
- Вера Анастасовна, видите ли, чтобы работа стала совместной, этот проект должен заинтересовать обе стороны. Мне пока это не интересно. А ваять женщину с веслом, когда подобные творения стоят в каждом парке, мне смысла нет.
- Научная работа - это не скульптура…
    - Она может ею стать, если не будет в ней ничего нового, не будет изюминки.
- Так найдите новое, запихните хоть килограмм изюма на килограмм текста…
- Сразу видно, что вы не кулинар, - улыбнулся Пётр.
Изящно коснувшись ногой пола, она встала и почти в упор посмотрела ему в глаза.
- Мне незачем печь самой сдобу, я могу её купить…
- Не сомневаюсь.
- Откуда такое сопротивление? Это всего лишь деловое предложение.
- Видно, родовая гордость вылезла.
- Какая гордость?
- Та, что с молоком матери впитывалась моими предками…
- И? Кто же твои предки?
- Титулованные особы кричат о порядочности и честности мне сквозь века. Истину нельзя купить…
- Не морочь мне голову, Петя. Сейчас всё можно купить. И любой титул в том числе, вместе с бумагами, его подтверждающими. Я могу по бумагам принадлежать к побочной линии императора. Легко. Могу баронессой быть, графиней и замок родовой выкупить где угодно и какой угодно, не развалины, а самый настоящий, отреставрированный. Всем на зависть. Думаешь, у меня не хватит на это средств? Или ты возомнил, что незаменим?
- Не задумывался как-то. Придётся подумать.
- Вот-вот, подумай, а в понедельник дашь ответ.
Она улыбнулась, резко повернулась и почти выбежала из кабинета своего заместителя.
«Это моя клиника, и порядки в ней буду устанавливать я. Никуда не денется, голубчик. Хотя, если честно, второго такого пластического хирурга я не найду. И дело не в имени, у него руки золотые. Жаль, если не договоримся».
А Пётр вздохнул, взял записную книжку и позвонил другу:
- Здравствуй, дорогой. Узнал? Я хотел бы встретиться с тобой, Гена.
- Здравствуй-здравствуй, Петенька. Созрел до моего предложения? Значит так, жду тебя сегодня после работы у себя дома. Адрес не надо напоминать? Найдёшь?
- Да, - сказал Пётр и положил трубку.
Звонок в дверь вспугнул воспоминания Геннадия Юрьевича.
- Восклицать, сколько лет, сколько зим прошло со дня нашей последней встречи, не буду. И сколько воды утекло, не измерял, так что врать не хочу, - произнёс Пётр.
- Многообещающее начало, - улыбнулся Гена. - Хочешь, поделюсь собственным наблюдением? Это почти житейская мудрость: проигравшим не всегда бывает тот, кто оказывается на лопатках.
- Я не говорил тебе, что меня нокаутировали. Просто быть несвободным тяжко. Сегодня тебе навязывают «совместное печатное творчество», а завтра – указание, кого брать на операцию, кому отказывать, а послезавтра – как лучше оперировать…
- Ты никогда не думал, что оскорбитель и оскорблённый как будто состоят в тайном сговоре? – спросил Гена и пригласил друга в кабинет, попросив домработницу принести ужин на двоих и бокалы для вина.
Пётр вдруг вспомнил плакат, который неизменно висел в рабочем кабинете его друга, возглавляющего психиатрическую клинику: «Ты не обязан становиться идиотом, чтобы работать у нас, но это помогает».
- Про плакат вспомнил? – спросил Гена, увидев улыбку на лице Петра.
Худощавый, долговязый с размашистой походкой, в яркой одежде, Геннадий напоминал бумажного змея на ветру.
- Да, - признался Пётр и невольно обратил внимание на записку, оставленную на письменном столе Геннадия девушкой. - А ты можешь вот так навскидку дать характеристику тому, кто написал тебе? Ты можешь увидеть, что скрывается за тщательно выведенными буквами или криво написанными словами?
- Зачем? Есть специалисты для этого. Её психологический портрет мне давно известен, да и  о жизненных коллизиях наслышан. Может, не обо всех, но главное мне на неё давно собрали. У меня в сейфе на неё есть целое досье. Всё же служба безопасности у меня хорошо работает. Так что подобные повороты для меня не новость, поверь. Деньги закончатся и прибежит. Другой вопрос, как я поведу себя. Достала она меня. Совершенные пропорции тела и лица – не заменят пустоту в голове. Это не та пустота, к которой стремятся буддистские монахи, это… дурь, не в смысле наркотической, а просто в голове у неё мусор. Ещё тряпки, деньги, рестораны, украшения и секс. Надоело. Веришь?
