Три шквала

За мою жизнь пришлось мне пережить три шквала, два на воде, а один на берегу. Первый на озере и третий  на берегу озера получились очень мокрыми, а вот второй, на реке, вышел относительно сухим, но по напору адреналина ничуть не слабее двух упомянутых.
Первый шквал случился на озере Котокель, где мы отдыхали на базе нашей экспедиции. Озеро Котокель находится  восточнее Байкала в восьми километрах от его берега. Озеро довольно крупное, двенадцать километров в длину и восемь в ширину, но неглубокое, максимальная глубина метров восемь, а в среднем три-четыре метра. Береговая зона представляет собой умеренно крутые склоны залесенных сопок. Сам берег - низкая терраса шириной от двадцати до пятидесяти метров, прибрежная зона мелководная, у берега где по щиколотку, где по колено, с удалением глубина нарастает медленно, на расстоянии ста метров от берега достигает всего метра полтора. При такой глубине вода хорошо прогревается, в общем, идеальные условия для купания, в отличие от Байкала, где вода только в  июле-августе в узкой прибрежной зоне нагревается до 15-18-ти градусов, но стоит подняться ветру, волны тут же нагонят холодной воды из глубины.
В советское время все северо-западное побережье на расстоянии километров трех было занято базами отдыха предприятий города Улан-Удэ, здесь же находилась и наша база Центральной геологической экспедиции.  Программа отдыха была стандартная для тех времен: купание и загорание, волейбол и бадминтон, катание на лодках и катамаранах, а также сбор грибов в лесу на сопках. Но было одно отличие – рыбалка.  Котокель славился обилием окуня, и любой даже не азартный рыболов без труда мог поймать два-три килограмма окуней, поэтому на базе были предусмотрены коптильни горячего копчения – металлические короба, куда умещалось до ведра рыбы. Коптильни использовались с утра до вечера, и вся территория базы благоухала запахом копченых окуней. И не только наша база, но и все здешние базы отдыха.
В 1991 году я отдыхал с младшей дочерью Леной. Ей было одиннадцать лет, она вполне разделяла мое рыболовное пристрастие, и мы с ней почти каждый день  уплывали  рыбачить. Уплывали, потому что в нашем районе, в прибрежной мели, рыбачить с берега было бессмысленно, надо было уходить на глубину  метра  в два, за камыши, это минимум. Для минимума вполне подходил катамаран, но это для неазартных любителей, мы же уплывали на лодке и довольно далеко, к острову Монастырскому.  От базы до острова было километра четыре,  мы на веслах проходили это расстояние чуть более получаса. С вечера я делал заявку на лодку, брал весла, утром после завтрака  получали сухой паек, поскольку обедать не планировали, и часов около десяти отплывали.
Вблизи острова высматривали стаю чаек, которые охотились на мальков, а мальки у поверхности означали стаю окуней, которые этих самых мальков, выгоняли из глубины. Мы заплывали на косяк, бросали якорь (кирпич на веревке) и начинали рыбачить. Удочки  зимние, с коротким мотовилом, и крупной мормышкой.  Первого окуня ловили на червя, а потом на окуневый глаз, он держался на крючке дольше червя, на один глаз можно было поймать до десятка окуней, да и клевало на него лучше.  Когда клев прекращался, а это означало, что косяк переместился, выбирали якорь и переплывали на новое место. Глубины около острова были от четырех до шести метров.
Около двух часов выходили на остров, там кипятили чай и обедали сухим пайком. Потом купались и загорали на песчаной косе, с часок. Затем снова рыбачили, часов до четырех-пяти, к этому времени у нас, как правило, было уже ведро окуней, затем плыли домой.  На базе  в первую очередь засаливали пойманную рыбу, затем собирали дрова  для костра под коптильню, сосновые шишки  в коптильню  - для дыма, и закладывали вчерашний улов. Через час рыба была готова. Мы ели ее еще горячую до ужина и остывшую после ужина.  Уже поздним вечером, на закате, проходили традиционные посиделки с копченой рыбой, с рассказами о рыбалке и разговорами вообще,  «за жисть», и эти посиделки были, пожалуй,  не меньшим  удовольствием программы отдыха, чем и сама рыбалка.
