Рыцари круглого стола

                Глава 1.
               
                Председательствующие.

               
- Итак, кхе-кхе… - начал первый, - не все мы, конечно, знакомы друг с другом, поэтому не считаю излишним представиться….
- Знаем мы тебя, знаем… , - зашумели остальные гости, количества неопределённого, но большого.

Стол имел странное свойство увеличиваться и уменьшаться. Роза с самого начала заседания оглядела стол с присутствующими: сидели и персоны именитые, и совсем вроде незнакомые, но с уверенностью во взгляде: «Я на месте – меня звали.» А потом – глядь, и недосчитаешься одного-другого, и стол вроде меньше стал. Или вдруг полыхнут чьи-то пронзительные глаза – и стол обретает ещё большую необъятность.

«Ну ничего, - думала Роза, - мне-то что, хоть пропадите вы все разом. А как хорошо было бы… - продолжала мечтать Роза, - чтобы все ушли. Тогда бы я полежала у огня, просто в домашнем халате, посмотрела бы на блики – вошла бы глазами в самый огонь, в самую синюю сердцевину. Синее с красным – нет прекрасней сочетания. Да-а-а… - мысли повели её в приятную сторону. – Люблю фиолетовый цвет… – А что бы я сделала потом? Потом… Конечно, пошла бы в сад. Моя любимая беседка, вся увитая маленькими розами – они ночью источают такой аромат… Сверчки поют. А в беседке – хочешь включай лампу, хочешь – нет. Включишь – мотыльки налетят, ночные бабочки. Но у меня так устроено – ни одна не сгорит. И… наступит покой. Можно будет сидеть тихо-тихо, и слушать ночные шевеления, шорохи лиственные уютные…»
 
- Господа! – Роза вздрогнула от окрика председательствующего; а тут ещё заверещал чей-то мобильный. Елизавра, конечно, зашикала на соседа, чей мобильный так и играл разухабистую мелодию. Она могла бы и врезать ему. Роза на секунду представила, как Елизавра с размаха ручищей вот этого, маленького. Но шум за столом вернул её на место.

- Во-первых, мы не выбирали Вас председательствующим, - чинно и громко высказался с другого конца стола осанистый, и уже пожилой американец дядя Вася.
- Господа, я продолжаю.., - не слушая его, говорил Рикардо. – Итак, мы видим перед собой, рядом с нами прекрасную девушку.., - А кстати, выбирали вы меня, или нет, но я имею полное право, - внезапно откликнулся он на призыв с того конца стола. – Я боролся с хунтой, кто не знает, - А главное, я хотел жениться на нашей Розе, и увезти её в Свесарий, чтобы она видела Альпы и рисовала их. А сколько денег я на это потратил, сколько денег! Хотя – все знают – я бедный человек, я состою на учёте по бесработнице, хоть и преподаю славистику. В конце-концов  я люблю Россию, и всё русское, и Чехова. («Уж в Чехове ты мало что смыслишь» - посмеялась внутри Роза. ) – А что сделали Вы, - продолжал Рикардо, обращаясь к тому концу стола. – Вы были всего лишь её дядей, и забивали ей голову всякой фантастикой, Бредбери всяким, в то время, как… - общий шум покрыл слова Рикардо.

Дядя Вася сидел пунцовый и злой. Роза знала, о чём думал дядя Вася. « Я дворянин, и отец мой был почтмейстер, я интеллигентный человек, и всегда… всегда… - что всегда?... – был им? Остаюсь? Проживаю бессмысленную жизнь?» - Роза не дослушала о чём думал дядя Вася.
Ей стало его жаль.
По крайней мере были чаепития у них на балкончике, увитом виноградом. Прямо над служебным входом в театр русской драмы – внизу стояли порезанные  артистами задники, а наверху – на балкончике было так уютно, и тётя Нюся была ещё жива… А главное – разговоры всякие интересные – про НЛО там, экстрасенсов, к чему дядя Вася питал большой интерес. И читать он ей давал из своей библиотеки всё, что просила. А на четырнадцатый день рождения подарил ей двухтомник Кнута Гамсуна, которого она давно прочла, но всё равно была так рада, так рада! Ведь это теперь был её личный Кнут Гамсун – и перечитывай, сколько хочешь!
 
