Декабрьский подснежник 5 часть, 26 глава

26. РАЗБУШЕВАВШИЙСЯ КОНЬ

Через какое-то время у Шуберта и Вики родилась дочь Олеся, а у Рябчикова с Лидой родился сын Гена. Шуберт с Викой и Олесей и Артём с Машей и их детьми поехали погостить в деревню к родителям Вики и Маши.
– Там и конюшня есть, – подмигнул Артём Шуберту, когда они ехали в электричке, пересев в неё из дальнего поезда.
В дверях вагона появилась какая-то девушка с гитарой и сказала:
– Добрый день, дорогие дамы и господа! Я желаю вам всем приятной поездки и хочу спеть вам песню моей любимой певицы Леры Массквы.
Она запела:

– А я хотела показать тебе
То небо, что я видела в Париже,
Я знаю, что мой голос в тишине
Ты может быть, ты может быть, услышишь.
А мы мечтали, чтоб не падать вниз,
Увидеть средиземные моря,
Я знаю, что твоя разбилась жизнь,
Но дружбу и любовь разбить нельзя.

А на прощанье только SMS,
Когда поедешь - завтра, ну удачи,
Теперь ты будешь ангелом с небес,
Теперь ты будешь жить совсем иначе.
А может, ты сейчас пишешь стихи,
Гуляешь там, наверно, в облаках,
Но если будет скучно, приходи,
Пройдемся по Парижу в моих снах.

– Какая красивая песенка! – с улыбкой произнёс Шуберт, держа на руках девочку и нежно глядя то на неё, то на Вику. – Только очень грустная, а мне не хочется грустить, когда я такой счастливый!
– О-о-о!!! – воскликнул Артём. – Эта песня пронзила мою душу! Моя душа изорвана в клочья! Если каждому живому созданию больно жить в мире, который соткан из боли и скорби, если каждый росток с болью взирает на высокое солнце, потому что не в силах достать до него своими хрупкими и беспомощными лепестками, то как должно быть больно тому, кто может посвятить эти горькие строки кому-то! Но ещё больнее во сто крат, что тот человек уже не услышит этот вопль, этот крик души!!!
Пассажиры давали деньги спевшей девушке, которая шла по вагону, но когда Артём прокричал свою страстную и трагическую тираду и заломил руки, все мгновенно переключились на него и стали давать деньги ему.
– Что ж вы у меня мой хлеб отнимаете? – с досадой обратилась к нему девушка. – Я к вам обращаюсь, Артём Шашкин! Э-эх! 
Девушка надеялась, что Артём Шашкин отдаст все деньги ей, но так как актёр притворился почти мёртвым, она только дёрнула плечом и прошла мимо. 
– Когда ты прекратишь поясничать? – обратилась к нему Маша. – На тебя все смотрят!
– Ну на то я и актёр, чтобы на меня смотрели, о моя чернокрылая голубица!
Они приехали к родителям Маши и Вики, разобрали вещи и поставили стол в саду. Родители очень радовались за Вику и Шуберта, взяли девочку и стали качать её на руках, пока она не уснула. Шуберт сел под деревом на низенький стуличик. Поэт держал на коленях глубокую тарелку с чёрной смородиной и со счастливой улыбкой ел одну за другой крупные ягоды. Артём разжёг костёр и хотел прыгать через него, но Маша одёрнула его, сказав, что хоть Шашкин и был хорошим актёром, но малейший промах – и он окажется в огне и сгорит. У Артёма был такой вид, словно он хотел сказать, что ему пришлась бы по вкусу такая трагическая кончина. 
– О моя чернокрылая голубица! Представь, как эффектно я бы выглядел, опалённый огненными языками, окутанный крылатым пламенем!
Шуберт с Викой тихонько убежали вглубь сада, где росла малина, и утонули в объятиях и поцелуях в её тени. Шуберт сорвал цветок и вплёл его в викины волосы. Он запел какую-то красивую нежную песню, и они стали танцевать. Когда они вернулись, Артём уже вовсю прыгал через костёр, а Маша уводила детей, чтобы они не видели это жуткое зрелище. Но так как Маша не захотела смотреть, Артём быстро перестал прыгать и спокойно сел под липу, горестно шепча что-то о смертности всего, что есть в мире. 
Вечерело. Вика взяла проснувшуюся Олесю на руки, Шуберт взял гитару и спел:

Мимо белого яблока лyны,
Мимо кpасного яблока заката
Облака из неведомой стpаны
К нам спешат и опять бегут кyда-то.

Облака – белогpивые лошадки,
Облака, что вы мчитесь без оглядки?
Не смотрите вы, пожалуйста, свысока,
А по небу пpокатите нас, облака!

