На дне оврага

                На дне оврага - история, имевшая место быть в городе Москва.
 
      Эту категорию людей трудно определить старым понятием таким, как, например, «бродяга» или «попрошайка». По сути их сделали таковыми обстоятельства – чаще всего произвол нечестных людей. Неологизм «бомж» самое точное обозначение: «без определенного места жительства». Государство отказало им  в защите, а близкие – в крыше над головой.
      Поначалу бомжам, обитающим в широком и глубоком овраге, по дну которого протекала грязная узкая речонка, новенькая не понравилась. Она не просто появилась среди бродяг, а торжественно въехала в их владения в своеобразном экипаже, представлявшем ящик с высокими краями, установленный на четырех колесах – мотоциклетных камерах. Везли повозку с многочисленными узлами и пакетами четыре собаки, запряженные цугом. Сразу было ясно, что это бомж какой-то новой формации – человек сохранивший достоинство... «Экипаж» сопровождала хозяйка, миловидная дама лет сорока пяти.
      Собаки без грозных окриков и понуканий осторожно передвигались по крутому склону оврага пока, наконец, не достигли речного берега. Был разгар июньского  дня, располагавшего к неге и благодушию, и хотя здешние насельники встретили незнакомку без энтузиазма, но скорее равнодушно, чем враждебно. Внешний вид ее  был неким вызовом им: раздражало с каким комфортом  эта женщина решила следовать своей судьбе, не согласившейся на роль, выброшенной на помойку. Но никто по этому поводу» не возник». Разошлись по свои делам: кто варить на костре суп, черпая воду из тухлой речки, кто залез в нору, заранее выкопанную в земле и укрытую ветками – защиту от «бритоголовых», нещадно преследовавших несчастных. И только один из них – «бомж первой зимы», не утративший еще способности реагировать на отвлеченные факты, спросил  у новоприбывшей:
      – А давно ты так живешь?
      – Как?
      – Чудно. Барахла столько и собаки в упряжке, вроде северных. Не из тех ли ты краев?
      – Скажешь еще... Неужели я на чукчу похожа?
      – Непохожа, - разочарованно протянул парень, – А это, правда, что бомж только четыре года живет?
      – Правда. Первый год самый трудный, если выживешь, то будешь знать, как приспособиться, на третий – все равно начнутся болезни, на четвертый – слабость и полный упадок сил.
      – Кырдык?
      – Типа того.
      – И пожить то еще не успел.
      – Родителей помнишь. Где они?
      – Детдомовский я. Квартиру обещали дать.
      – Они много чего обещают.
      Собеседница, бомжовавшая уже не один год, сочувственно улыбнулась, но продолжать разговор не стала. Остановив повозку, она потянулась, расправляя плечи, разминая затекшие ноги, и принялась заботливо избавлять собак от тяжелой ноши: сняла и уложила рядком бесчисленные коробки, пакеты и узлы, потом привязала собак к дереву, достала сверток с объедками и вывалила его содержание перед  животными.
      – Всякий трудящийся достоин пропитания. Так-то, детки, кушайте.
       «Детки» завиляли хвостами и принялись  за угощение. Объедки  были  «первый сорт», паренек даже позавидовал.
      – Ну и жратва! Не жалко кобелям такое скармливать?
      – А то! Для меня они – все: возят, охраняют, да, и греют  подчас.
      – Я тоже  себе раздобуду пару щенков, с ними, может, выживу, не подохну.
      – Нашему теляти да волка съести, – улыбнулась женщина, – главное черепок сохрани, чтобы хорошо варил, главное не пропей мозги. Понял? А теперь двигай отсюда – некогда мне.
      Молодой человек послушался – «двинул». На прощанье все-таки не удержался от вопроса
      – А как вас зовут?
      – Мария Ивановна.
      Парень понимал, что разговор не получился, но уходить не хотелось  –  эта женщина  внушала надежду, в ее обществе ему хотелось верить, что все еще обойдется, что, возможно, и он выживет. На прощанье перед тем, как начать поиск подходящего места для своего  ночлега, он оглянулся, наблюдая, как Мария Ивановна стала обживать новое место. Рассказ об этом будет поучительным для  тех, кто воображает, что сам живет правильно, кто заработал себе место под солнцем, комфорт и удобства: спит и ест как нормальный человек, работает и развлекается. А эти... бродяги и  попрошайки, они сами виноваты. Однако, у бомжихи Марии Ивановны  были те же задачи, что и у благополучных граждан, но только решать их приходилось по-своему, в новых для нее обстоятельствах, в таких, которые и не снились обитателям  удобных квартир.
