Комплекс сексуального маньяка

Лет примерно с шести я боялась одного-единственного – что меня изнасилуют. Подружки в лицах воспроизводили где-то подслушанные, а чаще – воображаемые истории подобного рода. Недалеко от нашего дома располагался парк, любимое место прогулок и игр. Порой в парке бродили эксгибиционисты, демонстрируя гениталии тому, кто первым попадался на глаза. Мои глазастые подружки мгновенно заряжались убеждением, что именно насильника и встретили лицом к лицу, и щедро делились впечатлениями. А моё чересчур богатое воображение не позволяло мне усомниться в достоверности их предположений.

Понятно, что представления шестилетнего ребёнка о сексуальном акте сводились просто к факту заведомого негатива, гипотетического ужаса. Этот ужас преследовал меня довольно долго – оказываясь в безлюдном месте, я всегда была настороже – и сам собой прошёл ближе к совершеннолетию. Родители об этом не догадывались, их подкорка была наполнена страхами другого рода и, полагаю, поделись я с ними, вряд ли бы они перевели мои гипотетические трагедии в позитивное русло.

Насилие в тоталитарном обществе – основа его идеологии, экономического уклада и социальной психологии. Насилием наполнено подсознание каждого. Идентифицировать его очень трудно. Гораздо легче обозначить насилие как внешнее обстоятельство. А поскольку насилие – свирепо, и каждый перед ним – беззащитен, то возникает ёмкий образ сексуального маньяка как квинтэссенции насилия над природной сущностью.

На главную роль сексуального маньяка в своё время претендовал социальный образ Григория Распутина (именно образ, а не он сам). Перечитывая филиппики Зинаиды Гиппиус по этому поводу, я убедилась, что её обличительная страсть прямо пропорциональна её сексуальной неполноценности, природному изъяну, исключавшему интимную близость в принципе. И подумала, что степень социального ханжества в нашей стране в целом вполне уравновешивается феноменом «сексуального маньяка»: до революции зову природы противостояла церковь, после революции – идеологическая доктрина.

Образ сексуального маньяка Берии, убедительно разрисованный Никитой Сергеевичем, только сейчас подвергся сомнению. Но интересно, что именно этого направления клевета так долго и так упрямо жила в сознании большинства. Наверное, это было самым убедительным оправданием собственной беспомощности и настойчиво отстаиваемого конформизма в среде интеллигенции.

Конформизма, который снова и снова воспроизводит череду невыносимо безвыходных обстоятельств и из всех возможных вариантов и персоналий вызывает к действию самые что ни на есть негативные.

В действительности, настоящих маньяков – единицы. Но воображение нескольких миллионов вполне способно воспроизвести столько же – и невыносимо страдать в качестве воображаемой жертвы, вместо того, чтобы думать и действовать.