Семейная хроника. 1969 год

@   @   @

Иногда  у меня возникают такие моменты, когда я вдруг подхожу к книжной полке, снимаю с неё свои «Прогулки…» и кладу их рядом с собой на рабочий стол.

Книга эта становится  нужна мне вдруг по какой-то внутренней причине.

Для  самого себя я называю этот порыв
 «чувственным экстазом».

И вот сегодня, когда  я замешкался у компьютера, копаясь в архивной папке, то    экран монитора  закрыла   голубая  шторка  и по ней побежала
«бегущая строка».
Я сам недавно  дал жизнь этой «бегущей строке», введя в неё  текст размером в одно предложение.
Передо мной безостановочно, один раз за другим РАЗОМ пробегали знакомые слова:

«МГНОВЕНИЯ ЖИЗНИ ИНОГДА БЕЗОБРАЗНЫ И ЗЛЫ, НО ГОДЫ ВСЕГДА ЧИСТЫ И ПРЕКРАСНЫ!».

«МГНОВЕНИЯ ЖИЗНИ ИНОГДА БЕЗОБРАЗНЫ И ЗЛЫ, НО ГОДЫ ВСЕГДА ЧИСТЫ И ПРЕКРАСНЫ!».

На третьем или четвёртом  витке этого правдивого и полюбившегося мне  вывода,   меня вдруг и потянуло к книжной полке.

Прожитые годы   в воспоминаниях всегда
«чисты и прекрасны».

Именно поэтому, войдя в «чувственный экстаз»
 я первым делом тянусь за «Прогулками…»,
 где собраны ДНИ моей жизни, которые должны быть по вышеприведённому утверждению –
 «чисты и прекрасны».

Видимо их – «ЧИСТЫХ И ПРЕКРАСНЫХ»  - не хватает мне в этот час.

И я, приступая к делу,  медленно листаю  страницы книги
и останавливаю своё внимание на тех эпизодах, которые сегодня выбирает  мой внутренний редактор, мой  внутренний позыв.
Читаю про себя и очень медленно…

«Когда на тёмный город сходит
В глухую ночь глубокий сон,
Когда метель, кружась, заводит
Над нашей крышей перезвон...
Тогда...
Огонь погашен, под тобой тёплая, мягкая постель, обе руки за головой, глаза закрыты -  и начинается, удивительное действо-
ты погру¬жаешься в пещерные, тёмные и тихие  глубины своей памяти.
Затем ощупью, при скудном свете внезапно оживающей давности, медленно  начинаешь двигаться тропинками далё¬кого прошлого.
С удивлением видишь себя.
 Видишь другие, так хорошо знакомые тебе когда-то лица.
 Слышишь их раз¬говоры.
 Узнаёшь знакомую интонацию их голосов.
 И в голове сам собой начинает скла¬дываться текст повествования обо всём только что увиденном.
Далёкая память детства.
И почему-то всегда радостная, даже если она была грустной.
Голубое небо далёкой ро¬дины;
калитка родного дома, за которой яблоневый сад;
скамья под большим кустом сирени,
запах обеда из летней кухни,
зна¬комые голоса, родные лица».

И этого достаточно мне теперь, чтобы насытить свой «чувственный экстаз» и войти в новый день бодрым и деятельным.

@@@@@@@@@

1969 год.

Первые пять месяцев этого года мы с Людмилой прожили одни, без детей.
Всё своё основное время отдавали каждый своей работе.
Утром вместе завтракали дома. В основном это была чашка чая с печеньем, в лучшем случае  с бутербродом.
Обедали тоже вместе, но уже в четырёх разных заведениях общепита:
• в столовой, расположенной в полуподвале одного из жилых домов неподалеку от пединститута;
• в кафе «Театральное» рядом с театром;
• в ресторане «Северный» (днём столовая) на улице Ленина рядом с телецентром;
• в ресторане «Приморский»( с дневной столовой) на улице Коммуны.

