Моя семья в годы Великой Отечественной войны

        Семья. Какое ёмкое слово. Это череда последовательных и параллельных жизней с их воспитанием, характерами, горестями, радостями и историями. И как передавались, с течением времени, эти истории из уст в уста. Правильнее, наверное, из уст в уши? Но нет. В уста. Потому, что, как правило, истории такие, что именно уста с глазами открывались широко. Иначе, это не история, а так, байка.
       Что современная молодёжь знает о своих родителях? Что они где-то работают. Есть сегодня деньги или нет. И, может быть, что они приболели. А что немного устали и скучают по своим бывшим крохам, лопочущим что-то смешное, которые уже знают о жизни так много, что куда там родителям, это уже сверх возможности человека. А что интересно родителям, кто у них друзья, какие истории случились в их жизни и какими они были по значимости в их времена? Нет. Это уже не совпадает с ритмом и "хайпом" времени. Если они "правильно" воспринимают моих друзей и мои интересы, то это "продвинутые" родители. А если нет, то знать о них моей компании друзей не нужно. Ну а показаться на людях, это уже что-то, они же не "топово" прикинуты.
       И на этом фоне вы спросите меня, рождённого на рубеже XX века, какой была моя семья в годы Великой Отечественной войны? Это та самая война, о которой я знаю из школьной программы, из немногочисленных, просмотренных мною фильмов о ней, из богатейшего списка компьютерных игр и благодаря самому главному празднику в нашей стране, Дню Победы?  Казалось бы, как, откуда? Но так сложилось, что он стал главным и в нашей семье?  Из-за одного человека, одной истории.
       Родители мои родились, естественно, позже этой войны, но ближе, чем я и больше общались с её прямыми участниками. В живую. А вот бабушка, мама моего отца, прошла эти горящие годы. Семнадцать ей исполнилось в ноябре 1941 года. Поэтому, слушая рассказы оттуда, издалека, в моей душе начинает что-то шевелиться, какие-то смешанные чувства интереса и тревоги, желания оказаться там и понимание опасности. И главное. Как? Как могли мои сверстники такое вынести, остаться в здравом уме, поставить на ноги наших родителей и страну. Как? Наверное, так надо любить жизнь и Родину.
       С бабушкой я виделся только в раннем детстве, поэтому сохранил лишь внешние и чувственные воспоминания. А эту историю пересказал мне мой отец. У меня есть понимание, что такое спецподразделения ВС России. Отец большую часть своей армейской жизни служил в ВДВ и мне с детства знакомы парашютные городки и повседневная деятельность этих прочных ребят в тельниках и беретах. А теперь минутку внимания. Эта девушка Нина, моя бабушка, стрелок-связист и санинструктор отдельного взвода разведки в десантном полку и у неё с десяток "ходок за линию". То есть, она участвовала в боевых разведвыходах. Вот об одном таком мне и поведал отец.


 
                Гв. старший сержант Мыльникова Нина


      
       Апрель 1944 года. Взвод Нины в составе 7 гвардейского воздушно-десантного полка 2 гвардейской воздушно-десантной Проскуровской ордена Суворова дивизии продвигался к границе Венгрии по территории Ивано-Франковской области Украины. Это была "передовая". Может кто из "продвинутых" современников не поймёт, объясню. Это, практически, точка соприкосновения с войсками противника. Который, к тому же, отступал, цеплялся за каждую высотку, за каждую деревеньку, минируя за собой каждый метр, каждый дом. Бои шли с переменным успехом. Бывало, одну деревню не один раз занимали то немцы, то наши. Или никто. И обессилившие, обе стороны затихали. Передышка. Отрезок времени, за который необходимо было закрепиться на данном участке, восстановить силы, пополнить запасы со второго эшелона и не упустить из виду действий противника. Последнее, как раз, ложилось на плечи разведки.
       Отделение разведки вышло под утро. Задача минимум была найти ближайшее место дислокации противника, если удастся захватить рацию, сообщить о координатах противника, а максимум – взять "языка". Нина шла налегке. Автомат и сумка с медикаментами. Всё. Случись что, нужно всё это спрятать и прикинуться заблудившейся деревенской девушкой. Поэтому она была в тёплом платке, фуфайке, длинной юбке и сапогах.