Погода за время той десятидневной смены была удачной: утром стоял штиль, с обеда начинался ветерок, он тянул с Байкала по широкой пологой долине, которая разделяла хребет.  Ветер был  несильный и поднимал невысокую волну, во время этой качки, клевало даже лучше, потому что удочки колебались вместе с лодкой.  К вечеру ветер стихал.
Но однажды  часов около четырех пополудни случился почти ураган, мы в это время рыбачили метрах в пятистах восточнее  острова.  Шквал налетел неожиданно, не было никаких предвестников, ни темных облаков, ни грома с молниями. За минуту волна поднялась до метра, я едва успел поднять якорь и сесть за весла. Я греб к острову, чтобы за ним уйти в ветровую тень и вообще выбраться на сушу. Ветер усиливался,  гребни волн заворачивались барашками, с них срывало брызги, которые  образовали сплошную пелену над водой, мы мгновенно вымокли. Дочь спряталась под носовую  банку, но брызги доставали и там. Я греб к острову. Лодку качало по кильватеру, нос лодки между валами падал вниз, нас обдавало как из ведра, уже изрядно залило лодку, и мостки свободно плавали по днищу. Потом стемнело и, кажется, пошел дождь, потому что не стало видно острова. Я греб против волн. Я не боялся, что мы утонем, мы оба и я, и дочь прекрасно плавали, хотя если бы лодку развернуло бортом к ветру, запросто бы перевернуло, и тогда наше умение плавать мало бы помогло. Я греб на волну.  Шквал не стихал, лодка уже на треть была залита водой, по ней болтались мостки, пойманная  рыба, удочки и рюкзак с вещами. Я греб на волну. Странное дело, я не испытывал страха, больше опасался того, что нас отнесет к восточному берегу, оттуда до базы не меньше десяти километров, и дай Бог успеть засветло.  Потом как будто посветлело, стал виден остров, мы все также были в пятистах метрах от него, за полчаса отчаянной гребли мы не продвинулись ни  на метр.  Ветер как будто стал стихать, и пелена брызг осела к поверхности, и волны стали положе. Попросил, чтобы дочь перебралась на середину и котелком отчерпывала воду. По команде она перескочила через весло и начала черпать и выливать воду за борт. Ветер стал стихать, я греб к острову, дочь отчерпывала воду. Через полчаса мы подошли к острову и уткнулись в песчаную мель. Вылезли на сушу и подтянули лодку. Затем вытащили мостки, вещи и рыбу. Несмотря на обилие воды, большая часть рыбы сдохла, наверно от нервных и физических травм. Я поднатужился, наклонил лодку и стал сливать воду, вместе с водой уходила живая рыба, дочь пыталась ловить ее руками. Пустую лодку мы вытащили подальше на берег, отдышались и стали дрожать от холода.  Запасные рубахи и свитера, что были в рюкзаке, тоже промокли, и переодеться было не во что. Развести костер  не из чего, сучья промокли от дождя, да и спички отсырели.
Неожиданно проглянуло солнце, правда, сразу опять спряталось, но на небе появлялось все больше просветов, и мы приободрились.  Потом разделись, выжали одежду и развесили ее на борту лодки, солнце уже грело вовсю. Через час мы оделись, собрали вещи и столкнули лодку в воду. По озеру шла длинная пологая остаточная волна, и лодку плавно покачивало, теперь мы шли вдоль волн, но опасности перевернуться не было, одно неудобство, я часто чиркал веслами вхолостую, когда лодку поднимало на гребень волны. Тут мы заметили еще две лодки, которые отходили от острова, но от западного берега, им повезло,  не пришлось бороться  ветром, он сам вынес их на остров.