      Ей, по сути дело, ей надо было то же, что и им: жилье, еда, одежда и даже транспорт, но чтобы выполнить эту программу, потребовалось напряжение всех ее физических и психических сил. Со временем Мария Ивановна научилась находить и ночлег, и пропитание, и даже соблюдать гигиену: мыться и менять гардероб, даже транспортом она себя обеспечила, чтобы не тащить на себе свой нищенский, но такой необходимый в нынешней ее бродячей жизни, скарб. Помогли ей в этом деле собаки.
      Как-никак это были служебные псы, они, как и нынешняя их хозяйка оказались на положении бездомных. Организации, в которых они «служили», были расформированы и животных попросту выгнали на улицу. По старой привычке сторожевые псы стали добровольно охранять вестибюли метро, их никто не прогонял, они всегда были накормлены. Мария Ивановна присмотревшись, решила, что эти собаки для нее подарок судьбы. Так бродячая женщина и бродячие собаки стали существовать вместе и это пришлось им на пользу: у животных появился хозяин, у человека верные друзья.
      Умные собаки вели себя безукоризненно: не поднимали лишнего шума, всегда были начеку. В критических случаях, когда надо было защищать хозяйку, псы храбро бросались на обидчиков, их не могли остановить ни пинки, ни нож, ни оружейное дуло. Правда такое случалось редко – Мария Ивановна научилась избегать конфликтов, была бдительна и осторожна. Вот и сегодня, отпустив собак, она с пристрастие осмотрела место, которое облюбовала для ночевки. Обычно женщина  проходила мимо таких  угрюмых и мрачных  дебрей – их слишком любили одержимые: маньяки, психи и всякие извращенцы. А каких только страшных типов пришлось ей повидать за годы скитаний в парках, вокзалах, подворотнях под боком благополучных, респектабельных граждан.
      ...Когда вернулись собаки, ночлег был обустроен. Ящик уже стоял на  земле, прочно укрепленный, врытыми в почву шестами, надежно державшими «крышу» – кусок брезента.
      Все эти вещи Мария Ивановна подобрала на помойке, кто бы мог подумать, что так повернется жизнь!
      Тридцать лет назад она, молоденькая и смешливая, девчонка, вышла замуж за офицера, служившего в Германии. Новая жизнь показалась ей раем, вместо коммунальной квартиры с тараканами и постоянными «пробками» возле туалета и ванной, здесь – двухэтажный коттедж: две спальни, гостиная, кабинет, огромная кухня, подвал, в нем прачечная и душевая.
      Воинская часть, в которой служил муж, располагалась в пригороде Берлина, уютном районе с тщательно ухоженными садиками, цветниками, кустами, с декоративными плодовыми деревьями, крохотными искусственными  прудами и игрушечными гномиками на берегах.   
      Тогда она не удержалась и выразила свое восхищение вслух: «как же умеют культурно жить эти немцы!»
      Встречали молодую пару торжественно: накрыли  роскошный стол, наставили всяких угощений, которых Светлана в жизни своей не видела. Командир части по этому поводу подстрелил на охоте дикого кабана и презентовал его в качестве личного подарка новоприбывшим.
      В те времена никакой «Марии Ивановны» не существовало, а была просто «Светик», «Светочка», «Светочка-веточка» и прочие ласковые прозвища, которыми  награждал ее влюбленный  муж.
      Когда Светочка вошла в новое жилище, когда приняла ванну, опустилась в бассейне, когда нарядилась в красивое платье, обулась в новые туфли и вышла к гостям, то не выдержала и на секунду потеряла сознание от избытка чувств. Муж смущенно объяснил друзьям  внезапную слабость жены ее усталостью после дороги. И в самом деле, юной женщине трудно далась перемена в ее судьбе. Но уже через полгода Светлана полностью освоилась со своей новой жизнью и... заскучала. Гарнизонная жизнь, существование в довольно замкнутом пространстве, занятость мужей и вынужденная праздность жен, были благодатной почвой для процветания в этой среде всякого рода сплетен, зависти и подхалимства.
