Не отрекаюсь!

        Князь Михаил Всеволодович Черниговский и боярин Фёдор
                Глава четвёртая
                Падение Чернигова

Бог нам прибежище и сила, помощник нам в скорбях, обретших ны зело.
Псалтирь, псалом 45, стих 2-3

                Расправа черниговцев с монгольскими посыльными

     В Детинце ударил набат.1 Громкую барабанную дробь услышали во всех концах города. Отставив свои привычные дела, люди заспешили на тревожные звуки. Подол, Предградье и Окольный град вмиг обезлюдели, только холодный октябрьский ветер блуждал по опустевшим улицам.
     Через настежь распахнутые Киевские и Любецкие ворота Детинца толпа с пересудами стекалась к кафедральному Спасо-Преображенскому собору, а подойдя, ужаснулась при виде зловещей картины: три отрубленные головы раскачивались на копьях, воткнутых древком в землю. Кровоточили отсечённые шеи, длинные косички теребили порывы ветра, на оскалившихся в звериной улыбке ртах застыла кровавая пена. Остекленевшие раскосые глаза, казалось, бешено уставились на людей.

Кто-то в толпе испуганно ойкнул и прикрыл ладонью рот, торопливо перекрестился. А кто-то, тяжело дыша в ухо соседу, выдохнул: «Дурное знамение!». Сердца у многих сжались в недобром предчувствии. Народ на площади всё прибывал, волновался и глухо шумел. На княжеском дворе, расположенном неподалёку, беспокойно заржал конь.
     Князь Мстислав Глебович,2 епископ Порфирий,3 тысяцкий и другие знатные черниговские мужи скучились возле собора. Перед ними, широко расставив ноги, правая ладонь — на рукояти меча, застыли гридни.4 Когда народ в смятении подступил, князь зычным голосом произнёс:

— Люд черниговский, обращаюсь к вам с горьким словом! Вы уже знаете, что беда ступает по нашей земле. Жестокий ворог разоряет места и селения руськие! Черниговцы вместе с Евпатием5 кинулись на подмогу рязанцам, но храбро пали в неравной сече. Козельцы тоже рубились до последнего вдоха. Все вместе с малолетним княжичем6 сгинули в бесовской крови!
     И вот теперь зло стучится в наши ворота! Лиходеи требуют уступить град, а за это обещают нам волю. Но мы-то хорошо знаем честь басурманскую! Трава не растёт там, где ступит их конь, а потому послам татарским оказали достойную встречу! — он взмахнул рукой, указывая на отрубленные головы. — И не отступи наши сердца вспять! Лучше смерть в поле от стрелы ворога, чем позорный с ним сговор. Люд честной черниговский, соберёмся множеством и дадим достойный ответ пришельцам!
     Глухо и негодующе зашумела соборная площадь. С деревьев и церковных куполов поднялось вороньё, зловеще галдя и опрастываясь, закружило над головами людей. Перекрывая гул толпы, послышался зычный выкрик: «Княже, твои слова серебром расплавленным обжигают сердца наши! Черниговцы костьми лягут в Мать Сыру-Землю, а честное имя своё не осрамят!».
     После Мстислава Глебовича слово держал епископ Порфирий.
— Братья! Обращаюсь к тем из вас, кто по немощи своей бессилен для брани. Забирайте жён и чад своих и уходите, но торопитесь, пока неверцы не обошли град со всех сторон. Как стемнеет, откроют ворота на Любеч. Рассеивайтесь по глухим лесам и болотам — всюду, где они не пройдут. Да пребудет с вами Господь и Пресвятая Дева!
     А кто способен держать оружие, благословляю на священную рать! Здесь, перед святым Спасом, оденемся клятвою, что нашу правую веру не отдадим язычникам на глумление! Пусть она будет нашим защитным поясом. А поганые — уже недалече от стен нашего града кличут. Но не испугать нас бесовскими криками! Мужайтесь, и да поможет всем нам Бог! — Порфирий перекрестил толпу большим золотым крестом, висевшим у него на груди.
     Речь князя и епископа всколыхнула сердца людей. Многие гневно сжимали кулаки, готовые в сию же минуту ринуться на брань с супостатом. А кто-то, робкий душой, с надеждой смотрел на князя, веря его властному слову, что город он отстоит, не отдаст врагу на издёвку. Но были и такие, кто недобро думал: вы-то спасётесь, ворон ворону глаз не выклюет. А вот что будет с нами? Нет уж, своя рубаха родимее, уходить нужно!
     Понурив головы, народ расходился с вечевой площади. А скоро по всем черниговским дворам послышались плач и стенания. Испуганно завыли собаки, жались к ногам хозяев коты, всхрапывая, бились на привязи кони. Матери со слезою наскоро собирали своих чад, чтобы не мешкая выйти из города. Черниговцы — все, кто способен был дать отпор иноверцам, острили мечи и копья, проверяли надёжность своих доспехов. Многие женщины хотели в последний гибельный час быть рядом со своими любимыми. А кто не мог уже подняться с постели, полагался только на волю Божью.
     В переполненных церквах и монастырях служились молебны. Священники, воздевая руки, призывали небесные силы избавить православных от внезапной беды, вставшей под стенами города. И люди, внимая их гласу, истово клали поклоны перед святыми образами, просили Всевышнего о заступничестве: «Спаси, Господи, люди Твоя…». В церкви на Красном дворе князь Мстислав Глебович, бояре и старшие дружинники с опущенными главами смиренно стояли на хорах. С амвона звучала гневная проповедь.

— …Нет, не опомнились, не воздержались от неправедного пути своего! Пророк сказал: «Обращу праздники ваши в плач и песни ваши в рыдание».8 И ещё сказано: «Падёте пред врагами вашими, погонят вас ненавидящие вас, и побежите, никем не гонимы. Сокрушу наглость гордыни вашей, и будет тщетной сила ваша. Убьет вас мстительный меч, и будет земля ваша пуста, и дворы ваши будут пусты…».8 Но промысел Божий непостижим! Братья, в столь тяжкую годину мужайтесь и поострите сердца ваши ратным духом!