На базе мы проделали все, все как обычно, засолили рыбу, подготовили коптильню, да еще вывесили на просушку свитера.  На вечерних посиделках основной темой разговоров был недавний шквал,  я не стал  расписывать наши приключения, просто сказал, что пришлось изрядно поработать веслами, чтобы выйти на  остров.
 На следующий день мы опять поплыли рыбачить, но впервые взяли с собой спасательные жилеты, хотя в этот раз был полный штиль в течение всего дня.

Второе шквальное приключение, опять же с младшей дочерью, мы пережили в 1994 году на реке Селенге. В 1992 году я наконец-то достал фанеру и стеклоткань, и сделал новую лодку.  У меня была фанерная лодка, сделанная еще в 1978 году, но маленькая, типа байдарки, в ней умещалось двое, при этом высота борта над водой была не более 10-ти сантиметров. В новой же лодке  умещались пять человек. Кроме того, я сделал крепление для мачты, навесной руль и сшил треугольный парус. Первые испытания показали, что при свежем ветре, лодка легко преодолевала встречное течение реки и развивала скорость километров десять в час. Плавание под парусом  сразу стало любимым развлечением, хотя для этого надо было доставить лодку до реки, это метров семьсот по дороге.   Для сухопутного пути  я сделал к лодке съемные колеса, от велосипеда «Малыш». Вся  колесная система весила килограмма три и обладала плавучестью. Сама лодка весила килограммов сорок, я, хоть и с натугой, не столько от веса, сколько от неудобства, поднимал ее, когда ставил в кладовку и вытаскивал оттуда. Когда дул  устойчивый северо-западный ветер, это как раз против течения реки, мы частенько, минимум, раза два в неделю, ходили под парусом.
Кроме того, брали лодку на Байкал и тоже ходили под парусом, правда, недалеко от берега. Самый большой переход на Байкале я совершил от острова Лиственничного  до поселка Безымянка, это километров шесть.
Кто не ходил под парусом, даже простым пассажиром, никогда не узнает того удовольствия, которое дает парус. Когда же правишь парусной лодкой, ты не просто подрабатываешь рулем и реечным шкотом (веревка, которой держишь парус под нужным углом к ветру), ты управляешь природной стихией, ты заставляешь ее работать на себя, она, как уздою взятая в плен килем, рулем и парусом движет лодку по твоей воле, в нужном тебе направлении. При хорошем ветре, когда под носом лодки заворачивается  бурун и недовольно ворчит, а позади за рулем закручиваются мелкие водовороты, отмечая пройденный путь, и лодка кренится под напором ветра, но при этом еще быстрее стремится  вперед, ощущаешь себя повелителем стихий, это восторг, это эйфория!
Как-то ближе к вечеру, в мае, кажется в пятницу, после работы, предложил дочери сходить под парусом, это был первый выход в том году, дочь согласилась. В течение всего дня дул сильный порывистый ветер, но к вечеру он поубавил силы и дул ровно, самая подходящая погода. Я вытащил лодку, поставили ее на колеса, быстренько собрали мостки, мачту, парус, навесной руль и покатили к реке. Через десять минут мы уже были на берегу, а через двадцать я поднял парус, и мы пошли вверх по течению в сторону горы Тологой. У этой горы русло раздваивается, огибая Конский остров, мы шли по нашей ближней протоке. Ветер был устойчивый боковой, я держался  восточного берега, здесь течение было послабее, лодка шла быстро.  Дочь сидела впереди, перед мачтой, на правом наветренном борту.  Под носом лодки ворчал бурун, посвистывал ветер в мачте, мы наслаждались первой в этом году  парусной прогулкой.
