Аптека

 
 Павел протянул руку к звонку, задев коленом дверь. Та ответила металлическим режущим слух звуком. Он удивился, что дверь не заперта. Мать все эти годы после квартирной кражи не только закрывала дверь на щеколду, но даже днём запирала на замок.
 
 Павел вошёл в прихожую.
 -  Мам? У тебя что – склероз? Дверь не заперта. Слышишь?  У меня отличная новость. Можешь меня поздравить. Куда тапочки дела? Ты меня слышишь? 
 Мать не откликалась.
 
Павел заглянул на кухню. Она всегда вызывала  в нём озлобленную зависть своей стерильной чистотой и образцовым порядком, когда каждая вещь, начиная с пёстрой прихватки до сковородок и ложек, неизменно находилась на своих раз и навсегда отведённых им местах; не то, что в его комнате, где никогда сразу не отыщешь нужную вещь.

 Но сейчас на кухне было нечто невообразимое: на полу, на итальянских мраморных плитках, всегда кичащихся своим первозданным блеском, рассыпаны картофельные очистки, в грязной луже нож и прихватка.
 - Что это? – насторожился он, чего- то пугаясь, и шагнул назад.

 Он открыл дверь в спальню, решив , что она спит. На диване, зажав ладони между колен, сидел отец. Туловище его раскачивалось как у китайского болванчика, что стоял на полке в комнате Павла, щуря щёлочки глаз с лукавой хитрецой.

 - Как они похожи, – с неприязнью подумал Павел, – эти выпирающие скулы. Глаза – щёлки, а эта бородка в три волоска. Стыдоба! А спортивное трико с пузырями на коленках? Что за человек? Я жизнь прожил! Совок. А чего достиг?

 При виде отца у него последнее время портилось настроение и он старался избегать встреч с ним. Но что-то было необычное, настораживающее в позе отца, в его быстром  испуганном взгляде, брошенном в сторону сына.

- Где?.... Скажи, где?...Наша…э-э, матушка? – Пытаясь скрыть раздражение, он с трудом подбирал слова.
  Плечи отца вздрогнули. Он ещё ниже опустил голову.
- Увезли в больницу. Скорую вызвал. – прошептал отец.

- В больни-ицу! – взвизгнул в испуге Павел. – Что с ней?! …Чего молчишь?
- Не знаю. Сознание потеряла.- Всё таким же сухим шёпотом произнёс отец.
- В какую больницу? Я поеду!
- Бесполезно ехать. К ней не пустят.
- Как это не пустят?! Меня!? Это меня не пустят?! – негодующе возмутился Павел.
- Она в реанимации.

- Как же так… Как? – Павел совсем растерялся и опустился на диван, сев рядом с отцом.- Пап…как всё случилось? – чужим, дрожащим голосом выдавил он из себя.
- Телевизор смотрел… Слышу на кухне что-то упало… Прибежал, а она на полу.  ..Навзничь. Лицо как мел. ..Вижу  - дышит. Скорая приехала быстро, рядом на вызове была. Два укола сделали… В себя так и не пришла. ..Поехал с ними. Её сразу в реанимацию, а меня домой прогнали ..Вот так-то, сынок.

 Неопределённость всегда вызывает сомнения и мрачные мысли. Невозможно было заснуть и ночь показалась бесконечной. Ему, двадцатилетнему парню, познавшему в двенадцать лет неизбежность конца человеческой жизни, последнее время казалось, что жизнь вечна и наполнена всплесками счастья и ликования от достижений его бизнеса.

 Смерть, ежедневно забирающая в небытие соседей по подъезду, знакомых и незнакомых, известных киноактёров и политиков, как-то не затрагивало его душу и не вызывало чувств, сопутствующих печальному известию. Он просто констатировал это как факт, который можно было бы избежать или , по крайней мере, отложить на более позднее время. Но они, умершие, почему-то не сумели этого сделать. Что ж, это их личный выбор.

  Но сегодняшний факт обнажил неумолимую правду жизни – выбор за редким исключением не бывает личным. Смерть без спроса приоткрыла двери в их квартиру, напомнив о себе. Восемь лет назад мысль о том, что его мать смертна как и всё живое, повергла в леденящий душу ужас.

