Траектория моей жизни от третьего лица Книга 1

               


                СМЕЛЯНСКАЯ Л.П.






 


Я люблю жизнь со всеми её проявлениями и верю, что любовь и добро сильнее зла, и призвание человека – побеждать зло.



 


           ТРАЕКТОРИЯ МОЕЙ ЖИЗНИ
             ОТ ТРЕТЬЕГО ЛИЦА
                (Книга 1)













                2019 ГОД





                Аннотация

      В повести изложена откровенная история жизни автора. Повесть является анализом жизненного пути с позиции духовности. В ней описываются ключевые моменты жизни, оказавшие влияние на формирование судьбы.

      Целью повести является желание предостеречь потомков от повторения ошибок автора, связанных с несоблюдением Постановлений (Заповедей) основного Закона, установленного человечеству в Книге Жизни – Библии, чтобы быть счастливыми и успешными, то есть благословенными.

      В первой части повести описывается постепенное загрязнение чистой детской души нежеланием противостоять искушениям.


















                СОДЕРЖАНИЕ

наименование                Номера страниц

ЧАСТЬ I      ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА ДЕТСТВА

ГЛАВА 1.  ПЕРВЫЙ ВДОХ                3
ГЛАВА 2. ЗА ПРЕДЕЛАМИ БОЛЬНИЦЫ                5
ГЛАВА 3. ЗНАКОМСТВО С ДОМОМ                8
3.1. ПРОШЛОЕ ВСЕГДА РЯДОМ                10
ГЛАВА 4. СЕМЕЙНЫЙ УКЛАД                14
ГЛАВА 5. ДЕТСКИЕ ЗАБАВЫ                18
ГЛАВА 6. СКОРО В ШКОЛУ                27
ГЛАВА 7. В ПЕРВЫЙ КЛАСС                29
ГЛАВА 8. ЛЕТО У БАБУШКИ   
                32
ЧАСТЬ II    ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ДЕТСТВА

ГЛАВА 1. ПЕРЕЛОМНЫЕ СОБЫТИЯ                35
ГЛАВА 2. ВСЁ НОВОЕ                39
ГЛАВА 3. ШКОЛА                41
ГЛАВА 4. ОТНОШЕНИЯ В СЕМЬЕ                44
4.1 ПОПЫТКА УДОЧЕРЕНИЯ                50
ГЛАВА 5. НОВАЯ ШКОЛА
                52
ЧАСТЬ III.  ЮНОСТЬ

ГЛАВА 1. ИЗМЕНЕНИЕ ИНТЕРЕСОВ                56
ГЛАВА 2.  ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ                58
ГЛАВА 3. СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ                63
3.1. ХЛОПОК                69
3.2. ДРУЗЬЯ                81
3.3. СУДЬБОНОСНАЯ ВСТРЕЧА                89
3.4. ИСПЫТАНИЕ НА САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ                96
3.5. ПЕРВАЯ РАБОТА                99
3.6. ПЕРЕГИБ В ВОСПИТАНИИ                100









ЧАСТЬ I.   ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА ДЕТСТВА

ГЛАВА 1.  ПЕРВЫЙ ВДОХ

      Была тёплая июньская ночь 1953 года. Лето уже вступило в свои права, наполняя воздух ароматом цветов, омытой дождём листвы и перезревающей клубники. В садах деревья были украшены пламенеющими вишнями и черешней. Кубанский городок Белореченск был небольшой и тишину ночи нарушал лишь редкий лай собак, откликающийся на смех припозднившейся молодёжи. Какой же звонкий и певучий смех у этих молодых кубанских казачек! Да и разве он мог быть другим в этом божественно красивом и благоуханном краю!

      Вдруг в тишину ворвался громкий крик: крик натуги женщины и вслед за ним  отчаянный, звонкий крик ребёнка. Она родилась! Родилась за полчаса до наступления нового дня.

      Девочка родилась маленькой, менее трёх килограммов, чем облегчила страдания матери. Она не могла знать, что была «незапланированным» ребёнком. В семье уже было двое детей: девочка Надя четырёх лет и двухлетний Алёша.

                ***
      Её родители переехали в Белореченск недавно, и её жизнь зародилась в суматохе переселения.  Когда об этом стало известно, то избавиться от неё они уже не могли. Переехали они по приглашению родителей, которые переселились сюда ранее и были в восторге от природы и людей. До этого все долго жили в Туркменистане, в небольшом посёлке Каахка под Ашхабадом, куда попали разными путями.

     Отец, был родом из села Ильмень Волгоградской области, где жил с родителями, младшими братом Иваном и сестрой Варварой. Он был старшим ребёнком в семье. С первых  дней Великой Отечественной войны 1941-1945 годов он был призван на фронт. День победы его застал под Смоленском. Но демобилизоваться ему не удалось, так как сразу был отправлен на другой фронт на Советско-японскую войну, известную как битва за Маньчжурию, где провоевал до конца сентября 1945 года. С фронта он вернулся орденоносцем. Впоследствии отец рассказывал своим детям, что за всю долгую войну он ни разу не был ранен. Его оберегала молитва матери, которую она дала ему перед отправкой на фронт, и он выучил её наизусть. Мать была верующей в Бога. При опасности отец читал эту молитву. Он рассказывал, что бывали случаи, когда все солдаты вокруг него погибали, а его пули не касались. По возвращении домой отец застал полную разруху хозяйства. Родители умерли, брат женился и жил с женой в Волгограде.  В перекошенном, полуразрушенном доме оставалась только младшая сестра, которая нищенствовала. Все родственники: две тетки, две  двоюродные сестры и двоюродный брат, уехали из Ильменя ещё в годы голода в Поволжье 1930-1933 годов. В эти страшные годы народ бежал с насиженных  мест в поисках лучших краёв. В основном шло переселение в среднеазиатские республики: Туркменистан и Узбекистан. Самое печальное то, что голод был вызван не природными факторами, а политическими, неправильной экономической политикой СССР. Одна тётка жила в Ашхабаде, а другая в посёлке Каахка под Ашхабадом, которая и согласилась принять  отца вместе с сестрой. Отец был очень истощён. Работы было много, а здоровья маловато. Он устроился на работу в строительную бригаду, где  приобрёл навыки каменщика, штукатура, плотника и др.

      По соседству с папиной тётей жила с родителями миниатюрная голубоглазая девушка. У девушки было редкое имя Матрона. Ох, и не любила Мотя своё имя, стеснялась его, считая старомодным! Круглолицая, с тремя маленькими родинками на левой круглой щёчке, и длинными косами, собранными в венок вокруг головы, она была заводилой в любой компании благодаря своему боевому, задорному характеру. Во время Великой отечественной войны она была мобилизована на оружейный завод в город Челябинск, где прослужила три года. После войны, по возвращении домой, она устроилась на работу в Государственный банк операционным работником. Строгая работа клерка не мешала ей быть центром притяжения в коллективе. Она умела со всеми найти общий язык общения. Ей можно было рассказать самое сокровенное и найти поддержку, совет, утешение. Она умела хранить чужие секреты.

      В те годы вечерами молодёжь не сидела дома у телевизоров и компьютеров, поскольку их просто не существовало. Молодёжь собиралась в группы, гуляли по улицам, пели песни, а если появлялся кто-нибудь с гитарой или балалайкой, то сразу сами собой организовывались танцы.  Шутки и смех не умолкали. Гуляли до тех пор, пока родители не начинали зазывать их домой. В такой обстановке и познакомились её будущие родители: мама - Мотя и папа – Павел.

      Павел по природе своей был очень стеснительный и скромный – сказывалось воспитание религиозной матери. Рядом с Мотей – самоуверенной красавицей, он чувствовал себя не уверенно из-за своей худобы, хотя в действительности был очень привлекательным. Павел, молча, вздыхал от любви, не зная как привлечь внимание Моти. Тогда он решил поставить себе две золотые коронки на передние зубы. Зубы были совершенно здоровые, но он решил пожертвовать ими. И цель была достигнута! Он привлёк внимание красавицы! Она стала весело подшучивать над ним, а в компаниях стала уделять ему больше внимания, чем остальным парням. Павел заметил эти изменения, хотя по-прежнему не осмеливался объясниться с Мотей. А Мотя ждала объяснений и недоумевала: «Почему он молчит?».  Тогда она решила взять инициативу в свои руки. Она чувствовала и понимала, что для того, чтобы Павлу раскрыться, он должен почувствовать себя сильным и нужным ей. И она пошла на следующую уловку.
 
      Однажды вечером после веселья с друзьями, она попросила Павла проводить её до самой калитки дома. Она сочинила ему, что якобы боится собаки, которую недавно завели соседи, что эта собака часто  срывается с привязи и особенно лютует, когда открывают Мотину калитку, так как, наверное, считает, что и эта калитка является объектом её охраны. Павел обрадовался. Всю дорогу он ощущал себя сильным защитником, и разговор как-то ладно клеился. Шли не спеша, шутили, смеялись. Уже подходя к дому, Мотя досадно думала: «Да куда же эти собаки подевались? Хоть бы одна гавкнула». И тут из-за угла выскочил  огромный соседский пёс Алабай. На самом деле Мотя была с ним дружна, и они любили друг друга. Но она сделала вид, что очень испугалась, громко завизжала и застыла на месте, широко распахнув свои голубые глаза и приоткрыв рот, словно от ужаса. Ну как тут было устоять Павлу! Он жадно обхватил её руками, плотно прижал к себе и впился губами в её  губы. Долго стояли они так, не в силах оторваться друг от друга. Вдруг Павел очнулся, ослабил объятия и прошептал: «Прости, Мотя». И он услышал в ответ: «За что прощать? Я тоже тебя люблю».

ГЛАВА 2. ЗА ПРЕДЕЛАМИ БОЛЬНИЦЫ

      Прошло пять дней. Девочка развивалась нормально. Мотя все дни провела в тревоге за своих детей, оставшихся в доме родителей под их присмотром. Она понимала, что работающему мужу не под силу заботиться о малышах. Вся надежда на помощь родителей. Отец – инвалид, а на матери все заботы о хозяйстве: огород, корова, свиньи, птица. Надо всех накормить, за всеми убрать, постирать. Она сочувствовала матери и испытывала угрызения совести за то, что взвалила на неё ещё дополнительные заботы о своих детях и муже. Ей не терпелось скорее попасть домой.

      Наконец наступил день выписки из больницы. С раннего утра она поглядывала в окно, ожидая прихода мужа. Он должен был принести необходимые вещи к одиннадцати часам. Но уже было двенадцать часов, а муж всё не появлялся. Сердце её тревожно сжималось.

      В очередной раз, подойдя к окну, она увидела быстро идущего мужа и залюбовалась им. Высокий, стройный, с высоким лбом и правильными, точёными чертами лица. Как же она любила его! В её голове промелькнули воспоминания об их знакомстве, и она в который уже раз мысленно поблагодарила себя за то, что в своё время проявила инициативу в их отношениях, устав от ожидания инициативы такого стеснительного влюблённого в неё Павла. Мотя замахала ему рукой, показывая всем видом, что нетерпеливо ждёт его. Он улыбнулся, помахал ей в ответ и ускорил шаги.

      Принесли дочку. Мотя принялась кормить её, вглядываясь в черты лица. На кого же она похожа? Трудно догадаться, уж больно она была крохотной. Девочка, взяв грудь, приоткрыла глаза и, скосив их, внимательно разглядывала мать. Мотя невольно ахнула, поразившись яркой голубизной её больших глаз.

- Ах, ты моя синеглазка. Кушай быстрее, и пойдем домой. Я познакомлю тебя с твоим папой, сестрёнкой, братиком, бабушкой и дедушкой. Они с нетерпением ждут тебя.

      Насытившись, дочь прикрыла глаза и погрузилась в спокойный блаженный сон. Мотя, быстро спеленав и слегка прихорошившись, вышла с ребёнком на крыльцо больницы, предвкушая радость встречи с любимыми и готовясь принимать поздравления.

      Павел стоял у крыльца, нервно куря и озираясь по сторонам. Увидев жену, он подошёл к ней и нежно обнял, обхватив вместе с драгоценным свертком в её руках.
- Поздравляю, дорогая, - сказал он и, поцеловав, передал в её руки  букет гладиолусов.

      Нежно  взяв из её рук свёрточек, он приподнял уголок одеяльца, прикрывавшего личико малышки. Малышка недовольно сморщила носик и попыталась открыть глаза. Но яркий солнечный свет заставил её прикрыть их.
-Здравствуй, доченька. Поздравляю с рождением. Я твой папа. – Проворковал он нежно.

      Пока Павел знакомился с дочерью, Мотя взволнованно оглядывалась по сторонам, недоумевая: «Где же дети и родители?» Но задать этот вопрос мужу она не успела. Из-за поворота появился отец, который вёл за руку дочь Наденьку. Лицо отца было взволнованным.
- Папа, а где мама с Алёшей? – спросила она с тревогой в голосе.
Вопрос повис в воздухе. К крыльцу больницы подбегала мать.
- Лёшка, Лёшка пропал! – прокричала она, заливаясь слезами. – Побегу пошукаю его ещё на соседней улице!
На ходу махнув рукой в направлении поиска, она ускорила шаги.
 
      Мотя не в силах была произнести ни слова, она словно окаменела. В её сознании стучала мысль, что пришла беда, надо сконцентрироваться и подумать. Раз беда, то кто-то должен помочь. Она спросила:
- Вы в милицию сообщили?
Павел с отцом переглянулись. Почему эта мысль не пришла им самим в голову? Все утро сами безрезультатно бегали по городу, столько времени потеряно!
- Ждите здесь! – Коротко сказал Павел. Он помог Моте присесть на скамейку, а сам устремился в отделение милиции.
- Мотя, подержи Надю, а я поищу Алёшку ещё вон на той улице, - сказал отец. - Алёшка знал, что мы собираемся в больницу. Думаю, что он должен быть где-то в этом районе.

      Прошло около получаса. Мотя нетерпеливо ждала, разговаривая с Надей, которая тарахтела, не умолкая, делясь с матерью впечатлениями от жизни вместе с бабушкой и дедушкой. Сколько всего интересного произошло, пока мама была в больнице!

      А тем временем бабушка в растерянности спешила по дороге, останавливая прохожих и заглядывая во дворы, спрашивая всех о потерявшемся ребёнке. Наконец она заметила двух девушек, которые вели за руку ребёнка очень похожего на Алёшу.  Подбежав к ним, она увидела, что это был именно он.
- Алёшенька, внучок мий! – Радостно воскликнула она и попыталась взять его на руки.
Против ожидания, девушки преградили ей путь.
- Да кто вы такая? Не трогайте ребёнка!
- Так це же внучонок мий, вин потерявси нынче. Сам утек с дома, а мы уси шукаем его полдня! – Взволнованно причитала бабушка, на кубанском диалекте, состоящем из смеси русского и украинского языков.
- Кто вам поверит! Может быть, вы специально бросили его! Мы нашли его и ведём в милицию. Там будете рассказывать свои сказки! И вообще, он нам понравился, и мы хотим усыновить  его, правда, Толик?
Бабушка с удивлением заметила, что девушка обращалась к её внуку, крепко держа его за ручку.
- Но як же так? Який такий Толик? Це ж Алёшенька, мий ридний внук! Кажи им, Лёшенька, что ты мий внук.
- Баба, мама, ляля. – Лепетал двухлетний Алёша, теребя в руках маленькую лопатку.
- Девчата, та це мий внук, отдайте мне его! Там его матерь с ума сходит с горя. Она тильки нынче выписалась с роддома. Дочку родила. А  Лёшка, сорванец, утёк с дому, поки мы собирались до роддома. Мы сперва одели его, а поки собиралы  старшую внучку, он и утёк. Мы ведь каждый день до больницы ходылы, так вин, видно дорогу и запомнил. Ведь шел-то в правильном направлении!
Девушки уже смеялись и с восторгом рассматривали Алёшу.
- А почему вы называете его Алёшей? – Всё ещё с настороженностью спросили её. - Нам он сказал, что его зовут Толиком. Или нам показалось? Мы смотрим, идёт карапуз, один и бормочет: «Мама, мама». Спрашиваем: «Куда идёшь? Почему один?». А он твердит только: «Мама, ляля, мама, ляля». Хотели взять на руки, а он лопаткой на нас замахивается. Думали уже в милицию обращаться и усыновлять такого славного карапуза.
- Спасибо, девчата. Мне бежать надо, успокоить переполох. Дочке нельзя волноваться. Алёша, давай ручку, пидемо шибче, будэмо на лялю дывиться.
- Счастливо вам! Алёша, больше не теряйся, – девушки, смеясь, махали им в след.

      Они уже подходили к больнице, как увидели подъезжающий мотоцикл с коляской. В нем сидели милиционер и Павел. С другой стороны роддома приближался дедушка.

Увидев их, Мотя поднялась со скамейки и заплакала. Она плакала и смеялась одновременно. Вся семья в сборе, все живы и здоровы. Это были слёзы счастья.

ГЛАВА 3. РОДИТЕЛИ

      Урегулировав инцидент с милицией и, получив строгое наставление о необходимости внимательно следить за детьми, родители поспешили домой. Приближалось время кормить малышку. Об этом Моте подсказывал прилив молока в набухшей груди.

      Родители с детьми пошли вперёд, оставив позади бабушку с дедушкой. Дедушка шёл очень медленно, ковыляя и тяжело опираясь на клюшку. В гражданскую войну у него были обморожены и частично ампутированы ступни ног. Поэтому он ходил буквально на пятках. В тревожных поисках внука он не обращал внимания на боль и перетрудил ноги, а теперь едва переставлял их. Бабушка поддерживала его за локоть.

      Все направились в дом бабушки и дедушки, который был в двух километрах от роддома. Шли пешком, потому, что автобусы в этот конец города не ходили, такси не существовало, и собственного транспорта, кроме велосипеда, не было.

       Домик бабушки и дедушки, который скорее можно было бы назвать хатой, состоял из  двух небольших комнат и сеней. Пол был земляной. В первой комнате стояла большая русская печь с лежанкой. На лежанке была сделана полка, где дедушка хранил свои уникальные книжки, спички и махорку. У стены напротив входа стоял топчан, который дедушка сделал сам. Он был хороший столяр. Слева от входа стояла длинная лавка, на которой размещались ведро с водой и прочая хозяйственная утварь. Пространство между двумя окнами занимал обеденный стол. Пол был устлан самодельными дорожками, сплетёнными бабушкой из разноцветных кусочков от остатков разных тканей.

      Вторая комната была немного больше и вмещала огромную кровать на пружинах со спинками из металла с фанерными резными вставками бордового цвета. По углам спинок – красивые металлические блестящие шары. Через шесть лет наша новорождённая  с размаху ударится и темноте об один из шаров и долго будет на её лбу синеть, зеленеть, а затем желтеть огромная шишка. Вдоль стены стоял огромный сундук, в котором помещалось почти всё имущество, а рядом - сундук поменьше, на котором стояла старинная швейная машинка. Два стола, шкафчик для посуды и уголок для икон составляли всю остальную обстановку комнаты. В этих двух комнатах в течение нескольких дней и размещалась вся семья из семи человек.

      Мотя занесла дочку в дом и, положив на огромную кровать, задумалась: «Где же её разместить до тех пор, пока они не уйдут в свой дом?». Подошли бабушка с дедушкой. Бабушка предложила положить её пока в большое корыто, которое она уже заранее вымыла и устлала одеялами.

      Мотя распеленала дочь. Надя и Алёша стояли рядом и с любопытством разглядывали её, такую маленькую, размером не больше куклы. Малышка тоже рассматривала их, уставившись большими голубыми глазами, и тихонько ворковала что-то, размахивая крохотными ручонками, словно приветствуя их.
- Познакомьтесь, детки. Это ваша сестрёнка. Она самая маленькая и её надо беречь, потому, что она живая и всё чувствует. Ей нельзя делать больно.
- Ляля, ляля. – тихонько лепетал Алёша.
- Мама, какие у неё красивые синие глазки! А как её зовут? – Спросила Надя.
- Глаза у неё красивые потому, что она любит вас, а как её зовут, я ещё не знаю. Имя ей мы придумаем сейчас все вместе.
- Мотя, - сказала подошедшая бабушка, - да что тут долго размышляти? Вона будэ Любовью нашею. У нас уже есть Надежда, заместо Веры есть Алексей, а третье дитё должно называться Любовью.
- Люба, Любочка, Любаша, Любовь, - задумчиво произнесла Мотя. – Здорово, так, наверное, и решим. Павлик, а что ты думаешь?
- А я не раздумывая согласен, и сам хотел предложить это, но мама меня опередила.

      Бабушка уже суетилась, подогревая заранее приготовленный обед и накрывая на стол. Затем позвала всех обедать, дав возможность Моте спокойно заняться кормлением Любочки.

      Уложив ребёнка в приготовленную для неё постель, Мотя подошла к обеденному столу, присела и только теперь почувствовала, как сильно она устала.

Вечерело. Бабушка принялась хлопотать на скотном дворе, а Мотя, наскоро поев, стала убирать со стола.
- Мотя, иди, полежи немного, отдохни, я сам всё сделаю. – Услышала она за спиной ласковый голос мужа.

      На ночь разместились следующим образом. На большой кровати – Мотя с Павлом, а рядом на табуретках установили «кроватку» Любочки. На топчане уложили Надю с Алёшей. Бабушка с дедушкой устроились на лежанке печи.

3.1. ПРОШЛОЕ ВСЕГДА РЯДОМ

      Бабушка долго не могла уснуть: было очень тесно. Давно она уже не лежала рядом со своим Степаном так близко. Они уже давно спят отдельно друг от друга в разных комнатах. Каждому хочется чувствовать себя вольготно.  Старческие недуги заставляют часто менять положение тела, натруженного за день.

      В голову приходили воспоминания. Вспомнилось детство. Вот она беспечно прыгает с подружками через верёвочку и слышит голос матери: «Феня, Фенечка, пора домой, уже смеркается!». Счастливая, она оборачивается на подружек, которые удивлённо смотрят на неё. Она всегда стеснялась своего имени – Фёкла. Подружки часто  дразнили её: «Фёкла-свёкла». Однажды, прибежав с улицы в слезах, она пожаловалась матери, укоряя, что назвали её таким некрасивым именем.
- Как это некрасивым именем? – Удивилась мать. – Ты посмотри, какое оно ласковое: «Феня, Фенечка».
- Но меня все называют Фёклой и обзывают свёклой! – Со слезами в голосе не унималась она.
- Подожди, я это исправлю. - Ласково пообещала мать.
И вот мама во всеуслышание звала её этими ласковыми именами!  И удивительно, но с этого дня уже никто не называл её Фёклой и тем более не дразнился.

       Жила Феня в большом сибирском селе. Семья была не большая: родители, четыре брата и она, младшенькая. Жили не бедно, но и зажиточными тоже не слыли. Сыновья уже подросли и стали помощниками по хозяйству. Но революция в России в октябре 1917 года и последовавшая следом за ней Гражданская война, нарушили стабильность уклада их жизни. Два брата погибли на фронтах, а один стал инвалидом, лишившись руки.

      В их краях войска Красной Армии воевали с белогвардейцами отряда атамана Семёнова. В этом отряде воевали студенты, офицеры, юнкера, гимназисты, отставные чиновники, учителя, то есть сплошная интеллигенция. Одно из сражений проходило на территории их села. Был разгар зимы 1918 года. Феня помнила, как мать спрятала её в погреб, а она украдкой вылезла и прильнула к окну. Было  любопытно посмотреть на орудия, издающие страшные звуки: тарахтящие пулемёты на тачанках, артиллерийские конные упряжки. Все это мчалось вперемежку с кавалеристами и просто бегущими людьми. Стоял адский шум от грохота артиллерии, взрывов снарядов,  ружейной стрельбы, треска рвущихся гранат. Феня, приподняв краешек занавески, как заворожённая, с ужасом смотрела на всё это, но оторваться от такого потрясающего зрелища была не в состоянии. Потом вели окровавленных, изувеченных пленных.
 
      Из разговора родителей она узнала, что Красная Армия разгромила белогвардейцев, многих взяли в плен и затем судили. Некоторым белогвардейцам удалось скрыться. Они снимали с убитых красноармейцев обмундирование и переодевались с него. Большинство сельчан сочувствовало белогвардейцам, охотно укрывало и лечило спасающихся бегством.

      К весне 1919 года бои стихли, и наступила обычная сельская жизнь. В селе часто появлялись новые люди, как одинокие, так и с целыми семьями. Одни оседали, женились и обзаводились хозяйством, другие – продолжали кочевать дальше в поисках лучших краёв.

      Феня заневестилась. Она была красива: высокая и стройная, со жгуче чёрными волосами, расчесанными на прямой пробор и заплетенными в длинную, толстую косу, а на щеках – румянец во всю щёку. Нос с небольшой горбинкой придавал ей особую пикантность. Выросшая в верующей семье, она имела кроткий характер, была скромна, трудолюбива. Сердце её томилось в ожидании любви, как это свойственно всем молодым людям.

В это время в селе появился парень по имени Степан, который поселился в заброшенном полуразрушенном войной доме. Недолго восстанавливал он этот дом: сноровка, умелые руки и молодость способствовали ему. Никто не знал, да особо и не интересовался, откуда он  и почему один. Тогда таких много ходило по стране. Особо любопытным он рассказывал, что после ранения в голову потерял память. И фамилия у него была странная - Энна. Он говорил, что когда лежал в госпитале без документов и его спросили как его записать, он ответил: «Не помню, пишите «N», то есть неизвестный». Его и записали – Энна. У парня были голубые глаза, светло-русые вьющиеся волосы и тонкий с небольшой горбинкой нос. Он был весел, здорово играл на балалайке, собирая вокруг себя компании молодёжи.

Феня и Степан были прямой противоположностью друг другу. Скромная, застенчивая, смуглая, краснощёкая брюнетка и разудалый светловолосый кудрявый весельчак. Только горбинки на носу объединяли их облик.

Пламя ожидаемой любви вспыхнуло в сердце Фени. Степан тоже влюбился.

Что только родители Фени не предпринимали, чтобы оградить её от этого «безродного» Степана! Её неимоверно загружали работой, чтобы не оставалось сил и времени на встречи с ним, строго наказывали, когда она ночью тайком бегала к нему на свидания. Ничего не помогало. Тогда родители решили выдать её поскорее замуж. Присмотрели подходящую семью с сыном и назначили день смотрин. Феня, узнав об этом, договорилась со Степаном о побеге. Ведь давно уже её сердце и тело принадлежали только ему.

Наступил день смотрин. Сваты с родителями жениха и самим женихом явились в назначенный срок. Феню закрыли в комнате ожидать пока её позовут. Но ведь окно-то не закроешь! Она, недолго думая, прихватила заранее собранный узелок с самыми необходимыми вещичками и выскочила в окно, попав прямо в объятия Степана. Ах, как они бежали, утопая в снегу и стремясь убежать как можно дальше за то время, пока её хватятся родители!

Поселились они в охотничьем домике, куда Степан заранее принёс продукты и другие необходимые вещи. Жили они счастливо в любви и заботе друг о друге и ждали появления на свет ребёнка – плода их любви. Иногда они задумывались, особенно Феня, о том, как будут жить дальше с ребёнком в этом охотничьем, не приспособленном для длительного проживания, домике.

      Наступил срок родить. Схватки начались резко и сильно. Едва хватило времени, чтобы вскипятить воду и прогреть заранее приготовленные пелёнки. Степан наточил и прокалил на огне нож. Ребёнок появился на свет через два часа. Степан ничего не мог понять: ребёнок почти весь был обтянут какой-то перепонкой. Только животик был свободен от неё. Невозможно было даже разглядеть кто это – мальчик или девочка. Он быстро отрезал пуповину, завязал узелком на животике и принялся разрывать плёнку. Наконец ему удалось очистить тельце ребёнка. Это была пухленькая девочка, которая требовательно кричала. Степан обтёр её, замотал в пелёнку и поднёс Фене. Феня счастливо заулыбалась и принялась успокаивать малютку. Завершение родов прошло тоже удачно. Этой девочкой была Мотя. Мотя, родившаяся от большой любви и в рубашке, по всем признакам должна быть счастливой.

      Был конец осени, по ночам перепадали морозцы. У Степана открылись фронтовые раны на ампутированных частях ступней. Ранение в голову давало о себе знать сильными головными болями. Он был не в состоянии заботиться о Фене и ребёнке. И тогда они решились пойти к родителям на покаяние. Как же обрадовались родители их приходу! Они уже давно простили их в душе. Несколько раз они даже предпринимали попытки разыскать их, но безуспешно.

      Так и стали Феня со Степаном жить с родителями. Фене было хорошо, а вот Степан с его гордым нравом стремился к самостоятельности. Но деваться было некуда.

      Степан, в отличие от почти безграмотной Фени, был образован, грамотен, имел красивый почерк, выписывая красивые витиеватые буквы. Он говорил, что не помнит, откуда у него эти знания, потому, что после ранения в голову потерял память. Он стал работать в сельсовете.

      Началась пора коллективизации. В селе принудительно создавали колхоз, обобществляли скот, зерно, хозяйственный инвентарь. К тем, кто отказывался  входить в колхоз и отдавать имущество, применяли жестокие меры насилия: устраивали пытки холодом, запугивали инсценированными расстрелами, и применяли прочие изуверские меры. Горячий Степан не мог терпеть этого. Отказываться от участия в карательных мерах он тоже не мог, так как за неподчинение ему грозила участь быть причисленным к врагам Советской власти со всеми вытекающими от этого последствиями. Тогда он принял решение всё бросить, тайно бежать и затеряться в Средней Азии. Собрав некоторые вещи и взяв Феню с тремя к тому времени детьми, они уехали в Туркменистан, где он завербовался на стройку. Тогда же он сменил фамилию «Энна» на «Ена», сказав, что в дороге были украдены все документы.

      Феня всплакнула, вспомнив, как потом Степан всю жизнь вынужден был скрываться, опасаясь, что его выследят. Если возникала опасность разоблачения, он мог сняться с насиженного места буквально в течение нескольких часов и ехать в неизвестном направлении с Феней и детьми. Случалось так, что и имущество приходилось оставлять.

      Особенно страдали от такой жизни дети. Дети рождались часто. За всю жизнь Феня родила одиннадцать детей, однако, из-за такого кочевого образа жизни, они умирали в 2-4-летнем возрасте. В живых осталась только старшая Мотя, да сын Алёша, в честь которого назвали внука. Сын пропал без вести на фронтах Великой Отечественной войны. Сколько ни писали они со Степаном запросов о его розыске в разные инстанции, всегда получали один и тот же ответ, что место гибели и захоронения установить не возможно.

      Феня ещё раз всплакнула, вздохнула: «Надо спать, завтра будет трудный день».

      В доме было тихо, Все, намаявшись за день, крепко спали. Даже малышка не нарушала тишину.
               
