Глава v. посланник тьмы

Глава V.
ПОСЛАННИК ТЬМЫ.

Ворон улыбнулся и уселся, как ни в чём не бывало, в освободившееся специально для него кресло уже мужчиной средних лет. Высокого, худого, очень престранно, однако, при этом одетого. Никак не вписываясь в окружающую современную постперестроечную эпоху. Некий анахронизм или артефакт.
Этот человек огляделся, как ни в чём не бывало, поправил не спеша длинные фалды чёрного сюртука.
Покончив со своим делом, он ещё раз загадочно улыбнулся кому-то в пустоту и попытался усесться в кресло ещё более удобно, полуразвернувшись.
На его ногах, нельзя не заметить, высоких кожаных сапог с блестящими шпорами. Лицо имеет несколько надменный вид. Подбородок задран вверх. Голубоватые глаза в одно время излучают странный мёртвый блеск и чрезвычайно насмешливы. На нём новый сюртук, с левой стороны коего нацеплена восьмиконечная серебряная звезда, усыпанная бриллиантами, в некотором роде орден, каких в наше время, безусловно, никому не дают, а хранят в музеях за стеклом.
За воротник заткнут чистый белый бархатный платок.
Кроме того, в портупее, убранной золотом, торчит эфес настоящей шпаги.
Волосы, надо полагать не настоящие, всего на всего надет парик, что блестит белизной в искусственных кудряшках, а на затылке собраны в пучок собственные чёрные, как смоль, волосы и зацеплены, таким образом, чёрной же бабочкой. Остальную, а то есть верхнюю часть головы скрывает обшитая густой бахромой треуголка. Всё это придаёт гостю схожесть с бароном Мюнхгаузеном необыкновенную. Странный гость перебрал пальцами правой руки по деревянному подлокотнику и даже закинул левую ногу на правую, от чего поколебалось пламя свечи.
Все эти действия были совершены быстро, точно и непринуждённо, как у себя в кабинете.
Затаив дыхание, Самоваров ощутил по спине побежавший холодок. Свечи в кухне погасли. Надо полагать, что холод был не только вследствие того, что через открытую форточку завлекался вечерний ветер, а и от страха, который нарастал с каждой минутой внутри юноши. Кровь в жилах бежала быстрей. Сердце стучало, как угорелое и дыхание становилось тяжелей, полновесней и слышней. Борясь со всем этим, Самоваров крепился до невозможности, но ничего не получалось.
– Всё... Можно и с домом… и с  отцом… и с матерью… навсегда проститься. Теперь уже пиши, пропал,– слитно с ним выражало всё его существо и внешний вид в этот момент.
– Где же хозяин? – между тем спросил  этот странный человек в костюме XVII века. – Не может того быть, чтобы я здесь находился в полнейшем одиночестве! Что я вижу? Величайшее творение в растерзанном вандалами виде на полу!
Голос его прозвучал приятным баритоном. Достаточно плавно. В тоже время послышались тщательно скрываемые железные повелительные не наигранные нотки. Такому человеку всегда легче распоряжаться нежели присмыкаться.
– Та-а-а-ам! Та-а-ам! Таам! – в одно горло закаркали противные вороны.
Совершенно не понимая, что он делает, Самоваров поднялся в полный рост и вышел из своего укрытия, чтобы предстать перед этим гостем.
Наступила минута тишины. Насмотревшись вдоволь на явление Христа народу, тишину нарушил сам гость.
– Так-так... Что же вы, Егор Андреич, плохо гостей встречаете?
Он кашлянул в кулак и, не дождавшись ответа, добавил: По моему разумению, вы были извещены о моём прибытии заранее. Не так ли, любезнейший?
–  Да! – с  некоторым  усилием подтвердил Самоваров, темнея лицом и держа руки по швам, как провинившийся или нашкодивший гимназист. Тотчас вспомнился текст письма и странные слова бойкого старика возле метеостанции.
Пламя свечи дрогнуло на лице Егора. Одну половину оттенив, а другую залило красно-малиновым цветом.
Странный человек вновь кашлянул. Затем достал трубку. Курительная трубка у него была такая знатная. Засунул костлявый палец в отверстие, поковырял, тщательно утрамбовывая табак и поднеся свечку,  закурил.