       Год назад, когда пришлось нарваться на фашистов, Нина не могла поднять глаза на немца, её трясло, она смотрела в землю, изредка бросая взгляд в сторону приближающегося страха. В ушах стоял гул и она не слышала, что её и кучку жителей спрашивал офицер. То, что это был офицер, она знала из занятий с замполитом полка. Разведчики обязаны были разбираться в званиях. "Язык", по возможности, должен был быть, как можно "жирнее", от этого зависело количество информации.  Офицер коротко что-то спрашивал и бил. Уже трое лежали на земле и стонали. Помутневшим взглядом она увидела остановившиеся перед ней сапоги. Он взял Нину за подбородок рукой в перчатке и  рывком  поднял к себе её лицо. Видела она его уже сквозь слёзы. Замполит будет ругать Пашку, командира отделения, за потерю личного состава. Очень будет ругать. Особенно за Нину. Что немец "прогавкал" она не поняла, но отрицая, покачала головой. Когда немец замахнулся, Нина зажмурила глаза. В голове что-то взорвалось, она упала и почувствовала, как изо рта, наполняясь, выливается горячая, солёная кровь.
       Пашка его взял. Говорил, что на допросе он не был таким бравым. И информация стоила двух выбитых зубов Нины.



 
                Боевой путь 2 гвардейской Воздушно-десантной дивизии


       На окраине деревни залегли осмотреться. Паша начал ставить задачу. Он был "тёртый калач", ходки устал считать, поэтому всё учитывал, даже ветер. Если бы дул от нас, прижал бы палец к губам и начали бы перемещаться в другое место. Нужно было пройти через деревню на противоположную сторону, дворами легче и не заметнее, может кто из жителей остался, бабулька или дедок какой. Порасспросить, что знают, бывает полезно. Главное на сочувствующих немцам не нарваться,  будет хуже. Сдадут не заметно. К сожалению, такие были. Встретят картошкой, солью и сдадут. Паша так четверых потерял. А их, сочувствующих, за это немцы пока не трогают. Разрешают жить.
       Приказано разделиться на две группы. Одна пробирается по левой стороне улочки, просматривает все дворы, вторая по правой. При чрезвычайной ситуации или при стычке с противником, в бой не вязаться, все рассыпаются и дворами назад. Место сбора в овраге перед деревней, откуда заходили.
       Рассвело совсем. Тихо. Хорошо собак нет, уже бы подняли тревогу по цепочке, от дома к дому. И жильцов, похоже, тоже нет. Всё брошено. Не заброшено. Группа видела заброшенные жилища. Здесь не так. Видимо недавно. И, наверное, убегали. Даже ставни и двери в некоторых домах не затворены. Во дворах не жилой порядок. Бездыханный. От этого какое-то натянутое, звенящее чувство в ушах. Любая, попавшая под ноги веточка, хрустела, как выстрел, заставляла вздрогнуть и замереть одновременно. Смотреть надо было и вперёд, и по сторонам и под ноги. Шли цепочкой. Левый Паша у самого забора, держа зрительный контакт с двигающимся на той стороне улочки, средняя Нина, правый в глубине двора, за ним, в следующем дворе, ещё двое. Бросками, наметив маршрут, глядя под ноги, от забора к углу дома, затем по стеночке до другого угла. Взгляд влево, вправо, кивнув друг другу, дальше к  сараю, а за ним уже забор. Отбежать от дома хотелось особенно быстро. Его пустые окна заставляли двигаться волосы на затылке. Так и чудится, что кто-то окликнет в окно. Но надо было с этим чувством на затылке осматривать следующий двор. Тихо, переглянувшись кивали и вперёд.
       Нина, притаившись у угла сарая, осматривала следующий двор. Старалась дышать ртом, так тише. Вроде никого. Вдруг в стенку сарая изнутри кто-то два раза постучал. Замерев, с выпученными глазами, Нина бешено думала как сказать своим. Правый за сараем, Паша смотрит на ту сторону дороги. Со следующим звуком, закрыв глаза, сползла вниз, по стенке сарая, на корточки. Внутри проблеяла коза. Закрыв рукой рот, Нина носом выпустила задержанное дыхание. Фу-у. Так и описаться можно. Паша прижал палец к губам и махнул рукой на забор. Вперёд.