      Чувствуя, что они стесняют родителей, Мотя с Павлом решили поехать в свой дом. Тем более, что Павлу пора было выходить на работу. Вернее сказать, это был ещё не дом, а временный саманный домик из двух комнат. По приезде в Белореченск Павел устроился на работу строителем в плодоовощной совхоз, расположенный в двух километрах от города. Впоследствии он стал называться посёлок «Родники». В совхозе ему выделили земельный участок 18 соток. Павел, ожидая пополнения в семье, наскоро построил жильё: вначале просто одну комнату, к которой позднее пристроил ещё одну. Одновременно он заложил фундамент для нового дома. Зарплата была не высокая, половину из которой он брал в совхозе строительными материалами.

                ***
      Наутро Мотя объявила родителям о переезде.
- Мотя, ну зачем же торопиться, поживите подольше, поки ты окрепнешь маленько! - воскликнула бабушка.
- Мы не можем, мама. Павлу пора на работу, отпуск заканчивается.
- Да хотя бы Надю с Алёшей оставьте у нас. Тебе же тяжко будет с тремя-то, а мы за ними присмотрим, – вступил в разговор дедушка.
- Нет, папа, мы с Павлом уже всё решили, – отрезала Мотя и в голове её со страхом всплыла картина «путешествия» Алёши.

      До совхоза надо было добираться пешком километра четыре. Путь был нелёгок, но добрались благополучно. Мотя несла на руках Любочку, Павел – Алёшу и вещи, Наденька шла сама, держась за Мотину юбку. Часто отдыхали: Наденька быстро уставала и капризничала. Добравшись до дома, оба почувствовали облегчение. Недаром говорит пословица: «В родном доме и стены помогают».

      Так и зажили потихоньку. Мотя занималась детьми, а Павел работал. Днём он работал в совхозе, а вечерами строил дом. Их часто навещала бабушка.



ГЛАВА 4. СЕМЕЙНЫЙ УКЛАД

      Постепенно стали обзаводиться домашним хозяйством. Появились куры. Затем взяли в совхозе корову «Зорьку». Скот выдавался в совхозе напрокат в пользование. Содержать его надо было самим, корма не выдавались. Зато весь выход продукции был твой: молоко, шерсть, приплод, навоз и прочее. Мотя радовалась, теперь не надо было покупать молоко и яйца.

      Любочка как родилась худенькой, так и оставалась такой же: щупленькая, маленькая, с огромными голубыми глазами. Соску-пустышку она брать отказалась. Вместо неё Мотя делала из хлеба катышек, клала его в марлю и давала сосать. Любе это очень нравилось, и она требовала этого, всегда добиваясь желаемого своим криком. Привычка сосать хлеб сохранялась у него до первого класса. Когда она подросла, Мотя пыталась отучить её: прятала хлеб, стыдила, но все безрезультатно. Люба находила спрятанный хлеб, украдкой выковыривала мякиш, разжевывала и спокойно засыпала, высунув кончик языка. Разве она могла тогда знать, что из-за этой привычки у неё через несколько лет проявятся большие проблемы с зубами, и уже в семнадцать лет она будет вынуждена поставить искусственные зубы! Мотя опасаясь, что Люба может во сне поперхнуться, подходила к ней сонной и выковыривала пальцем жвачку.

      Сколько Люба помнит себя, мама всегда была в работе. Она засыпала – мама ещё была на ногах, просыпалась - мама уже была на ногах. Постепенно домашнее хозяйство увеличивалось: кроме коровы Зорьки, появились свиньи, утки, гуси, индюки. И ещё был огород, который надо было вскопать, засадить, прополоть, полить. Дети крутились около неё или бегали, предоставленные самим себе. Не было ни садиков, ни яслей. Воля!

      Мотя надрывалась на работе, но из нужды вырваться не удавалось. Павел почти все заработанные деньги обменивал на стройматериалы. Надо ведь было строить дом! Больше денег взять было негде.
- Павлик, ну где же взять денег? Нужна мука, сахар. Хотя бы маргарину детям купить, -  сетовала мужу Мотя. – Да и тебе на работу не знаю уже что собирать. Яйца я обменяла в потребкооперации на материал. Дети совсем обносились.
- Потерпи ещё немного, родная, скоро уже достроим дом, тогда будет легче. У меня хоть будет время помогать тебе по хозяйству. – Успокаивал он её.

      Мотя и выкручивалась. Сколько раз она мысленно благодарила себя за то, что при переезде в Белореченск не выбросила старые вещи: просто потому, что в контейнере оставалось много свободного места. В течение всех лет, прожитых в Белореченске, она не имела возможности приобрести себе новые чулки и пользовалась старыми чулками,  привезёнными из Туркмении, которых был целый мешок. Она перешивала свои платья и кофточки, выкраивая из них «обновы» детям. Из старых брюк Павла она шила штанишки для Алёши. Люба на всю жизнь запомнила мамину кофточку кирпичного цвета, из которой она сшила ей костюмчик для исполнения в школе танца «Бусинки-резьвушки». Люба удивлялась тогда тому, что мама плакала, когда разрезала эту кофту. Кофта была очень нарядная, приталенная, лиф был украшен красивыми вышитыми цветочками, в центре которых красовались маленькие бусинки.

      Пшеничная мука была дефицитом, и Мотя научилась печь лепёшки из кукурузы. Кукурузу она перемалывала на ручной мельнице бабушки, которая состояла из двух каменных жерновов, вращающихся в противоположных направлениях ручкой-воротом. Часто обед Павла состоял из такой лепёшки и бутылки молока. Желудок Павла плохо воспринимал свежее молоко, поэтому он приспособился: перед тем, как его пить, съедал луковицу. В этом случае действие молока не выражалось столь остро.
 
      В пятидесятых годах на селе практически отсутствовали магазины государственной торговли. Все продукты первой необходимости продавали магазины потребительской кооперации (Сельпо). В этих  магазинах было много нужных товаров, но купить их могли только члены потребобщества. Чтобы стать его членом, надо было внести пай деньгами, а лишних денег  в семье не было. Члены потребобщества  могли покупать продукцию в обмен на сдаваемые ими излишки продуктов собственного хозяйства: яйца, молоко, шерсть, сало и прочих.  Перед Мотей стояла неразрешимая проблема: как купить сахар, мыло, материал, одежду, уже не говоря о конфетках и печенках для детишек, если никаких излишков в семье не было?!.
 
Однажды Мотя, взяв Любу на руки, пошла в магазин, в надежде упросить продавца продать ей за деньги несколько кусков мыла. В магазин завезли конфеты. Это были простые конфеты – подушечки и горошек с начинкой из повидла. Люба, уставившись на лакомства своими голубыми глазищами, вытянула ручку со словами: «Дай, дай, дай». Сердце продавца не выдержало, и он отпустил Моте и конфеты, и мыло, и даже несколько граммов сливочного масла за деньги.  Так Мотя поняла, что Люба приносит удачу.

      Мотя, интеллигентный банковский работник, заглушив свой стыд, научилась продавать молоко. Около вокзала был небольшой стихийный рынок, куда по утрам и перед приходом поездов выходили хозяйки со своим нехитрым товаром: молоком, творогом, сметаной, овощами, фруктами, домашней выпечкой. Кубанские хозяйки  бурно и весело расхваливали свой товар, зазывая покупателей. Мотя молча наблюдала за ними, но зазывать покупателей так никогда и не осмелилась. Она просто становилась рядом с какой-нибудь бойкой торговкой и ждала, когда покупатель сам подойдёт к ней. Когда Люба подросла, Мотя для удачи стала брать её с собой. В присутствии Любы  молоко продавалось быстро и полностью. Люба очень любила ходить с мамой на рынок. Она с любопытством наблюдала за торговками. Ей нравился язык, на котором разговаривали казачки, их мелодичные голоса. Как только на площадке появлялся новый покупатель, со всех сторон раздавались зазывные голоса.
- Хозяюшка, подходь до мене, Побачти, якое гарнее молочко у мене. Корова первородка. Це ж не молоко, це чистые сливки!
- Хозяюшка, сметану не желаете? Дывись, яка густая, жирная!
- Хозяюшка, покупай творожок! Дывись, який рассыпчатый! Пробуй, ниякой кислиночки! Вареники славныи получатся, муж доволен будет!
- Кому пирожки! Тэплинькие, с яблочками, капустою, картошечкой! Кто не успел поисты, пидходь, пидкрепляйся. Хозяюшка, купи пирожка дитятку, дывись, як вин дывится, выбирай.

      Эти призывы забавляли Любу, и она громко смеялась над особо приставучими торговками. Ей было не понятно: почему её мама стоит и молчит, стеснительно улыбаясь. 
- Мам, мам, а почему  ты не зовёшь тётенек? Ты зови, тогда быстрее продадим.

      Люба нетерпеливо ждала, пока мама продаст молоко, поторапливая её. Она мечтала получить своё любимое лакомство - вафельную трубочку с кремом, которую, как правило, мама покупала ей после удачной продажи молока. Трубочки выносили на вокзальную площадь на огромных подносах перед приходом поезда. Для Любы не было ничего вкуснее их!

      Возле вокзала был магазин, в котором в числе других товаров продавались игрушки. Однажды, проходя мимо него, мама сказала:
-Любочка, давай зайдем в магазин. Нужно купить нитки.

      Проходя мимо полок, с игрушками, Люба увидела необычайно красивую куклу и застыла на месте. Куклы у Любы были, но они были либо старыми, либо маленькими. А эта кукла была большой, в нарядном платье и в настоящих туфельках! И ещё у неё были длинные жёлтые волосы, которые можно было расчесывать, закалывать, укладывать в разные причёски! Люба стояла у прилавка как завороженная, не отрывая глаз от волшебной куклы.
- Мамочка, мамочка, купи мне эту куклу! – В восторге выдохнула она и схватила мать за руку.
- Девочка, я не твоя мама. - Услышала она незнакомый голос, и какая-то женщина выдернула свою руку из Любиных ладошек.
Люба подняла голову и удивлённо уставилась на незнакомую женщину, готовая разреветься от неожиданности.
- Ты хочешь эту куклу, девочка? – Спросила та, склонившись над Любой.
Люба ничего не смогла её ответить. Страх и растерянность сковали её. «А где же мама?» в испуге подумала она и громко разревелась. Тут в толпе она увидела маму, которая приближалась к ней и звала:
- Люба, Любочка, успокойся, мы нашли друг друга.
- Мама, купи мне эту куклу. - Ещё раз сквозь слёзы выдавила из себя Люба.

      Люди стояли вокруг и смотрели на них.
У Моти сердце защемило от жалости. Она понимала Любу, но у неё не было столько денег. Кукла была очень дорогая. Но разве ребёнок мог это понять? Мотя, смущённо улыбаясь, сказала:
-  Доченька, я куплю тебе эту куклу, но не сейчас. В другой раз, когда мы придём в этот магазин с деньгами. Хорошо?
Заплаканная Люба кивнула головой, мама взяла её за руку и они вышли из магазина.

      По дороге домой успокоенная, и обнадёженная Люба беззаботно скакала, распевая песенки. Сердце Моти сжималось от жалости к детям и досады на безденежье. Она планировала, как эффективнее распорядиться выручкой от продажи молока. Необходимо было купить хлеб, макароны, маргарин. Кончаются соль и сахар. Ещё надо купить лакомство Наденьке с Алёшей, которые дома терпеливо ждут её возвращения: хотя бы сто граммов самых дешёвых конфеток – подушечек.
Каждый день Люба спрашивала маму:
- Мама, а мы сегодня пойдём за куклой?
В ответ она слышала одно и то же:
- Нет, Любочка, я ещё не накопила денег.

      Однажды, вернувшись из магазина, мама позвала Любу с Надей и, радостно улыбаясь, достала из сумки коробку. «Неужели кукла?» -  Затаив дыхание подумала  Люба. В коробке лежала кукла. Но это была НЕ ТА кукла! Она была тряпочная, без волос и в некрасивом платье. Разочарованная Люба, стояла и молчала, глаза наполнились слезами, которые она усиленно пыталась сдержать. Надя обрадовано схватила куклу и прижала её к груди как маленького ребёнка. Люба подняла глаза на маму и увидела, что та смотрит на неё и из её глаз текут слёзы.
- Любочка, ты не рада  кукле?
- Это не та кукла. А эту я не хочу.
- Прости, но той куклы не было в магазине. Её купили.
Не в силах больше сдерживать слёзы, Люба горько разревелась и убежала из комнаты.

      Так Любиной мечте о кукле не суждено было сбыться.

ГЛАВА 5. ДЕТСКИЕ ЗАБАВЫ

      Славная пора – лето. Можно было бегать босиком в одних трусиках или лёгком сарафанчике. И ещё можно было купаться в речке. Речушка Келермес, протекавшая через дорогу от дома была илистой и мелкой. Её можно было перейти вброд, не намочив трусиков, местами до колен увязая в иле. Берега речки были затянуты тиной, а вся поверхность воды была засорена перьями от многочисленных уток и гусей, плавающих в ней стаями.

      В километре от дома река делала небольшой поворот, и там было более чистое и глубокое местечко, которое все называли «Бойка». Старшие ребята ходили туда купаться, но Наде с Алёшей, и тем более Любе ходить туда запрещалось. Но что может удержать свободных сорванцов, когда очень хочется! Они только ждали случая, когда мама займётся длительной работой на огороде, либо отправится в магазин за полтора километра от дома.

      С утра Надя – главный заводила, наблюдала за мамой. Она с Алёшей уже давно были готовы сбежать на речку. Кусок хлеба и два огурца были завёрнуты в газету и припрятаны под скамейкой возле дома. А мама всё возится и возится в доме. «Ну вот, полы взялась мыть! Нет, чтобы в огород пошла! Может и Любка за ней увяжется, она любит в земле возиться». - С досадой думала Надя.

-Надя, я на огород! Следи, чтобы никто со двора не уходил. – Услышала она мамин голос.
- Хорошо, мама, - радостно отозвалась Надя. - Алёшка, давай быстрее! Мама на огород пошла. Смотри, чтобы Любка за нами не увязалась. Возиться с ней там!
 
      Но Люба наблюдала за ними. Не успели они выйти за калитку, как она уже мчалась следом,  крича:
- А я! Я тоже на речку хочу!
- Уходи домой, ты маленькая! – Гнала её Надя, которой хотелось беспечно поплескаться, понырять, а не присматривать постоянно за маленькой сестрёнкой.
- А я маме все расскажу, - не унималась Люба.
- Ну и рассказывай. Только потом таких тумаков тебе наваляем, что не обрадуешься! – Пригрозила ей Надя.

      Не часто удавалось Любе увязаться за ними. Так и на этот раз. Отвесив Любе подзатыльник, Надя с Алёшей бегом припустились к реке.

      Такая уж у Любы была участь – получать тумаки от старших: за неподчинение им, за ябедничество, за то, что путается под ногами и прочие огрехи.
               
                ***
      Оставшись одна, Люба старалась увлечь себя игрушками. Одной играть ей было не интересно, и  она начала приставать к матери, предлагая ей: то покормить кур, то подёргать сорняки. Она старалась не пропустить момент, когда мама  начнет готовиться к дневной дойке коровы.  Люба знала, что перед тем, как идти, мама тщательно мыла ведро-подойник, заворачивала в тряпочку кусочек хлеба, густо посолив его крупной солью, а другое ведро наполняла водой. В этот момент Люба появилась и заныла:

- Мамочка, возьми меня к Зорьке.
- Люба, ты же знаешь, что пастбище далеко, ты устанешь и начнёшь капризничать. И потом в стаде огромный бык, который может наброситься и растоптать тебя, много кусачих оводьёв. – Пугала её Мотя.
- Ну, мамочка, я не буду капризничать, я буду помогать тебе.
-  Глупышка, да чем же ты сможешь мне помочь?
- А  я буду оводьёв от Зорьки отгонять. Ты мне дашь веточку, и я буду ею махать. – Умоляла Люба. При этом глаза её горели таким желанием, что мама, как почти всегда, уступила ей.

      Путь к пастбищу проходил через поле. Поле каждый год поочерёдно засевалось разными культурами: пшеницей, кукурузой, горохом. Люба тогда не знала, что чередование культур – это севооборот, необходимый для того, чтобы урожайность зерна была выше. Люба шла  рядом с мамой, вдыхая запах зреющей пшеницы, любуясь сияющими в ней цветочками – васильками и другими, названия которых она не знала. При лёгком дуновении ветерка все это разноцветное поле колыхалось, словно волны на море.

      Это чувство наслаждения Люба будет помнить всю свою жизнь, оно будет манить её, усиленное воспоминаниями шлёпанья босых ножек по влажной, прогретой солнцем слегка потрескавшейся земле этого поля.

- Любочка, а куда подевались Надя с Алёшей? – Спросила её мама.
-  Не знаю. Они не сказали.
- А может быть, они на речку удрали? – Продолжала допытываться мама.
- Нет, мама, ну что ты! Ты же не разрешаешь им. – Бесстыдно врала Люба, отворачиваясь в сторону. Она знала, что мама умеет видеть в глазах правду, поэтому не смотрела на неё.

           ***

      Досыта наплескавшись в речке, усталые и голодные Надя с Алёшей пришли домой. Осторожно войдя во двор, они никого, кроме собаки Тузика не встретили.
- Мама, наверное, пошла Зорьку доить, а Любка, как всегда, за ней увязалась, - догадалась Надя.
- Теперь она по дороге наябедничает про нас. - Недовольно сказал Алёша.
- Наябедничает – тумаков получит. Надо ей посильнее надавать будет, чтобы надолго запомнила. Ты всегда жалеешь её, не лупишь, а только толкаешься.
- Да, мне жалко её лупить. Она такая маленькая и худая, что боюсь поломать у неё что-нибудь.
- Вот-вот, жалей, а она будет всегда доносить на нас.
- Лучше бы мы её с собой взяли. Пусть бы плескалась в грязи возле берега.

      Надя зашла в курятник, вынула из гнезда два белых яйца и они с удовольствием выпили их. Слегка заморив голод, Надя с Алёшей сели на скамейку около дома ждать  маму. Плавая в грязной воде, они все перепачкались: грязные волосы торчали во все стороны, на лицах над верхней губой насел слой ила, словно усики, трусики стали серые.

      Наконец показались мама и Люба.
- Вы где гуляли? Опять на речку ходили? – Строго спросила их мама.
- Нет, нет, мама, мы на поляне играли, - поспешно оправдывались дети.
- А ну-ка посмотрите мне в глаза, в них всё написано.
Надя, усиленно изображая честный взгляд, напряжённо уставилась в глаза матери, а Алёша стал старательно разглядывать под ногами какой-то предмет.
- Вот я и увидела в ваших глазах, что вы обманываете. Вы купались. Сейчас пообедаем и я вас накажу. Сразу становитесь по своим местам. А сейчас марш умываться, да не забудьте голову сполоснуть. Вон, в корыте под яблоней чистая вода. Она уже нагрелась от солнца.

      Наивные дети не догадывались, что мама узнаёт правду о купании не по глазам, а именно по той грязи, которую они собирали на себя в речке.

      Обман в семье всегда был строго наказуем стоянием по разным углам до тех пор, пока каждый не попросит прощения. Если покаяние затягивалось, то наказание ужесточалось: приходилось стоять уже на коленях. Стоять в углу и смотреть в стену, было не интересно. Поворачивать голову в сторону, переглядываться и, тем более, разговаривать между собой не разрешалось. Первой всегда «сдавалась» Люба, затем Алёша. Надя же была самой упрямой. Часто за это упрямство её наказание ещё более ужесточалось – приходилось стоять на коленях на горохе или пшенице, которую она потихоньку отгребала в сторону, а мама делала вид, что не замечает этого.

      Со временем умненькая Надя поняла, как мать догадывается об их обмане. Они стали ловчить следующим образом. В десяти метрах от «Бойки» был родник. Вода в нём была кристально чистая, холодная и вытекала прямо в речку. Они стали после купания умываться и стирать трусы в этом роднике. Когда девочки были в платьицах, это было просто, а вот когда в одних трусиках, тогда приходилось идти не ухищрения. Алёшу отправляли за поворот, чтобы не подглядывал, а одна из девчонок сторожила от прохожих на дороге, чтобы вовремя подать клич тревоги. Затем «стирался» Алёша. Для того чтобы трусики успели высохнуть до прихода домой, Надя и Люба (когда были в платьях) натягивали трусики на веточку и шли, размахивая ими, чтобы побыстрее высохли. Перед самым домом одевались. Так иногда им удавалось избежать наказания. Вот так дьявол незаметно искушением разрушает чистоту человеческих душ, вовлекая их в грех обмана и нарушение заповедей Бога о почитании воли родителей и их добрых повелений, загрязняя грехами даже детские чистые сердца.

                ***

      На этот раз наказание стоянием в углах было ужесточено тем, что в течение трёх дней им было запрещено выходить за территорию двора. Надя с Любой наводили порядок в своих игрушках, а Алёша слонялся по двору. Им всем очень хотелось на речку.

      Рыбная ловля была любимым развлечением детворы. Келермес была хоть и грязной речушкой, но рыбёшки в ней водились. У особо заболоченных берегов в иле, к их ужасу, также водились пиявки. Рыбу ловили специальными сетками, которые называли  почему-то «фатками». Алёша принялся мастерить фатку. Он выпросил у мамы кусок марли. Затем отыскал подходящий кусок проволоки и позвал Надю.
- Надька, айда  фатку  делать. Мама разрешила. - Позвал он.
- Любка, заканчивай уборку сама, - распорядилась Надя и побежала к Алёше.
- Я тоже хочу фатку делать! Какая хитренькая! – Запищала Люба.
- Уберёшься – приходи, - великодушно разрешила Надя.

      Фатку мастерили следующим образом. Проволоку сгибали в круг, соединяя концы. К этому кругу какой-нибудь тоненькой проволочкой крепили натянутую марлю. С трёх  концов к кругу привязывали тонкую верёвку или шпагат и, соединив концы, привязывали их к длинной палке. Получалось подобие плоского сачка, подвешенного к палке на трёх верёвочках. Дело было кропотливым. Люба крутилась рядом. Иногда её просили поддержать либо принести что-нибудь, и она радовалась, что, как большая, тоже творит нужное дело. Но больше всего на неё покрикивали и отгоняли, чтобы не мешала.

      Наконец дело было сделано. Завтра у них заканчивался срок наказания.

      Наутро, выпросив у мамы кусок черствого хлеба для приманки и банку для «улова», они отправились на рыбалку. Удобно было ловить рыбу с невысокого крутого берега. На этот раз они расположились ловить рыбу около родника. Место было чистое и не надо было далеко бежать, чтобы напиться. Они привязали к центру марли кусочек хлеба, уложили рядом с ним несколько камешков для груза и, держа в руках палку-ручку, осторожно опустили фатку в воду, стараясь не распугать рыбу. Уселись ждать. Каждые 5-10 минут осторожно поднимали фатку на берег. В случае удачи на марле извивалось несколько рыбёшек размером около десяти сантиметров. Самых маленьких рыбёшек выбрасывали обратно в речку.

      В это время проходили купаться на «Бойку» подростки.
-Эй, мелюзга, у вас есть кружка? – спросил самый рослый из них.
- Да, есть, а зачем вам? – ответила Люба.
- Пить хочется.
Люба удивилась: «Зачем кружка? Ведь из родника пьют, ложась на живот рядом с водой! А старшие дети, упираясь в воде на руки, могут подтянуться  к самому ключу и пить прямо из него». Люба принесла кружку. Ребята напились.
- Хочешь увидеть фокус? – спросил у неё тот же парень.
- Какой?
- Вот ставлю эту кружку прямо на ключ. Ты её не убирай. На обратном пути мы достанем её, и она будет с верхом.
- ………?

      Ребята отправились купаться, а Люба села рядом и стала ждать их возвращения. Уж очень не хотелось ей пропустить момент доставания из ключа кружки, наполненной водой с верхом. Ребята всё не шли.

      Надя с Алёшей, пришли за кружкой.
- Не трогай кружку, скоро она наполнится с верхом! – закричала Люба, когда Надя полезла за кружкой в родник.
- Ты что, совсем глупая? Она никогда не с верхом наполнится.
- Наполнится, наполнится, мне большие мальчики так сказали! – Продолжала настаивать Люба.
- Я сказала: «не наполнится»! – Сердито фыркнула Надя. – Вот, смотри! – И она достала кружку. 
      Кружка была полная воды, но только до краёв. Люба разочарованно смотрела, задумавшись: «Как же так? Столько стояла, столько воды в неё влилось, а она только до краёв?!».

      Рыбалка была удачной. Банка быстро наполнилась рыбками. Люба радовалась. Она очень любила их есть жареными. Любе они казались самыми вкусными в мире! Мама иногда разрешала их жарить, но почти всегда все рыбки отдавались коту.

               ***
       Был пасмурный день. С утра к Алёше пришёл соседский товарищ Валька по кличке «Косой» из-за косоглазия.
- Лёшка, айда играть в чижики. Гляди, какой мощный я себе сварганил! – Валька с гордостью показал толстый чижик и палку к нему.

      Игра в «чижика» была самой распространённой у детворы. В неё играли даже девочки. Это игра с двумя палочками, меньшая из  которых, размером около 10 или 15  сантиметров, затачивалась с двух концов, а большая, размером около 30 или 40  сантиметров, затачивалась с одного конца. Меньшая заточенная палочка – «чижик» укладывалась поперёк вырытой в земле ямки, а большой палочкой, вставив её в ямку,  чижик  подбрасывался вверх. Расстояние полёта измерялось большой палочкой. Чем оно больше, тем лучше. Затем игрок подходил к «чижику» и, ударяя большой палочкой по заострённому краю, должен был на лету ударить по подскочившему «чижику» большой палочкой (желательно успеть сделать несколько ударов), и отослать его как можно дальше. Опять делался замер расстояния полёта и т.д. до тех пор, пока один  из игроков не промахивался. Побеждал тот, у кого суммарное расстояние полёта и количество двойных ударов было больше. Затачивали  чижики, как правило, мальчишки, а родители ругали их, опасаясь, что те могут пораниться.
 
      Играли долго. Валька постоянно выигрывал. Его толстый чижик с остро заточенными концами, подлетал так высоко, что Валька успевал ударить по нему в воздухе не только два, но и три-четыре раза! Он всё время подсмеивался над Алёшиным чижиком с уже обломанными кончиками.
«Ну, погоди, косой. Я тебе покажу настоящего чижика. - Думал Алексей, упрямо сжимая губы.

      Алёша решил сделать себе новый чижик. Он знал, что отец хранит самые лучшие инструменты в подвале строящегося дома, куда вход детям был запрещён. Все инструменты содержались в образцовом порядке, были остро заточены, ведь отец ими строил дом.  Подыскав себе подходящий кусок от ветки, Алёша тайком залез в подвал, поднял тяжеленный топор и, держа палочку наискосок, ударил по ней несколько раз и затих.

      Мама, услышав доносившийся из подвала стук, направилась проверить. Едва спустившись, она заметила неподвижно сидевшего Алёшу. Он был бледен. Широко распахнутые глаза уставились на палец, из которого хлестала кровь. Рядом лежал топор, к лезвию которого был приклеен кончик пальца. Алексей был в шоке и не чувствовал боли. Мама страшно закричала, схватила Алёшу в охапку, вынесла его во двор, наскоро замотала руку и бегом понесла в больницу. Больница находилась в соседнем отделении совхоза километров в трех от дома. По дороге Алёша вышел из состояния шока и страшно кричал от боли. В больнице обработали рану. Оказалось, что у отрубленного кончика пальца осталась частица ногтя. С годами из этой частички ногтя вырос ноготь, который плотно загибался вокруг кончика пальца в виде широкого когтя.

       Люба на всю жизнь запомнила весь ужас трагедии, происшедшей с Алёшей, но только уже став сама матерью до конца поняла состояние своей матери.

                ***

      Все дети очень любили, когда поле за огородом засаживалось горохом. Они пропадали на этом поле целыми днями, объедаясь им и набивая полные пазухи про запас. Сохранность урожая строго контролировалась объездчиками на лошадях, с высоты которых были хорошо видны расхитители. Приходилось быть начеку и при тревоге срочно убегать, прячась в огороде. Если поймают на месте «преступления», то могут оштрафовать родителей. От того, что обжорство горохом было сопряжено с риском, такие налёты были особенно интересными.

      Каждый сезон всех жителей, включая детей школьного возраста и домохозяек, привлекали к сбору урожая: гороха, огурцов, клубники и прочих овощей и плодов. Однажды Люба упросила отца взять её с собой в поле на сбор клубники. Она думала, что будет очень интересно и  папа будет с ней рядом. Но оказалось всё иначе, чем она представляла. Папа должен был работать и собрать установленную норму. Был жаркий день. Любу оставили на полевом стане, на попечении приёмщика. Ей было жарко и скучно. Игрушек с собой не было. Люба сидела, скучала и ждала, когда папа появится с очередным ящиком клубники. Приёмщик, чтобы как-то развлечь её, постоянно предлагал кушать клубнику, говоря:
- Ты не стесняйся, подходи к ящикам и выбирай себе самые большие  и красные ягодки.
А Люба почему-то не смела. Она твердо знала, что не своё брать нельзя. А клубника-то не её, а совхозная.

      Отец постарался собрать и сдать свою норму поскорее, и они, прихватив ящик с клубникой, отправились домой.
- Папа, а почему ты взял домой совхозную клубнику? -  Спросила она.
-  Это теперь наша клубника, я заработал её, трудясь на поле.
Больше вопросов у Любы не было.

               ***

      Люба часто наблюдала за тем, как мама чистит кастрюли на мостике у речки. Ей нравилось, что закопчённые на печке кастрюли становились чистыми и блестящими после того, как мама натрёт их песочком. Она поняла, что для того, чтобы что-то отмыть, надо потереть песком. Ей хотелось сделать что-то такое же красивое, как это делала мама. Она взяла своё цветастое платьице и, украдкой спустившись к мостику, стала тщательно натирать платье песком, смешанным с илом. Тёрла его и удивлялась: «Ну почему оно становится грязным всё больше и больше?». И она удваивала свои усилия, периодически ополаскивая платье в грязнущей воде Келермеса. Увлёкшись, она не заметила, как мама подошла к ней и, молча, наблюдала.

- Любочка, а чем это ты здесь занимаешься? – Спросила она.
Люба вздрогнула от неожиданности.
- Хочу постирать платье, чтобы оно было красивым, а у меня почему-то не получается,  - грустно сказала Люба.
- Глупая ты моя. Да разве песком платье стирают? От этого оно становится только грязным.
- Но ведь кастрюли, которые ты моешь здесь и натираешь песком, становятся чистыми и красивыми! – Недоуменно ответила Люба.
- Так кастрюли – они металлические, а платье – из материала. То, что из материала стирают только мылом. Пойдём домой. Не надо находиться на мостике, это опасно.

