Портреты семьи Дантеса Геккерна Гончаровых

1. ЛУИ МЕТМАН. БИОГРАФ ДАНТЕСА.

  Биограф Дантеса, его внук Луи Метман занимал пост директора Музея прикладных искусств в Париже. Как известно, именно к нему обращался пушкинист Щеголев, когда писал свою работу "Последняя дуэль", пытаясь получить материалы из архива семейства Дантесов Геккернов. Впоследствии  к документам из этого архива пробовали обращаться исследователи, привлекая к этой работе знаменитого  французского историка Альбера Вандаля, пасынка Берты Вандаль, дочери Екатерины Гончаровой  и Жоржа Дантеса. Альбер Вандаль посоветовал обратится к Луи Метману, своему кузену и биографу Дантеса Геккерна. Тот написал довольно подробную биографию своего деда.

  В биографии Дантеса Луи Метман  с несомненным участием и уважением так пишет о своей бабушке Екатерине Дантес Геккерн:

" После дуэли Жорж Геккерен, раненый, был заключен в Петропавловскую крепость. Над ним был наряжен суд. В своих показаниях, от которых сохранились неразборчивые черновики, он не переставал твердить о невинности госпожи Пушкиной и о чистоте тех чувств, которые она могла ему внушить. Помилованный императором во внимание к нанесенному ему тяжкому оскорблению, он был выслан за границу.
Его жена, никогда не сомневавшаяся в его привязанности к ней, нагнала его в Берлине, в сопровождении барона Геккерена, который среди этих обстоятельств выказал тем, кого он называл своими детьми, самую нежную преданность.
Несколько недель спустя молодые уехали в Эльзас и поселились в Сульце, в отцовском доме, где господин Дантес отвел им помещение. 19 октября того же года здесь родилась их старшая дочь Матильда-Евгения.
Жорж Геккерен горячо любил жену и выказывал ей свою любовь и доверие, о которых дети сохранили устные и письменные свидетельства. Несколько кратких писем, написанных им невесте в недели, предшествовавшие их союзу, записки, какими обмениваются молодые люди, влюбленные друг в друга и ежедневно встречающиеся в одном и том же городе, – показывают развитие любви, обоюдная искренность которой разрушает все клеветы, которыми пытались исказить ее характер.
К тому же Екатерина Гончарова вполне заслужила такую горячую преданность. Она была высока ростом и стройна. Ее черные, слегка близорукие глаза оживляли лицо с изящным овалом, с матовым цветом кожи. Ее улыбка раскрывала восхитительные зубы. Стройная походка, покатые плечи, красивые руки делали ее с внешней стороны очаровательной женщиной. Муж, родные, друзья – все, кто ее знал, в своих свидетельствах изображают ее как отменную супругу и страстную мать.
В общем, в этой двойной любви, которую она питала к мужу и к детям, и должна выразиться история счастливых лет, проведенных ею в Эльзасе.
Жизнь была проста в большом старом доме, которым в Сульце, близ Кольмара, владел ее свекор, барон Дантес. Он был окружен многочисленной семьей, сыновьями, незамужними дочерьми, родственниками, которых он приютил после падения Карла X. Дом, с высокой крышей, по местному обычаю, увенчанный гнездом аиста, просторные комнаты, меблированные без роскоши, лестница из вогезского розового камня, – все носило характер эльзасского дома состоятельного класса. Скорее городской дом, нежели деревенский замок, он соединялся просторным двором, превращенным впоследствии в сад, с фермой, которая была центром земледельческой и винодельческой эксплуатации фамильных земель. Боковой флигель, построенный в XVIII веке, был отведен молодой чете. Она могла жить в нем совершенно отдельно, в стороне от политических споров и местных ссор, которые временами занимали, не задевая, впрочем, глубоко, маленький провинциальный мирок, ютившийся вокруг почтенного главы семейства, преданного идеям былого.
По переписке, которою Екатерина Геккерен обменивается с матерью и с прочими родственниками, по письмам, ответы на которые хранятся в архивах Сульца, чувствуется на каждой странице, что если молодая женщина и продолжает интересоваться братьями и сестрами, то живет все-таки лишь для тех, кто ее окружает, для мужа, которого она обожает, для дочерей, за физическим и нравственным воспитанием которых она следит шаг за шагом.
Барон Геккерен, покинувший в первые месяцы 1842 года пост посла в Петербурге для того же поста при венском дворе, входил в жизнь молодой четы многочисленными свидетельствами своего участия. Екатерина Геккерен охотно посещала одно имение, лежащее в долине Массево, близ Сульца, и расположенное на одном из уступов Вогез, с великолепным видом; он поспешил купить небольшой участок земли Шиммель, построил там простой дом и подарил его детям, чтобы они могли проводить там летние месяцы вполне интимно. Он пригласил их в 1842 году погостить у него несколько месяцев в Вене, с тремя их девочками. Акварельный портрет, копия с которого была послана бароном Геккереном-Беверварт госпоже Гончаровой в ее имение Полотняный Завод, изображает их сидящих красивой группой, в широком кресле. Портрет этот сохранился там до сих пор.
Путешествие в Вену, редкие поездки в Баден-Баден, где Жорж Геккерен видался с некоторыми петербургскими товарищами и друзьями, и откуда его шурин, Иван Гончаров, посетил свою сестру в Сульце, путешествие в Париж (1838), во время которого была написана миниатюра, один из двух портретов Екатерины, написанных за время ее замужества, летние месяцы, проводимые в Шиммеле, вместе с рождением трех дочерей, суть самые крупные события семейной жизни, полной интимности и взаимного доверия.
Но мечта Екатерины могла сбыться лишь в тот день, когда она подарит своему мужу сына.
Последняя беременность принесла ей эту надежду. Несмотря на то что она осталась православной, она посещала римско-католические церкви и усердно присутствовала на службах. К этому времени относится воспоминание о богомолье, которое она совершила со смирением, босая, согласно местному обычаю, в маленькую соседнюю часовню, которая укрывает чудотворную мадонну. Ее мольбы были услышаны. 22 сентября 1843 года она родила сына, Луи-Жозефа-Жоржа-Шарля-Мориса. Но несколько недель спустя родильная горячка, серьезность которой с самого начала не давала почти надежды, унесла эту избранную женщину.
Она принесла в жертву свою жизнь вполне сознательно. Ни одной жалобы не слетело с ее уст во время агонии; ее единственные слова были молитвы, в которых она благодарила небо за счастливые минуты, посланные ей с минуты замужества.
Она умерла 15 октября 1843 года и похоронена на кладбище Сульца в фамильном склепе.
Несколько писем, написанных лечившим ее доктором Вестом, бывшим другом детства ее мужа, почти ежедневно держали барона Геккерена, жившего тогда в Вене, в курсе болезни, роковой исход которой был неизбежен. Они рисуют с разительной реальностью опасения родных, а также любовь и преданность, которые баронесса Геккерен сумела внушить всем, кто ее окружал.
Горе ее мужа было глубоко. Он остался вдовцом в 30 лет, с четырьмя детьми, из которых старшей девочке было едва шесть лет. Воспоминание о женщине, которую он любил, никогда не покидало его. В блестящем положении, которое он занял впоследствии, он неизменно отказывался от новой женитьбы.
Его дети и внуки сохранили память о словах, в коих он непрестанно говорил о той, которая принесла ему самое полное супружеское счастье.
Смерть Екатерины Гончаровой не прервала сношений Жоржа Геккерена с Россией. Судя по обмену писем, эти связи сделались даже теснее. Его теща, госпожа Гончарова, в длинных письмах выражает ему свою любовь и доверие. С живым интересом следит она за воспитанием и развитием внучат. Она предполагает совершить даже путешествие в Эльзас, осуществлению которого мешает плохое состояние ее здоровья.
После ее смерти Жорж Геккерен несколько раз принимал в Сульце своих племянников, а его дочери поддерживали дружеские отношения со своими двоюродными сестрами."

