Взгляд в себя через осень

       Утро выдалось довольно мрачным.  После золотой осени пришли заморозки, внезапно и совершенно неожиданно, в первую очередь для деревьев. В испуге от этого спонтанного события, они начали спешно сбрасывать ещё зелёную листву. Она осыпается, подобно снегопаду при близкой к нулю по Цельсию температуре: белые хлопья, крупные и тяжёлые медленно и величаво планируют в воздухе и спускаются вниз с высоты на земную твердь, совершая ленивые пируэты. Я движусь в едином потоке, состоящем из людей, направляющихся в одну со мной сторону. Все они будто не видят ничего вокруг, ещё не придя в себя со сна. Они стремятся вперёд к намеченной цели, ускоряя шаг, насколько это возможно, чтобы успеть в нужное место к назначенному времени. Как правило, место и время не меняются пять дней в неделю в течение круглого года. Потому поток движется совершенно машинально, представляя из себя практически неразделимое целое, единый механизм, не обременённый лишними раздумьями и сомнениями, действующий рефлекторно, согласно идеально отлаженной системе. Казалось бы, эта система ограничивает свободу действий и мыслей, но лишь она способна гарантированно обеспечить средства к существованию для всех её составляющих, для всех деталей её механизма. Она даёт цель, предоставляет режим, позволяет переложить на неё часть ответственности за график выполняемых работ, обеспечивающих прибыль, необходимую для существования. А, как известно, ответственность является довольно тяжким грузом, от которого человек стремится избавиться. Кому нужна лишняя нагрузка, если её можно избежать? И лишь иногда в системе случаются редкие сбои: кто-то идёт быстрее других, он опаздывает, потому ускоряет шаг и обгоняет поток, а кто-то отправился в путь немного раньше, потому имеет возможность не спешить, немного изменить маршрут в направлении близлежащей торговой точки, и, порой, даже посмотреть по сторонам, придаться созерцанию, не отвлекаясь от дороги, разглядев детали окружающей действительности. В числе последних сегодня оказалась я.
        Мой путь пролегает сквозь аллею из мамонтовых деревьев, иное название им -  Павловния войлочная - Paulownia tomentos. Их листья громадны, размером с лист формата А4. Они тяжело опускаются на землю, я слышу, как они шелестят в воздухе, а затем падают на землю. Даже по звуку, сопровождающему их падение, становится ясно, что они ещё совсем живые, наполненные влагой. Деревья были совсем не готовы расстаться с ними.
       Лишь один человек далёк от общей суеты: мужчина, чуть старше средних лет. Он стоит под одним из мамонтовых деревьев, шевеля ногой уже упавшие листья и наблюдая за полётом ещё не достигнувших земли. Я, не смотря на спешку, всматриваюсь в его лицо, наблюдая за его действиями. Он тоже смотрит в мою сторону и ловит мой взгляд и, вроде бы смотрит мне в лицо, но, в то же время, будто сквозь меня. Он сейчас не здесь, не с нами, спешащими на службу и озабоченными предстоящим выполнением трудовых задач.  Сейчас есть только он, утренняя свежесть, листва и деревья.
       Близится полдень. За окном пошёл снег, обрамляя своей белизной рельеф золота и зелени опавшей листвы. Снег плавно опускается на землю, в такт опадающим, будто бы как и он, с самого неба, листьям. Как говорит один мой друг, - полетели белые мухи. Сегодня снег действительно больше похож на сонных насекомых, нежели на осадки.
       Я иду между величественных промышленных зданий по безлюдным тропам, на которых, сквозь трещины между плитками, которыми они устланы были когда-то, очень давно, прорастает зелень. Эта растительность, упорно пробивающаяся сквозь каждую щель между бетонным покрытием, уложенным несколько десятилетий назад и сдавшимся под её напором, символизирует собой непобедимость природы.
       Захожу в уже знакомое здание, но, на этот раз, мне нужно подняться на последний этаж, где мне довелось побывать всего лишь однажды. В тот раз я добиралась на лифте. Двери его массивные, металлические, с маленьким круглым окошком, в котором виден свет, если лифт стоит на нижнем этаже, откуда я его вызываю. По прибытии кабины на требуемый этаж, двери открывает и закрывает лифтёрша, крупная женщина, старше средних лет, лицо которой выражает вселенское спокойствие. Заходя внутрь, будто переносишься в другую реальность: изнутри лифт представляет собой уютную комнату, обустроенную, пусть и временной, но его владелицей. У задней стенки стоят стол и стул. На боковой стене, ближе к выходу, висит дисковый телефон. На столе лежат печатные издания. По прибытии на нужный этаж она услужливо открывает двери, после чего снова остаётся одна в своей уютной, хоть и тесной обители, в своём камерном мире, который так сильно контрастирует с шумной, ярко освещённой и многолюдной обстановкой снаружи.
