Один
Мачеха меня разбудила рано, еще даже в школу было рано, и заставила идти за докторшей. Она близко живет: сперва через дворы, потом под арку, а за магазином уже темно-серый двухэтажный дом. Кроме докторши там еще семечник живет на первом этаже. Когда он не сидит на своем месте возле хлебного ларька, мы с пацанами приходим к нему домой и покупаем семки прямо у него дома по 20 копеек стакан.
Я шел и по дороге думал: зачем звать доктора к мертвому человеку? Зачем звать доктора к мертвому человеку?..
Докторша вышла заспанная и спросила у меня, как у взрослого:
- А что мне там делать? Ему теперь врач не нужен.
И не пошла.
Домой меня не впустили. Тетя Вера собрала мои учебники. Она живет с нами уже давно, помогает мачехе cмотреть за папой.
- Ступай, детка, ступай. Школу не след пропускать.
Она не хотела, чтоб я видел, что там дальше с папой будут делать.
Я уже все сам понимаю, что детям смотреть на мертвых нельзя. Но все равно обидно. Это мой папа. Я могу на крыльце посидеть, если в дом нельзя. А если я уйду сейчас, то вдруг больше его не увижу никогда?
Я долго не мог зайти в школу, стоял за углом длинного забора и опоздал на урок. Я не хотел, чтобы кто-нибудь догадался, что у меня беда. Но на третий урок пришла Нина Михайловна и при всех пожалела меня:
- Ну зачем же ты пришел, у тебя же отец умер? Иди домой.
Зачем она это сказала? Еще и по голове погладила. Теперь все смотрели на меня, как... ну знаете, как... Вот вчера у наших соседей во дворе щенок маленький сидел. Весь под дождем промок, дрожит, и глаза такие виноватые и плачут. Как будто он сам виноват, что нелюбимый и брошенный. Теперь и я такой же. А еще надо не зареветь, ведь это совсем позор – плакать, потому что жалко себя. Смеяться будут.
Я побыстрее ушел. Я бы спрятался от всех в норку, если б был маленьким зверьком. И долго-долго плакал бы там один. Это очень плохо – быть одному. И чтоб жалели, я тоже не люблю. Стыдно, когда жалеют. Как будто ты не такой же, как все, а похуже.
Зато дома повезло. Там уже было много людей - наши родственники. Все что-то делали, и никто не заметил, как я пришел. Я оставил портфель в малиннике и пробрался в самую большую комнату. Но сначала подождал, чтоб там никого не было. А потом подошел к папе.
Мы с ним поговорили.
Я сказал: «Ты в своем новом костюме». Он ответил: «Твоя тетя решила, что так будет лучше». Я хотел погладить его руки. Но один палец на руке, которая сверху, чуть-чуть дрогнул. «Вот! И глаза твои не крепко закрыты, - сказал я. – Ты живой! Я немножко подожду, и ты откроешь глаза. Я буду внимательно смотреть». Он на это не ответил. Только из левого уха вытекла розовая капелька, промочила белый воротник рубашки. Ну и что? Это ничего не значит! Когда я прошлой зимой гулял без шапки и продул ухо, оно тоже стреляло и текло. Помнишь? Ты мне делал компресс. И поил вкусным компотом, как маленького. С тобой хорошо болеть.
Ты же обещал, что мы поедем на Иссык-Куль! А как же мы теперь поедем? А как же мне теперь? Я ничего не умею без тебя!
У тебя веко моргнуло. Еле-еле заметно. Но я все равно увидел! И дышишь совсем тихо. Но я же вижу, как ты стараешься, чтоб я не заметил. Зачем ты меня пугаешь? Вставай! Сам говорил, что у тебя просто зуб болит. А от зубов не умирают, я знаю! И ты тоже... Не умира-а-а-а-ай!
Свидетельство о публикации №217110201083
Игорь Струйский 07.08.2023 17:23 Заявить о нарушении