      Молодой женщине заняться было нечем, кроме того выяснилось, что она не может иметь детей. Этот удар тяжелый и несправедливый, отразился на ее психике,  началась депрессия, ведь кому как не ней: красивой, молодой, обеспеченной, рожать и воспитывать малышей, а тут... Ее успокаивали: «какие твои годы, еще успеешь».
      Однако годы проходили, а она оставалась бесплодной.
      Надежды таяли, не помогали ни врачи, ни курорты. Но именно благодаря вынужденному досугу, Светлана объездила всю Германию, стала заниматься немецким языком, много читала и среднее образование, которое она получила в школе, значительно улучшилось. Но тоска не проходила и только немного утихала, когда она садилась за руль.
      Светлана страдала по-настоящему. Для некоторых натур чужая земля – источник постоянной подавленности. Не спасали от хандры и красоты Саксонии и Тюрингии. Сколько  великолепных, удивительных пейзажей! Но… даже березы на чужой земле потеряли свою поэтичность и выглядели унылыми и скучными – просто деревья с белыми стволами.
      И небо над чужбиной было не «своим»: низкий горизонт, свинцовые облака, они давили на землю, лишали его глубины и того неизъяснимого света, которым обладали небеса России, ее любимой родины.
      Если бы не сильная привязанность к мужу, глубокое уважение к его служебным делам, то, наверное, Светлана давно бы запросилась домой, к маме, но она терпела, не желая огорчать супруга. Тот в свою очередь, видя ее немые страдания, старался  облегчить их, ничего не жалея: ни нарядов, ни развлечений. Светлана чаще других офицерских жен навещала родителей, бывала в Союзе.
      – До чего же твой тебя балует, – завидовали ей гарнизонные дамы, – то и дело отпускает к родне.
      Родня тоже восхищалась ее удачным замужеством, ее ухоженностью, нарядами, манерами.
      – Да ты просто фрау-мадам! Богатая какая...
      – Ох, - вздыхала Светлана, – знали бы, какой ценой достается это богатство.
      – Да ты просто с жиру бесишься, – не поверили ей.
      ...Прошло несколько лет, ГДР сменила Польша. К этому времени тоска по родине стала постепенно исчезать, к тому же эта была близкая по духу страна и язык почти знакомый. Поляки ей понравились, у них был какой-то шик, веселый нрав и остроумны были они не в пример туповатым немцам. Света восхищалась Варшавой, особенно ее костелами. Как-то знакомая полька пригласила ее на мессу. Светлана не была религиозной, но от приглашения не отказалась. Храм поразил ее торжественным покоем, вечностью и незыблемостью веяло от его намоленных стен. Конечно, молодая русская ничего не поняла из того, что говорил священник, но в душе возник непонятный ей самой трепет. Случайно взгляд упал на одну их скульптур: женщина небывалой красоты протягивала навстречу руки, словно обнимала, утешала, звала за собой.
      – Матка Бозка, – прошептали за спиной, – змилуйся над нами.
      – Пресвятая Богородица, – перевела Светлана.
      С тех пор и вошло в привычку призывать Пресвятую Деву, хоть по-русски, хоть по-польски.
      Вспоминая те далекие времена, нынешняя Мария Ивановна удивлялась, той прежней, которая свято верила в счастливое возращение домой. И надо же было угораздить вернуться в Россию в девяносто втором году!
      Недавно, каких-нибудь два года назад, столица выглядела нормально, не так идеально, как те, в которых она побывала, но не так уж и плохо. Ныне на московских улицах царили грязь и беспорядки. Тоненький каблучок ее туфелек едва не сломался, попав в выщербленный асфальт тротуара, больших трудов, чтобы не вляпаться в содержимое вываленных из мусорных контейнеров, стоили и те не-сколько шагов, которые потребовалось сделать, чтобы добраться до остановки автобуса.   
      Оказавшись в гостиничном номере, они стали звонить домой, но какая, же ужасная новость ожидала их – скоропостижно скончалась Светина мама, пришлось спешно ехать на родину. Муж остался в Москве ожидать нового назначения. Однако вернувшись после похорон, Светлане предстояли новые печальные хлопоты – умер муж от сердечного приступа.