- Но ты же хотел, чтоб в родословной девицы были князья, бояре, дворяне, графы, бароны, короче, титулованные особы. Она из тех, кто тебе нужен? – спросил Пётр.
- Я уже не знаю, кто мне нужен. Титул можно при особом усердии и наличии денег приобрести, а вот душевность не купишь. Ну, ошибся. Признаю, - сказал Гена. - Титул – это своего рода знак отличия, отголосок неведомой жизни, к которой уж очень хочется приобщиться. Не знаем зачем, но хочется. «Когда ешь одно яблоко, не смотри на второе. Всё нужно делать в определённом порядке», - так говорил мой отец. А я вдруг обернулся назад и увидел, что у меня по жизни всё так: ещё не съел первое яблоко, а уже смотрю на второе…
Домой Пётр приехал поздно, но настроение после разговора с Геной у него улучшилось. Ему предложили возглавить новую клинику без всяких условий и ограничений. И медперсонал подбирать, приглашать он мог сам, без давления и рекомендаций свыше.
«Хозяин клиники, - улыбнулся он, - чем вам не титул»?
Он вспомнил про письмо, которое лежало у него в столе, то самое письмо, которое он получил ещё зимой. В нём Некто, возглавляющий общество титулованных особ, предлагал ему присоединиться к ним. Ему предоставили документы его родословной с краткой характеристикой его предков, владений. На отдельном листе было изображено его генеалогическое древо. По первой его просьбе они обещали предоставить ему координаты ныне живущих потомков. Согласно табели о рангах, учреждённой Петром Первым в 1722 г., его предки находились на государственной службе. Титул графа, как утверждалось в письме,  (а было ли это правдой, Пётр не знал) наследовал его прадед, потому что его старший брат погиб при невыясненных обстоятельствах, не успев вступить в права наследования. Какая-то полуфантастическая история. Кому, и с какой целью понадобились эти изыскания и собрание потомков титулованных особ под одной крышей? Ведь кто-то и деньги на это выделил, нанял людей, чтобы они проделали колоссальную работу, изучали архивы, рассылали письма.
«История с титулами окончилась после революции 1917 года, а кому-то она до сих пор покоя не даёт», - подумал Пётр и вдруг слова деда всплыли в его памяти, он будто услышал его голос:
- Титул переходит по наследству, не учитывая внутренние качества того, на кого свалилась сия благодать. А по мне, так его ещё заслужить надо. Может, поэтому мой отец и отказался от титула. Не только потому, что революция отменила их. Титул – он вот где родиться должен, - дед коснулся груди. – Так что забудь. А привилегия у нас с тобой одна: быть честным, порядочным  и никогда не поступать в разрез с совестью. Служить не богатству, чтоб умножалось безмерно, а людям, творя добро. Я вот пруд с беседкой, аллеями диковинными, да рощу после себя оставлю. Не ради того, чтоб добрым словом поминали, а чтоб тем, кто здесь останется, хорошо было. Отец твой тоже добро творит бескорыстно. Наследственность у нас здоровая. И никакой титул не заставит нас идти на сделку с совестью…
- Не заставит, - прошептал Пётр, сел за письменный стол и написал заявление, в котором просил освободить его от занимаемой должности по собственному желанию.
И едва он поставил подпись, как ветер завыл, словно голодный зверь, а длинные когти дождя стали выбивать дробь на оконном стекле.
- Благословление дождём, - прошептал он и подумал, что было бы всё же неплохо восстановить истинную цепь событий, связанную с их родом.
Пётр выдвинул ящик письменного стола, достал коробочку с фамильным перстнем, который одновременно являлся печатью, ибо на нём был выгравирован фамильный герб. Ему показалось, что в самом воздухе витали призраки прошлого. Он знал, что подлинные события со временем превращаются в байки, слухи, совсем не похожие на правду, как не похожи вещи, упавшие за борт корабля на то, что выбрасывает прилив на берег.   
Он открыл коробочку и впервые не просто внимательно рассмотрел перстень, а надел его на безымянный палец левой руки. И вдруг страх боли, страх потери, страх одиночества, страх смерти – все страхи мира слились в один огромный Страх. Он вдруг увидел предметы, как расплывчатые цветовые пятна, будто подёрнутые дымкой, сливающиеся друг с другом. Их очертания ускользали, поглощались окружающим пространством. Пред ним возник мир в тумане вероятностей, словно сон наяву, видения, которые не шли ни в какое сравнение с реальностью.
Пётр нажал на кнопку в виде миниатюрной птицы, крышка-печать с фамильным гербом приподнялась, и он увидел на дне маленькой серебряной чаши часы, на циферблате которых сияли три камушка перед единицей, а вместо десяти красовался ноль.