Позднее мы подружились с Ритой Васильевой, которая работала в то время в ресторане «Северный». От неё мы узнали, какие мерзкие правила приготовления пищи были в заведениях общепита.
Рита, наблюдая всё это, ни во время работы в ресторане, ни после того, когда ушла из него, никогда в общепитовских заведениях не питалась.
Зарплаты наши были маленькие. Одну из них мы отсылали  в Рязань для содержания своих  детей, а вторую тратили  на питание, не более чем по 5 рублей в день на двоих:  1 рубль на завтрак, 1 рубль на ужин и 3 рубля на обед.
Из-за этих финансовых проблем обед наш в заведениях общепита был однообразен и скуден: на первое - бульон (из кубиков) с яйцом, на второе - лангет (твёрдый как подошва) и компот.
Ужинали дома. Ужин тоже был не бог весть какой. В основном это стакан кефира с булочкой.

Домашние вечера проходили за работой – каждый готовился к следующему рабочему дню.
По вузовским правилам моя работа ассистентом в студенческих группах должна была ограничиваться  семинарскими  и практическими занятиями.
Но заведующая кафедрой истории Муратчаева составила мне нагрузку из крупных лекционных курсов по
«Истории нового времени»,
«Истории новейшего времени»,
«Истории стран Востока и Азии».
К ним были добавлены семинары и практические занятия на очном и заочном отделениях и проверка контрольных и курсовых работ.
Это было прямым нарушением вузовских правил, по которым  ассистент не имел права вести лекционные курсы. Но  у руководства был оправдательный аргумент, которым оно всегда прикрывалось – нехватка кадров на Крайнем Севере в связи с большой удалённостью  от Центральных районов страны.
Для меня же всё это подавалось в том плане, что нагрузка с чтением лекционных курсов быстрее даст мне возможность глубоко овладеть своей профессией и не задерживаться долго на ассистентской должности.
Я рьяно принялся за работу. Но моя натура, мой характер и мои привычки  сложились для преподавательской работы, таким образом, при котором мне нужно было каждую лекцию готовить обстоятельно и скрупулёзно, записывая её самым подробнейшим образом на больших листах бумаги или в толстую тетрадь большого формата.  А для такой работы требовалась уйма времени.
При всех моих стараниях я не смог уложиться по всем лекционным курсам в отведённое время, и лекции по «Истории стран Востока и Азии» мне пришлось в первый месяц считывать прямо из учебника, который я держал раскрытым перед собой на своей кафедре.
Лекционный  материал подавался мной в виде сухого  пересказа учебника, где не звучали дополнительные сведения из хрестоматий, монографий, мемуарной литературы. Речь была сухая, неэмоциональная, привязанная к стилю и изложению учебника. Не было свободного, интересного своими историческими фактами описания событий.   Не возникало и не могло возникнуть необходимой зрительной связи между преподавателем и студентами, так как лицо преподавателя было постоянно опущено вниз. Не являлась на помощь и не разнообразила лекционный процесс жестикуляция и живая мимика.
Людмила, зная это, предупреждала меня:

-Ты играешь с огнём! Сколько верёвочке не виться, а конец будет.

Так оно и произошло. На одну из моих лекций по «Истории стран Востока и Азии» пришёл новый ректор, кандидат исторических наук профессор А.С. Трофимов. Посидел рядом с моей кафедрой  на стуле, внимательно поглядывая в мою сторону, послушал и, не досидев лекцию до конца, ушёл. Последующей беседы с ним у меня не было. Но на одном из собраний  ректор, как бы  между прочим, осторожно высказался по вопросу чтения лекций некоторыми преподавателями по учебникам.
Но, как говорится, «не было счастья, так несчастье помогло».
В это время приехали заочники, и я стал читать им лекции другим способом.
Дома я на одной  или нескольких плотных полукартонных карточках составлял мелким почерком сложный план предстоящей лекции. Приходил только с этим планом в тесную комнату,  до отказа заполненную столами и сидящими за ними студентами.  Стоя вплотную перед первыми рядами столов (заочники занимались в учебных комнатах, где не было кафедр), рассказывал им материал лекционной темы, изредка, во время кратких пауз, поглядывая в свой план, который держал в руке.
По ходу лекции я в этот период находил возможность вставлять интересные исторические факты из дополнительных источников, в том числе выписки из тех тетрадей, которые я давно уже вёл по историческим дисциплинам.
Я видел, что студентам - заочникам такая форма подачи материала подходит. Слушали меня внимательно и с интересом, успевая  делать некоторые записи.
Но это было хорошо теперь только для меня и моего дальнейшего совершенствования в роли преподавателя. В глазах же своего начальства я выглядел так, как было написано в годовом отчёте заведующей кафедрой  истории Муратчаевой об ассистенте Крашенинникове:
« …Старается, но ничего у него не получается… ».
Тогда мы ещё не знали о том, что подспудно шла подготовительная работа по замене меня на кафедре истории на невестку председателя Магаданского облисполкома Наталью Чистякову, которая работала учителем истории в школе № 13 и у которой эта работа не клеилась.