      Нелюбезно приняла ее родина, одинокую, потерявшуюся в чужом, незнакомом для нее мире: ни друзей, ни знакомых. В довершения ко всем невзгодам свалилась на  ее несчастную голову кража последних денег и документов, хранившихся в модной сумочке, которую нагло вырвали грабители из ее бессильных рук.
      Первая ночь новой жизни... Ей так и не удалось хоть на часок соснуть на жесткой вокзальной лавке – прогнала дежурная и в парке ее выжила со скамейки молодежная компания, пришлось ночевать в кустах на берегу Москва-реки в Химках.
      Теперь, Мария Ивановна уже больше не вспоминает о тех временах, она больше вообще ни о чем не вспоминает и заставляет себя думать только о, как говориться, «текущем моменте». Тот момент, в котором она ныне прибывала, был не самых плохим в ее нынешней жизни: устроилась хорошо.
      – Ну вот и все, – произнесла она вслух, – теперь спать!
      – Чудик! – позвала она большую черную собаку, прозванную так за ее уморительную наружность – помесь овчарки с пуделем, – ты побегай, мне и без тебя будет жарко, вот и одеяло ватное больше не понадобится, дождались тепла.
      Чудик понял и, вильнув хвостом, отправился выяснять обстановку – не находится ли с хозяйкой какой-нибудь подозрительный субъект. Через несколько минут он вернулся: кругом царил покой и пес, успокоившись, улегся рядом с повозкой, представлявшей из себя нечто среднее между цыганским шатром и туристической палаткой.
      Марии Ивановне, так и мы будем теперь называть Светлану, не спалось не из-за воспоминаний: как пришли, так и ушли, ничего не всколыхнув в душе, а просто оттого, что здорово было так лежать под звездами, просвечивающимися сквозь густую сеть древесных крон. Как громко и беззаветно ведет свое соло соловей, как трогательно лепечут струйки  речушки свою песенку, выводя своими нечистыми устами, а кто виноват, что они нечистые, хвалу Творцу за то, что кончился  ледяной плен и она теперь может бежать и журчать в родных берегах.
      Мария Ивановна блаженно потянулась на своем убогом ложе, устланном ворохом  мягкого тряпья, и предалась блаженству. Кто, как не бездомный бродяга может так радоваться погожим дня  наступающего лета, а в особенности теплым летним ночам, когда можно распрямить все тело и забыть о скорченных позах, забыть о жестоких холодах!
      «Было испытание богатством, – пробилась вдруг сквозь сознание отвлеченная мысль, – я его, считай, вынесла, вынесу и нищету».
      Много гнусных, страшных, трагических историй сохранила бы ей память, если бы она оставалась прежней, теперь же память была, как вербная веточка без коры.  Обнаженная основа ее души, оказалась теперь без сучка и задоринки  в той простоте, о которой мечтают подвижники и к ней уже ничего не могло прилипнуть. Житейские заботы упразднились до минимума - кусок хлеба и ночлег.
      Сегодня Мария Ивановна была настроена благодушно и чувствовала себя вполне счастливой, сегодня была пятница, день, когда в церкви принимали бродяг: их кормили, мыли, давали одежду не какое-нибудь драное тряпье, а вполне добротные вещи. Но ее привлекали в храм молитвы и отношение к ней, как к человеку. Обычно Мария Ивановна растягивала трапезу, чтобы насладиться не едой, а такой вот славной обстановкой, с нетерпением ожидая, когда к столу присядет молоденькая прихожанка с книгой и станет читать, пока бомжи поглощали сытную пищу. Многие славянизмы были ей непонятны, но в памяти остались скудные сведения о польском и можно было догадаться, что они означают.
      Обычно кормили бомжей прямо в храме, после службы, приходили прихожанки из группы милосердия, они резали хлеб, разливали по мискам суп, раскладывали по тарелкам второе. Приятно принимать хлеб насущных из рук доброжелательных и отзывчивых людей.
      Трапезники хотя и менялись раз от разу, но многие из них были постоянными посетителями: слава о церкви, где по-божьему относились к нищим и отверженным, разносилась по всему району, так что за столом собиралось иногда сто, а то и гораздо больше несчастных.
      Храм стоял в самом центре города, среди элитных домов, богатые жертвовали немалые деньги на содержание обиженных жизнью.
