Семейная хроника. 1967 год

1967 год.

4 февраля

• Люда родила сына, которого назвали Андреем.

Ждали с особым желанием именно сына, о девочке никогда не было никаких разговоров, и имя Андрей ему было приготовлено задолго до появления его на свет.
Люда находилась под наблюдением врача-гинеколога, ходила на кварцевание, принимала глюконат кальция и всё, что предписывалось медициной.
Отдохнула два месяца  в отпуске на домашнем «материковском» питании со свежими овощами и фруктами;
часто с сестрой Валей отправлялась на Окский пляж полевыми тропинками через луга речной поймы загорать и купаться.

Магадан тех лет плохо снабжался товарами, нужными для детей.
Нельзя было купить детскую кроватку, детскую коляску, детские игрушки и прочий детский ширпотреб.
Заботу о коляске взяла на себя кафедра русского языка.

Кроватку обещал частным образом изготовить Юрий Филяк, гуцул, уроженец Карпат, отсидевший свой срок в Магаданских лагерях за связь с бандеровцами и после этого не вернувшийся (как и наши соседи Юрцуняки) к себе в Карпаты.
Там люди не забыли бандеровских зверств, преследовали и мстили возвращавшимся из лагерей бывшим бандеровцам.

Филяк женился, обзавёлся домиком  и  двумя детьми. Работал и жил в Магадане в ожидании лучших времён.

К моменту рождения Андрейки кроватка ещё не была готова.
Поэтому, принеся ребёнка из роддома, мы, вначале начали примерять для его первого ночлега новую ванночку для купания, но этот вариант показался в итоге кощунственным, и мы, долго не раздумывая, положили маленький свёрток с сыном на свою широкую тахту, а сами  улеглись спать на полу.

С этого дня в нашу жизнь вошли  новые заботы, к которым мы были внутренне готовы всем своим тридцатилетним возрастом и выполняли их с таким естественным желанием, который приносил нам обоим только удовлетворение и радость.

На первый план теперь ставились запросы ребёнка.
Большая часть нашего свободного времени отдавалась ему.
Домашние разговоры в большинстве своём касались только его.
Время нашей жизни  исчислялось днями и месяцами прожитой им жизни.
Ждали, чтобы отметить первый месяц со дня рождения нашего Андрейки.

 4 марта

Пригласили к себе в комнату за накрытый стол сотрудников архива, с которыми я к тому времени сработался и сдружился.
Отметили первый месяц жизни своего сына.

В нашей комнате такой многолюдной и шумной компании до сих пор не бывало.
Улыбки, смех, громогласные тосты и шутки создавали атмосферу приподнятого душевного веселья, когда все наши проблемы и тяжести жизни будто и не существовали,  и нам всегда было и будет дальше всё нипочём –
мы сильные, мы выносливые, мы любим жизнь, мы любим всех, кто нас окружает, мы смеёмся и поём.

Апрель

Люда вышла на работу.

К этому времени у неё состоялось знакомство со старшей сестрой детского садика, который находился на улице Парковой.
Звали её Верой Григорьевной Аверкиной.
Люда помогла  её дочери  поступить на учёбу в пединститут, и Вера Григорьевна считала своей святой обязанностью помочь Людмиле в уходе за её ребёнком.
Она предложила определить Андрюшу в их ясли, обещая лично присматривать за ним.
Другого выхода тогда не было, и мы так и поступили.
Но держали мы его там не больше того времени, которое Люда находилась на работе.
Возвращаясь домой, она первым делом заходила в ясли за Андрюшей.

Андрейка накрепко сросся с её руками, её лицом и её голосом.
Ему в ту пору никто не был нужен, кроме неё. Каждое мгновение он был готов отреагировать на её появление и успокаивался только на её руках.
И она не чаяла в нём души и готова была нести на себе такой груз материнских обязанностей, какой намного превышал её физические возможности.

Таким образом, в лице Веры Григорьевны мы легко и охотно  встали на путь обзаведения новыми знакомыми, так как такие знакомства давали обеим сторонам возможность решать неотложные вопросы жизни и легче и быстрей.

Нам без лишних раздумий стало ясно, что если не использовать такие возможности, то это может грозить большой опасностью остаться в одиночестве перед массой вопросов, которые почти каждый день ставит перед нами жизнь.
Среди этих вопросов есть много таких, какие без доброго знакомства решить мы были бы не в состоянии.

