Письма из детства. В лагерь

У меня никогда не было бабушки. Поэтому каждое лето родители отправляли меня в пионерский лагерь. Я не хотела, но как-то решали все за меня и отправляли. Мне говорили, что в Москве летом нечего делать, что все друзья разъедутся, что мама и папа целый день на работе, не сидеть же мне все лето в квартире одной. Мне говорили, что в лагере я найду новых друзей, там будут конкурсы и призы, там будут показывать кино и устраивать дискотеку. Но я все равно не хотела ехать. А путевка тем временем выбивалась, справки о моем здоровье собирались и этикетки с именем Вика нашивались на мои трусы и майки. Вот уже и чемодан достали, вот уже и напутствия начались: веди себя достойно, зубы чисти два раза в день, ни с кем не ссорься, будь чистенькой и опрятной, ты же девочка. И где-то в уголке сердца постепенно нарастал сгусток страха, неизвестности, чувства разлуки и тоски по дому. Перед каждой поездкой я, вытирая слезы, обещала родителям, что возьму себя в руки и на вокзале плакать не буду. Но ни разу этого обещания не сдержала. Не получалось. 

В доме какая-то нервозность, мама проверяет вещи, папа - билеты, я переминаюсь с ноги на ногу и постоянно спрашиваю: а вы мне напишете, а оттуда можно будет позвонить, а вы меня заберете?  Голос мой дрожит, но я не плачу.
Метро, ступени, моя рука в маминой ладони. Я треплю мамины пальцы, чтобы получше запомнить их на ощупь.  Родители со мной особенно терпеливы и нежны - тоже боятся разлуки.

Вокзал, перрон, поезд, папа натянуто улыбается - пытается вселить в меня уверенность. Я держусь, но хнычу. Мама снова говорит о прелестях лагерной жизни и об ужасах летней Москвы. Я снова отказываюсь верить и утверждаю, что лучше сидеть дома одной, чем этот дурацкий лагерь. Но вот уже вожатая с табличкой, на которой написан номер отряда, вот уже толпа детей таких же как я, но  только они совсем чужие, а я не чужая, я своя, домашняя. Дети мне не нравятся, но мама шепчет, что это мои новые друзья, что нас ждут приключения и мне так понравится, что я домой не захочу возвращаться. Все. Надо заходить в вагон.

Держусь, но уже ком в горле. 
Между нами квадратное вагонное окно. Оно закрыто. Мы не слышим друг друга. У мамы испуганные глаза и улыбка. Папа курит, пытается курить весело. Я хочу к ним, но тут стекло. Рыдания прорываются, и я плачу в голос. Но мама и папа меня не слышат. Меня слышат дети и вожатая, стараются успокоить, но их не слышу я. Я хочу к маме. Папа делает такое говорящее лицо, мол, ну, дочь, ты меня разочаровываешь. Мама уже не улыбается. Поезд трогается. Понимаю, что теперь ничего не изменить, и плач мой становится совсем неуправляемым. Они машут мне и идут с той стороны окна. Но поезд быстрее. Я упираюсь лбом в грязное стекло, неосознанно пытаясь высунуться , чтобы подольше  видеть их. Вижу еще мгновение, запоминаю их лица. Потом целый месяц в лагере я буду видеть их в своих воспоминаниях такими - идущими за поездом, растерянными, через стекло. 
  
Я обессилела от рыданий и забилась в угол. Мне очень больно. Я хочу в жуткую, душную, пыльную Москву без друзей и с родителями, которые всегда на работе. Когда у меня будет ребенок, - думаю я, - я ни за что не отправлю его в лагерь и никогда не буде говорить ему, что где-то лучше, чем дома и что чужие дети лучше родных родителей. 

Все эти переживания я как будто заново испытала вчера. Но на сей раз я была по эту сторону стекла, теперь я - мама. Отправляем нашего сына Саню в Киев, к украинской бабушке. Моя мама, бабуля, везет его.

Мы стоим на перроне, пытаемся излучать веселье и спокойствие, хотя сердце колотится от волнения и осознания предстоящей разлуки. Санька машет нам рукой и что-то говорит, но окно закрыто, Сашу не слышно. С каждым движением руки лицо его становится все более печальным. Не сдержался - плачет. Бабуля обнимает его, пытается успокоить - Саня рыдает. Звоним на мобильный и что, вы думаете, я говорю своему сыну? Я говорю: что в Москве душно и жарко, что все друзья разъехались, что мы с папой будем целыми днями работать, не сидеть же ему все лето в квартире одному; я говорю, что там он заведет много новых друзей, что ему еще и возвращаться не захочется. Саня выслушивает меня и плачет еще сильнее. Поезд трогается. И в памяти больно отпечатывается его заплаканное личико. 

Ночь, жарко, мы идем по перрону в сторону вокзала, и я вспоминаю, что в лагере у меня действительно было много друзей, были конкурсы, призы, дискотеки, и я даже уезжать оттуда не хотела. Но как хорошо все-таки, что у Саши есть бабушка, даже две. Ведь бабушка это тебе не лагерь.