      В эту пятницу все происходило как всегда, пообедав Мария Ивановна тотчас отправилась к тому месту, где она оставила вещи и собак – решено было поменять дислокацию. Ей давно понравился этот овраг, и хоть там было нечто пугающее из-за древесной захламленности, но зато туда мало кто заглядывал.
      Выбор оказался удачным, и Мария Ивановна почувствовала себя в полной безопасности, лежа на своем  уютном, ложе под надежной охраной преданных псов. Она всецело была под приятным впечатлением от разговора с молоденькой девушкой, читавшей за обедом псалтырь.
      Тогда-то и получила Мария Ивановна в подарок тоненькую книжечку: «Слава Господу за все».
      – Это акафист. Он вас утешит, даст облегчение в той тяжелой жизни, которую вы сейчас ведете.
      – Почитаю на досуге, – кивнула в ответ Мария Ивановна, скорее не от желания что-то почитать, а из уважения к той, что так заботится о ней.
      Девчушка усмехнулась: «разве, что на досуге».
      В этом ее ответе Мария Ивановна уловила что-то такое, что заставило горько подумать: «все считают нас бездельниками, дармоедами, мол, бомжи не желают работать, а только побираются, что они палец о палец не ударять, чтобы самим заработать кусок хлеба, а ведь это не так, я вот  работаю и живу не только одной милостыней».
      Как-то, ночуя в вестибюле метро, проснулась она на рассвете от шума моечной машины и увидев перед собой уборщицу, примерно свою ровесницу, неожиданно предложила: «давай помогу», та согласилась, с тех пор так и повелось. Мария Ивановна возила машину по залу, и работа ей казалась совсем нетрудной, а главное за нее платила сама уборщица и корм собакам – объедки из ресторана, так как станция находилась рядом с гостиничным комплексом.
      Для себя она давно решила, что праздность и лень – гибель. Это она поняла в первый же год своих скитаний и старалась не падать духом, чтобы не скатиться в разряд захребетников и паразитов. Правда здоровье свое она подорвала сильно: заработала хронический бронхит, обморозила руки и ноги. Вот и сейчас прошедшая зима оставила в ее теле свои следы – коленки закрутило, а ведь июнь, тепло, сухо.
      Мария Ивановна поежилась, вспоминая свои ночевки прямо на каменном полу в метро, хорошо если удастся устроиться между дверьми, когда теплый воздух стелется по низу, тогда можно подставить под его струи то один бок, то другой. Ей стали известны многие заветные местечки, где можно согреться, но иные предпочитают другой «сугрев» и оттого замерзают насмерть. Если милиция не подберет вовремя, то весной, когда растает снег, находят этих несчастных в парках и других малолюдных местах. «Подснежники» – так окрестила их народная молва. Хоронят погибших в общих могилах, без имени. Откуда знать имя, если они сами его забыли. Никто не помолится о них, не помянет. Больше всего на свете и боялась Мария Ивановна вот такого для себя конца.
      Однажды ночью под лестницей в теплом подъезде ей приснился сон, будто склонилась над ней сама Пресвятая Дева, точь-в-точь, похожая на ту, чью мраморную фигуру она видела в костеле, тот же плат на голове, то же прекрасное лицо, те протянутые навстречу руки, только пальчики у приснившейся Девы были живые, теплые, она дотронулась ими до лица спящей и проговорила голосом, какого нет ни у одного человека на земле: «Я Матерь Господа, «Матка Бозка», как ты однажды ко мне обратилась, я молитвенница за всех людей, за тебя тоже молюсь, хоть не слышу ответа, но все это еще впереди. Ты много страдаешь, но не унываешь, и это тебе зачтется, не ропщи и впредь, за все благодари Господа Иисуса, читай акафист, который тебе подарили. Я пришла сообщить тебе волю своего Сына, он берет тебя под свое водительство, отныне ты будешь знать Его волю, а о своей забудешь».
Мария Ивановна, а во сне она называлась, как прежде – «Светланой», ощутила необыкновенную радость и покой.
      «Теперь, – продолжала Богородица, – будешь каждый раз, почувствовав отчаяние, мысленно протягивать ко мне свои руки, я приму твои ладони в свои и поведу за собой, ты только верь как ребенок».