 Гроб, венки, яма, куда её опустят и зароют, всё это неизбежно когда-то случится, было невыносимо мучительно сознавать. Единственно все эти годы утишала выстраданная им мечта, что произойдёт это не скоро и обязательно тогда, когда он, уже взрослый и богатый, будет плыть на собственной яхте в Америку, а лучше подальше  - в Австралию, как можно подальше от дома и получит радиотелеграмму о смерти матери, но быстро вернуться домой будет невозможно и тогда никто не посмеет обвинить его в отсутствии его на похоронах, которым он противился всем своим существом, не желающим видеть мать мёртвой.

 Это стало его затаённым желанием, но последние два года оно как-то размылось, забылось в непрестанных заботах и мыслях о его расширяющемся бизнесе. К тому же он был, по его выражению, одуряющее влюблён в Аллочку Вишнякову, капризную, взбалмошную девушку, требующую постоянного внимания к себе и к её красоте.

 Где-то подсознательно в его голове мелькало иногда, что не будь её отец  известный в городе банкир, он бы предпочёл остаться с Викой Степашовой, ненасытной в любви и развлечениях, с которой продолжал тайно встречаться.

 Молодости присуща вера в надежду. Под утро он убедил себя, что всё обойдётся. Мать сильная, выберется. Если понадобятся лекарства, он обеспечит ими, даже, если их не будет в городе, завтра же полетит в Москву.

 С надеждой о всемогуществе лекарств он вошёл в кабинет хирурга, который со слов дежурной медсестры, осматривал вчера мать.
 Хирург выглядел подозрительно молодо. Казалось бритва ещё не касалась его подбородка и надгубья, покрытых светлым пушком.

- Какие лекарства? Я всё достану. Только скажите! Что надо сейчас? Я достану, не беспокойтесь,- убеждал хирурга Павел.
 Тот, кривя рот в снисходительной улыбке, молча выслушав Павла, коснулся его плеча указательным пальцем.
- Молодой человек, таких лекарств пока ещё , к сожалению, не су – ще - ствует.- Он опустил руку. – Её спасёт только операция.

- В чём же дело!? Оперируйте! – приказным тоном выкрикнул Павел.
- Э-э, дорогой мой, у нас это невозможно. Таких операций никто у нас не делал. И, вероятно, ещё долго не будут делать. Ей операция нужна срочно. Через неделю, максимум две будет уже поздно.

- Как же так… А где делают? – Павел почувствовал себя жалким просителем.
- Где? В Израиле.   Возможно в Германии..Но…сами понимаете, стоит это будет очень, очень дорого.
- Сколько? – оживился Павел, приходя в себя от затлевшей в душе надежды.

- Сто тысяч. Возможно больше.- В голосе хирурга явные нотки сожаления.
- Ерунда! – обрадовался Павел.
- Зелёных, дорогой, зелёных.
Улыбка, уже манерная, натужная, застыла на дрогнувших губах Павла.

- Хорошо, – осипшим голосом выдавил из себя Павел, – я постараюсь достать.
 - Сто тысяч…Сто тысяч…- пульсировало в мозгу.-  Зелёных…зелёных.- голос хирурга словно застрял в ушах и угрожающе звенел.- Зелё-о-ный…бо-о-ны..бо-о-н.
Звон уже шёл откуда-то сверху.

 Павел как будто очнулся и увидел, что идёт вдоль церковной ограды. На колокольне настойчиво и призывно гудел колокол. Павел остановился напротив маняще раскрытой двери. В его семье все были атеистами и он сам ещё недавно обегал церковь стороной, чтобы не видеть этих убогих, согнутых нищетой старух и бомжей, просящих подаяния.

 Но последние три года он был вынужден посещать храм по всем главным  церковным праздникам. Это стало уже модным ритуалом. Мода пришла из столицы, из самого Кремля и растиражированная телевидением охватила всю страну. И теперь вся чиновничья рать во главе с губернаторами, немного стыдясь, неуверенно осеняла крестным знамением те места, где ещё недавно хранились заветные партбилеты.

 Вслед за властной элитой хлынул под церковные своды поток бизнесменов. Павел вначале нехотя, тоже стыдясь, посещал церковь, потому что так  было модно, престижно, а в дальнейшем и полезно для дела. Он видел, что его замечают в толпе молящихся, приветствуют не только собратья по бизнесу, но и незнакомые люди и даже сам губернатор не однажды интересовался его делами.

