Три пятьдесят

Упавшим и не поднявшимся посвящается…

- Очередной читатель! – радостно заявил Хрост, возглавлявший отдел информации в моей газете. Сергей Саныч Хрост был маленького роста, когда-то давно служил на военном корабле, затем попал под трамвай и лишился одной ноги. Вследствие этого трагического события он сменил род деятельности и заделался журналистом. Его коньком стали ироничные тексты в рубрике «Уголок зануды». Он был хорошим человеком, и с ним всегда было интересно раздавить литр-другой, а на следующий день испытывать похожие впечатления за столиком в кафе неподалеку.
- Читатель пришел! – повторил Сергей Саныч, будто я не слышал, - Уделишь время?
- Пусть проходит… - кисло ответил я, предвкушая очередные неприятные разборки.
 В дверях появился высокий человек с белой головой. Было что-то благородное в его облике и костюме. Мне хватило доли секунды, чтобы разглядеть, как нервно трясутся кисти его рук. В последнем номере мы давали разгон продавцам, которые не успевают продать молоко свежим. «Молочник, не иначе»: - подумал я. В одной руке посетитель держал весьма потрепанную газету – наш предыдущий номер.
- Присаживайтесь! – я встал и пододвинул посетителю стул.
- Я не собираюсь… - вздрогнул незнакомец и нахмурился.
- Лариса, - перебиваю посетителя, - Сделайте нам, пожалуйста, две чашечки кофе! Вы пьете кофе, сударь?
- В вашей газетеночке, - пропустив мой вопрос мимо ушей, приступил к делу читатель, - Вот здесь, на третьей странице написано, что молоко нашего завода – кислое.
- Уважаемый! Начнем с того, что у меня не «газетеночка». У меня газетище! – делаю вид, что очень оскорбился на такое пренебрежительное отношение к изданию, - Я же не назвал ваше молоко молочьишком.
- Хорошо, - споткнувшись о мои умозаключения, продолжает посетитель, - Ваша газета написала…
- Если наша газета написала, значит, так оно и есть.
Входит «прелесть какая дурочка» Лариса. Она одновременно мать одиночка и секретарь самоучка. Но кофе готовит быстро, а об остальном я ее никогда не спрашивал.
- Лара, где входящие и почта?
В целом мне плевать и на входящие и на почту. Просто надо было показать посетителю, что у меня и без него куча дел. Лара прошелестела что-то в ответ, как всегда обнажив все свои ряды  зубов, и удалилась.
- Кадры, кадры, - тоскливо продолжил я, - Как сложно теперь найти толкового секретаря…
- Да, - согласился собеседник, - Я тоже мучаюсь…
Тут я понял, что выиграл поединок. Даже как-то грустно стало – слишком легко получилось. Сломал дедушке хребет. Грелся дедушка, читая газету, грелся, разыскивая адрес редакции, грелся, пробираясь к нам, преодолевая дорожные заторы, грелся в приемной, ожидая аудиенции, а теперь разом остыл. Не обвиняет он теперь газету, а сочувствует ее руководителю. Еще парочка минут, и будет дедушка окончательно мой.
- Так вот, сударь, - закрепляю успех, продолжая вести собеседника нужным руслом, - Если моя газета написала, что молоко кислое – значит, так оно и есть. Моя газета никогда не врет, знаете ли, не те нынче времена. А вот кто виноват в том, что сотни пенсионеров и простых тружеников покупают некачественный продукт, это совершенно интересный вопрос, о котором стоит поговорить подробнее. Я полагаю, что виноват спекулянт! Вы согласны со мной? Давайте называть вещи своими именами…
Я намеренно использую советские штампы и обороты в лексике – все, которые вспоминаю. Для моего собеседника это родной язык, то, что убаюкивает его внимание…
Через пять минут Лара приглашает ко мне рекламного редактора, и он предметно договаривается с посетителем о раскрутке продукции молочного завода. Дедушку переполняет чувство гордости – его поняли, поддержали и предоставили совершенно невообразимые рекламные скидки.
Рекламный редактор пришлет завтра к дедушке в офис девочку из своего отдела, которая будет одета в брючный костюм, вопреки молодежной моде. Девочка очарует дедушку фразой, что покупает молоко только его фирмы, а так же своей скромностью, заберет несколько пачек банкнот и еще полиэтиленовый пакетик с йогуртом лично для нее.
А сейчас я жму дедушкину руку, заглядывая в его глаза.
- Очень рад, очень… Как-то даже странно. Работаю уже три месяца в вашем городе, а до сих пор не имел счастья познакомиться, Иван Филиппович!
- Да? Вы не здешний? То-то я смотрю, не тот полет. Масштаб больше!
- Да, пригласили, знаете ли, поднять вот этот проект газеты. Не справляются на местах. Теории не хватает с практикой.
- Вы москвич, наверное?
- В самом хорошем смысле слова. Нас часто недолюбливают за излишний гонор.
- Нет, вы не такой! Был очень рад, очень рад познакомиться! Жду завтра вашего представителя у себя.
- Непременно будет.
Рекламный директор тоже сияет от удовольствия. Тоже жмет руку и провожает дедушку до двери.
- Ух, молодец, лихо ты его обработал.
Улыбка мгновенно покидает мое лицо.
- Я никого не обрабатывал. Вы! Вы подготовили рекламные листовки? Я вчера просил…
Директор начинает часто моргать своими синими глазами. Он недавно круто обломался с карьерой в Питере и вернулся назад участвовать в проекте новой городской газеты. Я периодически уничтожал в нем апломб второй столицы, чтобы не расслаблялся.
- Вы просили подготовить к пятнице, вроде бы…
- К хренятнице, - шепчу ему на ухо, - подготовьте к хренятнице, пожалуйста. Кто еще не знает, чем заняться, господа?
Редакционный творческий шумок затихает. Лишь слышен стук клавиш «целеронов» и хлопанье ресниц директора по рекламе.