   Биограф здесь явно преувеличивает глубокие чувства, связывавшие чету Дантес Геккернов. Брак этот, как считало все петербургское высшее общество, был неожиданным и вынужденным. Но со стороны Екатерины Николаевны это была, безусловно, глубокая  любовь и привязанность. Обращает на себя внимание описание ее внешности, данное Луи Метманом. Принято считать, что Екатерина была некрасива, особенно по сравнению с красавицей сестрой Натали, но, судя по всему, это не так.
  Интересно и то, что отношения Геккернов и Гончаровых описываются как теплые и дружественные.
  Но так ли это было на самом деле? Известно, что Екатерину поддерживал любивший ее старший брат Дмитрий и мать - Наталья Ивановна Гончарова.
   Известны также две приписки Александрины и Наталии к письмам брата, адресованных сестре Екатерине, довольно сдержанные и короткие. Но все же сестры переписывались...
Как пишет Метман, переписывались и встречались впоследствии и двоюродные родственники Дантес Геккерн и Гончаровы.

 2. ТРИ ПИСЬМА ИЗ АРХИВА ГОНЧАРОВЫХ.


  " До 1917 г. архив семьи Гончаровых хранился в их родовом имении Полотняный завод под Калугой.

После революции 1917 г. архив оказался разделенным: основная его часть была перевезена в Москву и попала в Государственный Литературный музей и Архив феодально-крепостнической эпохи (в настоящее время РГАДА), ряд документов оказался в Калужском краеведческом музее, некоторые бумаги остались у прежних владельцев.

В 60-е гг. фонды Гончаровых были собраны в одном хранилище — РГАДА.

Автографы предлагаемых писем хранятся в РЦИХДНИ (б. ЦПА) в личном фонде А. В. Луначарского (Ф. 142. Оп. 1. Д. 903. Л. 9—14). Будущий нарком просвещения был сослан в Калугу в 1899 г., часто бывал на Полотняном заводе, сблизился с Дмитрием Дмитриевичем Гончаровым-младшим, тогдашним управляющим гончаровским майоратом. Он был неординарной личностью: крупный фабрикант, он в то же время являлся членом РСДРП, ввел у себя на фабрике восьмичасовой рабочий день, проводил целый ряд хозяйственных и культурно-просветительных мероприятий для рабочих. По его инициативе на Полотняном заводе в 1895 г. открылся первый в России рабочий театр. В его спектаклях вместе с рабочими выступали сам владелец фабрики и Ольга Леонардовна Книппер, часто приезжавшая летом к Гончаровым. Тетка Дмитрия Дмитриевича, Екатерина Дмитриевна Гончарова (1841—1919), была одной из первых русских женщин-врачей, окончила Сорбонну, была знакома с К. Марксом, ратовала за рабочие коммуны и находилась под негласным надзором Департамента полиции. После революции она часто обращалась к Луначарскому за помощью по сохранению имения Полотняный завод как памятника культуры. Как известно, после 1917 г. Луначарский был председателем Пушкинской комиссии. В 20-е гг. он получил от своего калужского знакомого З. П. Жотикова несколько писем из гончаровского архива, очевидно, для публикации, но напечатаны они тогда не были.

Эти письма представляют интерес и ценность тем, что рисуют отношения, сложившиеся между Гончаровыми и Дантесами. Как известно, в начале 1837 г. свояченица Пушкина Екатерина Николаевна Гончарова вышла замуж за барона Жоржа-Шарля Дантеса Геккерна и после его высылки уехала к нему за границу. Екатерина Николаевна переписывалась с матерью и братом Дмитрием, писал им и сам Дантес, однако, это были в основном деловые письма с требованием выплаты приданого и раздела наследства. Отношения между родственниками совсем охладели после смерти Екатерины Николаевны, когда Дантес подал на Гончаровых в суд о взыскании с них причитающейся ему доли наследства жены. Однако, по воспоминаниям современников, следующие поколения Гончаровых более дружелюбно относились к Дантесам, иногда даже гостили у них в Сульце.

Публикуемые письма — первые два Д. Д. Гончарова-старшего (1838—1900), племянника Натальи Николаевны Пушкиной, владельца Полотняного завода в 1860—1900 гг., к жене Ольге Карловне (урожд. Шлиппе) (1846—1900), третье — Екатерины Дмитриевны Гончаровой к Вере Константиновне (урожд. Бергман) (1875—1900), жене Дмитрия Дмитриевича Гончарова-младшего, владельца Полотняного завода с 1900 г. — , подтверждают, что отношения между Гончаровыми и Дантесами, хотя и не близкие, все-таки сохранялись.

Гончаров Д. Д. Письмо Гончаровой О. К., 21 октября 1880 г.

"  Канны, 21 октября 1880 г.

Милая жена, сегодня письма от тебя не получил.

Вчера я писал тебе о 17000 которые состоят за фабрикой: я ошибся — состояло на

1 апреля с чем-то 2000, выдано тебе в апреле 6000, да получить тебе в сентябре 3000, останется не 17000, а 11000 с чем-то, с причтением процентов, на которые и дам тебе векселя. Проценты счесть и на 3000 и на 6000 по числу месяцев.

Вчера я отправился на железную дорогу к поезду из Парижа, встретить Матильду Метман1. Я заметил на станции старичка с седой эспаниолкой, который показался мне похож на фотографию Метмана, которого я самого никогда не видал. И действительно, когда подошел поезд, он подошел к вагону I класса и помог выдти полной даме, в которой я узнал Матильду. Тут я разглядел, что с генералом были три сына, один выше всех лет 16-ти, другие 11 и 12-ти.

Матильда меня тотчас же узнала и познакомила с мужем и сыновьями. Она не переменилась, только пополнена, все такая же свежая и румяная, с великолепными здоровыми зубами. Это самая красивая из дочерей Гекерна. Сыновья — в Colle, Stanislas в Cannes, и отец и мать будут жить вмести с ними, в вилле нанятой близь Colle. Дочерей у них не было, и отец говорит, что сыновья лучше: par le temps qui court les filles sont difficiles a placer*.

Берта Vandal (вторая дочь Дантеса - Н.Е.) с мужем и сыном в Париже. George de Heeckeren3 в Сульце хозяйничает и живет с дядей Alphonse d’Anthes4, который от старости сделался идиотом, но не прочь женится. Leonie de Heeckeren5 уже 8 лет сошла с ума и находится в maison de Sante около Парижа. Об старике Гекерне6 они ничего не сказали и неловко было спрашивать жив ли он.

Обнимаю тебя. Не закармливай чересчур Борю. Больше растительной пищи, меньше мучной.

Твой Дмитрий

Гончаров Д. Д. Письмо Гончаровой О. К., 26 октября 1880 г.
" Канны, 26 октября 1880 г.

Милая жена, сегодня писем не было. Спал сегодня порядочно, и когда просыпался, шуму в голове не было и я скоро засыпал.

