Будет хорошо

БУДЕТ ХОРОШО
Февраль, особенно его конец, в Иерусалиме по погоде, пожалуй, один из самых противных месяцев в году. С ним сравнить можно лишь август. И то в зеркальном отражении. В августе сухота и жара несусветная – носа без необходимости на улицу не кажешь. В феврале от холодрыги спасенья нет. Она, проклятая, везде, даже в спальню под теплое одеяло своими влажными щупальцами умудряется пролезть. А какие в феврале грозы! Гигантские молнии в оглушительном сопровождении полосуют небо из конца в конец. Армагеддон, да и только. Вот и на этот раз предсказанное синоптиками очередное помрачение погоды сбылось практически на все сто. Только сверкать, греметь и поливать начало не с плавного перехода от вёдра к ненастью на день второй, как предсказывалось, а сразу. К вечеру солнечного и довольно теплого для этого времени года дня небо быстренько заволокло плотной облачной чернотой, ветер – предвестник ненастья – завыл в задвинутых трисах окон, и началось.
В такую погоду люди со сном не задерживаются. Необходимое переделают – и на боковую. Ибо ненастье у нормальных людей настроения не добавляет и обычно в сон клонит. К тому же утро вечера мудренее, вдруг метеорологи ошиблись, и завтра распогодится. Всякое бывает.
– Хватит галдеть, – распорядился Сулейман после вечерней молитвы своим многочисленным детишкам (у него их было пять: от трех лет до восьми), – вперед по кроватям. Да и ты Фатима, – сказал, как приказал, жене, – не задерживайся. Раньше ляжем, раньше встанем. Завтра у евреев суббота, а у нас день рабочий, надо в лавке старшим ребятишкам сувенирной ерунды подобрать, может, что-нибудь туристам удастся на улице продать. Шекель лишний не помешает.
*   *   *
– Меир! Ты чего так долго возишься, – призвала мужа жена его Ципора, – ребята (у рава Меира их было пятеро – три девочки и два мальчика) давно уже сны видят, а без тебя постель простыла.
– Иду, иду.
Непогода меж тем набирала силу. Зигзаги гигантских молний то тут, то там соединяли меж собой небо и землю, освещая на миг размазанные сквозь стену дождя темные фасады домов, а следовавший за ними сотрясающий все и вся грохот разрядов не давал умолкнуть бесчисленному вою автомобильных противоугонок.
*   *   *
Сулейман почти уже провалился в сонное небытие, как пробившийся сквозь трису яркий (на миг высветивший спальню) всплеск молнии и последовавший за ним страшный грохот – будто одновременно рванули с десяток авиабомб – выбросил его из постели. У себя в комнатах заголосили дети. А Фатима, вместо того, чтобы броситься их успокоить, завывая от испуга, побежала на кухню.
*   *   *
– Ой, ва вой! – закрыв голову руками, запричитал не успевший еще залезть под одеяло супружеской постели Меир. – Слава Тебе, Всевышний, что обошел Своей карой наш скромный дом и угодил своей огненной дланью в кого-то из гоев.
– А вдруг в кого-нибудь из наших? – прошептала Ципора, пытаясь обхватить руками жмущихся к ней от страха детей.
– Может быть… Но так хочется, чтобы наоборот. – Меир с тревогой обвел глазами сгрудившееся в родительской спальне все свое перепуганное семейство. И, стараясь выглядеть как можно спокойнее, добавил: – А может, ни в кого и не попало. Грохотало и посильней. Всевышний любит и оберегает Свой город. Так что, дети, не надо бояться, и марш обратно по кроватям.
*   *   *
– Фатима, – закричал Сулейман, чуть оправившись от испуга. – К детям беги, к детям, а не к горшкам. Им-то что сделается.
Но дети сами с криком ворвались в спальню и прильнули к отцу, как бы ища у него защиты.
– Сулейман, – прошептала дрожащими губами Фатима. – Никак кому-то из наших соседей досталось. Ведь молния рядом, совсем рядом ударила.