Когда вышли на стрелку острова, где русло раздваивалось, ветер усилился, он дул как раз вдоль правой протоки. Попросил дочь с сиденья пересесть на днище и навалиться на правый борт, сам сделал то же самое. Бурун уже не ворчал, он шипел, мы неслись стремительно, я с усилием удерживал шкот.  Когда  приблизились к скалистому склону горы, налетел порыв ветра, лодку сильно накренило, еще чуть-чуть и мы бы зачерпнули воды подветренным бортом, или вообще  перевернулись, крикнул дочери «пригнись!»,   и отпустил  шкот. Рея развернулась по ветру, лодка выровнялась, а парус полоскало как рваный флаг, как таковой он уже не держал ветер, и, тем не менее, лодка  шла против течения. Потом что-то хрустнуло в креплении мачты, и я понял, что мачту сейчас снесет, поэтому подался вперед, максимально вытянул правую руку, чтобы не упустить руль, левой рукой схватился за мачту и левой же ногой уперся в ее основание. Так в раскоряку я  правил лодкой и спасал мачту. Сколько это длилось, не знаю, время как-то странно съежилось и растянулось одновременно. Я видел перед собой полощущий парус; дочь, согнувшуюся впереди и прижавшуюся к правому борту; мачту, дребезжащую и гнущуюся от порывов ветра; реку в мелких волнах, которые широкими полосами змеились по воде, потом вдруг пропадали и появлялись в новых местах, я сам был растянут от руля до мачты, но лодка шла вперед против течения. Когда проходили под  горой, ветер сразу ослабел, мы попали в ветровую тень. Парус перестал трепетать, мачта выпрямилась, я  отпустил ее, потянул за рею и перехватил шкот, сел в нормальное положение,  лодка шла спокойно под небольшим креном. Дочь повернулась и спросила: «Все?». «Похоже, - ответил я и добавил. –  Когда минем гору, на всякий случай приготовься к повтору».  Но повтора не последовало, когда удалились от горы, ветер не усилился, он вообще слабел, было около восьми вечера и солнце все ближе спускалось к вершинам Хамар-Дабана. Мы прошли еще с полкилометра, пристали к берегу, сняли парус и мачту и поплыли снова, теперь уже по течению под веслами. Спросил: «Сильно испугалась, когда шквал налетел?»  «Да я ничего не поняла, все слишком быстро закончилось» - ответила она.  Да, ощущения времени у нас были разными.
Мы возвращались домой, ветер почти стих, веслами я правил на струю и следил, чтобы под берегом не налететь на упавшее дерево.  Струя шла близко от западного крутого подмытого  берега, и во многих местах на течении полоскались ветви нависших над водой, подмытых деревьев, поэтому плыли мы кормой вперед, и я лишь слегка подрабатывал веслами, когда по ходу появлялись препятствия. Плыть по течению, тоже удовольствие, но совсем не сравнимое с парусом.
Всего наша прогулка заняла часа полтора, мы дошли до места высадки, поставили лодку на колеса и двинулись домой. О нашем приключении сразу договорились матери не рассказывать, она вообще не любила наши парусные прогулки.

Третий шквал мы пережили этим летом на берегу озера Гусиного, на этот раз со старшей дочерью и ее дочерьми, моими внучками. Гусиное озеро расположено южнее Байкала на юго-восточном скате хребта Хамар-Дабан. Напрямую через хребет до Байкала километров  сорок. Озеро в длину с севера на юг более двадцати километров, шириной в среднем километров десять, по центру глубина озера до тридцати метров, в прибрежной зоне тоже не мелкое, на удалении от берега в полкилометра шесть-восемь метров, в километре от берега в среднем десять-пятнадцать, ну а чем дальше, тем глубже. Озеро расположено в древней котловине юрского периода, и котловине, и озеру уже сто пятьдесят миллионов лет. Когда-то оно было огромным, километров сто на пятьдесят,а может и больше, и в нем накапливались угольные пласты. Вдоль восточного берега озера разведано, и уже более чем наполовину отработано Холбоджинское месторождение каменных углей, отвалы угольных разрезов тянутся вдоль всего озера, иногда вплотную приближаясь к береговой линии. На северном берегу озера построена Гусиноозерская ГРЭС, две ее высоченные трубы видны издалека, и по направлению  дыма из них, можно судить о погоде на озере. Озеро славится крупными окунями, плотвой и щуками, еще в нем водятся сазаны, но на удочку они не клюют. 