Я тебе писал уже, что прошлую среду я встретил на железной дороге Матильду Метман и познакомился с ее мужем, что они были любезны и что прощаясь, муж протянул мне руку сказал: aussitot installes nous viendrons vous voir**. Матидьда ничего не сказала, повидимому предоставляя это мужу.

Но вот воскресенье пришло, а их нет. Я начинаю думать, что это не даром, объясняя присутствием сестры7 и маменьки8 нежелание Метманов видеться со мной. Надо сказать тебе, что по рассказу сестры в Коммуне Парижской была одна русская, Дмитриева9, лицом похожая на сестру. Геккерны твердо уверены, что это была она, и одна из сестер, M me Vandal, говорила, как передали сестре, что во время Коммуны они ужасно боялись встретить в газетах имя сестры в числе расстрелянных.

Действительно, вчера прохожу по главной улице, вдруг вижу — поравнялись со мной на другом тротуаре Матильда с мужем. В одно время и она меня заметила и кивнула мне, я поклонился, сняв шляпу, она как будто спохватившись продолжала идти не глядя на меня. Муж ее тоже и не поклонился. Мне нужно было зайти в магазин. Немного спустя, я вышел и иду по тому же тротуару, оглядываясь, нет ли их? Вижу — сели на извозчика и едут сзади, мимо меня; проехали у самого тротуара; я взглянул на Матильду, когда она поравнялась со мной: она имела вид сконфуженный и сделала вид, что не заметила меня!

Прощай, до завтра, обнимаю тебя моя дорогая.

Твой Дмитрий

Гончарова Е. Д. Письмо Гончаровой В. К., 20 июня 1899 г.
Е. Д. ГОНЧАРОВА — В. К. ГОНЧАРОВОЙ

" (Париж), 20 июня 1899 г.

Милый мой Верон!

Сообщи своему благоверному, что 400 р. посланные из Москвы через Кувшинова я получила. В субботу кончается мой второй месяц здесь и я еду в Англию. От Фомича получила вчера письмо насчет boarding house*, который я его просила подыскать для меня. Значит, теперь пиши на адрес Фомича. Он мне нашел boarding house в Putney, что мне на руку. Фомичу, вероятно, делать нечего, так что он может мне показать Лондон. Главным образом мне хочется изучить trade unions да всякие cooperations**, о которых мало знаю. Вероятно проберусь и в Манчестер к Бродским10. Черткова11 тоже увижу.

В Париже тоже занялись Пушкиным, George Heckeren чуть не дрался на дуэли с журналистом за честь Н(атальи) Николаевны. Дело в том, что в одном из журналов было напечатано, что Пушкин потушил лампу и вымазал руку сажей, вымазал т(аким) образом физиономию своей супруги, после чего вышел будто бы за свечой и оставил супругу вдвоем с Дантесом. По возвращении он будто бы увидел на лице кавалера тоже сажу.

Об этом baiser noci будто бы сообщил приятелю сам Дантес, а приятель журналисту. Затем приятель по требованию Жоржа написал письмо, в котором заявил, что сведения о baiser noci он передавал как слухи, а не как слова самого Дантеса. Значит честь Н(атальи) Ник(олаевны) восстановлена.

Мы все еще живем без министерства. Путаница большая идет и трудно сказать чем все это кончиться.

Прилагаю две карточки. Одну вам с Митей, другую папеньке. Напиши поскорей...

Целую вас всех.

Е(катерина) Г(ончарова)

Сидорова М. В. Примечания: Три письма из архива Гончаровых // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 2001. — [Т. XI]. — С. 451—452.

1 Метман Матильда Евгения (1837—1893), старшая дочь Ж. Геккерна-Дантеса и Е. Н. Гончаровой.

2 Вандаль Берта Жозефина (1839—1908), средняя дочь Ж. Геккерна-Дантеса и Е. Н. Гончаровой.

3 Геккерн Луи Жозеф Жорж (1843—1902), сын Ж. Геккерна-Дантеса и Е. Н. Гончаровой.

4 Дантес Альфонс, брат Ж. Геккерна-Дантеса.

5 Геккерн Леони Шарлотта (1840—1888), младшая дочь Ж. Геккерна-Дантеса и Е. Н. Гончаровой. Живя во французской семье, выучила русский язык, свободно говорила и писала на нем. С отцом не разговаривала после ссоры, в которой назвала его убийцей Пушкина. Душевная болезнь ее развилась на почве любви к дяде-поэту. Судя по рассказам современников, она превратила свою комнату в молельню, перед аналоем повесила портрет Пушкина и молилась перед ним (Берков П. Н. О людях и книгах. М. 1965).

6 Вероятно, Жорж Геккерн-Дантес. В 1880 г. находился в Париже. Умер в Сульце 2 ноября 1895 г. в возрасте 83 лет. Его приемный отец, барон Луи Геккерн, умер в Париже 27 сентября 1884 г. в возрасте 93 лет.

7 Е. Д. Гончарова.

8 Гончарова (урожд. княжна Назарова) (1809 — после 1880) Елизавета Егоровна.

9 Дмитриева Елизавета Лукинична (1851—1918), революционерка, участница Парижской коммуны.

10 Бродские — Адольф Давидович (1851—1929), музыкант, скрипач, друг И. С. Тургенева, и его жена Анна Львовна — долгое время жили в Англии и Франции.

11 Чертков Владимир Григорьевич (1854—1936), общественный деятель, публицист и издатель, близкий друг Л. Н. Толстого. В 1897 г. выслан из России за выступления в защиту духоборов. Жил в Англии, издавал газету “Свободное слово”. Вернулся в Россию в 1907 г.

Публикация М. В. СИДОРОВОЙ "

  Привожу эти письма полностью, поскольку публикация их доказывает, что никаких особенно дружественных отношений между Гончаровыми и Дантесами, в частности, судя по довольно прохладной встрече с Матильдой Метман, не было. Встречались они хоть и неоднократно, судя по всему, но как-то мельком и особенно глубокой дружбы между ними не наблюдается. Интересно  еще и то, что один из трех мальчиков, сыновей Матильды, и был Луи Метман, будущий биограф Дантеса. Здесь упоминается и старик Геккерн, о котором " они ничего не сказали и неловко было спрашивать жив ли он."  Как бы время не сглаживало трагические события, но было бы странно, если бы племянник спрашивал об убийце своего дяди, мужа его родной тети Натальи Николаевны...

   А еще было бы странно сохранять дружественные отношения с человеком, который неоднократно обращался с претензиями к семейству Гончаровых по поводу наследства дочерей, кстати сказать, совсем не бедных. Вплоть до судов и письменного обращения к императору Николаю Павловичу.

3.  НАУМОВ АНАТОЛИЙ ВАЛЕНТИНОВИЧ. " ПОСМЕРТНО ПОДСУДИМЫЙ. "

   Как пишет историк Наумов Анатолий Валентинович в своей работе "Посмертно подсудимый", в 1853 году барон Дантес  Геккерн обращается с письмом к Государю императору Николаю Павловичу.

«Ваше Величество!

От брака с Российскою дворянкою Екатериной Гончаровой, бывшею российской подданной, я имею малолетних детей – сына и трех дочерей, которым, за смертью матери, по наследству после бабки Натальи Гончаровой досталось 132 души в Московской губернии.

В этом маленьком участке заключается все достояние малолетних сирот. Я поручил продать это наследие, но мой поверенный уведомил меня, что по законам Российской империи достающиеся иностранцам имения должны поступать в казну с выдачей из оной определенного вознаграждения, коего положено по 150 руб. за каждого крестьянина Московской губернии. Таким образом, за 132 души причиталось бы получить до 19 800 руб., но как все разделенное после Гончаровой имение заложено в Московском Опекунском Совете, то за исключением одного долга с части малолетним им причитается не более 18 тыс. руб.