Дым тотчас распространился по всей большой комнате. Отвратительный дух напоминал запах сжигаемых козлиных рогов.
Потом дикий смех стал сотрясать всю квартиру. Гость в треуголке откинул голову назад, раскрыл широко рот и пронзительно хохотал, пуская колечки дыма.
Самоваров ещё более потемнел лицом и перекрестился.
Странный тип сверкнул глазами на этот жест и, вдруг резко замолчав, стал грызть зубами трубку, как лошадь мундштук, выдыхая маленькими порциями едкий неприятный дым, сплёвывая на пол.
Молчание тянулось крайне долго и тягостно,  пока,  наконец, не скрипнул пол под ногами Самоварова, перепуганного насмерть.
Вороны, облепившие диван и второе кресло, в это время громко закаркали и заговорили между собой.
– Цыц! – пригрозил их хозяин.
Гам смолк.
Тот долго скрипел сидя в кресле, пытаясь принять удобную позу и  заговорил, наконец, остановившись взглядом на тёмном окне:
–  Вы имеете честь говорить с первым помощником самого Ту! Тунгусом Перьяславским! Мне было велено встретиться с вами и привести вас к мерзейшему императору нашему Ту. Какая в том надобность, вам будет объявлено только перед входом  в сами покои императора. У вас имеются вопросы ко мне?
Вопроса не последовало.
Наступило опять тягостное молчание. Он покуривал трубку. Закашлявшись в последний раз, вытряхнул остатки сгоревшего табака с искорками непогасшего огня прямо на ковёр, затоптал ботфортом, засунул выбитую трубку себе в карман сюртука.
Самоваров не сводил с него взгляда. Вдруг глаза гостя зловеще сверкнули. Он вытянул шею, как жираф, положил руку на эфес шпаги, принюхавшись, совершенно неожиданно встал и скорым порывистым шагом вышел в коридор, скрывшись в темноте.
Затем гул его шагов раздался в кухне, когда он явился вновь, в его руке находился какой-то скомканный белый лист бумаги.
При этом электрический свет лился из под люстры во всю мощь.
–  Чем  же  это вы  занимались?  Это форменное вредительство! Вы, что, законов не знаете?
Он злобно поднёс край листа к пламени свечи. Когда пламя захватило за краешек бумажку в руке и поползло к верху, двигаясь по листу, поглощая дюйм за дюймом и начал оставлять после себя лишь черноту и пепел, вполне удовлетворился этим и ехидно заулыбался.
Самоваров заметил на горящей бумаге печатные буквы. Огонь поглотил весь лист целиком, который тут же бесследно утонул в руке этого типа, как у иллюзиониста кролик в цилиндре.
– Ну, да ладно – сказал он, хлопнув ладонь о ладонь и вновь сел в кресло.
Этот незнакомый гость был гораздо выше Самоварова, но по всей вероятности худ. Всё это без труда можно было заключить и приметить, в то время как вырядившийся тип вставал и прогуливался по комнате, как по своему дому. Скорей всего гость нервничал, но сказать это определённо нельзя, возможно это состояние является его нормальным.
– Присаживайтесь! – тип отбросил по-барски правую руку на всю длину вперёд, делая, таким образом, пригласительный жест.
“И это в моём собственном доме! Какая наглость!” – успел лишь подумать Самоваров: «Каков наглец!»
Вслед за этим жестом неизвестно откуда по центру комнаты образовались из воздуха два глубоких вольтеровских стариннейших кресла, укрытых чёрными чехлами.
Брови Самоварова взлетели вверх, челюсть отвисла, а молодой гладкий лоб пошёл морщинами от удивления, кончики ушей зашевелились.
– Прости  меня, господи! –  проговорил вслух, не заметив этого, Самоваров.
Слова эти вмиг достигли ушей присутствующего здесь гостя.
– А вот это… ни при чём! – брезгливо вскрикнул тип, вскочив с кресла, как ужаленный осой и продолжал уже спокойнее, но резко и с расстановкой:
– Забудьте о нём! Ничего нет благостнее и ужаснее! Это принесёт вам множество несчастий, невзгод, если хотите, разочарований в будущей жизни! Уж поверьте мне, как человеку опытному и многое повидавшему на белом свете! Мной пройден отрезок не в одну сотню лет.
