Вщижанин

Мистика. Историческая фантастика

Глава 1. Сушь

Проклятая сушь выпивала все соки, заставляя тяжело дышать, а исподнее липнуть к телу. Светлян Вщижанин, княжич строящегося града на Десне, что Вщижом зовётся, был зол как никогда. Отчего неудачи одна крепче другой пришли в его жизнь, да такие, что иной раз диву даёшься, он не ведал, и уже порядком от них устал. Князь Ратмир, его отец, направил сына от родных стен подальше, пока старый ведун Белян с обавницами проводили обряд дождя. Сам по себе путь для Светляна выдался нелёгким испытанием – то с коня упадёт, то сук острый заденет, нет-нет, а напасть какая так и норовит приключиться с юным княжичем. Отцовский наказ доставить в дар березя;нам - сестре и её родичам, что в двух днях пути короб с дарами, который приготовила мать, княгиня Милояра, был бы незатейливым, кабы не случающиеся с ним то и дело неудачи. Оттого, видать и велел отец по пути заехать к воеводе Громе;ю, чтобы в путь кметя, а то и двоих дал. И хоть обитали они рядом совсем, и путь к ним близкий вовсе был, а молодой княжич уж успел приложиться о ясень, да процарапать бедро, порты притом порвав. То ли конь шебутной свой норов вдруг решил проявить, то ли обиду какую на Светляна затаил – не понятно. Оттого и злился да негодовал юный всадник, то и дело озираясь, будто выискивая в округе кого, невольно поминая тень, что являлась порой, аки девица молодая, да вся в белом, как та Мавка(1). Так он про себя её и звал, не в силах понять, зачем она его приманивает, да зовёт порой куда-то, а иной раз и душит по ночам. Раз отцу о том сказав, получил уж он знатного пинка, с язвительным назиданием всю дурь из головы выбросить. Князь был воином и хотел для всего княжества Вщижского таким же видеть сына, а потому всякую чушь, как он, бывало, гова;ривал, на дух не переносил, к тому же стройка шла полным ходом: град на Десне разрастался, достраивался, и думать о том было некогда. Но несчастья, одно за другим сваливающиеся на голову сына, заставляли задуматься князя, что же не так. И хоть Белян уже который раз уговаривал его направить с поручением подальше княжича, Ратмир всякий раз отмахивался, но когда уже минула шестая седьмица(2), а сушь всё не отступала, велел сам послать за ведуном, дабы выспросить, что же это даст. Белян считал, что неприятности преследуют княжича, и если хоть на пяток дней его из Вщижа отослать, то он постарается выпросить у Додолы(3) небесной благодати. Недолго думая, князь согласился. Кмети обитали на пути к березянам, и волей-неволей должен был заехать княжич и к ним.
Четырнадцатое лето со времён гибели великого князя киевского Святослава Игоревича, что Храбрым зовут(4), выдалось ещё в самом своём начале на редкость жарким. Нынче же минула Купала(5) , близился Перунов день(6), а дождя всё не было. Княжича приметили издали, воевода послал навстречу молодого дозорного Хо;ртеня, который галопом примчался к нему, поднимая клубы пыли.
-- Здрав буди княжич, далеко ли путь держишь? Не случилось ли чего?
-- Здрав буди и ты, отец приказал короб доставить сестре и её, родичам, вот еду с поручением, да от вас кметь в попутчики нужен.
-- А сам что, боишься?
-- Отец велел.
-- И далеко ли?
-- Два дня пути. Да и мне с воеводой переговорить бы.
Громей не без удивления выслушал обо всех злоключениях Светляна и тот час спросил:
-- Неужто у вас дождя третьего дня не было?
-- А у вас был?
-- Так день Перуна же скоро, самое время. Пронёсся по небу, да и благости чуток дал.
-- Погремел вдали и всё. Не было у нас дождя. Как же так, тут же рядом совсем?
-- Вот что. Ну-ка, Хортень, позови-ка мне Рьяна.
Поймав вопросительный взгляд княжича, воевода пояснил:
-- Рьян хоть и воин, но обо всех этих делах тонких лучше любого из нас понимает. С тобой и поедет.
-- Слыхивал я про такое – немолодой уже, крепкий и плечистый, на голову выше княжича Рьян ехал рядом, и, выслушав весь его сбивчивый рассказ, казалось, не удивился вовсе.
-- Тебе надо к богам нашим могучим обратиться за помощью, лучше всего к Велесу. Скажешь Беляну, мол, требу(7) надо ему положить. Какую уж, он тебе сам подскажет. Испросишь вразумления, помощи не проси, люди сами должны свои дела решать, негоже свои беды на плечи богов перекладывать. Вот коли был бы у нас волхв, или хотя бы Боян вещий в наши края заглянул – вот помог бы точно. Ничего, что молод ещё, он – внук Велеса(8). А сам Белян что, не берётся помогать?
-- Отчего ж не берётся? Вот же, спровадил меня, чтобы обряд дождя провести.
-- Ну так то он Вщижу поможет, но твои беды с тобой и останутся. Ты вот что. Как вернёшься, поговори с ним, скажи, что я прислал. Пусть на воде посмотрит, поворожит, он умеет, я знаю.
Так, за разговорами, миновали они поле и луговину, въехали в лес, поднимающийся вековыми соснами, берёзами, тополями да осинами к самому небу. Близилась полуденная жара и тень встретила их, как благодать. Ветра не было вовсе, казалось, будто лес застыл, даже птицы почти не пели. Дорожка была хожена не раз, но Рьян, вовремя расслышав треск падающего дерева, едва успел удержать юного княжича, дабы не поцарапало, или не придавило падающим стволом сосны.
-- Вот так диво – молвил он, когда уже перед ними лежал на земле почти поперёк сухой совсем его ствол – и ветра нет, как же так она прямо перед нами упала?
-- Ты всё ещё не веришь? – Княжич искоса посмотрел на кметя.
-- Да тут любой уверует. Вот что, держись-ка ты ко мне поближе. Как бы тебя и правда по пути нежить не извела. Что ж за напасть такая с тобой приключилась? Уж не гневил ли кого? Зла не творил ли?
-- Да кого я мог обидеть, девятнадцати годов от роду?
-- Э, не скажи, мил человек – Рьян спешился, убирая с дороги дерево, и привычно садясь снова в седло, продолжил – во-первых, это не так уж и мало, иные уж и княжить умудрялись, будучи даже моложе того, а во-вторых, иногда такие вещи случаются в жизни, диву даёшься. А как разбираться начинаешь – не так на бабульку поглядел, а она в сердцах зла пожелала. Может, нагрубил кому, да запамятовал?
-- Не приучен я грубить, Рьян. Отец с мальства воинским делам учит, старики учили тоже, не такой я человек. Разве можно обиду без дела вершить? А ну, как назад колом воротится? Я вот думаю, уж не из навьих(9) ли кто пожаловал? Вроде как сестёр, или племянниц, из жизни ушедших у меня нет.
-- Может, чужой кто?
-- А чужих разве упомнишь всех? Сколько их бывает, кто на ладьях проплывает на торг, кто пешими проходит, кого в полюдье с отцом видеть мог, скольких на праздниках видел, а со сколькими успел погулять, да в хороводах покружить - ну как, скажи, как гадать-то?
-- Ты ж не обижал никого?
-- Да как можно?
-- Может, русалку какую потревожил? На русалью неделю к воде не ходил?
-- Да Чур меня(10)! Упаси Велес(11)!
-- А утопленниц никаких не случалось последнее время?
-- Не припомню такого.
-- Ну, что ж поделаешь, тут ворожить надо. Только на одного Беляна и вся твоя надежда. Так что ты на святилище-то через ручей сходи, требу, какую он скажет, принеси, а там уж пусть смотрит.
-- Скажи Рьян, а правду говорят, что святилище наше очень древнее?
-- Деды в полюдье как-то сказывали, будто веков более десяти оно(12). Сказывали, будто съезжались, бывало, со всех окрестных земель туда(13).