Надеясь, что при частной продаже участка малолетних приобретателями сумма несколько выше против казенной оценки и так как разница есть существенная выгода сирот, то я приемлю смелость утруждать Ваше Величество о Всемилостивейшем повелении разрешить частную продажу имения малолетних моих детей.

Об этом прошу не как человек, ищущий личного своего интереса, но как отец и опекун сирот, желающий соблюсти их выгоду и тем более, что в 1370 ст. IX т. (имеются в виду статья и том Свода законов Российской империи. – А. Н.). допущена продажа Российским дворянкам, вступившим в бракосочетание с дворянами иностранными, что мои дети представляют лицо и права их матери и что в прочих законах вообще об имениях, достающихся иностранцам, не предписано того правила, чтобы с имениями детей, рожденных от Российской дворянки, поступать так же, как с имениями иностранцев. Однако если бы приказано было, что и дети дворянки должны подчиняться тем же правилам, то от Вашего Величества зависит, в благосклонном внимании к недостаточному состоянию моих сирот, не в пример другим, дозволить испрашиваемую мною продажу, которая прекратит продолжительную с казною переписку, долженствующую пасть на счет малолетних и, следовательно, к ущербу их ничтожного наследия.

Предавая Всемилостивейшему воззрению мою просьбу в пользу малолетних с чувством глубокого уважения и преданности имею честь быть

Вашего Императорского Величества Всемилостивейшего Государя покорный слуга Барон Геккерен сенатор 18/30 января 1853 года Париж».
Письмо было передано не непосредственно самому Николаю, а, как это и полагалось, по дипломатическим каналам через российское Министерство иностранных дел. В деле имеется краткое изложение этого письма, подписанное самим Нессельроде. Вот его текст:

«Малолетним детям Французского Сенатора, барона Геккерена, от его брака с Русскою дворянкою Гончаровою, как представителям прав умершей их матери, достался в Московской губернии при разделе наследства их бабки участок населенного имения, заключающий в себе 132 души мужского пола.

По закону об иностранцах, дети Барона Геккерена не могут владеть этим участком, который по сему положено обратить в казенное ведомство с выдачею за оный вознаграждение. Это вознаграждение, по уплате лежащего на участке долга Опекунскому Совету, составит, как объясняет Барон Геккерен, не более 8 тыс. рублей серебром. По имеющимся в Министерстве иностранных дел сведениям, на участке малолетних Геккеренов, сверх означенного долга, числится еще других, казенных и частных, взысканий до 2 тыс. рублей серебром.

Барон Геккерен, представляя в просьбе на Высочайшее имя Вашего Императорского Величества недостаточное состояние своих детей, находящихся под его опекою, ходатайствует о дозволении ему продать помянутый участок в шестимесячный срок по вольной цене, дабы через то усилить, сколько окажется возможным, незначительное и единственное достояние сирот.

Осмеливаюсь поднести на Всемилостивейшее воззрение Вашего Величества просьбу Барона Геккерена.

Гр. Нессельрод».

На этом документе 28 марта 1853 г. царь наложил резолюцию:

«Всемилостивейше разрешаю».

По логике вещей после царской резолюции дело вроде бы должно было закончиться в пользу истца – Дантеса. Однако другие документы архива свидетельствуют, что не все было так просто.

В архивных материалах есть еще два документа, относящиеся уже к 1858 году. Первый из них датирован 18 марта, исходит от князя В. А. Долгорукова – нового шефа жандармов и начальника III Отделения, в 1856 году сменившего на этом посту А. Ф. Орлова, и адресован товарищу министра юстиции И. М. Толстому. Приведем важнейшие фрагменты этого документа:

«По поводу поступившей в Министерство иностранных дел ноты французского поверенного в делах маркиза Шаторенарда, Ваше Превосходительство… просил меня сделать распоряжение о собрании сведений, кои могли бы служить удостоверением в справедливости показаний помещика Гончарова по делу о денежной к ним претензии французского подданного Барона Геккерена…

В 1852 г. статс-секретарь князь Голицын, по Высочайшему повелению, доставил к предшественнику моему полученную им Министерства иностранных дел просьбу и записку Барона Геккерена по претензии к братьям жены его, поместным помещикам Гончаровым, а вслед за тем и относящиеся до того же дела семь разных писем…

Я со своей стороны не нахожу возможности приступить к собранию просимых Вашим Превосходительством сведений, но полагаю, однако же, что они могут быть доставлены Вам Московским Гражданским Губернатором, так как имения покойной матери Гончаровых находятся в ведении тамошней Дворянской Опеки».

Этот документ свидетельствует о том, что жандармское ведомство спустя несколько лет вновь было вынуждено вернуться к имущественным претензиям Дантеса. И что затеянный им процесс складывался не в его пользу. На причины этого проливает свет следующий документ архива – пространное отношение московского гражданского губернатора князя Щербатова (в деле отсутствуют его инициалы) в департамент внутренних сношений Министерства иностранных дел, – датируемый 15 сентября 1858 г. Он свидетельствует о том, что товарищ министра юстиции выполнил рекомендацию шефа жандармов, данную им в своем отношении от 18 марта 1858 г. Ниже приводятся важнейшие фрагменты этого, пожалуй, самого главного документа, раскрывающего подлинное содержание (правовое и нравственное) описываемой истории:

«…действительно в 1837 году… Дмитрием Гончаровым объявлено Барону Геккерену словесно предположение о выдаче каждогодно сестре его Екатерине Николаевне Гончаровой по 5000 руб. асс[игнациями], по возможности (разрядка наша. – А. Н.) из доходов с имения родителя их, что и было Дмитрием Гончаровым выполняемо в продолжении нескольких лет до 1845 и 1846 годов, с каких он начинает рассчитывать часть ее, Геккерен (имеется в виду Екатерина. – А. Н.), наравне с прочими сестрами, которые никогда не получали такой суммы даже и до 1839 года, в коем и последующим годам продано по упадку дел опекаемого имения родителя их по распоряжению Правительствующего Сената 858 душ. Во все же время состояния имения родителя их в опеке прочие сестры их, жившие вместе, Наталья Ланская и Александра, Баронесса Фризенгоф, получили из доходов на свое содержание по настоящее время (то есть по ноябрь 1852 г.) 95 193 руб. 1/2 коп. асс., а Баронесса Екатерина Геккерен 45 692 руб. 91/2 коп. асс. Почему же барон Геккерен в числе полученных его женой 45 632 руб. асс. не принимал взятых ею у брата Дмитрия Гончарова при выходе в замужество единовременно 11 740 руб. асс. на приданое, считая оные за награждение, данное ей братом ее Дмитрием Гончаровым, когда как прочие сестры такого вознаграждения не получили, да никто из них получить оного не мог, ибо брат, то есть отец, давал ей деньги из доходов с имения, им опекаемого, из коего без разрешения Правительства не имел права делать никому никаких подарков и наград. Ныне же Сергей Гончаров (как один из опекунов. – А. Н.), переговорив с братьями своими, опекунами других родителя его имений, об уплате же части сестры их Екатерины Геккерен остальных 1904 руб. 1/4 коп. асс. и о выдаче ей каждогодно с прочими сестрами с опекаемого имения части, объяснил, что первые будут ими доставлены ей, Геккерен, немедленно по получении с имения доходов, в течение 1852 и 1853 годов, а последние будут каждогодно доставляемы наравне с другими сестрами, под расписку опекуна, к детям ее… О содержании сего… с препровождением представляемых отчетов суммам выдачи Г. Геккерен… объявлено поверенному Г. Мюллеру с подпискою 19 декабря 1852 г. А как на опекаемом имении повредившегося в уме Колежсского Асессора Гончарова… состоит значительное количество казенных и частных долгов, о которых производится ныне дело в Правительствующем Сенате, то Дворянская Опека ревизуя оплаты счетов Гг. Гончаровых, вводимые ими в расход на содержание свое и выданные членам семейства Гг. Гончаровых суммы, на счет опекунства не принимает, а оставляет расходы сии на ответственность опекунов…