       В последнем дворе, у дома, засели. Осматриваемся. Паша принимает решение на дальнейшие действия. За забором открытое пространство, накатанная дорога влево, вправо и прямо от нашей улочки в лес. До леса метров двести. Обходить далеко, а прямо опасно, всё, как на ладони. И ветер поменялся, от нас дует. Паша передаёт по цепи укрыться, наблюдать. Можно перекусить. Уходили позавтракав чаем, на сытый желудок далеко не убежишь. Пожевали хлеба, запили водой. Дыхание восстановилось. Паша, долго вглядываясь в бинокль,  принял решение ползти к лесу. Поляна достаточно заросшая сухим, почерневшим сорняком, надо рисковать, иначе время теряем.
       Группа находилась ровно посередине между деревней и лесом, когда звук стал явно слышен. Недостаток преодоления расстояния ползком плох тем, что уши твои близко к звукам, издаваемым тобой же. Да и ветер от нас. Так мы их и прозевали. Замерев, стали вслушиваться. Они выходили из леса, их было много. Поэтому мы их и услышали. Паша приподнялся на руках и несколько секунд всматривался вперёд. Дальше он говорил громко, не таясь. Их много, около роты. Всем бежать назад петляя, до деревни. Ползком не уйдём, идут быстро. Затем до места сбора, если не оторвёмся от них до места сбора, он запускает две ракеты, в части знают: одна ракета – нарвались, две - преследуют. Делимся на две группы и влево, вправо дугой от места сбора возвращаемся в тыл части. Напрямки уже нельзя будет, могут свои подстрелить. Вперёд.
       Ох и летели они на полусогнутых. Выпрямиться страшно, а согнувшись медленно. Это им казалось, что летели. Не увидят. Не успеют увидеть. Но сотня метров, это не два шага. С первыми же криками  по нам начали стрелять. Быстрее, быстрее, подгонял нас Паша, они тоже побежали. Это нас и спасло на открытой местности. На бегу они не целились, просто строчили, как попало.  Но всё же, двоих мы потеряли там. По улочке бежать было нельзя, надо во дворы. Ребята перемахнули, как кони, а Нина не смогла, со страху метнулась левее, к соседнему двору. Повезло, калитка оказалась не запертой. Влетев во двор, глянула на своих. Паша, с двумя нашими, нашли прикрытие и, развернувшись, открыли огонь по немцам. Те залегли мигом, но через секунды продолжили стрелять. Сердце у Нины выпрыгивало из груди, во рту пересохло, нужно перевести дух, самую малость. Оббежав дом и присев, выглянула из-за угла. Что делать, выполнять приказ или помогать. Она знала, что каждая единица оружия огромная помощь в бою. Но за годы на войне в голову забито, что не выполнить приказ, тоже смерть. Сдерживало одно. У Паши ракеты и он должен подать нашим сигнал, а он ещё отстреливается, значит пока не получается. Немцев она видела по выстрелам из низкой сухой поросли перед деревней, но стрелять не видя в кого, означало выкидывать патроны на ветер. И вот тут всё поменялось. Из леса появился сначала звук моторов, а затем и сами мотоциклы. На минуту стрельба прекратилась с обоих сторон. Дело в том, что мотоцикл достаточно грозная сила. Во-первых, на ходу попасть в него трудно, а во-вторых, на нём пулемёт, который не даст даже выглянуть. Как косой косит всё подряд. Ну а когда их шесть, можете представить себе эту волну. Нас спасти может только то, что те, на мотоциклах понимают, впереди свои и они не могут открыть шквальный огонь, своих покосят. Вот этим Паша и воспользовался. Он юркнул во двор за сарай, достал что-то из подсумка и закричал, чтобы все немедленно уходили в наш тыл, как приказывал. Немцы начали "перегавкиваться" и подниматься. Мотоциклы уже были рядом с ними. Паша повернулся к Нине и крикнул: "Нина, приказываю спастись, слышишь меня? Приказываю!". Затем быстро выпустил подряд две ракеты. Нина уже петляла по дворам. Сзади началась стрельба и уже выделялся мощный, быстрый перестук очередей пулемёта.   Ду-ду-ду-ду-дут! Стучало в ушах и висках Нины, заглушая стрекотание автоматов. Но взрыв и замолкший на время пулемёт, она услышала ясно.
