Крепкий орешек

«Мне кажется, что со временем вообще перестанут выдумывать художественные произведения… будут не сочинять, а только рассказывать то значительное или интересное, что… случалось наблюдать в жизни».
(Лев Толстой)

Жизнь –  помимо всего своего  многообразия -  это,  прежде всего,   люди.
Постоянно люди, люди и люди.Неисчислимое множество людей.
Неподдающееся никакому подсчёту  количество людей    вокруг нас,  в общении с нами, рядом с нами.
Очень жаль, что возможности нашей памяти не в состоянии ясно и чётко пронести через всю нашу жизнь и сохранить в ней образы многих и многих людей, которые прямо или косвенно повлияли на нас  -  вложили в нас что-то от своего своеобразия, от своих убеждений и от своего умения.

Я  не знаю тех критериев, которыми  оперирует память, когда отсеивает или отодвигает чей-то образ в тень или  выбирает из тысячи лиц одно лицо и заносит его в свой архив   на всю жизнь человека.
Но  мной было замечено, что   как только  я начинаю  общаться мысленно  с образами  тех   людей,  которые память хорошо сохраняет  для меня до сих пор, то,   как бы на обочине этого общения,  появляется  один неясный и «туманный» образ, который терпеливо ждёт, когда я обращу своё внимание и на него.
Долгое время  я  делал  для себя вид, что будто не замечаю его присутствия в моей памяти.
 Но ведь память нашла какие-то основания, чтобы сохранять для меня этот образ уже полвека?!
Эта мысль, в конце  концов, пересилила моё безразличие к этому «туманному» образу.
Я решил повернуться к нему лицом – напрячь  себя, собрать воедино всё, что было связано в моей жизни с  образом этого человека.
А  чтобы мысли не разбегались у меня в голове в разные стороны, нарушая мою строительную работу по созданию этого ОБРАЗА, я решил объединить все их в один связный  текст.
Вот что из этого в итоге получилось…

Было это полвека назад.
В колымской глубинке.
На золотом прииске «Большевик», что в Сусуманском районе в долине реки Чай-Урья.

Шёл процесс образования первой на Колыме старательской артели золотоискателей.

Отбор людей  в старательскую артель     был жёсткий и требовательный.
Каждый «кандидат в старатели» должен был иметь не одну, а две или более горняцких профессий.
Каждый горняк на своём прежнем  рабочем месте  должен быть на хорошем счету, лучшим из лучших.
Бригадиру 1-го артельного звена нужно было пригласить на работу 15 таких  человек.
14 человек вскоре были отобраны.
Но последний, пятнадцатый, никак не находился.
Уже шли дни горячей работы.
Мы готовились нарезать свою собственную шахту.

В один из таких дней каждый был занят неотложным и срочным делом.
Володя Мелешко перематывал обмотку сгоревшего электромотора, выпрошенного у знакомого мастера приисковых механических мастерских.
Николай Гук  закончил оборудование  примитивной  кузницы  и пробовал в ней обрабатывать коронки для   бурового станка  и  бурового молотка.
Несколько человек монтировали и устанавливали на бревенчатом настиле скреперную лебёдку.
Ещё несколько человек работали пилой и молотками, готовя вместительный «тепляк» с печкой «буржуйкой» для массивного, мощного компрессора.
Я подрезал бульдозерным отвалом борт, готовя место для начала нарезки  шахтной штольни.
В этот момент на полигоне появился наш бригадир (Лёша), а вместе с ним новый для нас человек.
Все оставили свои дела и потянулись  на перекур.

- Вот привёл вам земляка.  Пятнадцатым у нас будет.

«Новенький» обошёл по кругу всех нас и с каждым поздоровался за руку, называя при этом своё имя – МИХА!

Больше мы от него в тот день ничего не услышали.

Курить в общей компании он не стал, сославшись на то, что некурящий,  а тут же, взяв лежащую на бровке совковую лопату, пошёл к тому месту, где намечалась нарезка штольни, и стал  ловко орудовать этой лопатой, расчищая контур входного отверстия будущей штольни.

Пользуясь его отсутствием, бригадир доложил звену, что пришлось взять «кота в мешке», так как он (Миха) не соответствовал ни одному из тех требований, по которым набирали в бригаду нас.
По профессии он  был оформлен на прииске  как  чернорабочий.
Как о работнике,  о нём никто ничего не знал.
Он появился на прииске недавно.
Жил не так, как жили все одинокие,  в рабочем общежитии, а снимал койку у  вдовы -промывальщицы  в частном домике на краю посёлка.

- Ну  да на безрыбье и рак рыба. А там  поглядим, да  побачим.

Ладно.
Потянулись бесконечно длинные, наполненные тяжёлым трудом  дни.
Бригада работала ежедневно по 12 часов.
 
Сама собой в нашей бригаде сложилась система  совместных перекуров через каждые два часа у костра или в тепляке у печки «буржуйки».
Один Миха никогда не бросал на это время свою работу.
Все курили, перебрасывались шуточками, подставляя огню костра то один свой бок, то другой, потирали озябшие руки над пламенем, а Миха продолжал выполнять  свою работу чернорабочего, орудуя своей лопатой, как ковшом скреперной лебёдки.
И это повторялось каждый раз, когда наступало время нового перекура.
Вначале его звали, иди, мол, к нам.