-- Сколь ж минуло-то лет?
-- Да кто ж его теперь знает. Вщиж-то сам недавно заложен отцом твоим, для защиты от степняков(14), и сейчас ещё расширяется, строится. Тебя оттого Вщижанином и зовут, потому как именно тебя на княжество Вщижское отец твой Ратмир прочит, других-то сыновей у него нет, а брат его старший Гордей еще в Корчеве сгинул, когда хазар прогнали. А святилище тут и было, как мы сюда пожаловали. Князь Владимир, сын Святослава Храброго велел тут грады по Десне строить и дальше, в других местах. Дебрянск тут недалече заложен. А святилище старое, очень старое. Перестраивали его, по всему видать расширяли(15), о том давно старики сказывали, когда ты ещё малой совсем был, даже на коня не сажали ещё(16), неужто ничего не помнишь?
-- Ну как уж тут упомнить...
-- А помнишь лето, когда князя Киевского убили(17)?
-- Откуда мне?
Неожиданно сзади какая-то крупная птица взмахнула крыльями, и, зашумев, полетела вверх, закричав. Конь княжича неожиданно заржал и, испугавшись, понёс вперёд по дороге так резво, что Светлян едва в седле удержаться смог. Рьян припустил галопом следом, обгоняя, ударил кулаком коню по носу, и хватая за вожжи, помог княжичу справится. Они остановились, спешились, и Рьян принялся хохотать. Смеялся он долго и заразительно, княжич поначалу уставился на кметя непонимающе, всё ещё угоманивая свой испуг, но заметив, как подмигнул ему Рьян, тоже принялся хохотать, сперва не понимая ничего, а затем уже за компанию, разделяя веселье попутчика. Внезапно Рьян понял, что смеётся один, как вдруг княжич пропал. Был и нету. Вот только тут стоял и исчез ни с того ни с сего. Смех раздался спустя мгновение уже откуда-то снизу. Кметь сделал шаг вперёд, раздвинул кусты и обнаружил овражек, откуда и доносился смех. Видимо, княжич сделал шаг назад, и, оступившись, упал спиной в яму. Рьян тоже засмеялся, и помогая молодому выбраться наверх, хохоча выдал:
-- Что ж за нежить тебя изводит такая, досужая на выдумки? Что в следующий раз учудит? Коня уведёт? Или степняков нам навстречу пошлёт?
-- Ты потише, Рьян, а то услышит, не ровен час, да воплотит твои слова в жизнь.
-- Не воплотит. Я вот, кое-что удумал. Давай-ка мы полы;нью коня твоего обвесим, к седлу вокруг, к сбруе небольшую ветку, тебе на пояс приделаем, глядишь, ежели это, и правда девица какая навья, то стороной обходить станет.
-- Что ж ты раньше не сказал? А ну, давай поищем.
Полынь, наверное, возымела действие, потому как остаток дня проехали до самой ночёвки без приключений. Устраиваясь на ночлег, Рьян наносил сухих веток, хвороста, развёл огонь, место, что выбрали для ночлега, обложил полынью, очертил магический круг,  да к самому дереву прислонившись, проговорил, обращаясь к Светляну:
-- Коли что вдруг – буди.
-- А скажи, Рьян – уже засыпая, пробормотал княжич – отчего ты ни с того, ни с сего смеяться вдруг затеял?
-- А чего ж – зевая, молвил кметь – смеяться не грешно, коли кажется смешно. Смех, княжич, чтоб ты знал – самая лучшая защита в таких случаях. Вот, коли ждала она, что мы испугаемся тут же, а мы с тобой ишь ты – засмеялись, как будто на смех её потуги подняли, уразумел?
-- А то!
-- Вот и знай наперёд: смех – самое лучшее средство от испуга. Коли должон испугаться – смейся! Путь нежить локти кусает!

Глава 2. Млада

Ночь сплетала тёмными узорами ветвей и еловых лап иссиня чёрное поднебесье немыслимо далёкими звёздами и Млечным путём. Его невыразимо далёкий свет мириадами звёзд выплеснулся на небосвод молочной рекой коровы Земун(18), чей сын Велес незримо бдил над всеми вещунами, волхвами, сказителями и скоморохами, чьё имя носили они в своём сердце, на оберегах, в речах и песнях, прославляя Вещего, его мудрость и его силу. Так и Светлян, очнувшись ночью от холода, подкинув в тлеющие уже угли сухих веток, да раздув огонь, помянул Велеса. Затем отошёл, глядя в небеса, от ночлега всего на несколько шагов, благодаря предвечный мир за те редкие мгновения единения со Всемирьем, что испытывает обычно человек, глядя на звёзды. Тёплая ночь была настолько тиха, что, казалось, вскрикни нынче кто за несколько вёрст, и эхом ночным донесёт дух лесной звук этот до самых его окраин. Да так и случилось вдруг: явственно расслышал внезапно княжич, как кто-то зовёт вдалеке, будто заблудившись, едва не отчаянным голосом, где-то не то на ближайшей поляне, не то за ручьём, что миновали ещё вечером, но в то же время жалобно и печально. И захотелось вдруг молодому княжичу непременно помочь этому далёкому и безнадёжному голосу в ночи, что звал и надеялся, что его услышат, что придут на помощь. Сделав ещё несколько шагов в сторону, откуда доносился звук, услышал снова он зов, далёкий, но почему-то показавшийся ему родным и знакомым. Буря чувств овладела вдруг Светляном, ведь это знакомый голос, и он просит о помощи. Постояв так ещё пару мгновений, он снова услышал голос, и угадав на этот раз точно направление, откуда он исходил, бросился бежать напролом, не обращая внимание на хлеставшие ветки и хватавшие тут и там цепкими когтями кусты, вовсе позабыв о ночлеге, мирно спящих конях и попутчике Рьяне, а тем паче о его наказе непременно будить, коли вдруг что приключится. Бег пробудил окончательно, сдувая ночной прохладой остатки дремот, и приоткрыл ночное зрение: теперь он лучше различал кусты и деревья, встречающиеся на пути, и стал лучше от них уворачиваться, запомнив цель, к которой приближался, и, стремясь прибежать к ней как можно быстрее. Преодолев уже немалый путь, он остановился, боясь, не пробежал ли мимо. Стараясь сдерживать, как можно, рвущееся наружу дыхание, он вслушивался в тишину ночного леса, озираясь по сторонам и жалея, что нет нынче на небе Месяца. Пару мгновений стоял он в тишине, стараясь отдышаться, как вдруг услышал совсем рядом, за пригорком всё тот же зовущий, печальный, и всё так же кажущийся родным и знакомым голос, прояснившийся и оказавшийся вдруг девичьим. Уж не сестра ли зовёт на помощь? Новая волна чувств пробудилась вихрем, воплотившимся новым порывом стремительного бега, на этот раз вверх, на пригорок, за которым, казалось, и ждёт его долгожданная встреча. Но здесь никого не оказалось. Такой же лес, всё так же ночной и непроглядный, и никого. Неужто не добежал? Он снова стал прислушиваться, оглядываясь и отмечая, что лес стал темнее. Сосны сверху смыкались непроглядной стеной, звёзд сделалось меньше, и почему стало холодней. Лес начинал уходить вниз, его очертания едва угадывались в ночи, Светлян сделал несколько шагов вперёд и вдруг явственно расслышал едва заметное журчание воды. Неужто ручей? Сколько же он бежал? И в ту ли сторону? Он побрёл на звук, раза два споткнулся о камни и действительно вышел к воде. Здесь и правда был ручей, он наклонился к воде, умыл лицо, а потом припал к ручью и долго жадно пил, любуясь в журчащей воде размытыми отраженьями редких звёзд.
-- Светлян! – Позвал голос где-то уже совсем рядом. Он резко вскочил, оглядываясь и пытаясь определить, откуда же идёт звук. Его звали по имени. Неужто во Вщиже что приключилось, что пришлось послать за княжичем? Или наоборот, сестра, к которой он направлялся, пошла навстречу и вдруг заблудилась? Нет ли там какой беды?
