Декабрьский подснежник 6 часть, 1 глава

Часть VI

1. ОЛЕСЯ

Дети и животные обладают удивительной особенностью: когда они чувствуют, что кому-то очень плохо (а чувствуют они это всегда превосходно), они не станут навязываться. Они лишь осторожно подойдут к человеку, сядут рядом, не смея поднять глаз, боясь помешать, но в то же время желая помочь и даже принять на себя хоть часть боли. Так подошла Олеся к матери. Девочка росла очень чуткой и проницательной и давно уже заметила, что мать всё чаще и чаще сидела неподвижно, глядя в одну точку. Она стала всё реже и реже ходить на работу, и в конце концов начальник с сочувственным видом попросил Вику написать заявление об уходе. Вика написала. Она настолько перестала заниматься ребёнком, что к Олесе часто приходили по очереди Влад, Артём с Машей, Рябчиков – и занимались ею вместо матери, приносили еду и одежду.
– Мама, – осторожно произнёс ребёнок.
– А? – Вика рассеянно посмотрела на девочку.
– Мама, тебе плохо?
Вика удивлённо посмотрела на дочь. Откуда такому крохотному созданию знать о том, что бывает плохо? И как искренно произносит она слово «мама», хотя внешне Вика уже походила больше на бабушку. Она очень сильно состарилась.
– Да, мне плохо, дочка, – ответила мать, прижимая к себе ребёнка и гладя по шелковистой головке. – Мне очень плохо. Это я виновата в его смерти. Я одна и больше никто.
– Папа на небе, – уверенным и громким голосом произнесла Олеся.
Вика вновь изумлённо посмотрела на своё маленькое чудо.
– Мне плохо без него, Олеся.
Надо сказать, что Вика, у которой несколько помутилось в голове, уже совсем забыла о возрасте своей малютки и вела с ней совсем недетские разговоры, которые девочка охотно поддерживала, как будто всё понимала лучше любого взрослого.
– Олеся, я так его любила и люблю! А он… он был таким нежным. Знаешь, до встречи с ним я бы никогда не подумала, что можно так любить, как он умел любить. Я ведь совсем не заслужила его! Совсем-совсем, понимаешь, Олеся?
– Значит, заслужила, раз папа любил тебя! – воскликнула Олеся.
– Я не сберегла его, понимаешь, дочка? – сиплым голосом откликнулась мать, сглотнув слёзы, и дрожащей рукой потянулась за платком. – Иди, поиграй. Игрушки у тебя в комнате.
Олеся послушно ушла на кухню, так как другой комнаты и в помине не было, а Вика осталась так же неподвижно сидеть. Она не знала, что Олеся не стала играть. Девочке не хотелось в одиночестве собирать кубики, строить города и наряжать кукол. Вика достала портретную фотографию Шуберта, на которой он улыбался ясной улыбкой и смотрел такими светлыми открытыми глазами, а длинные волосы красиво падали на плечи. Вика провела пальцем по контуру его лица, прижала фотографию к сердцу и легла спать, не выпуская фото из рук. Она теперь искала любую возможность, чтобы поспать, потому что реальная жизнь её страшила. Ей хотелось спасаться миром снов, в которые порой наведывался и он, её умерший любимый. Олесю пугали такие минуты, когда Вика ложилась спать. Девочка как будто боялась, что в один из таких разов мать может не проснуться. Олеся на цыпочках, но решительно вошла в комнату матери и сказала:
– Мама! Не спи, пожалуйста.
– А? Что тебе, дочка?
– Я принесу тебе поесть.
И малютка принималась сама что-то готовить. Вика смотрела на неё мокрыми глазами, полными неподдельной благодарности.
– Олеся, я многое поняла. Очень многое. Я как будто ещё одну жизнь прожила. Я не берегла его. Это из-за меня он умер. Зачем, зачем я его ревновала? Почему я это всё поняла только теперь, когда он умер? Если бы я знала, что так будет, я бы так берегла его! Я бы отдала всю любовь, которая только есть во мне. Меня больше всего мучает, что это уже не вернуть, что я не могу подарить ему всё то, что не дарила. Шуберт! Шуберт! Прости меня!
Олеся молча клала подушку под голову матери и кормила её из ложки, а Вика глотала бульон вперемешку с собственными слезами.