                Доман подбивает дружков убежать из города

     В старой харчевне на городской окраине (отсюда начинался загородный тракт на княжеский городок Любеч) некий путивлец Доман, высокий, крепкой стати мужик, встречался с дружками. Изрядно хлебнув, он умилённо рассказывал, что в давнюю пору здесь любил сиживать его отец Вяхирь. Но недолго он предавался тут земным радостям. Князь Всеволод, отец киевского князя Михаила Черниговского, посадил его за провину в яму. Живым он оттуда уже не вышел. На что сидящий рядом, пьяно указывая на застолье, выдавил:
— Вот и получается: здесь нам радости, а перед Богом — гадости!
— Укороти лепетун свой, али в праведники записался? — Доман зло прищурился. — Но полно, я тут с вами для дела!
     Хмельные головы низко склонились над столом. Доман жарко зашептал:
     — А дела плохи, слышали, что князь и епископ сказывали народу?  Заутре город падёт. Татарва убийство своих посыльных не простит. Резня будет страшная. Никто не спасётся! Только дурень пойдёт против силы. Пусть и прутся, а нам что за дело?
— Так ведь епископ обещал выпустить из города, как стемнеет, — возразил кто-то.
— Ордынцев, что саранчи в поле, повсюду сыщут. Нет, надо хитрее! — Доман передёрнул плечами. — Все от татар, а мы к ним. Только так свой живот не загубим. Но уйти нужно не просто, приглядывайте, что тут и как. Сведения наши будут пропуском в стан татарский, — он цинично осклабился и мелко перекрестился.
— Крамолу затеял! Мы народ православный, а к нечестивцам бежать? Вера не позволяет!
— Вера? А что вера? Пустой звук в церкви твоя вера! Она что, сделала тебя богатым или здоровья прибавила? Бог всегда на стороне сильных! Я слыхал, наши предки тоже были худого обычая! Если нужно сменить веру — не откажемся, и залопочем по-ихнему! А потом, — он напружинился готовым к прыжку вепрем и нехорошо посмотрел на говорившего, — дело наше вольное, силком никого не тянем!
     Никто больше перечить не стал, и компания начала обговаривать детали своего ухода из города.
               
                Коваль Андрей провожает Агафию

     Скромное жильё княжеского кузнеца было ярко освещено: всюду горели свечи. Андрей собирал в дорогу жену и, подумав об Алексее, который находился с семьёй в Киеве при дворе князя Михаила Черниговского, тяжко вздохнул: как-то им сейчас в эту тревожную пору? Агафия, всхлипывая, укладывала вещи на своей половине. Её слёзы бередили сердце, Андрей, чтобы не слышать безутешных рыданий, прошёл в кузню. Здесь, вдалеке от любопытных глаз, лежал выкованный им в давность меч.

     Вынув стальной булат из ножен, он задержал взгляд на замысловатом узоре, змеившемся по стальному лезвию, гордясь в душе своей искусной работой. Плотно сжав рукоять, широко рубанув мечом воздух, глубоко выдохнул: «Вот и пригодился ты мне на склоне лет!». Потом кликнул мальца, прислуживавшего в кузне, а заодно и по дому, и приказал истопить баньку: завтрашний день нужно встретить с чистой душой и телом!
     А пока он мылся, Агафия выскользнула из дома, держа в руках резной деревянный ларец с драгоценностями: золотыми и серебряными височными кольцами, браслетами и перстнями. И побежала к настоятелю Борисоглебского собора Никону, крёстному отцу её Алексея. Увидев его, она стала слёзно просить, чтобы спрятал шкатулку.

— Только на вас, батюшка, и надежда! Бог даст, вернёмся!
— Да куда же я её скрою в столь опасное время? — Никон беспомощно развёл руками и задумался, потом позвал пономаря и велел ему выбить в восточной стене собора невеликую нишу. А когда тот сноровисто выполнил поручение, перекрестившись, бережно уложил в выбоину шкатулку, сказав, что святые стены сберегут.9 Пономарь аккуратно заложил тайник и старательно затёр кладку наскоро сделанным раствором. Никон удовлетворённо осмотрел место.
— К утру подсохнет, и никто ни о чём не догадается! А ты, дитя мое, ступай с миром! Да бережёт тебя Матерь Божья! — он осенил её крестным знамением и благословил в нелёгкий путь. Она горячо поблагодарила старца и, поклонившись ему в пояс, заспешила домой.
     Андрей, помывшись и переодевшись в бане в чистое бельё, зашёл попрощаться. Подалась навстречу Агафия, они жарко обнялись.
     — Береги себя, много лет вместе, а вот, вишь ты, как расстаёмся! — Андрей крепко поцеловал свою ладу в уста.
     А она, не сдержав чувств, заголосила и стала опадать у него на руках. Удерживая её вдруг омертвевшее тело, Андрей крикнул: «Воды!». Когда мальчонка примчался с корчажкой, он сбрызнул студёной водой лицо жены. Она застонала и открыла глаза.
— Я останусь с тобой, тревожно мне за тебя, если суждено умереть, хочу быть рядом!
— А коль попадёшься им в руки? Мне дурно об этом помыслить! Нет, уходи! Провожу только до врат, дальше поедешь с мальцом, мне он теперь ни к чему. Даст Бог, скоро будешь в Киеве и встретишься с сыном.
     Они вышли из дома, Андрей бережно усадил жену на воз, где уже покоились заботливо уложенный сундучок с вещами и торба с едой, и хлопнул ладонью по крупу лошади. Мальчишка натянул поводья, заскрипела телега, Андрей пошёл рядом, держа плачущую Агафию за руку, неловко её утешая.
     Вокруг пылали костры, в неверных отблесках пламени мельтешили тени, слышались беспокойные возгласы, звон оружия. У ворот с надвратной церковью они обнялись, Андрей провёл заскорузлой ладонью по волосам жены.
— Прощай! И прости, если когда обидел тебя.
Он отстранился от своей половины и быстро пошёл прочь. Женщина вскрикнула и вдавилась спиной в расстеленную на телеге солому, словно предчувствовала, что расстаётся с любимым навсегда.
               
