Декабрьский подснежник 5 часть, 23 глава

23. НОВОСТЬ

Однажды после очередного концерта, когда Шуберту дарили цветы, из зала выбежала красивая девушка и вручила поэту огромный шикарный букет алых роз. Дома Вика устроила ему сцену. 
– Тебе, значит, девушки цветочки дарят? – воскликнула она, бросая недовольный взгляд на розы.
– Вика, но я ведь теперь певец, я выступаю на сцене! Всем певцам и артистам дарят цветы.
– Артистам! Тоже мне! Второй Шашкин, да?
– Вика, при чём тут Шашкин? Шашкин – это Шашкин, а я – это я.
– Он же твой друг!
– Да, друг! Но почему ты сейчас заговорила о нём? Думаешь, ему не дарят цветы?
– Дарят, и что?
– И что, Маша так же ревнует, как ты?
– Ревнует! – выкрикнула Вика. – Но она никогда в этом не сознается!
– Нет, не ревнует! – воскликнул Шуберт. – Потому что она больше доверяет Артёму, чем ты мне!
– Ах, больше доверяет? Может, ты вообще жалеешь, что женился на мне, а не на ней?
– Даже если бы я хотел на ней жениться, она бы не вышла за меня!
– Ах, значит, хотел?
– Да не хотел я! Это так, к слову пришлось! 
– Шуберт, ты приносишь гигантский букет, который тебе какая-то девушка дарит! Как я должна на это реагировать?
– Так же, как и другие жёны артистов и певцов!
– А я не буду так реагировать!
– Ну хочешь, я тебе подарю этот букет? Это тебе от меня!
– Нет! Ты не сам его купил!
– А что, разве я сам тебе не покупаю цветы?
И вдруг Шуберту это надоело, он резко сорвался с места и ушёл из дома.
– Шуберт!
Он пошёл к своим друзьям-виноделам, захватив с собой гитару.
– О-о-о, какие люди! 
Шуберт поздоровался с ними и присоединился к застолью. Выпив два стакана вина, он взял гитару и запел:

С высоких гор спускается туман,
Когда всю ночь шумит кафе-шантан.
В конце закатов лестниц и дверей
Мы пьем коньяк с возлюбленной моей.
Сирень в петлице, тверд воротничок,
Хрустят манжеты, галстук прост и строг
Откинусь в кресле перейду к вину,
Как я осмелюсь, как же я начну?

– Что, плохо дело, Шуберт, раз ты уже не свои песни поёшь? – спросил Волосатые Ноги.
– Да нет, Валерик, всё хорошо, – ответил поэт, кладя гитару, и снова потянулся за стаканом.
– Не-е-е, у тебя что-то случилось! – сказал винодел с уголовным лицом и громко выругался. 
– Да нет же! Ну хотите, я ещё вам спою? Кажется, сейчас будет новая песня!
И он спел:

Вновь облако печаль кружит
На небе хмуром и высоком.
Что сделал я тебе? Скажи!
Зачем со мною ты жестока?

Зачем ты сердишься опять
И понимать меня не хочешь?
И солнце стало угасать,
И обернулось утро ночью.

Но рад я всё же и тому,
Что ты холодною не стала
Раз ты меня вновь ко всему
Так горячо приревновала.

Уж лучше злись, ревнуй, кричи,
Не будь лишь Королевой Снежной,
И не молчи, и не молчи,
Ведь я люблю тебя так нежно.