«Что-то с ними не так», - подумал Пётр и нажал на первый из трёх камушков. 
И вдруг он вспомнил одну из бабушкиных сказок о часах, которые были способны переносить человека в любой год, месяц и день. А чтобы вернуться, достаточно остановить движение высвечивающихся цифр на нуле, и тогда ты снова окажешься в исходной точке.
«Что там ещё бабушка говорила? Первый камень – год, второй, - месяц, третий – день. Как только засветится нужная цифра, надо тут же нажать снова на камушек и так до тех пор, пока не установишь год. Потом надо проделать ту же процедуру со вторым камушком, чтобы установить месяц, а затем с третьим, чтобы определить день, после чего надо закрыть чашу, то есть вернуть перстню его изначальный вид. И ты окажешься в ином времени. Когда же захочешь вернуться, открой снова крышку перстня, нажми на первый камень и как только начнут высвечиваться цифры, надави снова на камень, когда высветится ноль, потом снова закрой перстень, и ты вернёшься в исходную точку. Глупая принцесса, узнав тайну перстня, отправилась в прошлое, а вот про её приключения бабушка обещала рассказать мне в другой раз. Но она так и не рассказала на следующий день, где побывала принцесса, что увидела и почему решила больше не играть со временем. Продолжение сказки я услышал гораздо позже, но оно почему-то вылетело из моей головы».
Он не стал больше нажимать на первый камушек, а просто закрыл крышку. Перстень вновь стал просто перстнем. Фамильная реликвия передавалась из поколения в поколение с предупреждением: хранить в тайнике, без надобности не доставать и не использовать в качестве печати, для этого есть большая гербовая печать. Кстати, дед и её сохранил.
- Стоп! Если он не являлся наследником, то почему у него оказался перстень и печать? Разберусь. Не сегодня – это точно. Потом как-нибудь. Мой дед утверждал, что решения принятые глухой ночью, как правило, теряют силу при свете дня. Значит, не будем торопиться, - произнёс он, убрал семейную реликвию на место и отправился спать, бормоча: «Утро вечера мудренее».
Народная мудрость не подвела его, ибо Вера Анастасовна не стала уговаривать Петра остаться, а сразу подписала заявление, едва он положил его на стол. И не стала требовать от него объяснения причины увольнения. Было ощущение, что она была готова к такому повороту дел. Её голос, лишённый интонаций, звенел холодным металлом, когда она сообщала, что две недели ему всё же придётся отработать.
Он вышел из кабинета Веры с улыбкой на лице и столкнулся с Анной.
- Привет! – воскликнул он. – Куда так торопишься?
- Туда, откуда ты только что вышел, - сказала она и опустила глаза. – Мне Вера Анастасовна предложила занять твоё место. Я согласилась. Ты понимаешь, - она вздохнула, - что в сложившихся обстоятельствах мы не можем больше встречаться. Это одно из её условий. И, извини, я с ним тоже согласилась.
- Без проблем, Анечка, - он вновь улыбнулся.
- Тебя радует наш разрыв? – возмутилась она, будто это он её бросил.
- Меня радует твоя честность и прямота. Я, правда, не думал, что вы так быстро найдёте общий язык, значит, сработаетесь с Верой Анастасовной. Отсутствие конфликта – ещё не гарантия успеха, но для работы это неплохо. Я ещё две недели поработаю рядом с вами. Так что придётся потерпеть. Это не моё решение, это буква законодательства, на которую опирается наше начальство. Извини, тороплюсь, дела.
И уже в конце коридора, он позволил себе рассмеяться:
- Освободили. Обе. Ну и как тут не поверить в судьбу?
А через две недели вечером к нему зашла домой Женечка и поинтересовалась, может ли она завтра прийти на чай не одна, а со своей двоюродной сестрой.
- Конечно.
Она увидела у него на столе разбросанные бумаги, среди которых находилось и его генеалогическое древо, и ксерокопия с какой-то картины их фамильного герба. Пётр перехватил её взгляд.
- Да вот, разобраться хочу. Дед говорил, что наша линия не главная, а представители странного сообщества утверждают нечто иное, пытаются сыграть на тщеславии. Мне пока не понятно, зачем? Дед постоянно напоминал мне, что человек может гордиться только тем, чего собственным трудом достиг. Есть во всём этом некий подвох, - он кивнул на стол, - я только пока не понимаю где, в чём именно. И это приглашение, чтобы мне официально вручили документы, вернули герб и титул. Зачем? Что я с ними делать буду?
- Как что? Они же тебе пишут, что после восстановления в правах усадьбу можно будет вернуть, - улыбнулась Женечка.
