Конец октября

Уже не было царя, уже не стало Временного правительства, и новая власть уже издала свои первые декреты, которые перестраивали весь уклад жизни… Тут-то и зашевелились все те, кто перестраиваться не желал. А это были люди влиятельные.
Еще во время штурма Зимнего дворца при городской Думе начал формироваться Комитет спасения Родины и революции. В него вошли представители Петроградской городской думы, Предпарламента, ЦИК Советов 1-го созыва, Исполкома Всероссийского Совета крестьянских депутатов, ЦК партий меньшевиков, эсеров, «народных социалистов», кадетов, почтово-телеграфного и железнодорожного союзов, а также фракций меньшевиков и эсеров, ушедших со II-го съезда Советов. Председателем Комитета был избран правый эсер А. Гоц.
Комитет уже 26 октября заявил о незаконности большевистской власти и намерении воссоздать Временное правительство. Мартов и левые эсеры при этом предлагали в новое коалиционное правительство включить большевиков, но меньшевики и правые эсеры решительно возражали…
А Керенский 26 октября послал на Петроград кавалерийский корпус генерала Краснова. Однако в выступлении приняли участие только десять сотен казаков, несколько артиллерийских батарей и бронепоезд  - это было все, что Керенский мог получить от армии после того, как предал Корнилова.
27 октября эшелоны Краснова подошли к Гатчине, и казаки взяли ее без боя.
Тем временем Комитет спасения распространял антибольшевистские листовки, организовывал повсюду центры сопротивления и забастовки государственных служащих и находился на постоянной связи с Керенским. 
И служащие прекращали исполнение своих обязанностей: «Эти большевики хотят управлять? Вот пусть и попробуют!…». Эти непривычные забастовки были даже комичны, но весьма ощутимы.
Когда Троцкий отправился в министерство иностранных дел и приказал чиновникам перевести декрет о мире на иностранные языки, все шестьсот чиновников подали ему прошения об отставке… Комиссар труда Шляпников, приказавший служащим своего министерства возвратиться на рабочие места в 24 часа, увидел, что послушались только швейцары… Особый комитет снабжения Временного правительства оставил работу, чтобы не подчиняться большевикам… Несмотря на щедрые обещания высоких ставок, телефонистки отказывались обслуживать советские учреждения…

В Смольном после восстания атмосфера была напряжённее, чем до него - надо было навести порядок в городе, сохранить на своей стороне гарнизон, удержаться против немцев, подготовиться к борьбе с Керенским и привлечь на свою сторону население страны, в основном крестьянское, от Архангельска до Владивостока. Врагами большевиков стала не только организованная буржуазия, но и все социалистические партии, за исключением левых эсеров и нескольких колеблющихся вместе с Мартовым интернационалистов.
 С 27 октября к Красному Селу и Пулкову начали выдвигаться большевизированные части петроградского гарнизона, отряды балтийских моряков во главе с Дыбенко и Красная Гвардия. Остальной полумиллионный петроградский гарнизон выжидающе молчал. Через Московскую заставу текла река из солдатских рот, пушек, грузовиков и повозок, а также рабочий народ с ружьями, заступами и мотками колючей проволоки. А от заставы уже была слышна канонада. В Смольный за пропусками постоянно обращались хорошо одетые буржуа и иностранцы, желавшие выехать из города.

28 октября казаки Краснова, после длительных переговоров с солдатами гарнизона Царского Села, заняли его, выйдя на ближайшие подступы к столице. И в эсеровской газете «Дело народа» появился призыв Краснова к солдатам Петрогада повиноваться Временному правительству.
При создавшейся сложной обстановке Военно-революционный комитет Петрограда объявил: «Граждане! Мы не потерпим в городе ни погромов, ни налетов, ни грабежей. Они будут безжалостно караться на месте по примеру Парижской коммуны». И на улицах не стало даже пьяных драк.

В юнкерских училищах царило лихорадочное оживление – их постоянно посещали члены городской Думы и им звонил даже сам Керенский!
29-го рано утром специально перед самой сменой караула на телефонную станцию явилась рота юнкеров, переодетых в форму революционного Семёновского полка. Они знали большевистский пароль и совершенно беспрепятственно сменили охрану. Спустя пять минут, явился Антонов-Овсеенко, производивший инспекцию. Юнкера заперли его в чулане, а прибывших красногвардейцев встретили ружейным огнем, причем несколько человек было убито. Комитет спасения Родины и революции открыл военные действия.
Еще не было понятия Гражданской войны, еще не было понятия классового врага, и отдельные выступления воспринимались как недоразумение. Но уже начинали применяться изощренные военные хитрости. Все начиналось, как в вальсе – окружили, разоружили, отпустили… Но вот первый случайный выстрел – и первая кровь… И вокруг уже начиналось жестокое сражение.
В тот же день Комитет спасения выпустил воззвание за подписями Гоца, Авксентьева и других руководителей, в котором гарнизону предлагалось сложить оружие и подчиниться штабу округа, а всем исполнять приказы Временного правительства. В узком кругу задача Комитета была прокомментирована одним из его членов: «Собрать войска и разогнать эту сволочь!..»
На следующий день, когда восстание было подавлено, руководители Комитета тут же отказались в печати от своего воззвания.

