Письмаиз деревни. Тополь

Просыпаюсь. Открываю глаза – я в деревне. Бревенчатые стены, пять маленьких окошек, печка. На столе, в бутылке зеленого стекла, цветы: клевер, ромашки, стрелки иван-чая. Я дома. Сын Санька, как всегда, раскинул руки на своей кровати и шумно сопит. Леша спит скромнее, будто не для себя, для кота: сдвинулся на самый краешек, покрыл кота уголком одеяла. 

Этой ночью кот Тёма принес через открытое окно жирную мышь. Мышь была полуживая и смогла бежать. Леша встал, посветил фонарем, поймал мышь и выпустил ее за окно, в палисадник, а потом хвалил Тёму за службу и угощал кошачьим лакомством.
 
В кухне чуть слышно поскуливает бывшеприютская собака Ева. Тихонько одеваюсь, выхожу из комнаты, выпускаю Еву на улицу. Тёма тоже выскакивает на солнце, и вдвоем они едят траву на лужайке. Я стою с ними, дышу.

«Здравствуй, лужайка некошеная! - мысленно приветствую я траву по колено. Сегодня надо непременно покосить. 

«Здравствуй, березка одиннадцатилетняя, посаженная, когда сыну Саньке был один год!». 

«Здравствуй, соседская беременная кошка!» Завтра-послезавтра ты родишь, твой, хозяин забулдыга Коля, оставит тебе только одного котенка, а остальных закопает.

«Здравствуй дедушки Мишин пруд!». Раньше этот пруд назывался просто - Папин пруд, потому что тридцать лет назад мой папа нанял за три бутылки водки экскаваторщика с экскаватором и велел ему выкопать пруд. Потом папы не стало, а когда родился сын Санька, папой стал мой муж, Леша. Чтобы Санька не путался в папах, мы стали называть пруд Дедушки Мишиным, а потом и вовсе в одно слово - Дедушкимишин пруд. У нас есть дедушкимишин стул, дедушкимишин стол, дедушкимишины валенки, дедушкимишины удочки, да и весь дом у нас дедушкимишин, и сами мы все тут дедушкимишины. 

«Здравствуй, дедушкимишина ёлка!». Когда папа посадил ёлку возле крыльца, она была мне по пояс. Зимой, в Новый год, папа наряжал ее: украшал электрическими фонариками, старинными стеклянными игрушками, блестящим дождиком. Она сияла с утра до ночи все новогодние каникулы. Деревню засыпало снегом, но папа расчищал дорожку к ёлке и каждый день зажигал огни. В темноте, издалека, она выглядела сказочно. А папа носил густую бороду, валенки и походил на Деда Мороза. Я, тогда совсем юная, удивлялась, спрашивала его: «Как ты можешь подолгу жить в деревне? Здесь скучно, ничего не происходит». «Как это?» - возмущался папа и перечислял совершенно незначительные на мой взгляд события: он смастерил кормушки для птиц, прибегал заяц, в поле треснул наст, кот принес мышку, был сильнейший снегопад, сосед Коля выпилил прорубь в пруду, приезжала автолавка - привезла горячий хлеб и посуду. «Я купил большой заварной чайник, - радовался папа, - летом наберем с тобой смородиновых листов, позовем гостей и будем чай заваривать». 

«Здравствуй, Тополь!». Тополь - не дедушкимишин. Когда папа купил дом, тополь уже был огромным, а теперь, одиноко стоящий между деревенскими избами, он кажется рекордно высоким, широким и страшным. Ни один год пугает нас этим тополем соседка: «Корни у тополей слабые, а рост гигантский - рано или поздно упадет прямо на дом, хорошо, если живы останетесь, надо вызывать пильщиков, денег платить». 

Спилить такой большой тополь стоит таких же больших денег, поэтому мы откладываем вызов пильщиков каждый год на будущий год. И вообще, кто сказал, что он упадет именно на наш дом? Тут рядом с тополем еще три дома. А может, он и не упадет. А если мы его спилим, то никогда не узнаем, упадет он или нет и в какую все-таки сторону. «Здравствуй, здравствуй, тополь!». 

«Здравствуй ближнее поле!». По вечерам, на закате, поле становится розовыми, и мы с Санькой ходим по этому полю тоже все розовые, собираем цветы для букета, а Леша мерзнет от тумана, курит и торопит: «Пойдемте лучше домой». 