                ***
      Так уж в семье было заведено, что маму надо было обязательно поздравлять с днём рождения и днём 8-го Марта. Дети задолго до праздников начинали готовиться к поздравлениям. Мама всегда говорила им:
- Самый дорогой для меня подарок тот, который вы сделаете своими руками.
И они старались. Они рисовали, лепили, делали различные аппликации, а Алёша, когда подрос, даже выпиливал лобзиком. При этом каждый делал свой подарок втайне от других: от мамы – чтобы было сюрпризом для неё, от брата и сестры – чтобы те не смогли подсмотреть и украсть его идею.

      Легче всего было Наде, потому, что у неё была хорошая фантазия, и она хорошо рисовала. Алёша  в основном лепил что-нибудь из пластилина. Люба старалась подражать им.

      Однажды Алёша нашёл пять копеек. Он никому не сказал о своей находке и спрятал деньги. Решил, что на 8-е Марта купит маме подарок. За неделю до праздника он со своими пятью копейками пошёл в магазин. Продавец сказал, что на все его деньги он сможет купить только кусок мыла. Придя домой, Алёша спрятал мыло далеко под кровать. Мама, убираясь, увидела мыло и догадалась, что это приготовлен для неё сюрприз. Дети всегда прятали от неё свои подарки до самого момента вручения, чтобы маме было больше радости. Подходил день праздника. Алёша с нетерпением ждал его. Услышав разговор матери с отцом о том, что надо приготовить к празднику подарок для бабушки, он подошёл к ним и сказал:
- Мама, а я уже приготовил подарок для тебя.
- Правда? – удивлённо спросила мама. – И какой же подарок?
- Не скажу. Это секрет.
- Ну, тогда не говори.
Но Алёша сгорал от гордости и желания похвастаться.
- Я могу тебе сказать только букву, - задумчивости произнёс он.
- Ну и какая же? – С удивлением спросила мама.
-  На букву, на букву «м..м….», - мычал он и, наконец, выпалил, - на букву «мыло»!

ГЛАВА 6. СКОРО В ШКОЛУ

      Как Любе хотелось в школу! Её было три года, когда Надя пошла в первый класс. От школы до дома было километра два, и дорога почти полностью просматривалась от дома. Люба стояла у калитки и ждала, когда Надя появится на горизонте со своим «волшебным» портфелем. Едва завидев Надю, она срывалась  ей навстречу, брала портфель и несла его, воображая, что это она сама возвращается из школы.

      Люба рано научилась писать и считать. Это получилось как бы само собой. Она наблюдала за тем, как мама учит грамоте Надю, а позднее – Алёшу. Надя была строптивой. Мама, объясняя ей как надо слагать слово из отдельных букв, говорила:
- «м» и «а» читается «ма», а если повторишь два раза, то получится «мама». Повтори.
- Мама, - пробубнила Надя.
- А теперь соединим «м» и «ы», будет….. ну же, говори.
- Ну, «мы».
- Теперь соедини «л» и «о».
- Ло, - по-прежнему, насупившись, отвечала Надя.
- А теперь прочти мне все вместе, - просила мама.
- Ах, какая ты хитренькая! Учишь меня для того, чтобы я для тебя читала! Читай сама! –  Надя отбросила книгу и убежала.

      Любе очень хотелось научиться писать такими же красивыми буквами, как писали в школе Надя с Алёшей. Она тайком брала их использованные тетради и обводила неумелыми ручками все, что там было написано.

      Однажды мама взяла Любу в школу на родительское собрание Надиного класса. Мама любила эти собрания и любила часто посещать школу, справляясь у учителей об успеваемости своих детей. Она была счастлива, когда их хвалили, а это было практически всегда. Люба сидела тихо, внимательно слушала, широко раскрыв свои огромные голубые глаза, и представляла себя тоже взрослой.

      После собрания к маме подошёл директор школы объявить о готовящемся поощрении Нади. Посмотрев на Любу, он спросил у мамы:
- Будущее наше пополнение?
- Да, через три года. - Ответила мама.
- Какие у неё красивые глаза. - Удивился директор.
- Гулюбие-гулюбие, как море, - вдруг вступила в разговор Люба.
Мама с директором рассмеялись.
- С чего она взяла это? Ведь и на море-то ни разу не была, в глаза его не видела. – Удивлённо сказала мама.

                ***

       Гордостью Любы был их дом, построенный отцом. Это был самый красивый дом на улице: на высоком фундаменте (почти выше Любы), с двумя крылечками. Одно крыльцо предназначалось для входа в сухую погоду и для гостей (парадное), а другое – для входа со двора в любое время года. Над входной дверью парадного крыльца, покрашенного небесно-голубой краской, отец сделал солнышко. Это было восходящее солнце ярко жёлтого цвета с длинными лучами. Когда Люба поднималась по ступенькам крыльца, ей представлялось, что она поднимается навстречу солнцу! На сердце в этот момент было торжественно и радостно. Она очень любила стоять на крыльце и смотреть с высоты на подрастающий сад, на улицу. Было видно далеко-далеко. Прямо перед крыльцом родители посадили яблоньку «Белый налив» - любимый папин сорт. Она начала плодоносить поздно, но уже в первый год была вся буквально увешана золотистыми яблоками. В этот дом папа вложил всю свою душу и здоровье. К сожалению, его пришлось продать в связи с переездом в Туркменистан в годы волюнтаристских государственных реформ в сельском хозяйстве.

      До преклонных лет жизни Люба в мечтах представляла это крыльцо родного дома, это солнышко, и ей так хотелось хоть мельком взглянуть на них снова! И только по истечении 60 лет своей жизни, она по зову сердца приедет на Родину и отыщет свой дом в окружении  массы пышных новостроек. Однако крыльца там уже не будет! Его снесли новые владельцы потому, что оно мешало им ставить во дворе их огромную машину!

      Но это всё будет впереди, а пока Люба была счастлива и наслаждалась детством, беспечностью и ждала от жизни много новых радостных событий.




ГЛАВА 7. В ПЕРВЫЙ КЛАСС
     Приближалась школьная пора. Люба с нетерпением ждала первое сентября.  Одежда для школы давно была приготовлена. Коричневое шерстяное платье, перешитое из Надиного и новые нарукавники, защищающие локти платья от протирания. Два фартука: один – белый, праздничный, перешитый из Надиного, второй - чёрный, повседневный, новый. Два новых белых воротничка и две пары новых манжет. Чернильница – непроливайка, деревянная ручка с перьями и карандаши лежали на столе, ожидая момента, когда будут уложены в новенький портфель.

      К этому времени Люба уже прекратила сосать хлеб, но иногда, задумавшись, она машинально начинала сосать свой язык. Ощущая себя уже взрослой и зная, что это постыдная и не красивая привычка, она старалась контролировать себя.

       Наступил долгожданный день первое сентября 1960 года. В школу! Радости не было предела! В школе её встретила знакомая учительница, которая учила четыре года Надю. Любу выбрали санитаркой звена. Значит, надо будет попросить маму сшить для неё белую сумочку с красным крестом для хранения бинта, йода и ваты, чтобы оказывать первую помощь, а также сшить белую повязку на руку с таким же крестом. Теперь Люба должна  каждое утро проверять чистоту рук и ушей у всех учеников, сидящих в её ряду, а значит и сама должна быть всегда в образцовом виде.

      Окрылённая впечатлениями, Люба, вместе с подружкой Наташей, жившей в соседнем доме, возвращалась домой. У калитки её  встречали мама и Надя. Мама поздравила Любу и спросила:
- Люба, а ты не сосала язычок?
- Ну что ты, мама, нет, конечно, - ответила Люба.
- Наташа, а ты не видела, сосали ли Люба язычок? – Спросила мама Наташу.
- Да, я видела, сосала. Спряталась за угол и сосала, - улыбаясь ответила Наташа.
- Неправда! Ты всё придумала! – Люба чуть не задохнулась от возмущения.
- Я ничего не придумала, - настаивала на своём Наташа.
- Люба, ты же обещала мне отучиться от этой плохой привычки! – С укоризной в голосе произнесла мама и повернулась, чтобы уйти.
- Позор, позор ……..! – Сканировала, смеясь, Надя.
- Но я говорю правду! - Выкрикнула Люба сквозь слёзы и бросилась наутёк, стремясь скрыться из виду где-нибудь в уголке двора. Обида обожгла её сердце.

      Воспоминания о душевной боли, от клеветы, и несправедливости на всю жизнь сохранились в памяти Любы. Она не затаила зло или обиду на Наташу, нет. Её чистая душа, отражающаяся как в зеркале в её глазах, была свободна от негативных чувств. Но она поняла, что нельзя напрасно клеветать на человека, так как это приносит ему очень сильную боль. На протяжении всей жизни она старалась не обижать других людей несправедливостью.

      Учиться Любе было легко. Она была очень старательна и ответственна, с удовольствием выполняла домашние задания. Мама, видя, что ей легко даётся учёба, часто просила её дополнительно решить примеры или задачки. Люба никогда не отказывалась: ей было приятно, что мама хвалит её.

      Общественная жизнь в школе била ключом. Существовали различные кружки: моделирования, кройки и шитья, художественная самодеятельность, ставились спектакли, организовывались встречи со знаменитыми людьми, смотры художественной самодеятельности, выездные концерты. Детей старших классов вывозили в другие города на экскурсии с посещением музеев и других достопримечательностей, на отдых к морю. В общественную жизнь были включены все дети без исключения, независимо от их способностей. Просто если у кого-либо что-то получалось хуже, то с ним больше занимались.

      При проведении концертов Надя и Люба участвовали практически во всех номерах, иногда едва успевая переодевать костюмы.

                ***

      Люба немного завидовала детям, которые на новогодний утренник приходили в маскарадных костюмах. Она всегда думала: «И где их достают?», и мечтала о каком-нибудь нарядном костюме. Но жили бедно, лишних денег у родителей не было. Самое большее, что Люба могла себе позволить – это чистое, в лучшем случае новое платье, да маску, сделанную вместе с Надей своими руками. И вдруг маме предложили  воспользоваться костюмом казашки. Люба не могла поверить своему счастью! Костюм был немного великоват – ну и что! Можно подвязать пояском! Как же ей не терпелось скорее попасть на новогодний утренник, и в этом костюме ходить вокруг ёлки, читать стихи!

Но мама всё возится и возится со своим хозяйством. «Разве не понимает, что так можно и опоздать», - тревожно думала Люба.
- Мама, ну мама, пойдём скорее, - клянчила Люба.
- Любочка, у нас есть ещё два часа до начала, а идти нам до школы всего двадцать минут. Успеем.
- Ну, мам, ещё надо успеть переодеться!
- Успеем. А если тебе не терпится – иди одна, а я приду позже и костюм принесу, – отмахнулась от неё мама.
Ну как мама не могла понять, что Любе хотелось именно в костюме походить подольше!

      Конечно, они с мамой успели. Пока мама переодевала Любу, та нетерпеливо подпрыгивала, суетилась, стремясь поскорее предстать перед всеми потрясающе красивой и необычной, какой представляла она себя внутренним взором.

      Костюм был красивым: длинное белое атласное платье, поверх которого надета красивая, расшитая бисером и стразами жилетка, а на голове – шапочка с пышным пером. Платье подпоясали пояском, чтобы не волочилось по полу, а вот большую шапочку укрепить не удалось. Тогда мама сказала: «Придерживай её одной рукой». Конечно, если бы костюм был их, то мама быстро перешила бы его по размеру Любы. Но костюм был чужой, и трогать его было нельзя. «Да ладно уж, пусть хоть такой будет. Лишь бы Любочка порадовалась», - думала мама, глядя в счастливые глаза дочери.

      Наконец наступил долгожданный момент водить хоровод вокруг ёлки. Люба, гордая от своей «красоты», встала в круг, держась за руки. Пока у неё руки были свободны, она не ощущала своих проблем с костюмом, имея возможность то приподнимать подол платья, чтобы не наступить на него и не растянуться посреди зала, то придерживать неописуемой красоты шапочку с пером. Без помощи обеих рук Любе удалось сделать не больше десяти шагов, и при первом же повороте головы её очаровательная шапочка слетела  под ноги детей и взрослых, наблюдающих за хороводом. Какая досада! Люба растерялось. Прервать танец и броситься поднимать шапочку? –  но так можно нарушить весь ход.  Выручила мама. Она подобрала шапочку и махнула Любе рукой, говоря:
- Танцуй, не останавливайся, всё будет хорошо.
Настроение у Любы немного испортилось, но всё равно она чувствовала себя неотразимой красавицей в красивом атласном платье с нарядной  жилеткой.

      После хоровода Дед Мороз начал раздавать призы за лучшие костюмы. Люба с замиранием сердца ждала и была уверена, что Дед Мороз к одной из первых подойдёт к ней и подарит самый большой и дорогой подарок. Но Дед Мороз уже по второму разу обходил хоровод, а к ней не подходил. Она была в растерянности. И вдруг к ней подошла Снегурочка, взяла за руку и объявила:
- За костюм восточной женщины награждается подарком – набором цветных карандашей.
Люба обрадовано и облегчённо вздохнула и подумала: «Конечно, я же без шапочки, а с шапочкой мне бы обязательно дали куклу».

               ***

      В школе было традицией в последний день учебного года фотографироваться на память всем классом вместе с учительницей. Фотографироваться надо было с цветами. Многие дети приходили фотографироваться с букетами цветов, которые росли у них дома. Но у Любы дома не росло красивых цветов. Зато на совхозном аэродроме росло целое море ромашек и других полевых цветов. Ходить на взлётное поле запрещалось, оно охранялось. Но разве запреты могут удержать детей, когда им очень хочется! Детвора собиралась небольшими группами и совершала набеги на аэродром.

      Какой головокружительный восторг испытывала Люба, глядя на разливающееся море из ромашек, колышущееся волнами от дуновения лёгкого летнего ветерка! Люба через всю жизнь пронесёт в своей душе восторг от этой красоты и будет вспоминать о ней в самые трудные моменты своей жизни. Эти воспоминания будут ей помогать поддерживать баланс гармонии в душе, не позволяя негативным явлениям перевесить её душевный позитив. Ромашки на всю жизнь останутся самыми любимыми её цветами. Ей было жалко срывать их, но был нужен букет. На чёрно-белых фотографиях букеты из ромашек выглядели во много раз красивее букетов, составленных  из роз или гладиолусов. А цветные фотографии в те годы ещё не делали.

ГЛАВА 8. ЛЕТО У БАБУШКИ

      Летом Люба много времени проводила у бабушки с дедушкой. Мама отправляла детей к родителям поочерёдно, чтобы не создавать тем большой нагрузки. Любе очень нравилось гостить у них, потому, что она была там одна и ей одной доставалась вся любовь и забота бабушки и дедушки. Она могла и покапризничать, что было бесполезно дома, потому, что мама это никогда не приветствовала, да и некогда было маме ублажать детские капризы.

      Люба любила бывать у бабушки в период созревания клубники. Однако, с тех пор, как она пошла в школу, этот период она почти всегда пропускала. В июне клубника почти заканчивалась, зато начинала созревать черешня и ранняя вишня. Излишки ягод и фруктов бабушка продавала на рынке. Любе нравилось ходить с бабушкой на рынок торговать и просто за покупками. Идти надо было далеко, но Любу это не напрягало. Во-первых, она могла помочь бабушке донести тяжёлые сумки, а во-вторых, она могла попросить купить для неё на рынке любое лакомство, которое захочет.

      На рынке бабушка обязательно покупала рыбу. Выбор был огромным.
- Бабушка, а ты опять хек будешь покупать?
- Да,  це самая найлучшая рыба.
- Но почему? Давай другую попробуем. Вон хотя бы ту, с красными плавничками.
- Та ты что?  Там же одни косточки, та вона и болотом воняе.
- А ты откуда знаешь? Мы же её никогда не брали.
- Ох, Любашка, та за свою жизню а усю рыбу уже перепробовала. Лучше хека ниякой нимае.

      Взяв рыбу, покупали дедушке свежие газеты и курево.

      Вернувшись, бабушка быстро  готовила рыбу и отваривала картошку. Рыбу она готовила  так, как любил дедушка: с луком и помидорами. Это было так вкусно! Уже став взрослой, Люба пыталась много раз приготовить так рыбу, но у неё получался совсем не такой вкус, как у бабушки.

                ***

       Бабушка всегда и во всём старалась угодить дедушке. Она жалела его, видя, как тяжело он страдает от болей в ампутированных ступнях. Дедушка иногда покрикивал на неё, когда она долго возилась где-нибудь. Особенно он сердился на бабушку, когда она вовремя не покупала для него газеты, или покупала не те, которые он просил. Но бабушка никогда не сердилась на него, не вступала в спор, доказывая его неправоту, а просто молчаливо уходила, отмахнувшись.

      Чтение газет и прослушивание по радио новостей было для дедушки обязательным атрибутом. Он был в курсе всех публикуемых и освещаемых событий и очень горячо реагировал на них. Часто по вечерам к нему в гости заходили друзья-соседи, и до поздней ночи они курили, обсуждали, возмущались, горячо спорили, то есть реагировали на происходящие события.

               ***

      Люба дружила с девочками с бабушкиной улицы, особенно с соседской девочкой Иринкой. Иринка была на год моложе Любы, но необычайно подвижна, с певучим, звонким голосом молодой казачки. У той было два старших брата, опекавших и «воспитывавших» её. Озорная, она только их и слушалась. Методы их «воспитания» были такие же, как и у Нади с Алёшей: тумаки.

      В двух кварталах от дома протекала горная река «Белая». В некоторых местах река была не очень широкая, однако течение было стремительным, а вода просто ледяной. Плавать по такой воде было невозможно - сносило  течением. Когда кто-либо пытался переплыть реку даже в самом узком месте, то он выходил на противоположный берег ниже по течению метров на сто пятьдесят. Было много водоворонок, в которых иногда исчезали люди. Детям без родителей или старших братьев и сестёр строго запрещалось купаться в этой реке. Ведь от холодной воды даже у берега ноги могло свести судорогой и тогда, без помощи другого человека, выйти из воды было сложно. Многие купающиеся носили при себе иголку либо булавку, которыми кололи мышцу, сведённую судорогой.

      Бабушка отпускала Любу на речку с Иринкой только, если с ними вместе шли её братья.

      Как правило, собирались большими группами и экипировались автомобильными камерами. Чем больше камера, тем лучше, тем больше человек может зацепиться за неё. На самых маленьких надевали резиновый надувной спасательный круг. По берегу поднимались вверх по течению реки километра на два, а кто и дальше, и, зацепившись гроздьями за камеру, начинали стремительный сплав. Выходили из реки на наиболее спокойном участке, где река была самой широкой. Выходили все синие, покрытые «гусиной кожей», и, чтобы быстрее согреться, бегом, катя камеры перед собой, мчались вдоль берега к месту старта, и  снова сплав до посинения. И так пока все не устанут.

              ***

      Люба жила с радостью в сердце и считала себя красивой и счастливой. Она смотрела в будущее своими большими голубыми глазами с уверенностью, что это состояние будет с ней всегда.

      Как хорошо, что в ту пору ей не суждено было знать о том, что спустя половину века в этой реке уже никто не сможет купаться. Через пятьдесят пять лет Люба, вновь окажется на Родине, пройдёт по знакомым улицам, ища следы дома бабушки с дедушкой и домов её подружек, но обнаружит только новые особняки, огороженные высокими заборами. Люба не увидит ни одной скамеечки возле них, чтобы присесть и дать возможность отдохнуть больным ногам. Она поразится безлюдью на родной улице, не увидев ни старушек, ни детей. Только две машины пронесутся мимо неё, обильно припудрив пылью дороги, посыпанной мелким гравием. Куда подевались эти милые старушки, воркующие на скамеечках на своём певучем диалекте – смеси украинского и русского языков? Куда подевалась весёлая детвора, крутящаяся рядом под присмотром этих, непрерывно грызущих семечки, старушек? Где голоса кудахтающих кур и победные крики петухов, блеяние козочек и мычание коров,  составлявших особый колорит родного края? Только безлюдная улица с одинокими корявыми от старости фруктовыми деревьями перед некоторыми домами, да лающие во дворах собаки. Народ сидит за высокими заборами перед телевизорами, за компьютерами, планшетами. Пройдя длинный путь в десять километров, Люба не увидит ни одного спуска к любимой реке, не увидит городского пляжа, потому, что никто уже не купается в  ней. Из неё более полувека беспощадно черпали песок и гальку, и теперь она превратилась просто в горный ручеёк. Выкорчеванным окажется и ореховый сад, куда они осуществляли лакомые набеги за фундуком.

      Предвосхищение радости и восторга, с которым Люба направлялась в знакомые с детства места, сменится на растерянность и уныние. Удручённая этим состоянием, вечером шестидесятилетняя Люба будет долго молиться Господу Иисусу Христу, взывая об озарении сознания людей, о даровании им способности узреть и сберечь божественную красоту края, в котором им посчастливилось жить, о возможности почувствовать радость в сердцах.

ЧАСТЬ II.   ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ДЕТСТВА

ГЛАВА 1. ПЕРЕЛОМНЫЕ СОБЫТИЯ

      Жизнь на нашей грешной земле переменчива, и все мы находимся во власти Господа Бога и закона.

      К концу пятидесятых годов прошлого века,  после завершения строительства дома, материальное положение семьи стало улучшаться. В магазинах стало больше товаров, они были доступны по цене. Домашний скот и птица, а также овощи, выращенные в огороде, были большим подспорьем. Стали плодоносить деревья в саду.

     Однако непродуманные, противоречивые реформы Правительства в сельском хозяйстве в начале шестидесятых годов пошатнули материальное положение семьи. С 1960 года Постановлением Правительства было запрещено населению в сельской местности держать скот и другую живность, а мясо и другую продукцию животноводства предлагалось покупать в магазинах, либо на фермах сельхозпредприятий. Люди были вынуждены забивать скот, либо сдавать его на животноводческие фермы по низким закупочным ценам. Для ускорения этого процесса применялись изощрённые вынуждающие меры. Эти меры семья непосредственно ощутила на себе.  Однажды Люба услышала разговор родителей. Мама сетовала отцу:

- Павлик, ну как же мы сможем прожить дальше? Сегодня пастух не вывел коров на пастбище. Вчера ему запретили выпас на нашем лугу. Эта земля будет распахана и засеяна кукурузой. Где брать столько травы для коровы? В огороде ведь её не наберёшь!
- Мотя, давай попробуем привязывать корову за огородом. Только смотри, чтобы верёвка не была длиннее дороги, а то, не дай бог, корова зайдёт в поле за дорогой.
Через несколько дней мама жаловалась:
- Сегодня привязала Зорьку за огородом, так ко мне объездчик приезжал, грозился штрафом. Сказал, чтобы или сдавали корову, или содержали её на своём дворе. Как быть? Зорька тоже страдает. Вон молока вчера только четыре литра за день надоила.
- Мотя, давай подумаем, может быть и вправду сдать Зорьку на ферму? Говорят, что немало платят на корову.
- Да разве так можно, детей без молока оставить? Разве в магазине накупишься? Да и какое оно? На второй же день скисается!
- Ну, давай подождём ещё немного. Может быть, правители одумаются? Не враги же они своему народу, чтобы так-то гробить его!

      До весны следующего года родители сопротивлялись обстоятельствам, надеялись на изменения. Но весной запретили бесплатный покос травы на сено. Это стало приговором для Зорьки и пришлось сдать её в совхоз.

      Затем началось наступление на домашнюю птицу. Люба помнит, как приходили учетчики и подсчитывали количество кур, уток, гусей.  Мама пыталась спрятать часть кур в освободившемся коровнике, но эти болтушки своим кудахтаньем выдали себя.  Мама плакала и рассказывала, что теперь за каждую  птицу надо платить и выгоднее будет покупать яйца в магазине.

      Так и извели всё подсобное хозяйство.

              ***

      А поскольку такое происходило не только в семье Любы, то получилось так, что все люди вынуждены были покупать продукты в магазинах. Но в магазинах продуктов не хватало всем желающим. В течение двух лет уровень жизни в семье скатился до уровня, когда они только начинали строительство дома. Семья возвратилась к вынужденной диете на мамалыге и кукурузных лепёшках из муки самодельного грубого помола, но уже без молока, потому, что Зорьки-кормилицы у них теперь не было.

      В магазинах исчезли не только продукты, но и ткани, обувь и другие предметы первой необходимости. А в семье трое растущих детей, которым требовалась замена одежды и обуви почти каждый сезон. Если  с одеждой можно было ещё как-то приспособиться, кроя её с большим запасом по бокам и в подоле, то к обуви применить это было невозможно.

      Тогда на семейном совете решили, что отец должен съездить в Туркмению, откуда они приехали десять лет назад, и узнать, как сейчас живут там люди. Собрали с помощью бабушки и дедушки немного денег,  и отец уехал.

      Вернулся он вскоре с полными чемоданами подарков. Это было ранним утром.
- Ну, дорогая моя жёнушка, принимай привет и подарки из Ашхабада, - сказал он, целуя жену и радостно улыбаясь.
- Папка, папка приехал, вставайте! – Радостно закричал чуткий Алёша, теребя сестёр, и все дети дружно высыпали из спальни.
- Да погодите вы, сорванцы, дайте дух отцу перевести, - принялась усмирять их мать.
- Ладно, успею отдохнуть, - радостно улыбался отец, которому самому не терпелось порадовать и удивить ребятишек. – Сейчас раскрою чемоданы, и вы увидите волшебство.

      Он раскрыл оба чемодана и все в оцепенении уставились на их содержимое. Чего там только не было! А как вкусно пахло из них копченой колбасой! А сколько разных сладостей: и разные конфеты, и печенье, и пряники! Отец всё доставал и доставал: девочкам по платьицу, Алёше настоящие брюки с гульфиком, разные ткани, марлю, маме красивый платок на голову и … две пары чулок. Мама вначале восторженно ахала со всеми, но когда отец вручил ей чулки, на глазах её выступили слёзы.

- Мотя, родная ты наша, что с тобой, почему же ты плачешь? – Недоумённо спросил отец.
- Павлик, это же первые мои чулки на этой проклятой, нищей Кубани! Я десять лет штопала старые чулки, которые привезла из Туркмении!
- Знаю, знаю. Мы сделали большую ошибку, когда послушали твоих родителей и переехали сюда.
- Всё, хватит! Не хочу здесь оставаться ни одного дня больше! Давай уедем отсюда, прошу тебя! – Мама плакала и плакала.
- Мотя, давай обсудим этот вопрос вечером, когда дети будут спать.
- Хорошо. Ох, дождаться бы мне этого вечера! Давайте завтракать, я сейчас быстро соберу на стол. Дети, прекратите хватать сладости! Павлик, закрой чемоданы. Я сама дам вам лакомства, но только после завтрака, - распоряжалась она, а сама думала: «Наедятся всяких вкусняшек и с непривычки животы ещё  заболят».

      Вечером из комнаты родителей долго доносился тихий разговор.
- Мотя, ты знаешь, я был так ошеломлён, увидев, как хорошо все живут в Туркмении. Там есть всё. Магазины забиты тканями, одеждой, обувью на любой вкус. Бери, сколько хочешь, нет никаких норм.  А на рынке мяса целые ряды: и баранина, и говядина, и верблюжатина, и ливер, и даже свинина. А сколько видов колбасы! И всё это не очень дорого.
- Ой, Павлик, ну зачем только мы оттуда уехали! Я хочу вернуться, - жалобно откликалась мама.
- Мотя, я, когда увидел их житьё, тоже подумал о переезде. Ты помнишь моих тётушек? Я с ними обсуждал этот вопрос. Тётя Таня из Каахка совсем слабая стала, глаза почти не видят. Живёт она с племянником Володей. Он выпивает. Да ты должна его помнить, у него ещё лицо немного оспой испорчено. А вот тётя Галя живёт одна. У неё времянка из двух комнатушек прямо напротив текинского базара. Как поставила её после землетрясения в 1949 году, так и живёт в ней. Говорит, что государство обещает снести и взамен дать квартиру. Сестры двоюродные Наташа и Алёна живут тоже во времянках с мужьями. Тётя Галя пообещала мне, что если мы решим переезжать, то она может принять нас на несколько дней, пока мы не купим себе жильё.
- Павлик, да за что же мы сможем себе что-то купить? Где деньги-то взять?
- А дом продадим. Я приценивался к домам в Туркмении. Там за две с половиной тысячи можно купить  половину дома. Правда, если брать дом ближе к центру, то он будет стоить не менее трёх тысяч.
- Ой, как дом продавать жалко! Только-только зажили по-человечески. Проклятые реформаторы, всё экспериментируют на живых людях! Этого Хрущёва покормить бы с месяц нашими харчами, да уложить бы в постель на рваные простыни!
- Тихо, тихо, Мотя, не распаляйся. Давай лучше действовать. Под лежащий камень вода не течёт.
- Ох, мама с папой, наверное, обидятся на нас. Они ведь уже в возрасте, как их оставлять здесь одних?
- Послушай, Мотя, что ты за них переживаешь? У них пенсия, хоть и небольшая, и детей маленьких нет. Ну, будем приезжать в гости друг к другу.
- Всё, завтра же оповещу всех соседей о продаже дома, пусть передадут другим по цыганскому радио. Вот только собаку, Тузика нашего,  жалко оставлять. Не знаем, ведь какой хозяин попадётся!
- Мотя, я вот думаю, а как же дети? Только начался учебный год. Ведь придётся срывать их, а какая там будет учебная программа, как они впишутся в новые условия?
- Павлик, не волнуйся о том. Слава богу, у нас очень способные детки. И потом, мы же не за границу уезжаем, в одной стране будем жить, а в одной стране законы для всех одинаковые.
- Пожалуй, ты права. Я об этом как-то не подумал.

      Так и решилась дальнейшая судьба Любы, которая так любила Кубанское приволье. Материальные проблемы её мало касались.

     Дом продали неожиданно быстро. Уже к ноябрю всё было готово к переезду: документы оформлены, контейнер с вещами и нехитрой мебелью упакован, билеты приобретены, с бабушкой и дедушкой распрощались.

ГЛАВА 2. ВСЁ НОВОЕ

      Вторая половина детства Любы началась с ноября 1962 года. Она сильно отличалась от поры, проведенной на вольных раздольях Кубани. Ей предстояло столкнуться с трудностями, о существовании которых она даже не подозревала ранее. Она получит и усвоит уроки жизни, многими из которых будет руководствоваться всю свою жизнь.