                Народ уходит из Чернигова

     Юнец вывел лошадь с княжьего двора. Возле Спасского собора всё ещё раскачивались копья с головами монгольских послов, да кружилась в обречённом танце, подхваченная студеным ветром, горсть осенней листвы. Всюду пылали костры и слышались тревожные возгласы. Пахло смолой и гарью. Дружинники выкатывали из подземелий бочки с дёгтем. Густую чёрную жидкость выливали в огромные чаны, а под ними разводили огонь. Дёготь дымился и закипал, готовый в любую минуту обрушиться с крепостных стен на головы неприятеля. Детинец готовился к обороне.
     Через Киевские ворота Агафия въехала в Окольный град. В предзакатном небе дымили трубы, всюду, как и в Детинце, пылали костры, беспокойно сновали люди. В воздухе пахло гарью. Малец то и дело понукал лошадь, затёртую в толчею главной улицы мастерового предместья. Люди, сбившись гурьбой, неуёмно бранились, тянули на двухколёсных тележниках, уносили в руках и за плечами свои немудрёные пожитки. Тут и там раздавались истошные крики, плакали дети. Скрипели телеги, возницы с усилием сдерживали испуганных лошадей. Полосуя направо и налево кнутами, они свирепо орали: «Дорогу!». Народ покидал обречённый город.
     Худенькая женщина с трудом волокла в руках огромный узел. До слуха Агафии долетели её слова. Всхлипывая, она рассказывала, что недавно видела наваждение. Ночью вышла во двор, а за тыном кто-то ползал, громко смеялся, а потом тяжко стонал. Осенила себя крестом, сразу смолкло. Фу-у, знать, нечистая сила, бесы рыскали! Самое для них время, луна-то сияла во все глаза. На что шедший рядом мужчина заметил, что недавно в небе видели великий круг, а потом из-за тучи упал на землю трёглавый змий, все кругом ужаснулись. А всё потому, что потерял народ веру, не кается, вот по грехам нашим и воздаётся!
     У дальних городских укреплений движение толпы замедлилось, злобные выкрики переросли в ожесточённую брань. Несколько мужиков безбожно ругались, тумаками и пинками расталкивали женщин и стариков, пытаясь прорваться к ещё не открытым воротам, чтобы первыми вырваться за пределы города. Околовратные караульщики сдерживали напирающую толпу.
     — Ишь, сколько народу уходит, — заметил Светозар. — А мои уже давно в Киеве.
     — Мои тоже подались в дальнее сельцо к родичам. Может, там переживут лихую годину, — отозвался Ходята.
     ; А я своих родителей отвёл к брату, монах он в Елецком монастыре. Хочется верить, что всё образуется, ; откликнулся третий стражник Добрыня, и тут же указал на разошедшуюся компанию. ; Глянь-ка, не похожи вон эти на немощных, ишь как торопятся, даже костыли свои побросали!
     — Бог их суди! — ответил Светозар. — Эй, вы там, полегче!
     Стражники, угрожая копьями, урезонили расходившихся мужиков, в которых можно было признать Домана с дружками.
     Ещё кровавилась в полнеба заря, когда обезумевшая людская масса выдавилась из городских ворот и растянулась по дороге на несколько поприщ.10 Все стремились как можно скорее отойти от города и достичь леса, чтобы рассеяться в чёрных непроходимых дебрях, надеясь там пережить лихую годину.
     Стар и млад свято верили, что торопятся от беды, но оказалось, что обойти её не суждено. Едва занялся рассвет, как налетела монгольская конница, и всё смешалось в зверином свисте нагаек, сабель и криках обезумевших людей. Только немногие, бросив свои скудные пожитки, сумели добежать до леса, а монголы, отягощённые награбленным, не стали преследовать.

Не суждено было добраться до спасительного укрытия и Агафии с мальчишкой. Лихой татарин поддел юного возницу копьём, когда тот пришпорил коня, надеясь уйти от погони. Малец, охнув, выпустил вожжи и свалился с телеги. Конь в испуге шарахнулся, а опрокинувшийся воз удавил Агафию.

                Доман уходит к монголам

     Несколько человек, как только открылись ворота, выскользнуло из толпы и проворно нырнуло в сгустившиеся сумерки. Осторожно крадучись, они пробирались в тени городских укреплений на север, к реке Стрижень, надеясь найти на берегу струг, чтобы на нём переправиться на другую сторону: где-то там уже бродили язычники.
     Они уже подходили к реке, когда их окрикнул дозор, и тогда, рассыпавшись во все стороны, они побежали. Тревожно заржал пришпоренный конь, послышался громкий топот. Звонко прозвенела стрела, один из убегавших, вскрикнув, схватился за грудь и ничком рухнул на землю, а через мгновенье та же участь постигла ещё двоих беглецов. Только Доман сумел увернуться от преследователей, споткнувшись, кувырком скатился по крутояру. Увидев у реки чёлн, проворно стянул его на воду. Вскочив и подхватив лежащее тут же весло, он спешно погрёб к другому берегу.
     — Ушёл, веролом! — дозорный тревожно всмотрелся в прибрежную мглу.
     — Зато эти не ушли! — отозвался товарищ.
     Спешившись, он обошёл лежавших ничком на берегу беглецов и аккуратно выдернул у них из спин стрелы. Переворачивая тела, вглядывался в лица.
     — Нет, не знаю. Но позорно приняли смерть свою!
      — Да, показали спину! Нынче первая кровь пролилась. А сколько прольётся завтра?!
     Доман, отчаянно размахивая веслом, всё тревожно оглядывался, а когда убедился, что его не преследуют, пристал к берегу. Его заметили татарские лазутчики, рыскавшие в эту тревожную ночь вблизи городских стен. Они спешились и встали в тени деревьев, держа под уздцы своих низкорослых коней, ласково что-то шепча и поглаживая их по храпу.11

     А когда Доман выбрался из лодки, молча метнулись к нему. Не дав опомниться, повалили на землю и туго спеленали сыромятными ремнями. Беглец пытался что-то сказать, но ему заткнули рот тряпкой. Гортанно рассмеявшись, татары перекинули Домана кулём через круп жеребца, которого водили за собой на длинном поводу. Вскочив и пришпорив коней, помчались в свой лагерь.

                В стане монголо-татар

     Монголо-татарский стан раскинулся на лесистом холме12 недалеко от города. Отсюда хорошо просматривались прилегающие окрестности. Несмотря на позднее время, лагерь кочевников гудел множеством голосов. Ревели, настойчиво требуя корма, быки, выпряжённые из высоких двухколёсных повозок, на которых перевозились лёгкие разборные юрты. Переминались, помахивая хвостами, уставшие за длительный переход неприхотливые монгольские лошади. Рядом суетились в длиннополых кафтанах скуластые с раскосыми глазами женщины. Возле уже собранных войлочных юрт пылали костры. Рыжие языки пламени играли на закопчённых боках больших медных котлов, опоясанных бронзовыми треножниками. Варилось мясо.13
     Приземистый нукер14 с лоснящимися косичками за ушами сноровисто доставал из котла дымящиеся жирные куски. Десятник15 разрезал их на тонкие полосы и остриём ножа раздавал сидящим возле костра. Степняки грязными руками жадно хватали горячие ломти, с хрустом разгрызали кости и высасывали их содержимое. Насытившись, они вытирали сальные руки о пожухлую траву. Появилась женщина с глиняным кувшином в руке и стала разливать в протянутые чаши кумыс. Предварительно сбрызнув из чаш на землю, воины утоляли жажду после сытного ужина.
     А под облетевшими осинами, сбившись в гурьбу, дрожал на стылом ветру полон, взятый кочевниками в разграбленных и сожжённых близ Чернигова сёлах. Ноги пленников, охваченные тяжёлыми деревянными колодами, вспухли и кровоточили. Молодая монголка развязала двух полонянок, повела за собой и заставила собирать разбросанные возле костра кости. Наскоро собрав, они отнесли их своим товарищам по несчастью, те похватали и стали жадно обсасывать обглоданные мослы.