-- Ну где же ты? – Голос раздался где-то совсем рядом, от него почему-то повеяло ночной прохладой, но княжич, нисколько не испугавшись, сделал несколько шагов вперёд, ощупывая невидимые ветви деревьев, раздвигая их, и всё силясь понять, откуда же исходит звук.
-- Да здесь я, у ручья, выходи – молвил наконец он, всё ещё силясь понять, в какой же стороне находится неведомая девица.
-- Ну что же ты – обиженно проговорила вдруг она – говоришь, у ручья, а сам от воды уходишь – на этот раз голос раздался совсем в другой стороне, княжич обернулся и пошёл на голос.
-- Да вот он я, выйди, покажись, кто ты?
-- Неужто не признал?
-- Да как тебя признать, коли прячешься?
-- Значит, не признал – голос вдруг погрустнел, и Светлян отчётливо услышал захрустевшие ветки под ногами, удаляющиеся от него.
-- Постой, не уходи! – Княжич сделал два неуверенных шага в сторону, где раздавались шаги, но споткнулся о лежащее дерево и упал.
-- Какой неловкий, а княжич – засмеялся вдруг голос – ну где же ты, иди ко мне, я хочу тебя видеть.
-- Да как же тут можно чего увидеть – ругаясь, стал подниматься Светлян, отряхиваясь, и пытаясь продолжить путь – тьма такая, хоть бы Месяц вышел!
-- Да полноте, Светлян, всё же видно! Ну иди ко мне – голос хихикал, будто издеваясь, да то и дело возникал то справа, то слева, словно норовя молодого княжича то о дерево какое приложить, то кустами колючими зацепить. Уже совсем скоро княжич выбился из сил, всё время падая, стукаясь и цепляясь. Но голос продолжал удаляться, звать куда-то, без конца смеясь, да снова заставляя Светляна тратить свои силы.
-- Ладно уже, будет тебе! Чего звала-то? Иди уже сюда. И кто ты?
-- А вот покуда не признаешь, не приду – засмеялся сызнова голос, на этот раз совсем в другой стороне.
-- Да будет уже дурить-то! – Он наконец разозлился – ну не придёшь и не надо. И зачем было звать, коли убегаешь!
-- А ты догони – голос вдруг снова засмеялся, перемещаясь где-то совсем рядом, ближе к ручью.
-- Вот ещё! – Воскликнул в сердцах Светлян – охота, что ли, по ночам в салочки играть.
-- А ты на закорки меня возьми да покатай – не унималась неведомая девица.
-- Нет уж, катать не стану. Что за дурачество?
-- Тю, какой сердитый! Не любо ему!
-- Чему ж тут любо быть?
-- А мне думаешь любо, как позабыл ты меня?
-- Я? Позабыл? Кого? Тебя? Так дай же узреть тебя хоть, как признать-то?
-- Али голос мой тебе не знаком, княжич?
-- Знаком... На него и пошел, думал, зовёт кто...
-- А я и звала. Что ж ни как не признаешь меня?
-- Да в чём вина-то моя, ты скажи! Что ж такого я натворил, что прогневал тебя?
-- Вот и мучься теперь! Никак в толк не возьмет, ну вы посмотрите!
-- Да дай же глянуть наконец на тебя – и княжич опрометью кинулся туда, где только что был её голос, с явным намерением схватить наконец окаянную, но вместо женского податливого тела рука его повисла в чём-то аморфном и холодном, а голос в тот же миг смеялся уже за спиной.
-- Ну, поймал? А ты поймай меня, поймай!
Он снова аж прыгнул туда, где звенел её голосок, но как будто облачко тумана, пронзил её, холодную, и споткнувшись, снова распластался на земле. Её смех сделался громче и навис сзади над его спиной.
-- А вот ежели я захочу поймать – и сверху на него вдруг навалилось всей своей непомерной тяжестью что-то ужасно холодное, ледяное, как будто несколько мешков льда положили сверху. Дыхание сдавило грудь, Светлян едва не закричал, пытаясь вырваться, что есть мочи, встать, и изловить наконец непослушную девку, но сила была настолько велика, что едва мог он пошевелиться, а холод начинал пронизывать спину до самых костей.
-- Вот какой ты тёплый, как греешь хорошо, нечто взять твоё тепло да и забрать себе всё?
-- Пусти!
-- Как же хорошо, тепло, ой, тепло – она повторяла это слово нараспев, покачиваясь над ним, пока он бился, веселя её всё больше своим бессилием.
-- Да ты – мавка! – осенило вдруг княжича догадкой. Она звонко засмеялась в ответ:
-- Кабы хотела тебя извести – давно бы всё тепло у тебя забрала, не сюсюкалась бы с тобой!
-- Брось! Ну будет уж тебе! Я к Велесу взывать стану!
-- К Велесу он вдруг надумал? Так давай же! Он мигом придёт, да на луга Велесовы вместе ступим! А назад пути нет! Коли в миру явленном не вышло! Да и на что он нам, там только боль, а за лугами нас деды встретят, за стол, где пир-горой усадят! Пойдём со мной, княжич! Зови Велеса! Я сама за тебя попрошу!
-- Да Чур меня, раньше срока идти, типун тебе на язык! – И вдруг княжич, что есть силы, закричал – Перуне, отче громам! К тебе взываю! Разверни небеса! Разгони нечисть!
Девичий хохот поглотил крики Светляна, она хохотала, то и дело сдавливая его грудь, чтобы он перестал голосить, и от тяжести княжич аж невольно захрипел.
-- Ох и пожалеешь ты, что ж, коли заберёт меня Велес, ох и доберусь я до тебя там, ох призову прадеда Ярового на помощь, ох несдобровать тебе!
Последние слова Светляна, похоже, возымели действие, сила, что прижимала его к земле ослабла, смех поутих, но всё же вздохнув, продолжал неведомый девичий голос насмехаться:
-- Да не услышит тебя твой Перун! Далеко он сейчас и дела у него поважнее есть. День. Всего день пути. Эх, княжич! Так и взяла бы тебя! Да нужен ты мне покуда живым. Деда он собрался звать. Дед твой уж давно в люльке младенческой мамкой убаюкан. Сколько лет уж минуло! Нет его там! Нету! А ты же, пока оберёжник не выручишь, да мальца не заберешь – так и буду за тобой ходить. А звать тебе некого. Нет в мире навьих твоего прадеда.
-- Я найду кого звать. Пращуров своих до седьмого колена знаю. А ты нежить, а ну сгинь!
Девица снова засмеялась.
-- Что ж ты мне сделаешь? Долго ли думал, пока уразумел, что девка простая так не сможет к земле-то прижать! Имени моего не помнишь? Имени! – Последние слова она закричала с таким неистовым гневом, что ветер подул вокруг, листья стали срываться с веток, деревья гнулись и земля гудела. Стала душить его неведомая девица, и притом неистово кричала:
-- Имя моё! Имя моё! – Кричала она, а княжич уже не различал черты реальности, он не понимал уж, спит он или наяву с ним приключилось такое, да уже на обрывках сознания уловил наконец её имя – Млада. Оно ревело, звучало таким вихрем, что холод и ветер, казалось, поглотили остатки разума княжича, и он нырнул наконец, окунувшись в глубокий, беспробудный сон, обессиленный, вымотанный, и окончательно сбитый с толку.