А так как выдаваемые членам семейства повредившегося в уме Коллежского Асессора Гончарова опекунами над имением его суммы на содержание их Дворянской думой, при ревизии отчетов по случаю лежащих на имении в значительном количестве казенных и частных долгов, на счет опекунства не принимаются, то и претензия мужа умершей Баронессы Геккерен о выдаче детям его, сверх полученных покойной женой его денег на содержание их, более значительных сумм, согласно донесению опекуна Сергея Гончарова, признаваемому Опекою справедливым, в настоящее время в уважение принята быть не может."
 
О вышеупомянутом имею честь уведомить Департамент Внутренних Сношений Министерства Иностранных Дел вследствие его отношений от 6 июля 1858 года.

Гражданский Губернатор князь Щербатов».

Московский гражданский губернатор удостоверил незаконность претензий Дантеса, так как в случае их удовлетворения были бы ущемлены имущественные интересы других сестер его покойной жены. При этом следует отметить два момента, на которые обращает внимание князь Щербатов. Во-первых, дело заключалось вовсе не в необязательности братьев Гончаровых по отношению к их сестре Екатерине, ее детям и ее мужу – Дантесу. Да и природа их возникшего «долга» весьма своеобразна.

Братья Екатерины при ее замужестве исключительно по доброте своей обязались выплачивать ей ежегодно суммы на ее содержание из доходов с имения их родителей, оговорив это условием – «по возможности», т. е. в зависимости от получаемых доходов. Они предполагали, что смогут выплачивать по 5000 рублей ежегодно. Юридически сделать такой жест их никто не обязывал. Вспомним, что о выплате таких сумм Наталье Николаевне и речи не шло (она стала получать некоторые суммы лишь после смерти мужа). Обязанность содержания жены по любым законам (как российским, так и французским) лежала только на муже (иное дело – наследственные обязательства). К тому же в качестве приданого Екатерина Геккерен получила около 12 тыс. рублей. Можно вспомнить, что примерно такую же сумму в качестве приданого Наталья Николаевна «получила» не от своих родителей, а от самого Пушкина (фактически его родителей).

Во-вторых, задержки с выплатой обещанных денег происходили исключительно по причине расстройства опекаемого имения, т. е. оговариваемая братьями «возможность» не могла быть реализована именно поэтому. Ревизии, проводимые Опекунским Советом, лишь подтверждали действия братьев по опеке и их денежные расчеты с родственниками как правильные. Опекунский Совет признал, что суммы эти впоследствии уже не могли исчисляться в 5000 руб., а должны быть уменьшены в связи с поступлением доходов от опекаемого имения в пользу других сестер, а также в связи с расстройством имения и падением доходов с него.

Ну как по этому поводу не вспомнить нравственную оценку поведения Дантеса в преддуэльных событиях, данную самим поэтом в его знаменитом письме Геккерену-старшему: «…я заставил вашего сына играть роль столь потешную и жалкую, что моя жена, удивленная такой пошлостью, не могла удержаться от смеха, и то чувство, которое, быть может, и вызывала в ней эта великая и возвышенная страсть, угасло в отвращении самом спокойном и вполне заслуженном». Но даже и при написании этого письма поэт вряд ли мог предвидеть, что степень низости этого человека будет простираться до того, что он правовыми способами предпримет меры, направленные на ухудшение и без того тяжелого материального положения предмета его былой «великой и возвышенной страсти» (конечно же поэт употреблял эти слова, в мягко сказать, ироническом смысле). Известно, что имущественное положение других (помимо Екатерины) сестер Гончаровых (Натальи Николаевны и Александры) после смерти Пушкина, на чьем полном содержании они находились, оказалось очень тяжелым."

   Но тут стоить добавить, что на содержание сестер Дмитрием Гончаровым выделялись средства, помогал он деньгами и Наталье Николаевне, оставшейся в бедственном положении после смерти мужа. И не только деньгами, сумма выплат которых указана в письме губернатора Щербатова, а они еще и жили в его имении, когда Наталья Николаевна осталась вдовой. Ведь после смерти величайшего поэта России Александра Сергеевича Пушкина остался долг в 140 тысяч рублей. Долг погасил император Николай Павлович...

4. ЛУИ МЕТМАН  ВНУК И БИОГРАФ ДАНТЕСА О СВОЕЙ СЕМЬЕ.

   В то же время, когда Жорж Дантес неотступно требовал выплаты денег от семьи Гончаровых, он сделал головокружительную карьеру, став очень богатым человеком. Вот что пишет об это Луи Метман:

