Рабская Россия и старая добрая Англия

(О некоторых стереотипах. Наброски.)


Поводом для этой  статьи послужил эпизод одного фильма. То есть и до этого мне было известно, что такое работные дома. В основном из произведений Диккенса, где герои в качестве самого последнего и страшного аргумента восклицали: «Я попаду в работный дом!».

Но меня поразило то, что в фильме показано время первых телевизоров в витрине магазинов, то есть примерно послевоенное время, и в то же время живой человек, переживший работный дом и воющий в тоске одиночества по привычке «воем работного дома».

Для меня это примерно как встретить на рынке крестьянина, который когда-то был крепостным.

Немного углубившись в историю вопроса, узнаем, что в старой доброй Англии,  стране традиций, работные дома существовали аж до середины 20-го века, хотя некоторые политические деятели  выдвигали требования уничтожения работных домов уже с середины 19 века.

Что такое работный дом? Коротко – это тюрьма, в которую сажали за бедность, практически пожизненно. Полноценная тюрьма, с разделением мужчин и женщин,  матерей и детей, с разлучением  семей, с предельно урезанным рационом, с тяжелой и вредной работой, с карцером и прочими наказаниями, с полным произволом надзирателей и начальства, пытающихся извлечь выгоду из  этого «доходного учреждения». Читая об ужасах сталинских лагерей, мы не думаем, что одновременно с заключенными по печально известной 58-ой статье (которую можно примерно сформулировать как «за инакомыслие») были заключенные без статьи – за бедность.

Формально работные дома были и в России. Но мне не встречалось упоминания о них ни в художественной литературе, ни в публицистике.  Живописуя страдания «заводских» крепостных или рабочих мануфактур,  недостатки народного образования или тяготы крестьян, литература, как и общественное сознание, не придавало значения этим социальным экспериментам, примерно так же, как  и «швейным мастерским для падших женщин» создаваемым по примеру, описанному Чернышевским в романе «Что делать». Создаваемые при монастырях  «Трудовые дома» принимали скорее форму послушничества, были добровольны, и существенной роли в общественном сознании и экономике не сыграли. Тогда как работные дома в Англии существовали, по выражению Диккенса, «почти во всех городах, больших и малых».

Однако о том, что работные дома были в 20-м веке, сейчас никто не вспоминает. Зато помнят, что в России крепостное право было отменено в 1860-м году, а в Англии – в течение  15 века. При этом правда забывают, чем обернулась такая «свобода» для английских крестьян.

Мы ужасаемся тому, что «за колоски» (за воровство зерна с поля, даже после уборки урожая) сталинский закон военного времени приговаривал к заключению даже двенадцатилетних. Английский же «Кровавый кодекс» не заморачивался такими частностями – за всякую мелочь вроде кражи репы, рыбы из пруда, дичи из леса просто приговаривали к смерти. Известен случай, когда приговорили семилетнего ребенка.

Поэтому работные дома были «милосердным изобретением» свободного общества, где бродяжничество приняло такой размах, что  с ним не могли справиться иначе как убийством бродяг. Про смертную казнь для бродяг, которых массово породила промышленная революция, вызванное ею массовое разведение овец и «огораживание» (то есть лишение «свободных» фермеров-арендаторов земли и, практически, лишение средств к существованию), - можно прочитать во многих источниках. Неудивительно, что зачастую люди были готовы работать за самую символическую плату – работающий не считался бродягой, а значит  ему хотя бы не угрожала немедленная смерть.

Для русского менталитета это особенно дико, так как странник  на Руси априори считался уважаемым и\или несчастным человеком, и в обоих случаях, согласно народной морали, достойным помощи и уважения.  Почему уважаемым или несчастным? Потому что на дорогу из дома людей выводили две причины – духовные искания (странники по монастырям, по обету, в поисках чуда от чудотворных икон, и т.п. – хорошо описано во многих произведениях Лескова) или разорение вследствие неурожая, пожара или других бедствий, когда прокормиться дома уже невозможно, и оставалось идти «с протянутой рукой». Именно об этой участи писал Пушкин:
… Не дай мне бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад.,..
- где "посох и сума" - олицетворяли странствование в поисках подаяния.