– Не думаю, – стараясь выглядеть как можно убедительней, возразил Сулейман. – Аллах велик. Зачем ему карать праведных, когда кругом столько ненавистных евреев. – И про себя добавил: – Как бы мне этого хотелось.
В стороне Старого города тревожно завыли непрерывно перебиваемые громовыми залпами пожарные сирены.
*   *   *
– В дом к кому-то из наших молния залетела, – авторитетно заявил Меир. – Раз пожарные так сразу появились.
– А может, к арабам, – засомневалась было Ципора. – Они от нас всего через пару кварталов себе домов понастроили. – Но умолкла под строгим взглядом мужа.
– Если бы к арабам, – Меир пожевал губами, – пожарные бы только собирались. А они, поди, уж, к тушению приступили. Нет, определенно к нашим. Жаль, что иногда Господь бывает очень неразборчив в гневе Своем.
– К вашим, к нашим... Пожарным все равно к кому ехать, – загундел старший отпрыск семейства Меира. – У них многие даже свинину едят. Поэтому, где загорелось, туда и кишку направляют.
– Перестань умничать, Гади! – Меир ужасно не любил, когда дети встревали в разговор взрослых со своими замечаниями. – Марш в постель. Спектакль закончен.
Бурча недовольные слова, ребятишки нехотя разбрелись по своим комнатам.
Дождь прекратился к рассвету. Что до пожара, то его либо быстро потушили – сирены недолго выли и зарева не виделось, либо это был не пожар. К примеру, обрушение дома, а служивые прибыли на место так, на всякий случай.
Звонок по мобильнику вырвал Меира из благословенной нирваны, куда он было погрузился.
– Ты представляешь, представляешь, – только эти слова и мог разобрать он в бессвязных выкриках Давида, его соседа по дому.
– Что представляешь? Где, кого, куда? Говоришь, у Стены собираются? Ладно, буду.
*   *   *
Непрекращающийся и все усиливающийся гул голосов на улице вконец растревожил никак не могущего заснуть Сулеймана.
– Пойду, узнаю, отчего люди так разволновались. Может помощь моя, какая потребуется? А ты мне пока завтрак приготовь. Поем, и сразу в магазин.
– Так ночь еще. Почитай, час до рассвета!
Фатиме ужасно не хотелось вылезать из теплой постели и шагать на кухню к сковородкам и кастрюлям. Но желание мужчины – это приказ, и хочешь, не хочешь, приходится подчиняться.
Громкие причитания за входной дверью, а потом призыв: «Сулейман, быстренько одевайся и бегом к Аль-Аксе. Мы все туда. Там что-то случилось», – выбросили его из постели. Сердце захолонуло, а потом запрыгало в груди, как лягушка по траве. «Неужели еврейские шакалы под шум грозы в очередной раз там что-нибудь осквернили, какую-нибудь новую каверзу придумали? Или, чтоб ему в аду гореть, нынешний израильский премьер опять наше святое место своими грязными ногами попытался осквернить? Нет, не может быть такого», – засомневался в подобной мысли Сулейман, вдевая ногу в штанину. «В такую рань, да еще в дождь! Неверный он – это да. Но не сумасшедший».
Выскочив на улицу, Сулейман присоединился к торопящимся в сторону Аль-Аксы мужчинам. Тревога, зародившаяся в душе с того громового удара, не утихала, но становилась сильней и сильней. «Не надо было мне из дома вылезать, – не оставляла его короткая мысль. – Надо было, когда гром ударил, сразу успокоительное принять».
За этими разбросанными от волнения и недосыпа мыслями Сулейман и не заметил, как оказался у Муграбских ворот перед входом на Храмовую гору. Он был перекрыт усиленными израильскими полицейскими патрулями, готовыми отразить любые попытки прорыва.
Но никто из толпы и не пытался пройти на площадь, не заводил спора с полицейскими, доказывая свое право посетить святое для каждого мусульманина место. Люди, бормоча молитвы, смотрели вверх на купол великой исламской мечети, точнее, на венчающий его шпиль с оплавленным, словно восковая палочка, полумесяцем. Именно в него, очевидно, и угодил прямым попаданием мощнейший молниевый разряд.