«Отвести, наверное дядю Васю наверх, в спальню, пусть полежит, успокоит сердце Бредбери. Но не пойдёт же – во первых дворянская честь не позволит забивать его всяким там аргентинским проходимцам, хоть и живущим в Швейцарии, стране с высоким уровнем дохода. И потом – опять, наверное, захочет высказаться по-поводу «намылить шею коммунистам», как тогда – Розиному отцу, убеждённому партийцу.»

- Ну нет, - думала Роза, - если дело о политике пойдёт – увольте – все быстро вылетите вон.
Они точно услышали, примолкли все, тишина наступила, даже Елизавра перестала скрежетать зубами.

- Говорить буду я. – Роза встала. (Рикардо съёжился и принял вид шута при царе, когда тот в гневе.)
- И первое, что я хотела бы сказать… И вы, конечно, все это знаете… - помолчав, добавила она.., - что моё самое заветное желание - Чтобы! Вы! Пошли! Все! Вон!

Повисла тишина.
И в этой тишине пискнула Елизавра, - Как же так? Да, я знала, что ты хотела быть похожей на Герду, девочка. Разве не для этого ты носила длинную чёлку?  А то, что я высмеивала тебя перед всем классом за это – так я же учитель, и я имею полное право издеваться над детьми. И то, что выбрала именно тебя – так это же, наоборот – избранничество. Это значит – ты была самой лучшей, Герда,… ой, извини, Роза…
Елизавра запуталась, замялась… Потом вдруг посерьезнела, осела и стала совсем старухой – маленькой и грузной, с усиками над губой, и шевелящейся волосатой бородавкой.

- Да, я скрывала… скрывала…, - бормотала она, - но тогда кто бы взял меня на работу… - я была одинока, я никому не нравилась, и именно на этой почве, на этой почве, - голос Елизавры набирал силу, она уже почти кричала, - на этой почве, ни на какой другой – так и говорил доктор! У меня развилась шизофрения! На этой! Ни на какой другой!!! – уже вовсю вопила Елизавра. – Дети, вы знаете, чем отличаются мужчины от женщин? Женщины носят колготки, а мужчины – брюки! – рыдала громко и зло Елизавра. Её вывели под руки, пока вели, она сопротивлялась, плевалась и пыталась кусаться.
Голос Елизавры затихал где-то в дальних комнатах – всё тише и тише, пока не замолк совсем. Ни Елизавра, ни сопровождающие больше так и не вернулись.

«Вкололи, наверное – вздохнула Роза, - а впрочем, и хорошо, больше не явится, и это неплохой подарочек для сегодняшнего вечера.»
В это время Рикардо робко пытался гладить Розину ручку, и шептал ей:«Ти амо…» Роза стряхнула его руку, как что-то прилипшее.
- Я верну тебе те пятьсот долларов, - шептал Рикардо заговорщицки, в надежде остаться, предчувствуя свою кончину, - хотя брал их не я, это взял Альдо, как комиссионные, а я их не брал, брал. Брал.
Рикардо исчез. Стоит теперь наверное, на вершине Альп, или славистику преподаёт, или открыл курсы на тему: «Как работать, считаясь безработным». Ну и чёрт с ним – нет его, и то радость – шуму меньше.
«Пришёл бы сейчас мой Дед, - с грустью думала Роза, - и разогнал бы всю эту вакханалию.» Но Деда давно нет. И Роза помнила, как ей было страшно, когда её заставляли стоять у гроба. 
Ведь это был уже не её Дед – веселый и добрый. А что-то незнакомое, видимое впервые, чужое. Это был муляж Деда – и от этого было страшно. С тех пор она не любила паноптикумы, замурованные головы зверей, и учебные натюрморты, особенно с мертвечиной давались ей с трудом и отвращением.
Что поделать – не выносила Роза, когда живое превращалось в мёртвое, и всё искала ответ на эту загадку – как сделать наоборот.
«Это внутри, а не вовне»,  - чувствовала она.
Вот такие жизненные загадки волновали Розу. А пока… - круглый стол.

