Алишер. Глава 12

Глава 12

     Дождь лил уже сутки. Ева и Громов, не дожидаясь понедельника,  уехали с цветами в город, где уже неделю пропадал Клим. Галя, сказавшись больной, заперлась в своей девичьей келье. Послонявшись по мокрым садовым дорожкам, Алишер спустился в погреб, где хранилась отцовская коллекция вин; он хорошо понимал, ЧТО его сюда тянет: раньше, оказываясь в подвале с отцом, Алишер, раскрыв рот, слушал удивительные, связанные с винами рассказы, которые причудливо сплетались в его уме со Стивенсоном/Кузминым/Борхесом и оставляли вместе с несколькими солнечными глотками терпкое послевкусие… А теперь, шагая с пыльным фонарём вдоль полок, он не мог припомнить ни одной отцовской истории, зато упорно думал о Диогене и его мрачных друзьях-киниках.
     В последний раз он был здесь 1 февраля, в День своего рождения. Отец тогда выбрал Бордо «Шато-Лафлер-Петрюс» 1970 года. Подумав об этом сейчас, Алишер вздрогнул: ведь это год рождения Евы! - и воспоминания о ТОМ вкусе, ежевичном, вишнёвом, черносмородиновом,  пронзили его, отозвавшись острой судорогой где-то в животе.
     Несколько раз Алишер бежал к лестнице, намереваясь вернуться в дом, но так и не смог себя заставить: в голове вертелась мысль («Идиотская!» - объяснял он себе) о некой «чистой» территории. Наконец, собравшись с духом, он выдернул из длинного ряда бутылку - наугад -  и прошёл в самый конец подвала к маленькому деревянному столу. Опустившись на табурет и почувствовав сильный озноб, Алишер поставил на полку фонарь, оттёр пыль с зелени стекла и прочёл: Шато де Сен Клер, 1982 года, красное, сухое; достал из выдвижного ящичка штопор и высокий серебряный стакан, мысленно при этом констатировав: «На поиски истины», налил и сделал глоток, окунувшись мгновенно в летнюю ночь: «Вызывающе пряное, подобно бунтующей крови», - мысль двигалась дальше.
       Когда бутыль наполовину опустела, Алишер понял: сопротивление бесполезно и бессмысленно. «Нет, Климентий, нет» - сказал он, вышел из погреба, поднялся к себе в комнату, написал несколько торопливых слов на листке, который тут же прилепил на Евину дверь, и вернулся к своему стакану.
     Прошло не менее часа прежде, чем Алишер услышал шаги на лестнице. Фонарь тускло освещал лаконичный декор подземелья, но Ева стояла в нём словно в розовом саду - в том же мерцании серебра.
     - Я тут решил попьянствовать, и мне нужна компания, - промямлил Алишер.
     Ева наклонила набок голову и спросила:
     - Опыт есть?
     - Сегодня начал приобретать. Завтра приезжают мои друзья, и это - репетиция… Стакан можно взять здесь…
     Далее был «Сен-Верран» 1969 года. Кружились стены. Кружилась увлекаемая вальсом Ева. Кружились серебро и стекло. Кружился мир.

Алишер:

Не перебивай меня, Ева, и помоги мне.
Будучи проводником под напряжением,
наблюдателем, пытающимся
сохранить свою волю
посредством боли, страха, потери связи с привычным миром,
я научился понимать обратную сторону
людей, предметов, явлений: всё, кроме себя.
Не удивлюсь, увидев однажды в зеркале
незнакомое лицо.
Отчуждение подобно проникновенью в суть сна
и столь же болезненно.
Рядом с тобой мир обретает знакомые очертанья,
запахи, звуки;
моё тело отзывается на каждый твой жест;
возьми меня и будь мною…
научи меня справляться с огнём
и принимать твою форму,
и выжить ценой отреченья.

Ева:

Нежность, разбившая сердце
на тысячу звёзд
- тысячу шагов танго,
и ты пройдёшь их один,
даже не брат.
Ты, кого однажды увижу за левым плечом,
радуга крыльев и небо в глазах,
и слёзы, что станут спасеньем.

Алишер не услышал.
Он лежал на спине, на ледяном полу подвала. Сон, наполненный невыносимой болью, овладел его душой, взрезал мозг и разорвал сердце.