       Но в этот раз свет в окошке не горел, стало быть, лифт находился на верхних этажах. Я решила не нарушать покой его владелицы и вернулась к ступеням, ведущим вверх к моей цели. Признаться, я почувствовала усталость уже где-то на середине пути. Тяжёлая выдалась неделя. Но это меня не остановило: слегка передохнув, я продолжила восхождение.
       Немного замедлив шаг, дабы сэкономить силы, я стала обращать внимание на окружающую обстановку. К тому же, в моём сознании тешилась толика надежды, что мне не придётся подниматься на самый верх, а, каким-то чудом, нужная мне инстанция окажется ниже. Но надписи на дверях рассеивали мои надежды с каждым этажом.
       Достигнув отрешённого медитативного состояния, я продолжала следовать заявленному маршруту. Стены пролётов покрашены в голубой цвет, близкий к цвету неба в середине июля, яркий и насыщенный, но, в то же время, светлый. Покрашены они сравнительно недавно, и, как мне кажется, в воздухе даже сохранился запах краски. Окна забраны мозаичным толстенным стеклом, изобретённым и нашедшим широкое применение в промышленных зданиях и общественных учреждениях. Через него невозможно рассмотреть пейзаж снаружи, но всем своим видом оно внушает непоколебимую надёжность. Вероятно, эти окна сохранились с момента постройки данного здания. Мне всегда казалось, что такие окна создавались с мыслью о возможной бомбёжке или обстреле, что не исключено, учитывая богатую историю военных действий, происходивших на территории нашего государства. Что может произойти с такими стёклами, чтобы им потребовалась замена? Как мне кажется, только снос самого здания. Они выглядят настолько надёжно, будто смогут пережить ещё несколько поколений.
       Продолжаю подниматься выше. На одном из этажей из двери, оснащённой запором, который возможно преодолеть, лишь имея в наличии специальный пропуск и открытие которого сопровождается характерным писком замка, вынырнул молодой мужчина в белом халате и очках. Ни на секунду не замешкавшись, стремглав он начал подниматься по лестнице вверх, переступая через две ступени, как и я, но гораздо быстрее. Вскоре он скрылся за очередной дверью. После этой встречи в сознании, под влиянием ранее усвоенных образов, начала создаваться весьма специфическая картина окружающей обстановки. Разум вылавливал нюансы, соответствующие ей: запах краски, если он имел место быть на самом деле, а не являлся иллюзией, стал казаться больничным. Практически бронированные окна, через которые лишь поступает свет, но не видно улицы.На каждом этаже одна единственная металлическая дверь, и, в довершение картины - писк кодового замка и вышеупомянутый юноша. Мне вспомнилось произведение, которое я читаю, "Санкта-Психо" авторства Юхана Теорина, картины и события, описанные в нём, отчётливо  предстали перед глазами, после чего я ярко ощутила себя пробирающейся по тайным ходам психиатрической клиники. Пожалуй, внесу некоторую ясность: здание, в котором я нахожусь в данный момент, совершенно никакого отношения к медицине не имеет.
       Наконец, цель достигнута: я поднялась на последний этаж. Здесь царит тишина и безмолвие. Но мне, всё-таки, удалось поймать случайных путниц, которые помогли мне найти верное направление. И вот, миссия выполнена. Теперь можно немного оглядеться по сторонам. В скорости мне нужно будет вернуться на рабочее место, где в последние дни царит суета, делающая невозможным пребывание в созерцательном состоянии даже на несколько минут. Сейчас эти минуты мне выдались, стоит ими воспользоваться.
      Я прогулялась по коридору и всем его ответвлениям, после чего направилась к открытой двери, как мне казалось, ведущей на балкон. Она привлекла моё внимание сразу же после моего появления на этаже. В тот момент я даже ненадолго остановилась, всматриваясь в перспективу, видневшуюся за проёмом. Но дело - в первую очередь, созерцание - потом. Дело сделано, теперь можно придаться созерцанию.