Май

Этот месяц в Магадане не похож на материковский май.
На май в той же Рязани, который я описал в своём дневнике
«Первая весна ХХI века».


«Славно и хорошо в Рязани в мае.
Слепящая масса солнечного света.
Идёт активный процесс одевания Земли в зелёный наряд.
Зазеленели все кусты.
Лопнули почки на ветках берёз.
Можно притянуть веточку к своим глазам и увидеть острые язычки молодых листочков  -  чистых, нежных и любопытных.

Температура перешла за + 20*!

Все люди  одеты по-летнему: рубашки, тенниски, платья, сарафаны.
Жарко!
Каждое дуновение ветерка встречаешь как отраду.
Деревья до самых вершин украсились зеленью молодой листвы.

Город полупустой.
Вся свободная, активная часть населения на своих дачных участках.
Убирают мусор, копают грядки, сажают укроп, петрушку, морковь, редис.
Целый день с раннего утра поют птицы, а по ночам заливаются соловьи.

Началось цветение яблонь и вишен.

Небо с самого утра высокое-высокое, нежно-голубое и совершенно чистое.
Вокруг одно солнце.
Хорошо видно, как оно поднимает с земли и уносит вверх тёплые испарения.

Иногда пробежит лёгкий ветерок, оставит прохладный след на оголённой коже лица, прошелестит молоденькими листьями над головой, и опять всё тихо, всё неподвижно.

Сочные травы, цветущие сады, настоящая,  долгожданная  теплынь.

На деревьях листва сгущается, кроны смыкаются, образуя внизу спасительную тень.

В садах приволье. Белым цветом украсились вишни.
Дни один другого краше.
Солнце печёт нещадно.
Воздух в садах, полях и лесах целебный – настоян на цветах и травах.

Одуванчик в эти дни  везде, куда ни посмотри – полный хозяин полей.
Везде и всюду с раннего утра громкое птичье пение, в котором  столько упоения и радости, что не выразить словами».

Что это?
Это земной рай! И название ему МАЙ!»

Но совсем другой май на побережье холодного Охотского моря, в том же Магадане.

Главным цветом остаётся там белый цвет.
Но это не цвет расцветающих яблонь и вишен,
а цвет зимних снежных заносов, которые начинают только-только лениво подтаивать в середине дня.
На первомайскую демонстрацию надо было в обязательном порядке надевать на руки рукавицы - голыми руками портреты и транспаранты не удержать.
Ледовый панцирь в двух бухтах крепко держится за голые берега.
Первую свежую зелень увидеть можно ещё не скоро, это происходит только ближе к середине июня.
Но и здесь, даже  в таких условиях, ВЕСНА проявляет себя ежедневными яркими лучами солнца и восхитительными, романтичными БЕЛЫМИ НОЧАМИ.
Она проникает в людские души, она тревожит их близкими надеждами и наполняет непонятной, беспричинной радостью.
Мы с Людмилой ждали тепла, ждали лета, ждали возможности прогуливать Андрюшу в лёгких одеждах и самим ощутить ту воздушность во всём теле, которую приносит после долгой зимы переход к весне и лету.

Июнь

Андрюша стал отказываться брать грудное молоко. Это нас  насторожило. Такое положение бывает при появлении у кормящей матери нового зародыша.
Но всё, казалось,  было в порядке.
Никаких ни внешних, ни внутренних признаков не проявлялось.
Токсикоза не было.
Тем не менее, Андрюша совсем перестал принимать материнское молоко, и мы  перевели его на искусственное питание.

А на наших глазах город преображался из зимнего состояния в летнее.

И хотя в Магадане июнь ещё прохладный месяц, но по северным меркам это уже лето.

Зазеленело, наконец, главное дерево города – ЛИСТВЕННИЦА, на ветках которой не листья, а шелковистые на ощупь иголочки.
Поэтому в городе, никогда нельзя услышать шелеста на ветру молодой листвы.
Но город уже украшен зеленью –
лето началось!

Июль, август.