- Защитник! – продолжал рассуждать сам с собой Тунгус. - Оборони и обереги? А кто Его видел? Никто! Только достойные, избранные, говоришь? Ложь! Если Он всемогущ, Его должен видеть каждый человек хоть раз в жизни! И тогда вера будет повсеместная и обоюдная! Он в людей, а люди в него! Запомни, мальчик! Вся ложь на свете от иконы!
- Вот и этот у метеостанции… кажется, также говорил! –пробубнил себе под нос Егор.
Самоваров мгновенно понял, что его услышали, и хотел было оправдать своё поведение. Но от холода застучали зубы. Холодный воздух вечера распространился по всей квартире через открытую форточку и влетел в большую комнату. Голова мучительно заныла.
–  Я-то уж знаю... я знаю, – неслось по квартире голосом странного типа, именуемого Тунгусом.
– Садитесь! Мы тратим время! Мой летучий экипаж  к  вашим услугам!– вежливо предложил Тунгус, поигрывая шпагой.
– Нельзя ли вас попросить... – начал сбиваясь Самоваров, закрывая глаза от боли в черепной коробке, но Тунгус странно улыбнулся, откинул на бок шпагу и совершенно внятно продолжил:
– Что-нибудь от головной боли? Садитесь в кресло! Вы забудете обо всём на свете! Клянусь! У вас всё пройдёт! Вы в надёжных руках князя!
Странное признание Тунгуса и это «клянусь», ни к селу ни к городу, неизвестно зачем добавленное, подействовали.
Это ничуть не удивило замерзающего на холоде Самоварова  с  его головной болью. Он, однако, безотлагательно и покорно уселся в чёрное глубокое кресло. Слишком поспешно. Полностью доверяя чёрному спутнику.
Нужно было знать, прежде всего, что кресло, в которое сел Егор Самоваров, было дьявольское, и садиться в него при любых жизненных обстоятельствах крайне опасно. Этого делать нельзя ни в коем случае! Но на что не решится отчаянный русский человек да ещё в таком молодом возрасте ради того, чтобы заглушить боль.
Резкая и сквозная боль, как только он сел, улетучилась без всякого остатка.
– Вот тебе и на! – удивился Самоваров, не веривший ни в психотерапевтов, ни в экстрасенсов, ни в колдовство, потрогав невыносимо явно болевший секунду назад лоб и не мог понять, как это так быстро прошло, а главное сразу, без всяких на то видимых причин.
– Это всё пустяк! Ловкость рук и никакого обмана, - заверял преспокойно между тем Тунгус и, встав, извлёк, из ножен на боку, свою золочёную шпагу. Затем он не спеша, взялся за острый конец и распахнул шторы у большого окна, что перед балконом, в комнате.
Потом размахнулся и разом пробил с громом и лязганьем тупым концом в виде эфеса вышеозначенной шпаги хрупкое большое стекло. Оно рассыпалось на мелкие кусочки. Осколки снизу полетели на балкон, а верхние  куски  стекла покрупнее рухнули, врезавшись в раму, как гильотина.
– Что же делаете? Ведь этак можно нищими остаться! Вы что же, гражданин,  стёкла ломаете? Наши стёкла! Вы их вставляли, чтобы ломать? – заругался, пытаясь встать Самоваров, но было уже слишком поздно, странное кресло ни в какую не отпускало.
Тунгус не обращая никакого внимания, вновь продолжал рушить ночную тишину, разбивая остальные, уцелевшие стёкла в большом окне. Скоро морозный холодный ветер ворвался в квартиру через эти дыры, поселившись здесь окончательно и навсегда.
– Злодей! Разбойник! – ещё громче закричал Самоваров, напрягаясь чтобы вскочить с кресла.
Худой, усмехающийся Тунгус выбил с совершенно спокойным лицом все стёкла большого окна и выдавил рамы наружу. Отчего те полетели вон. Некоторые деревянные обломки на балконный пол.