Зимняя рыбалка на Гусином озере начинается с декабря и длится до конца апреля. Летняя начинается с первого июля, а до этого запрет – нерестовый период. Летом мы обычно ездим на юго-восточный берег, где заканчиваются отвалы угольных разрезов. Здесь хороший песчаный пляж, неглубокая прибрежная зона, и с лодки можно прекрасно рыбачить.   С берега тоже можно, но крупной рыбы не поймаешь.
Лето этого года у нас было аномально жарким и сухим. Я боялся, что с прицепом моя «Нива» будет перегреваться, потому что дневная температура была выше плюс тридцати, и по трассе нам предстоял затяжной подъем на гору Убиенную, а за нею еще шесть подъемов и спусков, но обошлось, прибыли без лишних остановок. Первое, что поразило на берегу, отдыхающих было мало. Дул умеренный северо-западный ветер, была волна, но тоже умеренная, которая не поднимает прибрежную муть, конечно, мы сразу бросились в воду. После купания занялись устройством лагеря, установили три палатки: кухонную, основную спальную, где ночуют дочь и внучки, мою персональную одноместную, и тент от солнца.  Пообедали, и я поплыл рыбачить.  Я пробыл на воде часа два с лишним, рыбачил на спиннинг, на зимние мормышки с наживой, постоянно менял места в поисках рыбы, но в итоге поймал всего четырех окуней.  Рыбы  вполне хватило на уху, но я рассчитывал поймать для засола и последующего копчения, солить было нечего.  Потом узнал у соседей, что рыба уже три дня как ушла под противоположный западный берег, туда и переехали рыбаки. Снимать лагерь и переезжать с нашим табором было нереально, решили остаться.
К вечеру ветер усилился, волны подняли прибрежный мусор,  купание пришлось отложить, и на вечерний клев я не вышел – слишком крутая волна. Оставалось надеяться, что за ночь ветер стихнет. После ужина посидели у костра, и спать легли под шум прибоя.
Утром  проснулся  от тишины, ветер стих, и на берег с тихим шипеньем накатывала мелкая остаточная волна. Было всего пять утра, только развиднелось, да над отвалами угольного разреза чуть-чуть проступила полоска зари. До восхода оставалось еще полтора часа. Окунь клюет обычно не раньше семи, когда уже поднимется солнце, но просто лежать мне надоело, потихоньку поднялся, выпил вчерашнего чая, собрал снасти и спустил лодку на воду.  Дочь и внучки спали.
Ушел на глубину метров  в десять, опустил две удочки с наживой, стал дожидаться восхода и клева. Солнце взошло, но клева не было. Перешел на другое место, стал бросать спиннинг, но и на него никто не польстился. Потом на наживу клюнули подряд два мелких окунька, граммов по пятьдесят – отпустил на вырост. Наконец, после очередного перехода, на новом месте, сразу клюнул хороший окунь. Окунь был граммов на четыреста с лишним, и я приободрился в ожидании клева, но следом клюнул незачетный  малявка, и опять тишина. Где-то через час заметил, что дети проснулись и ходят среди палаток, пора было возвращаться на берег, завтракать. Вытащил якорь, пошел к берегу, но на всякий случай оставил распущенной снасть спиннинга, на троллинг. Сработало, где-то на средине пути удилище задергалось, сразу подсек и начал крутить катушку, вытащил окуня чуть поменьше первого, но не меньше двухсот пятидесяти граммов. Тут же опять запустил снасть, но на последнем отрезки пути зацепил только водоросли под берегом.
После завтрака поехали рыбачить все вместе, по двое с каждого борта. Рыба не клевала, поймали пару незачетных малявок, хотя уже сменили три места. Ветер был совсем слабый, причем непостоянный по направлению, я вытащил якорь, и мы стали рыбачить в дрейфе. Это дало результат - за час такого дрейфа поймали четырех средних окуней, двух дочь и по одному внучки. Они ловили на мормышки с борта, я же рыбачил на спиннинг, но не поймал ничего. После трех часов рыбалки вернулись на берег готовить обед.