* * *
Я ненавижу себя. Прежде всего за то, что я есть. Я – дерьмо. Падаю за свой стол и до боли сжимаю кулаки: «Господи, когда я сдохну?».

* * *
Я знал, что нельзя привыкать к креслу. Оно в любой момент может оказаться пороховой бочкой. Лучше всего об этом не думать. Складывается так жизнь, и хрен с ней! Сидишь – сиди. Упал – не беда. Вставай, отряхивайся и иди снова. 

* * *
У меня замечательный водитель. Это старый дед, который всю жизнь проработал рабочим на комбинате. Я к нему привязан, как к родному. Мне приятно, если он соглашается подняться ко мне на четвертый этаж и отведать только что приготовленного борща. Ему нравится, как я готовлю. Секрет же моей кухни прост – я не жалею мяса.
Дед чаще всех получает зарплату, ибо никогда ее не выпрашивает. Он мудр, но очень слаб сердцем. Мне стыдно, что я редко заезжал к нему в больницу, когда он лежал с инфарктом.
Я приучил его к баночному пиву и бросил, разорвав контракт с учредителем моей газеты. Бросил деда, укатив работать в Оренбург.

* * *
Нельзя привыкать к креслу. Секретарши, водители, прочая другая ерунда. Затягивает все это и входит в область повседневного. Только сначала кажется, что ты кого-то поимел, навязал рекламу, убедил не обращаться в суд. Смотришь, а поимели-то тебя. И дело вовсе не в том, что твоя секретарша становится делопроизводителем с тройным окладом, а рекламный менеджер - директором Советского Союза. Дело в том, что ты становишься никем, морозишь ноги в ожидании рейсового автобуса где-то у черта на куличках. И в кармане твоего дорогого пальто…

* * *
В кармане моего пальто было только три с половиной рубля. Я стоял на остановке полтора часа, не решаясь залезть в автобус. В голове крутилось это унизительное:
- Господин кондуктор! У меня не хватает на проезд пятидесяти копеек. Можно я доеду до Степного поселка за меньшую сумму?
- Нет, - отвечает кондуктор, - Дармоеды, много вас таких, выродков.
Может прямо здесь порезать себе вены? Все удивятся – умер в ожидании транспорта. Жизнь кончена, черт возьми! Вот она кара за все прегрешения!
Неожиданно улавливаю какое-то движение под скамейкой автобусной остановки. Тут же до носа добегает неприятный запах тления. Из под скамейки вылезает нечто пьяное и вонючее:
- Мужик, дай рубль, на одеколон не хватает!
- Возьми три пятьдесят… - ссыпаю мелочь в грязную ладонь и иду прочь…