                В юрте хана Менгу

     Возле большой белой юрты, рядом с которой реяло священное монгольское знамя (пять чёрных хвостов монгольских быков, закреплённых на перекладине, прибитой к высокому бамбуковому шесту), лазутчики спешились и скинули Домана наземь. Пока его развязывали, старший подошёл к стоящему возле юрты охраннику и объяснил суть дела. Тот понимающе кивнул головой и, подняв пёстрый ковёр, закрывавший дверной проём, вошёл в юрту. Посреди округлого большого пространства дымился сложенный из камней очаг.

     У северной стены на возвышенном месте в шёлковом тёплом халате полулежал на постели, устланной шкурами, хан Менгу.16 Над его головой висела кукла из войлока. Скрестив ноги, полукругом возле него сидели нойоны — знатные монгольские воины.17 Взгляд присутствующих обратился на вошедшего. Приложив руку к сердцу, упав на колени, он пополз к хану, а приблизившись, распростёрся перед ним ниц. Хан нетерпеливо взмахнул рукой и недовольно спросил о цели визита. Охранник, почтительно поцеловав ему руку, сказал, что лазутчики поймали у реки уруса, бежавшего из города, у него есть важные сведения.

— Пытайте шайтана, пусть скажет, что знает! — хан жёстко посмотрел на нойона Елдегу, отвечающего в тумэне за разведку. И опять повелительно взмахнул рукой, давая понять, что разговор окончен. Охранник вновь подобострастно поймал его ладонь, угодливо поцеловал и на коленях попятился к выходу. Следом за ним также подобострастно удалился Елдега.

                Допрос Домана

     Перед тем, как допросить, Домана заставили пройти обряд очищения (по поверьям кочевников прошедший такой обряд избавлялся от дурных мыслей по отношению к ним). Между двух кострищ воткнули копья, а между ними натянули верёвку с привязками, на которых покачивались идолы. Он послушно прошёл между огней и под верёвкой, поклонился войлочной, в рост человека, кукле, которая, по понятию кочевников, являла собой лик Чингизхана. После очищения его привели в юрту к Елдеге.
     Доман, раболепно грохнувшись перед ним на колени, выложил всё, что знал о черниговской крепости и слабых местах в её обороне. Рассказал, что многие жители ночью вышли из города, что оборонять его будет в отсутствие Михаила Черниговского новгород-северский князь Мстислав Глебович, свои половцы18 и оставшиеся в городе жители.
     Презрительно выслушав уруса, Елдега приказал накормить его сытно, а когда тот, низко согнувшись, попятился к выходу, подумал: если не лжёт, верным псом будет. Только крепче нужно держать на привязи и кормить впроголодь, чтобы слюни текли. Такого спустишь с цепи, беспощадно порвёт всех, даже своих близких.

                Чернигов готовится к обороне

     В предутреннем полумраке занялся за Стрижнем пожар. Отблески далёкого зарева коснулись крепостных стен Детинца и заплясали на них огненными бликами. Восточный ветер навеял из-за реки стойкий запах гари.
     — Никак горит княжеское сельцо Гюричев?!19 — затревожился Ходята. Неловко задев Светозара древком своего копья, он указал его остриём на густые клубы дыма, поднимавшиеся на горизонте. Они закрыли взошедшее над кромкой дальнего леса светило, которое, казалось, неустанно вспухает и чёрным огромным колесом накатывается на город.
     — Ходята, глянь! — вскрикнул товарищ.
     На бревенчатый мост, перекинутый через протекающий под стенами крепости широкий и полноводный Стрижень, ступило и молча бежало несколько человек. И тут же из-за крутого поворота показались всадники. Они отчаянно хлестали нагайками своих коней и что-то свирепо кричали, натягивая на скаку свои луки. Вот один из беглецов, резко взмахнув руками, заметно отстал от товарищей. Монгольская стрела глубоко пронзила ему плечо. Послышались торжествующие крики преследователей. Оглянувшись, двое товарищей подхватили упавшего под руки и с трудом поволокли. До ворот Детинца оставалось всего-то ничего, а их уже настигали.
Ходята, крикнув привратникам, чтобы открыли ворота, натянул тетиву. Монгольский конь, едва ступив на бревенчатый настил, споткнулся, а его седок, стремительно вылетев из седла, ударился об ограждение моста и перелетел через него в воду. Монголы, окоротив своих взмыленных коней, злобно проревели и, свекнув саблями, повернули обратно.
     Дубовые, окованные железом двери восточных крепостных врат отворились. Беглецы, вбежав, в изнеможении упали, а когда отдышались, их отвели к князю Мстиславу. Он с нетерпением поджидал в небольшой башне-церкви, встроенной в крепостную стену Детинца в самой возвышенной его части. Это место отделялось от остальной территории глубоким рвом, по дну которого торчали острые колья, и дубовым частоколом на высоком валу. Попасть сюда можно было только по узкому мостку, именно со стен этой «крепости в крепости» открывался широкий панорамный обзор заливных заречных лугов, откуда ожидалось нашествие иноплеменников.
     Беглецы рассказали князю о своём чудесном спасении, как бежали из сожженного язычниками села. Всех его жителей татары избили, не пощадили даже детей и стариков, а ремесленный люд, надев путы, увели в свой лагерь, который находится на высокой горе за Десной. И добавили, что в стане татарском руських пленников многое множество, их принуждают участвовать в осаде руських мест.
     Выслушав исповедь, князь Мстислав сокрушённо покачал головой, ведь когда шёл он с дружиной из Новгорода-Северского в Чернигов, проходил через Гюричев, и не смел даже смыслить, что скоро от него останется лишь пепелище, а все жители будут избиты либо взяты в полон. А потом потребовал подробнее рассказать об иноплеменниках. Молодой боярский отпрыск Никодим, имение которого находилось в Гюричеве, тронув туго спеленатое плечо (именно его монголы ранили на мосту) поведал:
     — Нагрянули они на рассвете, когда все спали, многие пытались укрыться в церкви, но они её подожгли. За такое святотатство Господь ослепил нечестивцев. И тогда их главный хан Менгу в страхе воскликнул: «Велик Бог урусов!», а его воины завыли в испуге, заскребли пальцами землю. Княже, мы уже собирались послать к тебе за подмогою, но Господь рассудил иначе, видно больно грешны перед Ним.
      Татары в большом страхе стали просить пленников: если кто излечит от этой беды, тому даруют свободу и много добра в придачу. Все полонённые молчали, но нашёлся некий Доман и сказал, что знает источник с целебной водой, которая лечит глазные болезни. И повёл туда басурман. И хотя вера запрещает им мыться, хан первым смочил родниковой водой свои глаза и тут же прозрел. А следом омылись целительной водой его воины, и тоже все стали зрячими. На радостях они поставили на берегу своих идолов и стали им преклоняться. А Домана этого хан хотел отпустить, но тот сорвал с себя крестик и остался с ними.
     Переведя дух, Никодим добавил, что татар сорок сороков — сила несметная, всё черно от них окрест, и скоро они будут под стенами града.
     — Да, несметная сила татарская, а моей дружины всего-то, — князь задумчиво посмотрел на ладонь и сжал пальцы, — десять раз по столько, — он кивнул на кулак.20 — Столько же наберётся наших половцев, да немногим более черниговского полка.21 Но они без доброго навыка и доспехов, в открытом бою уязвимы.
     — Позволь, княже, в твою дружину, — обратился боярин Никодим, — хочу поквитаться с татарами за обиду свою и нашу!
Да куда же тебе с раной твоей? Останешься здесь, чуешь, что вершится вокруг?