Вместе с моим утренним уловом было шесть окуней, которых хватило на две сковороды, при этом самого первого крупного пришлось пластать вдоль позвоночника, чтобы прожарился. После обеда рыбачить уже не поехали, было очень жарко, поэтому купались, но из-за жары даже не загорали, лежали под тентом. 
Одолевали кузнечики, их было как саранчи, они скакали, летали, трещали и норовили садиться прямо на нас. Внучки визжали и брезгливо их сбрасывали. К вечеру жара спала и даже появились облака. Кузнечики притихли и попрятались в траве. После ужина, который мы готовили на газовой плитке, разожгли костер, чтобы посидеть у огня. Часов около восьми над хребтом стало погромыхивать, появились тучи, изредка сверкали молнии. Мы расселись в шезлонгах наблюдать, как солнце садится в грозовые облака. Изредка  налетали порывы ветра, все шло к дождю, потому что грозовой фронт, переваливая через хребет, двигался с запада прямо на нас.  Я занялся укреплением палаток, подбивал колья, подтягивал растяжки. Закончив работу, опять уселся в шезлонг, наблюдать приближение грозового фронта, решили: после первых капель пойдем спать.  Солнце уже село, в сумерках тучи прорезались всполохами молний, дочь снимала их на смартфон.  Я просчитал, что гром доходит до нас  где-то через двадцать секунд, это означало, что на противоположном  берегу уже идет дождь. Потом молния ударила прямо в озеро, оно осветилось яркой вспышкой, и мы увидели на поверхности воды, что дождевой фронт уже рядом. Через минуту упали первые капли, и мы разошлись по палаткам.
Я уже залез в спальник, когда налетел порыв ветра, это был не просто ветер, это был шквал, но пришел он не с запада вместе с дождем, а с юга, вдоль озера, из долины реки Темник. Моя низенькая палатка содрогнулась и попыталась взлететь, затрещали распорки. И тут я услыхал  крики моих женщин. Выпростался из спальника и выглянул, снаружи была кромешная тьма, но как раз сверкнула молния, и я увидел, что большая палатка моих женщин еще держалась на верхних растяжках, нижние крепления были сорваны и стенки палатки полоскались на ветру. Поспешил к ним на помощь, и поначалу попытался зацепить нижние крепления, и тут с неба свалился ливень. Понял, что закрепить стенки не смогу, поэтому ухватился за верхние растяжки, чтобы палатку не сорвало совсем. Ливень хлестал мне в спину, и я вымок за считанные секунды. В это время мои женщины удерживали палатку изнутри, упираясь в каркас крыши. Я поднырнул под задранную стенку и присоединился к ним. Мы стояли в наклон, ногами упираясь в разостланные внутри матрасы, а вытянутыми руками удерживали каркас крыши. Наветренная стенка палатки полоскалась на ветру, периодически облепляя нас  до пояса и даже выше. Младшая Аня, десяти лет, не доставала до крыши и путалась у нас под ногами, отправили ее к противоположной стенке, чтобы она скручивала одеяла, убирала подушки и спасала постели от воды.  Все это происходило в темноте, изредка освещаемой вспышками молний. Мы -  дочь, старшая внучка-студентка и я стояли молча, говорить было не о чем,  понимали, что ничего другого не остается, надо ждать конца шквала и держать палатку. Младшая Аня копошилась позади нас, что-то говорила, но за воем ветра и хлопаньем палатки было не разобрать. Скоро я начал мерзнуть,  и спросил дочь, не холодно ли им. Ответила, что терпимо.  Сколько тянулось это «терпимо», не знаю, у меня уже начали коченеть кисти рук, потому что они были вверху и облеплены мокрым брезентом. Атлант и кариатиды несли кару по воле бога погоды на вытянутых руках.
