Люди на бетонке. Весельчак Кеша

Кеша никогда не унывал. Даже, когда его журили командиры. О его наказании, мне казалось, речь вообще никогда не шла, начальникам как-то неудобно было его наказывать. Если он когда и был виноват, то он подходил к начальнику с таким откровенным покаянием, что наказывать его, а тем более кричать на него, ни у кого даже в мыслях не было. Начальник просто пожурит его, типа, что же ты, Корзинкин, этак все сделал, надо было получше и на этом все заканчивалось. Кеша моментально соглашался и тут же предлагал с десяток лучших вариантов и другого, вместо себя, исполнителя, а себя к нему в помощники. И такое у него часто проходило. 

   Все свои байки Кеша начинал одним и тем же вступлением: - В 1861 году отменили крепостное право: Что было дальше, мы узнавали только после двух трех анекдотов по поводу самых разных сторон нашей жизни. 

   Кеша был бортовым техником вертолета Ми-4 с бортовым номером 31, о котором он говорил, что это 13 наоборот. Всем он нравился, а больше всего, он нравился сам себе и никто на него не обижался, на него невозможно было обидеться, а врагов наживать он просто не умел. Это, наверное, единственный человек, из тех кого я знал, кто не имел личных врагов. 

   Хотя однажды, Кеша, чуть было таковых себе не нажил. 

   Запланировали его борт на дежурство во время полетов истребительного авиаполка, было такое спецзадание у наших экипажей. Что-то наподобие поисково-спасательной группы, тогда еще не было полноценной ПСС (поисково-спасательной службы). Как всегда, вертолет подготовили вовремя и борт ушел на задание. Чуть позже командир связался по радио и передал 'на вышку', что задание изменили и он ушел 'с ночевкой'. На том все и успокоились. 

   На следующий день, где-то к обеду, мне передали, что через 40 минут садится 31-й борт, это машина Кеши Корзинкина. Приехав на стоянку, я еще издалека увидел, что вертолет подходит с курсом 109, но как-то странно, было похоже, что он крадется словно в тумане или при плохой видимости. Но расчет на посадку был настолько филигранный, что вертолет коснувшись бетона, он садился на рулежку, немого прорулил и оказался напротив своего стояночного 'кармана'. Нырнув в карман, летчик быстро развернул вертолет на 180 и как-то поспешно выключил несущую систему. Пока винт по инерции вращался, командир и правый летчик сидели не шелохнувшись и не снимая рук в кожаных перчатках с ручек управления. 

   Кеша в это время с шумом распахнул дверь грузовой кабины, посмотрел на еще вращающиеся винты, подошел к кабине летчиков и глядя вверх спросил: - Ну как, командир, я вас прокатил? 

   Командир экипажа, никак не реагируя на слова бортового техника, вяло, как бы нехотя, перенес левую ногу на порожек кабины и как-то неуверенно попадая в фюзеляжные ступеньки, медленно спустился на бетонку, повернулся к Корзинкину и вопросительно посмотрел, как бы требуя повторить вопрос. 

   В это время Кеша роняет на бетон пассатижи и, медленно наклоняясь, но не выпуская из поля зрения командира, быстро выдает: - Как я вас потренировал в управле:? И не завершая фразу, быстро разгибается. Увидев выражение лица командира, быстро отскакивает в сторону, а когда командир резко нагнулся за пассатижами, развернулся и стал быстро убегать в сторону рулежки, подальше от вертолета. Командир погнался за ним, но увидев, что не догонит, отекшие ноги еще плохо слушались, швырнул вслед Кеше пассатижи и медленно побрел назад к вертолету. Летчик-штурман в это время выбрался из вертолета и вместе с нами, ничего не понимая, смотрел на это представление, пытаясь уловить суть происходящего. Но ни мы ни он еще долго не могли понять, что же произошло в полете такое, что об этом знают только командир и бортовой техник. 

   И только через четверть часа, когда командир немного успокоился и о чем-то поговорил со штурманом, а Кеша с опаской подошел поближе, на расстояние недосягаемости броска тяжелым предметом, все смогли понять, что же произошло в полете. 