У Людмилы была не менее трудная работа. За неимением специалистов её нагрузили под завязку. Кроме её основных предметов -«Современного русского языка» и «Введения в языкознание»,- такими трудными предметами, как «Старославянский язык» и «Историческая грамматика».
В то время, когда проходила летняя заочная сессия, ей иногда приходилось работать по 12 - 14 часов в день.
Как правило, её нагрузка перевыполнялась на 200-300 часов, но денег за это тогда не платили – всё держалось на энтузиазме.
Она терпеливо несла эту ношу, нарабатывая свой профессиональный авторитет, на котором можно было устойчиво держаться все 33 года её работы в Магаданском пединституте.
Её непререкаемый профессиональный авторитет позволял ей активно продолжать борьбу  за  получение отдельной квартиры.
Были отправлены в разные инстанции письма, и ожидались ответы на них. По существующим правилам на эту процедуру могло уходить месяц-полтора.
Вскоре нам начали приходить извещения о том, что то или иное письмо отправлено в соответствующую инстанцию. В итоге все письма скопились в горисполкоме, который должен был дать ответ в городскую или областную инстанцию, а те уже в Москву. Вся эта переписка растянулась на полгода.
В итоге обком партии потребовал от горисполкома принять конкретное решение, после чего в мае была собрана комиссия, на которую пригласили и нас двоих.
За длинным столом сидело человек пятнадцать ответственных работников. На повестке стоял один вопрос: разбор жалоб Крашенинниковой Л.С..
Председатель горисполкома начал разговор так:

--- Вот вы, товарищ Крашенинникова, жалуетесь на плохие жилищные условия. А вы знаете о том, что у нас ещё сотни людей живут по восемь человек на пяти квадратных метрах?

--- Ну и чем вы гордитесь? Сами-то вы со своими детьми так не живёте? А наши дети не хуже ваших!

В конце-концов было вынесено предложение -  обеспечить нас квартирой «по мере возможности».

--- Я с таким решением не согласна. Оставляю за собой право вновь обратиться в соответствующие инстанции, - заявила Людмила.

--- Куда же ещё вы будете обращаться? Вы и так всех подняли на ноги.

--- Нет! Я не обращалась ещё в ЦК КПСС. Туда во время отпуска постараюсь попасть на приём.

И вот тогда женщина (видимо, инструктор обкома партии) сказала, что обком партии не устраивает такая «туманная» формулировка и он не будет согласен с принятым решением.

----Укажите конкретный срок, - потребовала она.
Тогда комиссией горисполкома было принято новое решение:  обеспечить семью Крашенинниковых квартирой в течение третьего квартала, т.е. уже через три месяца.

Пока мы были в летнем отпуске в Рязани, горисполком с ректоратом пединститута начали кумекать, как выкарабкаться из создавшейся ситуации и понести при этом незначительные потери.

Был принят вариант, связанный с общежитием преподавателей на Школьном переулке. Они освободили там для нас  однокомнатную квартиру, переселив её жильца, преподавателя физмата Черепкова  в двухкомнатную квартиру на улице Гагарина, как было решено на профкоме ещё в октябре 1968 года.
Затем дали однокомнатную квартиру преподавателю физкультуры Кораблёву, который до этого занимал одну комнату вместе с семьёй Игнатюков. Комната эта примыкала к коридору будущей нашей квартиры. Миша Игнатюк прорезал в стене дверь из комнаты Кораблёва в наш коридор, а его дверь в свою квартиру  заложил и заштукатурил. Таким образом, семья Игнатюков стала жить в отдельной двухкомнатной квартире, а рядом через стенку поселилась наша семья, тоже в двухкомнатной квартире.

В этой квартире мы прожили 13 лет.
И хотя сама квартира была в старом двухэтажном доме,
но пединститут был рядом, детский садик через дорогу.

Продовольственные, промтоварные магазины, Дом быта в небольшом радиусе от дома.
Кафе «Театральное», кафе «Астра», кухня-столовая – рукой подать.