Закричали вдали петухи, и первые лучи Даждьбога(19) коснулись верхушек деревьев. Лёгкий шелест листьев вызвал едва народившийся Стрибожий(20) ветер. Светало, ночь растворялась в остатках тьмы, поглощаемой рассветом. Утробожие поднималось над землёй, шагая над деревьями, полями и холмами, наполняя явленный мир светом и теплом. Рьян потянулся, просыпаясь, и тут же сел, протирая глаза. Только не это! Княжич пропал! Воин тут же вскочил, оглядываясь по сторонам, и стал звать. Но на крики никто не отозвался, только ветер едва шевелил листья. Вот напасть! И куда подеваться мог? Князь прогневается, теперь ему одному домой без княжича ну никак нельзя воротиться. Как же так, и полынь не помогла! Он невольно поглядел наземь, где была рассыпана завядшая уже за ночь трава, и разглядел наконец следы. Вот тут княжич встал, вот сюда отошёл, а здесь... следы будто пропадают. Да вот же они, чуть дальше это он, должно быть, побежал. Опытный глаз воина различал едва уловимые следы на земле, для него это было не впервой. А ну скорее коней! Рьян вскочил на коня, другого привязал следом и направился в сторону, где смог разобрать еле заметные следы – то ветка сломана, то трава примята. Долго кружил он вокруг неясных следов, и понял, что юный княжич бежал, что есть мочи в одном направлении, и притом долго. Неужто его напугало что? Отчего же не разбудил? Проехав в направлении, что определил кметь по следам, не мало, на выстрел лука, увидал он приго;рок, на котором снова заприметил обломанные ветки. Поднявшись на него, увидел Рьян ручей, а подле него лежащего на земле княжича. Мигом очутившись рядом, стал он его будить, тормошить, но княжич не просыпался. Прильнув к груди, убедился кметь, что сердце бьется, а взяв за руки, почуял, на сколько они холодны. Мигом принялся разводить костёр бывалый воин, сухие ветки и сучья охапкой ту же минуту легли наземь, кресало уже вовсю высекало искры на трут, который вскоре и затлел, а подув на него, и узрел, с выдохом облегчения Рьян, едва народившееся пламя. Подложив туда сухих веточек и листьев, да бересты, развёл вскоре он неплохой костёр, подтащил к нему княжича, продолжая его тормошить, согревая, сообразил набрать воды и попытался влить её Светляну в рот. Похоже, именно это действие возымело силу, потому как княжич закашлялся, застонал, начал двигаться и попытался открыть глаза.
-- Где она? – Первые слова он пробурчал едва слышно сиплым голосом и снова закашлял.
-- Кто она-то?
-- Да девка эта, будь она неладна – княжичу очевидно было холодно, он тянул руки к огню, подползая к нему ближе. Рьян подкинул ещё сухих веток и протянул воды. Княжич жадно пил, держа трясущимися руками туесок. Кметь отвязал от коня свой плащ и накрыл им дрожащего Светляна.
-- Имя своё назвала. Млада.
-- И кто же такая эта Млада?
-- Кабы я знал! А она и злится, что я даже имени ее не помню. А голос знакомый. На него и пошёл.
-- Ага, а затем побежал. Я уж думал, напугал тебя кто.
-- Нет, я сам, что ты. Помочь хотел. Звала.
-- Помог?
-- Да какое там, чуть душу не отняла, придавила к земле да как навалилась тяжестью, будто коней троих сверху положили. И холодная. Как лёд. Думал, сгину. Перуна звал. А она смеялась.
-- Отчего же не забрала?
-- А она и хотела, говорила, пойдём, мол, на луга Велесовы вдвоём. Но потом обмолвилась, что я ей живым нужен.
-- Вот напасть! И зачем же?
-- Да я уж не упомню. Про какой-то оберёжник говорила. И ещё про мальца. Но потом выдала, что живой я ей нужен.
-- Вот так диво. Впервой слышу, будто нечисть говорит, что нужен живым. Кто ж такая? Не припомнишь её?
-- Да откуда мне?
-- А голос, значит, знакомый.
-- Хоть убей.
-- Что ж за невидаль такая, а, княжич? Голос знакомый, а упомнить не можешь? Неужто девок столько в свои девятнадцать-то всего годов от роду повидал?
-- Да разве их упомнишь всех? На Купалу только скольких перецеловал – ну не считал! А были ли там Млады – так кто ж знает? А на Ярилу(21) в хороводах, будто не знаешь, как это бывает? То с одной покружил, то с другой – ну как тут упомнить? А на Комоедицах(22) , когда крепость снежную, городок штурмуем – ну всех же перецеловать надо, неужели каждую спрашивать будешь, как зовут?
-- Да, дело тёмное, как я погляжу – засмеялся кметь – я молодой был, тоже не считал. Да только слово своё держал всегда. Коли уж обещал кому чего – всегда выполнял. А ты обещал?
-- Может, и обещал. Всякие попадались. Одних едва не к отцу тащил, невестой назвать хотел, а он – «не смей! Ты должен будешь по сговору жениться!»
-- Да знаю я дела эти ваши княжеские. Не туда посмотришь, не то скажешь – бед не оберёшься потом. Вот одна такая, княжич, за тобой и привязалась. А ты даже имени её вспомнить не можешь. Ладно, хоть голос признал. Вспоминай, княжич, ох вспоминай. Как бы хуже не было.
-- Да куда уж хуже! Едва к навьим не отправился.
-- В общем, так. Ни на шаг от меня, уразумел?
-- Уразумел.
-- И даже если она чихнёт в твою сторону – меня зови! Понял? Тут же зови! Не медля!
-- Да понял я.
-- А ночью за ногу буду привязывать. Вот на кой ты из круга оберёжного, что я  на земле очертил да полынью усыпал вообще вышел?
-- Да по нужде хотел отойти.
-- Тьфу ты!
Княжич к тому времени уже чувствовал себя уверенней, стал оглядываться, пересел поближе к огню, и вдруг спросил:
-- А что, Рьян, моего коня ты не нашёл?
-- Да как не нашёл, вон, он, привя... - не успел договорить кметь, только теперь сообразивший, что конь рядом с ними только один.
-- Да чтоб тебя! – Выругался  он, тот час подскочив, оглядываясь, мигом, одним прыжком очутился в седле и ринулся куда-то в сторону. Княжич привстал на одно колено, подбросил веток в огонь, затем встал, всё ещё кутаясь в плащ, походил вокруг, оглядываясь, припоминая ночные злоключения, то и дело, кивая головой, соображая в какие кусты и дебри его подталкивала неведомая Млада. Вскоре Рьян воротился с обоими конями, спешился, привязал обоих к дереву, и со смехом обратился к княжичу:
-- Что за бестолковый конь у тебя? Ну бывает, отвязался, так ты смотри – ушел как далеко, пока мы говорили!
-- Что? Говоришь отвязался? Далеко ушёл? – Княжич повалился на бок и принялся хохотать. Да пуще прежнего.
-- Слышишь, Рьян – всё ещё продолжая смеяться выговорил наконец Светлян – ты когда в следующий раз в слух свои предположения рассказывать начнёшь о том, как она нам ещё насолить сможет, лучше всё же придержи это при себе.
-- А с чего ты взял-то, что это она?
-- Мой конь ни за что на свете, даже если отвяжется, не уйдёт от меня куда-то далеко, а тем паче в лесу. Уразумел?
Тут уже начал хохотать кметь, схватившись обеими руками за голову.
-- А она у тебя веселая.
-- Да ну его лесом, такое веселье!
-- Да будет тебе. Что, княжич, ты согрелся?
-- Пожалуй.
-- Ехать можешь?
-- Да, Рьян, пора. Времени уж много потеряли, путь неблизкий.
-- Одолеешь?
-- Да мне хоть в бой нынче же!
-- Ишь ты, в бой. Будет с тебя уж, ладно, хоть меч не потерял.