        Над дверью красовалась табличка "Выход". "Выход куда?", - подумалось мне. В последние дни меня терзал немой, не до конца сформированный в сознании вопрос о выходе и безвыходности, о вариантах первого и материальности или эфемерности последней. Этот вопрос неотступно преследовал меня. Я пошла, влекомая надписью и свежим воздухом, исходящим из дверного проёма. То, что находилось за ним, весьма удивило меня: дверь была зафиксирована в открытом состоянии рукояткой, предположительно от швабры. За дверью была небольшая платформа, не полностью огороженная перилами. Стоило оступиться, сделать неверный шаг - и ты летишь с последнего этажа на асфальт. Налево вниз уводила лестница, ведущая к первому этажу с последнего. Выглядела она довольно ненадёжно: ступени из рифлёного листового железа, в сырую погоду довольно скользкие, перила лишь с одной стороны, по правую руку. Удержаться на ней, тем более, спуститься вниз, казалось делом довольно сложным. Я не решилась выйти на платформу-балкон, боясь задеть упор, удерживающий дверь. Ведь, если дверь захлопнется, пути назад не будет. Придётся, борясь со страхом высоты, не доверяя надёжности конструкции лестницы, спускаться вниз. А внизу шесть этажей. Шесть этажей животного страха, лишающего возможности двигаться, давящего на виски, создающего тремор во всём теле, особенно в опорно-двигательном аппарате, заставляющего неметь конечности. Совсем не хотелось, вцепившись в перила так крепко, что побелели бы пальцы, не чувствуя одеревеневших ног и трясясь всем телом спускаться вниз по этому сварному орудию ментальных пыток. Периодически, лишаясь сил и замирая, через каждые несколько ступеней, когда силы окончательно покидали бы и онемение ног и тремор полностью обездвиживали, медленно присев, не отпуская перил, снова заставлять себя вставать и двигаться, за отсутствием иного выхода… Снова о выходе и безвыходности.
      Потому, насладившись прекрасным видом, дарованным открывающейся с высоты перспективой, я повернула назад. Трудовое задание я выполнила, более оставаться здесь мне было незачем. После увиденного и ярко смоделированного в голове варианта развития событий, а воображение у меня, к слову, богатое, и образы, воссозданные в нём яркие и живые, будто реальные воспоминания, решено было, без лишних раздумий, вернуться на пункт отправления - моё, уже ставшее привычным, рабочее место. По возвращении меня ждал горячий чай. Спуск  по лестнице, обрамлённой голубыми стенами и освещённой светом дня, проникающим сквозь бронированные окна, скрывающие под толщиной стекла пейзаж, простирающийся за ними, затем короткий путь через ветра и первый снег - и я снова в привычной и комфортной обстановке, от которой я совсем недавно хотела сбежать. Осталось совсем немного времени до того момента, когда нужно будет собираться домой. За делом оно пролетит совсем незаметно, и я снова буду двигаться в едином потоке людей. И снова буду являть из себя тот самый "сбой" в слаженно работающем механизме, созерцая детали окружающей обстановки и отвлекаясь на раздумья, продвигаясь по заведомому маршруту, выбиваясь из ритма потока, немного, но не критично и совсем незаметно, нарушая работу идеально отлаженной системы.
       А ведь кто-то спускается по той лестнице, и этот кто-то гораздо сильнее всех, не делающих этого. И я бы спустилась, если бы не было выбора, и тоже стала бы сильнее. И с каждым разом мой дух становился бы крепче. Но сегодня я не чувствую себя способной на серьёзные подвиги, которые, к слову,  ранее водились за мной. Сегодня дозволительны и посильны лишь мелкие отступления от общепринятого, такие, как утреннее созерцание в пути, исследование коридора, и того, что находится за дверью, венчающей его. Но, как минимум, без них - никак. Существование, подобное шестерёнке в механизме часов: всегда в одном ритме и одном направлении, чуждо мне. Для множества людей этот вариант бытия является идеальным, панацеей. Но мне необходим хотя бы самый маленький, совершенно не осязаемый для окружающих, и, возможно, практически незаметный даже для меня самой бунт. Микроскопическая анархия. Крошечное восстание, которое не способно навредить моему пребыванию в механизме, необходимом для обеспечения моего существования в данный момент. Выход и безысходность. Посильное приспособление и адаптация. Чтобы ломать систему, нужно иметь силы и средства создать свою. Накапливать их возможно только двигаясь в едином механизме, по мере их поступления, расшатывая его по одной гаечке и ослабляя, дабы в дальнейшем было проще вырваться из него, одержав тем самым победу. Это очень долгий путь, требующий терпения и самурайской выдержки, и далеко не каждому он нужен. Собравшемуся стать на этот путь стоит задуматься: нужно ли ему это и хватит ли у него сил, и, самое главное, что он потеряет, изменив свой жизненное направление. Или, может быть, стоит оставить всё как есть, довольствуясь микроскопической анархией, крохотными восстаниями, заметными лишь для него бунтами. Пока. До тех пор, пока терять будет нечего.