                Сражение в Окольном граде

     В Окольном граде шумела яростная схватка. Звенели, высекая искры, руськие мечи и монгольские сабли; трещали проломленные секирами щиты, бряцали, ударяясь в доспехи, копья. Бешено ржали и шарахались кони, волоча за собой трупы седоков, перемежаясь, росли груды руських и вражьих тел. Везде слышались безумные крики, стоны и плач. Монголы нещадно вырезали всех обитателей черниговских предместий. На кровлях и стенах деревянных строений ядовито дымились стрелы. Предградье, Окольный град и Подол мигом схватились ярким факелом.
    
     Высоко в небе заполошно кружило и каркало вороньё.
    
     В ветхом срубе дети от страха забились в печь, а когда дом занялся, отец и мать с жалобными криками выбежали и пытались загасить пламя, но тут же упали, изрубленные. Стремительно вспыхнув, жилище сгорело. Среди прогоревших руин дымилась только чёрная печь, в её утробе покоились, тесно прижавшись другу к другу, два обуглившихся детских тела.
     Монашки Пятницкого монастыря и миряне укрылись в церкви, наглухо заперев изнутри тяжёлые двери, но монголы её подожгли. Послышались крики и стоны, но скоро затихли, и зазвучало молитвенное песнопение. Церковный купол оплавился и рухнул, накрыв всех, находившихся в церкви. Долго дымились и шевелились руины, а из-под них доносились жалобные стоны.
     В Елецком мужском монастыре монахи, упав ниц, истово молились перед святыми образами в храме Успения Богородицы. Чудотворная икона Елецкой Божьей Матери в храме отсутствовала, с благословения епископа Порфирия иноки замуровали её в монастырской стене, чтобы над ней не поглумились язычники. И сталось великое чудо: монастырские стены монголы обошли стороной и устремились к Болдиногорскому монастырю. Иноки оказали отчаянное сопротивление, но безбожники ворвались в Ильинскую церковь... Они пытались срубить дуб, который посадил ещё Антоний Печерский, но только притупили свои топоры о его могучий ствол. Увидев, как на дереве проступают капли крови и, приняв сие знамение за гнев христианского Бога, нечестивцы в ужасе разбежались.

                Князь Мстислав Глебович бьётся с монголами

     Чёрный дым, поднимавшийся из городских предместий, накрыл Детинец. Когда он рассеялся, все увидели, как через растворённые Киевские ворота промчался всадник. Увидев у церкви воинов, он направился к ним, а узнав князя, осадил жеребца и неловко скинулся наземь. Гридь подхватил под уздцы нервно прядающего ушами коня, а воин, сняв рассечённый ударом сабли шлем, припав правым коленом к земле, взволнованно произнёс:
     — Княже, татары уже в перестреле22 от нас! Сожгли Подол и Предградье, разоряют Окольный град! Оборона изнемогает, многие лучшие мужи уже пали. Княже и дружина, все мы надеемся на вашу помощь!
     Услышав такую речь, взволновалась дружина, послышались гневные крики. К Мстиславу подвели коня. Поправив на голове позолоченный шлем, он взметнулся в седло. Блеснул княжеский меч.
    — Братья и дружина, вот и пробил наш час! Постоим за жён и детей наших! Знатный пир устроим гостям нашим непрошенным, щедро угостим их чёрным вином!23
    
     Затрубил рожок, дружина, прозвенев доспехами, вскочила на коней и с возгласами устремилась к Киевским воротам. Под развевающейся на осеннем ветру хоругвью выступал с открытым забралом на вороном жеребце князь Мстислав Глебович. Следом за дружиной, сдерживая своих рысаков, выдвинулись лучшие черниговские мужи и ковуи. Среди них был и коваль Андрей.
    
     Яростно вклинилась в монгольскую орду княжеская дружина, немало изрубив именитых монгольских ратников. Куда ни кинется князь, всюду катятся головы басурман! Оконь с князем ратует коваль Андрей, зорко присматривая за ним, и уже не одного вражину положил его знатный меч! Но быстро притупилась руськая слава, поредела руськая сила: многие руськие витязи, громко вздохнув, уже уронили свои острые мечи.

    А монголы подрубили хоругвь, княжеский знаменосец, изъязвленный стрелами, уже пригнул свою буйную голову. Но подоспел гридь, обок рубившийся с князем, подхватил знамя и смело ринулся с ним в самую гущу врага, но и его уже настигли монгольские стрелы, рубят монгольские сабли. Татарин уязвил копьём воина, прикрывшего князя, пытался пронзить самого князя, но тот прикрылся щитом, а затем, исхитрившись, зарубил булатом татарского смельчака. Уже пал, разрубленный надвое татарским батыром, черниговский тысяцкий, а его сын, рубившийся рядом с отцом, достал пикой батыра.