В воскресенье 29 октября Краснов активных действий не предпринимал, оставаясь в Царском Селе, ожидая подмоги и надеясь на помощь из Петрограда. А Петроград утром был разбужен топотом марширующих юнкеров и треском ружейной перестрелки.
Время от времени по городу кружили автомобили под флагами Красного Креста, которые большевики не трогали. А эти автомобили служили юнкерам для связи, снабжения и эвакуации раненых.
Стычки между юнкерами и красногвардейцами и битвы между броневиками продолжались целый день…
За телефонную станцию взялись матросы. Желающие поговорить и снявшие телефонную трубку слышали в ней перестрелку.
Железные ставни магазинов были опущены, но торговля в них шла. Даже кинематографы зазывали зрителей. А трамваи ходили через простреливаемые улицы.

Во Владимирское юнкерское училище отряд солдат, матросов и красногвардейцев явился утром и потребовал сдачи оружия. Юнкера отказались. Через час советские войска окружили училище и начали его обстрел. Вдоль здания взад и вперед двигались два бронированных автомобиля, ведя огонь из пулемётов. Юнкера по телефону просили помощи.
Петроградские казаки сначала ответили, что не решаются выступить, так как перед их казармой расположился сильный матросский отряд с двумя орудиями. А потом заявили, что будут держать нейтралитет, потому что большевики обещали не отбирать у них землю.
В половине двенадцатого к Владимирскому училищу прибыли три полевых орудия. Юнкерам снова предложили сдаться. Но, следуя приказу Керенского из Царского Села, юнкера-владимирцы отказались.  Тогда начался артобстрел училища. Юнкера отчаянно защищались до половины третьего, а потом подняли белый флаг.
Павловское юнкерское училище тоже было окружено. Большинство юнкеров-михайловцев сражалось на улицах…
Но к вечеру все юнкера сдались и были доставлены в Петропавловскую крепость и в Кронштадт… Так Керенский и Комитет спасения в огромном вооруженном городе для своих целей нашли не более трех тысяч восторженных молодых людей.
Телефонная станция удерживалась юнкерами до самого вечера, когда появился большевистский броневик, и матросы пошли на приступ. Тогда юнкера обменяли свои жизни на Антонова-Овсеенко и были отпущены на свободу.
А перепуганные девушки-телефонистки быстро покинули здание. Остались только монтёры, рабочие и полдюжины опытных телефонисток. В помощь им выделили добровольцев из матросов и солдат. И дело с трудом, но пошло.

В десять часов вечера Ленин выступил перед представителями полков петроградского гарнизона, и они постановили выделить для защиты Петрограда необходимое число полков.  А Троцкий прямо с заседания Петросовета лично отбыл на Пулковские высоты.

К 30 октября матросы во главе с Дыбенко расположились в Красном селе,  на Пулковских высотах готовили позиции красногвардейцы, а в селе Пулково стояли революционные солдаты под командованием Антонова-Овсеенко. Общая численность войск составляла 12 тысяч человек против не более полутора тысяч у Краснова.
Весь день артиллерия Керенского била по позициям Красной гвардии на Пулковских высотах, ожидая, что красногвардейцы не выдержат огня и начнут отступать. Тут-то и вступят в дело казаки. Но красногвардейцы не дрогнули, весь день не оставляли позиций, а в сумерках сами бросились в атаку. Недаром Троцкий два года наблюдал из окопов за военными действиями на Балканах, будучи фронтовым корреспондентом.
Под угрозой окружения казаки стали отступать, бросив артиллерию и заодно оставив Царское Село. Подкрепления к генералу Краснову так и не прибыли. И Керенский снова бежал.
«Правда» перепечатала его обращение к Комитету спасения:
«По просьбе всех демократических сил мною приостановлены действия против «повстанческих войск». Примите меры к прекращению напрасного кровопролития…».
А в Петросовете арестованный ВРК Гоц искренне уверял, что прокламации Комитета спасения подписывал совсем не он, а Авксентьев.
А вскоре и железнодорожники перестали слушаться представителей ВИКЖЕЛя.

1 ноября революционные войска вошли в Гатчину. Сам генерал Краснов  сдался большевикам под «честное слово офицера, что не будет более бороться против советской власти», однако вскоре бежал на Дон вместе с другими генералами, где с марта 1918 начал поднимать казаков против Советов.

В одних городах еще шли уличные бои, а из других уже сообщали, что власть перешла к местным Советам.

Но всё это победное воодушевление портил саботаж чиновников. В банках деньги выдавались только представителям Временного правительства. Даже ВИКЖЕЛю говорили: «Обратитесь в Смольный…».
Центральный земельный комитет призывал крестьян не признавать большевистского декрета о земле.
Атаман Каледин, охраняемый тремя казачьими армиями, пригласил в Новочеркасск Керенского и лидеров других партий для организации борьбы с большевиками.
Кубань объявила себя независимым казачьим государством. Буржуазная Рада в Киеве раздвинула границы Украины вплоть до Урала и приступила к формированию национальной армии. Старые власти Сибири и Кавказа требовали отдельных Учредительных собраний. Финский сейм настаивал на выводе русских войск. Польша вообще оказалась за границей.

8 ноября вышло постановление советской власти о роспуске Комитета спасения, дальнейших репрессий к нему решено было не применять. Но контрреволюционная деятельность самих членов Комитета не прекратилась.

А поверх всего этого катились волны дезертировавших с фронта солдат.

Керенский пытался договориться с Калединым, потом пытался в январе 1918 года попасть на Учредительное собрание, в мае 1918 года пробовал примкнуть к Комитету Учредительного собрания в Самаре, но, видя, что от него отвернулись все политические силы, он в июне 1918 года окончательно покинул Россию.