      Люба и Алёша не были крещены. В совхозе и самом Белореченске не было церкви. В семье только бабушка была верующей в Бога. Религиозность её выражалась в поступках и характере. Она была трудолюбивой, кроткой, честной, никого не осуждала, была покорной своему мужу, не выражала недовольства, умела радоваться тому, что имела и обладала другими духовными качествами, стремясь следовать заповедям Иисуса Христа. Она никогда не подчёркивала свою религиозность, не поучала других, в том числе и своих внуков, сама являясь духовным примером. В те годы социалистическая идеология осуждала религиозность. Главными ценностями пропагандировались материальные. Приветствовалась и поощрялась критика, доносы, клевета. В стремлении к материальным благам люди шли на обман, хищения, различные злоупотребления властью и прочие грешные поступки. Все стремились к власти, чтобы поменьше работать, властвовать и наживаться. Главная истина, что жизнь – это, прежде всего, твоя душа, а не тело, была стёрта из сознания большинства людей и забыта на долгие годы советской власти в бывшем СССР. Только дети, не испорченные материальными излишествами и рваческими интересами своих родителей, могли сохранять чистоту души.

      Говорят, что глаза человека – это окно в душу. Через это окно душа может самореализовываться. Сила души исходит из глаз и из носа. Необычный нос есть проявление необычной силы души. Люба смотрела в материальный мир широко распахнутыми голубыми глазами, не подозревая о существовании духовного мира, не задумываясь о своей внешности. Она чувствовала себя счастливой, любимой и, конечно же, красивой. Со временем  она узнает, что у неё необычный, некрасивый нос с наследственной горбинкой и великоватый для её худенького личика. Но это и другие открытия своего несовершенства ещё только ждали Любу, чтобы травмировать её чистую душу и сделать наивную девочку стеснительной, замкнутой, неуверенной в правильности своих поступков. Но всё это будет впереди, а пока Люба наслаждалась впечатлениями от переезда в Ашхабад.

             ***

      Наконец-то она едет в поезде! Хотя в Белореченске они жили почти рядом с железнодорожным вокзалом, побывать внутри вагона ей не доводилось.  Она только видела людей, выглядывающих из вагонов. Теперь же она сама едет в поезде, лежит на матрасе на второй полке и смотрит в окно.
- Люба, долго не лежи так, в окошко немного дует, - предупредительно говорит мама.
- Ну, мам, ничего не дует! – Капризно тянет Люба.
- Любка, вставай, теперь моя очередь там лежать, - толкает Любу в бок Надя. – Иди, теперь ты внизу сиди!

      Алёшке хорошо. Он занял себе боковую полку в плацкартном вагоне. Вся семья заняла целое купе – всем по полке. Одну верхнюю полку занял папа, а вторая по очереди использовалась Надей и  Любой. Но ночью Люба, как и мама, спала на нижней полке. Добирались почти четверо суток с пересадкой в Москве на другой поезд. По дороге завшивели. Даже к Алёшиным, коротко постриженным волосам, прилепились гниды.

              ***

      Остановились они у тёти Гали. Спали все на полу, едва помещаясь в её тесной времянке, куда втиснули и все привезённые с собой вещи.

      Тётя Галя была очень чистоплотной, требовательной, тактичной и доброй. Для неё не осталось незамеченным  отчаянное чесание голов всего семейства, и она устроила всем «банный» день с обработкой голов керосином.
- Ой, Павлик, позор какой! Вши! Надо скорее уезжать от тёти Гали! – Шептала мама.
- Да погоди ты, успеем, дай отдышаться!
- Нет, завтра же начнём искать дом, не хочу терять даже часа!
- Ну, хорошо, договорились.

       Через два дня жильё, подходящее по средствам, было найдено. Это была половина частного дома, состоящего из двух небольших комнат, коридора, кухни и большой застеклённой веранды. Отопление печное, газа не было. Туалет и вода только во дворе. Дворик небольшой, сотки четыре. Впоследствии папа построит во дворе небольшую времянку для столярных работ и хранения инструмента, летнюю кухню и небольшую баньку. Дом находился в тридцати минутах ходьбы от рынка, который являлся практически центром города. Автобус ходил, но очень редко и с непредсказуемым интервалом. Но для всех это было не очень важно: в совхозе не были избалованы транспортом, там все ходили только пешком, независимо  от расстояния, в лучшем случае, иногда, на велосипеде.

      Мотя спешила. Надо было быстрее оформлять документы, да определять детей в школу. Вторая четверть учебного года уже началась. Пока оформляли дом, подошел и контейнер с вещами. Так и обустроились.

      Любе нравилось, что дом находился почти на краю города. Метров в пятистах от дома начинались холмы вплоть до самого горизонта, заканчивающегося горами. На вершинах гор лежал снег. На всём этом холмистом пространстве не было ни одного деревца. Позже она узнала, что горы называются Копетдагскими, а холмы – это их   предгорье.  Ей всегда нравился простор, где можно побегать, покувыркаться. Она ещё не знала, что такое настоящая сорокоградусная жара (был только ноябрь месяц), что летом эти холмы будут выжжены палящим солнцем, а она будет искать прохлады где-нибудь в тени виноградника или, распластавшись на полу, на горячем сквозняке. Кондиционеры появились гораздо позже. Вентиляторы и те были в редкость.

ГЛАВА 3. ШКОЛА

      Детей определили в ближайшую школу, которая находилась от дома  на расстоянии двадцати минут ходьбы быстрым шагом. Школа была большая, в два этажа. Вокруг было так много высоких деревьев, что они почти не пропускали в окна солнечный свет. С одной стороны это было хорошо, так как в классах от этого было прохладно даже в самые жаркие дни. Но, из-за недостатка солнечного света, почти целый день классы освещались электрическими лампочками. Перед школой протекал арык, выложенный кирпичом. По нему круглые сутки весело журчала вода, которой поливались высокие деревья, посаженные в два ряда с обеих сторон дороги. Дорога была не очень широкая и кроны деревьев практически смыкались над ней, создавая тенистый тоннель.

      Люба с лёгкой душой шла в школу. Она любила учиться, была активна, старательна, вежлива, послушна. Она ещё не знала, что в новом коллективе отношения могут сложиться совсем не так, как это было в Белореченске. Она не задумывалась о том, как будет входить в новый коллектив. Она просто шла учиться.

      В первый же день на уроке физкультуры девочка, стоящая рядом с ней, задала вопрос:
- Тебя Люба зовут? А кто ты по национальности?
Люба не знала, что такое национальность и спросила:
- А как это понимать?
- Ну, откуда ты родом. - Пояснила одноклассница.
- А, я белореченка. - С уверенностью сказала она.
- А разве есть такая национальность? Наверное, белоруска?
- Нет, белореченка. - Ещё раз подтвердила Люба.

      Когда дома она рассказала маме о странном вопросе одноклассницы и её ответе, мама улыбнулась и объяснила ей что такое национальность и что по национальности она украинка, а родилась на Кубани в городе Белореченске. И всё-таки было удивительно: почему на Кубани никогда не возникало вопросов о национальности, хотя там жили и украинцы, и русские, и цыгане, и адыгейцы, и чеченцы, и ингуши, и армяне. Все вместе играли и никогда не думали, что чем-то отличаются друг от друга.

      В Любином классе было несколько девочек и мальчиков, которые плохо говорили по-русски. Все они были из многодетных туркменских семей. Поэтому им и учеба давалась с большим трудом. Ведь учителя говорили только на русском языке и специально для них не повторяли. Другие ребята снисходительно посмеивались над ними, а Любе было их жаль. Ей было интересно и немного смешно разговаривать с ними.

      Внешний вид Любы отличался от вида большинства других девочек класса. У них в совхозе все были одеты просто, так как материальное положение бедных сельских жителей не позволяло иметь излишеств. Форма одежды – обыкновенное коричневое платье с нарукавниками, простой белый воротничок и манжеты, да атласные ленточки в косичках. В Ашхабаде же такая одежда смотрелась как бедная. У многих девочек платья были хоть и коричневого цвета, но какого-то особого покроя, пошитые а ателье. Воротнички и манжеты сплошь кружевные, а атласных ленточек никто не носил. У всех девочек были пышные капроновые банты, а волосы закалывались не простыми «невидимками», а заколками с цветочками, бабочками и прочими украшениями. А какие туфельки были на них!

      Конечно, наиболее нарядные девочки были детьми обеспеченных родителей. Люба заметила, что именно такие девочки, а не те, которые успешно учатся, пользуются наибольшей популярностью. Именно они лидировали в классе. Вокруг них на переменах собирались все девочки. Они обсуждали либо фасоны одежды, либо рассказывали что-то о своей семье, хвалясь достатком. Девочки победнее, в состав которых входила и Люба, собирались отдельно, либо вовсе проводили перемены в одиночестве, комплексуя от своего внешнего вида. К нарядным и обеспеченным девочкам и учителя относились более благосклонно.

      Люба смотрела на них и ощущала себя бедной Золушкой. Она стеснялась своего вида и своих нарукавников, которые носила одна в классе, как этого требовала мама. Однажды она сняла их в школе и спрятала в портфель, а через два урока заметила, что на локтях у её платья нашиты заплатки! Это было ещё хуже нарукавников! Девочки, видя её бедность, не спешили заводить с ней дружбу. Ведь испокон веков встречают по одёжке, а уже провожают по уму, да и то только тогда, когда твой ум кому-то нужен.

      Люба комплексовала. Она по природе своей была скромной, мягкой, не умела быть нахальной, дерзкой, не могла ответить грубостью, чтобы постоять за себя. Словом, ей не чем было выделиться, чтобы вызвать интерес одноклассников. Она долго и терпеливо ждала, надеясь, что всё устроится, но, наконец, не выдержала и пожаловалась маме. Оказалось, что и у Нади с Алёшей были такие же проблемы, их не принимали в коллектив из-за того, что они не так хорошо одеты, как остальные. Конечно, мама и сама это понимала. Её одежда ещё сильнее отличалась своей бедностью и старомодностью от одежды других женщин.

- Ну, потерпите ещё намного, мои родненькие. Вот сейчас получим зарплату, станем немного на ноги и начнём одеваться не хуже других. - Успокаивала она детей.
- Да когда это ещё будет! Нам сейчас стыдно в школу ходить! – В один голос упрекали её дети.
- Знайте, дети: не то золото, что блестит.

      Эту фразу впоследствии она много раз повторяла каждому из них, но смысл и значение их Люба смогла постичь лишь много лет спустя. На собственном жизненном опыте и наблюдениях она убеждалась, что многие авторитетные красавицы класса не были счастливы в семейной жизни. На таких девочек рано начинали обращать внимание мальчики, которые ухаживали за ними, увлеченные чувством юношеской пылкой влюблённости. Но юношеские чувства так непостоянны и переменчивы! Не каждому по силам противостоять влечению просыпающейся плоти. Добившись расположения девушки, а тем более близости в ней, ребята быстро теряли к ней интерес, переключаясь на другую девушку, расположение которой надо было ещё добиваться. В те годы ценилась целомудренность. Русских девушек, не сохранивших целомудренность и особенно тех. кто имел связи с ребятами другой национальности, русские ребята в жёны не брали (за редким исключением). У таких девушек оставался шанс: выйти замуж за армянина или татарина. Те охотно женились на таких, делая из них безропотных жён, используя как объект извращённых сексуальных наслаждений, свойственный этим народностям. Зная присущие им жестокость, властолюбие и пристрастие к извращениям, девушки татарки и армянки, не выходили за них замуж по своей воле, стремясь любой ценой найти себе русского мужа. Многие видные в юности ребята, избалованные вниманием девушек, спивались, становились наркоманами, оставались необразованными, не были способны создать, либо сохранить семью.

      К проблеме с внешним обликом из-за бедной одежды в течение первого года добавилась ещё одна, самая главная, сопровождавшая всю её дальнейшую жизнь. Причиной её явилось недостаточное освещение в классе.  К концу учебного года Люба стала замечать, что буквы и цифры, написанные на доске, слегка расслаиваются, и ей надо присматриваться, чтобы разглядеть их. Обнаружилось, что у неё небольшая близорукость. Врач объяснил, что при постоянном ношении очков, зрение может восстановиться. В это же время обнаружилась близорукость и у Нади. Так что им обеим суждено было «украсить» себя очками.

      В те годы в магазинах «Оптика» не было большого выбора оправ, а те, что имелись, не отличались изяществом, были сделаны из пластмассы. Положение с подбором очков усложнялось тем, что у Любы было очень маленькое расстояние между глазами и не во всех оправах можно было сделать нужную центровку из имеющихся в продаже линз: линзы были недостаточного диаметра. Любе купили очки из белой пластмассы, маленькие, как и её худенькое личико, и круглые, как у доктора Айболита. Она очень стеснялась, когда впервые одела их в школу. К этому времени комплекс своего несовершенства уже развился в ней и теперь ещё больше усилился из-за этих очков. Одноклассники с любопытством посматривали на неё. На перемене к ней подошёл один мальчик и ехидно спросил:
- Ты что, очкарик, что ли?
- Да, я стала плохо видеть – застеснявшись, ответила Люба.
- Ты такая страшная в них, - хихикнул тот.

      Люба остолбенела от неожиданности и растерялась. Она знала, что выглядит бедно, но с лицом своим это никогда не связывала и не задумывалась над ним, видя себя внутренним взором чистой души, отражающейся в её больших, голубых глазах.

      С тех пор Люба никогда не станет надевать очки при посторонних, опасаясь насмешек. Даже тогда, когда её зрение ухудшится до минуса шести диоптрий, она будет ходить без очков, терпя большие неудобства, и не показывая вида. Осмелеет она только тогда, когда выйдет замуж.

ГЛАВА 4. ОТНОШЕНИЯ В СЕМЬЕ

      Постепенно материальное положение семьи улучшалось. Были приобретены необходимые вещи и одежда, которые частично смогли стереть грань различия в достатке. Однако, развившийся комплекс неполноценности будет долго мешать Любе, да и Наде с Алёшей, чувствовать себя так же уверенно, как это было в Белореченске.

      Отец устроился работать на мебельную фабрику по протекции соседа, работавшего там, в строительной бригаде. Мать устроилась работать в бухгалтерию психоневрологической больницы.

      В школе занятия проводились в первую смену и после занятий, до прихода родителей с работы, дети были предоставлены сами себе. Во всём верховодила Надя. Она была не только самой старшей, но и самой упитанной, ширококостной. Дети стремились после школы скорее подготовить домашнее задание, чтобы освободить время для игр и озорства. До прихода родителей с работы, им запрещалось выходить из дома. Но им и так было весело. Как маленькие котята они находили повод, чтобы придраться друг к другу и завязать потасовку.

      Надя пыталась добиваться подчинения, но это ей удавалось только с помощью раздаваемых ею тумаков. Больше всего, как всегда, доставалось Любе. С нею сводили счёты и Надя, и Алёша. Во многих случаях было по заслугам: за ябедничество и притворство слабенькой. А Люба всегда пыталась найти защиты и утешения у матери. Едва мама переступала порог дома, Люба начинала ей жаловаться:
- Мамочка, меня Надька била.
- Опять? Надя, почему ты обижаешь Любочку?
- Так ей и надо! Я за ней мыть посуду не собираюсь!
- Но она, же ещё маленькая!
- Ничего себе маленькая! Она симулянтка! Как в форточку лазить, так не маленькая.
- Но не надо, же драться, можно разобраться и по-доброму.
- А если она не понимает, когда ей говорят по-хорошему!
- А ты что мне всё время приказываешь? Я не обязана тебе подчиняться! – За спиной у матери смелела Люба. При этом она знала, что после ухода мамы ей обязательно навешают тумаков за очередное ябедничество.
- Ну, хватит вам ссориться. Я устала. Скоро отец с работы придёт, а мне ещё ужин надо готовить. Лучше давайте показывайте свои домашние задания.

      Дети расходились, чтобы подобрать свои работы для «родительского контроля». А контроль был очень строгим.

      Первым делом проверялись письменные задания, а затем, по очереди, устные. Нужно было не только наизусть рассказать все правила по математике и грамматике, но и рассказать все заданные темы по чтению и по другим устным предметам. Если сбивались в пересказе или хотя бы запинались, мама требовала перечитать всю тему заново и ещё раз пересказать. Кто мог отчитаться перед мамой с первого раза, того она хвалила, выделяя перед другими.

      В процессе контроля мама готовила ужин. А готовить надо было много, чтобы хватило на ужин и на обед детям на следующий день. После прихода отца и ужина наступало свободное время, когда можно было носиться по улице, бегать по холмам, придумывая разные развлечения с соседскими ребятами.

      На улице жило много ребят-сверстников: русские, туркмены, курды, татары. Играли все вместе. Особенно нравилась игра в казаков-разбойников, когда разбивались на две команды, прятались друг от друга, а затем нападали из засады и брали в плен. Было очень увлекательно.

      Но Любе больше всего нравилась игра с мячом. Они называли её игрой «в выбивалки». Разбившись на две команды, они выстраивались поперёк дороги, чертили две ограничительные черты. Одна команда размещалась между этими чертами (внутри поля), а другая, разбившись на две части – за пределами отчерченной территории. Эта команда владела мячом, бросая который должна была ударить им члена другой команды внутри поля. Если этот член не смог увернуться от удара либо поймать мяч, то он выбывал из игры. Вернуть его в игру мог член команды, поймавший очередной мяч. Игра продолжалась до тех пор, пока не «выбивались» все члены команды. После этого команды менялись местами. Хорошо, что машины ходили редко.

      А ещё любили играть в «садовника» и в «глухой телефон». В общем, было беспечное детство, было весело жить под опекой родителей.

       Хорошо, что тогда Люба не могла знать, что весёлая девочка – курдянка, заводила их уличной компании, через двадцать лет пропадёт без вести, и впоследствии обнаружится, что она была убита бандой под предводительством её родной тетки, занимавшейся поставками наркотиков и «невест» из Ирана. Такая же участь постигнет и её младшего брата. Также жестоко будет убит и играющий с ними русский мальчишка за то, что станет невольным свидетелем похищения этой бандой человека. Кудрявый сосед-балагур, которого все звали «Юрка дикий» за его шутливые пугающие крики, станет алкоголиком, потеряет родителей и не сможет сохранить семью.

      Вся нагрузка по обеспечению продуктами, приготовлению еды, контроль за поведением и успеваемостью детей лежали на матери. Она старалась не обременять обязанностями мужа, сочувствуя его тяжёлой работе, и не загружать домашней работой детей, чтобы они могли больше времени уделять учёбе. Она тянула лямку домашних хлопот на пределе своих возможностей. Чувствуя, что из-за своей работы она не может контролировать свободное время детей, она бросила работу бухгалтера и перешла работать простой нянечкой в психоневрологической больнице. Теперь она работала посменно: два дня по шесть часов, одна ночь, после которой была два дня дома. То есть она освободила себе время для домашней работы. Мама всегда говорила детям: «Вы ничего не делайте по дому, я сама всё сделаю, а вы только учитесь». А дети и наглели, не считая своим долгом помочь матери.

      Наскоро сделав уроки и разбросав на столе не мытую после обеда посуду, дети начинали свои любимые потасовки, доводя состояние всех комнат дома до того, что ни одного предмета и вещи не оставалось на своём месте. Если не надо было лупить Любу за ябедничество, то начинали обливаться водой. Алёша носился за девчонками, в те с визгом прятались от него, захлопывая с треском двери, запирая их на крючки и защёлки, которые тот с лёгкостью вышибал. Стулья, табуретки, подушки – всё использовалось для обороны.

      Как-то раз Наде удалось «обезоружить» Алёшу. Повалив его на пол, и уложив на обе лопатки, она села на него верхом. Алексей извивался, пытаясь выскользнуть, и поняв, что не в силах вырваться, прикрыл глаза и застонал слабым голоском:
- Задыхаюсь, умираю.
- Сдавайся, симулянт, проси прощения! - Торжествующе говорила Надя.
- Задыхаюсь, умираю, - тем же голоском произнёс Алеша и «беспомощно» повернул на бок голову с закрытыми глазами.
- Не притворяйся, прощения проси! - Продолжала требовать Надя.
- Всё, умираю, - ещё слабее повторил Алёша и замер.
Надя испугалась
- Алёшка, что с тобой? Давай вставай, хватит притворяться. - Испуганно закричала она и ослабила хватку.
Алёша молчал и не шевелился. Надя бросилась теребить его.
- Алёшенька, Алёшенька, вставай, что с тобой? -  Кричала Надя, прижимаясь ухом к его груди и заливаясь слезами. И вдруг услышала торжествующий голос.
- Ага, испугалась! – Алёша смотрел на неё и победоносно улыбался.
Надя перестала плакать. Нескольких секунд оцепенения было достаточно, чтобы Алёша вывернулся из-под неё и вскочил на ноги.
- Ах ты, симулянт! – Надя опомнилась и попыталась схватить его.
Но Алёша увернулся и бросился прочь. И вновь начиналась погоня друг за другом с препятствиями.

      Шаля и безобразничая, дети не забывали периодически по очереди выходить на улицу и посматривать на дорогу, чтобы вовремя заметить: не идёт ли тётя Галя? Дорога просматривалась метров на пятьсот. Если увидеть тётю Галю у начала дороги, то до её прихода можно дружно втроём навести порядок.

      Тётя Галя была папина тётя, та самая, которая выводила им вши после переезда в Ашхабад. Детям она приходилась двоюродной бабушкой, но они почему-то называли её тётей Галей. Очень аккуратная и чистоплотная, она не могла терпеть беспорядок в доме, а именно его она заставала, когда приходила в гости в отсутствие матери. Они её боялись и стыдились одновременно, поэтому и опасались неожиданного её прихода. А она всё понимала: и загруженность матери, и наглость детей и поэтому специально приходила неожиданно, без предупреждения, стараясь попасть в отсутствие матери. Она не раз заставала в доме беспорядок, устроенный «играми» детишек. Тогда она не просто стыдила их, она начинала сама наводить порядок. При этом делала строгий и удивлённый вид, спрашивая как бы сама себя: "Почему, девчонкам не стыдно смотреть на грязь?". Конечно, Наде и Любе было стыдно, и они нехотя подключались к уборке.

- Ну и нудная же это тётя Галя, - недовольно бурчала Надя.
- Вечно грязь найдёт. И зачем эти вилки так надраивать? Всё равно скоро опять станут грязными, - вторила ей Люба, натирая порошком грязную посуду, собранную тётей Галей по всему дому.
- Работайте, работайте, лентяйки, - ехидничал потихоньку Алёша, хихикая над сёстрами. Требования тёти Гали по наведению чистоты на него почему-то не распространялись.
Мама, приходя с работы, сразу безошибочно определяла:
- Что, тётя Галя была в гостях?
- Да уж, приходила, - недовольно бурчала Надя.
- Жаль, что она редко приходит, - с улыбкой отвечала мама.

      Точно также поступали дети и когда ждали прихода матери. Но с мамой было проще, потому, что она приходила с работы в одно и то же время. Поэтому матери редко удавалось застичь разгром в доме. Однажды, когда она возвращалась с работы домой, её окликнула у магазина соседка.

- Мотя, ты в магазине не задерживайся. Домой поспеши. Что-то твои играли, пищали, а теперь такая тишина стоит! Не поубивали ли они друг друга?

Рассказывая об этом отцу, мама говорила ему:
- Представляешь, прихожу, а в доме порядок, дети сидят, уроки учат.
- Успели, хулиганы, - засмеялся отец.

      Отец Любы был очень добрый. Он не умел грубить, скандалить и, тем более, ругать детей. Он с гордостью говорил маме, глядя на детей:
- Моё семя!
- Твоё-то твоё, да ты, хоть бы один раз, дневники их проверил, да  поругал бы за что-нибудь, чтобы они узнали строгость мужскую. Вон у Нади тройка появилась!

      Однажды отец, вдохновлённый упрёком  мамы, решил проявить строгость. Позвал к себе Надю и велел принести дневник для проверки. А у Нади в это время был сильный насморк. Взяв со строгим видом дневник, отец сказал:
- Надя, а где пятёрки? Одни четвёрки. А это ещё что за тройка по физике?
Надя молчала, шмыгая носом.
- Ну вот, отцу уже и слова нельзя сказать, сразу в слёзы, - проговорил он и захлопнул дневник, – иди и старайся.
     Надя, зайдя в комнату к Любе, покатывалась со смеху, рассказывая ей о разговоре с отцом.

      Незаметно дети взрослели. Добрые отношения в семье формировали их доверчивый и весёлый характер.

      В конце шестидесятых годов в продаже появились магнитофоны. Они были  большими, с двумя бобинными кассетами. По стоимости такой магнитофон равнялся месячной зарплате матери. Алёша мечтал о магнитофоне, но не осмеливался попросить родителей о его приобретении, так как понимал, что лишних денег у них нет.
Приближался день его шестнадцатилетия. Накануне мама спросила его:
- Что тебе подарить на день рождения?
- Не знаю. Что я хочу, ты все равно не купишь.
- Это почему же?
- А у тебя денег не хватит.
- Ну ладно, я куплю тебе то, на что хватит денег. - Загадочно улыбаясь, ответила мама.

     Алёше подарили магнитофон. Сколько было радости!  Хоть он был подарен Алёше, но все знали, что он общий. С тех пор музыка в доме не умолкала с утра до вечера. Если уходил кто-то из детей и выключал магнитофон, то через некоторое время приходил другой и на ходу включал его, не успев даже переодеться. При этом входящий начинал сам петь, подражая голосу певца. В семье только у матери был небольшой музыкальный слух. Остальные, особенно Люба, гудели, как в трубу. Но пели все с удовольствием, громко и непрерывно, исключая время приготовления уроков.

      Из-за магнитофона в доме стали часто собирались друзья. Приходили, приносили с собой нехитрую еду, наскоро резали салатики, варили или жарили картошку и веселились: рассказывали забавные истории и много танцевали, отрабатывая разные движения. Мама никогда не препятствовала этому, справедливо считая, что лучше все друзья будут у них дома, на виду, под её незаметным присмотром, чем будут скитаться по разным закоулкам.

      Отсутствие у Любы музыкального слуха сказалось на изучении английского языка. Она долго не могла понять, почему так происходит, что она, знает все слова, правильно строит предложения, а учительница постоянно поправляет её. Потом она догадалась, что не может придавать нужную интонацию, мелодичность своему голосу. Эта же проблема сказалась и при дальнейшем изучении английского языка в Университете, когда она не могла придать нужную интонацию в тексте. Наде было проще: она изучала немецкий язык, в котором интонация была не нужна, и достаточно было иметь необходимый словарный запас.

4.1 ПОПЫТКА УДОЧЕРЕНИЯ

      Однажды вечером мама сообщила:
- Дети, скоро к нам приедут гости из-под Волгограда. Надо в доме навести образцовый порядок. Люба, это в первую очередь касается тебя. Перебери все свои игрушки и выбрось все не нужное.
- Мама, но мне жалко их выбрасывать, - заныла Люба.
- Люба, тебе уже одиннадцать лет. С игрушками ты уже давно не играешь. Они у тебя валяются по разным углам. Лучше больше уделяй время урокам!
- Ладно. - Неохотно согласилась Люба.
- Мама, а кто приедет? Надолго? – С любопытством спросила Надя.
- Тётя Таня с дядей Колей из Ильменя, где жил папа в молодости. Это его дальние родственники. У них есть дела в Ашхабаде.

      Вечером долго из спальни родителей доносился приглушённый разговор. Мама жалобно что-то говорила отцу, а тот задумчиво отвечал, пытаясь её успокоить. В конце мама твёрдым голосом сказала:
 - Нет, Павел, я никогда не соглашусь на такое. Пусть нам пока трудно. Наступят лучшие времена. А Любочку я никогда и никому не отдам.
- Никто её насильно забирать не собирается. Успокойся. Давай спать. Утро вечера мудренее.

      Наутро оказалось, что не одна Люба слышала шептание родителей.
- Любка, Любка, - шёпотом позвала её Надя, едва они проснулись, – тебя хотят в Ильмень увести.
- Ты что, недоспала?
- Дурёха, эти родственнички хотят тебя удочерить. У них своих детей нет, они и скучают от одиночества. Специально за тобой едут. А всё вчера подслушала.
- Как так, а как же мама с папой? – Расшив от удивления глаза, испуганно прошептала Люба.
- А никак. Мама не хочет отдавать, а папа старается успокоить маму и не обидеть родственничков.
- Я никуда не поеду!
- Ты поступишь так, как решат родители! А ведь тебе было бы хорошо там. Представляешь, у них других детей нет, все будет доставаться только тебе одной. Да они для тебя сделают всё, что ни пожелаешь! – Мечтательно прошептала Надя.
- Мне ничего от них не надо! Я хочу жить с мамой и папой, и ещё с тобой и Лёшкой, хоть вы и лупите меня! – Разревелась Люба.
- Да ладно, успокойся, дурёха. Может быть, что они и сами тебя не захотят взять, такую тощую, ха-ха, - насмешливо засмеялась Надя.

      Через день гости приехали. Люба настороженно присматривалась к ним. Тётя Таня была маленькой и полной. Она всё время улыбалась, шутила. И разговаривала она необычно, очень похоже на то, как разговаривали на Кубани. Дядя Коля был худощав. Он больше молчал, отдавая всю инициативу своей жене. По вечерам они долго сидели с родителями и беседовали. Люба долго прислушивалась к их разговорам, пока сон  не отключал её. Она пыталась подслушать разговор о своём удочерении, но ничего такого не слышала. Гости рассказывали об односельчанах, о собственном житье.

      Однажды утром тётя Таня сказала:
- Любочка, пишли сегодни погулямо до парка. Покажешь нам с дядей Колей, яки качели у вас есть. Мы не бачыли ничого.
-  А Надя с Лёшкой тоже пойдут?
- Не. Их мате не пускае.
- Ну ладно, сходим. – Радостно ответила Люба, довольная тем, что она оказалась избранной.

Долго гуляли они. Люба накаталась до тошноты. Потом долго сидели на скамейке в парке. Дядя Кола приносил то мороженое, то сахарную вату. А тётя Таня много рассказывала о своём доме. О том, какие у них большие комнаты, о том, какой у них есть большущий кабан и две славненькие козочки. Люба беспечно хохотала, довольная вниманием и лаской. Вдруг тётя Таня спросила:
- Любонька, пиехалы з нами. Будемо умести жити. Нам хорошо буде!
- Зачем, мне и дома хорошо, – смущённо опустив глаза, тихо ответила Люба.
- Мы так полюбили тебя! Пиехалы, тебе буде хорошо. Мы не обидим тебе.
- Я хочу жить с мамой и папой. – Упрямо ответила Люба.
- Да ты подумай ещё маленько. Може передумаешь? – С надеждой в голосе произнесла тётя Таня.

      Погуляв ещё немного, вернулись домой.
- Ну, как погуляли? – Спросила мама, тревожно вглядываясь в лицо Любы, пытаясь усмотреть в выражении лица её настроение.
 - Нормально. – Сдержанно ответила Люба. Она заметила, как мама с тётей Таней обменялись взглядами, и поспешила скрыться в спальне. При этом мама облегчённо улыбалась.