   Как правило, борттехник на вертолете Ми-4 должен находиться на стремянке, за спиной летчика-штурмана и контролировать показания приборов винтомоторной группы. Автопилотов на первой полсотни серий еще не было, хотя гидроусилители были уже включены по необратимой схеме. Но при длительном полете по маршруту, на одном и том же режиме, борттехник обычно спускался в грузовую кабину, ложился на расстеленные на десантных сидениях лопастные чехлы и смотрел в потолок грузовой кабины, вслушиваясь в звуки шума винтомоторной группы. Так в этот раз поступил и Кеша, для удобства отсоединив от шлемофона фишку СПУ (самолетного переговорного устройства). 

   Но тут он заметил, что на потолке отклеялась перкаль, закрывавшая выштампованное технологическое отверстие на коробе, под которым находилась система управления вертолетом. Кеша оторвал ее совсем и положил на полку шпангоута, чтобы при следующей подготовке к полетам хорошо ее приклеить. И вдруг он заметил, через это отверстие, как перемещаются тяги и качалки управления, под действием усилий летчиков, синхронно с движением вертолета в ту или иную сторону. Ему это показалось интересным. Обычно их не было видно и никто не задумывался, что этот узел в полете похож на струнный механизм пианино, когда вместе с движением механической системы раздаются разные звуки. А тут еще и вертолет 'танцует' в разные стороны. Это по рассказу Кеши. 

   А следует сказать, особо, что Кеша за голенищем сапога всегда носил длинную отвертку-самоделку, с алюминиевой рукояткой, наполненной свинцом. Такой отверткой легко было открывать замки типа 'дзус', капотов двигательного и редукторного отсеков. 

   Вот Кеша дотянулся и, словно рычагом, своей 'фирменной' отверткой надавил на одну из качалок системы управления. Вертолет в это время качнулся, притом, - не слабо. Кеша попробовал надавить на другую качалку, вертолет опять качнуло. Изнутри это очень интересно ощущать. Но полет, по времени, подходил к концу, Кеше это надоело и он встал, чтобы определиться, далеко ли до аэродрома. Вертолет летел уже над знакомой местностью, в зоне аэродрома и даже начал заходить на посадку 'с прямой'. Кеша забыл про тяги управления и стал готовить нехитрое свое хозяйство к зачехлению вертолета, собирать расстеленные чехлы, распутывать троса 'законцовок' и прочие 'технарские' мелочи. 

   Не знал в это время Кеша, что летчики, в кабине, восприняли не заданное ими покачивание вертолета (тяги-то были от ручки управления до золотников гидроусилителей), как неисправность в гидросистеме вертолета, заедание золотника гидроусилителя, и приняли все меры предосторожности. Тем более, что один из наших же летчиков, заменившийся в Александрию, недавно погиб при схожих обстоятельствах, при отказе гидросистемы. Железными хватками они оба обхватили ручки управления и, не разжимая пальцев (мы видели потом синяки даже на ладонях), пилотировали минут 10 вертолет, ожидая повторения 'дергания' со стороны системы управления. Так же, с железными хватками (боясь, что при отказе гидросистемы ручку может вырвать из рук) заходили на посадку, ожидая каждую секунду полного отказа гидросистемы, ничего не говоря Кеше, чтобы он не беспокоился и не мешал им пилотировать и так в сложной ситуации. Всего этого Кеша не знал. 

   Когда же Кеша все это узнал, он искренне просил командира и штурмана простить его-дурака за глупость им совершенную. Этого мы не видели, но знаем, что так было, Кеша сам рассказывал, а вот в этом мы все уверены, в таких случаях он никогда не врал, не такой он был человек. Что касается экипажа, то они тоже Кешу простили, командир не стал даже об этом докладывать по команде, просто рассказал как-то, при удобном случае, комэске об этом, но тот уже слышал эту 'байку' от других. Обычно внутри экипажей маленькая круговая порука, даже если это временные коллективы, сор из избы не выносят. На том и держатся все экипажи в авиации. Командир в нем - и царь и бог.


     Следующий рассказ читать здесь: http://proza.ru/2017/11/02/121