                Глава 2.
               
                Как подрались Генка и Сашка.
         
               
Ну, это для Розы они – Генка и Сашка. А так – люди осанистые, с положением.  Один, который Генка – с брюшком, лысинкой, в дорогом костюме, владелец крупной рекламной студии.
Другой – не менее знаменит галантностью, неподвижным высокомерным лицом римского легионера, дачей в Барвихе и высоким социальным положением в некоем Департаменте. («И мамой» - подумала про себя Роза).
Кстати, другой тоже славился мамой. И хоть и были они несходны ни по внешности, ни по карьерным подходам, а чем-то удивительно походили друг на друга.
Поэтому, наверное, сразу и сели визави, и возненавидели друг друга также сразу.
Один, Генка – начинал как творческий разгильдяй, с валяниями на диванах, выпивками с девушками под гитару; ну, а где надо – мама, дама с массивными золотыми перстнями на сарделечных пальцах - выкупала шуршащими. Так у него начиналось.
У другого – у Сашки, всё наоборот. Получит четвёрку на своём физико-ядерном, так сразу со стыда переводится на другой, ещё более сложный факультет. Так и дорос до вершин честным своим трудом. Почти. Честным.
В минуту откровенности, когда даже мама забывается, поделился Сашка как-то источником своего богатства. Друг дело оставил. За какую-то не менее дорогую услугу, безусловно.
Трудился наш Саша на благородной и малоприбыльной ниве просвещения и благодетельствования сиротских домов, и прочих подобных заведений, угодных Богу, который велел защищать сирых и убогих, и помогать им, чем можешь.
Сашка помогал им становиться  ещё беднее.
И дети в детских домах ненавидели этот мир ещё и потому, помимо прочего, что просто-напросто были голодны. А Саша – нет.
Такое дело друг оставил Саше.
Итак, сидели Генка и Сашка напротив и попивали дорогое красное вино, глядя не отрываясь в глаза друг друга. И вино-то они пили по-разному. Один – Генка – ухлопывал бокал за бокалом, плевав на этикет – творческой элите этикеты не к лицу. Сашка же, наоборот, изящными глоточками, разнюхав аромат. Хотел даже сначала повертеться в поисках сомелье, но передумал – не слишком ли недостойно он будет выглядеть в глазах общества?

Общего шума, споров и галдежа они точно не слышали. Так были поглощены разглядыванием друг друга и простраиванием  каких-то им одним ведомых взаимосвязей.