      К Любе подошла Надя.
- Ну что, сосватали тебя? – Ехидно спросила она.
- Не твоё дело. – Отмахнулась от неё Люба.
- Дура, соглашайся.
- Ни за что!

      Через несколько дней тётя Таня  вновь возобновила разговор об удочерении, уже в присутствии мамы. Но у Любы не было другого ответа. Она не хотела бросать свою семью.
- Любонька, давай я тебя окрещу в церкви и буду тебе хоть крёстной матерью. Буду заботиться о тебе как о родной дочурке. – Предложила тётя Таня.
«И откуда только она узнала, что я некрещеная? Дикость какая! Креститься в церкви. Средневековье!» - Возмущённо подумала Люба. А вслух она ответила:
- Да Вы что, тётя Таня, я же пионерка! Позор такой! Да если кто узнает, что я в церкви была, меня из пионеров исключат и опозорят пред всеми!

      В те годы любое обращение к Церкви пресекалось: высмеивалось, публично клеймилось позором, а члены коммунистической партии (в то время единственной в стране), крестившие своих детей, даже исключались из партии. Быть исключенным из партии означало лишиться хорошей работы, ведь даже на не высокую руководящую должность назначались только члены  партии. Поэтому некоторых детей в основном крестили бабушки и дедушки тайно от родителей. Церковь при крещении собирала на крестящихся анкетные данные, которые не являлись, как это сейчас называется, коммерческой тайной. Поэтому содержащиеся в анкетах сведения  были доступны и школам, и предприятиям, и организациям, партийные работники которых, отвечающие за социалистическую идеологию, беспрепятственно пользовались ими для применения в «воспитательной» работе.

      Так и не сбылась мечта тёти Тани и дяди Коли, а Люба на многие годы осталась некрещеной. Только через двадцать пять лет, по своему убеждению она примет крещение, а затем убедит окреститься и Алёшу.

ГЛАВА 5. НОВАЯ ШКОЛА

      Неподалёку от дома была построена новая школа, в которой территориально должны были учиться дети района, в котором жила Люба. К этому времени Надя училась уже в десятом классе, Алёша – в восьмом, то есть в выпускных классах, а Люба – в шестом. Для перевода в новую школу согласия не требовалось, а выпускные классы не трогали. Поэтому в новую школу была переведена только Люба.

      Любе очень не хотелось переходить в новую школу. Она помнила, как тяжело вживалась в новый коллектив три года назад. Теперь, когда она почувствовала уверенность в себе, переходить в новый коллектив совсем не хотелось. Успокаивало только то, что вместе в ней должны были перейти и несколько человек из её класса, в том числе и её подруга Лена.

      Школа была совершенно другого типа и состояла из пяти одноэтажных корпусов. Уроки проходили в разных кабинетах, размещённых в разных корпусах. Поэтому ученикам приходилось  во время перемен курсировать между разными корпусами. Теперь на переменах некогда было играть в классики или скакалки. Школьники едва успевали перенести из кабинета в кабинет вещи и подготовить учебник с тетрадью для урока. Много было в классе новых учеников, переведённых из других школ. На этот раз адаптация в коллективе прошла для Любы безболезненно. Но в лидерах она не ходила. Лидировали крупные, начавшие формироваться девочки. А худенькая, скромная Люба не могла с ними конкурировать. У неё был свой круг общения, состоящий из таких же, как она, девочек.

      У Любы появились две новые подруги, учившиеся раньше в другой школе и жившие неподалёку. С одной из них – Розой, она, в основном, дружила в школе и даже сидела за одной партой. С другой – Олей, носилась по холмам и улицам.

      К этому времени зрение Любы ещё больше ухудшилось. Она всегда выбирала себе место на первой парте, чтобы видеть то, что пишется на доске. В ясную погоду она ещё могла без труда читать  то, что было написано на доске, но в пасмурную – не видела. И тогда ей помогала Роза. Она писала ей на листочке примеры и задачи, написанные на доске, а Люба решала их, как правило, решала за себя и за Розу: Розе с трудом давалась математика. Одеть же очки Люба не решалась, боясь насмешек, так больно ранивших её в третьем классе.

      Любу всегда удивляло, что некоторые одноклассники приходят в школу с невыученными уроками. Даже в старших классах, когда родительский контроль за выполнением домашних заданий был ослаблен, она не могла себе позволить не подготовиться к занятиям.

                ***

      Почти всё своё свободное время Люба проводила с Олей. Оля была почти сиротой. Мама её умерла, когда ей едва исполнилось одиннадцать лет. Оля жила с братом и отцом, который после смерти жены стал сильно пить. Оля с братом были предоставлены сами себе. Питались плохо и чем попало. Выросли они, в основном, на сахаре, продававшемся большими кусками, да на дешёвой чайной колбасе. Отец Оли работал крановщиком и зарабатывал неплохие деньги, но  большую часть из них пропивал. В день зарплаты Оля с братом караулили отца с работы, чтобы успеть взять у него хотя бы часть денег, пока тот их не пропил. Тогда они набирали в магазине колбасы, сахара, макарон, масла и прочих продуктов и «пировали». Когда отец после зарплаты долго не приходил, отправлялись его искать, находили где-нибудь в овраге, или под забором и под руки приводили домой. Оля много времени проводила у Любы дома. Мама жалела её и старалась повкуснее накормить домашней едой. У Оли был хороший музыкальный слух и голос, похожий на голос Зыкиной. В школе на всех торжественных мероприятиях её просили петь песни. Она с удовольствием пела, но, когда исполняла песню об оренбургском пуховом платке, её начинали душить слёзы. Школа помогала Оле и её брату одеждой и обувью.

      Любе нравилось проводить время с Олей. Та была смелой, раскованной, чего так не хватало Любе. С ней Люба забывала о своих комплексах.

       Весна была прекрасным временем года для игр на холмах. Холмы (предгорья Копетдага), располагающиеся за их домами, сверху были покрыты небольшим слоем земли, на которой весной зеленела трава, и росли полевые цветы, в том числе и подснежники. Подснежники были совсем не такими, как в Белореченске. Из земли выглядывала только вершина цветка, а сам стебель был в земле. Поэтому сорвать цветок для букета было невозможно, его надо было откапывать, чтобы освободить стебель. Чтобы цветок хранился дольше, его откапывали вместе с луковицей. Подснежники появлялись уже в начале марта. Каждый год восьмого марта с раннего утра дети отправлялись за подснежниками, которые радостно дарили маме.

Люба с Олей поднимались на гребень самого высокого холма и скатывались с него кубарем. Как только не травмировались?! На некоторых участках холмов  земля была размыта потоками дождя. В этих местах обнажалась горная порода, образовывая небольшие гроты. Таких гротов было несколько. Подруги часто имитировали геологические экспедиции. Они ходили от одного грота к другому, собирая в них необычные камешки. Шли, распевая во всё горло песни, отбивая такт в какую-нибудь железку, найденную по пути. Приносили камешки домой, и потом долго играли с ними, придумывая разные истории.

      К сожалению, зелёная пора длилась не долго. Уже к июню трава высыхала, и холмы покрывались колючками.

      А сколько радости было зимой, когда изредка выпадал снег и покрывал склоны холмов! В такие дни дети спешили после школы домой, чтобы успеть покататься с холмов на санках, пока снег не успел растаять. Как здорово было скатываться с длинных холмов паровозиком, присев на корточки и ухватившись друг за друга! Было очень весело, когда паровозик заваливался на бок и все дети катились кубарем вниз. Обычно снег больше трёх дней не лежал: таял под тёплыми лучами солнца. Домашние задания в эти дни выполнялись ночью.

      Вместе с Олей Люба стала ходить во Дворец пионеров в кружок кройки и шитья. Дворцы пионеров строились для организации досуга свободного времени детей школьного возраста до четырнадцати лет. В этих Дворцах организовывались различные кружки для мальчиков и девочек, где дети могли заниматься моделированием ракет, самолётов, столярными работами, кулинарией, кройкой и шитьём, вязанием, вышиванием. Занятия в кружках были бесплатными.

      С самого начала занятий в кружке кройки и шитья объяснили устройство и порядок работы швейных машин, а затем разрешили на них и шить. Дома мама не разрешала трогать её швейную машину, опасаясь, что дети могут сломать её. Люба научилась шить, освоила технологию разных швов и их применение в изделии, то есть какими швами и как сшиваются различные части изделия. Люба узнала основы построения выкройки, снятия мерок и прочие нюансы кройки и шитья. Больше года посещали подруги занятия. Однако, сшив себе по ночной рубашке и платью, потеряли интерес. Полученных Любой знаний оказалось достаточно, чтобы всю жизнь пользоваться ими для выполнения нехитрых работ в доме: шить пододеяльники, пелёнки, халаты, сорочки, платья не сложного фасона.

                ***

      Поскольку Люба была худенькой и гибкой, в школе ей предложили заниматься гимнастикой. Любе очень нравилось заниматься на брусьях. У неё ловко получались  перевороты, соскоки. А вот упражнения на бревне ей выполнять было трудно. Не из-за неловкости, нет, из-за зрения. Почти никто не знал, что она плохо видит. К тринадцати годам зрение у неё было минус шесть диоптрий. При выполнении упражнений на бревне нужно чётко видеть контуры бревна, а у Любы с высоты её роста контуры слегка размывались, в результате чего нога часто соскальзывала, либо промахивалась мимо гладкой поверхности бревна. Становилось страшно и Люба, потеряв интерес к гимнастике, стала всё чаще и чаще пропускать занятия. Тренер с укором говорила ей:
 - Люба, не расслабляйся. Зачем пропускаешь занятия? У тебя очень хорошие перспективы.

      Но Люба не могла признаться ей в своей близорукости. Она придумывала оправдания, прикрываясь занятостью уроками. Она боялась насмешек! Первая насмешка одноклассника так глубоко ранила Любину душу, что из-за комплекса неполноценности, развившегося в ней после этого, она стеснялась носить очки, из-за чего не могла чётко видеть окружающий мир во всей его красоте. Возможно, если бы она смогла противостоять насмехающемуся над ней мальчику, ответив ему в ответ равноценной унижающей насмешкой, то она смогла бы спокойно носить эти проклятые очки и, возможно, у неё даже исправилось бы зрение, как обещал доктор. Но Люба не могла никого обижать и восприняла насмешку мальчика как свой недостаток. И вот теперь из-за слабого зрения она не могла заниматься любимой гимнастикой.

      Через некоторое время после того, как Люба перестала заниматься гимнастикой, одноклассница пригласила её посещать волейбольную секцию.  Обе они жили недалёко от школы и было очень удобно ходить вместе и не страшно возвращаться вечерами после игры. Любе всегда нравился волейбол. Она могла ловко отражать самые резкие атаки, бесстрашно бросаясь наперехват мяча, а лучше всего у неё получались подачи. Но для отражения атак тоже необходимо чёткое зрение, чтобы вовремя угадать траекторию мяча, скоординировать свои действия с действиями других защитников. Бывало, что Люба промахивалась мимо мяча, либо сталкивалась с другими защитниками. После того, как однажды мяч, пролетев между Любиных рук, угодил её прямо в лицо, она решила бросить занятия волейболом.
Люба успевала  заниматься спортом и успешно учиться. 

      Мама всегда контролировала успеваемость детей, часто наведываясь в школу и беседуя с учителями. Она радовалась, что её детей всегда хвалят. После одной из проверок успеваемости Любы она рассказывала мужу:
- Представляешь, Павлик, прихожу в школу, нашла классную руководительницу, она у неё математику преподаёт, спрашиваю: «Как моя дочь учится?». А она мне: «Так Вы же приходили уже в прошлом месяце. Что Вы её так контролируете? У Вас идеальная девочка, успокойтесь!».
- А может и в самом деле не стоит её так контролировать. Учится ведь девочка. Надо же ей и доверять.
- Ты знаешь, Павлик, мне даже немного стыдно стало. Кстати, учительница сказала мне, что у Любы прекрасные аналитические способности и из неё может получиться хороший экономист.
- Поживём – увидим. Пусть вначале школу закончит, а дальше время покажет.

ЧАСТЬ III.  ЮНОСТЬ

ГЛАВА 1. ИЗМЕНЕНИЕ ИНТЕРЕСОВ

      Шло время, один сезон года сменялся другим. Незаметно наступали возрастные изменения в организме и, как следствие, менялись интересы и увлечения Любы. Ей становилось не интересно бегать по улицам и холмам, хотелось больше беседовать, фантазировать, устроившись где-нибудь в прохладном, уютном местечке. Оля с её кипучей энергией стала Любе не интересна. Ей больше стало нравиться проводить время с другой подругой, Леной.

      Лене редко разрешали выходить из дома, поэтому, в основном, приходила к ней Люба. Почти каждый раз они вспоминали, как ещё год-полтора назад скатывались с холма на самодельном велосипеде.  Велосипед они собрали сами, найдя все части к нему на помойке. Все части: оба колеса, рама, руль, были разных размеров. Но их это не смущало, хотя старший брат Лены жестоко насмехался над ними. Все части велосипеда они скрепляли проволокой. Естественно, никаких педалей у велосипеда не было. На нём можно было только скатываться вниз. Называли они своё детище драндулетом. Как было бы хорошо, если бы в ту пору существовали самокаты! Взобравшись с драндулетом на вершину холма, они устраивались: Лена, сидя или стоя у руля (в зависимости от конструкции драндулета), а Люба, стоя за ней. Оттолкнувшись, начинали спуск. Холм был пологий и относительно ровный, длиной метров пятьсот. Когда им везло, и они не заваливались на какой-нибудь колдобине, то разгона, взятого на вершине холма, было достаточно, чтобы проехать дополнительно ещё метров триста по дороге, в которую этот холм плавно переходил. Так они могли по нескольку раз подниматься и скатываться. Остановить их могло только три причины. Первая – драндулет рассыпался по дороге. Вторая – боль от ссадин и порезов при падении. Третья – неожиданное появление на дороге Лениной матери или бабушки. Если Лену заставали за этим «не девичьим» занятием, то следовало строгое наказание – домашний арест. Люба всегда удивлялась: «Зачем ругать и наказывать? Ведь было так здорово!». Период катания был не долгим, но зато навсегда остался в их памяти. Немного повзрослев, они обе удивлялись, почему им тогда не было стыдно кататься на драндулете, и хохотали до упада.  А ведь не думали же тогда и не могли понять, почему Ленина мама их стыдит.

     Но всему своя пора. Пора детства заканчивалась. Игры и увлечения становились другими.

      В те годы было модным коллекционировать фотографии знаменитых певцов и актёров. Достать их было трудно. Все стремились к тому, чтобы их коллекция состояла из самых современных и новых знаменитостей. Лене помогала собирать коллекцию мама, поэтому она лидировала. Люба с восхищением рассматривала фотографии Гурченко, Фатеевой, Кустинской, Магомаева, Бюль-Бюль Оглы. Звонкий, с надрывом, голос Полада Бюль-Бюль Оглы с его томительными песнями о любовных страданиях будоражили душу взрослеющих девочек. Они обе были влюблены в него, сами не сознавая этого.

      Летом, в сорокоградусную жару, они целые дни проводили под высоченными клёнами, росшими перед забором Лены. Из крана во дворе целый день текла вода, выливаясь по желобку в углубления под деревьями, называемыми боскетами. Вокруг боскетов всё было засажено мальвами (шток-розами). Цветы росли так густо, что с улицы совсем не было видно забора. На промежутке земли между боскетом и забором и проводили целые дни жаркого лета Люба с Леной. В густой тени и рядом с водой жара не чувствовалась. Из мокрой земли они выстраивали замки с множеством комнат и мебелью. Листья мальвы были у них лодками, а цветы – принцами и принцессами: нераскрытый бутон принцем, а раскрытый цветок принцессой. У мальвы разноцветные цветы, поэтому нарядов у принцев и принцесс было много. Построив замок, приступали к игре. Все сюжеты были про любовь. Принц влюблялся, ухаживал, иногда похищал принцессу, а принцесса кокетничала, сопротивлялась для вида, а сама была рада, когда её любви добивались хитростью или обманом. Обеим нравилось играть роли роскошных принцесс. Принцев играть никому не хотелось, поэтому их играли строго по очереди.

      Аналогичные сюжеты про любовные приключения придумывались и при игре Любы с Надей. А играли они с нарисованными куклами. Рисовали и вырезали из плотной бумаги кукол и наряды к ним. Вот где можно было разгуляться фантазии! Надя всегда хорошо рисовала, поэтому её куклы и наряды к ним были во много раз красивее Любиных. Наде больше нравился сам процесс рисования и вырезания, а играть она не очень любила, ведь она была уже большая: на четыре года старше Любы. Дрались они уже совсем мало.

ГЛАВА 2.  ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

      Лето между седьмым и восьмым классом совершило удивительные перемены в облике мальчишек и девчонок. Они вступили в пору взросления. Встретившись после летних каникул, они удивлялись изменениям, происшедшим с одноклассниками. Почти все мальчишки вытянулись: кто больше, кто чуть меньше. У некоторых стал меняться голос и над верхней губой наметились усики. Многие девочки сформировались в девушек: обозначились фигурки, глазки блестели и наблюдали за тем, какое впечатление они производят своим видом на окружающих, то есть стреляли глазками. И лишь немногие, включая Любу, остались прежними тонконогими девчонками.

      В классе среди девочек произошла перегруппировка. Сформировавшиеся девочки образовали свой круг общения, где делились друг с другом тайнами. А тайнами являлись отношения с мальчиками, которые они прочувствовали летом. Те, кто не познал любовных томлений, группировались отдельно. Темы их разговоров оставались прежними: коллекции фотографий артистов, обсуждение фасонов и прочие, не касающиеся отношений между мальчиками и девочками.

      Среди мальчиков тоже произошла перегруппировка по признаку возмужания. Ребята возмужавшей группировки с интересом присматривались к сформировавшимся девчонкам, выражая свои симпатии.

      К концу восьмого класса уже половина мальчиков и девочек симпатизировали друг другу.

      Люба с интересом наблюдала за изменившейся жизнью одноклассников. Слушая некоторых девочек, рассказывающих о своих любовных переживаниях, она никак не могла представить себе таких чувств. Темы их разговоров об интимной близости да строении гениталий Любе были не интересны. Возможно, что если бы какой-нибудь мальчик стал ухаживать (бегать) за ней, она откликнулась бы взаимностью и поняла бы. Как знать? Но худенькая, не смелая девочка никому не нравилась, как она считала.

      В это пору за Леной начал ухаживать самый видный и крупный в классе мальчик. Его звали Мишей. Мать у него была русской, а отец азербайджанцем. Он выглядел значительно старше своих лет. Лена тоже была очень красивой. У неё была плотная фигурка, вьющиеся светло-русые волосы, собранные в пушистый хвост, и круглые румяные щёки, которые становились красными даже при лёгком волнении. Миша буквально преследовал её по пятам, а она избегала его. После уроков все шли вместе.

      Лена всегда умоляла Любу:
- Люба, ты только не отходи от меня, - просила она.
- Лена, но меня Миша всё время прогоняет, - пыталась объясниться с ней Люба.
- А ты не слушай его.
А Люба была между двух огней.
- Люба, отстань от нас на немного, я хочу поговорить с Леной, - просил её Миша.
- Не могу и не хочу. - Упрямо отвечала Люба, пытаясь исполнить просьбу Лены.
- Ну, будь человеком, пройди немного вперёд, не надолго. - Снова взывал к ней Миша.

      Иногда Люба делала вид, что замешкалась и, как бы невзначай, отставала. Тогда Лена останавливалась и ждала её, а потом шептала:
-Люба, ну пожалуйста, не отходи от меня.

      Разве Люба могла тогда подумать, что через тридцать лет на встрече выпускников восьмого класса она встретится с Мишей. Люба поразилась тому, что за прошедшие годы он очень мало изменился. Он оказался среднего роста, средней комплекции.
- Люба, неужели это ты? Какая ты стала! – Сказал он, когда пригласил её на танец.
- А ты что это, Миша, сомневаешься? – Рассмеялась Люба, ставшая к этому времени уверенной в себе руководителем одного из крупнейших банков Туркмении.
- Если бы я встретил тебя в другой обстановке, то никогда бы не узнал.
- Да ладно тебе сочинять, ты мне льстишь.
- Люба, ты прости меня за то, что я когда-то обижал тебя.
- А я ничего такого не припоминаю. - Люба пыталась сгладить настроение Михаила.

      Михаил, изрядно напившись, целый вечер преследовал Любу, пытаясь обниматься, лез с поцелуями и постоянно просил прощения. Она узнала, что Михаил вообще часто выпивает, и уже вторая жена бросила его. Любе это было неприятно и одновременно грустно.

     Но это будет позже, а пока Люба, сгорая со стыда от своего нелепого положения, словно верная собака, охраняла Лену от ухаживаний Миши.

      К концу зимы Люба решила заставить себя влюбиться в кого-нибудь. Она долго присматривалась  близорукими глазами и, наконец, выбрала себе объект. Он сидел рядом с ней в соседнем ряду. Это был глазастый кучерявый мальчик маленького роста, который всё время держался в стороне от других мальчишек. Она стала придумывать себе, что он за ней ухаживает, а она делает вид, что не замечает этого. А сама потихоньку наблюдала за ним. Она очень хотела понять: как это влюбиться и страдать. Однако, через некоторое время ей надоела такая фантазия.

     А спустя тридцать лет на вышеупомянутой встрече выпускников восьмого класса она не узнает этого мальчика, впрочем, как и многих других. Поэтому Люба предложит всем по кругу представиться и немного рассказать о  своей жизни за эти тридцать лет. И когда один из мужчин назовёт себя, она не поверит своим глазам и ушам. Это был он – тот, в которого она изо всех сил пыталась влюбиться. Из глазастого кудрявого мальчишки он превратился в лысого, упитанного мужичка маленького роста с белой, как у альбиноса кожей, покрытой редкими, но крупными коричневыми пигментными пятнами. Семьи у него не было, так как жена бросила, уйдя с детьми к другому мужчине. На нервной почве и возникли у него изменения на коже.

***

Если бы Люба не была такой близорукой и не сидела бы на первой парте спиной к классу, то давно бы заметила, как синеглазый мальчишка, сидящий в самом углу на последней парте, всё время с интересом смотрит на неё. Мальчика звали Володей. Люба никогда не обращала на него внимания, равно как и на остальных ребят, после неудачной зимней попытки влюбиться. Она была уверенна, что не может никому нравиться. Володя за лето вырос, наверное, на две головы. Он стал самым высоким в классе и одновременно самым худым и тонким. Он стыдился своей нескладной, как ему казалось, фигуры, всегда сжимался, желая сделаться незаметным. Возможно, над ним тоже,  как и над Любой, однажды кто-то неудачно посмеялся, и он тоже стал комплексовать? В классе он всегда садился за самую дальнюю парту и никогда не выходил отвечать к доске, стесняясь.

Однажды на перемене перед началом урока он присел к ней за парту и попросил:
- Люба, сейчас контрольная, ты не смогла бы мне передать правильные  ответы. Мы с тобой один вариант выполняем.
- Ответы? А ты что, сам, что ли не можешь? – Удивилась Люба и посмотрела на него.

      Люба никогда не видела близко его лица. Он был такой длинный, что она едва доставала ему до плеча. Сейчас, взглянув на него, она обомлела. На неё из-под чёрных бровей смотрели два синих-синих глаза, обрамлённые чёрными ресницами. Люба никогда не видела этих необычайно красивых глаз. Облик Володи у неё ассоциировался только с его длинным ростом и светло-русыми волосами.
- Люб, если я получу за эту контрольную двойку, то меня могут не допустить к выпускным экзаменам. Помоги! – Просил Володя.
- Но я боюсь, я никогда не передавала шпаргалки, - в растерянности произнесла Люба.
- Ты не бойся ничего, весь класс шпаргалками перебрасывается. Ты не знаешь, что ли?
- Вов, ну я попробую, хорошо?
- Спасибо. Помоги мне, - с облегчением произнёс Володя и поднялся.
Люба, быстро выполнив контрольную работу, передала Володе шпаргалку, и он успел всё списать с неё до конца урока.

      Володя жил в той же части района, что и Люба, но после уроков всегда ходил домой по другой дороге, которая была ближе к его дому. В этот день она заметила, что он идёт домой вместе с группой мальчишек по её дороге. Люба удивилась, но она не придала этому значения. На следующий день они вновь шли из школы по одной дороге, но в разных группах. Через несколько дней Володя обратился к ней:
- Люба, а ты не смогла бы позаниматься со мной математикой, хоть немного. Боюсь, что экзамены не сдам.
- А как это, когда и где мы будем заниматься?
- А давай после уроков сегодня немного посидим. – Володя смотрел на неё своими умопомрачительными глазами.
- Ну, давай, только не долго, - в растерянности ответила Люба, опустив от смущения глаза. Сердце её стучало и сжималось от волнения. Она рада была бы подумать, что Володя специально ищет повод пообщаться с ней. Однако она была уверена, что не может никому нравиться, ведь она близорукая, худая и не красивая. Не то, что другие смелые, и фигуристые девочки.

      Немного позанимавшись, они шли домой вместе, одни. Володя осмелел и всю дорогу рассказывал ей истории, которые происходили с ним летом. Люба смеялась.

      С этого дня они часто стали ходить домой вместе, ища предлог, чтобы задержаться в школе, пока одноклассники разойдутся по домам, и никто не сможет помешать им остаться вдвоём. Все мысли Любы, в свободное от занятий время, были заняты только Володей с его необычайно синими глазами. Иногда, задумываясь о нём, она спрашивала себя: «Интересно, он сам догадывается о том, какие у него красивые глаза? Наверное, не знает, иначе бы дерзнул ухаживать за самой красивой девчонкой и в одно мгновение добился успеха у неё».

      Закончился учебный год, прошёл выпускной бал. Одноклассники рассеялись кто куда: кто-то уехал отдыхать, кто-то готовился к поступлению в техникум, кого-то родители устроили на работу. Люба с Володей долго не виделись. В те годы, чтобы встретиться, надо было прийти домой или написать письмо с просьбой о встрече. Телефонов в их районе ни у кого не было, а о мобильной связи, компьютерах и интернете в те годы никто не имел представления: в конце шестидесятых годов прошлого века их просто не существовало.
      Сердце Любы томилось от любви и ожидания нечаянной встречи с Володей. Володя, зная, где она живёт, не приходил. И вот встреча произошла. Возвращаясь с сестрой и подругами после вечернего сеанса из летнего кинотеатра, она заметила впереди Володю с девушкой. Они шли, держась за руки, и смеялись, разговаривая о чём-то. Люба обомлела. Она почему-то думала, что Володя, как и она, тоже тоскует, но не осмеливается прийти к ней домой. А оказалось всё гораздо проще: он предпочёл ей другую девочку. Вероятно, он просто использовал Любу, чтобы она помогала ему учиться.
       От переживаний Люба даже стала писать стихи. Одно из них осталось в её памяти на всю жизнь.

Я люблю и люблю давно я.
Не хочу любить, а люблю.
Я хочу, чтоб он был со мною,
Так как жить без него не могу.

Увидала его – растерялась,
Не смогла сказать что хочу.
Не смогла сказать, что тоскую,
Что его я сильно люблю.

Сколько горя уже я терпела,
Сколько слёз я в постель пролила,
Но не убила любовь, как хотела,
Она лишь сильней разрослась.

Я только лишь злюсь и ругаюсь,
И осыпаю проклятьями тех,
Кто стал на пути между нами,
Кто создал так много помех.

Я верю, что всё это кончится,
Забудутся слёзы, обиды,
Ведь мы повзрослели немножечко
И верим в любовную силу.

Как ни странно, но после стихотворного творчества, душевное спокойствие Любы восстановилось. Чувство влюблённости затихло.

      Через несколько лет Люба узнает, что Володя женится на той девушке. Он станет выпивать, не приобретёт  нормальной специальности. А девушка, родив ему двоих детей, не узнает счастья семейной жизни.

      Прошло лето, начался новый учебный год. Из трёх восьмых классов был сформирован один девятый класс. После своей первой любви Люба не была уже так закомплексована. Однако, проявлять инициативу в отношениях с парнями она не сможет всю свою жизнь. При этом она всегда будет с готовностью откликаться на их чувства, проявляемые только по их инициативе. Возможно, причиной является то, что она родилась под созвездием рака, а возможно, причиной является неуверенность в своей привлекательности и опасение быть отвергнутой с насмешкой над её чувствами. До конца жизни Люба так и не сможет разгадать эту причину.

ГЛАВА 3. СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ

      Отец, стараясь заработать больше денег для семьи, часто подрабатывал по просьбе людей. Его многие знали как хорошего мастера на все руки и часто обращались с просьбами что-нибудь отремонтировать, побелить, покрасить, построить. Он с удовольствием брался за подработку. Однажды ему предложили сделать пристройку в одном частном доме. В процессе работы отец узнал, что хозяин дома занимает важный пост в Университете. Хозяин, узнав, что у отца трое детей, предложил ему свою безвозмездную протекцию при поступлении в Университет. Отец никогда не пользовался тем, что не зарабатывал своими руками. В данном случае отец считал, что его дочери и сами смогут поступить, так как обладают достаточными знаниями. Но шанс обратиться к хозяину за помощью оставил за собой.

                ***

        Когда Алёше подошла пора служить в армии, все облегчённо вздохнули. Несмотря на строгий контроль мамы, Алёша умудрялся, как и все мальчишки его возраста, попадать в разные неприятные истории.

      В те годы район, где жила семья, имел дурную славу и назывался «Гажа». В городе было два таких района с дурной славой: «Гажа» и «Шанхай». В каждом районе была своя группировка. Они враждовали между собой. «Гаженские» не позволяли проникать на свою территорию никому из других территорий. Разумеется, имеются в виду не дети и взрослое население, а ребята в возрасте шестнадцати – двадцати пяти лет (до их женитьбы). Некоторые родители, желая, чтобы их дети скорее остепенились, старались быстрее женить их. Особенно буйствовали в этих группировках курды, татары и азербайджанцы.

      Алёша был домашний мальчик и, пытаясь вовлечь его в группировку, те преследовали и травили его. Несколько раз избивали и угрожали, чтобы он никому не говорил об этом. Алёша, приходя домой избитый, молчал. Но разве мать обманешь! Мама начала тайком следить за Алёшей.
 
     Однажды, увидев из своей засады, что на её Алёшу с двух сторон наступают ребята, известные всем как отпетые гаженские хулиганы, и начинают с ним вызывающий разговор, она подбежала к ним с криком.
- Что вам надо от моего сына! – кричала она. – Что вы преследуете его!
Ребята растерялись от неожиданности. Она, не давая им опомниться, продолжала:
- Если вам нужны деньги, если вы такие бедные, то попросите их у меня. А у Алёши их нет. И в банде вашей он участвовать не может! У нас больной отец, Алёша наш кормилец!
Ребята, помолчав, стали извиняться.
- Извините, тётя Мотя, мы не знали, что он ваш сын. Мы его больше никогда трогать  не станем. Наоборот, будем заступаться за него.