 Здесь можно было встретить нужных людей, которые замолвят за тебя словечко в подходящий момент в нужном месте. К тому же лишний раз показаться на глаза власти совсем не лишне.

  Сегодня день был не праздничный, но его впервые вдруг охватило какое-то странное, почти болезненное желание войти во внутрь.
 В церкви народа не было, лишь у входа за прилавком возвышалась грузная женщина в чёрном балахоне. Строгие лики святых с немой укоризной взглянули на Павла и он потупил глаза. Не глядя на женщину, ему почему-то стало стыдно, он попросил свечу.

- Ты, сынок, за упокой собираешься…
- Нет, за здравие,- испуганно перебил её Павел.
- Тогда поставь у богородицы, пресвятой девы Марии. Она поможет. Помолись и попроси. Она поможет.

 Он поспешно расплатился и отошёл к указанной иконе. Перед ней тлел единственный огарок. Павел зажёг от него свечу, с трудом установил и, кося глаза на продавщицу, три раза перекрестился.
 Из церкви он вышел умиротворённым. Надежда, что затлела в нём после слов хирурга, превратилась в уверенность. Мать обязательно выздоровеет.
Она сильная.

 По пути домой он заглянул в свой офис, предупредив секретаршу, что его сегодня не будет.
- Ну почему она так не вовремя заболела? В такой момент, когда уже всё на мази.! Вот непруха! – сокрушался Павел, привычно в волнении, покусывая нижнюю губу и, глядя в окно поверх головы отца. – А может операция и не нужна? Хирург  - сопляк. Молодой, без опыта. Мало что он сказал! Им только содрать с нас побольше!

- Сколько?
- При чём здесь сколько! Где их взять? У меня всё до копейки рассчитано куда и на что! Понимаешь?! До ко-пей- ки!
- Возьми кредит.
- Что-о?!- Павел вскочил, отбросил стул к стене.- Кредит?! Ты что забыл? Не-е –ет! Дорогой папаня, нет! Ни за что и никогда! На воде и хлебе буду жить, но к ним – никогда!

  Своё дарить этим грабителям – держимордам – ни за что! Увольте, дорогой папаня, увольте. Я не настолько богат, чтобы сорить деньгами. Я их зарабатываю потом и кровью. Своей кровью. Ты что – забыл?
- Не забыл, сынок, а всё же  надо уточнить – нужна ли операция или нет.

 - Ну вот и уточняй! Уточняй! А мне некогда, извини. У меня голова аптекой забита, понимаешь? Сегодня кончают монтаж. Пойду посмотрю как дело движется.
 На аптеку Павел возлагал большие надежды. Ещё бы – в центре города, у торгового центра. Это же проходной двор для аптеки, не то что на задворках у Фельцмана, да и у Саркисяна не лучше. Для него они не будут конкурентами. Это как в аптеке на весах.

Заняться аптечным бизнесом Павел решил ещё два года назад. Торговля ширпотребом, продуктами питания становится невыгодной и опасной. Слишком велика конкуренция. К тому же всё дорожает и покупательский спрос падает. Народ начинает экономить на всём, но только не на лекарствах. Жизнь дороже денег. Хочешь жить – беги в аптеку.

 Эту истину он хорошо познал три года назад, когда мать лежала в больнице. Именно тогда у него зародилась мысль о собственной аптеке, но к воплощению её в жизнь он приступил после той жуткой автоаварии, в какой погибла вся семья его школьного друга, кроме отца, который в тот злополучный день остался дома.

 Вот из-за этого старикашки, отца его друга, едва не сошедшего с ума от горя, Павел потерял почти два года на воплощение своей мечты.
 В тот печальный день после похорон и поминок, когда все разошлись и Павел остался со стариком в четырёх комнатной квартире, он бродил по безнадёжно затихшим пустым комнатам, бездумно зачем-то отмеривая шагами их длину, зачем-то ощупывая стены между ними и то, что они гипсолитовые, почему-то обрадовало его.

 Он вдруг понял, что шагает по своей будущей аптеке. Убрать две стены, они не несущие, гипсолитовые, получится зал в 70-80 квадратных метров. А ещё кухня, ванная, четвёртая комната. Это же – клад! Первый этаж и в центре города! Это же – супер! Павел даже подпрыгнул в восторге.
 