Возвращаемся сквозь сумерки. Дома зажигаем свет, затапливаем печку, завариваем чай со смородиновым листом, говорим-говорим о прошедшем дне и пьем чай. 

«Здравствуй дальнее поле!»…

- Здорова! - хрипло, но громко кричит с пруда местный Коля, - иди рыбу ловить! Клюет!

- Здравствуй, Коля - кричу я в ответ. 

Кот и собака нагулялись, просятся в дом.

На кухонном столе вчерашний чай и книга нашего друга режиссера, писателя, поэта Столярова. Вечером сидели с Лешей допоздна, вспоминали его, перечитывали. А сегодня девять дней со дня его смерти. Девять дней назад утром я так же сидела за столом на кухне, строила планы и вдруг узнала о том, что Столяров умер. Друг папы, наш друг, учитель, творческий отец. Через два часа мы уже ехали в Москву, на прощание, и говорили о том, что не так страшна смерть, как ее внезапность. 
Несколько дней растерянности, отчаяния, горечи и вот мы снова на своем месте: косим траву, ловим рыбу, купаемся в озере, собираем цветы, пьем чай... Жизнь покатилась дальше.

Открываю столяровскую книгу где придется, читаю: «В детстве я представлял, что каждая травинка – дерево, только маленькое, а сейчас понимаю, что каждое дерево – травинка». 

Пью кофе, смотрю через окно на деревню, на избушки, на пруд, на соседа Колю с удочкой... Вижу, как начинается новый день. Каким он будет? 

В деревне даже самое маленькое событие кажется значительным. Есть простор, чтобы отойти и рассмотреть, есть время подумать, есть желание насладиться вкусом.

Каждый вечер я удивляюсь - до чего же непредсказуемым был наш деревенский день. Удивляюсь, потому что по всем законам мироздания здесь, в глуши, должно быть скучно, уныло и тоскливо. Но каждый день, даже самый пасмурный, удивляет перипетиями, словно голливудский сценарист. 

- Мама, я проснулся, - сонный Санька вышел в кухню. - Мы сегодня поедем на озеро купаться? 

- Наверное. 

- Почему наверное? 

- Потому что никто никогда ничего не знает точно. Буди папу, будем завтракать.
На озере грандиозное событие! Кто-то притащил на пляж длиннющую половую доску, толщиной в пять сантиметров. Она не тонет. На ней можно плавать. Можно плавать сидя, можно лежа, можно стоя. Можно одному, вдвоем и даже втроем. Мы давно не купались с таким восторгом! Мы ныряли с этой доски, катались на ней, переворачивали ее и сталкивали друг друга в воду. Всего лишь пятидесятимиллиметровая доска, а сколько радости! 

После озера садимся в машину и едем в магазин. 

- Оказывается, для счастья тебе нужна только длинная широкая доска, - говорит Санька. 

- И еще вы, - поправляю я. 

- И лето, - добавляет Леша. 

В магазине мы долго ходим вдоль полок с алкоголем - читаем этикетки, прицениваемся, обсуждаем. Леша выбрал большую бутылку текилы. 

- Дорого, - сомневаюсь я. 

- Так нам не просто так - нам Столярова помянуть, - поясняет Леша и идет на кассу.

У Саньки бинокль. Первым делом, по возвращении домой, он бежит в свой домик на дереве - наблюдать за деревенской жизнью. Я режу лимон, Леша разливает по рюмкам текилу. 

- Нам нужно под стол поставить какой-нибудь сапог, - удивляет меня Леша. 
- Какой еще сапог? 

- Такой, чтобы в него бутылочка помещалась. Представь, приходит Коля, просит выпить, а у нас на столе только чай. А бутылочка под столом в сапоге, ее не видно. 

- Дедушкимишин валенок подойдет? 

- Вполне. 

Я приношу с чердака валенок, Леша ставит его под стол и вкладывает в него бутылку золотой текилы. Выпиваем, не чокаясь. Леша читает стихи Столярова:

Мужик несет бутылку водки, 
Смотри, как светел его взгляд,
И как легка его походка,
И кто сказал, что водка яд?

Короткий стук в дверь. Входит Коля. Садится за стол. Спрашиваю, какие новости? 

- Нет новостей! Какие уж тут в деревне новости? Это в городе у вас новости, а у нас все по-старому. Налей ты мне попить. 

- Воды? 

Коля смеется: 

- Издеваешься, соседка? 