Июль и август в Магадане месяцы тёплые и дождливые.
Дожди частые, но тихие, не грозовые, без молний и грома. Это особенность Севера.
Магадан расположен в большой котловине и вплотную окружён зелёными сопками.
Из любой точки города видно и город  вокруг себя, и загородную зону, которая манит к себе густым кустарником и лесом, блеском морской воды, уходящей из двух бухт (Нагаева и Гертнера) за далёкий горизонт, зелёными просторами поймы реки Магаданки в нижней части города.
Вся эта прелесть всегда на виду, всегда рядом, и свободное время можно быстро использовать для загородной туристической прогулки на природе.

Можно подняться на сопку, утонуть в её кустарниковых дебрях и любоваться оттуда панорамой всего города.
Он лежит перед тобой весь как на ладони.
В центре знакомые улицы, дома, кварталы, центральный парк со стадионом, скверы, телевышка, прямая улица Ленина.
По периметру города в разных местах густые скопления маленьких деревянных хибар. Это «шанхайчики» - частные строения давних времён, неприглядная отметина всех наших городов.

А можно не подниматься вверх, а спуститься к морскому берегу и пройти по влажному песку отлива через весь «нагаевский пляж» до самого посёлка Марчекан.
Медленно идти,  вдыхая солёно-йодистые морские испарения, любуясь сверкающей гладью  воды и чайками на её поверхности или следя за маленькими волнами, которые с постоянной периодичностью одна за другой набегают на берег и тут же откатываются назад.
Хорошо побывать и в пойме реки Магаданки.
До неё рукой подать. Она лежит в нижней части города, сразу за автовокзалом.
Здесь её устье, и невдалеке она впадает в бухту Гертнера. Сама река небольшая, и её (до и после весеннего разлива)  можно в любом месте перейти вброд; но пойма реки широкая и мокрая.

Магаданка, войдя после весеннего разлива в свои берега, оставляет в своей пойме множество воды, которая за  период короткого лета даёт жизнь великолепным травам - высоким, сочным, нежно-зелёным.

Но это всё можно увидеть, рассмотреть и оценить высокой меркой, если у тебя есть на это время, ничем не занятое.
Мы же с Людмилой находились всё лето в круговороте дел и дневного отдыха не знали, на отдых оставалась только ночь.

Дневная часть суток уходила непосредственно на работу: её пединститут и мой архив располагались на улице Портовой недалеко друг от друга, и ходили мы на работу и обратно по одной дороге.

Вечерняя часть дня уходила на ребёнка, приготовление еды и подготовку к новому рабочему дню.

Несколько раз Чуксина (заведующая архивом) посылала меня в командировки, присоединяя всегда в пару  к отлично знавшему архивное делопроизводство  второму мужчине на весь архивный отдел –
Николаю Кураченко.

Мы приезжали в отдалённый посёлок области, который вырос вокруг какого-нибудь крупного производства и в несколько дней налаживали там процесс архивирования и хранения всего документального фонда этого предприятия.

Как правило, до нашего приезда все старые дела хранились где-нибудь на чердаке главного производственного корпуса. Это был громадный бурт из нескольких тысяч папок.

Николай залезал на чердак, брал в руки одну папку за другой и, посмотрев на её отправные данные, тут же определял её дальнейшую судьбу.

Одни, а это большинство, он выбрасывал с высоты прямо мне под ноги, а я разжигал из них внизу костёр, подбрасывая в него всё новые и новые папки.
Другие (меньшинство) он складывал на чердаке в мешок. С ними нам потом надлежало работать: подшивать, переплетать и заново озаглавливать каждую  папку.

И сортировка папок, и переплётная работа для тех дел, которые требовали длительных сроков хранения, оплачивались нам бухгалтерией по заведённому тарифу через составляемый между нами договор.
Поэтому из командировок я привозил кое-какие деньги.
Николай закончил единственное в стране высшее архивное учебное заведение – Московский историко-архивный институт.
В процессе учёбы он  подрабатывал на московских предприятиях и хорошо успел изучить правила и сроки хранения документальных материалов, определяя это на глаз по их заголовкам.

Я с восхищением глядел на то, как он работает: глянет на титульный лист -  и готово, тут же называет срок его хранения и место его в архивной иерархии документов.

Во время работы я видел, как мелькали его руки с папками, и слышал только такие, резко бросаемые им слова:
«В костёр!», «В мешок!»
или «Казнить!», «Помиловать!».