Глава 3. Ясна

Дорожка выбралась пригорком из леса на широкий луг. Предстояло пересечь его и снова войти в лес, где вслед за спуском журчит, играя в лучах Даждьбога, Добрый ручей. Так прозвали его Вешняки, что живут своим небольшим родом с ним по соседству всего в полудне пути отсюда. Также в округе было несколько деревень, что жили своими родами. В одном из них, у Березян, и прижилась теперь его сестра Я;сна, что сговорил отец со старейшиной рода Славеном. Двое сыновей уж появилось  у них на свет с тех пор, как покинула она отчий дом. Сестра была старше брата на пять лет, и Светлян тяжело переживал разлуку с ней. Юный княжич любил сестру с детства – она нянчилась с ним, выхаживала, и потому секретов от неё брат не держал. Вот и нынче отправился он к ней в гости с радостью – жаждал он встречи, хотел поведать о своих бедах, да спросить помощи – в делах таких она тоже понимала и могла дать добрый совет. Луговина раскинулась широким разнотравьем едва не до горизонта. Дорожка прямоезжая была вытоптана, хоть и не так часто по ней доводилось передвигаться. В небе парил рарог(23), и воин, заметив его, вскинул десницу в воинском приветствии, восславив Перуна.
-- А я ведь звал его ночью – заметив это, молвил княжич.
-- Уже ли так плохо всё было?
-- Думал, сгину.
-- И помог?
-- Она сказала, что он далеко. Мол, всего день пути.
-- Не всему можно верить, княжич, что говорят навьи. Бывает, что приукрасить могут изрядно. Им лишь бы напугать тебя здорово. А страх твой для них – что мёд для нас, так и пили бы, окаянные. Так что не пугайся раньше времени. Не пои их своим страхом. Смейся, коли жутко.
-- Понял уж. Только вот, коли тебя к земле прижали холодной тяжелой силой, да такой, что не превозмочь – тут уж не до смеха. Я ведь не на шутку думал, что всё, вот он, мой смертный час.
-- Может, пращуры помогли?
-- Кто ж знает. Да, вот ещё что: молвила она, будто прадед мой, Яровой уж сызнова в миру явленном воплотился, да в люльке младенческой.
-- Отцу расскажи.
-- Лучше матери. Говаривал уж раз я про мавку отцу, пинка такого знатного получил, что едва не кубарем через порог из дома выкатился.
-- Да уж, он таков. Коли что не по его – может и в зашей.
-- Отец непременно хочет, чтобы я воином был.
-- Да ты уж и воин, поди. Хоть нынче же гривну воинскую тебе на шею одевай. Вон, и меч с собой возишь. А чего же к нам, не желаешь?
-- Отец не пускает. Я сам может и уехал бы. Он всё велит, что бы я с ним был. Будто не знаешь его, с нами, вон, тоже кмети ведь живут в самом граде. Они и учат. И отец сам тоже учит. О! Ух ты! Гляди-ка, Рьян, ведьмино кольцо! Сколько раз слыхивал, а не видал ни разу. А ну-ка дай-ка я погляжу.
-- Стой, княжич! Не тронь!
-- Да знаю я, ученый. Погляжу только.
-- Руками не бери, и ножом не смей! Ничем вообще!
-- Нет, что ты, разве я враг себе самому?
Княжич спешился в двух-трёх шагах от кольца, и передав вожжи в руки Рьяну, чтобы коня подержал, подошёл поближе, разглядывая это творение. Обычный венок, сплетенный некогда из полевых цветов, давно засох и потемнел. Сколько он был тут – никто не ведал, кроме, разве что, самой, повесившей его тут женщины. Висел он у самой дороги на молодой осине, да прикреплен был знатно: ни ветром, ни дождём его отсюда не сбросило, да мало того, чуть выпирал он, да малость торчал уже над самой дорогой. Пройди тут, какой нерадивый путник, да по темну, или просто не заметив, задень его случайно рукой или ногой – и бед после не оберёшься. Все свои болезни, напасти да притолоки ведьма через кольцо это ему, нерадивому и передаст. Для того тут и повешено. Со словом, или заговором специальным тут приделано, а бывает – и вплетено в ветви придорожного дерева или кустов.
-- Вот не пойму я – княжич распрямился и обратившись лицом к Рьяну, спросил: вот как же можно зло такое за просто так творить? Неужели не понимает та, что кольца эти плетёт, ведь зло она творит. Ну ведь воротится же зло! Зачем это тогда? Что это тогда?
-- Отчего же прямо зло? – Удивил княжича своим ответом воин – это как снадобье от человеческой глупости, наивности и лишнего любопытства.
-- Снадобье? Да ты смеёшься, поди.
-- Нисколько. Знаешь, есть такие звери и птицы – падальщики. Они как санитары леса – где какую падаль увидят, тут же её и съедят, склюют. И лес от того становится чище. Разве дело, когда падаль на земле лежит да гниет, смрад от нее. Так и тут. Это вроде как печать к договору обмена. В обмен на любопытство да глупость – ну как можно такое не знать – болезни и напасти. И род людской, глядишь, чище станет.
Последние слова воин сказал уже с улыбкой, да сам и засмеялся, но тут же спохватившись, одёрнулся, встрепенулся и посмотрел в самый центр луговины.
-- Что это?
Вдалеке послышался шум раздвигаемой травы вперемешку с непонятными хриплыми звуками и топотом. Княжич оглянулся в ту сторону, куда смотрел воин и увидел это. Высокая полевая трава стремительно раздвигалась от того, что кто-то неведомый пока в ней стремительно приближался прямо к нему. Княжич выхватил меч и изготовился встретить невидимого противника. Но что за странный враг? Отчего ниже травы полевой? И как это он так быстро бежит по лугу? Заржали вдруг кони, стали пятиться назад, Рьян пытался их угомонить, дергая за вожжи, одному сразу с двумя напуганными конями справится было не так легко. Противник приближался к дороге и только тут разглядел княжич в траве спину, голову и клыки секача(24). Напуганный, он нёсся стремглав и вот-вот должен был выскочить на дорогу. Княжич напрягся и изготовился к встрече, а когда оставалось уже совсем немного, прыгнул вдруг со всей своей силы в сторону и вверх. Секач выскочил на дорогу, и, не меняя направления, скрылся в траве, с прежней скоростью, продолжая бежать дальше. Кони успокоились, Рьян и Светлян продолжали неотрывно следить за удаляющимся секачом.
-- Повезло тебе, княжич.
-- Да ну его, такое везение. Ладно хоть цел остался. Мог ведь, и вернуться. Чего ж он так бежал-то?
-- Видать, спугнули. Выходит, княжич, там, в лесу, откуда он бежал, есть кто? Может, в гости кто пожаловал?
-- Вешняки секачей, поди, не упускают, коли охотятся.
-- Вот что княжич. Давай-ка оденем брони. Чую я недоброе. А чутьё моё меня ещё никогда не подводило.
-- Да ну, в жару такую и кольчугу? Да мы по;том изойдём.
-- Лучше потом изойти, чем стрелу в спину получить.
-- Твоя правда, воин. Что ж, давай оденем. Только гляди, осторожней, не задеть бы это кольцо. А где оно?
Оглядевшись по сторонам, заметил он, что на прежнем месте кольца нет.
-- Сбил его, видать, секач. Ты вот что, Светлян. Шутки кончились. От меня – ни на шаг. И с коня не слазь, хоть что увидишь, слышишь?
-- Даже если сам Ящер из кустов на дорогу выползет, не слезу.
Остаток пути до леса ехали молча, и всё время озирались по сторонам. Уже въехав в лес, да спустившись к ручью, заметил воин дым от огня, да проехав самую малость, тут же заприметил двоих степняков. Один набирал воду из ручья, а другой сидел у костра. Услышав за спиной подъехавших коней последний мигом вскочил и схватив лук тут же пустил стрелу. Но Рьян был воином опытным, да и княжич успел среагировать – отскочили они в разные стороны, пропуская её, следом полетела другая, едва не задев княжича, но кметь уже вовсю натягивал тетиву и выпустил ответную стрелу, которая и поразила мигом цель. Степняк вскрикнул, и завалившись, раскинул руки. Первый, у воды, услышав крик, бросил всё и ринулся бежать. Рьян рванул следом, а княжич подъехал к костру, и спешившись, выхватил меч. Одним ударом отсёк голову степняку, да стал озираться, нет ли ещё кого по близости. Рьян вскоре воротился, волоча по земле за руку второго степняка. Оглядев внимательно пристанище, Рьян проговорил:
-- Нет тут больше никого. Двое только. Ну что, не зря брони одели?
