Мохаммед-Прохвост. Мопассан

- Выпьём кофе на крыше? – спросил капитан.
Я ответил:
- Да, конечно.
Он встал. Во внутреннем дворе было уже темно по обычаю, принятому в мавританских домах. Перед высокими окнами со стрельчатыми арками спадали лианы с террасы, где люди проводили летние вечера. На столе оставались только фрукты, огромные африканские фрукты: виноградины, похожие на сливы, мягкие фиолетовые фиги, жёлтые груши, толстые длинные бананы и финики из Тугура в корзине из алжирского ковыля.
Слуга-мулат открыл дверь, и я поднялся по лестнице вдоль лазурных стен, на которые падал мягкий свет умирающего дня.
И внезапно я глубоко вздохнул от счастья, достигнув террасы. Оттуда открывался вид на Алжир, на порт, на улицу и на дальние холмы.
Дом, принадлежащий капитану, был древней арабской постройкой, возведённой в центре старого города, среди переплетённых улочек, где кишит разнородное население с африканских берегов.
Под нами спускались плоские квадратные крыши, похожие на гигантские ступени, до самых косых крыш европейского города.
За ними виднелись мачты кораблей, стоящих на якоре, а затем море, широкое море, голубое и спокойное под спокойным и голубым небом.
Мы растянулись на матрасах, подперев головы подушками, и пили вкусный кофе, глядя на то, как в тёмной лазури появляются первые звёзды. Они были едва видны издалека и были бледными.
Нашу кожу ласкал лёгкий тёплый ветер. Иногда доносилось более сильное горячее дуновение, к которому примешивался слабый запах Африки, похожий на близкое дыхание пустыни, приходящее с вершин Атласских гор. Капитан, растянувшись на спине, произнёс:
- Вот это страна, дорогой мой! Какая здесь сладкая жизнь! Здесь так хорошо отдыхать: всегда найдёшь что-нибудь особенное! Эти ночи словно созданы для того, чтобы мечтать!
Я всё смотрел на появляющиеся звёзды с вялым и одновременно живым любопытством, испытывая сонливое чувство счастья.
Я пробормотал:
- Расскажите о своей жизни на юге.
Капитан Марре был одним из самых старых африканских военных, выслужившись до офицера из рядовых своей доблестью, бывший спаги.
Благодаря ему, благодаря его друзьям и связям я смог совершить великолепное путешествие в пустыню, и этим вечером я пришёл поблагодарить его перед своим возвращением во Францию.
Он сказал:
- Какую историю вам рассказать? За 12 лет службы со мной произошло столько приключений, что ничего не идёт на ум.
Я ответил:
- Расскажите об арабских женщинах.
Он не ответил, лёжа на матрасе, закинув руки за голову, и я чувствовал запах его сигары, дым от которой поднимался в неподвижном ночном воздухе прямой струйкой в небо.
Внезапно он рассмеялся:
- Ах, вспомнил! Я сейчас расскажу вам одну забавную историю, которая произошла со мной во время моих первых дней в Алжире.
Тогда у нас в африканской армии были такие особенные типы, каких больше не увидишь и каких больше нет в мире. Они бы вас позабавили и вдохновили бы на то, чтобы провести всю жизнь в этом краю.
Я был простым спаги, двадцатилетним парнем: светловолосым, гибким и сильным – настоящим алжирским солдатом. Меня присоединили к военному командованию в Богаре. Вы знаете Богар: его называют «балконом юга». Должно быть, вы видели из форта его окраину: обглоданную, голую, каменистую красную землю. Именно там начинается пустыня, горящая граница огромного региона, где царит жёлтое одиночество.
Нас было в Богаре около 40 человек, все спаги, компания весельчаков, и ещё один эскадрон африканских стрелков. И вдруг мы узнали, что племя Улед-Берги убило английского путешественника, который пришёл невесть откуда, так как англичан никогда нельзя понять.
Должен был состояться суд, но высшее командование всё медлило высылать колонну, находя, что англичанин не стоит таких хлопот.
И вот один сержант, который беседовал об этом деле с капитаном и лейтенантом, внезапно вызвался покарать племя, если ему только дадут 6 человек.
Вы знаете, что на юге царят более свободные нравы, чем в городах, и что между офицером и солдатом существует род товарищества, которого не встретишь больше нигде.
Капитан рассмеялся:
- Ты, смельчак?
- Да, капитан, и если пожелаете, я приведу вам всё племя.
Майор, который был оригиналом, взял слово:
- Ты выдвинешься завтра утром с 6 людьми на свой выбор, но, если не выполнишь обещания, пеняй на себя!
Сержант улыбался под усами:
- Не бойтесь, майор. Пленники будут здесь в среду, в полдень, самое позднее.