    Рука русича устала колоть, а монголы всё лезли, всё напирали, место упавшего занимали трое. И некогда было перевести дух руському топору и мечу, а руськие кони уже ступали по голень в крови.
    
    Дрогнули, побежали с поля боя ковуи. Мстислав Глебович пытался их завернуть, но тщетно. И тогда князь горько вздохнул: благо есть надеяться на Господа, нежели надеяться на человека. Понимая, что сталось непоправимое, — враг может обойти, он подал знак к отступлению. Заиграл боевой рожок, поредевшая княжеская дружина, подхватив павших товарищей, отошла через Киевские ворота в Детинец.

                Доман убивает хозяина шинка

     Черно и зло курились городские предместья. Монголы грабили нетронутые огнём жилища, глумились над голосившими, не успевшими схорониться юницами и жёнами. Обходя поле брани, победители тщательно разбирали завалы из мёртвых тел, вытягивали своих, а раненых урусов добивали, снимали с них доспехи и забирали оружие.
     Среди немногих уцелевших построек обширного черниговского предместья был и шинок возле окраинных Любецких ворот. Жестокие законы военного времени не дозволяли кочевникам хмельное, поэтому заведение с красноречивой вывеской они не тронули, но избили хозяина и заставили его отдать припрятанную мошну.
     Шинкарь ещё толком не пережил случившееся, как вновь распахнулась дверь. На пороге появился огромный детина в длинноухой татарской шапке и тёплом халате, подпоясанном верёвкой, за которую был заправлен большой нож.
     — Иди, дядя, сюда, иди, не бойся! Али не опознал? Намедни сидел тут с дружками, царство им небесное, — детина, ухмыляясь, перекрестился и поманил пальцем шинкаря. — Да быстренько собери-ка на стол, не забудь кухоль мёда, нынче мой праздник! Мёд пей, всё кругом бей, будешь архиерей!
     Хозяин узнал посетителя, который только вчера попивал у него брагу и перешептывался о чём-то с дружками. Глянув на его татарское одеяние, он всё понял, в глазах его промелькнул ужас, однако, не сдвинувшись с места, твёрдо ответил:
     — Не тебе поминать архиерея, христопродавец! Предался за татарскую одежку! Нет ничего, твои новые дружки всё вымели. Ступай, откуда пришёл!
     — Опамятуйся, дядя, и подай на стол, иначе, — Доман подскочил к шинкарю, сгрёб его за ворот и сунул в лицо огромный кулак.
     Шинкарь в страхе зажмурился, но собрался с духом.
     — Лучше умереть, чем предать свою веру за миску татарской похлёбки! Для тебя у меня ничего нет!
     Доман в ярости ударил его кулаком в лицо, повалив на пол, стал избивать ногами, потом выхватил нож и полоснул беднягу по горлу. Человек задёргался в конвульсиях, а Доман, злобно рассмеявшись, вытер об его одежду окровавленные руки и пошёл шарить по сусекам, в надежде разжиться едой и хмельным.

                Ночь перед штурмом Чернигова

     Догорел кроваво-красный закат, пепельная мгла накрыла сожжённые предместья. Под стенами Детинца запылали костры, а возле них озабоченно засуетились монголы. Защитники княжьего града всю ночь слышали громкий шум: к крепости подкатывали мощные метательные орудия — камнемёты и тараны для разрушения стен. Дозорные на крепостных башнях видели, как неприятель нагайками и пинками заставлял пленных устанавливать осадную технику. Готовился решающий штурм Детинца.
     Светозар, Ходята и Добрыня стойко ратовали в Окольном граде, отступили с княжеской дружиной, и теперь стояли на сторожевой башне возле Киевских ворот. Видя, как ворог плотно обложил Детинец и готовится к штурму, Светозар сумрачно произнёс:
     — Вот и наступил наш судный день. Боже праведный, укрепи мою веру, даруй крепким сердцем пережить сию ночь!
     Расстегнув кожух, он достал из-под рубахи нательный крестик, поцеловал его, потом, обратившись лицом на восток, стал читать старинный заговор против стрелы и меча.
      —  Стрела калёная басурманская, не тронь моей белой груди, не пронзи моего ретивого сердца! А ты, меч захожий, не коснись моей буйной головы, не переруби мою становую жилу,24 не лиши меня живота! Да будет плоть моя — дуб морёный, не уязвят её вражий клинок и стрела! Аминь!
     Когда он кончил шептать, Добрыня ему попенял, что полагаться нужно только на свою силу и удаль, а там, как получится! На что Светозар ответил, что заговор этот древний, и баять его нужно с надеждой, глядишь — и останешься жив!


                Штурм града

     Едва закровавился восток, как монгольское войско подступило к крепости. Вражеские знамёна простёрлись до самого неба, казалось, огромный татарский аркан обхватил Детинец и неуклонно его стягивает. И лют бой был у Чернигова! Монголы с громкими криками пошли на приступ, от их воинственного клича, вылетавшего из отверстых, как гроб, гортаней, содрогался воздух, деревья роняли свою пожухлую листву. Тучи руських и татарских стрел, закрыв взошедшее солнце, сходились в воздухе, словно противники в поединке, сталкивались, ломались и падали на головы осаждавших и осаждённых.
     Таран — платформу на колёсах, на которой находилось подвешенное на цепях огромное бревно, укрытое двускатным навесом, невольники подтягивали к Киевским воротам. Едва они ступили на мост, как затрещал подпиленный бревенчатый настил, и таран вместе с людьми рухнул в глубокий, заполненный водой ров. Монгольские камнемёты обрушили на княжий град огромные валуны, которые едва поднимали четверо. Перелетая через стены, камни с ужасающим грохотом падали на постройки, убивали и калечили людей.
     Уже горы трупов замостили ров, а по ним, как посуху, монголы погнали невольников со штурмовыми лестницами. Многие из них пали, сражённые руськими стрелами, но вот по приставленным к стенам лестницам с яростными криками стал карабкаться неприятель и с воплями скатывался, обваренный льющейся сверху кипящей смолой. Но тут же место упавших занимали другие. Черниговцы отталкивали лестницы рогатинами, однако стоило только выступить из-за укрытия, как смертельную песнь пела вражья стрела.
     Обмотанные горящей паклей, монгольские стрелы усеяли кровлю крепостной церкви-башни — все крепостные строения. Деревянная крепость загорелась сразу во многих местах, но некому было тушить, все защитники из последних сил удерживали лютый монгольский натиск.
     Приподнялся из-за крепостного забрала Добрыня, пытаясь сбросить вниз кадку с горячей смолой, но пал, сражённый стрелой. Светозар, спешно оттянув тело товарища, вступил в схватку с взобравшимся на стену татарином и рассёк надвое его своим тяжёлым мечом. Накинулся на него с криком другой вражина и занёс над ним свою саблю, и несдобровать бы Светозару, но вовремя оказался рядом Ходята и достал басурмана копьём.
     Силы черниговцев таяли, затрещали, не выдержав ударов каменных глыб, Киевские ворота, монголы ворвались в Детинец. Князь Мстислав Глебович вскликнул:
     — Братья и дружина! Не покажем плечо супостату, живота лишимся, но в могилу сойдём свободными! Господь — наше упование, надежда и сила в брани!
    
