Декабрьский подснежник 6 часть, 8 глава

8. ЦВЕТЫ И ЛЮДИ

Мало-помалу Вика стала приходить в себя. Но это касалось только здоровья. Она стала оправляться от инсульта, но душевное состояние оставалось прежним, если не ещё хуже. Порой её взгляд становился похожим на взгляд ребёнка, заблудившегося в лесу и удивляющегося, как он здесь очутился. По квартире она передвигалась еле-еле, стараясь уцепиться за стены, но у неё не получалось даже схватиться за них. Говорила она почти по слогам и часто плакала, держа в дрожащих руках фотографию Шуберта или обнимая его гитару. Олесю и детей Артёма с Машей она не замечала. Олеся стала как будто ещё одним ребёнком Шашкиных, поскольку их забота о ней превзошла материнскую, которой уже давно и не было. С детьми Артёма и Маши девочка тоже сдружилась и с удовольствием играла, как и подобает ребёнку. Когда приезжали Рябчиков и Лида с маленьким Геной, девочка и с ним радостно играла, а Гена рядом с ней становился другим. С родителями он был как маленький солдат, готовый по первому приказу кидаться в бой и наступать на противника, а с Олесей он становился просто маленьким мальчиком – весёлым и лучезарным. Порой Олеся подходила к матери, Вика гладила её по голове, говорила пару секунд что-то бессвязное, а потом отстранялась и делала жест дочери, чтобы та пошла сама поиграть, и девочка грустно уходила. Но зато Артём с Машей восполняли ей всё то, что не давала Вика.
– Как тяжело смотреть на Вику, Артём, – говорила Маша Шашкину. – Я не знаю, как на неё воздействовать. Она совершенно не хочет возвращаться к нормальной жизни.
– О-о-о! – Шашкин заломил руки и откинул голову. – Я вижу её сердце, ведь я теперь всё вижу. Она очень любит моего юного лирика. Без него она не живёт, не видит солнца, не чувствует весеннего ветра…
 – Её любовь эгоистична, – отрезала Маша.
– О моя чернокрылая голубица! Все мы в какой-то степени эгоисты, кто в чём. Покажи человека, который в полной мере думал бы о других, забывая себя? Да и к тому же все мы нуждаемся в страданиях. Такова человеческая природа. Послушай, какой я написал стих от имени Вики.
И Шашкин прочитал:


– Любимый мой, я не живу!
Я лишь топчу ногами землю
И безнадёжную листву,
Что голосам небесным внемлет.

Любимый, мир мой – сущий ад,
И я сгорать в огне устала,
Я лишь хочу вернуть назад
Всё то, что раньше мне сияло.

Сияло ль солнце из окна?
О нет! Твоя улыбка только!
Сверкали краски на луне?
Нет! Лишь глаза твои! В них столько

Читалось нежности навзрыд –
Я от любви душой рыдала.
Мне лишь в забвенье путь открыт,
И всей земли мне стало мало.

Ни есть, ни пить я не хочу
И угасаю я бесследно.
На жизнь свою я не ропщу,
Ведь не осталось и последних

Сил, даже чтоб клеймить судьбу.
Любовь моя, как много боли!
Живая я уж во гробу
И на свободе как в неволе.

Тебя мне не вернуть назад.
Уносит смерть – возврата нету.
Не звёзды в небесах горят –
Глаза твои, где много света.

Я умерла с тобой навек,
Моя душа уж неживая.
Ушедший в вечность человек,
Зачем же я не умираю?

Маша покачала головой, задумчиво глядя на какой-то заморский цветок в горшке, принесённый однажды Артёмом Шашкиным.
– Этот цветок отвратительно пахнет, – сказала Маша. – Почему ты принёс именно его? Много есть других хороших цветов, те же фиалки, например. Неужели ты сам не чувствуешь запах?
– Чувствую, о моя чернокрылая голубица! Ещё как чувствую! Но мне никогда не пришло бы в голову избавиться от этого цветка.
– Но от него придётся избавиться, Артём, как это ни прискорбно.
– О моя чернокрылая голубица! Будем откровенны. Вика доставляет нам много сложностей. Но неужели мы когда-нибудь помыслим о том, чтобы избавиться от неё?
– Это неудачное сравнение. Человека с цветком можно сравнивать только в поэзии.
– Вся наша жизнь – сплошная поэзия!
– Раньше ты говорил, что жизнь – театр, а люди – актёры, – усмехнулась Маша.
– Так я и не отказываюсь от своих слов, о моя чернокрылая голубица! – Артём порывисто обхватил свои плечи руками и откинул голову, которая тут же упала на грудь, как скошенный цветок.
А Вика тем временем стояла у окна, глядя вдаль, как будто ожидая, что вдруг Шуберт подойдёт к дому, увидит её и приветливо махнёт рукой. А потом исчезнет навек…