11

…который был так ей знаком.
Казалось, та жизнь, которую Джейн выбрала себе чуть более четырех лет назад, давно перестала быть для нее чем-то новым или чужим – это была ее, ее жизнь, что стала спасением, когда восемнадцатилетняя Джейн бежала от своих родителей в чужой город, не имея ни плана, ни надежды, – только страх.
Это был город страхов, город потерь и бесконечных заблуждений – все они ненадолго расползлись по сточным люкам и темным углам улиц, стоило Остину появиться в ее жизни, но ожидание не могло быть вечным – и тогда они выползали снова.
И, к сожалению, все чаще и чаще Джейн мечтала оказаться в объятиях своей матери, и сильнее этого желания было лишь одно – исчезнуть.

И затем это стало случаться чаще – возвращаясь домой, Остин заставал ее, свернувшейся одетой в застеленной кровати, даже не убирая из-под себя одеяла. Уткнувшись в подушку, она никогда не поворачивалась к нему, только что зашедшему в комнату, пропахшую табачным дымом, притворяясь спящей. Молча стоя в дверном проеме, он смотрел на нее с ощущением растерянности и подавленности, но никогда не находился, чтобы сделать что-то, кроме как собрать окурки и выбросить их в окно.
Время от времени он возвращался мыслями к своим подозрениям, но никогда не озвучивал их – Остин все еще любил ее, обнимая и целуя Джейн при любом удобном случае, лишь бы не дать ей повода чувствовать себя несчастной. Тем не менее, он видел – не так часто, как, наверное, следовало бы, но все же видел, когда она была несчастна, и с чувством непонятного страха замечал, что таких моментов становилось все больше и больше, и все они были тщательно скрыты от него самого.
И тогда он находил для себя ответы, решая, наверное, что все они подходили для них двоих, а не для него одного – он сводил все к плохой, удручающей погоде с ее серыми тяжелыми тучами, что висели на его душе, а не только в небе. Остин был уверен, что и на ее душе тоже.
Он вспоминал, что давно не видел исписанных листов, рассованных по всем ее портфелям и ящикам – и вновь строил свои предположения, не делая при этом ровным счетом ничего, чтобы как-то помочь Джейн, изредка лишь задавая обычный, ненавязчивый вопрос, от которого ее уже тошнило: «все в порядке?»
Иногда, сидя над листами, все такими же пустыми, Джейн выкуривала десяток сигарет, после чего все же бросала ручку и, не глядя на то, как та медленно катится по поверхности стола, вдруг резко падая на пол, моментально менялась в лице, так что не нужно было даже задавать ей глупые вопросы, чтобы все видеть.
Остин знал за ней это состояние, поэтому ничего не говорил. Хотел помочь, вот только не знал, как.
Время от времени на нее нападали периоды страшной бессонницы, когда она могла не спать часами – и каждый раз Джейн вела себя необычайно тихо, лишь бы только не разбудить его, пускай иногда Остин все же просыпался, в растерянности пытаясь рассмотреть в постели знакомый силуэт, но не находя его.
Джейн никогда не курила ночью, объясняя это тем, что ночами ей никогда не бывало так плохо, чтобы курить – и, к сожалению, эта фраза надолго отложилась в памяти Остина, всплыв однажды ночью, когда он снова не обнаружил Джейн в постели, и, вглядываясь в темную комнату полузакрытыми и невидящими глазами, вдруг почувствовал запах табачного дыма, тянувшийся из их темной кухни.