– О, всемогущий Аллах, что Ты наделал! – в сердцах бросил Сулейман и, испугавшись вылетевших из уст слов осуждения Божьей воли, извиняясь, заголосил: – Чем мы прогневили Тебя? В чем Ты усмотрел грех наш великий, чтобы вот так покарать рабов Твоих?
– За наше безволие и нерешительность. Так-то вот, брат, – авторитетно произнес в ответ, оказавшийся рядом Мустафа, владелец небольшой автомастерской, в которой Сулейман ремонтировал свой грузовичок и легковушку.
*   *   *
– Наконец-то Всевышний внял нашим молитвам и смял в деснице Своей их эмблему поганую, – воскликнул с каким-то облегчением стоящий рядом с Меиром незнакомый ему небольшого роста хасид. – Осталось только написать: «Восстановлению не подлежит!»
Народу на подступах к Западной Стене собралось – не протолкнуться. Но к ней не подпускала полиция. Мало ли что? Вдруг наверху охрана арабов не сдержит, возникнут беспорядки, и вниз на головы людей полетят камни.
– Пора. Наконец-то дождались! – подняв голову кверху и придерживая рукой шляпу, чтоб не сорвал ненароком ветер, гулявший по пространству, прокричал Меир охрипшим от волнения голосом.
– Что, чего пора? – со всех сторон посыпались к нему вопросы.
– Пора готовиться к возведению Храма. Время пришло, – ответил Меир, и, почувствовав себя в центре людского внимания, пророчески произнес: – Знак это нам, прямое послание Всевышнего, чтобы мы все как один, и старый, и малый пошли строить Храм.
– А если у меня по возрасту сил нет кирпичи таскать? – робко пробился сквозь шум старческий голосок.
– Тогда деньгами.
У Меира неожиданно заныло под ложечкой. Он почувствовал, как его начала захватывать беспокойная и одновременно сладострастная волна лидерства.
*   *   *
– Нерешительность – вот твоя, Сулейман, да и, что говорить, наша главная беда. Сколько раз я тебе предлагал стать активнее в борьбе с ненавистными оккупантами. Ходить с детишками хотя бы на демонстрации протеста, старших посылать на занятия молодых борцов с сионистским засильем. Глядишь, повзрослеют ребята и вместо камней «калашников» в руки возьмут, а то, – Мустафа воздел руки к небу, – пояс наденут.
– Типун тебе на язык, – Сулейман вначале было возмутился, а потом, успокоившись, веско, как ему показалось, ответил: – Где это ты в Коране вычитал такое? В каком таком месте там сказано, чтоб через собственное смертоубийство людей беззащитных подрывать? Никакая это не кара. Знак это нам от Аллаха, чтобы разобрались, где и в чем грешим. А ты призываешь сразу за бомбу хвататься. С бомбой, может, еще на худшее нарвемся. Не знаю, как всем вам, – Сулейман кивнул в сторону собравшихся людей, – а мне домой пора.
– У вас, у лавочников, всегда как что, раз и в камыши, – тотчас возбудился Мустафа. – Слышите, правоверные! Никак Сулейман смыться решил, чтоб не участвовать в борьбе за независимость нашей родины. (Мустафа когда-то учился в СССР в автодорожном, и поэтому у него легко получалось говорить языком плаката.)
Кругом загалдели. Большинство – возмущенно: «У них, у богатых, всегда так. Им есть что терять!». Меньшинство – примирительно: «Зачем обижать, да еще в такой момент!».
*   *   *
– Так у меня только дети, которым сколько ни дай, все мало, – пропел в ответ Меиру тот же старческий голос.
– Тогда пойдешь волонтером по сбору денег.
– Побираться, значит.
– Не побираться. А собирать пожертвования. У тебя со старухой наверняка квартира из четырех или даже пяти комнат. Мог бы, и поменять на меньшую. Вот и будет с чего пожертвовать. А ты – денег нет. Думать надо!