-- Доброе у тебя, воин, чутьё.
-- Теперь уж можно снять.
Рьян скинул кольчугу, его примеру последовал Светлян, затем кметь привязал коней и принялся разглядывать убитых.
-- Неспроста, чую я, они на нас напали.
-- Ну каково, а? – Спросил княжич – коня чуть не увела, степняков встретили, ты, Рьян, в слух-то более не говори, чем бы нас ещё извести, добро?
-- А ведь и правда. Надо бы полынь свежую добыть. А ну-ка, что тут у них в заплечном мешке? – Рьян разворошил мечом валявшийся на земле мешок.
-- На торг, что ли, шли? Гляди-ка, сколько добра. Кольца, серьги, гривны.
Он присел к мешку, стал вытаскивать и разглядывать украшения.
-- Ты смотри, какая гривна, воинская, но какая богатая. Из знатного рода что ли, воин был, или воевода какой... Давай-ка ты, княжич, отцу всё это добро покажешь, а я, коли ты не против, оружие их с собой прихвачу.
Едва взглянув на серебряную гривну, княжича охватило странное чувство грусти, как будто он уже где-то встречал ее. Они погрузили скарб, привязывая, к коням. Затем воин разрезал степняцким же ножом одежду с убитых, бросая ее в огонь.
-- А с ними что? – Спросил княжич.
-- А о них позаботятся падальщики. Желающих много сыщется, уж не переживай. Вон, сороки на место будущего пира слетаются. И других позовут, такое, поверь, не упустят. А нам некогда. Пора ехать дальше, итак много времени потеряли. К березянам, поди, по темну доберемся.
Рьян не просчитался. Сестра встретила княжича, когда уже стемнело. Кинулись они в объятья друг друга, Рьян, спешившись, скромно стоял сзади, переминаясь с ноги на ногу.
-- Миленький мой, братишечка, как же я соскучилась, исхудал как, что же, отец тебя загонял, видать, совсем. А это что? Ты чего полынью вдруг увешался? Уж не приключилось ли чего?
-- Да столько всего приключилось, что не знаю, с чего и начать. Кабы не попутчик мой, кметь Рьян – княжич обернулся, показывая на воина - так и не добрался бы живой до тебя, сестричка. Двоих степняков повстречали, секач чуть на лугу не сшиб, да тень навья, что мавка лесная, ночью едва не придушила. По пятам за мной ходит, беды насылает.
-- Да брось ты! Вот я прикажу, что бы полыни тот час свежей принесли да по полу раскидали, где спать ляжешь, ну пойдём, с дороги-то в мыльню(25) хоть загляните. Мирко! Коней возьми! Смеяна! Воды наноси в мыльню, гости с дороги. Проходите, устали поди.  Милава, сготовь на стол чего, видишь брат приехал. Вот, сюда идите. Вот тут спать будете. Располагайтесь, сейчас Смеяна воды наносит и за вами придет. А вы с мыльни ко мне сразу, за стол, сядем, поговорим.
Воротившись из мыльни, княжич с кметем нашли прибранную клеть, с заботливо расстеленной полынью по полу и кто только собирал её по темну? Сестра заглянула за ними следом.
-- Ну пойдём же, гости дорогие, к столу.
Княжич взял короб, отцом переданный и первым пошел следом за сестрой.
-- Отец велел кланяться и подарки передал, тут и от матушки тоже.
С этими словами поклонился он и протянул сестре короб.
-- Благодарствую, давайте же к столу.
-- Вещему богу нашему, хранителю, да путей покровителю Велесу слава! И хлеб да соль – молвил княжич, надламывая хлеб.
-- Хлеба ести – ответствовала Ясна – Смеяна, поди, положи под образа – она протянула челядинке надломленный хлеб. Мужчины принялись за еду, Ясна разглядывала брата, не смея его беспокоить, дожидаясь, когда же он поест. Но напряженность так и витала в воздухе, он тоже на нее периодически поглядывал, и начал, не выдержав, сам свой рассказ. Говорил он негромко, то и дело оглядываясь на воина, который периодически кивал головой, да кое-что подсказывал сам. К концу рассказа она уже поняла, что Рьян неплохо понимает во всех этих вопросах. Покончив с едой, Светлян закончил и рассказ, испытующе глядя на сестру: станет она смеяться над ним, или поможет дельным советом. Но её лицо оставалось серьёзным, она погрузилась в свои думы, и спустя некоторое время неспешно проговорила:
-- Вот незадача, я бы с тобой к ведунье нашей Елени сходила, да муж мой, Славен с ней по какому-то делу к Вешнякам уехал. А что там, говоришь, за добро было в мешке у степняка?
-- А сейчас покажу – княжич мигом выскочил за мешком, и развязывая его, подсел к сестре напротив, разворачивая и показывая ей содержимое.
-- Вот так скарб! – Удивилась она. Кольца височные, это вятичей оковских, а это наши, северские. И гривны даже воинские. Это скольких же они перебили? А одна смотри-ка серебряная, да с камнями. Уж не воеводы ли какого? Ты отцу это обязательно покажи, что он скажет.
-- Подскажи лучше, как мне быть. К Беляну нашему-то я схожу. Но дойду ли? Она ночью приходит и душит меня.
-- Ты вот что. Сейчас я тебе оберег принесу, подожди.
Ясна выскочила не надолго и тут же вернулась с небольшим оберегом, именуемым у воинов секирой Перуна.
-- На, держи. Мой тебе подарок. Серебро от нежити должно помогать. Освети его силой Огня-Сварожича, Перуна не забывай, а там, глядишь, и он поможет.
-- Благодарствую, сестричка.
-- А вот это матушке передай да кланяйся ей непременно, скажи, у меня всё хорошо – и с этими словами передала брату Ясна небольшой сверток – скажи еще, дети сыты здоровы, как выйдет оказия, на Рожаниц(26) или на Радогощ(27) пожалуем.

Глава 4. Пророчество

Поутру попрощавшись с сестрой, да получив узелок съестного в дорогу, двинулись княжич с воином в обратный путь. Ночь пролетела быстро, усталость сделала своё дело – спали оба без задних ног. Утро бодрило прохладой и свежестью, поглощая низинами остатки тумана – ночью шёл дождь. Даждьбог уже поднимался над лесом, прогоняя ночную зыбь и заставлял щурится ещё толком не проснувшегося княжича. Жалко ему было покидать уютное подворье Березян, так и хотелось остаться у них, казалось, что все беды покинули эти земли, настолько светлой и действительно святой была берёзовая роща, рядом с которой и жили эти добрые и отзывчивые люди. Но покой сестры нарушать было нельзя, да и своих дел хватало – полным ходом шла стройка, Вщиж разрастался, следовало поскорей решить свои проблемы, да помогать отцу. Подарок сестры согревал душу, и казалось, что теперь-то все беды непременно отступят. Княжич пребывал в неком умиротворении, покачиваясь в седле, окидывая сонным прищуром лесную дорожку. Говорить ни о чём не хотелось и кметь, по всему видать, разделял его чувство, едва слышно напевая какую-то незатейливую песню себе под нос. Небо стало заволакивать облаками, Даждьбог прятался за ними. Так минули они подлесок, небольшую луговину, когда дорожка стала спускаться вниз, к реке, и вывела их к низине, край которой, казалось, утопал в тумане. Воин невольно остановился, поднял руку и негромко скомандовал:
-- Стой, княжич. Туда нам нельзя.
-- От чего, Рьян?
-- Не нравится мне этот зелёный о;тсвет тумана. Воевода сказывал, как сгинул в таком тумане один наш добрый кметь. Три дня искали, даже следов не нашли.
-- Куда ж он мог подеваться? Может, утонул?
-- С конём? Не чуди. Льда не было, чтобы под него верхом провалиться.
-- А куда же тогда?
