Закланные Зоной. Рассказ

Прихожу в этот небольшой сквер, примкнувший к рощице из старых деревьев, часто и почти каждый раз… да нет, без «почти», а каждый раз не могу избавиться от чувства, что здесь, под соснами и липами, я не - одна, и кажется мне, что надо мной парят души тех, кто лежит… кто был расстрелян здесь фашистами в годы оккупации. Есть здесь и обелиск из черного мрамора со скорбной маской, возвышается тёмный Поминальный крест, и когда красные закатные лучи подсвечивают его, то вспыхивает чувство… Нет, не понять и не передать словами этого мистического ощущения, а поэтому замолкаю.
Но сегодня не пойду в рощу, а перейду в другой сквер, который – напротив, и он разбит относительно недавно в память жертвам Чернобыля.

День солнечный, тёплый! Но уже оранжевые листья - на дорожках, да и клёны, липы рыжеют. Как же контрастируют их увядающие, но еще яркие уборы с изумрудом травы! Лепота! Но мало кто видит эту красоту. А, впрочем, здесь всегда мало людей, только у памятника иногда кто-либо посиживает, - огромный треснувший земной Шар, всегда пробуждающий во мне тревожные мысли... Может, и вон тот мужчина, сидящий напротив него, думает так же? Опустил голову, рядом на скамейке – красные гвоздики и три розы… и все почему-то разные. Странно. И почему три? Ведь обычно принято приносить чётное количество к таким памятникам, да и почему не возложил сразу? Но кажется, смотрит на меня… и так упорно. Встал, идёт в мою сторону:
- Ты?..
- Ой, - вздрогнула от неожиданности: - Антон?
- Ну, здравствуй, здравствуй. Как же давно не виделись! Но ты почти не изменилась. Всё такая же…
- Ладно, ладно, не надо комплиментов, лучше расскажи каким ветром тебя - к нам, в наш тихий край из шумной Москвы?
- Да вот… Пришел, чтобы вспомнить, поклониться…
И жестом пригласив сесть, взглянул на свои цветы, протянул к ним руку, но не прикоснулся.
- Ты как-то связан с этой трагедией? – кивнула на памятник.
Грустно улыбнулся:
- Да… Пришлось тогда побывать в тех местах.
- Газета командировала освещать события? – улыбнулась с лёгкой усмешкой.
- Да нет, взял отпуск и поехал…
- Не испугавшись радиации?
Взглянул…  нет, не взглянул, а посмотрел с лёгким упрёком:
- Как было можно? Ведь там столько людей уже работало! - Помолчал, снова взглянул на цветы: - И стольких потом не стало.
Мимо нас, громко смеясь, прошли подростки, - рядом техникум, наверное из него, -  и Антон, проводил их взглядом:
- Не дай Бог, чтобы им такое выпало.
- Да уж… Даже мы тогда не знали, что можно есть, пить?
Но он, не ответив на мою реплику, встал, сделал несколько шагов к Шару, постоял, снова присел.
- Понимаешь, все тревоги издалека ничего не стоят по сравнению с теми, что пришлось пережить… - И усмехнулся совсем грустно? - и не пережить тем, кто тогда попал туда, на место аварии.
- Может, расскажешь что-то? – спросила робко.
- А нужно ли тебе это? – усмехнулся: – Ведь если расскажу…
- Пожалуйста, расскажи... – уже попросила.
И он уловил непритворность моей просьбы:
- Ну что же, слушай. Тем более, что и мне хочется… просто необходимо хоть немного выговориться.
Он протянул руку к цветам, на какое-то мгновение задержал её над ними, взял алую розу, а я спросила:
– Скажи, а почему они не одного цвета?
– А потому, что…
И умолк, глядя на цветок. Но вот чуть заметно улыбнулся, взглянул на меня:
- Об этом – позже. А вначале расскажу тебе о том, что увидел, когда приехал в Киев. И самое первое впечатление ждало уже на вокзале… тревожное от необычности, ведь встречающих почти не было, а машины поливочные утюжили улицу...
- Страшно стало?