      После этого сна, от такого живого образа, от голоса, продолжавшего звучать в ее потрясенной душе, Светлане стало жить легко, больше не пришлось ей ни о чем сожалеть – воля Божия руководила ее каждым поступком, и все действительно складывалось «по уму». Она и молиться научилась, прислушиваясь сама к себе, ведь внутри ее постоянно что-то пело, а однажды различила даже и слова: «Богородица Дева радуйся, Благодатная Мария Господь с тобой, благословенна Ты в женах, благословен плод чрева твоего, яко Спаса родила душам нашим».
      Да, она жила на улице, не имея угла, но в отличии многих людей, не ленилась, спешила в церковь, исповедовалась и причащалась. А как можно иначе? «Иначе» означало просто обман и невообразимый хаос в душе, акафист читала постоянно, не стесняясь, громко во весь голос.
      В общем-то, история именно с этого и начинается, когда репортеры  наткнулись на Марию Ивановну случайно, вернее один из них и тут же не преминул поделиться с товарищем:
      – Тут такая фишка, Колюня, настоящая сенсация, класс! Представляешь, на газоне, возле метро – бомжиха! Да такая колоритная, сидит на травке и громко читает что-то божественное, ну молитву что ли, я это плохо секу...
      – А ты уверен, что бродяга?
      – Кто же еще? У меня глаз наметан.         
      – Твоя героиня, твоя, ты ведь несчастненьких любишь, любишь сопливым носы вытирать. Тема вечная для нас, русских, и для России никогда не закроется, потому народ пьет и пить будет, нет у него никакой заинтересованности в перемене к лучшему.
      – И «теде» и «тепе», – досадливо отмахнулся от неприятной для него темы коллега, - знаем, проходили. Только эта тетенька отнюдь не сопливая и не несчастненькая – в полном порядке: причесанная и умытая, прикид вполне цивильный,
      – Да неужели? – усомнился Колюня, – а английский сечет?
      – Это уже перебор.
      – Да ладно, заметано, уговорил. Бери камеру и – вперед. Если в «Новостях» не пройдет, себе на память оставим.
      Так неожиданно для себя попала Мария Ивановна в телевизионный эфир, да еще на первый канал, и многие зрители России узнали о ней, благодаря дотошным тележурналистам.
      Снимался сюжет весело, Мария Ивановна охотно рассказывала о себе, кстати, журналистам она назвалась своим подлинным именем: Светлана Филаретовна Кызина.
      – Светлана Филаретовна, – а вам кто-нибудь помогает?
      – В смысле?
      – Ну, может, спонсор, какой есть? Тот, кто и переночевать приглашает, деньжонок подкидывает и продукты? Вон вы, какая ухоженная, не верится, что круглый год на улице.
      – Ваше право верить или не верить, я ведь не навязываюсь. А насчет помощи откроюсь – есть, конечно, помощники: Спаситель и Матерь Божия. Вот эту книжечку поспрашивайте, она продается в  храмах и называется «Слава Богу за все», тогда и охота нас жалеть отпадет, придется о своей душе позаботиться. Так то. Не грешите. Только святую из меня не делайте.
      События, которые произошли в то утро, обозначили большие перемены в судьбе бродяжки. Авторы так приукрасили действительные события, что поневоле у многих  героиня сюжета выходила под стать Ксении Петербургской. Мария Ивановна не поверила бойким молодцам с камерой и, конечно, себя по телевизору не увидела.
      Здесь, в глубине оврага, затененного ветками вековых деревьев, было понадежнее, чем на открытом газоне, да и вода была рядом, речушка с ее сомнительной чистоты водой, была вполне пригодна для умывания. И собаки могли напиться вдоволь, это тебе не мелкая мисочка или ведерко – пей от пуза!
      Плеская в лицо воду, любуясь мелкими радугами, рождающимися из капель, женщина умылась, налила из бутылки чистую водичку, чтобы почистить зубы.
      Умытая, освеженная, раскрутив бигуди на своих густых волосах, Светлана почувствовала себя прежней, молодой и сильной. Поставив образ Спасителя и Матери Божией на камушек перед собой, она принялась молиться, ее молитве никто не мешал.
      «Слава Богу за все, – шептали ее губы самозабвенно, а многострадальное сердце наполнялось счастьем. Редко кто из верующих с такой доверчивостью обращался к Богу, так уповал на Него, так верил, что все, что ей выпало на долю, было от Него и ради ее пользы, ведь никто из людей так не любит своих чад, так не заботиться о них  и так точно не знает, что именно нужно человеку, чтобы спастись.
