Декабрьский подснежник 5 часть, 22 глава

22. ШУБЕРТ СТАНОВИТСЯ ЗНАМЕНИТЫМ

Шуберт спросил у Артёма, кто мог бы в театре записать ноты первой песни, и Шашкин посоветовал ему обратиться всё к той же Галине Борисовне, преподавательнице вокала. Поэт приехал к ней, попросил о помощи, на что та ответила, что если он хотел всерьёз заняться музыкой, не мешало бы ему самому изучить нотную грамоту, и обучила его. Шуберт в полном восторге сам записал ноты. Через несколько дней Рябчиков познакомился с неким музыкантом, который предоставил Шуберту студию звукозаписи, и поэт, а теперь ещё и певец при помощи профессионалов записал в студии песню. С этого дня он почти каждый день писал новые песни. Однажды он гулял с Викой поздним вечером по лесу. Сияла полная луна, пробиваясь из-за густой сосновой хвои. Лёгкие светлые облачка плыли, как ночные птицы, по тёмному фиолетовому небу. 
– Как романтично! – воскликнула Вика, глядя сияющими глазами на луну. 
– Да… – поэт так же заворожено смотрел на янтарное светило.
– Шуберт, милый мой! Какое счастье, что я тогда сожгла жаркое.
– Да! – улыбнулся Шуберт. – Рябчиков накричал на тебя, мы с тобой пошли куда глаза глядят, пришли к вокзалу и стали провожать поезда.
– А потом встречали рассвет в зале ожидания… – восторженно проговорила Вика.
Они стояли, обнявшись, под сосной. Шуберт целовал её волосы и губы и шептал: «Любимая», а потом достал бутылку вина и стаканчики.
– Вот это да! Ты взял с собой вино? – Вика даже захлопала в ладоши, но вдруг тревога мелькнула на её лице.
– Не бойся, милая, я его процедил, – с улыбкой сказал поэт, – там не будет волос.
– Не напоминай мне! – попросила Вика, шутливо легонько ударяя Шуберта. – Не могу без содрогания вспоминать, как они мне попались в бокале. Удивляюсь, как меня не стошнило!
Шуберт расхохотался и наполнил стаканчики вином. 
– За нашу любовь! – сказал он, чокаясь с Викой.
– Да! За нашу сказку!
Когда Шуберт наполнил стаканчики во второй раз, Вика произнесла:
– Давай теперь выпьем за тебя и за твой талант! За то, что ты внезапно открыл в себе певца. За то, чтобы твои песни стали известными, чтобы ты стал выпускать свои диски, чтобы тебя слушали, ходили на твои концерты. Я хочу, чтобы все знали, какой ты талантливый!
– Раз тебе так хочется, так и будет, – ответил Шуберт. – И я могу уже сейчас спеть тебе мою новую песню.
– Новую песню? Ты сочинил новую песню? Когда? – в восторге воскликнула Вика.
– Сейчас, – улыбнулся поэт. – Мне прямо сейчас пришла новая мелодия и слова. 
Он сыграл и спел:

– Моя любимая ко мне пришла,
Взяла за руку, повела куда-то,
Где сосны плачут, слёзы их – смола,
И клёны тоже слёзы льют от счастья.

Там счастьем всё пронизано до звёзд,
И звёзды все пронизаны любовью.
И если мне хоть каплю повезёт,
Сюда вернусь с моей любимой снова.

Моя любимая зажгла свечу,
Что сплетена из воска звёзд крылатых.
Склонившись тихо к моему плечу,
Она вела, вела меня куда-то.

Я шёл за ней, не спрашивал – куда,
Мы шли по роще, поднимаясь выше,
И мы летали в облачных садах,
Где все земные звуки стали тише.

Я шёл за нею, ведь я сам себе
Принадлежать давно уже не смею.
Любить её одну в своей судьбе –
Я только это в мире и умею.

– Шуберт! Ты делаешь меня самой счастливой в мире! Мне страшно представить, если бы мы прошли мимо друг друга… – и она, глядя на него влажными глазами, потянулась к его губам.
Они ехали назад в пустой электричке, счастливые и полные впечатлений о чудесной лесной прогулке. Через несколько дней Шуберт записал в студии новую песню, а ещё через какое-то время записал альбом и стал выступать на сцене, чему посодействовал всё тот же музыкант, с которым познакомился Рябчиков. Шуберт стал так же давать творческие вечера в театре Шашкина и вскоре стал очень известным. Его песни слушали и пели, на его концерты ходили, ему дарили цветы. О нём мечтали, в него влюблялись молоденькие девушки, но Шуберт не знал об этом. А если бы даже и узнал, то только посочувствовал бы им, ведь он любил одну Вику. Впрочем, Шуберт всегда был склонен к мысли, что невзаимная любовь лучше, чем отсутствие любви вообще. Кстати говоря, поэт привлёк к своей новой деятельности и виноделов, которые стали выступать вместе с ним в качестве бэк-вокалистов, не забрасывая при этом и виноделие. Шуберт тоже не ушёл с работы и по-прежнему носил печенье Максиму Мармеладовичу, ведь концерты проходили не каждый день, и поэт вполне мог себе позволить не оставлять своё прежнее дело. Максим Мармеладович ужасно смущался, что прославившийся Шуберт носил ему печенье, но певец с улыбкой просил начальника бросить эти мысли, ведь он, Шуберт, вовсе и не думал зазнаваться. Шуберт даже стал носить Максиму Мармеладовичу вино, произведённое «самым натуральным способом», и они вместе пили, закусывая печеньем.