В этих поездках я обретал практический  опыт архивного делопроизводства и переплётного дела, хотя внутреннее чувство говорило мне о том, что эти навыки наверняка в дальнейшей жизни мне не пригодятся.

Так оно вскоре и случится.

Сентябрь

Однажды, уже в самом начале осени, Геннадий Васильевич Зотов, заведующий кафедрой русского языка (там же работала и Людмила) и друг нашей семьи, поинтересовался у неё нашей жизнью.
Людмила вкратце поведала ему о том, как и чем мы живём и в конце разговора посетовала на мои командировки в том плане, что ей трудно приходится одной в моё отсутствие.
На это Геннадий Васильевич тут же сказал:

- Погоди! У нас в пединституте на кафедре истории, кажется, есть свободная ставка ассистента. Завтра я схожу к ректору и скажу ему, чтобы взял на это место Женю.

Всё произошло мгновенно.

Через несколько дней я уже был    оформлен переводом из архива на работу ассистентом кафедры истории Магаданского пединститута, и меня тут же ректор, Вениамин Фёдорович Крюков, отправил   в Москву на четырёхмесячные  курсы повышения квалификации.
( Об этом  подробно написано в первой книге («Прогулки в пещерах памяти»)).

Получилось очень даже странная штука.

Людмила посетовала на мои архивные командировки, а теперь лишалась меня и моей помощи на целых четыре месяца.

Но здравый смысл говорил и ей и мне, что делать мне в архиве нечего, что надо окунаться  в работу живую и творческую и для начала должность ассистента кафедры истории мне была бы в самый раз.
А четыре месяца надо каким-то образом пережить.
И уже в этом месяце (сентябрь), всё скоропалительно и быстро, началась моя командировка.

Октябрь

Люда осталась со своей напряжённой  работой и маленьким ребёнком одна.
А в  конце октября Андрей заболел воспалением лёгких.
В то время мы ещё не имели опыта в таких делах, и Люда пошла на поводу у участкового детского врача, которая направила ребёнка на лечение в больницу, расположенную на шестом километре.
Позже Людмиле сказали о том, что воспаление лёгких участковый врач обязан лечить сам в домашних условиях.
И хотя в этой больнице Андрюша находился под присмотром подруги Веры Григорьевны, детского врача Валентины Сергеевны, избежать худшего не удалось.
Кроме воспаления лёгких он заболел там стоматитом (воспаление слизистой оболочки рта),  да ещё заразился страшной для такого маленького ребёнка болезнью, как дизентерия.
Увидев у ребёнка жидкий стул, сама Валентина Сергеевна предложила вернуть его домой под её личный досмотр и помощь Веры Григорьевны.

Ноябрь

Три дня в мучениях провёл Андрюша  дома, не сходя с рук матери.

Но когда у него появился стул ярко - голубого цвета, пришедшая к нам Вера Григорьевна, не мешкая ни минуты, на своих руках пешком отнесла ребёнка в инфекционное отделение областной больницы, заведующая которым была её добрая подруга.
Принимая Андрюшу, та ужаснулась: «Кого же вы привезли к нам с такими впалыми глазами?».
Людмиле в виде исключения (а вернее, по знакомству) разрешили первые критические пять дней оставаться с ребёнком в палате, а затем 25 дней подряд она приходила в отделение к 7 часов утра и могла оставаться там с ребёнком до 22 часов, пока он не засыпал на её руках.
Спала она дома по 4-5 часов в сутки,
да ещё умудрялась приготовить ребёнку куриный бульон, кисель и прочую диетическую еду.
Всё это время врачи и сёстры вели напряжённую борьбу за жизнь больного.

Вначале из него выкачали всю слизь, что сопровождалось диким криком  девятимесячного человечка.

В такие минуты Людмила отходила к большому окну, которое смотрело   прямо на бухту Нагаева и Охотское море, и, сжав до боли, пальцы рук, стиснув крепко зубы, смотрела перед собой застывшим взглядом,  призывая  всю свою волю к тому, чтобы не броситься в процедурную комнату, дверь в которую находилась рядом.

Затем начался ежедневный процесс введения Андрюше плазмы.

Как он проходил, Людмила тогда  не видела, но  хорошо слышала.
И было лучше оттого, что не видела.
Иначе, это уж точно, не смогла бы сдержать себя.