- Это ко мне настоящему не имеет никакого отношения…
- Тогда в чём, собственно, дело?
- Когда мне говорят, что я хороший хирург, я принимаю это, потому что это правда. Но я не кичусь этим, не жду наград…
- Ну и не заморачивайся, моему деду тоже прислали такое же письмо. Из князей он.
- Странно, я раньше не задумывался, какого я рода-племени. И вдруг поймал себя на мысли, что мне приятно думать о себе, как, - он задумался, подыскивая слово, - нет, не о титулованной особе, нет. Это что-то иное. А то, что касается усадьбы, так её же надо ещё отреставрировать. У меня нет таких средств. Зато есть вот этот дом. Удобный, тёплый, родной. Меня устраивает моя «усадьба», чтоб жить нормально на природе. Я как-то к другу ехал в гости, увидел как за окном машины лужайки, деревенские домишки с покосившимися плетнями сменяются солидными заборами, за которыми скрываются коттеджи в два этажа, и мне тоскливо стало.
- Да брось ты голову ломать. Тебя же никто не заставляет насильно ехать в эту организацию, общество. Ну, да. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Что взамен захотят эти сердобольные «феи»?
- Одно из двух: либо политический аспект вылезет, либо финансовый, - он вдруг пристально посмотрел Женечке в глаза и спросил: - А ты зачем собираешься завтра привести свою двоюродную сестру?
Девушка растерянно заморгала.
- Ну, если не хочешь…
- Я лишь спрашиваю. Ты ведь тоже преследуешь какую-то цель…
- И что? Ты один, она одна. А вдруг что-то сложится…
- Сводничеством решила заняться, - рассмеялся он. – Так вот. Должен признаться, что ты опоздала. Я, как сейчас говорят, запал на одну особу. Случайно встретились на улице в городе после длительной разлуки. И будто не расставались вовсе.
- И что? Тогда мы просто придём к тебе в гости. По-соседски. Она тоже медик…
- Ей работа нужна? Ты же в курсе, что теперь у меня будет собственная клиника. Тебе уже было сделано официальное предложение…
- Ей работа просто необходима. Она хирург от Бога, а ей оперировать не дают, потому что родственников пристраивают. На собеседование пришла в одну клинику, а там вакансий нет, в другую – отказали. Хирург из глубинки оказался не нужен, а может, и правда мест нет.
- И она попросила тебя…
- Нет. Она гордая. И к тому же для неё главное – честно работать…
- Ничего не понимаю…
- Меня это радует, - заявила Женя, - а то я уже думала, что ты всё на свете понимаешь. Я ей даже не сказала, что ты наш коллега, что у тебя собственная клиника, и что ты набираешь медперсонал. Иначе бы она не согласилась идти к тебе в гости.
Он улыбнулся.
- Что ж я хочу видеть твою сестру. Ты чудо, Женька.
- Должна признаться, что ты мне нравишься, но ты не герой моего романа. К сожалению или к радости. Мы – друзья.
- Если честно, я тоже не рассматривал тебя в ином качестве, - признался Пётр.
- Прекрасно, - произнесла она вслух, а сама подумала:
«Жаль. Мог бы и промолчать».
- Только традицию не меняй. Это я насчёт пирожков. Уж очень вкусные они у тебя, - сказал Пётр.
- Хорошо, - засмеялась Женька.
Девушка ушла, а Пётр сел за письменный стол в кабинете, где ещё совсем недавно они общались с соседкой, взял кольцо и  решился на эксперимент. Он просто смотрел в окно на привычный пейзаж, изредка поворачивая кольцо. Нет, он не открывал крышечку, не проделывал никаких манипуляций с настройкой на определённое время. Он как бы продумывал цель, смысл, суть своего эксперимента, и в каком именно времени он желал бы очутиться. Пётр не собирался развенчать концепцию времени. Оно играет с людьми в свои запредельные игры и пусть себе играет.
Почему так происходит, что живёшь с человеком под одной крышей, а узнаёшь о каких-то жизненных подробностях, секретах этого человека только после его смерти. Разве возможно было предположить, что сказки бабушки имели реальную основу, что она рассказывала о том, что когда-то с ней произошло. Жаль, что он забыл продолжение той «сказки», а может, его, этого продолжения и не было вовсе. Либо тогда оно показалось не столь интересным, как начало. Он вспомнил бабушку. Она тоже пекла очень вкусные пироги. 