Теперь с чувством исполненного долга он дал себе передохнуть. Пот градом лил из-под его белого парика, Тунгус ловко подхватил белый бархатный платок у шеи и обтёрся, отчего пот набух возле и у лба. Белые кудряшки искусственных волос парика намочились.
Самоваров онемел от ущерба нанесённого этим бессовестнейшим субъектом, появившимся в квартире. Он мог в данный момент лишь разглядывать физиономию наглеца.
Физиономия не из лучших. Под мокрым париком виднелся помятый, чуть с морщинками лоб, ниже ровные брови, кривоватый длинный нос, а на левой румяной щеке выразительный шрам. Чисто вымытые уши. Хорошо выбритый подбородок, пропитанный даже каким-то пахучим одеколоном. Его голубоватые глаза имели особенность вспыхивать и гореть свечами. Об остальном умолчу, ибо и этого вполне достаточно, чтобы получить представление о том с кем довелось вести беседу Егору Самоварову.
– Все мы когда-то ошибались, – эти слова гостя долетели до ушей Самоварова. Кажется, они были сказаны вместе с тяжёлым вздохом. Оттого-то дар речи вернулся к молчащему Егору.
Однако вздыхавший передёрнул худыми плечами и послышался удар шпаги о шпору сапога, он взял серый глиняный горшок с ростком денежного дерева и бойко выбросил его со свистом на улицу.
Через минуту раздался ощутимый хлопок. Послышалось, как комья земли рассыпались и разлетелись по бетонке и ближайшим кустам.
Тунгус выглянул в окно, похлопал ладонью о  ладонь и сказал: «Пора! Теперь всё в порядке!»
Егор хотел этому перечить и попенять, сказать в свою очередь, что как же всё в порядке, если  всё  в общем-то в беспорядке и ещё что-то о безобразиях.
– Джек! – вскричал Тунгус, мгновением позже.
Откуда-то из темноты выскочил маленький карлик с кривыми ногами, облачённый в лакейский камзол. Поклонившись, он вскочил на спинку кресла и заболтал своими короткими ножками.
Кресла в один миг поднялись в воздух и  вылетели на ночную улицу через выбитое окно, задев высокой спинкой верхний край деревянной рамы.
И вот эдакий престранный экипаж, сопутствуемый стаей чёрных воронов, прорезал крепкий холодный морозный воздух одним из мартовских дней. Вернее ночей.
Пустое без звёзд небо, печально глядело на уносящуюся жертву.
Силою интеллектуального ума или же какою-то чёрной магией подвластной только одному ему, Тунгус Перьяславский, блестя глазами, руководил и держал подле себя кресло с перепуганным на смерть в нём Самоваровым на расстоянии менее фута. При этом у юноши шевелились волосы на голове и это далеко не от ветра, а от страха. Самого настоящего. Мало того, его охватил мороз и холод. Казалось ещё немного и он превратится в сосульку. Ведь он не успел одеться, как следует, перед воздушным путешествием над городом. Но то, что он вновь лишился права что-либо говорить и делать, охваченный гипнотическим сном, во время которого всё видел и понимал, говорило само за себя и стало самым страшным для него испытанием сейчас. Это, безусловно, было опять же затеей, всё того же, трижды неладного Перьяславского.
Не успели они взметнуться на высоту края крыши панельного пятиэтажного дома, как в память врезались ухваченные из поля зрения Самоварова некоторые детали. Врезались и глубоко запали. Это дорога, освещённая наклонившимися телеграфными столбами с фонарями. Ещё побитый горшок, превратившийся в кучку чёрной земли прямо под балконом и возле клумбы, попавшей в слабое освещение около подъезда. В некоторых окнах он приметил горящие яркие электрические огни. И престранно было думать в этот момент, что можно упасть с кресла, ибо оно оставалось без движения, в то время как всё вокруг двигалось, перемещалось, подстраивалось, изгибалось, будто чёрная река текла вокруг множеством разных мелких потоков и ручейков. Нельзя было понять, как они двигаются и как они устроены.
Внизу промелькнули заснеженные крыши, однако на половину стаявшие и обнажившие свои блестящие участки, крытые шифером, листовым железом, рубероидом, толью, черепицей. Кирпичные трубы гордо торчали над близко установленными антеннами.