      С тех пор и Алёша, и Надя, и Люба стали без опаски передвигаться по району. А в районе бандитами был установлен почти пропускной режим. Если появлялся кто-либо  не знакомый им, его останавливали и спрашивали, откуда он, где живёт, куда идёт. Если что-то их не устраивало, предлагали поворачивать обратно, а тех, кто не слушался – избивали. Особенно лютовали над неместными ребятами, провожавших домой гаженских девочек. В драках пускались в ход ножи. Часто по утрам на дорогах алели лужи крови.

      Когда Люба училась в Университете, ей часто приходилось возвращаться после занятий во вторую смену затемно. Люба старалась обходить группы ребят, когда это было возможно. Однажды она вынуждена была пройти мимо, и один из них окликнул её.
- Эй, кто ты такая, куда топаешь?
- Да это Лёхина сестра, разве не узнал? - услышала Люба голос парня, стоящего рядом с задирой.
- А, ладно, тогда топай.

      Люба прибавила шаг и чуть ли не бегом бросилась наутёк. Было очень страшно. Район малолюдный, закричишь – никто не услышит, а если и услышит – побоится выйти, чтобы заступиться.

      В начале семидесятых годов банду изловили и всех посадили в тюрьму на долгие годы. Многие из тюрьмы не вернулись. Те, кто вернулся, вели себя тихо, всю оставшуюся жизнь, восстанавливая здоровье.

      Надя захотела стать преподавателем географии и подала документы на поступление в Университет. На её счастье конкурс оказался не большой и она, успешно сдав вступительные экзамены, была без проблем зачислена. Конечно, она всё лето готовилась, зубрила, и, как оказалось, не зря.

      В 1969 году тяжело заболел отец Любы. У него на спине стала расти родинка. Вначале этому не придали особого значения. Думали, что это простой нарыв. Мама прикладывала разные мази, включая и народные, чтобы «нарыв» прорвался, но ничего не помогало. Когда, наконец, отец обратился в больницу, у него диагностировали рак. Прооперировали. Однако, через год пошли многочисленные метастазы. После появления первого метастаза под мышкой, отец сказал: «Через шесть месяцев я умру». Прожил он немного дольше и умер в 1971 году через пятнадцать дней после своего дня рождения. Ему исполнилось всего сорок девять лет.

      Когда Люба в 1970 году поступала в Университет на экономический факультет, как посоветовала ей учительница математики, отец уже болел. В те годы учиться на экономическом факультете было престижно, а самой престижной на этом факультете была группа «планирование промышленности». Когда Люба подавала документы, её предупредили, что в эту группу могут поступить только дети богатых начальников за большие деньги. Конкурс в эту группу был восемь человек на место. В группы «финансы и кредит» и «бухгалтерский учёт» конкурс был три и четыре человека на место соответственно. Однако упрямая и уверенная в своих знаниях Люба выбрала группу «планирование промышленности».   Успешно сдав вступительные экзамены и  набрав проходной балл, Люба не была зачислена.

      И вот тогда отец воспользовался своим шансом, и обратился к знакомому из Университета за обещанной им два года назад протекцией.
- Павел, ну что же ты так поздно ко мне обращаешься! Ведь уже прошли экзамены!
- Но ведь моя дочь сдала экзамены и набрала проходной балл!
- Ну, зачем же она поступала в эту группу! Эта группа только для блатных детей партийных работников и больших начальников. Ей и учиться среди них было бы тяжело, - сетовал тот.
- Ну, пожалуйста, помогите как-нибудь, - продолжал просить отец.
- Павел, давай на следующий год. Уже все итоги подбиты.
- Вы тоже меня поймите. Я очень болен. Доживу ли до следующего года?
- Ладно, Павел, будем думать. Может быть, организуем дополнительный набор. Но только не на планирование промышленности. Пусть следит за объявлениями.

      Люба, узнав, что не прошла по конкурсу, упала духом. Она сидела дома и никуда не выходила. О хлопотах отца она ничего не знала. Через неделю Надя, придя из Университета, подняла крик на Любу.

-Ты что  сидишь, ничем не интересуешься!? Объявили дополнительный набор на «финансы и кредит» для тех, кто не прошёл по конкурсу на «планирование промышленности». Всего пять вакансий! Беги, дура!
- А с чего это ты взяла? – Удивилась Люба.
- Объявления читать надо! Давай, собирайся и дуй быстрее в деканат на кафедру «финансы и кредит»! – Торопила её Надя.

      Любе больше не надо было повторять. Через тридцать минут она уже с осторожностью переступала порог деканата. Ей предложили на выбор группу «финансы» и группу «кредит». Люба, зная, что в молодости мама работала в банке, без колебаний выбрала группу «кредит».

      Двадцать пять лет спустя, когда Люба будет занимать должность Заместителя Председателя Правления одного из крупнейших банков Туркменистана, она попросит руководителя Каахкинским отделением банка найти в архивных материалах банка документы, в которых упоминалась бы фамилия матери. И такие документы будут найдены!!! Это будет очень волнующее сообщение, как бы устанавливающее связь во времени длиной в пятьдесят лет: конец сороковых и конец девяностых годов!

      На склоне лет, анализируя ключевые события своей жизни, Люба придёт к убеждению, что сам Господь скорректировал её судьбу, установив препятствие к зачислению её в группу «планирование промышленности», куда Люба устремилась из упрямства, несмотря на полученное ею предупреждение. Подтверждают это события, происшедшие в конце восьмидесятых годов прошлого столетия.

      Выпускники группы «планирование промышленности» - дети высокопоставленных чиновников и партийных работников, пристраивались их родителями на работу, как правило, не на предприятия, как казалось, исходя из названия группы, а на организационную работу в комитеты комсомола и коммунистической партии. Однако, к концу восьмидесятых годов, когда начался процесс развала СССР, в этих органах начались многочисленные реорганизации, сокращения и прочий переполох. Многие из бывших выпускников оказались не у дел, подыскивая себе работу в других стабильных организациях.

      В этот же период произошло разделение Государственного банка СССР на специализированные банки с последующим их акционированием. Возникла дополнительная потребность в специалистах банковского дела. В связи с этими событиями многие выпускники группы «планирование промышленности» вынуждены были переквалифицироваться в банкиров. Но они в этом деле были новичками и поэтому попадали в подчинение бывших однокурсников – выпускников группы «кредит». Таким образом, в подчинении Любы, занимавшей к тому времени должность начальника отдела, попали две однокурсницы – выпускницы группы «планирование промышленности». Они потом много лет проработали вместе под её руководством.

      В самом выгодном положении в те годы оказались выпускники группы «бухгалтерский учёт» - самой не престижной группы в начале семидесятых годов. Многим выпускникам группы «планирование промышленности» пришлось овладевать профессией бухгалтера, чтобы управлять создаваемыми ими кооперативами и малыми предприятиями. В эпоху правления М.С.Горбачёва началось легальное расхищение предприятий, их искусственное доведение до разорения, а затем выкуп за бесценок. Этим занимались люди, стоящие в органах партийного руководства, обладающими необходимыми связями в хозяйственных цепочках. Поскольку в этих органах работали, в основном, выпускники группы «планирование промышленности», то они создавали свои кооперативы и малые предприятия в сферах снабжения и оказания услуг. На такой волне реформ профессия бухгалтера оказалась самой востребованной.

      Вот таким образом Господь направил Любу на тот путь, где она смогла раскрыть потенциал своих способностей, развивая и совершенствуя знания в соответствии с процессом правительственных реформ по развалу могучего Советского Союза. Подтвердилась библейская истина «что Господь ни делает – всё к лучшему». Надо уметь слышать Бога!

                ***

      Юность, юность, беспечная пора! Люба жила настоящим, мало задумываясь над будущим. Жила и наслаждалась эмоциями, радостью от новых знакомств. Учиться в Университете ей было не трудно, а порою даже легче, чем в школе. К этой поре она уже практически избавилась от комплекса неполноценности. Как ни странно, этому способствовали те же самые очки. Ещё в девятом классе Люба заказала себе очки не в оправе, а из стёклышек, прикреплённых к полоске из блестящего металла под цвет золота. Оказалось, что в очках она выглядела даже интересней, так как они немного скрывали горбинку на носу. Сейчас, когда после восьмого класса ушла из школы её палочка-выручалочка Роза, ей самой приходилось читать с доски. А значит, надо было одевать очки. Люба стала надевать их тогда, когда требовалось рассмотреть написанное на доске. Её  очень удивило, что одноклассники никак не реагировали на это, никто не удивлялся и не насмехался над ней, а многие даже говорили ей, что в очках она делалась более интересной и строгой. Но Люба – то знала, что очки прикрывают и искажают самое интересное, что есть у неё на лице – её большие голубые глаза. Она не собиралась носить очки постоянно, так как научилась ориентироваться и без них при зрении минус шесть диоптрий. Трудно было только тогда, когда она не могла рассмотреть номер подъезжающего автобуса или троллейбуса или узнать малознакомого парня, к которому шла на свидание. Но с парнями было проще: Люба делала гордый задумчивый вид и ждала, когда он сам подойдёт к ней. Люба приобрела бойкость, смелость, не стеснялась импровизировать, отвечая на семинарах, умела хорошо, с чувством декламировать стихи. Теперь она знала, что всегда надо говорить бойко и уверенно, а о чем ты говоришь – в это не каждый вникает.

    Одно обстоятельство тяготило Любу. Ей всегда казалось, что она не достаточно хорошо одевается. Конечно, ей было не угнаться за богатыми модницами группы «планирование промышленности». Отец болел и не мог  работать, брат был в армии, Надя, как и Люба, училась. Работала одна мама. Поэтому денег не хватало. Выручало то, что Люба с Надей умели шить себе нехитрые фасоны платьев и кофточек. Но это было совсем не то по сравнению с изысканными импортными платьями и костюмами, в которых щеголяли студентки богатых родителей.

       Однажды Люба  возвращалась с занятий домой с подругой, жившей неподалёку.
- Слушай, Оля, так обидно, я такая несчастливая! Другие и красивые, и хорошо одеваются. А я такая невзрачная!
- Как ты смеешь так говорить! – Чуть не закричала на неё Оля. – Какая та несчастная?! Ты что, глухая? – нет, слепая? - нет, хромая? – нет, бездомная? – нет. Чего тебе не хватает? Ты сыта, учишься в Университете, у тебя есть семья. Да ты счастливая! – Голос Оли звенел от возмущения.

      Люба оторопела от такого раскрытия положения. Она и не замечала всего того положительного, что перечислила ей сейчас подруга. Да она же на самом деле зацикленная дура!

      Это озарение, открывшееся ей устами подруги, будет всю жизнь сопровождать её. С тех пор она в любой ситуации будет искать, и находить положительные стороны, не давая отчаянию завладеть ею. Более того, этот полученный урок она будет передавать всем в своём окружении, подбадривая их и вселяя веру и надежду во всё хорошее.

3.1. ХЛОПОК

      Каждую осень студентов привлекали к сбору хлопка. Это было и весёлое, и трудное время одновременно. Люба теперь старалась во всём находить светлое и утешительное. Она имела представление о хлопковой страде со слов Нади, которая уже участвовала в ней. Но одно дело слышать, а совсем другое прочувствовать. В сборе хлопка студенты участвовали с  середины сентября до конца октября. В годы, когда план по сбору хлопка республикой не выполнялся к установленному сроку, студентов могли задержать и до середины ноября. В это время года дни ещё тёплые, а иногда и жаркие, но с середины октября ночи становились холодными, а к концу срока по утрам даже был иней и вода замерзала. Учитывая это, студенты должны были везти с собой и соответствующую одежду, обувь, головные уборы.

      Студентов размещали в колхозах при школах, предварительно освободив классы. Постель студенты везли с собой: раскладушки, спальные мешки, матрасы. В классах по периметру устраивали спальные места, а в центе оставляли место, которое использовали для еды, расстелив на полу прихваченные из дома клеёнки, либо скатерти. Завтракали студенты своей едой, привезённой из дома, либо купленной в колхозном магазине. Правда, кипяток по утрам для них грели в больших титанах. Обед студентам готовили на полевых станах. Для этого из состава бригады выбирался повар. Все мечтали об этой должности, потому, что повару не надо было собирать хлопок, стоя весь световой день, согнувшись, с огромным фартуком  для сбора хлопка, подвешенным за поясницу. Да и есть повар мог столько и когда ему захочется. Обед состоял из наваристого супа из свежего мяса. Кроме макарон и картошки в суп ничего не добавляли. Однако, когда была тыква, её тоже клали в суп большими кусками, от чего он становился сладковатым. Это было очень невкусно. Но есть приходилось, так как студенты, наработавшись до полудня, были очень голодны. И ещё на обед в изобилии были дыни и арбузы. Их можно было есть без ограничения и даже брать с собой с поле, чтобы перекусить с друзьями во время отдыха. С поля студентов привозили уже затемно. К этому времени для них готовили горячий ужин: такой же суп и кипяток с заваркой.

      Студентов перевозили на открытых грузовиках, где они сидели на полу, подстелив под себя, кто что мог. Сельские дороги - это не асфальт. Каждая кочка отзывалась болью в пятой точке и спине, когда приходилось ударяться ею о борт машины.

      Любу очень удивило, когда у поезда их стали пересаживать в такие грузовики. Ведь в них надо было ещё залезть, поднявшись сначала на колесо, а затем с колеса перешагнуть через высокий борт. Конечно, ребята с удовольствием помогали им вскарабкиваться, но было очень неловко от того, что они невольно касались при этом интимных мест девушек. Со временем Люба научится и будет без труда самостоятельно преодолевать этот барьер.

      Хлопковая страда на первом курсе была для Любы самой тяжёлой. Студентов забрали в первой декаде сентября. Они ещё не успели толком познакомиться друг с другом. А близорукая Люба, приступившая к занятиям за четыре дня до отправки, практически никого не знала в лицо. Студентам, которые жили в общежитии, было легче: они уже ближе познакомились друг с другом, встречаясь не только на занятиях, но и в общежитии. Их трудность была в другом: почти все они ещё очень плохо разговаривали на русском языке, поскольку были из сельской местности.

      В грузовики садились, не разбиваясь по группам. Поэтому вместе с первокурсниками ехали и студенты с других курсов, которые вели себя как бывалые.

      Люба сидела у борта и старалась не прикасаться к нему спиной. Однако это почти не удавалось. При каждом толчке борт больно ударял Любу по косточкам позвоночника, и она думала: «Хорошо быть толстым, у них спина мягкая».

- Девчонки, вы что, первокурсники? – Раздался весёлый девичий голос.
Люба подняла глаза и увидела весёлое смеющееся лицо с мелкими коричневыми веснушками на курносом носике. Зеленоглазая девушка смотрела в угол, где сидели Люба и ещё три русские девушки.
- Угу, - ответила одна из девушек, - ой! – Тут же воскликнула она, когда машину тряхнуло на ухабе.
- Я уже догадалась. Вы что же это ничего не подстелили под себя, сидите на голом полу? – Спросила зеленоглазая.
- А что стелить-то? У нас же все вещи в общем грузовике где-то. - Ответила та же девушка.
- Да хоть бы кофту, или кеды свои.
- Да ладно, уже, наверное, скоро доедем.
- Хотите совет? Всегда в грузовике старайтесь занимать места рядом с кабиной. Там меньше трясёт. При погрузке не зевайте, старайтесь первыми попасть в грузовик. Меня Надей зовут. Я со второго курса.

    Девочки поочерёдно представились. Ту, которая разговаривала с Надей, звали Светой, другую – Ниной, третью – тоже Ниной. Одна Нина была блондинкой, другая – брюнеткой. Девочки - туркменки так и стали называть их позднее: Нина - белая и Нина - чёрная.
- Ну, девчонки, таблетки от живота с собой захватили? Скоро понадобятся. - Весело смеялась Надя.
- А что так?
- Ну, напьётесь без привычки водички местной и получите результат.
- А что за вода? Почему?
- Ну, вода из арыка. Её же никто здесь для вас фильтровать не будет. А в поле на  жаре любой воде рад, лишь бы напиться. Подойдёте к арыку, лягушку отгоните, тину отгребёте, и рады будете напиться.
- Да ладно тебе басни рассказывать. Нарочно пугаешь? – Спросила Нина - чёрная.
- Да зачем мне вас пугать, сами увидите.
Люба подумала: «Надо будет с собой марлечку с кружкой возить, на всякий случай».

      Затем девушки – туркменки запели свои песни. Они пели очень громко и весело. Для них хлопковая жизнь была привычной. Ведь они были из сельской местности и с детства привыкли трудиться почти целый год в поле: осенью на сборе хлопка, а с ранней весны на прополке и сборе овощей и фруктов.

      Приехав в колхоз, разместились в пустом классе. Люба, Света и обе Нины устроили постели рядом. Девочки – туркменки из общежития образовали свой уголок, европейские – свой уголок. Обе группы: и «финансы» и «кредит» хотя и были в одной комнате, но разместились отдельными группками. Рядом с Любой разместилась одна девушка – туркменка, совершенно чисто разговаривавшая на русском языке. Она представилась русским именем – Оля. Со временем Люба, Оля, Света и Нина - белая подружатся и будут и на хлопке, и на занятиях в Университете, составлять одну компанию.

      Их объединило ещё и то, что никто из них не умел собирать хлопок. Первый год они старались, но у них не получалось собрать установленную норму.

      С первых же дней отношения двух Нин друг к другу не заладились. Они были разные не только по внешности, но и по характеру. Нина - белая была весёлой, жизнерадостной блондинкой. Она всегда улыбалась, красивой улыбкой, независимо от обстоятельств. Нина - чёрная была мужиковатой и резкой, хотя и очень красивой с крупными круглыми тёмно-карими глазами под чёрными бровями, пухлыми алыми губками. Обе претендовали на лидерство в компании. Однажды они подрались и Нина - белая запустила в Нину - чёрную ножницами, слегка поранив её. После этого Нина - чёрная перешла спать на другую сторону класса, для чего девочкам-туркменкам из общежития пришлось потесниться, уступая ей место. Вражда между Нинами продолжалась в течение всех лет учёбы в Университете.

      Рабочий день студентов начинался до рассвета с крика бригадира, которым являлся кто-либо из преподавателей. Как правило, им был руководитель учебной группы.
- Подъём! - Неожиданно раздавался крик за дверью.
Через пять минут снова:
- Подъём! Время на сбор пятнадцать минут!

      Студенты нехотя поднимались и, наскоро натянув на себя одежду, спешили в туалет. Тот, кто мог встать первым, успевал сбегать к титану за чаем и вытащить из сумки хлеб  и сгущёнку. Только начитали завтракать, как раздавалось:
- По машинам! На сбор пять минут.

      Естественно, что через пять минут никто не выходил. Тогда бригадир, уже не стуча в дверь, вбегал и начинал подгонять студентов, грозя наказать за недисциплинированность.

      В темноте грузились по машинам и выезжали в поле, нещадно трясясь в открытых грузовиках и безуспешно пытаясь хоть чуть-чуть вздремнуть.

      Целый день студенты находились под неусыпным надзором бригадира. Как правило, они разбредались по ближним полям, ища места, в которых хлопковых коробочек было больше.

      Задача бригадира состояла в том, чтобы не давать студентам отдыхать, чтобы они собрали как можно больше хлопка. Бригадирам платили зарплату исходя из среднего показателя сбора хлопка вверенной ему бригады студентов. Бригадир незаметно следил за студентами, стараясь застать их на месте «преступления», появляясь неожиданно из кустов в самый неподходящий момент. Он считал студентов по головам, которые хорошо просматривались над полем. Когда головы исчезали в кустах, он устремлялся туда, желая разоблачить  «лентяев». Часто к шпионству за студентами привлекался повар.

Угрозы наказания сыпались за всё:
- за медлительность;
- за отдых на хлопковом поле;
- за невыполнение установленной нормы сбора хлопка;
- за шум и веселье после отбоя и прочее.

      Оглашение наказания проводилось на сборе перед ужином. «Провинившихся» студентов выстраивали лицом к коллективу. А наказание было одно: угроза сообщить родителям об отчислении из Университета. Все студенты знали, что это не реальное наказание, но всё равно побаивались, потому, что неприятно быть опозоренными перед всеми.

      В первый год у Любы и её подруг не получалось собирать установленную норму. Люба могла целыми днями выковыривать хлопок из колючих коробочек, все равно нормы покорить не могла. К тому же у неё огрубела и стала трескаться кожа на руках. Было очень больно, особенно когда загнутый кончик коробочки с размаху впивался в трещину, разрывая её до крови. Каждый вечер подруг ждал позорный выговор с угрозами.

      Но никакие выговоры не могли омрачить настроение Любы и её подруг. Ежедекадно студентам выплачивали деньги за собранный хлопок. Этот день был для них праздничным. Вечером шли в колхозный магазин и покупали и нужное, и ненужное, а возвращаясь, лакомились от души.

      Еще был праздник, когда получали посылки из дома. Родители присылали, в основном тушёнку, сгущёнку, копченую колбасу, выпечку и прочие не портящиеся продукты. Содержимое посылок дружно поедалось сообща.

      Люба часто писала домой, сообщая о своей жизни. Она старалась не жаловаться, не желая, чтобы родители переживали за неё, храбрилась. Зная, что в семье нет изобилия, она не выпрашивала продукты, считая, что если у мамы будет возможность, она и без просьбы вышлет. Много лет спустя мама расскажет ей о наблюдениях отца. Он говорил ей: «Смотри, Мотя, и Надя, и Люба обе на хлопке в одинаковых условиях. Надя в каждом письме плачется, что ей тяжело, голодно, а Люба всегда пишет, что ей хорошо и всего хватает. Какие же они разные!».

      Чтобы на ужин не есть опаршивевший всем суп с макаронами, Люба с подругами придумали по утрам по очереди прикидываться больными. За день можно было, и отоспаться, и приготовить для всех вкусный ужин. Отоспаться не всегда удавалось, потому, что часто дежурный бригадир отправлял «заболевших» для подтверждения заболевания в колхозную больницу.

      Однажды в свою очередь осталась «болеть» Люба. В её задачу входило сварить на ужин макароны с тушёнкой. Вроде бы пустяк, но не для Любы. Варить ведь надо было на костре.
Много вопросов встало перед Любой:
- как устроить костёр;
- как на нём приспособить кастрюлю;
- где взять дрова;
- где взять чистую воду, чтобы сварить макароны;
- в горячую или в холодную воду кидать макароны;
- сколько времени варить макароны;
- где взять дуршлаг, чтобы сцедить макароны.

      Вот тогда-то она и припомнила мамины слова:
- Люба, ты ничего не делай, но хотя бы смотри и запоминай, как я готовлю. Ты же должна знать какой продукт сколько варится, что и за чем кидается, когда и сколько надо посолить, поперчить. Вот выйдешь замуж и опозоришься перед мужем и свекровью.
- Когда надо будет, тогда и научусь, - отмахивалась Люба.

      Вот сейчас надо было, а учиться некогда и опозориться перед девчонками не хочется.

      Она попросила повара наладить для неё костерок. Тот в два счёта выкопал ямку, уложив над ней три кирпича, положил немного дров и сказал, чтобы она следила за огнём. Хорошо, что кастрюля была широкой и легко уместилась над кирпичами. В поисках воды Люба обошла весь стан. «Где же берут воду для чая?» - думала она. Опять пришлось обращаться к повару.
- Байрам, где ты воду берёшь?
- Как где? Вон полный арык, - ответил тот, указав рукой в сторону поливного арыка с мутной, почти непрозрачной водой.
- Ты что, шутишь? Мне же надо макароны варить, а не ноги мыть, - недоумённо спросила Люба.
- Ну и что же, вода как вода. Черпай и вари себе.
- Но мне, же нужна чистая вода. Дай мне воды, которую ты для чая используешь.
- Да нет никакой другой воды. Из этого арыка и для чая, и для супа воду берём, – с раздражением отмахнулся от неё повар.

      Люба, с отвращением зачерпнув воду, поставила кастрюлю на затухающий костёр. Пришлось подкладывать дрова, подыскивая небольшие чурочки, которые смогли бы поместиться на небольшом пространстве между кирпичами и кастрюлей.

Люба задумалась: «Сейчас бросить макароны, или подождать, пока закипит вода?». К повару обращаться за советом уже не хотелось. Решила бросить в тёплую. Долго ждала она, пока вода в кастрюле станет тёплой, без конца подбрасывая в костёр щепочки. До возвращения с поля подруг оставалось меньше часа, уже темнело, а у неё даже вода ещё не нагрелась. «Да ещё неизвестно, сколько времени эти макароны вариться будут», - с тревогой думала она, без конца проверяя воду. Люба бросила макароны в тёплую воду, даже не подумав посолить, и села ждать. Подождав немного, она помешала в кастрюле. Ей показалось, что она мало положила макарон, они свободно плавали. Подумав, что подруги не наедятся,  подсыпала ещё макарон.

      Она не замечала своими близорукими глазами, что повар давно с любопытством наблюдает за ней, не веря своим глазам. Он ещё не встречал взрослой девушки, которая не умела варить макароны. Увидев, что Люба подсыпает макароны, он не выдержал и подошёл к ней.
- Ну что, тебе помочь? – спросил он.
- Да я уже всё сделала. Вот сижу, жду, пока макароны закипят.
- А вода у тебя кипела?
- Нет ещё. Что-то медленно закипает.
-Так ты что, макароны в холодную воду засыпала? -  Повар с удивлением уставился на Любу.
- Нет, в тёплую.
- Ты хоть воду посолила?
- А что, надо? Я думала посолить, когда они сварятся.
- Да, тяжёлый случай, - с хохотом произнёс повар.

      Он принёс дров, плотно заполнив ими всё свободное пространство под кастрюлей. Огонь весело разгорелся и вода с макаронами вскоре забулькала.

      Стемнело, подъехали машины с голодными студентами. Подруги, завидев Любу у костра, подбежали к ней с надеждой на вкусный ужин.
- Скоро будет готово, - с гордостью сказала им Люба.
- Дай попробую, - голодная Галина выудила из кастрюли макаронину, и, обжигаясь, стала пробовать. - Что это они у тебя комком каким-то, и липкие.
- Они только что закипели.
- Надо срочно промыть, а то совсем в кашу превратятся, - уже распоряжалась Галина.
- А что их мыть? Там и воды в кастрюле нет, и дуршлага нет, и мыть не чем. – Запричитала Люба.
- Пошли, подержишь.
Галина, подхватила фартуком кастрюлю и устремилась к арыку.
- Галя, но там, же грязная вода, - только и успела сказать Люба.

      Галина, зачерпнув из арыка полную кастрюлю воды, рукой помешала в ней макароны. Попросив Любу поддержать крышку, она принялась сливать воду из кастрюли прямо в арык.
- А тушёнка где? – Спросила она у Любы.
- Я ещё не открывала её, - призналась Люба.
- Тогда пошли быстрее в комнату, пока макароны ещё совсем не остыли, а то тушёнка раствориться не сумеет, - уже со смехом торопила Галина.

            ***

      К концу сезона, когда по утрам появлялся иней, студентам разрешали не сразу приступать к сбору хлопка, а с часок погреться у костра. Зная это, старались прихватить с собой картошку, тушёнку и побольше хлеба. Картошку пекли в золе, а хлеб, разломив большими кусками и нанизав на палочки, жарили на огне. Хлеб становился горячим, покрывался хрустящей коричневой корочкой. Было так вкусно, что Люба, всегда евшая мало, могла съесть одна половину буханки. Такого вкусного хлеба Люба больше никогда в жизни не ела.

      Одно омрачало существование Любы в этот сезон: у неё сильно болели зубы. На время спасал только анальгин. Зубы у Любы всегда были плохими. Она очень боялась стоматологов, их адских бормашин, своей вибрацией способных вывернуть наизнанку всё содержимое черепной коробки. Это сейчас бормашины «со сверхзвуковым» вращением, да ещё делают обезболивающий укол. Но в те годы лечение зубов можно было сравнить с пыткой. Из-за страха перед бормашиной Люба запустила зубы, и у неё начался кариес. Когда у неё сломался зуб, который был виден при улыбке, она вынуждена была пойти к врачу. Пришлось удалить не только сломанный зуб, но и два соседних, которые уже нельзя было вылечить. Около года Люба так и ходила с дыркой во рту, пока мама не заставила её пойти и поставить зубной протез. За это время у неё развилась привычка зажимать губы при разговоре, чтобы широко не открывался её беззубый рот. Она долго избавлялась потом от этой привычки. Хорошо, что остальные повреждённые кариесом зубы удалось вылечить, и они прослужили ещё несколько лет.

      На втором курсе в первый же день подруги сделали для себя открытие. Собирая хлопок с той же интенсивностью, что и на первом курсе, они за первую половину дня собрали дневную норму! Оказывается, на первом курсе они приобрели сноровку, и теперь она проявилась! Они встревожились. Ведь за вторую половину дня они не должны собрать намного меньше: заподозрят в отлынивании от работы. Сдавать же намного больше нормы не хотелось, потому, что тогда всегда будут требовать не меньше, и уже не притворишься, что не умеешь собирать. Но работать на износ не хотелось. Они поняли, что можно работать вполовину силы, вдоволь отдыхать на хлопковых грядках, без усилия сдавать положенную норму и не получать взысканий. Любу, как и её подруг, совсем не обольщала возможность заработать на сборе хлопка неплохие деньги. Жить спокойно и весело для них было важнее.

      Главной проблемой было то, что  трудно было ускользнуть от надзора бригадира и его шпиона-повара. Но в этом был свой романтизм. Главное было ускользнуть с утра и после обеда, чтобы никто не смог заметить в каком направлении они направляются, чтобы не вычислить их по головам. Если другие отлынивающие от работы прятались в высоких кустах хлопка, то они вовсе уходили с поля, и залегали в высоких камышах, желательно возле воды. Там они могли и постирать, и искупаться. Впоследствии Люба будет удивляться тому, что они не боялись и даже не думали об опасности быть укушенными змеёй или скорпионом, которые в изобилии водились в таких местах. В таких местах днём отсиживались и шакалы.