     Зло бьются русичи с басурманами! Сверкая очами, дерзко ратует Мстислав Глебович, буйным туром рыкает, булатным мечом прокладывает широкую дорогу среди поганых. Куда ни кинется князь, всюду катятся вражьи головы, уже выросла их гора величиной с Чёрный курган!25 Но обступили его со всех сторон, только яловец — яркий флажок на шлеме князя — всё ещё мелькает среди татарских шлемов и шапок.

     И стал изнемогать князь, прикрывается красным щитом от ударов. Но татарское копьё расшибло щит, а татарская сабля рассекла княжеское плечо. Видя, что ранен князь, устремился к нему Андрей, ссекает вражин своим острым мечом. Но не пробился к князю Андрей, сильный удар вышиб его из седла. А гридни, прикрывавшие князя, все уже полегли, уже сбит с коня и туго схвачен арканом Мстислав Глебович.
    
     Кружит, вьётся чёрный ворон над полем брани! Всюду стоят крики и стоны, и мёртвые хватают за край одежды живых. Кровь руськая изобильно поит отчую землю! О, злая честь басурманская! Уже пал княжеский красный стяг, топчут его копыта монгольских коней! Андрей, приподняв голову, увидел, как пленили князя. «Прости, княже, что не успел». И потерял сознание.
    
     Монгольские тараны сотрясли, разрушили стены черниговского кремля, через огромные проломы ворог ворвался на его территорию. Завязался рукопашный последний бой.
     В белой, чистой одежде крепко бьются черниговцы, до последнего вздоха бьются, но не уступают и пяди родной земли! Боярин Никодим ратует храбро, но обступили его недруги, и поникла буйная боярская голова, острые монгольские сабли изрубили могучее боярское тело. Приник удалец к земле, закрыв свои светлые очи, и вылетела душа его через шейное ожерелье.26 Умирая, он прошептал: «Вольный свет-батюшка, и ты, люд честной черниговский, прости, если обидел чем вольно или невольно».


                Падение Чернигова

     К полудню все защитники кремля пали, и всюду на пепелище лежали обгоревшие трупы черниговцев. Прогорели и обрушились купола Спасо-Преображенского собора и Благовещенской церкви, второй по своему величию в граде. Все церкви Детинца были разрушены. Княжеский двухэтажный терем лежал в руинах, такая же участь постигла дома бояр и других знатных черниговцев.
     Ходята и Светозар сумели уйти в одно из многочисленных подземелий, простиравшихся под Детинцем. В узком подземном ходе, протянувшемся от Спасо-Преображенского собора к Стрижню, они затаились до ночи, а потом по нему вышли к реке. Сев в струг, который предусмотрительно был спрятан в пещере, они бесшумно поплыли вниз по течению мимо пылающих на берегу костров, надеясь выйти в Десну. А пока плыли, держали между собой совет, что по реке доберутся до Киева и расскажут князю Михаилу Всеволодовичу о несчастье, постигшем его родной град Чернигов и черниговцев.

                После сражения

     Беспамятного Андрея подобрали монголы. Бесстрашные, отважные воины, они уважали такие же качества своих противников. Андрею перевязали рану и поместили вместе с князем Мстиславом Глебовичем и епископом Порфирием. Хан Менгу, узнав о знатных пленниках, велел привести их к нему и встретил приветливо. Усадив рядом, повелел, чтобы подали им в серебряных чашах кумыс.
     Епископ Порфирий, бесстрашно глядя на хана, отказался от такой почести, сказав, что негоже православным пить лошадиное молоко. Примеру его последовали Мстислав Глебович и Андрей. Хан усмехнулся, но не разгневался, лишь сказал, что уважает веру урусов, а пленникам дарует жизнь и свободу. Однако князь пойдёт в Киев и передаст Михаилу Всеволодовичу условия, на которых тот добровольно сдаст град. Если подчинится, убережёт град и киевлян от гибели, сам останется в живых и будет править своей землёй.
     Мстиславу Глебовичу и Андрею вернули оружие и дали коней. Они в сопровождении татарской свиты отбыли в Киев. А хан Менгу, простояв у сожжённого и разграбленного Чернигова несколько дней, направился со своим войском на север Черниговского княжества, захватив с собой епископа Порфирия. В пути епископ неожиданно разболелся. Монголы отпустили немощного старика только в Глухове,27 где в скором времени он скончался.

                Конец древнеруськой эпохи в истории Сиверской Руси

     Чернигов лежал в руинах, и долгие годы ветер свободно гулял по некогда полнолюдным предместьям: Подолу, Предградью и Окольному граду. И хотя жизнь в опустошённом городе окончательно не заглохла, восстановить былую мощь крупнейший град Южной Руси так и не смог.
     Роман Брянский, сын князя Михаила Черниговского, перенёс столицу черниговского княжества в Брянск, вместе с ним переместилась и епархия. Выдающаяся древнеруськая эпоха в истории Чернигово-Сиверской земли завершилась. Она была лишь частью героической и романтической истории Древней Руси.

     Русь, как суверенное государство, прекратила своё существование под ударами монголо-татар.

     Стало ли монголо-татарское нашествие катастрофическим для Руси или это миф советской исторической науки? Сторонником версии, что масштабного вторжения кочевников на Русь не было, придерживался известный в прошлом столетии историк и писатель Лев Гумилёв.28

     Однако данные археологических исследований территории черниговского Детинца, убедительно говорят, что Чернигов был сожжён дотла, резко сократилось его население. Пришли в упадок некогда развитые черниговские ремёсла: ювелирное, кузнечное, ткачество, гончарное, производство кирпича (плинфы), другие. Центр экономической и культурной жизни в Сиверском крае прекратил своё существование.