В одно какое-то мгновение кресла оказались уже на достаточно хорошо освещённом главном проспекте имени Ленина, и следовало ожидать, что экипаж  отправиться прямиком к  реке, но он резко вдруг поднялся вверх и развернувшись, пустился обратно. В обратную сторону.
На проспекте мелькали слабые огни автомобилей, нёсшихся по чёрной асфальтированной дороге.
Луна тускло мерцала сверху, превратившись в тонкий и длинный полумесяц.
Огромная стая ворон,  каркавших под самые уши, наконец-то  поредела.  Основная  часть  отделилась от экипажа и устремилась в сторону чахлого блёклого парка. Назойливое сопровождение уменьшалось.
Сильный ветер обдувал неприкрытую голову Самоварова, а мороз щипал щёки.
Больше Егор Самоваров ничего не видел. Кресло с Тунгусом странно прибавило скорости и скрылось впереди. Но чуть позже оно вновь вынырнуло в двух метрах перед креслом Егора. Он разглядел огромную чёрную спинку вольтеровского кресла, на котором теперь сидела маленькая фигурка карлика Джека и голову накрытую треуголкой с развевающимся за ней шлейфом белым хвостом и черной с блёсткой бабочкой на нём.
Так продолжалось некоторое время, наконец, Самоваров бросил взгляд вниз и понял, что они находятся над самым старым кладбищем, в противоположной стороне от реки. От могил на этом кладбище шёл фосфорический блеск. Плясали странные неестественные огоньки. Надгробных же плит разглядеть было нельзя. Слишком высоко. Метров пятьдесят, а может к ста.
Между тем кресло Тунгуса сравнялось с  креслом Самоварова.
– Как вам такая ночная прогулка? Как вам полёт? – усмехнувшись, блеснул глазами Тунгус, повернувшись лицом к испугавшемуся Егору, как будто присел к столу, за которым находился перепуганный юноша, помогая ногами и руками, придвинув поближе кресло, чтобы сесть ближе напротив.
–  А... а… вы… разбойник!  –  дрогнувшим  голосом произнёс отрывисто Егор.
По еловому и сосновому лесу разнёсся хохот двух весьма престранных лиц. Тунгуса и Джека. Тунгус хохотал громко. Откидывая голову назад, придерживал шпагу. Карлик качал и мотал ногами, тонко заливался весёлым смехом ребёнка, мотая головой, от чего тут же закаркали вороны.
– Фу, проклятые! –  крикнул  Тунгус:  «Нигде покоя нет! Брысь!»
Вороны быстро рассеялись. Поднялись выше в небо. Замахали поспешно чёрными крыльями, удаляясь прочь.
–  Я разбойник? Вы выразились минуту назад именно так, любезный? Я не  ослышался? – указывая на себя пальцем, удивлялся, улыбаясь, Тунгус:
– А знаете ли вы, что сегодня вечером вы лично погубили уникальный предмет? Подлинник!  Можно сказать, шедевр! Работу кисти самого Леонардо да Винчи!
– Неправда! Это была не настоящая картина! Она не настоящая! Откуда ей  было  взяться в нашем городке? – возмущаясь, бойко заговорил Самоваров, оправдывая свой безумный поступок.
– А знаете ли вы... – продолжал Тунгус в свойственной одному ему манере: Что было в вашей квартире? Нет? В вашей квартире был обнаружен отрывок из запрещённой книги «Новый завет». Не так ли? На ваших глазах он был уничтожен мной, ровно в полночь...
– В полночь! – повторил детским голосом карлик, как, будто Самоваров мог не услышать этих слов.
– В полночь... – произнесли губы Самоварова, и он замолчал.
– Если говорить по существу, то сейчас там абсолютно нет ничего странного. Ваши родители, граф, отдыхают. Никаких свечей, никаких беспорядков с моей стороны, так и с вашей, там не может быть обнаружено. Все стёкла в полной сохранности и на месте. Даже картина, которую вы имели честь превратить в жалкую раму возвращена в музей в целости и неприкосновенности. В парижский Лувр! Далее, у меня есть один вопрос к вам, граф!
– Почему, вы зовёте меня графом?