И Меир обратился к окружающим:
– Средства при нынешних ценах на строительство потребуются немалые. Вот Фрейдмахер, каблан, – Меир кивнул на стоящего чуть поодаль высокого мужчину в черной бархатной кипе, – не даст соврать. Храм – не обычный дом. На него, согласно сохранившимся описаниям, только для внутреннего убранства потребуются и ливанский кедр, и золото, и камни драгоценные, и слоновая кость, и мрамор, и многое другое.
– А где мы слоновую кость найдем, если ее добыча под международным запретом? – съязвил кто-то из толпы.
– Заменим мамонтовой. Ее, я слышал, на российской Чукотке хоть самосвалами вывози.
– Ага. А ливанский кедр поручим валить нашим десантникам, – не унимался тот же голос.
Вокруг послышались смешки, сразу опустившие Меиру градус настроения почти до нуля. Но он не собирался сдаваться.
– Ливанский кедр, говоришь? Так мы его сибирским заменим. Он даже лучше, ядреней.
– А не проще ли, уважаемый рав, потерпеть с Храмом и дождаться естественного хода событий, – не унимался все тот же голос. – Я имею в виду приход Машиаха, который, по уверению всезнающих раввинов, уже в пути и почти стучится в дверь. Тогда все и разрешится к общему нашему удовольствию и ужасу гоев.
– И сколько прикажешь ждать этого чуда? – сказал Меир и прикусил губу от вырвавшейся крамолы.
– Правильно, – подал голос все тот же хасид. – Знак это нам напрямую от Всевышнего, чтобы немедля приступали к строительству Третьего Храма.
«Инициативу пытается перехватить, зараза. Всего-то росту метр с кепкой, а все туда!» – подумал Меир и даже побурел от возмущения, но, быстро взяв себя в руки, отрезал в приказном порядке:
– Вот и ладно. Возьмешь на себя ответственность за строительную часть проекта.
– Это как же?
– А так же. Будешь кабланов организовывать и следить, чтоб много не украли. С драгоценными материалами работать придется.
– А не лучше ли поручить это Фрейдмахеру? Все же он, в отличие от меня, строитель.
– Нет. В этом деле надежнее человек со стороны. Тебя как величать?
– Родители, да будет память о них благословенна, Шмуэлем нарекли.
– Вот и ладно, пошли заседать в контору к Фрейдмахеру.
– Может, в синагогу, – неуверенно возразил каблан. – Там и кофе, и кое-что покрепче найдется.
– Еще успеем отметить, – не принял возражений Меир. – Ты не разглагольствуй, а лучше иди, открывай контору. Да и Шмуэля с этим, – Меир наугад ткнул пальцем в стоящего рядом, высокого и худого, как жердь, хасида, – с собой прихвати. А я вас догоню, только позвоню домой, предупрежу, что задерживаюсь.
*   *   *
«Еще один вояка по мою бедную душу», – пробормотал искренне огорченный людской реакцией Сулейман. И, поняв, что ретироваться с места событий без потери репутации не удастся, собрав мужество, произнес:
– Не бежать с поля боя, уважаемые, а с мыслями собраться, команду домашним дать, чтобы кое-какие припасы сделали, если круговую оборону держать придется. Вон, как евреи внизу разгалделись.
– Это они от замешательства, – авторитетно произнес Мустафа. – Покричат и разойдутся. Евреи, по опыту знаю, смелы лишь на словах. Против полиции никогда ни на что серьезное не решатся. В крайнем случае, начнут кидать камни, бутылки с краской или покрышки жечь. Я считаю, что разряд молнии в великий исламский символ – это божественный удар в наши сердца, чтобы их воспламенить. А уж если ты, брат Сулейман, такой рассудительный, поручаю тебе продумать план действий. Поэтому быть тебе, так сказать, кем-то вроде начальника штаба. Главным же координатором назначаю себя. Кто за – поднимите руки!
Рук, согласных кивков головами и одобрительных возгласов набралось порядочно, хотя были и сомневающиеся. Тот же Сулейман, попытавшийся было возразить. Но ему не дали. Наоборот, стали выкликивать ему помощников.