- Да нет, тогда страшно не было, - положил розу на гвоздики: – Но когда подъезжал к Зоне, как её называли, то стало весьма и весьма неуютно. – И Антон даже плечами слегка дернул: - А поселился с теми, кто уже приехал на ликвидацию последствий, в палатках...
Удивлённо взглянула:
- А почему не у родителей? Ведь они в Припяти жили?
- Да, там. Когда потом забрал их к себе в Москву, то они-то и рассказывали, что тогда, в первый день, дети в школу пошли, а в двух километрах еще реактор горел, зеваки на пожар с возвышенности смотрели. В общем… – Хотел встать, но лишь махнул рукой: - Понимаешь, и сейчас не могу совместить это… эти несовместимости: чудовищную опасность свершившегося и привычную жизнь людей. Ведь только позже эти два ощущения срослись, когда всё определилось как смертельная угроза и по зоне начали носиться брошенные лошади, стали отстреливать собак, кошек…
Почти вскрикнула:
- Зачем? Зачем отстреливать животных, Антон?
- А чтобы не мучились от лучевой болезни, чтобы сразу…
И умолк, глядя на земной Шар, который под уже косыми лучами солнца стал красноватым. Потом, словно желая этим смешком сбросить тягостные воспоминания, усмехнулся:
- Ну, вот… А главной задачей тогда было перекрыть каналы реки Припять. На Камазах возили землю, мелкие ракушки и засыпали ими речку, чтобы радиация не плыла дальше. А еще привозили фильтрующий туф, ме-елкие такие камешки… - И, качнув головой, усмехнулся: - Хотя они сами-то по себе серого цвета, но когда их ссыпали в воду, то становились небесно-голубыми. – Взглянул на меня: поверила ли? - Ну, а первым делом разведывали на предмет радиации населенные пункты, дороги, территорию АЭС и отмывали те места, где скапливались люди.
- И у нас… - оживилась я: – Помню, к нам приезжал нештатный корреспондент с юга области, так рассказывал, как и его машину мыли.
Но Антон вроде бы не услышал меня.
- А еще составляли карты зараженности и если уровень радиации был выше семи  миллирентген в час, то село выселяли, а если чуть меньше… Ну, мол, живите пока. И странно, радиация эта была участками. Помню иду через лес, всё зеленое, яркое и вдруг – деревья совсем рыжие! И ни мух, ни комаров, и тишина зловещая! – Помолчал, вздохнул: - А еще один дед рассказывал, как в его деревне вдруг утром выпал зелёно-голубой туман…
И Антон снова взглянул на меня с вопросом в глазах: верю ли?
- Да-а, - только и сказала, интонацией дав понять, что верю каждому слову.
- Ну, ладно, лучше расскажу тебе о том, что сам видел, о самой АЭС. Представь себе огромное здание метров в восемьсот и тот четвёртый энергоблок… развалом его называли, как пасть чудовища! И в этой пасти люди отбойными молотками дробят куски затвердевшего бетона, строят разделительную стену между четвертым и третьим блоком, чтобы прикрыть пульсирующий радиационный вулкан…
- И всё это вручную?
- Да нет, техники сразу много появилось и для её работы там же смонтировали электроснабжение. Погрузчики от «Пинкертон», бетононасосы «Путцмайстер», а из Германии огромный самоходный кран «Демаг» привезли. - Криво усмехнулся: - Правда, отказались прислать специалиста для его наладки, так что нашим пришлось с ним разбираться. – И снова смешок: - А, впрочем, начальство старалось не пускать иностранцев в Зону, чтобы меньше знали о масштабе катастрофы.
- Да не только от иностранцев скрывали масштабы, но и от нас, - тихо поддержала: - нам тоже ничего не говорили, хотя мы от Чернобыля относительно недалеко…
Но Антон снова вроде бы не услышал меня.
- А Челябинский завод прислал радиоуправляемый бульдозер для работы на крыше, должен был тот скидывать обломки на дно реактора. Ну, опустили его с вертолета на крышу и как не нажимали кнопки, он так и не заработал, радиация все настройки сбила, вот и пришлось людей на крышу по-разному поднимать, как раз Никола там работал. - Антон посмотрел на цветы, хотел взять оранжевую розу, но не взял: – Ладно, о нём потом, а сейчас… - И снова взял алую: – А эту я принёс Сашке пожарнику, тушившему пожар над взорвавшемся радиатором.