– То есть, как это почему? Вы будущий граф! Который будет иметь не только титул графа,  но и некий вес при дворе императора, а также круглое состояние и наследство.
– А вот это, как раз, неправда! Какой вес и какое наследство? Мои родители совсем не богатые люди. Излишек у нас нет.
– Что касается правды, то вы обязательно будете графом! Верите вы в это или не верите, это уже определённо не моё дело. Так вот. Вы хорошо слушали свой магнитофон?
– Да,  –  с  некоторой  растерянностью  признался Егор, почувствовав приближение подвоха со стороны нечистой силы.
– И что же? – глаза Тунгуса блеснули в очередной раз, и он по своему обыкновению вытянул шею, ка жирафа и с напряжением ждал ответа.
Создавалось впечатление, что они сейчас находятся в какой-то тёмной комнате. Можно подняться с кресла и пройти к окну. Стоп! А окна-то и пола-то совсем нет! Под ногами пустота. Ледяной ветер и холод вокруг.
Ниже, как раз под ними, находится одинокая макушка высоченной и могучей сосны, что так размашисто раскидала свои руки-разветвления с множеством мелких отростков-коготков-веток, что исчезали в лесной тьме.
Самоваров вытянул шею и опустил глаза вниз, чтобы посмотреть под ноги. Плотно прижался спиной к креслу, что замерло в  воздухе без движения и висело, подчиняясь не понятно какому закону физики. А может быть они не на Земле? В какой-то очень похожей параллельной вселенной, но с другими правилами и законами природы. Бр-р-р!
Вдали у дороги раздалось жужжание. Потом ощутимый грохот и приближение работающего двигателя какого-то большого автомобиля. Полоса сильного ослепительного света резанула по стволам сосен и рядам стоящих вдоль дороги самодельных гаражей, обшитых листами железа. Однако это продолжалось недолго. Мгновенно всё исчезло. Это был проехавший тяжёлый грузовик в сторону противоположную дому Егора.
– Так что же всё-таки там было сказано? – вновь поинтересовался Тунгус и, засунув руку в карман, извлёк горящую свечку.
- Я, кажется, что-то упустил. Прослушал.
Лицо его осветилось, Егор уловил ледяные голубые глаза и запёкшийся шрам.
Когда тот передал свечу в руки карлика, Самоваров впервые увидел уродливое лицо Джека во всей красе.
– Мне кажется – начал Самоваров, поглядев на карлика, который послушно двумя руками держал свечку: Что меня просили, вас встретить... Да. И ещё, чтобы я не поднимал паники.
– Всё это так, – согласился печально Тунгус и положил руку на золоченый клинок в причудливой портупее:  «Но  ведь  там ещё говорилось...»
– Анальгин! – подняв указательный  палец,  детским голосом встрял карлик.
–  Я-а-а… – растянул Егор: «забыл... Да.  Я вспомнил, что там говорилось о таблетках!»
– Вы не забыли, –  заметил  вдруг Тунгус:  «Зачем вы их глотали раньше времени?»
– Что? – удивился Самоваров: «Как вы об этом узнали? Ведь вас не было тогда? Вы что следили за мной?»
– Нет. Успокойтесь. Это всё старая привычка. Не даёт покоя, – опустив глаза, произнёс, вздыхая, Тунгус: «Сколько сейчас время?»
– Время! – пискнул карлик и быстрым ловким движением выбросил из камзола серебряные карманные часы в виде луковицы на цепочке. Вмиг блеснул светящийся циферблат, Джек торжественно объявил: «Ровно час, извольте знать».
– Так значит, только сейчас начался новый день. Мы ещё успеем... А ну, залётные! – пролетел по лесу звучный, здоровый и громкий голос Тунгуса. И экипаж, состоящий из двух кресел, пустился вскачь, как сумасшедший.
Свечка в маленьких упрямых жилистых руках карлика потухла. Самоваров уже больше ничего не видел. Кроме, бешено бегущего под ногами и убегающего, чёрт знает куда, города. Со своими сараями, гаражами, складами, кладбищами, парками, памятниками, домами, киосками, скверами, скамейками, улицами, проспектами, прохожими, котами, собаками, переулками и магазинами.