Книжный магазин «Луч», мебельный магазин, драматический театр, парк культуры и отдыха, школа № 1 – всё вблизи.
Геннадий Васильевич Зотов жил в соседнем дворе.
До центральной улицы Ленина с его магазинами и кинотеатром «Горняк» пять минут ходьбы.
Место просто чудесное!

Но наше переселение и начало нашей жизни на Школьном переулке произойдёт уже осенью этого года после нашего летнего отдыха в Рязани.

В один из июньских дней мы оба получили возможность пробыть в отпуске за два проработанных года - с июня до самого октября.
Что чувствует себя человек, когда нужно вдруг резко изменить привычный и устоявшийся уклад жизни, когда наступает длительный период, во время которого нет необходимости  куда-нибудь спешить и ты полный хозяин каждого часа длинных  летних дней?
В начале отпускного периода меня охватила некоторая растерянность и мне трудно бывало ввести жизнь в рамки привычной плановости.
Утро для меня теперь начиналось с вопроса «Что делать? Чем заняться?».
Но это продолжалось недолго.
3 июня мы вылетели в Рязань.
Железной дороги, которая соединяла бы Крайний Север с Восточной Сибирью, а затем и с европейской территорией страны Магадан и Магаданская область как тогда, так и сейчас (2010 год),  не имели и не имеют. В начале 60-х годов XX века были отменены (закрыты) пассажирские рейсы пароходами из порта Нагаево (Магадан) до порта Находка, что в 170 километрах от города Владивостока. В этом случае от Владивостока до Москвы люди следовали пассажирскими поездами. Это был длинный и изнурительный путь, который при стечении благоприятных или неблагоприятных обстоятельств мог тянуться от двух до трёх недель. Колымская трасса, как насыпная (не асфальтированная) грунтовая дорога, не была приспособлена для дальних автобусных сообщений. Поэтому с появлением в Аэрофлоте скоростных реактивных лайнеров пассажирская морская линия была закрыта, и связь с Москвой стала осуществляться только по воздуху.
К тому времени в 56 километрах от Магадана, рядом с небольшим посёлком Сокол, был сооружён современный аэродром, способный принимать крупные реактивные пассажирские воздушные самолёты.

Рядом был построен аэровокзал, и все магаданцы стали пользоваться воздушным сообщением с Москвой. А уж из Москвы каждый добирался до нужных ему мест поездами, которые ходили по всем направлениям с многочисленных  московских  вокзалов.

У меня был опыт 12-ти часового воздушного перелёта десятилетней давности (1958 год)  на маленьком (34 места) поршневом самолёте тех лет из Хабаровска в колымскую глубинку, в небольшой городок золотодобытчиков - Сусуман, аэропорт которого назывался - Берелёх.
Второй раз (1967 год – Курсы повышения квалификации в Москве) я летел уже на современном реактивном самолёте «Ил-18».
Третий  раз я летал в Москву из Магадана совсем недавно (1968 год), когда отвозил Женечку на житьё к бабушке в Рязань.
У Людмилы тоже был опыт двух воздушных перелётов. Первый, когда она в 1964 году прилетела на работу в Магадан.
И второй, когда она в 1966 году провела свой первый северный отпуск в Рязани в гостях у мамы.
В этот раз нам предстоял первый совместный воздушный перелёт по маршруту Магадан – Москва.
Начинался он в аэропортовском автобусе «Икарус», который за один час доставил нас из города в аэропорт.
Живя в городе, окружённом со всех сторон сопками, морскими  бухтами и долиной реки Магаданки, мы привыкли к строгой красоте северного пейзажа.  Несмотря на это, путь от города до аэропорта (первые  56 километров  Колымской трассы) привлекал наш взор разнообразием своего ландшафта по обеим сторонам дороги.
Слева, вплотную к дороге, громоздились сопки в ярко - зелёном одеянии. Справа в ложбине лежала убранная деревьями и кустами живописная долина с петляющей по ней реки Дукчи.
За речной долиной уходили к самой линии далёкого горизонта тесно прижавшиеся друг к другу многочисленные  дальние сопки, такие же малоисхоженные и загадочные, как и вся северная природа.
С этих летних северных красот начинался наш путь к далёким красотам среднеевропейской части России: к щедрому летнему солнцу, позабытому уже купанию в тёплой реке, полевым просторам речной поймы и вечерним прогулкам по улицам большого (по сравнению с Магаданом) города Рязани.