      И в этот раз Господь позаботился о своей «овечке» – никто не нарушил ее покой.
      Была суббота и Мария Ивановна решила устроить себе выходной – никуда  не пойдет, останется на месте: зашьет, заштопает одежонку, кое-что постирает, кое-что починит, забьет пару гвоздков в раскачавшуюся планку на дне повозки: вчера, когда собаки  тащили ее вниз с горки, немного повредили «экипаж». Работа спорилась, за полдня ей удалось все сделать, приготовить еду  на костре – разогреть в чугунке  кашу, накормить и животных сухим кормом, его ей подарили кто-то из сердобольных прихожан.
      Вечером повторился утренний ритуал: умывание, причесывание и, конечно, молитва. Стоя на коленях перед тоненькой церковной свечкой, она принялась благодарить Бога и Божию Матерь за их милости: за свое здоровье, за пищу, которую она получала, за покой и светлую радость общения.
      В этом унылом месте никогда еще не звучали такие светлые слова, их сила была столь велика, что казалось им, внимала и вся природа: темные кусты не шевелили ни одним листочком, соловей умолк, и речка перестала журчать. Но едва умолкла молитва и Мария Ивановна поднялась с колен, как все мгновенно оживилось: громко запел соловей, зашумела листва, речка-вонючка понесла свои нечистые воды вдоль угрюмых берегов. Все казалось, встало на свои места, но все между тем изменилось для Марии Ивановны, все приобрело другой смысл, значительный и таинственный. С бьющимся сердцем, с радостными слезами на глазах стояла эта женщина в тиши ночной, одна одинешенька, лишенная всех жизненных благ, отвергнутая, всеми забытая и никому не нужная, но, не смотря, ни на что, безмерно богатая и счастливая, ибо Господь пришел  на землю к обиженным и угнетенным, а значит и к ней.
      Можно было бы, и закончить на этом рассказ о московском бомже Марии Ивановне (она же Светлана Филаретовна Кызина – офицерская вдова) опустив тяжелые подробности ее скитаний среди людей, потерявших человеческий облик. Кто из нас, видя их, не торопиться поскорее, проскочить мимо, виновато тупя глаза, успокаивая свою совесть тем, что не в силах повлиять на их судьбу. Кто-то обвиняет самих бомжей за то, что поддались, смалодушничали, опустили руки и спились.
      В том, что этого не произошло с Марией Ивановной есть и ее личная заслуга - она ведь не стала воровкой, пьяницей и проституткой, светлой стороне души ее открылась новая реальность – Бог. А что человеку невозможно, то Богу возможно и – пришло спасение!
      ...Виталий сидел у телевизора, тщетно щелкая пультом, он пытался найти что-нибудь интересное.
      – Что за дела, – возмущался Виталий, – смотреть нечего! – и вдруг воскликнул, – да этого не может быть!   
      Не веря своим глазам, он позвал жену: «Иди-ка скорей, смотри. Не узнаешь? Так ведь эта Светлана Филаретовна! Ей Богу она...»
      Жена  Вера, с кухонным полотенцем через плечо, вплыла в гостиную, недовольно пожимая плечами - вечно он отвлекает своим телевизором.
      – Кто это «она»?
      – Да Кызина. Жена майора Кызина, командира нашего.
      – Какая  еще жена? Ослеп? Та была красивой, модной, а эта бомжиха и нисколько на Светлану Филаретовну не похожа. Пьянь какая-то.
      – И вечно ты всех осуждаешь, может у человека жизнь не сложилась.
      – А мы тут причем? Никак не забудешь первую любовь?
      – Да причем здесь это? Сколько нам добра майор сделал? Тебя от смерти спас. Найду я ее, обязательно найду. Я ведь их искал, когда в Союз вернулся, только они оба как в воду канули. А вот ведь как получилось. Интересно, где же муж? И как случилось, что жена оказалась бездомной? Нет, я все-таки с этим делом разберусь.
      – Давай, давай, разбирайся, кавалер хреновый. Сколько уж лет прошло.
      – Вот и разберусь, - пообещал Виталий.