Этот сержант Мохаммед-Прохвост, как его называли, был изумительным человеком, настоящим турком, поступившим на службу во французские войска после бурной и не слишком чистой жизни. Он много путешествовал:  в Грецию, в Малую Азию, в Египет, в Палестину и, должно быть, оставил немало злодеяний по пути. Это был настоящий башибузук: смелый, распутный, свирепый и весёлый – весёлый по-восточному, спокойным весельем. Он был очень толстым, но гибким, как обезьяна, и удивительно ловко вскакивал на коня. Его невероятно густые и длинные усы всегда смутно напоминали мне серп луны и кривую турецкую саблю. Он неистово ненавидел арабов и обращался с ними очень жестоко, постоянно изобретая новые хитрости, расчётливые и страшные вероломства.
Он отличался невероятной силой и смелостью.
Майор сказал ему:
- Выбирай людей, храбрец.
Мохаммед взял меня. Он доверял мне, и я был предан ему душой и телом за этот выбор, который позже принёс мне почётный крест.
Мы вышли на следующее утро, на заре, всемером. Мои товарищи были из тех бандитов, из тех разбойников, которые, опустошив и разграбив все возможные земли, поступают на службу в какой-нибудь иностранный легион. Наша африканская армия была тогда полна таких солдат: отличных вояк, но без щепетильности.
Мохаммед дал каждому из нас по дюжине верёвок длиной около метра. Мне, как самому молодому и самому лёгкому, дали ещё и верёвку в 100 м. Когда его спросили, что он собирается делать с этим, он хитро и спокойно ответил:
- Это чтобы ловить арабов.
И подмигнул. Этому движению он выучился у старого охотника из Парижа, которого встретил в Африке.
Он шёл во главе нашего отряда в красном тюрбане, который всегда носил во время военных кампаний, и улыбался в свои огромные усы.
Он был по-настоящему красив, этот огромный турок с мощным животом, с плечами колосса и со спокойным видом. Он ездил на белом коне – не высоком, но крепком, и всадник казался в 10 раз тяжелее животного.
Мы ехали по каменистой долине, голой и жёлтой, которая спускается в долину Шериф, и беседовали о нашей экспедиции. Мои спутники говорили со всевозможными акцентами, так как среди них были испанцы, два грека, американец и трое французов. Сам Мохаммед-Прохвост невероятно грассировал.
Солнце, ужасное южное солнце, которого не увидишь на другом берегу Средиземного моря, падало нам на плечи, и мы шли шагом, как всегда ходят в этом краю.
Мы шли весь день, не встретив ни дерева, ни араба.
Около часа дня мы пообедали хлебом и сушёной бараниной из сумок возле небольшого ручья, который тёк между камней, а затем, передохнув 20 минут, вновь двинулись в путь.
К 6 часам вечера, после долгого перехода мы, наконец, наткнулись на племя, разбившее лагерь за холмом. Коричневые низкие склоны образовывали тёмные пятна на жёлтой земле и казались большими грибами в пустыне, выросшими у подножия красной горы, сожжённой солнцем.
Это были те люди, которых мы искали. Немного поодаль, на краю луга, где рос тёмно-зелёный алжирский ковыль, паслись привязанные лошади.
Мохаммед приказал: «В галоп!», и мы обрушились, как ураган, в центр лагеря. Обезумевшие женщины, укутанные белой тканью, которая ниспадала и реяла вокруг них, быстро возвращались в палатки, согнувшись, и кричали, как загнанные животные. Мужчины же, напротив, выходили со всех сторон, думая защищаться.
Мы направились прямо к самой высокой палатке – к палатке аги.
Мы держали сабли в ножнах, по примеру Мохаммеда, который скакал как-то по-особенному. Он был абсолютно неподвижен, сидел с прямой спиной на своей маленькой лошади, которая выбивалась из сил, неся его массу. Спокойствие всадника с длинными усами странно контрастировало с живостью животного.
Возмущённый ага вышел из палатки, когда мы подъехали. Это был высокий, худой, чернокожий мужчина, с блестящими глазами, с выдающимся лбом, с дугообразными бровями. Он крикнул на арабском:
- Что вам надо?
Мохаммед, остановив лошадь, ответил ему на его языке:
- Это ты убил английского путешественника?
Ага произнёс громче:
- Я тебе не на допросе.
Вокруг нас поднялся шум. Арабы сбегались со всех сторон, сжимали нас, окружали, кричали.
Они были похожи на хищных птиц со своими длинными крючковатыми носами, с худыми лицами, на которых проступали кости, в своих развевающихся одеяниях.
Мохаммед улыбался, его тюрбан сдвинулся на бок, глаза возбуждённо горели, и я видел, как по его щекам, слегка обвисшим, мясистым и морщинистым, проходит дрожь удовольствия.