Ей достаточно было того, что  Андрюша, как только открывалась дверь  процедурной  и оттуда показывалась медицинская сестра, тут же весь напрягался и изо всех сил обеими руками впивался в мамины плечи.

Казалось, ничто не сможет  оторвать его от родного человека, с которым к нему приходило всё самое лучшее, мягкое и ласковое.

Но неумолимо раз за разом свершалось то, что через страх и муки должно было привести его к жизни, к выздоровлению.

Это уже потом  студентки, которые в тот период находились на медицинской практике, описали Людмиле процесс введения ребёнку плазмы.

Одна из двух сестёр брала его за ножки, поднимала вниз головой и, держа навесу,   много и часто била ладонью по детской попке.
Ребёнок, извиваясь, надрывался в диком крике, что нужно было сёстрам для того, чтобы у него набухли на головке крупные вены.
Тогда вторая сестра вводила в одну из головных вен большую, толстую иглу и перекачивала через неё плазму. Перелив один резервуар, она отделяла его от иглы,  наполняла  новым лекарством, и процесс повторялся вновь.

Ребёнок, потерявший в крике  все свои силы, замолкал, и его с застывшими на голове и лице красными струйками крови вносили в палату и передавали на руки Людмиле.

Почувствовав родное тепло, он тут же засыпал.

День проходил за днём, но стул никак не приходил в норму.
Врач заменяла одно лекарство другим, но всё оставалось без изменений.

И вот тогда к Людмиле подошла старая женщина, которая работала в этом отделении техничкой, то есть убирала в палатах и мыла в них полы.
Она всё видела, всё знала и предложила использовать одно из народных средств, беря на себя всю заботу об этом.
Когда Люда подумала и дала своё согласие, то женщина попросила её держать всё это в строжайшей тайне от врачей и сестёр.
На следующий день она принесла изготовленный ею крахмальный настой.
Этот настой Люда скормила Андрейке.
На другой день повторилось то же самое.
На третий день женщина снова принесла свой настой.
И, о чудо!
Стул стал нормализовываться.
Врач, ничего об этом не зная, заговорила теперь таким образом:

« Я знала, что  эритромицин должен вылечить. Стали его давать - и получили положительный  результат».

Через неделю Андрюшу выписали из больницы.

Будь же благословенна та добрая женщина, имя которой мы не знаем, за то, что она ускорила выздоровление (а может, и помогла спасти!) нашего ребёнка!

ДЕКАБРЬ

Люда с Андрейкой вернулись из больницы домой.
За плечами у них осталось полтора месяца тяжелейших мучений.
Все физические и моральные силы были израсходованы.
Но Люду не оставляли своим вниманием хорошие люди.
Очень большую помощь ей оказала в разное время и в разных ситуациях  Неля Борзенкова.
Часто посещала её и Клава Гусева.

Они ходили по магазинам за продуктами, сидели с Андрюшей, когда Людмиле надо было отлучаться по своим делам, забавлялись с маленьким ребёнком, начали учить его самостоятельно передвигаться на своих ножках.

А Люда в какой-то момент стала ощущать какое-то шевеление у себя в животе.

Пошла к знакомому гинекологу  Маргарите Анатольевне. Её она знала и раньше, ещё до рождения Андрея.
Познакомились они с ней через Нину Фёдоровну Мигунову, с которой Люда работала на одной кафедре и дружила.
Маргарита Анатольевна подтвердила неясное подозрение и сказала:
«Где ж вы были раньше? Ведь недели через три вам надо уходить в декрет».

Люда рассказала ей подробно свою историю и о том, что сейчас она с ребёнком одна, без мужа, который вернётся с курсов не раннее, как через месяц.

Маргарита Анатольевна назначила ей новый приём через три дня и сказала:
«Когда придёте, то пожалуйтесь мне на боли внизу живота».
Через три дня Люда получила от неё новый больничный лист с диагнозом
«угрожающие преждевременные роды»,
а спустя две недели получила декретный отпуск.

Таким образом, начиная с 10 ноября Людмила на работу не выходила, находясь то на больничном,  а то в декрете.

1967 год заканчивался.
Он остался в памяти как год тяжёлых испытаний, преодолеть которые удалось благодаря помощи и поддержке многих хороших людей.