В самолёте моё место оказалось у самого иллюминатора.
Пришлось пережить много минут восторга при виде удаляющейся земли, а затем густой облачной декорации вокруг крыльев самолета, за которой на высоте 9 километров не было ничего, кроме яркого солнца, слепящей голубизны неба и плотной массы белых облаков далеко внизу.

Пролетев 6 часов, лайнер произвёл посадку для дозаправки в порту города Красноярска.
Пассажиры получили возможность размяться в залах его аэропорта и постоять на площади перед ним, вдыхая забытый вкус материковского тёплого летнего воздуха, запахи молодых свежих листьев и аромат тысяч цветов большой клумбы в центре привокзальной площади.
Потом ещё 6 часов полёта - и Москва!

Получен багаж, автобус доставляет нас на Казанский вокзал, а там уже до Рязани рукой подать – электропоезд, четыре последних часа длинного пути, и мы выходим на привокзальную площадь «Рязани–I». Торопливый пеший переход до  Первомайского проспекта, салон троллейбуса и, наконец-то, езда закончена – площадь Ленина.

Отсюда прямой тротуар улицы Маяковского (бывшая Сенная) к дому № 100, и мы на месте.

Нас встречают  мама (Ирина Ивановна) и  Валя  (Люсина старшая  сестра) с  нашим маленьким Женечкой на её руках.

Ему  1 годик и 3 месяца, и он не может ещё оценить всё происходящее вокруг себя.

Его тискают, обнимают, целуют, называют ласковыми словами два незнакомых человека – какая-то тётя и какой-то дядя.

Андрюши в этот час в доме на Сенной не было. Он гостил у тёти Зои – средней Люсиной сестры, которая должна была привести  его на Сенную улицу ближе к вечеру.
Нас ждали, и результаты приготовления были видны сразу, как только мы вошли в первую комнату, так называемый «зал». Посередине стоял накрытый стол, уставленный приборами для еды и бутылками с самогонкой и газированной водой. В глубоких тарелках - жареные котлеты, отварная картошка, маринованные огурчики и хрустящая квашеная капуста. На десертных тарелочках лежала нарезанная колясками колбаса, свежесолёное сало и прочее, и прочее.
Мы тут же распаковали свои вещи и первым делом достали большую шестикилограммовую жестяную банку с вкуснейшей тихоокеанской сельдью; баночку с икрой, корейку и грудинку, купленные  в Москве, и московскую «Любительскую» колбасу с непередаваемо аппетитным запахом, дразнящим гастрономическое воображение на большом расстоянии.
Вскоре собралось множество гостей. Пришла Зоя с Андрюшей на руках, которому в это время было уже 2 года и 4 месяца. Для наших маленьких ребятишек мы с Людой были незнакомые тётя и дядя, которые вызывали к себе интерес детей тем, что больше других обнимали их, целовали, постоянно широко улыбались, приговаривая ласковые слова. И так называемый «большой» (Андрей) и «маленький» (Женечка)  начали выделять нас по этим признакам и проявлять к нам зрительский интерес.
Для встречи с нами пришла большая семья Анатолия (родной брат Людмилы) – он сам, его жена Шура и четыре их дочери: Галя, Ирина, Лена и Люся.
Для всех наших родственников у нас были приготовлены подарки, которые Людмила вручила  каждому.
Явились соседи по дому и общему двору: тётя Шура Шинтякова с дочерью Ниной, Анна Александровна Кочетова с дочерью Ларисой и своей матерью тётей Мотей, Чудовский Николай Михайлович с женой Лидой.
Комната была набита людьми до отказа.
В течение нескольких часов шла развесёлая гулянка с громкими разговорами, песнями и плясками.
С этой встречи и начался для нас долгожданный первый совместный отпуск. Полная свобода действий, летние прелести вокруг, милые дети и приветливые лица родственников и дворовых соседей.
Уже ранним утром я вышел из дома с пустым ведром, чтобы набрать воды из уличной колонки. Она находилась недалеко, в десяти шагах от наших дверей. Ступив на тротуар, я попал в  прохладную утреннюю тень под густыми кронами  деревьев перед окнами нашего дома, увидел улыбающееся навстречу мне  лицо тёти Шуры Шинтяковой с коромыслом на плече и сразу почувствовал необыкновенную лёгкость во всём теле и радостный, возвышенный  привкус
молодой, свободной и счастливой жизни.
Потекли день за днём, один лучше другого с ежедневными длительными прогулками с маленькими детьми.
 