      Первый этап поисков пропавшей жены майора Кызина оказался успешным: сюжет с бомжихой запомнился многим и его авторы оказались людьми известными в телевизионном мире. Виталий легко с ними познакомился. Репортеры охотно поделились с бывшим сослуживцем майора Кызина информацией, которой владели. Оказалась, что злоключения Светланы начались с момента скоропостижной смерти майора. Но где, же теперь искать ее – Москва велика.
      Но он твердо решил не отступать, он искал пропавшую полгода. С тревогой и опасением, вступив на нелегкий путь поисков, Виталий больше всего боялся не застать Светлану в живых или увидеть ее такой, как все: опустившейся и потерявшей надежду.
      На всю оставшуюся жизнь останутся в памяти те картины, с которыми он столкнулся. Он и представить себе не мог меру людских страданий. Пытаясь собрать хоть какие-нибудь сведения о Светлане, Виталий сошелся с самыми известными в этих кругах личностями. Опоив и накормив немалое количество бродяг и пьяниц, он так ничего и не узнал. Сомнения появились в его душе: стоит ли продолжать! Однако что-то не давало ему остановиться, что-то заставляло продолжать действовать, и вот однажды удача улыбнулась: какой-то молодой парнишка, вполне приличный на вид, неожиданно заявил, что он, возможно, и встречал ту женщину, о которой идет речь. Только ту звали иначе – Мария Ивановна.
      – По описанию подходит, она добрая, умная, она меня жить учила, хорошо учила, перезимовал – не сдох. Думается мне, что она опять на том месте. Здесь недалеко, могу показать.
      Чудовищное везение – они нашли ее сразу, как только спустились в овраг!
      Собаки встретили посторонних с удивительным спокойствием – как своих. Мария Ивановна поначалу очень удивилась этому обстоятельству, присмотревшись, ахнула – перед ней стоял Виталик.
      Виталик из давно забытого прошлого, конечно у него теперь не было ни свежих юношеских щечек, ни пижонских усиков, но это все-таки был он, тот молоденький лейтенант, который, помнится, молча обожал ее. Теперь это был вполне взрослый солидный мужчина, полысевший и утративший стройность. Узнать его было трудно, но ведь и ее нелегко! Однако, как-то узнали они друг друга.
      Долго пришлось им стоять, вглядываясь в полузабытые черты, долго молчать не находя слов.
      Парнишка, виновник неожиданной встречи, закурив сигарету, подаренную Виталием, не выдержал их безмолвного диалога:
      – Да целуйтесь, – предложил он, – чего уж там, – и отвернулся деликатно.
      Это простодушное замечание сразу же сняло напряженность, и Виталик решился на фразу, которую  не раз произносил в уме:
      – Светлана Филаретовна, я за вами.
      И эти решительные слова как бы подвели черту под главным: теперь он поступит именно так, как решил, невзирая на тот отпор, который может дать Вера. Память о прошлом – это святое. Раз он нашел ее, значит, теперь надо вернуть в нормальную жизнь.
      Мария Ивановна в задумчивости обвела глазами и повозку, и собак, и бесчисленные узелки с ее нищенским «богатством», навсегда прощаясь с прежней жизнью, достойно, без униженности принимая новую. Только вот, как же собаки?
      – А собачек, – словно прочитав ее мысли, – можно возьму? – попросил парнишка, – и вещи теперь вам не нужны, а мне пригодятся. Точно не пропаду. А вам, Мария Ивановна, большой «гудбай»!
      Уходили она совсем налегке. Карабкаясь по крутому склону, Виталий не отважился предложить ей руку – но понял, что она не нуждается в его поддержке, жизнь закалила, не убавила, а прибавила сил, и очевидно не только физических.
      Против ожидания Вера встретила ее очень приветливо, сразу же предложила ванну, снабдила полотенцем, распустив предварительно в воде ароматическую пену.
Какое же это блаженство! Светлане невольно вспомнилась первая ночь по приезде в Берлин, когда ей пришлось буквально с головой окунуться в иную жизнь, точнее в бассейн, где она чуть не умерла от счастья. Нынче от молодой восторженности ничего не осталось, но она благодарила Бога за Его очередную милость, за, что Он послал ей этих людей.
      А потом, уже засыпая в уютной чистой постели, Светлана все шептала: «Слава Богу за все!»
      Какое будущее ожидало эту женщину, нам неизвестно, но счастливый конец этой истории не американский «хеппи-энд». В нашем случае это исполнение пророчества: «претерпевший до конца, спасется».