Под помещение штаба решили отвести близлежащее кафе, к вящему восторгу его хозяина, почувствовавшего запах барыша.
– А кто у нас командовать будет по военной части? – раздался робкий голос из толпы. – Без военных командиров в таком ответственном деле не обойтись.
– Из Газы пришлют, – кто-то выкрикнул в ответ. – Там они без дела сидят, а тут для них широкий фронт действий открывается. Стреляй, не хочу.
– Ну, нет! Только не из Газы, – решительно воспротивился, примолкший было Сулейман. – И ни из каких Фронтов освобождений. От них одна разруха и в головах, и на кухне. Обойдемся своими силами. – И, заметив пытающегося вылезть с возражениями Мустафу, твердым жестом руки заставив того замолчать, через паузу продолжил:
– Знак этот, братья, не только нам, живущим рядом со святыней, но всем мусульманам. Поэтому мое мнение здесь такое. Не слушать Мустафу с его бредовыми, не побоюсь этого слова, призывами решать дела при помощи «касамов» и шахидов, а собраться в кафе, то есть в штабе, чтобы там за столиками в спокойной обстановке, без криков и оскорблений выработать план первоочередных действий. Ну, и путь к отступлению наметить, чтоб с меньшими потерями, если что не так обернется.
– Я так и знал! – Мустафа задохнулся от возмущения. – Замотать святое дело хочет. Братья, не верьте этому скрытому пособнику сионистов.
– Это я пособник? – рассвирепевший от такого оговора Сулейман, не мудрствуя лукаво, со всего размаха заехал обидчику по физиономии. На что тот, пошатнувшись от удара, в свою очередь огрел того палкой, вырванной у повернувшегося старика, переломив ее пополам.
Завязавшуюся драку быстро утихомирили. И чтобы окончательно загладить испортивший было общее согласие инцидент, отправились мирить соперников в кафе.
*   *   *
– Ты где пропадаешь? – прокричала в трубку Ципора. – Я вся извелась. На улице – народу! Все к Стене бегут. Будто Всевышний объявился. Не мог прийти спокойно, без громов с молниями. Детей только перепугал.
– У Фрейдмахера в конторе я. А про Машиаха ты правильно вспомнила. Он арабской Аль-Аксе своей молнией полумесяц расплавил, нам, евреям, знак дал, что пришло время строительства Третьего Храма. А звоню я тебе, чтоб не волновалась. Пока мы у Фрейдмахера будем решать возникшие в связи с этим вопросы, начинай, на всякий случай, потихоньку складываться. Собери все ценное и на первое время необходимое. Может, уехать придется, чтоб не попасть ненароком под горячую длань Всевышнего. Кто знает, что Он надумал.
– Лучше бы в синагоге вопросы решали, а не здесь у меня в конторе, – не унимался Фрейдмахер. – Там и народу больше, и соответственно мыслей умных.
– И как бы мы толпой выработали консолидированное решение, – съязвил Шмуэль, – если у каждых двух евреев три мнения?
– И я про это. Толпой ни к чему путному не придешь. Нужен план немедленных действий. Поэтому предлагаю поручить раву Меиру, составить список состоятельных людей, могущих пожертвовать на Храм. Он у нас человек влиятельный и сам к тому же не бедный, ему и карты в руки.
– Это я не бедный!? Ты что, в моем кармане денежки считал? Еле концы с концами свожу. Это у вас, хасидов, монет куры не клюют.
– А у нас на водку не хватает, – съязвил Фрейдмахер.
– Это у тебя не хватает! – взвизгнул от возмущения Шмуэль. – Всем известно, сколько ты деньжищ огребаешь. Вот и «Тойота» у тебя новенькая, и дети в Америке учатся. Это вы, предприниматели и раввины, – Шмуэль назидательно указал перстом на каблана и Меира, – богатеи и кровососы.
– Я кровосос!? – Меир ухватил Шмуэля за палец. – Да одно это колечко с камушком, что на твоем пальце, не на одну тысячу баксов потянет. С него и начнем сбор пожертвований.
– Не дам. Это фамильное, от деда и прадеда, – заорал во весь голос Шмуэль и, изловчившись, впился зубами в меировскую руку.