Первый дальний поход был совершён на городское кладбище,
где Люда положила цветы к могиле своего любимого преподавателя –
Виктории Алексеевне Каюкиной.

Были  родственные посиделки то на улице Фирсова у Зои Степановны,
то на улице Пушкина в гостях у Анатолия Степановича и Шуры.

Были частые посещения кинотеатров,общения с разными людьми, ежедневные совместные домашние трапезы с долгими разговорами.

Однажды мы с Людмилой совершили дальний пеший переход километров в двадцать, решив навестить в деревне Ровное под Рязанью нашу Валю. Она в это время  гостила вместе с нашим маленьким Андрюшей у своих друзей по школьной работе - в семье директора свой школы
Михаила Архиповича Полетаева
и его жены Анны Георгиевны.
Мы рассудили просто.
От железнодорожной станции
Рязань-2
в сторону деревни Ровное идут электропоезда до станции Стенькино.
Нам надо пойти по тропе вдоль железнодорожных путей в сторону Стенькино, а дальше свернуть на просёлочную дорогу, ведущую к деревне Ровное, потом ещё три километра - и мы будем на месте.
Так мы и сделали. Это был незабываемый для нас поход, который наша память цепко удерживает до сих пор, хотя прошло с той поры уже более сорока лет.
Мы шли то под сенью деревьев, то под открытым небом. Поезда то обгоняли нас, то проносились навстречу, и мы чувствовали дуновение их дорожного ветра.
Нам попадались на пути домики дорожных обходчиков,
 платформы незначительных станций с уходящими от них дорогами к близлежащим сёлам.
 Мы шли то вдоль  путей,
 то над путями по хорошо протоптанным тропкам.
Светило солнце, вокруг нас менялись живописные картины с зелёными полями,
густыми лесопосадками, берёзовыми рощицами,блестела рельсами уходящая вдаль дорога,и нам казалось, что наши силы никогда не иссякнут, и мы сможем идти так
сколько нам угодно.
 
Мы благополучно дошли до станции Стенькино, затем от неё до деревни Ровное, познакомились с сельской жизнью наших новых друзей – Полетаевых,
повидались с Валей и Андрюшей, перекусили, отдохнули и двинулись в обратный путь.
Но шли пешком уже только до станции Стенькино, а там сели на электричку и к вечеру уставшие, но сверхдовольные отдыхали в рязанском доме у мамы за  её всегда заботливо и щедро накрытым столом.
 
Много приятных и запоминающих моментов связано было у нас в этом отпуске с купанием на реке Оке, прогулками по лугам приокской поймы, уставленной стожками свежего, пахучего  сена.
 

Прошло лето. Отпуск подходил к концу. Начались сборы в обратный путь.
И вот тут мама (Ирина Ивановна) и Валя  стали уговаривать нас оставить Женечку до следующего нашего отпуска в Рязани.

--- Квартиры у вас ещё нет. Как там ещё придётся - неизвестно. Мы к детям сильно привязались. Андрюшу вы заберёте, а нам оставьте Женечку. Мы всё сделаем, чтобы ему было у нас хорошо.

Так оно в конце-концов и получилось, и в октябре 1969 года мы вернулись в Магадан с одним Андрюшей.

Нам не пришлось долго оставаться в своей комнате на Карла Маркса. Получив ордер на новое место жительства, мы по вечерам в короткий срок перевезли все свои вещи (благо их было немного) на санках на Школьный переулок.
Я прикручивал верёвкой  наш очередной скарб к детским санкам, сажал сверху сынишку и через театральную площадь подъезжал к своему новому месту жительства.
Первый этаж. На этаже входные двери в три квартиры:
№ 1 –Игнатюков (Миша, Неля и их две дочери – Таня и Лена);
№ 2 – наша;
№ 3 – преподавателя физвоспитания Голодных Григория Андреевича, его жены Цепляевой (преподаватель кафедры истории) и их сына Андрея.
Как были перевезены громоздкие вещи: гардероб, постель, стол, холодильник, - наша память не удержала.
Но зато удержала факт приобретения такой редкой для того времени и очень нужной в домашнем хозяйстве вещи, как холодильник.
На холодильник мы стояли в очереди, имея талончик с номером, в котором было больше трёх нолей.
Однажды днём в нашем коридоре зазвонил общий коммунальный телефон. Все жильцы, кроме меня, в это время оказались на работе. Я снял трубку - незнакомый мужской голос просил подойти к телефону Людмилу Степановну.