 Он долго не мог заснуть, прислушиваясь к всхрапыванию и жалобному всхлипыванию за стеной и всё обдумывал своё неожиданное решение превратить квартиру друга в аптеку. План созрел в ту же ночь: покупается однокомнатная квартира и меняется на четырёх комнатную с условием пожизненной оплаты коммунальных услуг, но для этого  надо убедить старика в необходимости обмена.

 Одним словом, нужно войти в доверие к нему, расположить к себе, заменить в чём-то погибшего сына. Павел ежедневно стал навещать старика. Он покупал ему продукты, в основном полуфабрикаты, так как самому приходилось готовить для него обеды и ужины. Порою он вынужден был кормить его насильно, как капризного ребёнка. Не забывал он оставлять на столе бутылку «Рояля».

 Сергей Ефимович усердно заливал горе, но к злобному удивлению Павла не пьянел. Он рассуждал трезво и в полном уме, но всегда неожиданно, на полуслове, напрочь отключался до утра, а иногда и до обеда. Когда Сергей Ефимович немного отошёл от горя, он категорически отказался от услуг Павла, мотивируя тем, что он здоровый шестидесятилетний мужик ещё способен заботиться сам о своём благополучии. Павел не настаивал, но злую обиду на вредного старикашку затаил.

 Теперь он навещал его реже, приходил всегда с пустыми руками и уходил , наполненный злорадством, замечая как с каждым посещением  исчезают со стен настенные часы, тарелки, картины и антикварная мебель. Павел понимал, что прожить на нищенскую пенсию невозможно, когда только за одно отопление такой квартиры уходит вся пенсия.

 Он выжидал, когда квартира опустеет и тогда старика можно будет взять голыми руками. Но Сергей Ефимович не торопился избавиться от не нужных ему вещей. Он устроился  на работу ночным сторожем автобазы, тем самым отложил мечту Павла на неопределённый срок.

 Пришлось спешно разыграть сцену любящего внука и уговорить начальника базы уволить любимого, взбалмошного деда. Но старик не собирался сдаваться и Павлу пришлось ещё дважды в течение двух месяцев устроить очередной спектакль в других местах. Сергей Ефимович морально был раздавлен, жалуясь на новых русских.

 Но когда Павел осмелился  сделать ему предложение обмена, старик наотрез отказался покидать квартиру, ничем не объясняя своего упорного упрямства. Такого Павел не ожидал. Отказ страшно обидел и разозлил его. Однокомнатная квартира уже была куплена. Угробить столько зелёных!  Назад дороги нет, решил Павел.

Тянуть резину невмоготу! Не понимает по-человечески, поймёт по-другому.
 Он нанял  двух знакомых рэкитёров уговорить ( только без рукоприкладства) старикашку обменять квартиру на комнату в коммуналке. После нескольких встреч с бритоголовыми Сергей Ефимович сам прибежал в офис к Павлу, согласившись на обмен.

 Понадобилось ещё полгода на обивание порогов расплодившихся контор, чтобы собрать воедино чиновничьи автографы на одном клочке бумаги, разрешающем переделку квартиры в аптеку. Причём каждый автограф имел свой негласно утверждённый тариф непременно в валюте. Да, аптека влетела в копеечку, вынудив продать два магазина. И это ещё не всё!

 Фармацевт, нанятая недавно, сухонькая, чрезмерно энергичная пенсионерка, удивительно похожая на артистку Пельцер, листая  толстенный перечень лекарств, огорошила его предполагаемой их стоимостью.
- Из наших только аспирин  да анальгин. А остальное всё -  импорт. А оттуда, сынок, ой как недёшево. Я прикинула на вскидку – не меньше пол лимона зелени, если иметь полный ассортимент лекарств. А это, пойми, в первые дни продажи необходимо иметь на полках. Покупателя завлечь надо. Завлечь и приручить.

 На счету в банке  у него почти год лежит пол миллиона долларов под девять процентов годовых. Через 17 дней истекает срок договора  и можно получить ещё 45 тысяч .Как раз  что надо!  Хватит на перелёты, гостиницы, если понадобится и на реабилитацию. Итого завтра надо снять 145.