- Нет ничего, Коль, - вру я, посматривая на валенок. - Хочешь нектарин? 

- Я придвигаю к гостю вазочку с фруктами. 

- Не, я такое не ем. 

- Да ты попробуй, они на море растут. Ты когда-нибудь был на море? 

- В армии был. В тюрьме был. На море не был. 

Огромной загорелой рукой Коля берет самый маленький нектарин - пробует. Смеется:
 
- Ой-ты! Вкусно! А я думал, это ранетки у тебя сорваны. Вкусно! Дай ты мне с собой эти твои мандарины, я бабку угощу. 

Я ссыпаю ему в карман нектарины, и Коля уходит. На пороге оглядывается:

- А чего у вас валенок летом?

- Дед Мороз оставил, - отшучивается Леша.

Мы смеемся.

- Ладно, пойду косить.

Ушел.

- Видишь, - улыбается Леша, - валенок-то работает.

Кот Тёма заскочил в дом через окно и принес с собой запах дождя. Я выглянула - на пруду колечки капель. Ветрено. 

- Саша, домой! - кричу на всю деревню. 

Через минуту Санька ворвался насквозь мокрый и взбудораженный: 

- Мама! Ураган! 

Ветер терзает створки окна - приходится закрыть рамы и наблюдать стихию через стекло. Страшно и весело. Большие капли с силой бьются в окно. Ветер сгибает кусты сирени в палисаднике до земли то в одну, то в другую сторону, терзает черемуху. Небо светится и трещит. На подоконник запрыгивает кот Тёма, у него глаза сумасшедшего. Он напуган. Санька с восторгом рассматривает грозу в бинокль. 

- Вы завезли велосипеды? - волнуется Леша. 

- Да! 

- А лобзик убрали с улицы?

- Да! 

- А где газонокосилка? 

- Дома! 

Подошла собака Ева и ткнулась носом в мою ладонь. 

- Всё и все дома!

Снова треск и грохот, но теперь не на небе - на земле. Мы бежим на веранду… 
Тополь упал. Лег на некошеную лужайку ровненько между нашим и соседским домом, похоронив под собой сливу, шиповник, смородину с ее смородиновым листом и одиннадцатилетнюю березу, посаженную в первый день рождения сына Саньки. Я знала, что тополь большой, но даже не представляла, что он такой огромный. Дерево заполнило собой весь наш довольно просторный участок и в длину, и в ширину.
 
- Ни фига себе! - возмутился Санька. 

- Пару метров левее и мы остались бы без дома - рассчитал Леша.
 
- Если бы мы остались, конечно, - добавила я. 

Ветер быстро угас, будто выполнил задание и освободился. Дождь еще капал, но все соседи-москвичи уже высыпали на улицу, чтобы пересчитаться и рассмотреть повреждения. Тополь завалился, подняв корни выше домов, оставив в земле глубокую воронку, из которой пахло мокрой землей и туманом. 
Соседи радовались - как нам всем повезло: и сами живы, и дома целы, и машины не помяты! 

Над лежачим тополем засветилась радуга. Санька смотрел на нее в бинокль. Все были возбуждены, веселы и даже счастливы. Решили пойти обсуждать ураган к нам. Пили текилу, ели нектарины и опять восхищались судьбой - ну, как же нам повезло!

Утром пришел Коля с бензопилой. 

- А ёлка то устояла? – спросил он философски, ощупывая ствол дедушкимишиной ёлки.

- Устояла, устояла! – радостно подтвердил Саня, закидывая голову вверх, чтобы увидеть верхушку.

- Ёлка устояла, - сам себе повторил Коля, - у ёлок корни хорошие - крепкие. Ну, что, приступим, помолясь…

Коля пилил ветки и стволы тополя, а Леша и Санька оттаскивали их с участка. Работали целый день, но даже и половины не опилили.

Я смотрю на растопыренные обрубленные ветки и вспоминаю Столярова: «В детстве я представлял, что каждая травинка – дерево, только маленькое, а сейчас понимаю, что каждое дерево – травинка». Если этот огромный тополь - травинка, - думаю я, - то чего уж говорить о нас, о нашем доме и о нашем счастье... Как страшно жить! И как интересно!
Вечером мы съездили в поселок, в магазин, купили Коле бутылку портвейна «Три семерки» и блок сигарет «Прима». Теперь, кажется, все в нашей деревне счастливы.