      С утра, пока ещё было прохладно, они часа за два набирали половину дневной нормы и уносили с собой полные фартуки хлопка. Высыпав хлопок на землю, они устраивали себе некое подобие мягкой постели. Если неподалёку была бахча, набирали с неё дыней и арбузов и отдыхали до самого обеда. Успевали всё: и выспаться, и наесться. Перед обедом собирали с влажной земли хлопок, который за это время становился ещё тяжелее, пропитываясь влагой, и делая утомлённый вид, шли к дороге, по которой должна была проезжать машина, собирая мешки с хлопком и студентов. Людей высаживали на стане обедать, а мешки ребята везли взвешивать. У каждого студента был свой номер, который они листьями от хлопка писали на своих мешках. К концу обеда ребята, взвесив мешки, возвращались и сообщали вес собранного каждым хлопка. Исходя из этого, подруги вычисляли, сколько килограммов хлопка им надо дополнительно собрать до конца дня, чтобы не дай бог не перебрать больше нормы, иначе на следующий день с них потребуют собрать не меньше. После обеда снова прятались спать, а уже к вечеру шли в поле дорабатывать. Если на первом курсе они страдали от недосыпания, то на втором и последующих курсах – от пересыпания. Когда спать совсем уже не хотелось, они начинали дурачиться, курить. Только Оля никак не могла научиться курить. Она не осмеливалась вдохнуть дым, а глотала его, смешно выпучив глаза. Поэтому ей потом запретили «переводить» сигареты. Оля, вообще, была какой-то правильной, немного набожной, но не фанатичной. И с юмором у неё всё было в порядке.

      Часто на одних и тех же полях собирали хлопок и студенты, и колхозные школьники. Увидев студентов, бездельничающих в кустах, они с осуждением говорили на ломанном русском языке: «Вас привезли, чтобы вы помогали собирать хлопок, а вы бездельничаете!».

      Однажды, валяясь в поле, они заметили приближающего к ним на ишаке парнишку. Света предложила:
- А давайте попросим покататься.
- Да он ни за что не разрешит. - засомневалась Люба.
- Подождите, я его сейчас обольщу, - заявила Нина и поднялась с земли, распуская свои длинные золотистые волосы.
Парнишка остановил своего ишака и, улыбаясь во весь рот, начал традиционный при встрече в поле разговор.
- Арма (бог в помощь), - произнёс он и заулыбался ещё шире, заметив поднимающихся из кустов Свету с Любой.
- Барбол, сенин арма. Няхили? (и тебе того же. Как дела?) – Отозвалась Люба, на ломанном туркменском языке, безжалостно искажая интонацию произношения.
- Дай покататься на ишаке, - попросила Света.

      Парнишка принялся что-то объяснять им на туркменском языке, показывая на ишака и жестикулируя. Начали объясняться на жестах, а Нина чарующе обольщала его широкой улыбкой. Наконец парнишка понял, чего у него просят. Он слез с ишака и, придерживая его, предложил жестом садиться. Первой стала грузиться на ишака Света. Она была самой высокой среди подруг и, когда села на ишака верхом, ноги её упёрлись в землю.
- Ой, ой, ой, - завизжала она, - я сейчас упаду, ну его на фиг!

      Ишак спокойно стоял, и казалось, что совершенно не замечал свою ношу. Света слезла с ишака, и её место заняла Люба. Ишак стоял неподвижно.
- Но, но, но! - Покрикивала Люба, слегка подпрыгивая на ишаке.

      Парнишка, слегка хлопнув ишака по крупу, произнёс: «Цоб, цобе», и ишак тронулся.

      Люба почувствовала, как под ней её опора - спина ишака, заходила ходуном сразу в разные стороны. Ёй показалось, что она сейчас скатится с него вверх тормашками, и она запищала.
- Стой, стой, тпру, тпру! – Пищала она, ухватившись руками за шею ишака.

      Парнишка подбежал и остановил его каким-то окриком.

      Настала очередь Нины. Нина грациозно перелезла через спину ишака и, гордо подняв голову с распущенными по спине волосами, кокетливо сказала ишаку: «Но». И вдруг ишак тронулся с места и живенько потрусил по полю. Подруги покатывались со смеху, видя их кокетку скачущей верхом на ишаке, почти касаясь ногами земли.

      Однако парнишке было не до смеха. Почуяв неладное, он бросился догонять ишака, что-то крича, но ишак только прибавлял скорость. Наконец, он догнал и, удерживая ишака, помог Нине опуститься на землю. Спустившись, Нина, обессиленная от испытанного ужаса, опустилась на землю. К ней, смеясь, подбежали подруги. Но Нина не смеялась, глаза её были широко раскрыты от ужаса. То, что девочкам казалось смешным, для Нины было настоящим испытанием. Только увидев состояние Нины, Люба поняла её ощущения, вспомнив своё.

                ***

      Худенькая Люба мучилась, терпела боль от ударов борта грузовика по своим острым косточкам позвоночника, не покрытым мышечной и жировой массой. Косточки травмировались. В результате на спине выскочил нарыв. Возможно, что попала инфекция. Ведь банный день для студентов устраивали не чаще одного раза в месяц в почти не отапливаемом помещении. Откуда в колхозе баня? После такого мытья многие студенты только простывали. Одежду, кроме трусиков почти не переодевали. Поэтому Люба узнала о наличии нарыва только тогда, когда он прорвался. До этого она мучилась от боли в позвоночнике, считая, что просто набила косточку о борт машины.

      Однажды, собирая хлопок и стоя спиной к пригревающему солнцу, она почувствовала, что по её спине что-то течёт. Стало мокро.
- Света, Света! - Закричала она через всё поле подруге.
- Что случилось, что зовёшь? –  Подойдя, спросила Света.
- Светик, посмотри, что у меня на спине? -  Люба подняла рубашку.
- Ой, ужас! - Воскликнула Света. – Да у тебя фурункул прорвался. Да такой огромный!
- Фурункул? Да у меня их никогда в жизни не было. Посмотри  внимательнее.
- Да фурункул, я что, слепая что ли! Дай вытру чем-нибудь.
Люба достала носовой платок и Света приложила его к ране.
- Так вот почему у меня так болела спина. А я думала, что просто кость о борт набила, - догадалась Люба.

Они разошлись, продолжая собирать хлопок.
      Люба задумалась, монотонно вынимая хлопок из коробочек. После прорыва фурункула она испытывала огромное облегчение. Боль прошла.

      Неожиданно к ней подбежали Света и Оля. Они были возбуждены.
- Гляди-ка, хлопок она собирает! – Ехидно говорила Оля. – Для неё хлопок важнее подруги!
      Люба изумлённо смотрела на подругу, пытаясь что-либо понять.
- Оль, что такое ты говоришь?
- Засобиралась, только о себе думаешь, не замечаешь даже, что с товарищем несчастье! – Возмущенно говорила ей Света.
- Да что такое? Объясните мне толком.
- А ты как будто не слышала ничего. Девчонки со всех полей прибежали, а тебе твой хлопок дороже, - продолжала говорить Света.
- Нинку вон с поля увезли, у неё, говорят, приступ аппендицита, - наконец объяснила Оля. – Ты всё в облаках летаешь, воображаешь из себя красавицу. Ты поступила как предатель!
- Да я не слышала ничего. Я даже не знаю, в какой стороне Нина собирала, - пыталась объясниться Люба.

      Она и на самом деле не видела. С её зрением минус шесть диоптрий трудно было различать людей на огромном поле. Она могла различать их только по нечеткому силуэту, да цвету одежды, если помнила, кто в какую одежду одет. Слёзы подступили к горлу. Она не стала больше ничего объяснять, а подруги демонстративно удалились.

      Два дня подруги не разговаривали с Любой. А на третий день выяснилось, что никакого аппендицита у Нины не было. Она симулировала, чтобы не работать в поле. Дружеские отношения постепенно наладились. Люба никогда не могла долго обижаться, да и обиды особой не было. Она больше винила себя за то, что не услышала, не увидела и не пришла на помощь.

Приятельские отношения они будут поддерживать всю жизнь, ни разу не вспомнив об этом давнем инциденте. Но однажды, более чем через тридцать пять лет Света позвонит Любе и скажет:
- Люба, хочу поговорить с тобой.
- Ну, давай, о чём?
- Ты помнишь, как на хлопке мы с Ольгой напали на тебя из-за Нинки?
- Припоминаю, а почему ты спрашиваешь?
- Я вот всё время думаю: ведь мы тебя тогда так сильно и несправедливо обидели из-за неё, а она оказалась симулянткой. Но ты всё равно продолжала с нами дружить.
- Света, да я не помню никакой обиды. И в душе ничего не держу.
- Ты молодец. Прости меня. Я бы так не смогла.
- Свет, ты что, все эти годы думала об этом? – Удивилась Люба.
- Да, и мне так стыдно.
- Забудь, Света. Я не держу никакого зла и обиды.

      Люба отчётливо вспомнила то своё состояние после полученных оскорблений. Ей было обидно, да, но она не разозлилась на подруг. Возможно, и она поступила бы также, защищая заболевшую подругу. Подруги ведь не знали, что Люба действительно не видела переполоха в поле, вызванного симуляцией Нины.

              ***

      Что только не придумывали они вечерами. Однажды в колхозный магазин завезли краску для обесцвечивания волос. Кто-то из девочек купил, решив подкрасить обесцвеченные волосы. Люба уже не помнит, как это произошло, но словно эпидемия напала на всех. Все вдруг захотели стать блондинками. Разобрали в магазине всю краску и стали каждый вечер по очереди обесцвечивать волосы. Горячую воду воровали из титана. Много брать не разрешалось, так как её грели только для чая. Поэтому процедура превращения в блондинок затянулась надолго. Мыли голову в крохотном тазике. Когда очередь обесцвечивания дошла до Любы, то её волосы стали не жёлтыми, красными. Сначала не могли понять,  почему так произошло. Потом догадались: Любины волосы были покрашены хной. Это действительно было так. Люба с Надей постоянно укрепляли волосы хной. От неё волосы делались толще, гуще и приобретали красивый медный оттенок. Люба растерялась: через пять дней ехать домой, а она красная. Решили покрасить волосы ещё раз на следующий день. От этого волосы приобрели морковный цвет. Покрасили третий раз – тот же морковный отлив. А у этой краски есть один нюанс: её нельзя применять чаще одного раза в десять дней, так как она очень агрессивна и разрушает волосы. Но возвращаться домой с таким цветом было нельзя! Люба рискнула покрасить волосы четвертый раз, подержав краску подольше. Кожу сильно щипало, но она терпела. Эффект обесцвечивания был достигнут, однако волосы стали не жёлтыми, как ей хотелось, а белыми. «Но это все-таки лучше, чем морковный цвет», - успокаивала себя Люба.

      Вот такой красавицей Люба вернулась с хлопка на третьем курсе. Она долго потом мучилась с безжизненными, огрубевшими волосами, пока они не отросли. Зато был эффект на вокзале, когда встречающие родственники с удивлением и смехом встречали грязных, располневших, загоревших «раскрасавиц-блондинок», возвращающихся с «тяжёлых» полевых работ.

3.2. ДРУЗЬЯ

      Света, Нина - белая и Оля были университетскими подругами Любы. Во время, не связанное с занятиями, Люба дружила с подругами, жившими по соседству. После поступления в Университет отношения с Леной и Розой практически прекратились.

      Лену после окончания восьмого класса её мать устроила к себе на работу. Люба не виделась с ней больше года. Но однажды, возвращаясь с занятий, она увидела её с огромным животом.
- Ленка, привет, ты замуж вышла? – Радостно воскликнула Люба.
- Привет. Да, можно так сказать.
- Поздравляю.
- Да что поздравлять-то. Вон мать до сих пор меня простить не может. И себя и меня извела.

      И Лена рассказала ей свою историю. Оказывается, от них ушёл отчим. Мать очень любила отчима, всячески угождала ему, стращала им детей. Лена с братом побаивались его. Отчим был на несколько лет моложе её матери. Как-то так получилось, что в один год умерла Ленина бабушки, и следом ушёл из семьи отчим, найдя себе молодую женщину. Это подкосило здоровье матери, и она ослабила контроль над детьми. А Лена была очень красивой девушкой и ухажёры у неё не переводились. И однажды она не устояла перед особенно настойчивым ухажёром и забеременела от него. Это окончательно подорвало здоровье матери. Она тяжело болела всеми болезнями и уже практически не вставала. Лена ушла из дома, живя в гражданском браке. Мама, несмотря на своё тяжелое состояние, на примирение не шла.

     Люба очень удивилась, что Лена оказалась способной переступить запретную грань в отношениях между мужчиной и женщиной. Для неё девичья недоступность была свята. Тогда она вспомнила, как Лена всегда просила её быть с ней рядом, когда ребята настойчиво добивались её внимания. «Да она, наверное, не была уверена, что может противостоять соблазну, поэтому и таскала меня за собой» - догадалась Люба.

      Лена родила больного мальчика – дауна, который прожил пять лет. Мальчик не умел ни ходить, ни разговаривать. Вскоре мама Лены умерла. Дом был разделён с братом. Лена с мужем отремонтировали свою половину и продали. Люба много лет не будет видеться с Леной.

     Лет через двадцать, когда Люба будет занимать пост Заместителя Председателя Правления крупнейшего банка Туркменистана, Лена переступит порог её кабинета и попросит устроить её на работу. Люба примет её на должность кассира, и они проработают вместе несколько лет, иногда встречаясь на работе. Однако дружить они уже не будут.

       Позже Лена родит здоровую девочку. Муж уедет на заработки в Россию. Его не будет несколько лет и Лена, без его согласия продаст квартиру и после операции по удалению рака груди вместе с дочкой поедет к мужу, даже не имея точного представления, как и где он живёт. Больше подруги никогда не встретятся. Люба всегда будет с грустью вспоминать о ней: такая успешная красавица и такая несчастливая судьба!

      Будучи в преклонных годах, анализируя свою жизнь, свои поступки, каясь перед Господом в своих грехах, прося их прощения, Любе откроется её грех, о котором она никогда раньше не задумывалась. А именно: она ни разу не навестила Лену ни в больнице, когда ей удаляли грудь, ни после выписки. Вероятно, в те годы сердце Любы уже было огрубевшим от испытаний, сыпавшихся на неё. Огрубевшее сердце не позволило ей почувствовать необходимость оказать Лене необходимую поддержку, а ведь в то время Лена была одна с малолетней дочерью. Люба остро ощутит этот грех, свою вину, но просить прощения у Лены она уже не сможет. Люба будет каяться, и каяться перед Господом, слёзно прося прощения за этот грех.

      Вторая подруга Любы – татарочка Роза, её палочка-выручалочка. Роза ушла из школы после окончания восьмого класса. Она поступила в медицинское училище и выучилась на медсестру. Родители выдали её замуж за разведённого татарина, живущего на соседней улице. Ох, и натерпелась же она от него, пока не сбежала.

      Мужчины татары по своей природе очень жестоки, властны, деспотичны. Женщины для них – безропотный предмет для их ублажения. Может быть, у некоторых татар и другие характеры, но Люба в своей жизни таких не встречала. Роза около четырёх лет прожила с мужем, но не могла забеременеть. Обследовалась, но заболеваний врачи не обнаруживали. По словам мужа, он тоже обследовался ранее и заверял, что у него было все в порядке. Розу постоянно безжалостно унижали и свекровь и муж за неспособность забеременеть. Муж часто избивал её. Когда она убегала к матери за защитой, та возвращала её к мужу, говоря: «Терпи, он твой муж».
 
      Работая в воинской части медсестрой, Роза познакомилась с офицером – вдовцом. Он стал ухаживать за ней. Роза не была такой красавицей, как Лена, но она была очень приятна, с красивой улыбкой и точёной фигуркой. Кроме того, она была очень доброй, отзывчивой, всегда готовая прийти на помощь. Офицер был русским. Роза сбежала к нему от своего татарина, не забрав даже своих вещей. Через девять месяцев Роза родила сына. Родители не могли её простить за то, что она живёт с русским, да ещё и рожает от него. Ещё через год Роза родила второго сына. К этому времени отец Розы умер,  здоровье матери ухудшилось, и она простила её. Тем более, что дети Розы были похожи на неё. Настоящие татарчата с пухленькими щечками и маленькими глазками-щёлочками.

      Свекровь и муж её, ранее унижавшие её, затихли и были посрамлены. Ведь свекровь перед всеми соседями поливала грязью Розу за её бесплодие. Бывший муж Розы стал выпивать, несколько раз женился, но жёны уходили от него, даже после смерти его матери. Он так и остался одиноким.

      Третья подруга Оля жила одна, ведя весёлую жизнь безнаказанной юности. К тому времени отец Оли умер, брат женился и жил у жены. Весь дом был в распоряжении Оли. Работала она в больнице кастеляншей. Оля дружила с девушкой по имени Надя, недавно поселившейся на их улице вместе с матерью и приходящим отчимом. Мама была русской, а приходящий отчим туркменом, имевшим законную жену – туркменку. Отчим был властным и жестоким, требуя от матери беспрекословного подчинения и ублажения. Он часто бил мать, а та почему-то терпела. Отчим не обращал внимания на Надю, а матери тоже было не до неё: она разрывалась между работой и желанием угодить отчиму, чтобы не получить наказания. Этакое добровольное рабство. Мама Нади многое ей позволяла. Надя вызывающе красилась, носила до предела узкие и короткие юбки. Имея при этом достаточно пышные формы, выглядела Надя вызывающе сексуальной. Когда она, распустив по плечам красивые светло-русые волосы, проходила, все мужчины, особенно не русские, оглядывались, причмокивая языками. Надя была весёлой, звонкой хохотушкой. Скорее всего, это была бравада.

      Кроме Оли у Любы не оставалось подруг. Когда Люба приходила к Оле, она всегда заставала у неё бесконтрольную Надю. Олю тоже не кому было контролировать. Оля с Надей часто вечерами ходили в кино или на танцы, знакомились там с разными ребятами, а потом долго вспоминали о том, как они «отшивали» их. На первом этапе юности именно такая игра и доставляла им удовольствие.

      Любе было весело с ними. Ей нравилась их раскрепощённость, чего не хватало ей. Они называли ей Любаней. Несколько раз Люба ходила с ними на танцы. Она с любопытством рассматривала, как танцуют другие. Танцевать модные тогда танцы твист и шейк она не умела. На медленные танцы её никто не приглашал. «Бывалые» Надя с Олей пытались делать движения как большинство присутствующих. У них немного получалось, ведь они немного репетировали движения дома. Люба же больше рассматривала, как одеты другие девочки. А одеты они были, как правило, вызывающе: символические юбочки и блузки с расстегнутым «до нельзя» воротом. Форма одежды Нади с Олей гармонировала с ними. Но Люба была одета скромно и целомудренно. Разве могла она вызвать интерес у какого-нибудь парня, который приходил не танцы с целью завязать знакомство с легко доступной девушкой? Конечно, нет. Люба делала вид, что ей весело, как и всем, но в душе грустила.

      Иногда на танцах к Наде с Олей «клеились» не русские ребята, навязывались провожать домой, а по дороге приставали с непристойными предложениями. Тогда подруги хитростью сбегали от них. Любу не привлекало такое «веселье» и она стала отлынивать от походов на танцы, ссылаясь на свою занятость.

       После первого семестра, успешно сдав свою первую сессию, Люба решила отметить это событие с подругами. Вечером она пришла к Оле. Надя была у неё.
- О, Любаня, тебя можно поздравить? – Весело воскликнула Надя.
- Всё, отстрелялась, - с радостью сообщила Люба.
- Это дело надо как-то отметить, - сказала Оля. – Давайте сходим куда-нибудь.
- Нет. Не хочется. У меня есть три рубля. Давайте купим вина, - предложила Люба, - идёмте в магазин.

      Девочки никогда не выпивали и не разбирались ни в цене на вино, ни в качестве вина. В магазине они увидели красивое красное креплёное вино «Рубин». Стоила бутылка такого вина девяносто семь копеек. Трёх рублей как раз хватило на три бутылки, по одной на каждую.

      Придя домой к Оле, налили вино в красивые высокие стаканы и, уютно расположившись на широкой кровати, стали пить, даже не подумав о какой-нибудь закуске. Просто пили как сок. Вино оказалось сладким с привкусом пригоревшего сахара. Пили, болтали, смеялись. Через некоторое время Люба почувствовала, что у неё всё плывёт перед глазами. Когда она попыталась встать с кровати, то едва удержалась на ногах. Её тошнило. Такого состояния она ещё никогда не испытывала. Подруги заливались от смеха, глядя на её качающуюся походку, но когда сами поднялись с кровати, то оказались не в лучшем состоянии.

- Ой, девчонки, вот прикол, - смеялась Надя. – Качает, как в лодке!
В голове всё смешалось, тошнота не отпускала.
- Девчонки, мне так плохо! Я пойду домой, - заплетающимся языком пролепетала Люба и, качаясь, направилась к двери.

Она не помнила, как дошла и легла спать и не знала, видела ли её мама в таком состоянии.

Утром Люба проснулась от головной боли. Её тошнило, и она побежала в туалет. Сказать «побежала» было бы не правильно. Она брела, цепляясь руками за любую опору: косяки дверей, углы столов, столбы в беседке, и зажимала себе рот, чтобы по дороге не расплескать содержимое желудка. В её глазах то темнело, то светилось ярким светом. Голова просто раскалывалась, мучимая непрерывными спазмами. В течение трёх дней Люба непрерывно курсировала по маршруту: кровать-туалет.

      Мама наблюдала за ней. Она почему-то не ругалась и делала вид, что не замечает.
- Знаешь, Павлик, Люба приползла вчера пьяная-пьяная. Видно сессию с Ольгой отмечала.
 - А что же ты меня не разбудила?
- А зачем? Пусть теперь помучается. Сегодня целый день из туалета не выходит. Прямо зелёная вся.
- Может быть,  аспиринчику дурёхе предложить?
- Не надо, пусть ещё помучается. Не нравится мне её дружба с Олей, А их Надя вообще как проститутка выглядит.
- Мотя, не вмешивайся. Люба сама скоро разберётся, она у нас умная, - успокаивал её Павел. – Пойду, полежу немного. У меня самого голова раскалывается.

      Отец Любы очень страдал от головной боли, вызванной метастазами в мозге, и  почти всё время проводил в постели. Он всегда говорил: «Столько силы в теле чувствую. Так и хочется взять в руки инструмент и работать, но голова никак не даёт. Заменить бы её новой, чтобы не болела!».

      Через три дня Люба пришла в себя. Однако, при одном слове «вино», её начинало мутить. Лет десять после этого она не сможет выносить даже запаха вина. Когда на хлопке иногда они будут устраивать себе «праздничные» дни, она не сможет сделать ни одного глотка, несмотря на свои усиленные попытки.

                ***

      Часто по вечерам возле дома собирались ребята – друзья Алёши. Перед домом стояла длинная скамейка, а к дому вёл тенистый тоннель из китайской розы, сооружённый матерью. Местечко было уютное. Разговаривали, смеялись, пели песни под гитару. Они собирались там даже тогда, когда Алёшу забрали в армию. Любе нравились песни, которые они пели. Особенно блистал в их компании парнишка по имени Миша. Ребята звали его Мишка - малай или просто Малайка, а девочки – Мишаней. Он был сиротой и жил в соседнем доме. Отец его был татарин, а мать – русская. Отец умер от пьянства. От систематических побоев пьяного татарина мать тяжело болела и умерла через два года после его смерти, оставив на произвол судьбы двоих сыновей. Старшему было тринадцать, а младшему – Мише, девять лет. Родственников у них не было. Чем мальчишки питались – одному Богу известно. Вскоре старшего посадили в тюрьму за воровство на два года. Миша с детства проводил всё время то у одного друга, то у другого, и возвращался домой только ночевать. После выхода из тюрьмы, старший брат женился и продал дом, переселив Мишу в маленький сарайчик (времянку) во дворе. Люба не припомнит, работал ли Миша где-нибудь. Наверное, работал, ведь он же питался как-то.

      Миша хорошо пел. Он откуда-то знал много страдальческих песен из тюремного репертуара о несправедливо пострадавших и был центром компании, самым младшим, тихим и скромным.

      Целыми вечерами Миша исполнял песни по заказам Любы, Оли и Нади. Если соседи прогоняли их, они переходили в другое укромное местечко или спускались в овраг, если было не очень жарко.

      Однажды брат Миши подарил ему мотоцикл. Счастью не было предела не только Мише, но и девчонкам. Он по очереди катал их по холмам, на огромной скорости спускаясь по крутым склонам оврагов. Любе нравилось это ощущение замирания сердца от страха при резком спуске вниз. Девчонки жутко пищали. Совсем не думалось о риске упасть и переломать себе кости.

      Мама всегда наблюдала за приключениями Любы. Иногда, когда Люба долго не приходила вечером домой, мама отправлялась на её поиски, прислушиваясь к голосам. Если она слышала непристойные разговоры, то выходила из укрытия и звала Любу домой,   не всегда в корректной форме. Дома она долго напоминала ей, что надо себя блюсти, не распускаться, и читала прочие нотации. Конечно, она боялась, чтобы Люба не стала жертвой какого-нибудь не русского парня.  Те, как правило, пользовались русскими девушками, но замуж брали девушек своей национальности.

               ***
      Так же строго мама контролировала и Надю. Надя в студенческие годы встречалась с соседским парнем из многодетной сибирской семьи. У них была настоящая любовь! Они не могли долго быть друг без друга. Мама боялась, что Надя не устоит, забеременеет, родит и тогда не сможет закончить учёбу в Университете. Она препятствовала их встречам. Следила за Надей, находила их укромные места, где они скрывались от преследования матери, и, ругаясь, приводила её домой. Конечно, молодым влюблённым было стыдно. Три года продолжалась их любовь и закончилась тем, что её любимый женился на другой девушке, которая оказалась более доступной и забеременела от него. Это была неизлечимая душевная трагедия для Нади. Лет через пятнадцать Люба случайно встретит Надиного парня, ставшего к тому времени полным, наполовину лысым мужичком. Они будут долго разговаривать. В разговоре она поймет, что он до сих пор любит Надю. Поймёт она это потому, как он будет смотреть на неё, видя перед собой Надю. С годами Люба и Надя стали ещё больше похожи друг на друга, почти сравнявшись по комплекции. Он будет жаловаться Любе, что если бы не методы её матери, применяемые для того, чтобы их рассорить, они были бы вместе и были бы счастливы. Любе было очень грустно от этого признания. Но такова судьба. Мы никогда не знаем, к чему нас могут привести наши поступки. Мама ведь не хотела сделать плохо  для своей дочери. Недаром говорят: «Благими намерениями выстлана дорога в ад».

      А Люба с Надей даже в молодости были очень похожи друг на друга. Только Люба была чуть меньше ростом и худее.

      После расставания с соседом Надя недолго встречалась с парнем по имени Толик. Люба немного знала его в лицо, но разговаривать с ним не приходилось. Однажды Люба ехала на троллейбусе в Университет. Корпус Университета, в котором занималась Люба, был на одну остановку ближе корпуса, в котором занималась Надя. Люба стояла, одной рукой придерживаясь за поручень, а в другой держа портфель с конспектами. Вдруг её сзади кто-то потянул за портфель.

- Привет! - Услышала она радостный мужской голос.
Люба оглянулась и увидела крепкого скуластого круглолицего парня. Он улыбался ей.
- Привет. - Растерянно ответила она. Его лицо показалось знакомым, но она никак не могла вспомнить, откуда она могла его знать.
- На занятия? А разве ты не в первую смену занимаешься? – Спросил её парень.
- Да нет, в этом году мы во вторую, - ответила Люба неуверенно. Она стала догадываться, что её, наверное, спутали с Надей. Это Надя занималась в первую смену.
Поговорив немного ни о чём в том же духе, Люба направилась к выходу.
- Надя, а тебе разве не на следующей остановке выходить? – Удивлённо спросил парень.
- Нет. Сегодня мне надо здесь, -  быстро ответила ему Люба и поспешила выйти из троллейбуса, боясь расхохотаться. Она вспомнила его – это был Толик, новый ухажер сестры.

      Ох, и хохотали они, когда Люба рассказала Наде эту историю. Может быть этот Толик, как и Люба, тоже был близоруким? Люба никогда этого не узнает, потому, что вскоре Надя прервёт с ним отношения. После окончания Университета она уедет работать по направлению в другой город – город газовиков и нефтяников. Ох, и красивого парня выберет она себе в мужья в этом городе! Это будет высоченный, красивый геолог – коренной сибиряк, не то, что невзрачный сосед, предавший её любовь. Он так же, как и она, окажется в этом городе по направлению из Томского института.

      А сердце Любы было свободно. Она исправно училась, по вечерам иногда ходила гулять с подругами: Олей и Надей. Со временем у Оли с Надей появились постоянные парни, с которыми они уже не просто обнимались и целовались. Парни были не русскими, а значит, на длительные отношения они рассчитывать не могли. Редко кто из мусульман женился на христианке. Люба считала такие отношения развратными. Она всё реже и реже встречалась с подругами.


3.3. СУДЬБОНОСНАЯ ВСТРЕЧА

      В Университете была организована спортивная секция по волейболу. Люба стала её посещать. Навыки игры в волейбол она приобрела ещё в школе. Тренировки были два раза в неделю. Занятия в Университете были во вторую смену, а тренировки начинались через полчаса после окончания последней пары. Было очень удобно, только вот форму для игры приходилось носить с собой. Но Люба не делала из этого проблему. А на чувство голода она вообще никогда не обращала внимания. Она могла кушать один раз в день. Зато была подвижной и активной. Она всегда считала себя худой и мечтала стать полнее. Если Любу с её фигурой из начала семидесятых годов перенести в начало следующего века, то её фигура считалась бы идеальной, а многие нашли бы её даже полноватой.

После тренировок Люба возвращалась поздно, к девяти часам вечера. Зимой в это время было уже темно. Всегда было страшновато. Хорошо, что она и брат были похожи. К ней гаженские ребята почти не приставали, а если и приставали, то, узнав, что она Алёшина сестра, сразу ретировались.

      Вместе с ней на тренировки ходила Нина, та, которую девочки из группы называли «Нина - чёрная». Она жила дальше Любы, но ехать надо было в одном направлении на троллейбусе, поэтому они всегда после тренировок возвращались вместе. Они никуда не спешили.

      Люба выходила раньше, а потом ещё двадцать минут шла пешком до дома, так как транспорт в её направлении не ходил. Дорога проходила мимо корпуса морга больницы. Приходилось от жути отворачиваться в сторону, чтобы ненароком не посмотреть на окна морга, выходящие прямо на дорогу и ускорять шаги.

      Была ранняя весна, зацветали первые деревья – абрикосы и алыча, распространяя нежный аромат. Стояли тёплые дни, которые всегда бывают перед персидской пасхой. В такой день девочки возвращались с тренировки на троллейбусе, болтая о всякой ерунде. Как правило, Нина всегда рассказывала о своих ухажёрах. Она была красивой девушкой, только немного резковатой. Слушая её, Люба немного завидовала ей, потому, что за ней никто не ухаживал. Год назад за ней начинал робко ухаживать один парнишка, которого звали, как и её первую любовь Володей. Он был приятелем Алёшиного друга и был очень стеснительным. Родителей у него не было. Жил он со старшей сестрой. Судя по его одежде, жили она так же скромно, как и Любина семья. Подруга Оля заприметила, что Володя проявляет повышенное внимание к Любе. То ли из коварства, то ли по глупости Оля стала  за глаза насмехаться над ним, говоря Любе о том, какой он неуклюжий, не интересный. А может быть она просто ревновала к Любе и завидовала от того, что он ухаживает не за ней, а за Любой. Особо жестоко она осмеивала его коротковатые брюки.