  " Мужчина в возрасте Жоржа Геккерена не мог остаться без дела. Потребность его в деятельности, лежавшая в основе его характера, должна была послужить исходом и для его горя, а так как его дети нашли у его незамужних сестер самые нежные материнские заботы, то вскоре он выступил на политическом поприще, согласно традициям семьи.
В 1845 году он сделался членом Генерального совета Верхнего Рейна; 28 апреля 1848 года он был избран народным представителем в Национальное собрание и 13 мая 1849 года был переизбран в Учредительное собрание количеством 34 000 голосов.
Обладая ясным умом, преданный друзьям, он вскоре выдвинулся в первые ряды: назначаемый секретарем в различных собраниях, следовавших одно за другим в Бурбонском дворце между 1848 и 1851 годами, он пользовался действительным влиянием на своих коллег. В 1848 году (1 мая) во время вторжения народной толпы в Палату он спас жизнь одному приставу, защитив его своим телом. Литография художника Бономе напоминает эту историческую сцену со всеми различными обстоятельствами: мужественный поступок депутата Верхнего Рейна изображен в ней на первом плане. Блестящий и остроумный собеседник, он был постоянным посетителем салонов Тьера, княгини Ливен и госпожи Калержи.
В 1850 году, несмотря на легитимистские привязанности его семьи, он присоединился к принцу Луи-Наполеону, полагая, что его родина может вновь обрести покой лишь при условии сильной власти. Таким образом он очутился в числе политических деятелей, образовавших Комитет, известный под именем Комитета улицы Пуатье, и подготовивших водворение Империи.
В важных обстоятельствах принц-президент решил, что он может рассчитывать на ум и на такт барона Геккерена. Облеченный Луи-Наполеоном в мае 1852 года тайной миссией ко дворам Вены, Берлина и Петербурга, он должен был привести в Париж уверения в том, что восшествие на императорский престол принца-президента будет принято дворами северных держав.
Принятый благосклонно в Вене, затем в Берлине, он получил особые аудиенции у государей обеих держав. В последнем городе 22 мая он выполнил ту же миссию при императоре Николае Павловиче, гостившем у своего родственника, короля Пруссии. Царь выказал ему благосклонность, напомнил о его службе в русской армии и разрешил со всей откровенностью высказать ему пожелания и надежды принца Луи-Наполеона...
...Незамужняя сестра барона Геккерена, Адель Дантес, взяла на себя заботу о воспитании четверых малолетних детей, которых Екатерина Гончарова, умирая, оставила мужу. С необыкновенной преданностью она воспитала своих племянниц так, как они были бы воспитаны тою, от которой, по словам современников, они унаследовали некоторые физические и моральные качества, и особенно ту природную грацию, которая составляет одну из очаровательных черт славянской расы.
Дочери барона Геккерена были с первой же минуты их появления в свете весьма отмечены. Императрица Евгения выказала им свою благосклонность, по-матерински интересуясь их судьбой. Она допустила их в интимный круг Тюльери и осенних местопребываний двора в Компьене и Фонтенбло.
В 1861 году Матильда-Евгения, старшая дочь, вышла замуж за бригадного генерала Жана-Луи Метмана, командора ордена Почетного легиона, во время итальянской кампании командовавшего одним из полков императорской гвардии, сопротивление которого обеспечило победу при Маджента. Она умерла в Париже 29 января 1893 года.
В 1864 году барон Геккерен выдал замуж вторую дочь Берту-Жозефину (1839–1908) за Эдуарда, графа Вандаля (1813–1889), государственного советника, главного директора почт, командора ордена Почетного легиона, оставившего видное имя во французской администрации. Графиня Вандаль умерла в Аржантане 17 апреля 1908 года. Ее сестра, Леони-Шарлотта, остававшаяся незамужней, умерла в Париже 30 июня 1888 года...
Падение Империи закончило в 1870 году политическую жизнь барона Геккерена. Во исполнение статьи Франкфуртского договора, предоставлявшей эльзасцам право избирать себе национальность, он выбрал французскую национальность.
С тех пор он разделял свое существование между Эльзасом, Сульцем, – из которого после смерти отца в 1852 году он сделал более уютное жилище, окруженное большим садом, – Шиммелем и Парижем.
Портрет Каролюса Дюран, помеченный 1878 годом, одна из лучших работ художника, изображает барона Геккерена в его бодрой старости, которая, невзирая на жестокие припадки подагры, сохранила его уму всю его ясность.
Он изображен прямо сидящим в кресле и держащим в свисающей руке еще горящую сигару, с несколько высокомерно закинутой головой, что было для него привычно и что мы видим и на маленьком портрете, писанном с него в Петербурге, на котором он изображен в кавалергардском мундире.
Серебристо-белые, откинутые назад волосы, длинные усы и густая бородка обрамляют мужественное лицо, с крупными чертами, со свежим цветом кожи. Темно-голубые глаза смотрят прямо и пристально, что было отличительной чертой его своеобразного лица, и дополняют живой образ барона Геккерена за последние двадцать лет его жизни...
Жорж-Шарль Дантес, барон де Геккерен, пережил своего приемного отца одиннадцатью годами. Он умер в возрасте 83 лет в Сульце (Верхний Эльзас) 2 ноября 1895 года, в родном доме, окруженный детьми, внуками и правнуками.
Париж, 5 февраля 1912 г."

    Здесь интересны, с моей точки зрения, некоторые моменты, а именно, упоминание о живописных портретах барона Геккерна и его детей. Один из них выполнен художником Каролюсом Дюраном в 1878 году, когда барону Геккерну было 62 года. Даже внук отмечает тяжелый взгляд, присущий барону и высокомерно закинутую голову, мастерски переданные художником. Как-то не чувствуется в этом описании теплоты и привязанности внука, хотя он и пытается быть объективным и подчеркнуть достоинства деда...

    Этот же художник написал и портрет Берты Вандаль, средней  и самой любимой дочери Дантеса, голубоглазой блондинки. О Берте Вандаль известно, что она рано овдовела и одна воспитывала сына. Интересно, что Луи Метман упоминает о переписке сестер Берты и Матильды со своими двоюродными сестрами. Речь идет о дочерях Натальи Николаевны Ланской от второго брака сестрах Араповых и их дочерях.


5. ПЕНЗЕНСКИЕ РОДСТВЕННИКИ.

" 22 марта 2017 года на торжественном мероприятии, посвященном 125-летию Пензенской картинной галерее имени К.А. Савицкого, был презентован фильм, рассказывающий об истории жизни персонажей полотна «Девочки-сестры» знаменитого художника Ивана Макарова (расписывал кафедральный собор Пензы вместе со своим отцом Кузьмой Макаровым). Я уже писал о том, как сложилась жизнь этих девочек. Елизавета Николаевна Бибикова, изображенная на картине, жила и похоронена в Пензе, а вторая девочка – Наталья Николаевна Анненкова (Меликова-Арапова), жена Федора Анненкова, внука декабриста И.А. Анненкова, жила и умерла в Версале (Франция). В годы лихолетья ее семью опекала Берта Вандаль – дочь Дантеса. Я думаю, что этот факт из жизни сестер Араповых привлечет еще большее внимание посетителей картинной галереи к этому полотну, и, если я правильно понял, оно вскоре будет выставляться в Музее одной картины имени Г.В. Мясникова. Ну а дальше эта история еще больше прирастает пензенскими подробностями!"
Газета Пенза-Тренд.

     Эта публикация интересна в плане информации об участии Берты Вандаль в судьбе внучек Натальи Николаевны. Как видим, она помогала одной из них, Наталье Николаевне Анненковой.
    Другая внучка Наталии Николаевны, Елизавета Николаевна Бибикова встречалась в детстве с "тетей Бертой и дядей Жоржем", об этом она пишет в своих воспоминаниях. Встречи происходили в роскошном особняке Дантеса Геккерна на Елисейских полях. Интересно, что фотография Дантеса на фоне особняка( не сохранился в настоящее время), долгие годы хранилась в архиве Гончаровых в Полотняном заводе и сравнительно недавно выставлена на всеобщее обозрение.
     Воспоминания  Бибиковой упомянуты в работе Татьяны и Владимира Рожновых "Жизнь после Пушкина".

