19

То ли он звал ее, надеясь снова услышать этот родной, до дрожи знакомый голос, то ли просто повторял ее имя в отчаянии, словно оно могло как-то помочь ему. Кажется, Остин все же не верил в бога, но не мог затем сказать ничего, кроме «о, боже», повторяя это десятки, сотни раз, пока его голос не оборвался, как старая запись, запущенная на магнитофоне. Его руки отыскали телефон, и трубка оказалась теплой – Остин закричал, выронив ее из рук. На мгновение ему показалось, что он никогда больше не сможет притронуться к ней снова – но Остин смог, преодолевая самого себя, хотя это и не было так сложно. Куда труднее было сдержать истерику, которая набросилась на него, и всему, всему на планете вмиг пришел конец. Ему казалось, что, приди конец этому миру, всем его жителям и всему, что было создано ими и воздвигнуто, это никогда не коснется Джейн. К сожалению, Остин ошибся – все вдруг случилось с точностью наоборот.

Кажется, прошло около двух недель, когда Остин все же решил вернуться к сборам – и теперь ему даже не было так страшно. Конечно, он боялся, что, оказавшись посреди пустой комнаты, где все, даже он сам, принадлежало ей, что-то пойдет не так, и тогда ему придется бежать снова, со стыдом быть обнаруженным где-то на лестничном пролете соседями, – плачущим, дрожащим…
Они жалели его, тихо сострадая и, как им казалось, понимая, – и тут же забывали, кем он был, и отчего плачет. Они не помнили и не знали Джейн, и оттого не могли чувствовать и капли того, что чувствовал Остин. Вот так…