– А, а, а… – взревел раввин от неожиданной боли. И быть бы Шмуэлю битым (раввин был человеком крепкого телосложения), если бы разгоравшуюся баталию не остановил стук в дверь.
– Чего тебе, Ицхак? – с досады, что помешали ответить на подлый выпад противника, обронил Меир. – Не видишь, мы работаем.
Сказанное сквозь гримасу боли относилось к заглянувшему в контору субтильному юноше в черной шляпе и выглядывающими из-под нее золотистыми завитками пейсов, удлиняющими лицо и делающими его довольно симпатичным.
– Да я ничего, – робко пробормотал юноша, и, протиснувшись в полуоткрытую дверь, протянул для показа раскрытый большой бумажный куль с чем-то тяжелым. – Вот мы с ребятами камни начали собирать, на всякий случай.
– А куль зачем? – стараясь быть строгим, спросил Фрейндмахер.
– Так не карманы же ими нам рвать. Да и чтоб полиция не заметила.
– И много вас таких умников на улице набралось? Интересно, кто из взрослых науськал вас на этот подвиг?
– Было много, а сейчас человек пятнадцать, не больше. – Юноша умоляюще посмотрел на Меира, как бы ища у того защиты. – Без взрослых. Те все разошлись по домам.
– Вот, всегда у нас так, – назидательно произнес каблан, при этом осуждающе посмотрев на Меира, будто тот был виноват во всех бедах еврейского народа. – Вначале густо, а как до дела, то пусто. – И, взяв инициативу в свои руки, вздохнув, скомандовал:
– Меир, кончай выть. Шмуэль, перестань охранять свой мизинец. А ты, длинный, не знаю, как тебя звать, садись за компьютер. – Будем послание правительству сочинять: о том, что верующие нашего квартала после Божьего удара по исламской святыне требуют строительства на этом месте Третьего Храма и готовы начать сбор средств.
– Почему только нашего? – растерянно промямлил Меир, продолжая при этом дуть на укушенную кисть. А другие? Вот и этот человек, – Меир повернул голову к незнакомому хасиду. – Его соседи ведь тоже…
– Да я вообще случайно среди вас здесь оказался. Но, идею решительно поддерживаю. Отчего не обратиться к правительству? Выгорит, – мы среди первых будем. Если нет, – то и суда нет.
– Ладно, – уверенность опять вернулась к Меиру. – Давайте писать. Ицхак, садись за компьютер. У тебя с этим получится лучше, чем у любого из нас. Но вначале распусти по домам ожидающую тебя дружину и скажи, чтоб камни по дороге выбросили и с собой не таскали. Мало ли чего.
Домой Меир вернулся за полночь – усталым, но довольным. Послание они почти закончили. А знакомые, кому смогли дозвониться, дружно поддержали идею. Правда, несколько жались, когда речь заходила о конкретном участии, особенно при упоминании о необходимости денежных пожертвований. Но это нисколько не портило ему настроения. И он, помолившись, с чувством глубокого удовлетворения отошел ко сну.
*   *   *
Народу в кафе поначалу набилось под завязку. Отчего не зайти, вдруг обломится полакомиться на халяву. Но почувствовав, что халява не пройдет, все раскатавшие было губы, быстро покинули помещение.
– Братья! – жестом прервал галдеж Мустафа. И стараясь, чтоб слова его звучали как можно пафосней и проникновенней, обратился к оставшимся. – Нам выпала большая честь открыть новую страницу в борьбе с сионизмом. Предлагаю составить петицию лидерам Хамаса, в которой заявим о полной поддержке их святого дела и нашем стремлении вместе с ними активно участвовать в движении за кардинальное решение еврейского вопроса в нашей отдельно взятой Палестине. И, в частности, о готовности создать боевой отряд.