-Договор! – вспомнил он условия договора с банком и ужаснулся. –Если я сниму – нарушу договор и мои проценты, мои 45 тысяч – тю-тю! Господи! Через 17 дней они бы лежали у меня в кармане. Ну что же  ты, мать, наделала! В такой момент, когда всё на мази! Угораздило же тебя, чёрт побери! Что же теперь? Если я сниму 150, то…Ёлы-палы! Мне ж ещё за монтаж платить! – Павел вскинул руки, сжал голову ладонями .-Что за напасть такая?! Уже 200 снимать! А что остаётся на аптеку?

 Пол аптеки будет пустовать. Ёлы-палы! Это – всё! Конец! Конец моему бизнесу! Столько  вложить в аптеку и всё насмарку! Ну что же ты мать наделала?!  Угораздило тебя, чёрт подери! В такой момент, когда всё на мази! Что теперь? Конец мне, мать твою так! Столько сил потрачено! Столько крови пролито! Моей крови.

  Действительно, крови было пролито не мало.
 То, счастливое для него лето, когда сдавалось приёмщику стеклотары до 200 бутылок в день, благо ими были усеяны парки и помойки, ( народец в те незабвенные времена пил с небывалым усердием, празднуя победу демократии) закончилось двухмесячным лежанием в больнице с переломами левой руки. Озверевший от подзаборного прозябания бомж , оказывается, не терпел конкурентов на своей территории.

  Не терпели конкуренции и пацаны-одногодки. Борьба за доходное место на перекрёстке Октябрьской и Советской улиц, где красный свет светофора горел 52 секунды, за которые можно было вымыть от двух, а порой до трёх стёкол частных автомобилей, закончилась поножовщиной. Павел потерял столько крови, что врачи не надеялись, что он выживет. Но он выжил и уже через два месяца стал пусть негласным, но номинальным владельцем пункта приёма макулатуры и цветного металла.

 Конечно, официально оформлено было на отца, но сама идея и организация дело его рук и его предприимчивой находчивости и тех денег, что он накопил за предыдущие два года. Ни единой копейки он не потратил на себя. Он копил.

 В мечтах Павел видел себя пусть не Ротшильдом но, по крайней мере, Рокфеллером. За три бутыли «Рояля» сосед-шофёр привёз контейнер, ржавевший два года в кювете после той страшной катастрофы, где погиб его друг. Очевидно , контейнер забыт и не нужен бывшему хозяину. Двоюродный брат отца, старый кадр горсовета, быстро оформил необходимые документы на открытие бизнеса.

 Обнищавший люд с утра до ночи тащил пачками газеты, журналы, книги, картонные коробки, самовары, алюминиевую утварь, связки алюминиевого провода, явно срезанного по ночам с действующих электролиний.

   Когда пошли приличные деньги, в контейнер вошли не приличные люди в малиновых пиджаках и напомнили, что пришла пора поделиться, иначе будет… Что будет, Павел увидел собственными глазами. На следующий день, под вечер, в контейнер ворвались трое бритоголовых.

 Уложив Павла на пол  кулачищем в живот, не спеша, деловито поплескали  из канистры бензином на кипы, сложенной до потолка макулатуры, чиркнули спичкой. Обгоревшего Павла успел вытащить незнакомый старик, очевидец происшедшего. Ему повезло: лицо не обгорело, пострадала спина и ноги.

 Он понял, что в бизнесе даром ничего не даётся. За всё надо платить. Но Павел уже не представлял своей жизни вне бизнеса. Его уже увлёк завораживающий вкус больших денег. Реальность осуществления казалось вчера ещё несбыточных желаний стало уже обыденным и порою скучным делом.

 Он мог уже позволить прошлой осенью продлить себе лето на месяц в Тайланде. А этой весной заглянул на недельку в Париж и мимоходом  в Вену.
- Теперь дальше пригорода никуда не поедешь,- ужаснулся Павел. – Нет! Так не пойдёт! Нет, нет! Аптека будет. Будет! Мать потерпит. Она сильная. Для неё не впервой болеть. Полгодика потерпит. Наличность появится – отвезу хоть в Израиль, хоть к немцам. Она поймёт.

 Для неё счастье сына важнее всего. А что хирург? Почему я должен верить ему? Прошлый раз старуха хирургейша тоже предрекала. Но мать жива до сих пор. Она ещё поживёт. А 45 тысяч, не деревянных, долларов и просто так – потерять! Ни за что! Я не дебил.
 Хирург всё же ошибся в своём прогнозе. В тот день, когда Павел спешно переводил все свои сбережения на счёт поставщика лекарств, мать умерла.