И чуть распустившийся бутон заалел меж его ладоней, а длинный стебель словно потянулся к земле.
– Мы с ним росли вместе, дружили, потом я уехал в Москву учиться на журналиста, а он остался в Припяти. – И снова помолчал, взглянул на меня: - Даже и теперь… в горле ком, когда вспоминаю о о нём. Ведь как же тогда он был счастлив! Женился на любимой Ленке, только-только сын родился и как раз в тот день собирался её с малышом к матери в деревню везти, а тут… Потом она рассказывала, как металась возле больницы, вокруг которой стояли машины пожарные, скорой помощи, оцепление из милиции и её туда не пускали. - Бережно опустил розу на гвоздики: - А ведь людям вначале не говорили о радиации, только предупредили, чтобы готовили вещи теплые, мол, отвезут всех в лес, в палатках жить будут. И многие даже радовались, что майские праздники в лесу встретят, готовились там шашлыки жарить...
Антон встал, прошелся туда-сюда, но сел.
- А что же с Сашкой? – тихо спросила.
- Понимаешь, ведь я только потом был на крыше взорвавшегося энергоблока и пытался представить себе те куски развороченной арматуры, обломки графитовых стержней, копоть от горящего битума… ведь крыша-то станции им была залита, а они со шлангами - по нему, по расплавленному… как по смоле, сбивали пламя, сбрасывали горящий графит ногами… - И мне показалось, что Антон вздрогнул… а, может – я? – Ну, когда потом… уже в Москве, я ходил к Сашке в клинику острой лучевой болезни… их же туда… всех двадцать восемь пожарников самолётом доставили, то спросил: «Понимали ли вы, что это смертельно?», а он ответил: «Нет. Мы просто тушили.» И уже на другой день умер первый из них, а через четырнадцать дней и мой Сашок.
Антон встал, взял гвоздики и алую розу, подошёл к треснувшему Шару, положил цветы, постоял с минуту, вернулся ко мне, сел:
- Знаешь, не повидав всего этого, невозможно представить себе насколько было непросто ликвидаторам пытаться прикрыть пульсирующий радиационный вулкан. А люди приезжали, было много и так называемых партизан со всего Союза, работали в четыре смены, по шесть часов. Правда, начальники следили за бэрами, кто набрал 24 рентгена, уезжай, но... Неясность обстановки, нервозность, тревоги реальные, мнимые…  - И взглянул на небо: - Кстати, кажется скоро дождь будет, смотри какая туча к нам спешит!
- Да-а, - взглянула и я. – А у нас зонтов нет.
Усмехнулся:
- Да ладно, дождь – не радиация, а вот тогда… Помню, женщина пожилая сидит возле дома и из бутылки пьет что-то темное. Подумал, что квас. Подошел, спрашиваю: нет ли лишнего? А оказалось, что пьет разведенный йод. «Сынок, ведь говорят, полезно, да?». И на меня вопросительно смотрит… в руках бутылка с кефиром, запивает им. Вот потом и оказалось, что в клиниках лежало больше не радиационных больных, а с обожженными пищеводами.