       Ноги переставали слушаться, земля уже отошла от холода и поверху была мягкой. Горло уже корябалось сухостью. Сняла и откинула в сторону автомат и сумку. В мыслях только одно, возьмут в плен. Лучше бы попали какой-нибудь шальной пулей. Дышать стало невозможно, платок начинал душить, она сорвала его и откинула. В этот же момент нога, привыкшая к мягкой земле, наступила на что-то гулкое, твёрдое. Скользнула, и Нина махом завалилась на бок, шлёпнувшись головой об землю. Земля встретила её мягким холодом, а вот с ногой что-то не так. Короткая, резкая боль и слёзы из глаз. Попробовала встать, охнула и опять завалилась. Сзади надвигался звук голосов и редкие выстрелы. Что делать, что? Что с ногой? Что это было под ногой? На чём-то твёрдом поскользнулась. Стоп! Это же садовый погреб. Это он так "гулкнул" под ногой, и это на нём она поскользнулась. Тут такие сооружают прямо в саду, поглубже, чтобы был похолоднее. Нина, перевернувшись на коленки, коротко, с задержкой дыша, как бы всхлипывая, судорожно начала шарить руками по земле, надеясь нащупать край крышки. В спешке ничего не получалось, она просто елозила пятернёй по грязи. От наступающего страха и злости на неудачу, она начала кулаком стучать по земле. Есть! Вот разный звук земли и крышки. Смахнула со лба капли, лезущие в глаза. Теперь бы найти с какой стороны тащить. Начала протискивать пальцы обеих рук под край крышки. Боли не ощущала, страх крепче. Есть, вроде засунула, господи, быстрей, быстрей. Она дёрнула крышку несколько раз, не поддаётся, ещё, ещё раз. Нет. "Да где ж ты мозги то взяла, курица, - заругала себя Нина, - ты ж на крышке сидишь, дура!" Она мигом скатилась с крышки и попробовала ещё раз поднять её. "Ууфф!", пыхнуло холодом из-под крышки на разгорячённое лицо Нины. Она увидела край лестницы и быстро, придерживая над собой крышку, начала спускаться, мыча каждый раз, наступая на больную ногу. Когда от крышки до земли осталась только небольшая щель, замерла, насколько позволило скрипящее дыхание,  перехватилась за лестницу и держа головой крышку, начала стрелять глазами во все стороны. Наших уже нет. Конечно, сколько она тут ковырялась? Прямо за домом двора, в котором находилась Нина, раздались негромкие голоса немцев. От неожиданности, Нина дёрнулась вниз, наступила на больную ногу, отдёрнула её, а на второй не удержалась, руки соскользнули с мокрой лестницы и она упала.
       Глаза от напряжения готовы были лопнуть, но видны были только цветные искорки, летающие туда-сюда. Крышка села на своё место. В ушах слегка гудело, голоса пропали полностью. Здесь было темно и тихо. Нет. Что-то слышно. Вот. Кто-то пробежал прямо около крышки. Нина непроизвольно закрыла руками рот и вжалась спиной в стену погреба. Сердце, наверное устав колотиться, гулко и медленно ухало, отдаваясь в голове.
       Сколько она просидела не двигаясь, неизвестно. Час или больше? Сердце и дыхание притихли. Ноги начали давать о себе знать. Затекли. Тихонько перенесла тяжесть тела на руки и попробовала медленно распрямить ноги. Кровь начала возвращаться в них и неприятно покалывать. Отсидела. От блаженства тепло побежало от ног вверх и в руки. Только теперь начала понимать, что здесь холодновато.  Нина стала ощупывать вокруг себя пространство. По стенке, по стенке, на коленках она ползла по погребу. Что это? Нащупала что-то вроде полки. Пошарив по ней, поняла, что стоят      какие-то то ли банки, то ли чугунки с крышкой из ткани замотанные верёвкой. Проползая вдоль полки, уткнулась во что-то коленом. Ощупала. Вроде бутыль в оплётке. Что там, интересно? Тут наверху, вроде притихшая, вновь началась стрельба. Нина застыла, слушая, откуда. Кажется от наших, сориентировавшись по лестнице, которую нащупала, подумала Нина. Но немцы тоже в ту сторону уже прошли. Она осторожно начала подниматься по лестнице. Упёршись головой в крышку погреба, остановилась и стала прислушиваться. Приподнять? Страшновато. Стрельба приближалась. Что это значит. И тут она явно стала слышать крики. Знакомое "гавканье". Уже очень близко. Неожиданно земля вздрогнула. Нина вцепилась в лестницу и стала сползать вниз. Ещё, ещё тряхнуло. Это наши. Это наши бьют по немцам миномётами. Вот почему Паша приказал уходить влево, вправо. Она опять сорвалась, но приземлилась на ноги. На ногу! На больную ногу. От боли сверкнуло в глазах и она потеряла сознание.