И вдруг Пётр увидел за деревьями, которые будто задевали вершинами край закатного неба, озеро, которого в реальности не было. Но видение было слишком реальным. Хотя в голове пронеслась мысль, что до заката ещё далеко. Вода на озере переливалась и пульсировала вокруг острова, поверхность её дрожала, как мускулы у неведомого зверя перед прыжком на жертву. Слышался шёпот волн, в которых он улавливал скорбь. Бездонность синевы неба, запах яблок, скошенной травы и Она. Не отводя взгляда, с полуоткрытым ртом, он следил за передвижением помолодевшей бабушки по берегу. Длинные русые волосы даже без намёка на седину не были заплетены в косу, их, как и белое длинное платье теребил ветер, босые ноги «лизали» волны. И вдруг видение так же неожиданно растаяло, как и появилось. Пётр подумал, что мысли о бабушке вызвали это видение. И ощутил лёгкую грусть на сердце.
«Ну, почему ты мне не рассказала, чем закончилось «путешествие принцессы» в иное время? Любая тайна порождает тайну», - подумал он и перевёл взгляд на небо. 
Огромные печальные глаза бабушки возникли вдали, заслонив привычный вид из окна: пруд, кустарники, деревья и беседку, возвышающуюся на берегу. Он видел эти глаза, видел то, чего не могло быть: застывшую немую печаль, падающие на землю слёзы. Тьма при этом набухала, скрыв луну. Как долго он просидел неподвижно, Пётр сказать не мог. Он услышал лязгающий звук, который вплетался в его видение, этот звук усилился, отчего он пришёл в себя, и только тогда сообразил, что это лязгали его собственные зубы.
Оцепенение, охватившее его при виде этих глаз, вдруг резко спало. Он ощутил внутренний озноб, схватил плед, набросил на плечи, но теплее от этого не стало. Он подбежал к окну в тот самый момент, когда луна вновь выглянула из-за облаков и осветила окрестности бледным сиянием:  пруд, кустарники и всё остальное, что было всегда. Что вообще произошло? Мир привычных представлений рассыпался. Самое простое объяснение, которое промелькнуло в его голове, что он просто сошёл с ума или обрёл способность вызывать видение усилием воли.  Ему стало страшно.
Он прижался лбом к холодному стеклу окна и подумал, что всё, что имеет начало, имеет и конец. И все его знакомые, и он сам, в том числе, в один прекрасный день, оставят земные заботы и станут тенями.
«Люди часто видят лишь то, что заранее ожидают увидеть. Я же  ничего не ожидал. Видение исчезло, и сейчас я вижу лишь мигание равнодушных звёзд на небе и подглядывающий за ними тонкий серп луны», - подумал он, а потом произнёс вслух:
- Я ещё не побывал в прошлом, а уже трясусь, как осиновый лист. Но самое смешное, что я не могу никому об этом рассказать. Мне казалось, что только что ушла Женечка, а уже ночь на дворе. Я словно выпал из времени.
«Но зато ты теперь знаешь то, что я не рассказала тебе при жизни», - услышал он голос бабушки у себя в голове.
- Так, слуховые галлюцинации. Но тогда откуда я знаю, что, сколько бы времени я не пробыл в прошлом, в настоящем я исчезну и вновь появлюсь почти мгновенно, так что для тех, кто оказался бы рядом со мной, я никуда не исчезал бы вообще? Я знаю откуда-то так много деталей и подробностей, которые мой рациональный ум не в состоянии был бы придумать. А это значит только одно…
«Что ты, действительно, пообщался со мной, пока сидел в оцепенении», - услышал он вновь голос бабушки.
- И? – спросил он. – Зачем мне вообще бежать в прошлое? Что я там хочу найти? Любопытство до добра не доводит. Лучше иногда не знать секретов, которое время хранит.
- Ты прав, - услышал он.
- Конечно, прав. Слава Богу, в здравомыслии мне не откажешь. К тому же, я могу верить или не верить в запредельность, магию, но проверять, «работает» ли этот перстень, - он посмотрел на руку, на которой «сидела», как влитая, фамильная реликвия. – Не собираюсь. Авантюрные игры не для меня. Зрительные и слуховые галлюцинации – это ещё можно как-то объяснить если и не психическим расстройством, то переутомлением и напряжением последних дней, стрессом. В конце концов, проконсультируюсь у Генки. Он спец по психам. Да. Что же так  холодно? Холодно мне, - прошептал Пётр, пошёл в гостиную, растопил камин и сел в кресло перед огнём.
Голоса прошлого словно сплелись с голосами из настоящего, внося в его разум сумятицу. Он зажмурился, а когда открыл глаза, оказалось, что стоит в зеркальной комнате. Что за блажь возникла у кого-то в создании такой комнаты? Она состояла из тысячи крошечных зеркал, вставленных в причудливые выступы и плоскости, где человек, попавший в эту комнату, видел своё бесконечное отражение. Пётр огляделся, пытаясь определить, где находится дверь, когда она сама распахнулась, и на пороге проявился человек с портрета.