     Город потерял свою былую славу и начал возрождаться к жизни только через много столетий. Если перед нашествием монголо-татар в городе проживало не менее 25 тысяч человек, то в конце XIX ст. в Чернигове насчитывалось 32 тысячи жителей. Лишь только в советское время город стал бурно развиваться как экономический, политический и культурный центр древнего Сиверского края. Перед распадом СССР (1991) в Чернигове насчитывалось 310 тысяч жителей.

                Примечания

1. Набат — войсковой барабан в Древней Руси.
2. Князь Мстислав (Фёдор) Глебович. Дата рождения и смерти неясна. В Любецком синодике именуется великим князем Черниговским. По одной из версий, был новгород-северским князем и пришёл на помощь осаждённому Чернигову. Попал в плен, но был отпущен и ушёл в Киев к Михаилу Черниговскому, своему двоюродному брату.
3. Епископ Порфирий II. Занимал черниговскую кафедру в 1230-1239 гг.
4. Гридь, гридин — рядовой воин княжеской дружины, телохранитель князя.
5. Евпатий Коловрат (1200-11 янв. 1238 г.) — рязанский боярин. Находился в Чернигове, когда монголы сожгли Рязань (декабрь 1327 г.). Собрав черниговских добровольцев и остатки рязанской дружины (всего 1700 чел.), напал на монгол в Суздальской земле. В единоборстве зарубил монгольского царевича Хостоврула. Погиб, когда монголы закидали дружину камнями из камнемётов. Хан Батый, изумлённый мужеством руських, отдал тело Евпатия оставшимся в живых дружинникам и отпустил их с почестью. О подвиге Евпатия Коловрата известно только по «Повести о разорении Рязани Батыем».
6. Василий (1225-1238), малолетний князь Козельска, входившего в состав Черниговского княжества. Погиб при осаде города. Монголы назвали Козельск «злым городом», так как при семинедельной его осаде погибло множество ордынцев.
     В настоящее время Козельск — город Калужской области, расположен на реке Жиздре, впадающей в Оку, в 270 км. южнее Москвы. Город воинской славы (5 дек. 2009 г.).
7. Ветхий завет. Книга пророка Амоса, (8:9, 10).
8. Ветхий завет. Левит (третья книга Моисея), глава 26, (14, 23, 26).
9. «Святые стены сберегут». — При реставрации собора (архитектор Н.В. Холостенко) в 1957 году в восточной стене были найдены замурованные сокровища (19 предметов). Такие же височные кольца, браслеты и перстни были найдены возле собора ещё в 1883 году. Два этих клада взаимно дополняли друг друга. Возможно, что это был один клад, разделённый на две части и спрятанный в разных местах.
10. Поприще или верста — староруськая путевая мера. Упоминается в письменных источниках ещё в XI веке. Измерялась расстоянием, которое прошёл плуг по полю от одного поворота до другого. Вёрсты были разными, так как состояли из различных саженей (от глагола «сягать, досягать», то есть насколько можно дотянуться рукой). Саженей существовало больше десяти, измерялись аршинами, по длине варьировались от 135 до 285 сантиметров. «Маховая сажень» — расстояние между концами пальцев широко расставленных рук взрослого мужчины. "Косая сажень" (248 см.) — расстояние от конца большого пальца левой ноги до конца среднего пальца поднятой вверх правой руки.
11. Храп — морда лошади.
12. Имеется в виду Татарская горка, ботанический заповедник площадью 2 га. Находится в 8 км. на восток от Чернигова, расположен между сёлами Анисов и Подгорное. По преданию, здесь перед штурмом Чернигова остановились лагерем монголо-татары.
13. Монголы употребляли в пищу мясо домашних животных, преимущественно лошадей, баранов, собак, а также лисиц и волков.
     О быте и нраве монголов рассказывает монах-францисканец Плано Карпини, который посетил по указанию папы Иннокентия IV Золотую Орду и ставку великого хана в Каракоруме, а также монах-минорит Гильом де Рубрук. См.: «Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука», М.: Гос. изд-во географ. лит-ры, 1957, с. 26-37, 91-103.
14. Нукер — профессиональный воин, дружинник из личной гвардии монгольских ханов или знати.
15. Десятник — старший над десятью воинами. Организационно монгольская армия делилась на десять тысяч (тьма или тумэн), тысячу, сотню и десяток, которые возглавляли темник, тысячник, сотник, десятник. Десять тумэнов составляли конную армию в 100 тыс. человек.
16. Хан Менгу (Мунке), двоюродный брат Батыя, внук Чингисхана, монгольский военачальник, в описываемое время возглавлял поход монголо-татарской орды на Русь. Позже стал четвёртым великим монгольским ханом (1251-1259).
17. Нойонам подчинялись отряды нукеров.
18. Свои половцы или ковуи — кочевники, находившиеся на службе черниговских князей.
19. Летописный Гюричев — Бобровица, современная восточная окраина Чернигова.
20. Сжатый кулак в системе древнеруського счёта означал число «60».
21. «Черниговского полка» — здесь в значении «черниговских ополченцев», которые были набраны из простых людей, поэтому были недостаточно хорошо вооружены и не имели серьёзных военных навыков.
22. Перестрел — расстояние, которое пролетает выпущенная из лука стрела.
23. Чёрное вино в значении «красное» — князь имел в виду кровь.
24. Становая жила — позвоночник.
25. «Чёрный курган» — курган Чёрная могила, сохранившийся до нашего времени в Чернигове. Один из самых высоких курганов Восточной Европы, датируется вт. пол. IX ст.
26. «Вылетела душа его через шейное ожерелье» — по древнеруському поверью душа князя или знатного русича оставляла тело через шейное украшение.
27. Глухов — город Сумской области, население 36 тыс. чел. Известен с 1152 года, во времена Киевской Руси входил в Черниговское княжество.
     О пленении черниговского епископа и его освобождении в Глухове повествует летопись. «А епископа Порфирия жива ведоша с собой в Глухов и паки пустиша его». Русский библиографический словарь (РБС), т. XIV, с. 588.
28. Гумилёв Л.Н. (1912-1992), сын известных русских поэтов Анны Ахматовой и Николая Гумилёва.