       Открыв глаза, Нина долго не понимала почему темно и где стреляют. Пошевелилась и, ойкнув, всё вспомнила. Ощупала вокруг себя, нашла сбоку стену, перевалилась к ней, подползла, притянулась на руках спиной к стенке. Села отдышаться. Было холодно и очень жал сапог. Любое движение причиняло тупую боль. Опухла нога, поняла Нина, надо стягивать. На это ушло не меньше получаса. По сантиметру и передышка И ещё раз. И ещё. Всё. Голеностоп вышел в голенище сапога. Свобода. Но только нога начала пульсирующе ныть. Вот как боль отвлекает, наверху идёт бой, а я тут переобуваюсь, грустно подумала Нина. Знать бы кто над тобой, вылезти, крикнуть ребята, я здесь. Ага. А если не наши. Где же Паша, где наши, ну они же видят, что меня нет, я бы давно уже вернулась. Наверное поняли, что меня уже нет. Но я здесь! Дикое желание вылезти и кричать. Я здееесь! Тут опять Нину вернула к действительности нога. Она ощупала её. Чёрт, горит. Ну ведь в холоде, что ей ещё нужно.
       Вдруг, как-то в сразу заявил о себе желудок. Захотелось есть. Видимо страх притупился. Стоп! Там же на полке что то есть, наверняка съестное. Ну может быть. Аккуратно, на руках и одной коленке, трогая перед собой землю, доползла до полки. Поднялась, нащупала чугунок, да нет же, это крынка. Глиняная. Попробовала зацепить верёвку. Нет. Очень плотно затянута. Тогда сверху надо рвать, тряпка же. Но пальцы скользили по ней, не зацепишься. Тогда Нина встала на колени, поставила перед собой крынку и сверху костяшками пальцев начала давить на середину тряпки, в надежде порвать её. Что это, наши? Или показалось, прислушалась Нина. Сквозь стрельбу слышались крики, но чьи, не разобрать.
       Лбом она треснулась точно в чугунок-крынку на полке, отчего тот лопнул и из него что-то полилось на лицо и руки. Ткань на её нижней крынке лопнула, руками она, пройдя свозь что-то густое и холодное, упёрлась в дно крынки. Оттолкнувшись грудью от полки, она вытащила из нижней крынки руки и поднесла их к лицу. Понюхала. Ну так и есть. Сметана. Да жирная какая, прямо масло, разговаривала в уме Нина, слизывая с рук свалившееся богатство. А разлилось молоко, по запаху чувствую. Странно, сколько же ему, почему не скисло.
       Наевшись, Нина завалилась сначала на бок, потом на спину к стене и закрыла глаза. Ну надо ж было поскользнуться, Паша ругать будет. Будет. Точно будет. И она заснула.
       Очнулась от движения больной ногой. Стрельба стала ещё громче, со всех сторон. Да что же там происходит. И сколько. Понимание времени исчезло напрочь. Вот, ну совсем. Странно, почему тепло. Нина начала оглядываться по сторонам, как будто это имело смысл. Твою мать, санинструктор, тоже мне, да у тебя жар. Чёрт, надо лезть назад, где-то рядом сумку бросила, там есть лекарства, спирт в конце концов. Но только выпрямилась сидя и не более, тут же со лба потёк пот и закружилось в голове. Она прислонилась назад к стене и затихла. А что с ногой, что она замолчала? Нина ощупала её. Горячая аж до колена. Она стала щупать вокруг себя землю, в надежде найти какой-нибудь камень, чтобы приложить к ноге. Нашла. Только не камень, а большой кусок холодной, скользкой  земли. Приложила и убрала ослабшую руку. Кусок соскочил. Нина пошарила возле коленки, но куска земли не было. Она опять стала искать вокруг. Нашла. Скользкий зараза. Приложила и держала, пока он не нагрелся. Затем находила следующий и опять на коленку.
       Надо выбираться. И здесь и там смерть. Так какая разница. Там хоть всё узнаю, да своих увижу. Ага. А если там эти. Надо послушать, может своих услышу, сердце подскажет. Эх, подняться бы повыше, да нога что-то совсем подводит.