- Желаешь расстаться с головой? – спросил он. – Если успеешь объяснить, как проник сюда, с какой целью, и кто послал, за три минуты, тебя не вздёрнут сразу.
Пётр посмотрел на перстень, соображая, когда он нажал камушки, чтобы перенестись в прошлое, пытаясь решить, успеет ли он вернуться до того, как к нему приблизится человек с портрета. И что вообще он может ему объяснить, когда сам не ведал, как оказался в этом месте, в это время, что за порядки здесь у них и, главное, зачем перенёсся во времени.
- Подойди ко мне, любопытный отрок. Чую в тебе нашу силу. Зеркала морок не навели и не испугали. А теперь протяни руку. Вижу-вижу. Он самый. Как и у меня. Только не спрашивай, кто создал. В заточении он. Нельзя, чтобы он ещё такое диво сделал.
Пётр стал похож на статую, ноги которой вросли в зеркальный пол, но никому не было дела до этого. Нарушился привычный ход времени. И вдруг его осенило, что это сон, отчего ощутил радость. А потом шальная мысль, а вдруг это всё же не сон? Пётр закричал, что было сил:
- Хочу вернуться!
Он вздрогнул от собственного крика и проснулся. Плед съехал с плеч и упал к его ногам, слабый огонь в камине почти потух, он поворошил золу, подбросил пару поленьев и стал наблюдать, как дрожащее пламя, словно лижет дрова.
- Ну, вот. Сбылась мечта идиота. Я, наконец, запомнил в мельчайших подробностях свой сон. Похоже, впервые. Тогда почему я не ликую? Почему притих, стараясь сосредоточиться на огне, который никак не желает разгораться? – проговорил он вслух.   
«Так, хватит запредельных игр. Я должен знать, как отключить этот перстень. Расслабься, это знание должно быть во мне. Бабушка не могла этого сделать, потому что не являлась  наследницей чудесной игрушки. Это мог сделать только хозяин перстня. А она не хотела рассказывать деду о своих путешествиях. Интересно, перстень отключается навсегда? Я и этого не знаю. Так, а откуда вообще бабушка узнала о его возможностях? И почему дед ничего не рассказывал мне о свойствах полученной в наследство реликвии? Да он не знал о возможностях перстня, - вдруг осенило Петра. - Сказка, сказка… вспоминай, откуда принцесса узнала о чудодейственных свойствах перстня? Дневники, которые она нашла в старом сундуке. Так. Принцесса очень любила свою мать, которая умерла от тифа, когда принцессе было десять лет. И она решила отправиться в прошлое, чтобы изменить событие, чтобы её мать выжила после болезни. Но принцесса, очутившись в прошлом, не смогла ничего сделать, ей пришлось ещё раз пережить смерть матери. Она вынесла оттуда удвоенную боль, страдание и разочарование. И только тогда принцесса поняла, что, оказываясь в прошлом, ты можешь быть только наблюдателем. Ничего нельзя изменить, можно растратить собственные силы, наказать себя, заболев в настоящем. Есть законы мироздания, которые принцесса не знала, но воздаяние получила, не зависимо от этого. И чтобы никто из её родных не воспользовался перстнем и не наделал глупостей, она сожгла дневники предка и решила, что тайна умрёт вместе с ней. Но всё же передала внуку, как «усыпить» перстень. В сказке – подсказка. Три камня, три камня… Что с ними надо сделать? Нажать одновременно, - вдруг вспомнил Пётр и закрыл глаза, пытаясь унять волнение».
- Как в фокусе, нечто возникает из ничего, а ничто из чего-то. Чушь какая-то. А ларчик просто открывался, - прошептал Пётр и, открыв крышечку перстня, нажал сразу три камня на циферблате часов одновременно. – Чтоб соблазна даже не было. Всё. Тема закрыта. Через час пожалуют гости, надо привести себя в порядок, - пробормотал он и отправился на кухню, чтобы сварить себе кофе.
Раздавшийся в тишине звонок телефона напугал его. Он задел рукой чашку, она грохнулась на пол и разлетелась вдребезги.
 - Где ты? – спросил отец. - Что там за звуки? Только не говори, что ты в лесу играешь на барабане с утра, чтоб привести себя в гармонию. Не поверю. С днём рождения, дорогой. Приеду на следующей неделе, я тебе в подарок привезу нечто. Тебе понравится.
- Может, не надо? – спросил Пётр. – Этому куску метеорита место в музее, а не у нас дома. Чудес нам и без него по жизни хватит.