- У нас тоже… - подхватила: - Пробовали лечиться и йодом, и угольными таблетками, а еще три раза в день я готовила салат из морской капусты, ведь писали же…
Антон улыбнулся:
- При наших дозах, может, и морская капуста помогала, а вот там, в Зоне... Раз зашли в кафе с Василём, заказал он себе двойную порцию кофе… соскучился ведь!.. а когда выходили, вдруг стал задыхаться. И пришлось отсиживаться, прежде чем... – Взял оранжевую розу: - И эта - ему. – Ладонями словно обнял её: - Веселый был. А как раз тогда песня часто из всех приемников неслась: «На недельку, до второго, я уеду в Комарово...», и он ча-асто запевал её, а иногда и пританцовывал. – Положил розу рядом с алой. – Рассказывал, как вызвали его в Военкомат и сказали, что отправляют в лагеря сегодня же на сто восемьдесят суток, а когда спросил: чего ж так срочно, хотя бы за день предупредили, ведь не военное же время?.. а ему ответили: «Считайте, что военное». Вот и привезли в Зону. И надо было таким, как он, с крыши взорвавшегося энергоблока сбрасывать на дно саркофага остатки графита, обломки металла, бетона и, чтобы не облучались сверх нормы, на все отводилось только три минуты: минута, чтобы забраться на крышу, минута – сбросить и за минуту спуститься. – Взглянул на меня: ну как, мол? - И работали, не жаловались, понимали, что кто-то же должен… - Замолчал, посмотрел на памятник: - Строил потом и бетонную стену, саркофаг вокруг ЧАЭС, а он уходил в землю на тридцать пять метров, чтобы грунтовые воды не попали в реку. – И снова – пауза: - Вот потом и болел восемь лет. Постепенно уходил... - Антон, вздохнув и взял белую, последнюю розу: - Ну, а эта - для Арсения. - И светло улыбнулся: - Красивое имя? Да он и сам был красив. Голубоглазый, волосы рыжеватые, кольцами. А приехал из Сибири. Добровольно. Шофером работал на перекрытии каналов Припяти, возле реактора, на строительстве саркофага. - Махнул рукой: - А, что и говорить! Ведь не всех же непременно отправляли домой с их двадцатью четырьмя бэрами, вот и Арсен оставался еще на полтора месяца… и нахватал лишнего, а потом...
- Тоже умер?
Он коротко взглянул на меня:
- А потом приехал домой, женился, но… Когда врачи узнали, что он – после Чернобыля, то лишь руками развели. Ведь такие… закланные Зоной и получившие повышенную дозу, были словно подопытные… и врачи не знали, что с ними делать, чем лечить?
Антон встал, подошел к памятнику, опустил и белую розу к подножию, скорбно застыл... «Что-то говорит тем, кому их принёс? Да, наверное. И красиво стоит. Его черный силуэт так выделяется на фоне желтеющий рябин с кистями алых ягод! Да еще темно-зеленые сосны над ними… Но, кажется, дождик сейчас хлынет. Окликнуть его? А, впрочем…» И подошёл Антон, взглянул на небо:
- Ну, что… пора прощаться. Да и дождь вот-вот, а у нас зонтов нет.
Как раз упали первые капли и я заторопилась:
- Давай-ка быстро... на остановку, под крышу. Переждём там, а потом зайдём ко мне, я тебя чаем напою.
Улыбнулся:
- Нет, увы. Чай как-нибудь в другой раз, мне еще надо зайти в одно место, а потом – к поезду, так что…
- Так что всё же бежим на остановку, - подхватила я, потому что начинался дождь.

Он уехал первым же троллейбусом, а я под навесом еще минут пятнадцать пережидала почти ливень и под его шум думала о недавно услышанном. Совсем рядом проносились, мутными «крыльями» выплёскивая на тротуар воду, машины, маршрутки, останавливались троллейбусы, услужливо распахивая двери только мне, а когда дождь начал стихать, из очередного выпорхнула стайка девчушек и, лишь на секунду задержавшись под навесом, смеясь и, прикрывая голову рюкзачками, они устремилась через сквер в свой техникум. Когда же дождь совсем прошёл, я, прежде чем уйти, вернулась к Шару. Омытые дождём и освещенные проглянувшим солнцем гвоздики и розы были удивительно свежи, трогательны, и во мне вдруг затрепетало ощущение, что, пробуждённые словами недавно уехавшего Антона, души Сашки, Василя, Арсения витают сейчас над этим земным Шаром и благодарят друга, призвавшего их сюда и этими цветами, и своею памятью.

*26 апреля 1986 года разрушение четвёртого энергоблока Чернобыльской атомной электростанции, расположенной на территории Украинской ССР (ныне - Украина).

Фото: Памятник жертвам Чернобыльской катастрофы, г. Брянск.