      Обычно, когда Володя приходил, он останавливался напротив окон Любы и стоял, ожидая, когда Люба заметит его и выйдет.
- Любань, посмотри в окно, там хмырёныш твой стоит, - позвала  Любу Оля,   которая пришла в это время к Любе в гости.
- Да ладно тебе, Ольга, парень  как парень, - миролюбиво остановила её Люба.
- Ты что, совсем слепая? Сморчок какой-то. Буратино в коротких штанишках, - не унималась Оля.

      Люба вгляделась. Брюки действительно были коротковаты. Было  очень неприятно слышать Олины насмешки. В те годы Люба была не уверена в правильности своего мнения и легко поддавалась настроению уверенных в себе людей. Уверенность в правильности собственных убеждений придёт к ней с годами. А в то время она решила отвадить от себя Володю. Она сделает это и вскоре забудет о нём.
 
      Пройдёт много лет, в течение которых Люба так и не сможет найти настоящее семейное счастье, к которому всем сердцем будет стремиться, совершая одну ошибку за другой. В какой-то момент, лет через тридцать, она вспомнит о Володе. «А вдруг именно он был предназначен мне судьбой, - подумает она, - ведь где-то же есть моя половинка!». Она вдруг пожалеет, что поддалась на провокацию подруги. «И причём здесь брюки? Были бы деньги, так их можно нашить, сколько хочешь», - будет укорять себя Люба. Более чем через сорок лет Люба, каясь в своих грехах перед Господом Богом, в своих молитвах будет просить прощения за этот давний грех: грех высокомерия, злой насмешки над бедностью, совершённый в юности по глупости и повлиявший на её дальнейшую судьбу. Ей будет стыдно. А вдруг семейное счастье она нашла бы именно с ним, таким стеснительным, не избалованным родительской лаской парнишкой? Как знать?

     Слушая Нину, Люба мельком с грустью вспомнила о Володе, подумав, не зря ли она отказалась от него?

      Непринуждённо болтая, Нина не забывала стрелять глазками по сторонам. Ей нравилось, когда на неё засматривались.
- Посмотри в ту сторону, - прошептала она Любе, скосив глазами налево. – Видишь того парня с длинными волосами?
- Это тот блондин, что ли?
- Ну да, в синем пуловере.
- Вижу, и что дальше?
- Он смотрит на нас всю дорогу, - продолжала шептать Нина.
- Опять ты кого-то покорила, - вздохнула Люба.
- А он ничего, только волосы уж очень длинные отрастил.
- Ну и что? Мне всё равно, - равнодушно ответила Люба.

     Люба вышла на остановке и, привычно перейдя дорогу, ускорила шаги, стараясь скорее пройти жуткую часть дороги мимо морга.

- Девушка, подождите! - Услышала она густой мужской голос. Люба не обратила на него внимания, считая, что этот оклик касается не её.
- Девушка, ну постойте же! – Услышала она снова.

      Люба повернула голову, прищурилась, стараясь лучше рассмотреть своими близорукими глазами. К ней приближался тот самый парень из троллейбуса.
- Девушка, а вы где живёте? – Спросил парень, приблизившись к ней.
- Дома я живу. - Резко ответила Люба.
- И я живу дома. Мой дом на следующей улице. А где ваш? – Продолжал приставать к ней парень.
- А мой чуть дальше. А тебе-то что за дело?
- Я подумал вот, а не страшно ли вам одной идти? Я мог бы вас проводить.
- Я тебя не знаю. А дорогу домой и сама знаю, - грубо ответила Люба. Ей стало страшновато.
- А давайте познакомимся. Меня Сашей зовут. А вас?
- А я Люба. А меня брат Лёша. Ты знаешь его?
- Нет, не знаю. А у меня брат Коля. Вы знаете его? – В тон ей спросил Саша.
- Нет, не знаю, - улыбнулась Люба, вспомнив анекдот про армянина, сдающего экзамен.
-  Вот видишь, ты моего брата не знаешь, а почему я твоего брата должен знать? – С армянским акцентом, словно угадав её мысли, засмеялся Саша.

      Так и шли, непринуждённо разговаривая, почти до самого Любиного дома. Около поворота к своему дому Люба остановилась.
- Всё, хватит провожать. Я почти дошла,– сказала Люба.  Она не хотела показывать свой дом. Кроме того, она не хотела, чтобы мама или сестра увидели её с парнем. «Увидят, а потом насмехаться будут», - думала она.
- Люба, а когда мы ещё увидимся?
- Не знаю. Вообще-то я каждый день по этой дороге хожу. - Игриво ответила Люба, совсем не подумав, что сегодня, из-за тренировки, она возвращалась гораздо позже.

      Весь вечер она думала о не знакомом парне и удивлялась тому, что он, как оказалось, не на Нину засматривался, а на неё.

      Парня она в сумерках толком не разглядела. Запомнила только его длинные, почти до плеч, волнистые светло-русые волосы, которые он постоянно поправлял, да густой, басистый голос. Он был выше Любы сантиметров на пятнадцать.

      Пошло несколько дней. Парень больше не появлялся.
Однажды, возвращаясь с занятий в обычное время, она услышала знакомый бас.
- Девушка, Люба, постойте!
Из-за дерева выходил Саша.

      Было тепло, и Саша был в одной рубашке. При дневном свете, без пуловера, Люба его не узнала бы, не услышав этот густой бас, запомнившийся ей своей необычностью, Люба заулыбалась. Она сама не сознавала, что каждый день, проходя по этой улице, надеялась на нечаянную встречу. Сердце её было свободно и готово откликнуться в ответ на внимание и расположение.

- Люба, куда ты подевалась? Я каждый вечер стою здесь, жду тебя. Ты стала ходить другой дорогой?
- Да нет. А ты, в какое время стоишь?
- Ну как в тот день, около девяти.
- Так я же в тот день с тренировки шла. А занятия у меня в шесть часов заканчиваются, - засмеялась Люба.

      Теперь – то она разглядела Сашу. Её внимание привлекли его густые чёрные брови, соединённые у переносицы  небольшой кисточкой. При этом, волосы были светло-русые, а глаза, хоть и не большие, но небесно-голубого цвета. Почти как у её первой любви. Саша широко улыбался ей. Его рот был великоват, зато зубы идеально ровные. Он был похож на популярного в те годы киноактёра Олега Видова, снявшегося в фильме «Всадник без головы».

- Так ты где живёшь-то? – Спросила Люба.
- Да вон на этой улице, вон в той времянке, - указал рукой Саша.

В те годы почти весь район «Гажа» был застроен небольшими домиками, преимущественно в две комнаты, называемыми времянками. Их наскоро строили люди, пережившие землетрясение в Ашхабаде в 1949 году. Землетрясением в Ашхабаде были разрушены практически все здания. Времянки строились из всякого подручного материала, отыскиваемого в руинах. Государство уже больше двадцати лет обещало снести времянки, предоставив людям квартиры, но дальше обещаний дело не шло. Кто был побогаче - смогли купить себе нормальные дома, но в основном все продолжали жить в этих ветхих домиках в ожидании квартир.

Каждый день Саша встречал Любу у этого дерева, а в выходные дни приходил  и долго стоял перед окнами в надежде, что Люба увидит его и выйдет. Постучать в калитку и позвать её, он не смел, стеснялся.

Кроме того, что он был очень скромным и очень добрым. Собаки всей улицы знали и любили его. Иногда Надя, выглянув в окно, говорила:
- Любка, там твой Сашка, наверное, идёт. Вон собаки все побежали.
И действительно, через некоторое время перед окном появлялся Саша в окружении собак, которые ластились к нему, пытаясь лизнуть руки. Он им улыбался, гладил по головам, что-то говорил.

      В доме было две калитки, которые выходили на противоположные параллельные друг другу улицы. Таким образом, можно было выйти в одну, а пройдя квартал, повернуть, выйти на параллельную улицу и вернуться по ней, войдя в другую калитку.

      Это было очень удобно, ведь подруги Любы – Оля и Надя, жили на параллельной улице и, чтобы попасть к ним, не надо было обходить по дорогам. Там же жили и подруги сестры.

      Однажды вечером, когда Саша уже стоял под окном в ожидании Любы, в комнату вошла Надя с подругой. Надя выглянула в окно.
- Любка, твой Сашка уже стоит. Ты собираешься? – Спросила она.
- Видела. Скоро выйду, - ответила Люба, вертясь перед зеркалом.
- Подожди, пока не выходи. Сейчас  эксперимент проведём.
Надя хитро улыбнулась и переглянулась с подругой.
- Что за эксперимент? – Спросила Люба.
- Давай посмотрим, спутает ли Сашка нас с тобой. Мы сейчас выйдем, а ты наблюдай за ним в окно.

      Надя и подруга, хихикая, отправились к калитке.
Через некоторое время Люба увидела, как Саша, посмотрев в сторону калитки, неуверенно направился вниз по дороге.

      «Интересно, куда это он направился? Надоело ждать, что ли?», - удивлённо подумала Люба.

      Прошло минут пятнадцать. Саша вновь возник перед окном. Одновременно в комнату, хохоча, вбежали Надя и подруга.

- Любка, спутал! Когда мы вышли, он постоял и двинул за нами. Сначала шёл медленно, а потом стал догонять нас. Уже около Ленкиного поворота почти догнал, а когда мы повернули – окликнул: «Люба, ты куда? Подожди». Мы повернули за угол и  припустились бежать. Интересно, расскажет ли он тебе о своей ошибке?
- Ничего себе. Он же не близорукий, шофёром работает, - удивилась Люба. Она смеялась вместе со всеми.

Встретившись с Сашей, Люба весь вечер ждала, когда тот расскажет об этой истории. Но он молчал. Не желая конфузить Сашу, Люба не стала напоминать ему об этом случае.

      Любе легко было с Сашей. Он не был болтливым, но и не молчал. Умел слушать не перебивая. От него исходило какое-то уютное тепло. Он умел нежно обнимать, плотно прижимая к себе. Вот только слишком уж любил целоваться. Из-за этого Любе не очень нравилось ходить с ним в кино. Весь сеанс Саша непрестанно лез с ласками, от чего, порою, и фильм толком не удавалось посмотреть. Да и стыдно было перед окружающими. Когда не ходили в кино, просто бродили по улицам или сидели где-нибудь в сквере.

      Постепенно из рассказов Саши Люба узнала, что он живёт с матерью и тёткой – родной сестрой матери. У тётки есть сын – его двоюродный брат. Он на год старше Саши. Саша с матерью занимали проходную комнату. Жили не дружно, сёстры часто ссорились. Мать Саши была верующей и покладистой. Они приехали в Туркмению из Мордовии в 1932 году, спасаясь от голода. С ними была мать – Сашина бабушка, которая умерла несколько лет назад. Бабушка была вдовой. Дедушка умер задолго до переезда в Туркмению от ущемления грыжи. Он был намного старше бабушки, и она не любила его. Её выдали замуж насильно, без её согласия. А она любила другого мужчину. Первого ребёнка – Сашину маму, она родила сразу и ненавидела её также, как и своего мужа. После свадьбы она украдкой продолжала встречаться со своим любимым, пока тот не женился, и родила от него дочь – Сашину тётку. Вся любовь бабушки досталась Сашиной тётке, а впоследствии  её сыну – Сашиному брату. Саша, как и его мать, были не любимыми. В детстве все игрушки, а впоследствии фотоаппараты, велосипеды и прочие  покупались только брату, а тот лишь «позволял» иногда пользоваться ими Саше. Все заработанные деньги Сашина мама отдавала вначале бабушке, а после её смерти  - своей сестре, которая распоряжалась ими по своему усмотрению. На этой почве и возникали частые скандалы между сёстрами. Ситуацию усугубляло то, что Сашина тётка любила весело пожить: выпить, привести в дом мужчину, не стесняясь сестры и мальчишек. Часто ссорясь и мирясь, они с нетерпением ждали, когда снесут их времянку и выделят квартиру. По норме им должны были дать две двухкомнатные квартиры. А пока они ютились в двух маленьких комнатках с коридорчиком и небольшим двориком с беседкой, густо увитой виноградником.

      Слушая Сашу, Люба удивлялась таким отношениям. В её семье было трое детей, но всех любили одинаково, делили всё поровну, никого не обделяя. Она представляла, как было бы ей обидно, если бы ей не доставалось того, что получали Надя или Алёша. Поэтому она сочувствовала Саше и жалела его. Ей так хотелось дать ему любви и ласки, которых он недополучил в детстве. Она закрывала глаза на то, что Саша иногда приходил на свидания не совсем трезвый. Если бы не жалость к нему, Люба не стала бы поддерживать с ним отношения, особенно после полученного ею предупреждения матери своей подруги Лены.

- Люба, я знаю, с кем ты встречаешься. Ты знаешь семью этого парня? – Спросила та Любу, встретившись на дороге.
- А что тётя Тоня? – Люба напряглась. Уже не один человек подсмеивался над ней из-за Саши. Всех мучило любопытство: почему Саша носит такие длинные волосы. Они шутливо предполагали, что Саша маскирует волосами отсутствие уха.
- Люба, у него очень плохая семья. Эти две сестры очень скандальные, а старшая сестра пьёт, гуляет. Вот я недавно и Сашу видела выпившим. Ты не связывайся с ним. Найдёшь ещё себе хорошего парня.
- Но ведь Саша не такой, как они. Он тихий, добрый, - пыталась объясниться Люба.
- Любочка, запомни: какое семя, такое и племя. Не все недостатки проявляются сразу. Но через несколько лет они всё равно проявятся, - участливо говорила тётя Тоня. – А вдруг он начнёт пить как его тётка!
- Ладно, тётя Тоня. Я пока замуж не собираюсь.
- Смотри, Любочка, не наделай глупостей.

      Эх, жалость, жалость. Ну почему Люба была такой жалостливой? Предупреждение тёти Тони не задержались в голове у Любы. Она продолжала встречаться с Сашей. Они всё больше и больше времени проводили вместе. Свидания становились всё дольше.

      Мама очень тревожилась за Любу, опасаясь, чтобы она не устремилась замуж до окончания Университета. Вечерами она долго не ложилась спать, поджидая Любу, а затем набрасывалась на неё, взывая к ответственности самыми нелестными эпитетами. Надя к тому времени уже уехала работать по направлению в другой город. Алёша женился и жил с женой и сыном отдельно во времянке во дворе. Всю энергию воспитания мама направляла на единственную зависимую от неё дочь – Любу.



3.4. ИСПЫТАНИЕ НА САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ

      Когда Люба училась на третьем курсе Университета, тяжело заболел дедушка. Мама должна была срочно уезжать на Кубань. Оставляя Любу одну, она тревожилась: сможет ли Люба управиться с печками, сможет ли приготовить себе еду, сможет ли правильно распорядиться деньгами и сможет ли справиться с прочими проблемами, с которыми может столкнуться при самостоятельной жизни. В те годы район ещё не был газифицирован и дом отапливался большой печкой, углём. Этим делом всегда занималась мама. Она долго объясняла Любе премудрости отопления.

- Самое главное надо полностью выгрести золу в ведро, что стоит возле летней кухни. Без этого тяги не будет.
- Ясно, ясно. Потом положить бумажку, на неё немножко дровишек меленьких, а сверху уголь, - нетерпеливо перебивала её Люба.
- Не всё сразу. Уголь засыпаешь, когда наполовину прогорят дрова. Сразу весь на клади. Частями за три раза. Угля не насыпай больше, чем полведра. Лучше добавить, когда начнёт прогорать.
- Мама, ну всё ясно. Объясняешь как маленькой.
- Не забывай следить за огнём.
- Ну, всё, всё. Мне к занятиям готовиться надо. - Отмахнулась от матери Люба.

      Теоретически ей всё было ясно. Никаких сложностей она не видела.
- Люба, неизвестно, когда я вернусь. Отпуск я взяла за два года, то есть на пятьдесят дней. Дедушка очень плохой. Не знаю, выживет ли?
- Мама, не волнуйся, я не пропаду.
- Даже не знаю, сколько тебе денег оставить. У меня нет много. Оставлю тебе из расчёта три рубля на день. А через двадцать дней ты стипендию должна получить. В крайнем случае, к Алёше обратишься.
«О, три рубля! Так много! - Думала Люба. - Я ещё себе куплю чего-нибудь на эти деньги!».
- Ладно, мама, проживу. - Вслух сказала она.

      Накануне отъезда мама попросила Любу вернуться пораньше из Университета.
- Любочка, я вечером уезжаю. В девять часов вечера должна выйти из дома. Ты после занятий иди сразу домой, хоть попрощаемся перед дорогой.
- Хорошо, мама, - пообещала Люба.

      Однако, после занятий у Университета её ждал Саша и они пешком стали возвращаться домой. По дороге ещё посидели в скверике: тесно обнявшись, им совсем не было холодно. Когда продрогшая Люба пришла домой, мамы уже не было. Печка была натоплена, обед для неё приготовлен. Любе стало немного неловко от того, что не успела попрощаться с мамой.
      
      Через много-много лет, когда Люба будет переосмысливать свою жизнь, она поймёт и прочувствует ту душевную боль, которую причинила матери, напрасно прождавшую её весь вечер. Мама просила Любу только попрощаться перед дорогой, где её ждали тяжёлые хлопоты по уходу за престарелыми, больными родителями. А ведь Люба должна была не только вовремя прийти к маме, но и проводить её до поезда, помочь нести тяжёлые сумки с вещами и подарками! Какое же чёрствое сердце, отягощённое грехами, было у неё уже в двадцать лет!

      К утру в доме стало прохладно. Проснувшись, Люба принялась растапливать печь. Она знала, что сначала надо выгрести золу. Идти на холод во двор за ведром к летней кухне не хотелось. Тогда она взяла ведро с веранды, в которое выливали воду от мытья посуды. Печка была чуть тёплой. Открыв дверцу печки, Люба зачерпнула совочком ещё тёплой золы и высыпала её в ведро с водой. И вдруг, с шипением и треском вся зола, как реактивная, поднялась в воздух к самому потолку, частично оседая по пути на вещах, висящих в коридоре. Люба замерла от неожиданности. «Почему? У мамы никогда такого не было. Теперь весь потолок будет чёрным», - думала она. Она зачерпнула второй совок и высыпала его воду. Такая же история. Окончательно испугавшись, Люба оделась и пошла за ведром для золы. Во дворе она встретила Алёшу.

- Ты что, совсем слабоумная? – Удивился тот, выслушав Любин рассказ о реактивной золе. – Кто же горячую золу в воду бросает?
- Но мне мама ничего об этом не говорила!
- Она же не думала, что ты будешь использовать для золы чистое ведро! Хорошо ещё, что горящие головёшки не зачерпнула, а то пожар устроила бы!
- Но теперь весь потолок чёрный! От мамы влетит!
- А ты молчи. Может, не заметит.
После растапливания печки, Любе долго пришлось отмывать руки и лицо от сажи и золы. Зато она приобрела знания.

      Съев мамины заготовки и пропитавшись дня три ливерной колбасой и жареной картошкой, Люба решила сварить суп. Она всегда любила перловый суп, который так не любила готовить мама из-за того, что перловка долго варится. Она уже знала технологию приготовления. После урока варки макарон, который она получила на хлопке на первом курсе, она стала присматриваться, как мама готовит. Поварив минут тридцать кусочек мяса, она положила в бульон картошку и, после закипания, всыпала перловку. Суп варился, Люба смотрела телевизор. До её обаяния донёсся запах гари. Люба подумала, что от сильного кипения бульон вылился на плиту. Посмотрела – плита чистая. Тогда она приподняла крышку. Запах шёл из кастрюли.  Люба решила помешать варево. Ложка еле проворачивалась и дно кастрюли не прощупывалось. А есть уже хотелось сильно. Люба вывалила содержимое кастрюли в кастрюлю поменьше, добавила воды и посолила. Кастрюлю с пригоревшим дном залила водой и выставила на крыльцо. В доме стоял сильный запах гари.

      В это время в дом постучали. Это пришла тётя Варя, папина родная сестра. Она жила в посёлке Каахка с тех пор, как папа её, совсем ещё девчонкой, привёз в 1946 году из Ильменя. Там она вышла замуж и родила троих детей. Работала она поваром. Тётя Варя и её муж всегда приходили в гости, когда приезжали в Ашхабад по каким-либо делам. Люба с гордостью предложила тёте Варе поужинать с ней. Она налила суп в тарелки. Кроме супа у неё больше ничего не было. Суп был пресный, не вкусный и пах гарью. Люба была голодна и поэтому спокойно его ела. Тётя Варя поспешила объяснить, что она сыта. Затем она поинтересовалась у Любы, как та варила суп. С улыбкой выслушав рассказ Любы, она объяснила, где та ошиблась. Оказывается, надо было ещё добавить пассированные морковь с луком, а перловку заложить сразу после закипания мяса. Посолить и часто помешивать, доставая ложкой до самого дна. А лучше всего перловку сварить отдельно, соединив с бульоном в конце варки. Люба на всю жизнь запомнила, как надо варить её любимый перловый суп.

      После отъезда мамы Люба чувствовала себя богатой. Поначалу она не понимала, от чего это мама сокрушается о том, что оставляет ей мало денег. Сто пятьдесят рублей, в её понимании, было огромной суммой, особенно по сравнению с её стипендией, которая составляла двадцать шесть рублей в месяц. Она почти не представляла, какие расходы ей предстоят, во сколько ей обойдётся хлеб, яйца, молоко, кефир, колбаса, вермишель, масло, картошка и прочее, поскольку об их стоимости она имела смутное представление. Поэтому в первый же день она накупила на целых шесть рублей (полный пакет) апельсинов. Апельсины были спелые, сладкие, а внутри какие-то красноватые. Ещё она взяла себе две пары чулок по два рубля семьдесят копеек. Обычно она брала себе чулки по одному рублю сорок копеек. Словом, деньги таяли, как снег весной. До стипендии еле дотянула.  Мама прислала письмо, в котором сообщала, что дедушка умер, а бабушка сильно заболела, и теперь она задержится до выздоровления бабушки на неопределённое время. Люба призадумалась о нависшей угрозе полного безденежья. Подсчитала, что теперь она сможет тратить деньги только на проезд, хлеб и масло.

      С проклятой печкой, заботами о пропитании, да холодной и сырой погодой Любе совсем не хотелось встречаться с Сашей. Было совершенно не интересно прогулять весь вечер и вернуться в нетопленный холодный и голодный дом.

      Мама вернулась к концу зимы.
- Мамочка, родненькая моя, как же я тебя люблю! Как я соскучилась! Как сильно я тебя ждала! – Принялась причитать Люба.
-  Люба, не спеши радоваться. Возможно, скоро мне опять придётся ехать.
- А в чём дело, почему?
- Бабушка до конца не выздоровела. После похорон дедушки у неё отнялись ноги, она ничего не могла есть. Сейчас ей стало чуть лучше, хоть в туалет сама может ходить. Я оставила ей запас продуктов и наняла соседку, чтобы хоть раз в день навещала. Если не станет лучше – поеду забирать её сюда, хотя она категорически отказывается. Я же не смогу находиться там при ней до самого её смертного часа. У меня здесь работа, ты ещё маленькая, не пристроенная.
- Так плохо. Но я думаю, что всё  наладится.
- Рассказывай, как ты здесь жила без меня. Изголодалась, наверное?
- Нет, мама, поумнела. - Ответила Люба, глядя в глаза матери.
- Ну, слава Богу. Что Бог ни делает, все к лучшему.

3.5. ПЕРВАЯ РАБОТА

      Незаметно прошла весна, сдана была сессия, наступило жаркое свободное время. Люба уже больше года встречалась с Сашей. К весне ему с матерью дали двухкомнатную квартиру в одном доме с тёткой, только на разных этажах. Саша обустраивал все в квартире. Квартира находилась в новом микрорайоне. Теперь их разделяло расстояние, которое нельзя было преодолеть менее, чем за час. Поэтому видеться стали реже, зато гуляли дольше.

      Однажды мама вкрадчиво завела разговор.
- Люба, приходила Галка Сорокина. Она сейчас в нашем садике работает и хочет в отпуск идти.
- Ну и пусть себе идёт, а нам что за дело?
- Люба, у тебя уже каникулы начались. Может быть, ты поработаешь за неё на время отпуска? Без замены ей отпуск не дают.
- Поработать? В садике? Да ты что, я же не знаю, что  там надо делать, - говорила изумлённая Люба.
- Да Галя всё объяснит тебе. Ты справишься, - не унималась мама.
- Мамочка, но у меня ещё вся жизнь впереди, наработаюсь ещё!
- Люба, но ты пойми, что за работу тебе заплатят деньги. Хоть обувь себе купишь, или ещё чего-нибудь. Ты уже взрослая, - продолжала уговоры мама.
- Ну ладно, попробую, если получится.

      Так в двадцать лет Люба впервые стала работать.
      Со слов Гали работа была простой:
- зарядка;
- завтрак;
- обед;
- тихий час;
- в промежутках - занятия, игры, развлечения для детей.

      Помощников не было: няня уволилась.
      Люба ломала голову над тем, как всё это осуществить, не имея абсолютно никакого представления о жизни в садике. Рабочий день начинался в восемь часов утра и заканчивался только тогда, когда заберут последнего ребёнка. И так шесть дней в неделю. А вечерами – свидания до темноты, а темнеет поздно. На сон оставалось на больше шести часов.

      Люба с тоской подсчитывала дни, остающиеся до окончания отпуска Гали. Однако заведующая сообщила ей, что Галя попросила продления отпуска за свой счёт на пятнадцать дней и попросила Любу поработать это время. Как Люба расстроилась! Уже лето заканчивалось, скоро на занятия, а она за лето только намучилась. Глупая, она не понимала тогда, что устала она не от работы, а от недосыпания, вызванного своими ночными свиданиями.

3.6. ПЕРЕГИБ В ВОСПИТАНИИ

      Видя, что Люба возвращается домой всё позже и позже, мама усилила надзор за ней. Она требовала сокращения свиданий, опасаясь, что Люба не сумеет закончить Университет. «Хорошо, если выйдет замуж. А если родит без мужа?», - с тревогой думала она. И её можно было понять. Университет был для неё священной памятью об отце.

      Она всегда громко ругала Любу, унижая её. Любе было обидно слушать несправедливые, как ей казалось, упрёки. Она-то соблюдала себя, несмотря на желания впасть в искушение. Переступить заветную грань в отношениях между мужчиной и женщиной она не могла. Да и выходить замуж она не собиралась, хотя бы потому, что Саша до сих пор не сделал ей официального предложения, несмотря на то, что встречались они уже больше года.

      Саша работал шофёром в аварийной службе «Туркменэнерго».  Работал он сутки, после чего три дня был свободен. Когда в рабочие дни у него было свободное время (не было вызовов на аварии), он вечером приезжал на машине к дому Оли и просил вызвать Любу. Они сидели в машине, болтая, обнимаясь, целуясь.

      Однажды после очередного такого свидания мама устроила Любе большой скандал.
- Мама, я устала выслушивать твои бесконечные упрёки! – Не выдержала Люба.
- Совсем распустилась! Дома совсем не бываешь! Тебе и заниматься-то некогда! – Продолжала мама выкрикивать нотации.
- Тогда я совсем уйду из дома, чтобы не слышать тебя. - Взорвалась Люба и стала собирать вещички первой необходимости в портфель.
- Иди, иди, не пожалей потом! Держать тебя не собираюсь!

      На что рассчитывала мама? Скорее всего, она думала, что Люба не способна на такой решительный шаг. Идти-то ей было некуда. А скорее всего она в гневе и не думала ни о чём, а Люба в гневе решилась на неосознанный поступок. Она не раз пожалеет о нём, но никогда не признается в этом маме. Только Господу Богу она откроет сердце, и в молитве покаяния отчаянно будет просить его о прощении греха  нанесения обиды матери, которая желала ей только добра. А в Псалтире она прочитает Псалом Давида, в котором сказано: «Гневаясь, не согрешайте: размыслите в сердцах ваших на ложах ваших, и утишитесь; приносите жертвы правды и уповайте на Господа». Как жаль, что вся премудрость жизненных ценностей откроется ей только тогда, когда она переступит шестидесятилетний рубеж своей жизни!

      А Любе действительно не куда было идти. Взяв с собой портфель с вещами, и дипломат с конспектами и учебниками, Люба пришла к Оле. В гневе она не думала о завтрашнем дне: как, и за какие средства собирается существовать. Возможно, что подсознательно она знала, что должна вернуться домой под крыло матери и поэтому не тревожилась о грядущих проблемах. Господь давал её срок для обдумывания ситуации. На следующий день после занятий Люба вернулась к Оле. В этот день Саша работал и вечером приехал, как всегда, к Оле. Он удивился, застав у Оли удручённую Любу. Выслушав её историю, он, не раздумывая, предложил ехать к нему домой.
- Садись в машину, поехали.
- Куда это? Ты же работаешь сегодня.
- Как куда? Ко мне домой.
- А что, у тебя дома никого нет?
- Почему никого? Мама дома.
- А что ты ей скажешь?
- Это моё дело. Не можешь же ты долго находиться на попечении Ольги!

      Люба была в растерянности. Соблазнительно было принять предложение Саши, но её было стыдно явиться в его дом, почти ночью с убогими вещичками. Что подумает о ней его мать? Вернуться к себе домой не позволяла грешная гордыня. Надо было принимать решение. Если бы эту ситуацию пришлось испытать дня через два, когда чувство гонора перед матерью поутихло бы, то, конечно, Люба вернулась бы домой. Также, если бы мама пришла за Любой (а она прекрасно знала, что Люба у Оли), Люба ушла бы с ней домой. Но, по-видимому, и у мамы не угасло ещё чувство обиды, и она не шла. Ну, зачем Саша приехал в тот день со своим искушением! И Люба сделала выбор. Она поехала к Саше домой, зная, что обрекает себя на осуждение в глазах окружающих. Вот так действует Дьявол, завладевая душами людей, не знающих Бога!

      А мама пришла к Оле за Любой на следующий день. Но Любы уже не было, она сделала свой опрометчивый шаг, от которого столько лет мама оберегала обеих своих дочерей.

      Через много лет Люба узнает, что её бабушка в молодости тоже сбежала от родителей к своему любимому. Но у бабушки была благородная причина: её хотели насильно выдать замуж за не любимого. А у Любы была позорная причина – вздорная обида на справедливое замечание своей матери.