Шквал стих также быстро, как и начался, хотя нет, что ветер слабеет, мы почувствовали минуты за две, а вот налетел он в считанные секунды. Ветер стих, и дождь прекратился, мы наконец-то смогли отлипнуть от каркаса. Потом достали фонарики и стали считать потери. Матрасы были промочены насквозь, одеяла и подушки поменьше, но спать на них и ими укрываться было невозможно. В машине у нас была запасная одежда, и мы переоделись в сухое. Сухим  остался и салон машины, я перед дождем  поднял все стекла и закрыл двери.  Решили укладываться спать в машине, хотя в невеликой по размерам «Ниве» это было непросто. В итоге мы с дочерью сели на передние сиденья, а внучки валетом легли на заднем. Я пробыл в машине минут десять и понял, что не усну, предложил дочери занять оба сиденья, а сам пошел в свою маленькую палатку.  Она устояла, но, покидая ее, я не закрыл входной клапан, и спальный мешок с одной стороны промок. Я все-таки залез в него и, поджимаясь к сухой части, задремал. Ночью просыпался раза три, когда сползал на сырую половину, но часов пять я все-таки поспал в нормальном вытянутом положении.
Проснулся около половины шестого, было  светло, хотя до восхода оставалось почти час.  Прошелся по лагерю, оценивая урон. Тент сорвало,  он лежал на земле, и был спасен двумя нижними растяжками – ветер не унес его. Устояла и продуктовая палатка, но стол, который спрятали в нее от дождя, был перевернут, продукты лежали на земле, запачканные мокрым песком. Навел относительный порядок и потихоньку приблизился к машине. Мои женщины спали: внучки плотно друг к другу на боку, только у старшей ноги упирались в боковое стекло, дочь тоже на боку, поджав коленки, причем одна голень свешивалась на пол, а другая ступней упиралась в дверку. Поскольку они все-таки спали, решил не  тревожить. Сам занялся  вымокшими постелями. Небо было ясным, день обещал быть жарким, решил раскидать  вещи на кустах акации, они были довольно колючими, и в случае ветра одеяла остались бы на месте, не говоря о матрасах.
На все хозяйственные дела ушел примерно час, как раз над кручей отвалов показалось солнце. Еще раз подошел к машине, женщины спали, только передвинули ноги, в пределах степени свободы. Пошел на кухню, вскипятил чай и позавтракал. Потом собрал снасти,  перетащил волоком лодку и поплыл рыбачить. С час я безрезультатно искал рыбу, но потом наткнулся на косячок, и буквально минут за десять поймал семь приличных окуней, после этого зачастила мелочь, и я решил сменить место. На новом месте  опять мелочь, и тут заметил, что по лагерю ходит дочь. Решил идти на берег, но предварительно распустил спиннинг на троллинг.  Пока плыл, случились две поклевки, но рыба не засеклась, возможно, та же мелочь.
Дочь зевала и жаловалась, что ноет все тело, я посочувствовал и сказал, что сам просыпался раза три от сырости. Еще она сказала, что надо ехать домой, мой утренний улов ее не вдохновил. Я засолил окуней и придавил их камнем. Через полчаса, а было уже около одиннадцати, разбудили внучек.  Внучки тоже чувствовали себя далеко не бодро, хотя и не жаловались.
После завтрака, для меня уже второго, начали собираться к отъезду.  Подушки и одеяла успели высохнуть, а матрасы оставались  влажными, решили досушивать дома. Перед отъездом мы еще раз искупались и  даже немного позагорали чтобы обсохнуть. На обратном пути внучки  периодически засыпали, дочь тоже дремала. Через три часа мы были дома.
Утренних окуней я закоптил вечером, свежая рыба горячего копчения всем очень понравилась, хотя для меня она была бы вкуснее на берегу озера, на закате, при  шорохе прибрежной волны.

Октябрь 2017

На снимке: матрасы и одеяла, разложенные на кустах акации; на заднем плане - отвалы угольного разреза.