       Нина завалилась на бок, опёрлась на руки, аккуратно подтянула коленки и подползла к лестнице. Как подниматься? Нога не слушается. Она перехватилась руками за лестницу повыше, подняла больную коленку на перекладину лестницы и подтянулась. Наверху послышался топот сапог, Нина замерла. Кто-то пробежал прямо по крышке, она предательски громыхнула пустым звуком. Наверху вернулись и ковыряют крышку. Нина не в силах была расцепить руки. Они сжали лестницу мёртвой хваткой. Крышка распахнулась и оттуда хлынул свежий воздух и свет. Нина перестала чувствовать руки, вообще тело и начала сползать вниз. "Нина, Ниночка, жива! Ну слава тебе господи!" – её схватили две пары рук и потащили наверх. Она ничего не видела, в глазах, привыкших к темноте, метались какие-то сполохи. Нина улыбнулась и потеряла сознание.
 
Командир 7 гвардейского десантного полка



       "Это потолок или мне кажется?" – подумала Нина открыв глаза, - "У меня всё ещё жар или здесь так тепло?" Приподняла голову с подложенной кем-то фуфайки и огляделась. Она лежала на прилавке возле печи. Нога была перемотана обрывками белья. Дверь в хату распахнулась и вошёл командир. Нина попыталась встать, но командир приказал лежать, схватил табурет и присел рядом. Начал расспрашивать, как она себя чувствует, как нога. Она ответила, что всё нормально. Спросила где немцы и кто из отделения вернулся.
        Командир рассказал, что в конце концов немцев отбросили далеко и заняли новую позицию на окраине деревни. Затем положил ей руку на плечо и стал смотреть в пол. "Паша?" – спросила Нина, отвернулась и заплакала. Она прошла с ним огонь и воду, он был настоящим солдатом и командиром. Сколько раз он выводил отделение из самой смерти. "Паши нет" – сказал командир. Вернулись все, кроме неё и Паши. И вернулись благодаря именно ему. Он до последнего патрона сдерживал немцев, затем подпустил их с одним мотоциклом и подорвал себя вместе с ними. Нину они нашли по платку и сумке. Полковой доктор осмотрел её и сказал, пусть благодарит тех земляных жаб, которых, по всей видимости, она прикладывала к ноге. Они спасли её от гангрены. Нина спросила, сколько же она там пробыла. Командир рассказал, что деревню дважды захватывали немцы и дважды наши. В общем, двое с половиной суток и, что её чудом не завалило там при артиллерийских обстрелах.
       К середине лета Нина вернулась в полк и вместе с ним вошла в Чехословакию. В марте 1945 года её полк бросили на захват какого-то чешского городка, в котором сильно укрепились и оборонялись немцы. Но десантников не останавливало ничего. В ходе боя она успела спасти много раненых, но попала под обстрел миномётов. Осколками Нину ранило в голову и перебило обе ноги. Дальше лечение в госпиталях и возвращение в родной город. Да, на костылях. Но всё быстро зажило. От радости. Ведь живы и вернулись с Победой!



 
Это моя бабушка Нина



       Вот всё, что я знаю об участии моих близких в той далёкой войне. Эту маленькую, полную событий историю. Нет, конечно были ещё разные подробности о потерях, о чести, о подвигах и цене хлеба. Цене дружбы и веры в людей. О том, что были рядом плечи, на которые можно опереться в трудные минуты. Груди, которые закрывали от смерти. И головы. Светлые головы, которые знали и верили, что их Родина лучшая и, что никто не смеет поднимать на неё руку или голос. Но эта история запала в душу и я по другому посмотрел на свою бабушку Нину. На лица в "Бессмертном полку". На стареньких людей на улице, в транспорте, в поликлинике, в магазинах. Да, их нет в бутиках и в модных торговых центрах. Почему? Не знаю. Может для них не это главное? И, наверное, они столько не заработали, чтобы "топово" прикинуться. А сколько они заработали на той войне? А есть ли бумажная цена той работе. И разве работа это. Они стояли на смерть. И достояли. А значит они достойны, как минимум, почитания и уважения. А твоя Родина лучшая или есть покруче страны? А ты позволишь поднять на свою Родину голос или руку? А отстоять сможешь?
       А они смогли.            
      
      
                ____________________________________
               !!! Разрешено использование текста моим сыном, Марковым Никитой Артуровичем.