- Чё пялишься то, чувак? Ты,ты – носатый. – То ли вспомнив сленг богемной юности, то ли попросту ухлопавшись вином, первым начал Генка.
Сашка и бровью не повёл, но внутри взыграло, взнервничалось. Это почувствовали все, сидящие рядом и слегка отодвинулись.
- Х-ха! – откинулся на спинку стула Генка. – Молчишь? Молчишь… Сказать нечего. – пояснил он окружающим. Пусто, наверное, в твоей голове, двух слов связать не можешь.
Этого Сашка стерпеть не мог, поскольку почитал себя вершиной интеллектуальной элиты.
- Во-первых, не «ты», а «Вы» - извольте вести себя прилично, не знаю как Вас там…
- Гена! – охотно и весело отозвался Генка.
- Так вот… Гена. Сам я представляться, конечно, не буду, поскольку почитаю ниже своего достоинства даже находиться в присутствии столь недостойного существа, как Вы… Гена.
- Да-а-а-а??? – весело удивился Гена, - это почему же? Это почему же я – недостойное… существо?
Гена оглядел присутствующих. Сидящие рядом с ним также отодвинулись.
Сашка молчал. Молчал ещё и потому, что растерялся от хамского обращения – не привык. И маму не позовёшь. Нет здесь мамы – в Барвихе она, на даче.
Генка вдруг, расталкивая локтями всех, и посуду, потянулся через весь необъятный стол к Сашке. Нет, ничего не хотел плохого, бить во всяком случае тогда и не думал. А хотел задушевно так, поближе, рассказать ему, Сашке, кто он такой на самом деле, и, может быть даже дать совет, как дальше таким не быть.
Но все услышали только – «Да у тебя …!» И видимо в самую точку, в самое больное попал Генка, поскольку Сашка медленно поднялся, весь красный и благородно плеснул Генке остатки вина в лицо.
- Ух ты! – удивился Генка, - точно!
Он уже вскочил на стол и двигался в сторону Сашки.
Роза довольно наблюдала за происходящим. Уж это веселее, чем вопли Елизавры, или липучка-Рикардо. Ещё ей было любопытно, а сможет ли Саша драться, Саша, который когда приходил к гости, непременно приносил с собой и надевал балетные тапочки – так приучила мама с детского сада.
И вот сейчас… Что же это будет?
Да – свершилось! Сашка, как бы танцуя фанданго, картинно отбросил стул. Стул отлетел красиво, но упал как-то неловко, всё задевая что-то, долго громыхал, и всё никак не мог остановиться в покачивании полукруглой спинкой.
В полнейшей тишине всё это выглядело скорее смешно, а не зловеще.
И началось. «Извольте отвечать, милейший…» - ещё пытался голосом взять Сашка. «Да я те отвечу…» - уже пыхтя, и хватая Сашкины лацканы, лез к нему Генка. Они повалились на пол. Конечно, Саша был слабее, хотя бы потому, что никогда не дрался. Но ярость звероящера, у которого другой самец пытается отобрать территорию, придала ему сил. И он уже сидел на пузе у Генки и бил его в лицо со всего размаха распахнутыми ладонями, как будто экспрессивно играл на рояле.
Генка сначала растерялся – такого приёма он не знал. Он знал просто – «в морду». Что он и сделал, перевернувшись, наконец, как черепаха со спины на живот, а потом ещё нужно было подняться на ноги, что грузному и пяноватому Гене далось с трудом. Цепляясь за край стола, стулья, и случайно попавшихся (дамы с визгом отбежали подальше, а все остальные образовали вокруг дерущихся полукружие), он, наконец поднялся на ноги, постоял. Сашка в это время почему-то ничего не делал, а как-то мялся рядом. За что и получил коронное генино «в морду». Отлетел Сашка далеко – почти к самому камину. «Ещё и плиты скользкие, из-за этого…» - мелькнуло в голове у него.
А Генка уже мчался добивать соперника, чтобы потом вскричать над его тушей победную песнь самца. Но ему не дали. Иначе, действительно, всё могло кончится кровопролитием – совсем рядом стояли каминные решётки с острыми зубцами. Кто-то дал подножку Гене, и он повалился, чуть-чуть недолетев до ноги соперника. Тут с Геной что-то случилось. Лицо его стало каким-то задумчивым…, ах, да его просто стало тошнить – вот и всё.
Он подполз всё-таки к ещё лежавшему Саше, и исторг, всё, что имел внутри, на него.
Розе даже стало жаль Сашу – столь растерянного и униженного выражения лица у Александра она не видела никогда… Он, пошатываясь поднялся на колени, руками пытаясь освободить легионерское своё лицо от рвотных масс Генки, но сделал только хуже – всё это попало в глаза, защипало и он стал совершенно беспомощным.
Опять какие-то доброхоты подняли его с колен, и повели куда-то, мыться, наверное, но также потом никто не вернулся. А Генка ещё посидел на полу, раскачиваясь, бормоча – совсем худо ему, видимо, стало. И теперь уже новые доброхоты  подняли Генку, и отвели его туда, откуда ещё никто не вернулся. То есть – в зал, конечно в зал. А вы что подумали?