Мы помчимся в заоблачнyю даль
Мимо гаснyщих звезд на небосклоне.
К нам неслышно опyстится звезда
И pомашкой останется в ладони.

Шуберт дал Вике гитару и взял девочку на руки. Олеся заулыбалась, потянулась к нему маленькими ручками, хватая его за лицо, как это умеют только младенцы. Поэт поцеловал её и сказал:
– Посмотри, Олеся! Видишь, зажглась первая звёздочка! Она такая высокая-высокая и такая маленькая, как бусинка. А скоро всё небо покроется такими же звёздочками, и они будут танцевать свои красивые вальсы. И ты – одна из них. Ты мой полевой василёк. И пусть все твои мечты сбудутся, и пусть все эти звёздочки спустятся прямо в твои ладони, моя радость!
На следующий день Артём напомнил Шуберту, что недалеко находилась конюшня. Вика попросила родителей посидеть какое-то время с Олесей, пока они сбегают прокатиться на лошадях. Родители попросили Вику не кататься, так как ей нужен был покой, пока она кормила ребёнка. Шуберт, Вика, Артём, Маша и их дети отправились в конюшню и стали по очереди, кроме Вики, кататься. Они ехали по полю, по дороге вдоль леса, а потом возвращались в конюшню. Вика наблюдала со стороны. И вот дошла очередь до Шуберта. 
– Шуберт, не садись, – вдруг попросила Вика. 
– Почему? – удивился поэт.
– Мне вдруг вспомнилось, как ты тогда упал с лошади и потерял память. Мне сейчас стало так страшно!
– Да ничего страшного не случится! – улыбнулся Шуберт. – Это было давно!
Он полез на лошадь, но внезапно соскочил, бросился к Вике, крепко обнял, поцеловал её, несколько мгновений подержал её руки в своих, влюблённо, нежно и как-то печально посмотрел в её глаза и только после этого забрался на коня и помчался вдаль. И вдруг конь разбушевался и полетел с дикой скоростью. Шуберт не удержался в седле и упал. Его нога запуталась в стремени, и конь протащил его несколько метров по каменистой дороге.
– Шуберт!!! – дико закричала Вика и побежала за конём. Маша с Артёмом и с их детьми бежали за ней.
Конь остановился. Маша высвободила ногу поэта из стремени, Вика приподняла его голову. Он не дышал.
– Шуберт!!! – Вика припала к нему, пытаясь услышать сердце, взяла руку, но тоже не чувствовала пульс, и тогда она взглянула на него и увидела, что он был смертельно бледен.
Вика сама страшно побледнела и несколько мгновений видела всё вокруг сквозь полыхающий туман. Она потеряла сознание, Артём упал в обморок следом за ней, причём на этот раз по-настоящему. Маша привела их в чувства и позвала врача. Врач осмотрел Шуберта и сказал, что поэт мёртв. 
– Может быть, это клиническая смерть? – рыдая, спросила Вика, глядя на врача таким умоляющим взглядом, пытаясь зацепиться хоть за малейшую надежду, словно от врача что-то зависело, но от него уже ничего не зависело. Шуберт умер.
– Шуберт!!! – рыдала Вика. – Зачем ты меня не послушался?
Маша позвонила Рябчикову, чтобы тот приехал. Рябчиков с Лидой и с сыном тут же приехали. Рябчиков помог организовать похороны. Шуберта отпевали. Красивое лицо, обрамлённое длинными каштановыми волосами, казалось ещё более возвышенным, чем обычно. Он излучал какое-то непривычное спокойствие. Казалось, даже лёгкая улыбка украшала его безжизненные черты. Гроб опустили в могилу и засыпали землёй. Рябчиков заказал надгробный камень с высеченным четверостишьем:

И пусть я складно не умею
Писать, а только лишь учусь,
Я всё равно ваш верный Шуберт,
Я ваш поэт, я ваша грусть.

Шуберт умер в возрасте сорока лет. После похорон Вика, которой было столько же лет и которая прежде молодо выглядела, посмотрела в зеркало и увидела, что у неё вдруг откуда-то появилось много седых волос. Она сильно заболела и стала чахнуть на глазах. У неё кончилось молоко, и Маша стала заказывать в специальном магазине, чтобы было чем кормить Олесю. Артём бился в конвульсиях и страшно рыдал, как не рыдал никогда в жизни, восклицая, что это по его вине умер поэт, так как это он, Артём подбил его покататься на лошадях. Только в отличие от Вики Шашкин ждал утешения хоть от кого-то. А Вика не ждала никаких утешений. Она просто молча угасала и старела.