Он крикнул громовым голосом, который покрыл шум:
- Смерть тому, кто принёс смерть!
Он направил дуло револьвера в коричневое лицо аги. Я увидел струйку дыма из дула, а затем – розовую пену мозга  крови, вытекающую изо лба аги. Он упал на спину, раскинув руки, которые приподняли полы его бурнуса, как крылья.
Честное слово, я думал, что настал мой последний день – настолько страшно заволновались люди вокруг.
Мохаммед вынул саблю. Мы последовали его примеру. Он крикнул, отталкивая руками тех, кто теснил его ближе всего:
- Кто сдастся – останется жив. Остальным – смерть.
И, схватив своей геркулесовой рукой самого ближнего врага, он положил его на своё седло, скрутил ему руки и крикнул нам:
- Делайте так же и рубите тех, кто будет сопротивляться.
За 5 минут мы схватили около 20 арабов, которым крепко связали руки. Затем начали преследовать беглецов, так как вокруг нас началось беспорядочное бегство по голым пескам. Мы изловили ещё около 30 человек.
На всей равнине были видны движущиеся белые пятна. Женщины тащили детей и испускали пронзительные крики. Жёлтые псы, похожие на шакалов, крутились вокруг нас с лаем и показывали свои бледные клыки.
Мохаммед, который казался обезумевшим от радости, спрыгнул с коня и схватил верёвку, которую нес я. Он сказал:
- Внимание, ребятки. Валите двух человек.
И он сделал страшную и забавную вещь: цепь из пленников или, скорее, из подвешенных. Он крепко зацепил запястья первого пленника, затем сделал скользящую петлю вокруг его шеи той же верёвкой, которая скрутила руки следующего и так же обвилась вокруг его горла. И так наши 50 пленников оказались вскоре связанными таким образом, что малейшее движение одного, сделавшего бы попытку убежать, задушило бы его, как и двух его соседей. Каждое их движение дёргало скользящую петлю на шее, и им нужно было идти ровным шагом, не отодвигаясь друг от друга, рискуя упасть, как зайцы в силке.
Когда эта странная работа была закончена, Мохаммед рассмеялся беззвучным смехом, который сотрясал его живот.
- Вот арабская цепь, - сказал он.
Мы тоже начали корчиться от смеха перед испуганным и жалким видом пленных.
- Теперь, - крикнул наш начальник, - кол на каждый конец, ребятки.
Мы вбили по колу с каждого конца этой цепи из белых людей, похожих на призраки, которые оставались неподвижными, словно превратились в камни.
- Пообедаем, - произнёс турок.
Мы разожгли огонь и изжарили барана, которого разделали руками. Затем закусили финиками, которые нашли в палатках, и запили молоком, а потом подобрали некоторые серебряные украшения, забытые беглецами.
Мы спокойно заканчивали есть, когда заметили странное сборище на холме. Это были женщины, которые только что убежали. Теперь они бежали к нам. Я указал на них Мохаммеду.
Он улыбнулся:
- Пустыня делает своё дело! – сказал он.
Ах, да! Пустыня!
Они приближались неистовым бегом, и вскоре нас накрыл град камней, которые они швыряли в нас, не останавливаясь, и мы увидели, что они вооружены ножами, колами от палаток и старой посудой.
Мохаммед крикнул: «По коням!» Было самое время. Атака была страшной. Женщины пришли освободить пленных и старались разрезать верёвку. Турок, поняв эту опасность, закричал: «Рубите! Рубите! Рубите!» И, так как мы не двигались, смущённые этим приказом, не решаясь убивать женщин, он сам бросился вперёд.
Он один напал на этот женский батальон, одетый в лохмотья, и принялся рубить, рубить как сумасшедший, с таким гневом, с таким пылом, что при каждом взмахе его руки падало тело в белой одежде.
Он был так страшен, что женщины в испуге начали убегать так же быстро, как прибежали, оставив на поле боя дюжину погибших и раненых, чья кровь окрасила бледные ткани.
Мохаммед с искажённым лицом вернулся к нам, повторяя:
- По коням, по коням, дети мои. Они вернутся.
И мы ускакали, увлекая за собой пленников, парализованных страхом быть удушенными.
На следующий день мы прибыли в Богар со своей цепью, когда звонило полдень. По дороге умерло всего 6. Но нужно было часто ослаблять петлю  с обоих концов конвоя, так как каждая встряска душила единовременно дюжину пленных.

Капитан замолчал. Я тоже молчал. Я думал о странной стране, где можно увидеть подобные вещи, и смотрел на бесчисленный сияющий сонм звёзд в чёрном небе.

20 сентября 1884
(Переведено 29-31 октября 2017)