В качестве позднего литературного примера можно вспомнить повесть «отец Сергий» Льва Толстого, где главный герой  в своих духовных исканиях прошел через светский общество, монашество, и в конце концов – странничество. «Странноприимные дома» - частные или общественные (как говорится, за счет благотворительных фондов) заведения, которые давали приют различным людям. Но, в отличие от работных домов Англии, оттуда можно было уйти в любой момент и там не заставляли работать. То есть это были своего рода гостиницы для странников. Конечно, «уровень сервиса» там был минимальным и определялся уровнем щедрости благотворителя, но свободы там никого не лишали. Содержать странноприимный дом считалось богоугодным делом, так же как и построить церковь или содержать приют для сирот или убогих(больных и престарелых).
Таким образом, «свобода» прогрессивной Англии оборачивалась худшей долей, чем  «рабство» страшной тоталитарной России.

Почему же так случилось, что мы из школьной литературы помним исключительно – «страна рабов, страна господ…»?  Дело в том, что изучая русскую классику, мы практически изучали только  литературу 19 века, и  только половину ее, а  именно -  западное направление. Иногда, если кто внимательно слушал, то в памяти оставалось несколько фраз о том, что в литературе 19 века происходила «борьба западников со славянофилами». Но кто это – славянофилы, мы не знали, разве только из названия догадывались о том, что они «любят славян». Такие имена, как Лажечников, Аксаков, Загоскин, Лесков, Самарин (целое "издательство Самарина") прочно забыты, а сами славянофилы везде представляются как нечто реакционное и ограниченное. Между тем славянофилы вовсе не ратовали за сохранение старых порядков, а только призывали развивать страну не в русле западной демократии, не отрицая и хороня свои культурные и моральные ценности в угоду чужим теориям,  а сохраняя все ценное, что имели культура и менталитет своей страны.  Конечно, западнорожденный марксизм не мог не признать их за это ретроградами.

Интересны, однако, зигзаги общественной мысли. В свое время всякий восточно-философский путь западным экономистам - и марксистам в частности -  был чужд. Киплинговский герой еще мог признаться в том, что не понимает восточного менталитета – «запад есть запад, восток есть восток, и вместе им не сойтись», - но ни в коем случае не мог признать за  грязными индусами права владеть глубокой философией, примерно так же, как сейчас игнорирует философию мусульманского суфизма. И все же  интерес к восточной философии и восточному пути вообще переживает сейчас бурное возрождение. А вот славянофилы так и остались «отсталыми и замшелыми реакционерами».

Открытию - не побоюсь этого слова -  славянофилов хотелось бы посвятить отдельную статью, здесь только приведу небольшой отрывок, который, мне кажется, заставляет задуматься о том, сколь много мы упустили в русской литературе:
«….ваша поэтическая форма бытия, в которую вы хотите ввести игру народных сил, шумна и кровава для нас, современников;  развратительна и гибельна для детей и внуков наших. Пример в глазах: что осталось святого и нравственного для нового поколения там, где Марат и Робеспиер прошли по трупам отцов и матерей? Мы не просимся породниться с ними; избавьте нас от такого Царствия Божия на земле».(М.Н. Загоскин – Отзыв на «Философические письма» Чаадаева П.Я. )

Возвращаясь к вопросу о свободе в России, нельзя забыть и о другом понятии – «воля».
«Тоска о воле» - лейтмотив многих песен и сказов,  и постоянно прорывается на страницы русской литературы.
Дивлюсь я на небо та й думку гадаю,
Чому я не сокiл, чому не лiтаю,
Чому менi, боже, ти крилець не дав?
Я б землю покинув i в небо злiтав! -
- одна из самых популярных украинских песен в 19 веке.

Чего же так не хватало русскому человеку?
 «Воля» всегда была одной из его идеальных целей. И «отчего люди не летают, как птицы» - был не вопрос праздного фрика, но сущность всей народной  души, которой всегда чудилась еще большая,  особо сокровенная воля, раскрывающая новые - сверхчувственные, уже не от мира сего – горизонты. Попытка выразить поиски такой воли была предпринята в повести Лескова «Очарованная душа». Вопрос поисков такой воли приводит нас к теме духовного роста,  как жизненной потребности человека. Но этот вопрос, опять же, слишком обширен и должен быть рассмотрен в отдельно.