- А как ты узнал про подарок? – опешил отец.
- Не знаю, - Пётр пожал плечами и только после слов отца задумался, а, правда, откуда он узнал об этом?
- Бабушкины гены проснулись, не иначе. Мы тебе никогда не рассказывали про её способности…
- Путешествовать во времени? – спросил Пётр.
- Нет, - засмеялся отец. – Это ты её сказки вспомнил? Она будущее предвидела. Короче, видящей была. Только очень расстраивалась, что изменить ничего не могла. Но пыталась. Однажды она увидела, что деда Андрея должна была сбить машина возле дома. Она предприняла попытки не пустить деда никуда вечером. А тот договорился о встрече с одним человеком. Тогда твоя бабушка решила пойти с ним. Дело было зимой. Выходят они за калитку, а тут, откуда ни возьмись, машина выскочила. Ну, она дёрнула деда твоего за рукав куртки, машина проехала буквально в десяти сантиметрах от деда, не задев его. Можешь себе представить ликование бабушки. Женщина, что была за рулём, остановилась, удостоверилась, что всё в порядке с семейной парой, вновь села за руль и тут случилось что-то невероятное: она нажала на газ, но поехала не вперёд, а назад и врезалась в деда. Благо скорость была маленькая, машина просто толкнула его. Но дед то ли от толчка, то ли оттого, что скользко было, упал головой прямо на заледеневшую дорогу, ударился сильно, вроде, даже сознание потерял. Опять же, хорошо, что на нём была тёплая шапка-ушанка, смягчила удар. Короче, дед хоть и отделался синяком огромным на бедре и лёгким сотрясением, но факт аварии избежать не смог. Она и про маму твою сказала мне. Правда, позже говорила, что поняла одну очень важную вещь: события мы изменить не в силах, а вот отношение своё к происходящему можем изменить.
- Она родилась с такими способностями? – спросил Пётр. – О том, что определённый дар передаётся через поколение, я в курсе. У неё откуда? Её бабушка обладала магическим даром?
- Нет. Не думаю. Когда мне было лет десять, мать однажды утром проснулась с седой прядью на голове. То ли ночью чего-то испугалась, то ли сон какой увидела, но в результате стресса у неё появились видения. Она, правда, долгое время скрывала это.   
- Ты вместе с Надей приезжай, - сказал Петр. – Хватит прятать её от меня. Она хорошая и любит тебя.
- Спасибо, - сказал отец. – Мы приедем, обязательно приедем вместе. Обещаю.
«Господи, это надо же было так закрутиться, чтобы про свой день рождения забыть», - подумал он.
Пётр убрал осколки чашки, вымыл пол на кухне, расстелил чистую скатерть на столе, сделал пару звонков, после чего заказал пиццу, которую отказывались везти в такую даль, пока Пётр не заказал три пиццы, а доставку не пообещал оплатить в двойном размере.
В дверь постучали.
«А вот и гости», - подумал он, открывая дверь.
На пороге стояла Женечка с корзинкой в руках, из которой торчала бутылка шампанского, и множество пакетиков.
- А пироги где? – воскликнул Пётр и вдруг увидел, идущую от калитки Катеньку.
- Как ты нашла меня? – воскликнул Пётр. – Ты же убежала после нашей встречи в городе, а я только потом вспомнил, что не сообщил тебе, где живу. Разыскала, - прошептал Пётр.
- И что всё это значит? – спросила Женечка. – Мне кто-нибудь объяснит?
- Это значит только одно: мы давно знакомы с Катей. Учились вместе в институте. Это та девушка, о которой я тебе говорил. Как ты нашла меня? – спросил Пётр, но уже знал ответ.
- А она и не искала, - вмешалась Женя. – Это моя двоюродная сестра, вместе с которой я обещала прийти к тебе сегодня в гости. Бутылку дед заставил взять, сказал, что помнит день твоего рождения, потому что гуляли всей деревней, когда ты родился. Не тормози, пригласи нас, наконец, войти.
- С днём рождения тебя. Подарки у Женьки в корзине. Только я не надолго, - вдруг сообщила Катерина. – Я своей дочке обещала.
- Нашей, - произнёс Пётр. – Я думаю, что пора нас познакомить. Время пришло.
- Откуда ты узнал? – вдруг растерялась Катя.
Пётр пожал плечами:
- Догадался. Мы немного пообщаемся, обсудим пару деловых вопросов, а потом позовём Любушку.
- Да, круто! – воскликнула Женечка. – А пироги чуть позже будут, их Любаша принесёт, я её попросила об этом в тайне от Катерины. Так что звать её не придётся. Я думаю, прав тот, кто сказал, что жизнь – это затянувшийся урок.