-- Наш Белян сказывал, будто туман такой, непременно с зелёным отсветом, он как граница, где одна явь встречается с другой. Так пойдёшь туда, а выйдешь за тридевять земель неведомо где, коли вообще не сгинешь.
-- Ну что за напасти, я уж думал, всё, кончатся наши беды.
-- Ты, часом, оберег не потерял?
Княжич, спохватившись, отодвинул ворот рубахи, и достал из под исподнего на кожаном шнурке серебряную секиру Перуна. Увидав её, он, даже вздохнув, убрал на прежнее место.
-- Может, полынь посвежее нарвать?
-- Только рвали. Надо требу принести местному духу, задобрить.
-- Погоди, может, давай объедем по верху?
-- А ты знаешь, как?
-- Да охотились мы здесь прошлой осенью со Славеном и его родичами. Коли назад чуток воротиться, там поворот на полдень(28) есть. По нему мы ну времени чуть больше потеряем, но объедем низину.
-- А ты дорогу не попутаешь?
-- Да вон он, пригорок, видишь? По нему и пойдём.
Княжич показал рукой в сторону, где лес раскинулся холмами и уходил выше на полдень от реки.
-- Ну пошли.
Дорога действительно уходила выше, казалось, ещё одна задумка навьей потерпела неудачу, и оттого на сердце у княжича сделалось легко. Но Рьян не выглядел спокойным. Да и облака сгущались. То и дело оглядываясь, он отъезжал временами с дорожки, намереваясь заглянуть вниз, верно ли они едут. Вскоре дорога стала снижаться и вывела в итоге с другой стороны к той же низине, заполненной туманом. Он и не думал рассеиваться.
-- Не простой, видать туман – задумчиво протянул кметь – вот что, княжич. Давай-ка вернёмся чуток назад, на пригорок, да сотворим всё же требу.
Спорить с опытным воином Светлян не собирался, и потому проехали они немного назад, спешившись, привязали коней, и молча принялись таскать сучья и ветки. Вскоре огонь уже вовсю полыхал, воин извлёк из узелка съестное, собираясь жертвовать лесному духу и встал перед пламенем, шепча заговор:
«Во сыром бору,
Во сухом лесу,
Стану я шепчась,
Вокруг оборотясь.
Дух лесной,
Бог земной,
Леший дед,
Не; дай бед,
Дай пути,
Не води,
Не плутай,
Не вертай,
Дар прими,
Тьму уйми,
Да;жди путь,
Славен будь.
Гой!»
Княжич подхватил его возглас, и дар отправился в огонь. Постояв так молча ещё какое-то время, воин вздохнув, наконец присел.
-- Ну вот. Потемнела треба, обуглилась, из огня не выкатилась, по всему видать, принял.
Княжич подсел рядом и глядя на языки пламени спросил:
-- А кто тебя заговорам учил?
-- Бабка. Умна была, да умела всякое. И раны затворять, и кровь останавливать. Роды принимала.
-- А жреческому ремеслу не учила?
-- Ума не много надо требу в огонь, или в воду отправлять. Славы речь, да гимны петь. А вот чувствовать, да знаки богов читать – не каждый может. Не каждого кудесы послушаются да нечисть разгонят. У иного в руках и бед натворить могут. Всяк хорош в своём деле, в своём ремесле. От того и называют кудесниками тех, кто управляется с ними.
-- Но ты же кметь, а только заговор творил, требу в огонь клал.
-- Каждый глава рода своего может при домашнем капище малом или при красном куте жрети. В семье своей обряды домашние и семейные творить. Правда ведь не в тех людях, что в капище стоят, а в тех, что коло вершат. Верши по правде, и не будут за тобой навьи бегать. Вон, наш воевода по чести всё вершит, и не знаем мы бед уж много лет. И обрящет тоже. Жрец из него знатный вышел бы. Да ты на дне Перуна видал, поди, как он Громовержца славит. Прошлый коло-год, помнишь?
-- А то, видал да слыхал. В первый раз аж мурашки по коже.
-- Скоро и ты станешь.
-- Я? Как можно? Ведь молод же ещё совсем!
-- Учись. Двадцатое коло – уж не так и мало. А день Перуна скоро. Учи слова, что в капище речь станешь, не оплошай. Воевода сказал, отец тебя привлечь в обряд хочет.
Княжич задумался. Отец не раз говорил уже ему, что пора княжичу не только в воинском деле поднатореть, но и в капище научиться требы приносить, обряды вести. Посидев немного в раздумьях, извлёк он свой оберег, сестрой подаренный, и пропустил его через языки пламени несколько раз, совершая обряд освящения огнем.
-- Так ты что, не освещал его ещё? Вот, прямо сам бед на нас накликать хочешь!
-- Когда мне было? Ночью во дворе костёр зажигать прикажешь?
-- Да хотя бы на лучине!
-- Теперь уж освещён – Светлян убрал оберег на место и спросил:
-- А ты сам знаешь, как обряды вершить надо? Расскажешь?
-- Я не жрец, но общему ходу обряда обучен. Когда молодым был, обавничал малость. Так вот. Перво-наперво, перед обрядом место освятить требуется. Тут уж в ход идут стихии: брызгами воды, огнем – светочем зажженным, али еще как, землей – тут жито подойдет, воздух – кудесами лучше всего. Поминают Чура, заговор на освещение места рекут. Затем возжигают огонь и начинают сам обряд. Перво-наперво духов славят, требу им малую творят, просят не мешать обряду. Затем требой Рода почитают, и Рожаниц, и только потом всех богов наших, из них Перуна первого(29). Потом уж и требы им в огонь кладут. Ну а дальше, смотря, какой праздник. Когда бои, когда долазник придет, это на Коляду, бывает, Ярилу хоронят, то – на Купалу, а случается, и медведя будить надо, это на Комоедицы.
-- Ну, это уж я знаю.
-- Так вот и запомни. А дальше сам разберешься. Тут главное, что бы от сердца шло. Не важно, как ты будешь стоять и каким голосом говорить. Боги едва ли услышат твоих слов, но зато почувствуют, что в твоем сердце. И ответ придет – не Перун с неба молнией землю перед тобой разверзнет, а поймёшь сам по знакам, по событиям. А это и есть самое нелегкое в таких делах. Коли не узрел знак богов – твои трудности. Ну да ладно, давай собираться. Вон, уж и огонь прогорел почти.
Когда последние угли остались одиноко дотлевать в кострище, сели они на коней и тронулись в путь. По-прежнему было по-утреннему свежо, тучи окончательно заволокли небо, Рьян с княжичем стали снова спускаться по дорожке к низине, и вскоре увидели: туман рассеялся. Лесной дух принял жертву.
Уж миновал полдень, а тучи своей тяжестью всё давили и будто предвещали дурное. Небольшой привал, что устроили они возле ручья прошёл в тишине. Говорить ни о чем не хотелось, ожидание ночи душило неопределенностью. Полежав на земле самую малость, княжич вскочил вдруг, как ужаленный – прямо перед ним проползла змея. Тут же очутился рядом и кметь, хватаясь за меч. Разглядев гадюку, он засмеялся.
-- Гляди княжич, про змею я ничего не говорил.
Светлян поддержал смех попутчика, отходя на всякий случай в сторонку.
-- Ну ничего, змея это к добру. Это попутчица вещего, хранительница мудрости.
-- Эк, Светлян, какие ты слова знаешь.
-- Это всё матушка. Она с детства мне про змей говорила, мол, обижать нельзя, тогда и не тронет.
-- Верно сказывала. Давай-ка дальше путь держать, уж больно хочется на ночевку подальше от того места встать, где в прошлый раз стояли.
Подгонять княжича было не нужно. Уж понял он, что спорить не стоит, к тому же столько всего произошло за время этого не такого уж далекого путешествия, что выводы напрашивались сами собой. Обратный путь всегда кажется короче, но к вечеру сил уж совсем не оставалось. Правда, когда миновали они Добрый ручей, да луговину вслед за ним, княжич и сам припустил так, что воин едва поспевал за ним, дабы поскорее миновать это неладное место. Когда уже совсем стемнело, Рьян остановил коня.