- Если не куришь, то хоть посиди со всеми просто так,  передохни, ведь от работы кони дохнут.

Ничего подобного.
Миха улыбнётся, махнёт рукой и продолжает свою работу.
Ежедневно полчаса бригада уделяла обеду.
Рассаживались вокруг буржуйки.
Каждый ел то, что принёс с собой из дома, затем перекуривал со смаком, и работа продолжалась дальше.

Один только Миха к общей массе не присоединялся.
Он  садился на землю прямо под открытым небом, там,  где заставал  его обеденный час.
Доставал  из правого  нагрудного кармана плоскую флягу с очень крепким чаем, а из левого -  завёрнутый в газету бутерброд, состоящий  из двух кусков чёрного хлеба  с прослойкой  между ними из толстого куска варёного свиного мяса.
Съедал всё это за десять минут, и тут же приступал  опять к  своей  работе.
Поговорить с ним по душам никому не удавалось.
Работая, он никогда не останавливался и не отвлекался для разговоров.
И на работу и с работы он вышагивал свои три километра по протоптанной в снегу тропинке всегда в одиночку.
Приходил утром на работу раньше всех и уходил с полигона, когда там уже никого не оставалось.

Всё трудился и трудился, выполняя самую  неквалифицированную работу, связанную в основном с тяжёлой совковой лопатой.

-  Миха!  Больше одного трудодня бригадир всё равно тебе не запишет. Иди, передохни с нами.

Покачает головой в разные стороны и продолжает своё дело.

Однажды, в связи с тем, что шахтный штрек был уже «пробит» и шахтная лава «нарезана» и готова к первому забуриванию, бригадир достал из  своей сумки три бутылки питьевого спирта и предложил всем отметить начало нашей золотодобычи.
Все, гогоча и перебрасываясь шутками, потянулись в тепляк.

Один только Миха не оставил своего места и продолжал делать своё дело.

- Ну, что это такое? Надо пойти его тряхнуть. Сколько можно …

- Сядь! Не трогай его! Он непьющий. Сам мне сказал об этом.

Бытовой мудрец Коля Гук, к словам которого все  уже привыкли прислушиваться, покрутил головой и сказал с уважением:

- «Крепкий орешек! Не пьёт, не курит, языком трепать не любит, пашет, как трактор».

Проводили однажды в тепляке бригадное собрание (по фене это значит  «БАЗАР»), 
так МИХА  и тут остался верен себе – пока все «базарили» да глотки надрывали, он зачищал   своей лопатой в шахтной лаве взорванные пески.

К тому времени с ним уже свыклись и не мешали ему жить по своим законам.

А жил он не так, как жили мы все.
Для нас всё, что он делал, было непонятно.
Никто из нас на такую жизнь способен не был.
Поступки его были «из ряда вон выходящие».
Что там «не курит и не пьёт»?
Не в этом дело. Такие люди в обыденной жизни  нам встречались.

А вот работать каждый день по 12 часов без остановки, без передышки, без отдыха, зная, что за это он  получит, как  все,  только один трудодень, никто из нас даже представить себе не мог.

Вот в чём была  загадочность этого человека.

Вот, что объективно возвышало его в наших глазах, делало недосягаемым эталоном, порождало уважение к нему и потаенное любопытство.
Копировать Миху  в своей практике никому из нас и в голову не приходило.
Все мы интуитивно чувствовали редкую и яркую неординарность этой личности в том, что она живёт и действует вопреки общепринятым нормам, закрепившимся в такой среде, как наша.
И  главное в этом то, что его  с этого пути нельзя было свернуть никакой силой.
Это стало ясным очень скоро, и мы все свыклись с присутствием среди нас  такого     человека.
Более того, он стал нам нужен.
Неизвестно для чего, но нужен.
Нужен -  и всё тут!

Нужно, чтобы мы приходили на свой полигон, а он уже работал там вовсю.
В процессе дня  он был нужен нам  для того, чтобы, взглянув на него, вобрать в себя тёплую волну хорошего чувства - маленькой непонятной радостной удовлетворённости и почувствовать в теле прилив новых сил.

Мы расходились по домам в конце рабочего дня, а он всегда оставался на полигоне или в шахте, и для нас это тоже был какой-то знак удачи, знак того, что наше дело не имеет конца, оно безостановочно и результативно.

Всё это сливалось в нас в одно потаённое чувство твёрдой уверенности в той жизни, которой мы живём.

Эти смелые выводы и предположения я делаю на основании того поведения, какое наблюдал у всех остальных четырнадцати старателях нашего звена  по их отношению к пятнадцатому члену нашей бригады.

Опыт последующей, достаточно продолжительной жизни даёт основание предполагать, что человека с такой поразительной физической работоспособностью мне больше видеть не довелось.
МИХА был тогда и остаётся сейчас для меня воспоминанием-мерилом  особого отношения человека к физическому труду, такого отношения,  про которое в народе говорят:
« Работа  любит дураков».

Но я  почему-то не хочу считать таких людей, как Миха  (а они есть!), дураками.
И нисколько  не жалею  тех  слов, которые ушли на то, чтобы помянуть добрым словом неординарную личность,с которым меня когда-то свела жизнь.