---Людмила Степановна на работе. Я её муж. Если дело срочное, скажите мне, а я ей вечером передам.

--- Я отец студентки первого курса Тасхапаран, которая учится у вашей жены. Моя дочь очень уважает вашу жену как преподавателя и как человека. Дома часто говорит об институте и всегда вспоминает Людмилу Степановну. Недавно у меня возникла возможность ускорить вашу очередь на холодильник. Я работаю товароведом, холодильники находятся в моём ведении, и я контролирую очерёдность их продажи по талонам, а потому знаю номер вашей очереди. Ваша очередь наступит ещё очень не скоро, а в  моих руках сейчас оказался лишний талончик, который можно отоварить хоть сейчас. Вот я и хочу предложить  этот талончик уважаемому моей дочерью человеку – Людмиле Степановне.

--- Спасибо, я передам Людмиле Степановне содержание нашего разговора.

--- Сделайте одолжение! И ещё. Позвоните мне по этому телефону… Холодильник желательно забрать в ближайшее время.

Вечером я передал основу этого разговора Людмиле.

--- Вот оно как!? Тасхопаран уже с третьего захода не может сдать мне «Введение в языкознание» и над ней висит дамоклов меч отчисления из института. Девочка в отношении языка – пробка и сама ничего сделать не может. Теперь понятно – не мытьём, так катаньем.

--- Ну и что ты в этом случае будешь делать?

--- Что? Конечно, поставлю ей тройку. Там, где на первом плане стоит благополучие нашей семьи, я не собираюсь обваливаться в принципе. Звони Тасхапаран на работу, договаривайся о встрече и иди выкупать холодильник. А свой талончик мы отдадим Геннадию Васильевичу.

Операция купли-продажи состоялась на следующий день в соседнем доме, где весь первый этаж занимал универмаг «Восход».
Холодильник «Юрюзань» был из семейства больших холодильников, имел мотор японского производства и работал бесшумно. Тасхапаран при выборе предложил нам тот аппарат, что был с маленькой царапиной на боку, так как эта маленькая царапина давала возможность основательно снизить его цену, как товару «с браком».
Этот «товар с браком» и сейчас по истечении 41 года стоит в Магадане на кухне у Андрея рядом с новым агрегатом и безукоризненно выполняет свои функции. За 41 год ему лишь один раз делали ремонт – заменили мотор. Вот такой нам попался холодильник!
А я с самого первого дня «окрестил» товароведа Тасхапаран, который в течение нескольких лет шёл на работу вниз по Школьному переулку, всякий раз проходя мимо наших окон, опереточным именем «Бони» - маленького росточка, одет с иголочки, бакенбарды с усиками, живчик, сердцеед.
Это же имя («Бони») затем перешло и на наш новый холодильник, накрепко закрепилось за ним и даже теперь, вспоминая его, мы говорим - «Бони».

Потекли дни привыкания на новом месте.
Приближался 1970-й год.
Закончилось десятилетие 60-х годов.

Это переломное десятилетие,
в котором была определена вся дальнейшая судьба моей жизни.

Судьба моя была определена:

• открытием в Магадане первого высшего учебного заведения - Магаданского государственного педагогического института.

• Моей учёбой в нём (1962 – 1966 годы).
• Моей семьёй, где главную роль в определении моей судьбы сыграла Людмила.
• Стечением многих  благоприятных обстоятельств.

Одно из этих обстоятельств было редкого, объективного характера, данного, видимо,  мне в генах.
Это было свойство организма, которое  создавало для меня возможность  не испытывать большой  зависимости от внешних обстоятельств жизни.
Большую часть времени я проживал в идеальном мироощущении.
Я часто чувствовал себя лучше, чем это диктовалось внешними условиями.
Мне чаще всего бывало  хорошо, даже когда по всем показателям должно было быть плохо.
Только одно это обстоятельство было уже хорошим защитным средством, помогающим жить.
Но оно было не единственным из тех, которые создавали для меня обстановку везения и той счастливой «рубашки», данной человеку от рождения.

Шёл 32-й год моей жизни.

888888888888888888888888888888888888888888888888888888