- Это ты про то, что «век живи, век учись»…- засмеялся Пётр, и вдруг ему показалось, будто время упразднили.
Он среди летнего утра вдруг увидел белый туннель танцующих снежинок, настоящее волшебство метели. И там, вдали, по этому туннелю они шли вместе с Катей и Любашей, взявшись за руки. Видение растаяло, и он услышал восклицание Женечки:
- Вишнёвый цвет ветер разбрасывает по двору. В честь твоего дня рождения, не иначе.
- В честь нашей встречи, - улыбнулся Пётр. – Заходите, прошу. И пицца вовремя подоспела, - он увидел машину доставки пиццы.
Пётр расплатился с курьером.
- Аж три коробки. Кто-то очень голодный сегодня. А я ещё и пирогов в три раза больше напекла. Будем пировать, - сказала Женечка.   
- Обязательно. И всё у нас будет хорошо. Я знаю. Просто время пришло, - улыбнулся Пётр.
- Ты сегодня какой-то загадочный, на себя не похож, - сказала Женька, поставила корзину на стол и улыбнулась. – Мы здесь с Катюшей немного похозяйничаем. Ты не против? – спросила она. – Хотя, я одна справлюсь, а ты Катюше устрой экскурсию по дому.
Пётр с благодарностью посмотрел на Женьку, а та подмигнула ему.
- Спасибо, сестрёнка, - прошептала Катя.
- Я хочу вам сказать, что понял то, что для других и откровением, может, не является: стремление к поиску своего пути заложено в каждом из нас. Но, то ли амбиции, то ли гордыня скрывают истину от нас. Иллюзии – коварная вещь. Порой кажется, ещё шаг, и достигнешь цели, а она вдруг растворяется и исчезает, как проблеск света. Моргнёшь не вовремя и прозеваешь вспышку, не увидишь ничего. Таинственная сфера времён и пространств, психологических пересечений и взаимодействий, словно в тумане прячется от нас. И вдруг однажды открываешь для себя невероятное, что всё давно было запланировано для тебя кем-то. Это тебе казалось, что ты делаешь выбор. На самом деле ты всего лишь один из героев во всеобщей книге жизни. И самый главный персонаж в своей собственной повести, - Пётр улыбнулся и посмотрел на Катю. – Пошли, подруга дней моих суровых, владения осматривать.
- Подруга – это я, - крикнула Женька, а она из другой оперы героиня. Не путай, дорогой. И связующее звено у вас - Любовь. Не смущайтесь, это я про дочку вашу, - засмеялась Женька.
Катя покачала головой, но промолчала. Они остановились в гостиной возле портрета предка. Она перевела взгляд с Аскольда Тихоновича Семёнова на Петра и улыбнулась:
- Глаза у него такие же, как у тебя. С хитринкой.
- А все почему-то про титул спрашивают.
- А чего про него спрашивать? Важен не знак отличия, а его носитель…
- И как я тебе? – спросил Пётр.
- Так я это… про предка твоего говорила, - улыбнулась Катя. - Если человек верит в своё призвание, он готов отдать делу всего себя. И титул тут ни при чём. Верно?
Пётр обнял Катерину.
- Верно. Мне так хорошо с тобой рядом и спокойно, - прошептал он. – Как же долго мы шли друг другу навстречу. Бесполезно искать виноватых, понимаю. Но чувство собственной вины не даёт мне покоя. Прозевал, не увидел, не понял. И списывать всё на судьбу не буду. Возможно, как говорила моя бабушка, изменить, действительно, было ничего нельзя. Случилось то, что случилось. Но отношение к происходящему я могу изменить. Признаюсь, был болваном, да ещё каким. А про дочку, правда, я даже не догадывался. Идиот.
«Господи, мы с тобой как два завитка каракулей, выведенных неведомой рукой, пока нерасшифрованные, полные тайн, надежд и нерастраченной любви. Но я верю, что мы рано или поздно откроем  нечто, что прячется за формой, суть друг друга. И пойдём по жизни, взявшись за руки, ты, я и наша дочь», - Пётр вдруг растерянно посмотрел на женщину, которую обнимал, потому что никак не мог сообразить, произнёс ли последние слова вслух или так и не озвучил собственные мысли.
- Да какая разница, если я люблю тебя, и ты знаешь об этом, - произнёс Пётр и ощутил такое блаженство, что, наконец-то, нашёл своё счастье.
- Никакой. Но я услышала тебя, - улыбнулась она и прошептала: - А может, ты и прав, что мы с тобой как два завитка каракулей… божественных завитка… 

Июль 2017 года