                Глава 3.
               
                Про бизнес и младенцев.      
               
После скандала подтёрли Генкины оплёвки, проветрили зал, и гости опять расселись по своим местам, мирно жуя и переговариваясь.
Роза сидела молча и задумчиво. Пространство стола рядом с нею заметно освободилось, и стало как-то легче и спокойнее. Точно вот сейчас закончится надоедливый спектакль с бездарными провинциальными актёрами, и можно будет пойти домой – по свежему воздуху, не спеша, напрочь забыв только что виденное. А дома пить чай, уютно устроившись в кресле, и думать о своём, о завтрашних планах, например…
Да-да, скоро конец, это чувствовалось. Например, круглый стол так и остался круглым, но стал значительно меньшего размера кофейным столиком. И гости уже попивали кофе со сладостями. Пряный аромат расслаблял.

- А я не пью кофе – у меня сердце. Я пью чай. Гранулированный. – вдруг довольно громко высказался кто-то. Кто же это? Ах, да – знакомое лицо, это же Гриша.
У Гриши действительно - сердце, и ему принесли чай, как и просил – гранулированный.
Гриша обладал редкой способностью мусорить вокруг себя. Тотчас появились крошки, рассыпался сахар и смешался с пеплом его сигареты.
- Молодой человек, поосторожнее, - капризно высказалась сидящая рядом Марина.
Вот так парочка! – удивилась Роза. Как они оказались рядом-то? Чудеса, да и только.
Гриша удивлённо покосился на Марину, помолчал, а потом зачем-то сказал:
- Я не молодой человек. Я – мужчина.
- Вы уверены? – хихикнула Марина.
- То есть в чём? – Гришин глаз косо поехал к переносице. Помолчали.
- В молодости я писал стихи, - опять зачем-то сказал Гриша. – И очень неплохую прозу. Эротическую.
- А моя дочка знает французский, - откликнулась Марина. – И танцует прелестно.
- Так у Вас есть дочка? – оживился Гриша. – И сколько же ей лет?
- Скоро девять, - продолжала восторгаться Марина.
- Прекрасный возраст… - печально пробормотал Гриша.
- Прекрасный… что? – не расслышала Марина.
- Так, ничего.
- Лично я люблю деньги! – в голосе Марины появился апломб. – И люблю их делать. И умею. – всё набирал уверенности и упоения голос Марины.

- А ещё я люблю, - увлеклась Марина, и положила свою изящную наманикюренную ручку на локоть засаленного Гришиного пиджака. Гриша брезгливо стерпел.
- А ещё я люблю, - продолжала упоённо Марина, - кидать друзей на деньги. Это моё самое заветное увлечение… , – волнующим низким голосом чуть ли не пропела Марина, приблизившись к самому уху Гриши, из которого торчали волосы и какая-то пыль. Марина это даже не заметила, так была увлечена, хотя чистюлей славилась отменной, вплоть до перекоса в манийку.
 
- Так вот, однажды, - Марина взглянула на Розу, но тотчас опустила глаза и снизила голос.
– Однажды, - продолжала она. Я тогда была ещё беременна моей девочкой. Гриша вздохнул. – И у меня была угроза выкидыша. Гриша поморщился. – Меня положили в больницу, и одна моя близкая подруга, представьте, ни на шаг не отходила от меня. Я лежала на сохранении, и она дважды в день готовила всё свежее и привозила мне.
Потому что больничное я есть не могу. И тратила на меня всё, что имела, представляете? Она поступила благородно и очень выгодно для меня – ведь никого рядом больше не было, откуда бы я взяла деньги на всё?
И когда всё кончилось благополучно, мама и сестра приехали мне помогать.
А подруга куда-то делась тогда, уже не помню, с маленькими такие хлопоты.
Марина сделала глоточек из своей чашечки.

