Великая песня и судьбы людей

Какие бы масштабы ни принимали события, разворачивавшиеся в стране в послевоенное время, поэта Михаила Исаковского интересовали в них, прежде всего, судьбы отдельно взятых людей. Конечно, он был истинно советским, даже, можно сказать, официально советским литератором и искренне верил в провозглашаемые идеалы своего времени, однако абстрактный коллективизм всегда был чужд его творчеству. Он работал «от противного»: на примере одного человека пытался показать судьбу страны, тогда как все остальные, за редким исключением, поступали с точностью до наоборот. Вообще говоря, он придерживался вполне демократического принципа, шедшего вразрез с коммунистической идеологией: из счастья каждого складывается счастье всех. И в дни народного ликования по поводу победы над врагом в Великой Отечественной войне он также остался верен своему принципу: в 1945 году он написал поистине бессмертное стихотворение, в котором опять же попытался взглянуть на происходящие вокруг события глазами отдельно взятого человека.
«Враги сожгли родную хату, сгубили всю его семью… Куда ж теперь идти солдату? Кому нести печаль свою?»
Как один горький и протяжный вздох, читались эти потрясающие строки, и поэтому композитор Матвей Блантер, едва только увидев их, ни минуты не колеблясь, сел к роялю и начал писать музыку. Так два гениальных автора создали гениальную песню.
Однако времена тогда были суровые, и чтобы получить возможность исполняться по советскому радио, песня должна была получить одобрение на наивысшем уровне. Состоялось заседание худсовета, и… «наивысший уровень» песню не одобрил. Мало того, в ней усмотрели прямую антисоветчину, и на горизонте перед автором слов вполне отчетливо замаячили мрачные бараки ГУЛАГа…
Но что же так напугало советских идеологов в песне «Прасковья»? А все очень просто. Солдат М. Исаковского осмеливался плакать, когда всем полагалось ликовать. Больше того, у него, как выяснилось, остались «несбывшиеся надежды» – это в сорок пятом-то году, после разгрома Гитлера! Кощунство! Святотатство!
Возможно, гениальная песня пролежала бы на полке еще не один десяток лет, если бы в 60-х годах для нее не нашелся не менее гениальный исполнитель. Великий и неподражаемый Марк Бернес на свой страх и риск возродил «Прасковью», а когда вся страна вслед за ним запела ее хором, то тут уж даже всемогущая советская репрессивная машина беспомощно забуксовала и сдала позиции.
Трудно найти однозначное определение творчеству Марка Бернеса – его удивительная исполнительская манера не вписывалась ни в какие трафареты. Кое-кто уже в постсоветское время начал называть его пение шансоном, хотя, по-моему, это не совсем правильно. Настоящими русскими шансонье были Вертинский, Петр Лещенко, Вадим Козин… Марк Бернес – явление совершенно иного порядка. Впрочем, как бы его ни называть, бесспорно одно: явление это было уникально и по масштабу певческого таланта, и по музыкальному уровню, и по актерскому мастерству. Марк Бернес умел заставить людей верить себе, ибо его способность создавать правдивые образы была безгранична. Никогда не бывавший в Одессе, он, тем не менее, в таком совершенстве овладел манерой речи, свойственной одесситам, что после фильма «Два бойца» даже сами одесситы не сомневались, что он родился и вырос в их замечательном городе. И в песнях своих он говорил с нами – негромко, неторопливо, доверительно, каждым произнесенным словом убеждая нас в своей правоте. Он одним из первых открыл для советских людей ту маленькую форточку, через которую повеяло свежим ветром свободы. О Бернесе уже при жизни ходило множество легенд. После смерти их стало еще больше. Например, прошел слух, что великий артист погиб на съемках, исполняя трюк без каскадера. Это неверно. Смерть Бернеса действительно была мучительной, но умер он на больничной койке. До самого конца не переставал он верить в свое выздоровление. «Вот поправлюсь, я вам такой концерт закачу!» – говорил он навещавшим его друзьям.
Не сбылось.
Марк Бернес умер в 1969 году в возрасте 58 лет.