ПОТОМКИ ПУШКИНА

   Воспоминания Елизаветы Николаевны Бибиковой, внучки Пушкиной.
" В Париже доживал свой век престарелый Дантес, с дочерью Бертой Вандаль. Бабушка Наталья Николаевна не виделась больше с сестрой Екатериной. Последняя недолго прожила, была, как и бабушка, слабого здоровья и рано умерла, приняв католичество.
Она оставила маленькую дочь Берту, отец не женился и не расставался с дочерью. Умер в преклонном возрасте. Берта была замужем за богатым фабрикантом Вандаль и тоже рано овдовела, жила с отцом и воспитывала сына в строго католическом духе. Они жили в роскошном особняке. Дантес был красивый старик: лысый, с правильными чертами лица. Его возили в кресле. Нас возили к ним и сынок Берты приходил к нам в Пасси (предместье Парижа), со своим гувернером — католическим пастором. Он был старше меня на 7 или 8 лет. Тетя Берта была живая, энергичная француженка, хлопотала на похоронах отца (скорее, отпевании Н. А. Арапова. — Авт.) и часто нас навещала.
Дантес нигде не служил, бывал в самых аристократических домах старой парижской знати Сен- Жерменского предместья, хотя дочь его вышла за фабриканта». Навещал семью Елизаветы Петровны Араповой и ее племянник — Леонтий Дубельт, старший сын Натальи Меренберг. Его двоюродная сестра, Елизавета Николаевна Бибикова, тогда еще Арапова, вспоминала: «Я его знала лейтенантом. Он приезжал к нам в Париж, пока его судно чинилось в Марселе. Он писал жалобы военному министру, что его не ставят на вахту и в конце концов устроился на минные курсы в Кронштадте».
21 января 1883 года
В этот день умер муж Елизаветы Петровны Араповой. Словно повторяя судьбу матери, она осталась с тремя малолетними детьми в 34 года вдовой. Тело Н. А. Арапова перевезли на родину.
   М. М. Бушек в своих воспоминаниях писал по этому поводу:
«Похоронили в родовом склепе под Малой Церковью в с. Андреевке. Перед своей смертью (очевидно, еще до отъезда на лечение. — Авт.) он оставил имение Андреевку своей старшей дочери Елизавете Николаевне, впоследствии по мужу Бибиковой, отделив от него часть второй дочери Марии Николаевне, по мужу Офросимовой, а имение, которое ему купил покойный отец „Анучино“ — младшей дочери Наталии Николаевне, по первому мужу — княгиня Меликова, по второму — Анненкова (Бушек запамятовал: младшей дочерью была Мария, а Наталья — средней. — Авт.). Умирая, вспомнил и о моей матери и пожелал, чтобы она и ее дети жили в родовом имении, как у себя дома. <…>
Николай Андреевич Арапов умер до моего рождения, я его не знал. А его жену Елизавету Петровну, рожденную Ланскую, знал хорошо, так как жил с ней под одной крышей и последний раз видел ее в 1916 году».
15 мая 1883 года"
    А так Елизавета Николаевна Бибикова пишет о знакомстве своих бабушки и деда -Петра Петровича Ланского, со слов родных, передававшихся как семейное придание:

 «Бабушка была в черном бархатном платье, такая красивая, убитая горем, что дед сразу в нее влюбился. Раньше он ее никогда не встречал. Когда она блистала в обществе Пушкина, дед воевал. Он участвовал в Венгерской кампании и в усмирении восстания в Польше в 1836 году, и в войне с Турцией. Увидев вдову Пушкина, дед понял, что ухаживать за ней не стоит и решил сделать ей предложение и жениться. Петp Петpович (Ланской) сказал об этом Николаю и просил его согласия. Николай ответил, что благословляет его и сказал, чтобы он не верил никакой клевете, что она невинная женщина, а об ее будущем он позаботится. Наталья Николаевна сперва колебалась, но ее уговорили родственники, что Петр Петрович будет для нее опорой и создаст ей положение в обществе: каждый старался бросить в нее грязью и особенно травила ее пресса».

6. КАРТИНА ХУДОЖНИКА ВИНТЕРХАЛЬТЕР.
   
   Итак, как пишет Бибикова, сестры Екатерина и Наталья " больше не виделись друг с другом", правда, не понятно, с каких времен...

     Тема взаимоотношений семейств Гончаровых и Дантесов Геккернов после трагической дуэли волнует многих исследователей. Интересным кажется мне материал "В поисках бедной Кати"  Галины Седовой, опубликованный в журнале "Нева".


О ЗАМКЕ ДАНТЕСОВ В СУЛЬЦЕ:

"Хозяин отеля приостанавливается в угловом зале нижнего этажа. В сумраке приходят на память многие важные эпизоды из жизни этого дома, первые стены которого были возведены в 1605 году, как говорят, на средства ордена Тамплиеров (храмовников). Первоначально дом принадлежал местному судебному приставу. Около 1707 года его приобрел Жан Анри Антес. При нем особняк был значительно реконструирован и превращен в поместье-замок. Во дворе появились конюшни, сараи и погреба. Все это досталось его сыну Жоржу Шарлю Франсуа Ксавье, которому в конце XVIII века удалось сбежать от революции. Свое имущество он оставил на попечение “тайных” друзей — рыцарей ордена Тамплиеров. Они сумели сделать так, что замок не достался новым владельцам: в нем была устроена тюрьма, и после смутных революционных лет его возвратили Жоржу Шарлю Франсуа.

Высоких друзей умел отыскивать и его тезка и внук — Жорж Шарль д’Антес-Геккерн. В 1832 году где-то в этих же стенах умерла его мать, так и не встретившись со своей будущей невесткой и не узнав о том, как скоро ее расчетливый сын откажется от родного отца, надеясь достигнуть большего благополучия в союзе с голландским посланником.

Господин Шмербер щелкает выключателем, и воображение теряет тонкую нить, связующую нас с прошлым. Тени исчезают. Перед нами современные кресла, аккуратно выставленные в девять рядов. Над ними видеопроектор. Владелец отеля радуется тому, что зал удается сдавать для заседаний, концертов, презентаций и даже для свадеб. По стенам — приторно-яркие копии портретов Наполеона III (верхом на коне; копия с портрета шведского художника Карла Фридриха Киорбое 1856 года) и императрицы Евгении, сидящей на лужайке в окружении своих фрейлин (копия с известной картины Франца Винтерхальтера 1855 года). Господин Филипп с гордостью, словно о собственной родственнице, сообщает, что одна из дам в окружении императрицы — старшая дочь д’Антеса и Екатерины — восемнадцатилетняя Матильда Евгения. Позднее она вышла замуж за бригадного генерала Жана Луи Метмана. Это ее сын — внук д’Антеса — оставил воспоминания о своих предках и сообщил и П. Е. Щеголеву, когда тот работал над книгой “Дуэль и смерть Пушкина”.

Здесь нам пришлось выслушать умильный рассказ о крепкой дружбе д’Антеса с Наполеоном III. Со временем барон заделался в парламентарии и слыл мощным оратором. Когда 28 февраля 1861 года он выступал в Сенате против объединения Италии, его речь поразила Проспера Мериме, и он так рассказывал об услышанном: “…на трибуну взошел г. Геккерн, тот самый, который убил Пушкина. Это человек атлетического сложения, с германским произношением, с видом суровым, но тонким, а в общем, субъект чрезвычайно хитрый. Я не знаю, приготовил ли он свою речь, но он ее превосходно произнес с тем сдержанным возмущением, которое производит впечатление. Смысл его речи в части, относящейся к Италии, заключается в том, что Франция и ее император были постоянно жертвами пьемонтских обманов. Кавур, Виктор Эммануил и Гарибальди — вот три головы под одним колпаком. Нет уверенности в том, что Мадзини не был агентом этого триумвирата, в котором у каждого была своя обязанность и своя роль. Гарибальди выкидывал свои безрассудства, Виктор-Эммануил принимал их для итальянцев, и Кавур их опровергал перед Европой. (Все едкие выражения против Кавура и Виктора Эммануила были хорошо приняты.) Он вскрыл противоречия в речах туринского кабинета до и после экспедиции Гарибальди, все высказанные и даже написанные обещания, которые не были выполнены. Он прочел выдержки из письма короля к Гарибальди, в котором говорится, что если Виктор Эммануил не послал ему пушек, то лишь потому, что он, Гарибальди, признал это излишним. Геккерн высказался еще резче по поводу завоевания Неаполя, когда пьемонтцы, по его выражению, чаще прикладывались к карманам, чем к оружию. Ему сильно аплодировали. Сильнее всего, когда он произносил похвалу Франциску II, который, по его словам, получив воспитание у плохого отца и плохого короля, у злой матери, окруженный вероломными советниками, среди военных трусов и предателей, нашел в самом себе благородные и великодушные побуждения. Он сказал, что Франциск вышел из Неаполя ребенком, а из Гаэты — королем, мужем и воином”.