– Ну я же говорил, плохи твои дела! – сказал уголовный.
– Нет, это не про меня песня! – ответил Шуберт. – Это про лирического героя, он не имеет ко мне никакого отношения!
– Да ладно тебе, Шуберт! – махнул рукой маленький толстенький и выругался. – Что-то больно сильно ты переживаешь за своего лирического героя, сидишь тут с таким убитым видом.
И вдруг у Шуберта зазвонил телефон.
– Алло, Вика!
– Шуберт, прости меня, пожалуйста! Я вела себя просто ужасно. Мне так стыдно, что я устроила скандал! Приезжай, пожалуйста, мне надо тебе сказать что-то очень важное!
– Что-то очень важное? – Шуберт с мечтательной улыбкой посмотрел на недопитый стакан. – Ну тогда я возьму вина!
– Нет-нет, не надо, Шуберт! Ну если только для себя, а мне не надо.
– Почему? – удивился Шуберт, почувствовав, что у Вики есть какие-то серьёзные причины для этого.
– Приезжай скорее, я тебе всё скажу!
– Как ты меня интригуешь! – ответил поэт, поднимаясь и на ходу прощаясь с расстроенными виноделами.
– Эй, куда же ты, Шуберт?
– Простите, братки! – с виноватым видом ответил поэт. – Я к вам завтра обязательно зайду!
– Давай, заходи! – кивнул Волосатые Ноги. – А не то убьём!
Шуберт засмеялся, снова пообещал, что обязательно зайдёт, и вернулся домой. Вика встретила его с распростёртыми объятиями, с загадочным видом повела его в комнату, и они сели рядом.
– Вика, ты хотела сказать мне что-то важное… – не менее загадочно произнёс поэт.
– Это про Влада, – улыбнулась Вика.
– Про Влада?
– Да. Это имеет к нему самое непосредственное отношение.
– Как много загадок… – Шуберт с задумчивой улыбкой смотрел в потолок.
– У Влада скоро будет маленький братик или сестричка, – шепнула Вика ему на ухо.
– Что-о-о?!! Ты…
– Да!!! – и Вика снова бросилась ему на шею.
– Вика, это же чудесно! Это значит…
– Это значит, что ты теперь будешь разучивать детские песенки!
– Тогда почему бы не начать прямо сейчас? – Шуберт взял гитару. – Одну песенку я уже знаю.
– Какую же?
Шуберт спел «В траве сидел кузнечик». Вика радостно рассмеялась.
– Я эту песенку спел, когда только пришёл на уроки вокала. Она была как будто судьбоносной песней.
– Да! – ответила Вика. – И теперь это первая песенка, которую ты спел нашему малышу.
– Вика, но как это произошло?
– Как произошло? Дурачок! – рассмеялась она, целуя поэта, и стала звонить Маше, чтобы поделиться радостью.
И только после Шуберт вспомнил, что винодел с уголовным лицом рассказывал о своём знакомом, у которого жена стала ждать ребёнка только после дегустации их вина, лечащего разные болезни, в том числе и бесплодие. Впрочем, ни Шуберт, ни Вика не знали прежде о её болезни, так как они оба не любили ходить по врачам в отличие от Шашкиных, которые раз в год всей семьёй отправлялись на обязательный медосмотр, а установила такой порядок не кто иная, как Маша.
Надо сказать, что во время беременности у Вики были довольно частые перепады настроения и беспричинные истерики, но Шуберт всё это мужественно терпел. Однажды Вика решила приготовить запеканку, взяла первые попавшиеся под руку продукты и кое-как приготовила. Она даже сама не поняла, из чего творила свой кулинарный «шедевр».
– Шуберточик, идём есть! – с улыбкой позвала она, когда поэт писал какое-то стихотворение.
– Иду-иду! – Шуберт улыбнулся в ответ, отложил бумагу, поднялся и пошёл за Викой, которая затаив дыхание ждала, когда супруг попробует, и только потом попробовала сама.
– Как ты думаешь, – задумчиво проговорила она, – из чего эта запеканка?
– Не знаю… какая-то творожистая.
– Тебе понравилось?
– Её приготовила ты – этого достаточно, чтобы понравилось.
– Нет, скажи, тебе было вкусно?
– Ну я же сказал тебе, Вика… – мягко ответил Шуберт.
– Нет, не сказал! Тебе было вкусно? Скажи!
Шуберт вздохнул. Ему не хотелось врать, но и расстраивать Вику тоже не хотелось. Он ушёл в комнату. Вика последовала за ним.
– Ах так! Ты меня видеть не хочешь?
– Нет, что ты, Вика! Просто я хотел, чтобы ты успокоилась…
И вдруг Вика залилась рыданиями. Шуберт почувствовал, что сердце у него разрывается от тоски при виде слёз любимой женщины. Он придвинулся к ней, обнял и стал нежно гладить её волосы, утирать ладонями её слёзы, сопровождая всё это горячими поцелуями.
– Дорогая, ну что ты! Твоя запеканка – самая вкусная в мире.
– Врёшь! Врёшь! Врёшь! – рыдала Вика. – Я никогда ничего толком не готовила, вот и не умею! А тут решила попробовать в кои-то веки – и не вышло! У меня ужасная запеканка!
– У тебя самая лучшая запеканка! – уговаривал Шуберт Вику. – Ну как я могу не любить твою запеканку, если я тебя так люблю? Ты моя хорошая, ты моё счастье! Ну как я без тебя? Ну успокойся, солнышко моё!
Шуберт страшно переживал. Ему казалось, что он не находил подходящих слов, хоть и говорил искренно. И вдруг Вика сама обняла и поцеловала его и тихо сказала:
– Шуберточик, прости меня, пожалуйста! Я такая дура! Я тебя сильно-сильно люблю!
– Нет, я сильнее!
– Нет, я!
Они обнимались, спорили, но уже не ссорясь. Впрочем, это было ненадолго, потому что через несколько дней у Вики вновь случался приступ дурного настроения, а Шуберт продолжал терпеть, никогда не злился и мысленно повторял себе: «Ты можешь быть бесконечно прав, но какой в том толк, если твоя женщина плачет?»