Встреча

ВСТРЕЧА
Рассказ
29 октября 2017

Мы шли по тихой городской улице. Сухие опавшие листья шуршали под ногами. Осеннее утро дышало холодом в лицо. Моя спутница держала меня под локоть, а я крепко сжимал ее руку.
Тонкие корочки льда блестели на дороге осколками стекла. Они лопались со звенящим хрустом под ногами редких прохожих. Я перешагнул хрупкую наледь на моем пути. Под тонким полупрозрачным стеклом лежал кленовый лист. Золотой, он не успел почернеть – застыл…
- Сашенька, ноги то не замерзли?
- Нет, Римма Николаевна, не замерзли!
- Скоро уж дойдем. До Всеволода Яковлевича моего. Дойдем… А как сынок твой? Ходит в садик-то?
- Ходит. Правда, редко…
- Ну хорошо! Привет ему передавай от меня. Так и скажи: от бабушки Риммы – привет!
Я кивнул.
- Ноги то у меня совсем тяжелые стали. Я уж одна ходить боюсь. Скользко. Разве что на крыльцо…
Я еще крепче обхватил ее руку.
Пока мы шли, Римма Николаевна снова рассказывала про своих детей. Ее сыну уже шестьдесят четыре года. Он живет в Ялте. К ней приезжает каждое лето на несколько недель. Она очень любит лето. Всю долгую зиму она ждет лето.
- Сашенька, тут нам направо. Вот сюда.
Мы свернули на широкую алею. Возникло ощущение, что кто-то смотрит на нас. Под моим ботинком хрустнула наледь – звон эхом пронесся вдоль аллеи по влажному, холодному воздуху. Я поднял глаза. И увидел лица людей, они замерли в молчаливом ожидании, казалось, что все они смотрят на нас - слева, справа, искоса, издали. Римма Николаевна, щурясь, вглядывалась в эти лица.
- Никого не знаю. Сколько лет уж тут живу, а не знаю, - проговорила она.

Молодая девушка ласково и приветливо улыбалась нам. Ее русые волнистые волосы спадали на плечи. Казалось, что она выбежала из теплого летнего дня. За ней выглядывал мужчина лет пятидесяти, круглолицый с мясистым подбородком; глубокий морщинистый рубец между бровями придавал его лицу суровый и мужественный вид.
- Три, четыре… - Римма Николаевна считала вслух.
Должно быть, он начальник какого-нибудь отдела тяжелой промышленности и ему приходится каждый день принимать волевые решения и утюжить подчиненных. В стороне от начальника нас встретил еще один испытывающий взгляд.
- Пять, шесть…
Мужчина лет сорока смотрел отстраненно, блуждающим, затуманенным взглядом, погруженный в свои глубокие думы. А вот другой, за ним, наоборот, был весел.
- Семь, восемь…
В его улыбчивых глазах горел огонек задора и какого-то азарта. Фуражка была надета нарочито небрежно, так что козырек смотрел слегка в бок.
- Девять, десять…
Подай ему сейчас кто-нибудь гармонь – он бы сыграл. 

- Вон, мой Всеволод Яковлевич! Ждет меня! Как в молодости на свидании, - неожиданно громко воскликнула бабушка и ускорила шаг. Подойдя к супругу, она заговорила значительно тише, - Здравствуй, мой Севушка…
- Здравствуйте, - кивнул я, высвободив руку Риммы Николаевны.
На нас смотрел мужчина, лет шестидесяти. Он выглядел значительно моложе своей супруги. Римму Николаевну он встретил ласковым, внимательным взглядом; но мне его лицо показалось слегка удивленным, даже взволнованным. Она всматривалась в его глаза, в черты лица. В эти мгновения она молчала, и это было так не похоже на нее. Не помню, чтобы она когда-то так молчала. Я почувствовал себя неловко от того, что стал свидетелем их тишины, их единения. И отступил в сторону.
 
Ветер зашелестел опавшей листвой и закружил в осеннем вальсе. Римма Николаевна отвела взгляд от супруга, шагнула в мою сторону, потянула меня за рукав:
- Вот, Сашенька, смотри, - она ткнула пальцем на клочок земли справа от ее мужа. Рука ее задрожала. – Это для меня место. Я, Сашенька, когда умру... меня с ним схороните, - голос ее срывался, дребезжал. – Рядом с ним положите…
Рядом с ним… Сашенька…
Рядом… 
Мы ведь с ним шестьдесят три года рядышком-то были… Дети как-то быстро выросли… Каждый своей дорогой… А мы рядышком все были. Нам друг с дружкой не скучно было… Три года уж без него. Как двадцать лет. А все не свыкнусь…
Ветер сорвал несколько листьев с черной ветки и плавно, будто на ладони опустил их на землю, за оградку, на гранитную плиту, с которой смотрел на нас портрет Всеволода Яковлевича.
- Двенадцатый рядок, двенадцатый… - повторяла бабушка, опустив голову.

Ударил колокол. Протяжный, дребезжащий гул пронесся по аллее. Затих. И снова, и в тритий раз. И вот, будто огромной волной, перезвон множества колоколов, захлестнул нас с головой. Разорвал, разбудил мертвую тишину.

Римма Николаевна удивленно подняла брови. Словно очнулась. Очнулась от томительного сна. Будто кто-то ее разбудил. Лицо ее просветлело, глубокие морщины на лбу расправились. Вместо уныния и одиночества в ее глазах проявились покой, ясность, сила. Она запрокинула голову вверх; будто кто-то перевел ее взгляд от черного куска земли в небеса. Римма Николаевна уверенно подняла руку, ткнула пальцем в небо и твердо проговорила:
- Мне ТАМ место приготовили. Он меня ТАМ ждет, - затем ободряюще потрясла меня за руку, улыбнулась, и уже мягким голосом добавила, - А пока, пойдем домой, Сашенька…
Мы шли в задумчивом молчании. А в спину нам смотрели черно-белые лица с темных гранитных плит и девушка из летнего дня, со светлыми волнистыми волосами, улыбалась нам вслед.


Рецензии