Владелец отеля гордится тем, что Наполеон III неоднократно приезжал в Сульц и останавливался в особняке д’Антесов. Один из самых дорогих гостиничных номеров на втором этаже восстановлен в стиле Второй империи. Конечно, если император приезжал сюда, то занимал весь этаж. Но господин Шмербер не в состоянии превратить целый этаж в единственный vip-номер, поэтому история, как это часто бывает, существенно подкорректирована. Во дворе усадьбы мы видели каменную скамью, на которой, по преданию, сиживал император, и потому еще при жизни д’Антеса она была увенчана бюстом Наполеона III. Бюст был уничтожен во время последней оккупации, когда немцы использовали его в качестве мишени при учебной стрельбе. Не удивлюсь, если энергичный владелец отеля попытается восстановить этот “трогательный” знак прошлого. Ведь он может оказаться еще одним брендом его заведения!

Второй этаж флигеля, в котором когда-то жила баронесса Катрин, существенно перестроен: в бывшей анфиладе комнат поставлена перегородка, превратившая их в отдельные номера. Справа длиннющий гостиничный коридор, устланный красной дорожкой. В нем сохранились прежние окна, выходящие в сторону переулка д’Антесов. Слева по коридору двери номеров, окна которых обращены во двор. Номера убраны однообразно, с претензией на пышность. В центре каждой комнаты большая гостиничная кровать, поставленная изголовьем к стене. Над кроватями небольшой тканый полог, венчающий в одних комнатах натюрморт в старинной раме, в дру-
гих — зеркало. В так называемых комнатах Наполеона III имеются письменный стол, стильные кресла, мягкие ковры."

  Мне показалось интересным упоминание здесь картины Винтерхальтера "Императрица Евгения в окружении фрейлин". На мой взгляд, это самая прекрасная из его работ. Неужели действительно на ней изображена одна из дочерей Дантеса Геккерна - Матильда? Ведь его дочери были приближены ко двору императрицы и вполне могли быть изображенными на этой картине. И все же, их там нет. Мне удалось выяснить имена фрейлин, окружающих императрицу.

" Императрица Евгения в окружении фрейлин" - так называется эта красивая работа мастера.

Удивительно то, что благодаря этому полотну история сохранила имена дам свиты императрицы.
Сама императрица сидит чуть левее центра картины в белом платье с сиреневыми бантами.
Слева от императрицы, в розовом платье принцесса   -Анна Эсслинг (d’Essling) (1802-1887), статс-дама. -

Между ней и императрицей на первом плане две дамы в белом – баронесса Жанна де Пьер (de Pierres) (1821-1873) в белом платье с синими бантами, и виконтесса Луиза де Лезей- Марнезиа (de Lezay-Marnesia), в белом платье с розовым бантом (1826-1891).

Рядом с императрицей дама в черном, герцогиня Паулина Бассано (Bassano) 1814-1867.

В центре картины одетая в зеленое платье маркиза Адрианна де Монтебелло (Montebello) 1826-1870.

И справа группа фрейлин: баронесса Натали де Маларе (Malaret) в желтом (1827-1910), маркиза де Лас Марисмас (Vicomtesse Aguado, Marquise de Las Marismas del Guadalquivir) в белом (1817-1905), и маркиза де Ла Тур-Мабур (de la Tour Mabourg) в синем (1829-1900).

7. ПОРТРЕТ ЛУИ МЕТМАНА.

 И еще один портрет стоит упомянуть здесь. Это работа известного французского художника Жана Луи Бланша, изображающая Луи Метмана, внука и биографа Дантеса. Как я уже упоминала, он был директором Музея прикладного искусства в Париже. Интересен  портрет прежде всего потому, что художник изображал многих представителей  французской интеллигенции того времени. Луи Метман, несомненно, относился к этой части французского общества.

Жак-Эмиль Бланш (фр. Jacques-;mile Blanche; 1 февраля 1861, Париж — 30 сентября 1942, Офранвиль, Франция) — французский художник и писатель.

Жак-Эмиль Бланш был сыном известного психиатра Эмиля Антуана Бланша. Воспитывался в доме принцессы де Ламбаль. Этот дом всегда хранил атмосферу элегантности и изысканности XVIII-го века и оказал влияние на его вкусы и на его работу. За исключением нескольких уроков с Анри Жерве и Фердинандом Гумбертом, Бланш не получил официального образования и может рассматриваться как художник самоучка. В начале карьеры его поддерживали художники Фантен-Латур и Мане. Жак-Эмиль Бланш был популярным живописцем в артистических, интеллектуальных и буржуазных кругах в конце XIX-го столетия. Его полотна, написанные в прекрасную эпоху и в бурные двадцатые, являются быстрым и лестным отражением окружающего мира. Несмотря на то, что многие его работы написаны в блестящей технике, некоторым произведениям не хватает оригинальности. Мягкие мазки и приглушённая цветовая гамма его портретов напоминает Эдуара Мане и английских художников XVIII-го века, особенно Томаса Гейнсборо.

Бланш испытывал сильное влияние современников: Джеймса Тиссо и Джона Сингера Сарджента. Наиболее удавшимися из его работ являются небольшие этюды, например «Голова молодой девушки». В 1880—1890 годах художник написал несколько пастелей высокого качества, о чём свидетельствует портрет поэта Жоржа де Порто-Риш. Ярким примером творчества Бланша являются портреты его отца, поэта Пьера Луи, художника Фрица Таулова и его детей, Обри Бердслея и Иветты Гильбер. Бланш также оставил портреты Марселя Пруста, Малларме, Андре Жида, Макса Жакоба, Чарльза Кондера, Джеймса Джойса, Вирджинии Вулф, Анны де Ноай, Игоря Стравинского, Вацлава Нижинского и многих других.

Жак-Эмиль Бланш выставлялся в Салоне с 1882 по 1889 и в Национальном обществе изящных искусств с 1890 года. С большим успехом Бланш посещал Лондон каждый год с 1884. Его британскими покровительницами были миссис Сакстон Нобл и Вайолет Маннерс, герцогиня Ратленд. Хотя он и рассорился со своим покровителем Робером, графом де Монтескью, в 1889 году, он оставался частью социальной и культурной жизни Парижа. Жак-Эмиль Бланш посещал салон Женевьевы Алеви и был знаком со знаменитыми музыкантами, писателями и художникам того времени: Дебюсси, Стравинским, Прустом, Жидом, Мориаком, Дега и Ренуаром. Он был также другом сюрреалистов и дада, среди которых Жак Риго, Рене Кревель и Жан Кокто. Он был избран членом Академии изящных искусств в 1935 году.

Бланш был также художественным критиком, он опубликовал «О художниках» (Propos de peintres) в 1919—1928 годах, «От Давида до Дега» (De David ; Degas) в 1919 году с предисловием Марселя Пруста, «Записные книжки художника» (Cahiers d’un artiste) в 1920 и «Искусство» (Les Arts plastiques) в 1931. Бланш написал предисловие к новелле Обри Бердслея «Под холмом» (Under the Hill).

На коллаже:верхний ряд: картина Винтерхальтера, портрет Дантеса работы Каролюса Дюрана, портрет Берты Вандаль работы Каролюса Дюрана.

нижний ряд: портрет Луи Метмана работы Жана Эмиля Бланша, фотография Екатерины Дмитриевны Гончаровой, акварельный портрет 1843 года сестер Дантес Геккерн.