- Так вот, через год она появилась и зашла ко мне, с цветами, но такая печальная. У неё была какая-то неудача, и она очень переживала.
- Это я понимаю, - откликнулся Гриша.

- Но я тоже поступила благородно, - продолжала Марина, - и очень выгодно для себя. Ведь у меня тогда уже был свой бизнес. Я предложила моей подруге участие, и она, представьте, согласилась. Она внесла свою долю, продав всё, что было ценного, и ещё влезла в долги, бедняжка. А в бизнесе как – одна маленькая ошибочка, и всё летит в тартарары. И она её сделала, поверив мне. И вот наступил кульминационный момент. Мой самый любимый момент в этом процессе. Сначала я беру деньги, и они работают на меня, и она работает, думает, что партнёрша, а на самом деле – на меня. Проходит время – и я говорю, что всё прогорело, всё кончено, всё пропало. И посыпаю голову пеплом. У меня специально лежит дома в коробочке, для таких случаев.
 
И что Вы думаете, Гриша? – ведь Вы Гриша?

- Да, я Гриша, - уже затуманенным голосом от обилия информации и напора пробормотал Гриша.
- Что Вы думаете? Какова благодарность? Она стала всё высчитывать и подсчитывать, призвала даже независимого бухгалтера-эксперта… Наглость? И выходило так по расчётам, что я ей должна не только исходную сумму, но и прибыль?!! Какова наглость! Я – и должна! Я никому ничего не должна, это все должны мне!
Маринины щёки полыхали, она была взволнована, даже вдохновлена.

- А кто Вы по профессии, Гриша? – спросила она, чтобы сменить тему, и таким образом снять свою взволнованность.
- Я врач-педиатр, - оживился Гриша вниманием. – Я очень люблю свою профессию, и… очень люблю детей.
- Правда? Как это удачно.
И взмахнув медным локоном,о чём-то заворковала ему, прикрываясь ладошкой.
- С превеликим удовольствием! – возликовал Гриша.
- Так пойдёмте сейчас же, - предложила Марина, - здесь так скучно – зашептала она, а Вы самый интересный из всех, и очень выгодный для меня.
Они поднялись и вышли, увлечённые настолько, что забыли попрощаться.
Ну чтож, вольному – воля.
 

                Эпилог.         

               
Итак, всё близилось к завершению. Роза встала и походила по залу. При этом, кто-то оглядывался на неё, а кто-то опускал голову ниже к чашечке, или начинал увлечённо помешивать в ней, уже полупустой.

Роза подошла к окну –  светлело.
- Вам пора. – не оглянувшись от окна, бросила гостям Роза.
- Да-да… нам пора, пора… уже.. – засуетились гости. Все быстренько оставили свои чашечки, и, небольшой гурьбой, стараясь держаться вместе, покланялись головами и вышли за дверь.
Последним выходил дядя Вася, он долго наматывал шарф на шею. В глазах его стояла тоска.
- Дядя Вася, - подошла к нему Роза, - Спасибо Вам за Кнута Гамсуна. - И.., - не закончила Роза.
Он непонимающе смотрел на неё.
Желание обнять его на прощание улетучилось при виде столь недоумённого отстранения.
Он равнодушно кивнул, и вышел.
«Наверное, не увидимся больше.» - вздохнула Роза.

Она вернулась в зал. Недопитые чашки исчезли, и даже следа недавнего присутствия кого-либо не чувствовалось.

Всё стало как прежде – на толстом стекле маленького круглого столика стояли цветы, и были разбросаны повседневные вещицы, горела лампа.

Роза легла у камина и стала смотреть в огонь.   
               
            
(*) иллюстрация автора.