– Чума на твою голову! – резко оборвал Сулейман Мустафу, вошедшего в ораторский экстаз. – Кто про что, а вшивый про баню. Говорю тебе и всем остальным. Нет Хамасу, и точка! С ним, Аллах свидетель, как пить дать, дело завалим. Он, вроде российских большевиков, только на лозунги способен, да еще людей на смерть посылать. Историю знать надо. А у меня семья, дети растут. Да и самому еще пожить хочется. Так что хватит воинственной агитации. Бери ручку, и давай составлять петицию от граждан нашего квартала к законным властям Палестинской автономии с жалобами на израильтян, которые, Аллах свидетель, своими нанотехнологическими экспериментами вызвали небывалую природную аномалию. Правильно я говорю, братья?
– Дело… – нестройно пронеслось по столикам.
– Что ж, будем писать, – обреченно пробормотал Мустафа. И, чуть помедлив, громко и твердо произнес. – Я предупреждал, и за последствия перед судом истории отвечать не буду. Аллах свидетель! – И, взяв у соседа ручку, язвительно процедил сквозь зубы Сулейману. – Диктуй, что писать, сочинитель.
Сочиняли, к вящей радости хозяина заведения, долго, споря по каждой фразе, каждому предложению, с перерывом на обед и на ужин. А закончив писать уже к позднему вечеру и «закусив» напоследок кальяном, договорились завтра же, и отправить письмо, не почтой – нарочным.
С тем и разошлись.
*   *   *
Утро на улице выдалось солнечным, теплым, хотя и немного ветреным. Плотно, как всегда, позавтракав, Меир заторопился в иешиву, где преподавал. Будет о чем поговорить с учениками, объяснить им, непутевым, что к чему. Какое для них историческое время настает.
– Ципи, прибавь звука. Хочу перед тем, как уйти, новости прослушать.
*   *   *
– Фатима, я пошел в кафе. Вчера мы договорились там собраться, чтоб завершить начатое, наметить, кого пошлем в Рамаллу вручить послание. А потом к Аль-Аксе. Поэтому до обеда заменишь меня в лавке.
Народу у ворот собралось меньше, чем вчера, – в основном молодежь, лет до шестнадцати. Вход на Храмовую гору был перекрыт израильскими полицейскими. И все топтались перед ними, источая по сторонам волны, не сконцентрированной ни на что энергии.
– Скачут, как молодые барашки, – пробормотал про себя Сулейман. – Ну, ничего, вскоре мы их всех организуем. – И заметив Мустафу, стоящего около полицейского кордона и машущего ему рукой, неспешно направился к нему.
– Опять у нас сорвалось, – поведал ему с надрывом Мустафа. И, увидев недоумение, на лице Сулеймана, задал вопрос: – Ты что, не слышал объявления по телевизору?
–  Не успел. И что ж по нему такого передали?
– А то, что в очередной раз наши капитулянты из мусульманской администрации комплекса Храмовой горы и израильские оккупанты из иерусалимской мэрии уже договорились меж собой о скорейшем начале работ по восстановлению исламского символа на куполе мечети. Этого, как прокукарекал диктор, исторического памятника мирового значения. Причем, пусть гнев Аллаха обрушится на головы этих собак, они даже закрывать мечеть не планируют.
– Все, что Аллах ни делает, то к лучшему, – облегченно выдохнул Сулейман в ответ на гневную филиппику Мустафы.
*   *   *
– Что? Что? – Меир не поверил своим ушам, услышав уже с порога голос диктора телевизионных новостей. Неужели конец его мечтаниям? А как замечательно все представлялось! Но ничего, начал успокаивать он себя, две тысячи лет с Божьей помощью ждали, еще подождем. Недаром о евреях идет молва как о самом терпеливом и упорном в достижении цели народе.
*   *   *
– К твоему сведению, ничего еще не потеряно, – назидательно произнес Мустафа Сулейману, стараясь при этом выглядеть как можно уверенней и достойней. – Будем ждать очередного момента, который непременно настанет, ибо Аллах велик и могуч!
*   *   *
– Ну и ладно, – пропела весело Ципора, с улыбкой глядя на поникшего мужа. – Будет хорошо, дорогой. Будет хорошо. – И про себя: «Славно, что все закончилось таким образом и уже ничего не испортит наступления веселого праздника Пурим».