-- А ну давай-ка тут заночуем. Тут пригорок, вон, в сторонку чуть отойдём, там я ночевал как-то раз у большого дерева. Видишь, вон, виднеется?
-- Ну как скажешь, а то я уж порядком устал.
Спустя некоторое время огонь уже полыхал, узелок со съестным ещё похудел, и снова устроились на ночлег воин и княжич, подбросив веток в костёр. Снова свежая полынь, нарванная еще вечером, легла наземь, образуя обережный круг, что прочертил на земле воин.
Ночь нанесла на небо за черными ветвями деревьев яркое пятно. Это вышла наконец, за непроглядной пеленой облаков, едва народившаяся Луна. Свет от нее был не так уж велик, но по всему видать, давал надежду. Княжич, едва разомкнув один глаз, сразу заприметил ее, и, спросонья улыбаясь, как маленький, потянулся, приподнимаясь на локте, оглядываясь вокруг. Огонь, конечно же, погас, угли едва тлели, и княжич тихо, дабы не разбудить храпящего воина, поднялся и накидал веток, немного подув на угли. Не дожидаясь, пока огонь разгорится, встал он в полный рост, и, сделав два-три шага в сторону, сладко потянулся, любуясь ночным пейзажем. Костер за спиной начал разгораться, и княжич сделал еще пару шагов в глубь леса, желая разглядеть нечто белое, примерещившееся ему на земле за кустами. Однако едва сделав шаг, он увидел, как это нечто белое вдруг поднялось, и, как будто желая скрыться сделало два шага в сторону, дабы уйти. Что за невидаль? И кто это тут может сидеть ночью под кустом? Княжич шагнул следом, но белесая, едва уловимая в ночной тьме тень снова сделала два как будто робкий шаг в темноту. Что ли тени ночные балуются отблесками костра? Он сделал пару шагов в сторону, обошел вокруг это место, и тень как будто исчезла. Нет, ну точно померещилось. Пройдя ещё немного, он, уже было, собрался возвращаться назад, как вдруг тень сама выпрыгнула на него из темноты и снова прижала к земле. Едкий страх оглушил неожиданностью, расползаясь мерзкими ветвями по всему телу.
-- Ну что, княжич, нечто так и не вспомнил меня?
-- Да как тебя упомнить, как ты не показываешься?
-- Ладно, будет уже тебе, пойдём со мной, ну пойдём. Там луга Велесовы, там пращуры наши пируют, а здесь только войны да беды, испытания, ну пошли же, не пожалеешь.
-- Не могу я! У меня тут родня, Вщиж строится, как же его брошу?
-- Да что ты хватаешься за свой Вщиж? И двух веков он не простоит(30)! Ну пойдём со мной!
Девица снова навалилась всем своим холодом и неведомой тяжестью на княжича, да снова принялась его душить. И вдруг ночь осветилось ярким пламенем Сварожича. Это воин, Рьян, проснулся и ткнул в самое белое облако навьей огнём. Она закричала, откатилась назад, а сильные руки воина тот же час схватили княжича и поволокли к костру. Княжич подхватил упавшую дровину, всё ещё дающую огонь и освещал всё вокруг, пока его волок к обережному кругу Рьян. Белесая тень носилась кругом, а напуганный Светлян то и дело тыкал огнем в разные стороны, отгоняя ее. Когда, наконец, они очутились внутри обережного круга, воин выхватил из огня еще одну горящую ветку, готовясь дать отпор навьей. Но она уже исчезла из виду. Походив так еще недолго вокруг, вглядываясь в тьму, он воротился назад, вернув полено в огонь и снова прочертил по земле круг в тех местах, где он был нарушен.
-- Ну вот какого, скажи мне Лешего, ты не разбудил меня теперь?
-- Да я и сам не знаю. Проснулся, вот дров подкинуть – огонь прогорел.
-- Кабы не подкинул, так я бы тебя и не спас. Ну а за круг чего вышел?
-- Да белое что-то в кустах померещилось. Яза ним а оно – от меня.
-- Вот плутовка, знает чем выманить. Ну а куда весь твой ум, скажи, подевался? Ведь ясно же как белый день, что это она тебя выманить, пройдоха, пытается?
-- Да теперь ясно, а тогда не ясно было. Спросонья не разобрался.
-- Ну так что мне тебя, правда за ногу привязывать?
-- Не, теперь уж я из круга ни ногой, до самых петухов.
-- Гляди у меня.
-- Рьян?
-- Ну что еще?
-- А ты слыхал, что она про наш Вщиж сказывала?
-- А ты больше слушай. Кабы с миром кто приходил, я бы в толк взял да сам князю поведал. А тут ишь ты, душить тебя повадилась, а ты её ещё и слушаешь, ну как дитя малое! Да, вот еще что, княжич, ты оберег свой потерял, пока спал. Оттого, видать она на тебя без страха и накинулась. Вон, возьми, я на сучок повесил.

Глава 5. Ворожба

Утро выдалось промозглым и по-осеннему холодным. Тучи висели над лесом, так и готовясь излиться дождем, едва не задевая верхушки самых высоких сосен. Ветра не было, но от того не делалось теплее: холод буквально разбудил княжича. Он поднялся, оглядываясь по сторонам, в ту же секунду проснулся и воин, уловив шевеление в непосредственной близости.
-- Да, с тобой научишься спать, как сторожевой пес – Рьян сплюнул, потягиваясь, зевая, тут же встал, подкинул веток в огонь, раздувая угли и поглядывая на княжича.
-- Ну? Боле не приходила?
-- Токмо во сне.
-- И чего?
-- Ничего нового, Рьян. Куда-то звала, да всё талдычила про какого-то мальца.
-- Ты гляди-ка, она и во сне умеет. Знать и впрямь какая-то она не простая. Чего хотела-то?
-- Да поди разберись! По мне так, ну её, эту напасть, пущай сама со своими мальцами разбирается. Мне полно уж. Едва к навьим не отправился. Хорошо, второй раз ты хоть спас. Ты, Рьяне, отцу расскажешь? А то он мне не верит.
-- И отцу, и ведуну, коли нужно будет, всё скажу, ничего не утаю. Но и ты, брат, будь по осторожнее. И по умнее. По ночам в лесу не шастай. А то другой раз меня рядом не окажется, так и сгинешь, не дай Велес!
-- Нет уж, Рьяне, я намерен дело это решить в корне. Не хочу родичам своим и Вщижу беды приносить. Коли надо будет – не токмо к Беляну, к самому Бояну Вещему в Трубеч пойду.
-- И каждую ночь пути будешь вот так отбиваться? А дойдёшь ли? Это ведь дальше, чем к березянам, там ночевок по более будет. Ты давай-ка не дури, а сперва сделай, как я говорю. А вот коли Белян не поможет – тогда вместе будем думать.
Дорога домой всегда кажется короче. Едва выехав поутру, да всё думая своё о насущном, не заметил княжич, как стал близиться полдень. Небо по-прежнему нависало над ними тяжелыми тучами, сил становилось все меньше, и подъехав к очередному ручью, воин спешился, готовя привал.
-- Давай-ка Светлян, по живее. Лучше малость поднапрячься, да засветло вернуться. И чтобы без приключений, хватит с нас уж.
Привалу не суждено было затянуться: к самому его концу стал накрапывать дождь.
-- Ну вот, и само небо нас подгоняет, выпросил, видать у Додолы наш Белян благости божской. Давай-ка княжич, плащи накинем, да в путь.
К вечеру, изрядно устав, да вымокнув до нитки, подъехали они к родным местам. Дождь к тому времни уже шел в полную силу. Снова дозорным встретил их молодой Хортень, воевода Громей, выслушав рассказ своего кметя, дал сухую одежду и отправил их вдвоем в самый Вщиж. К родным стенам княжич подъезжал, будто уж и не надеясь, что воротится домой. Едва ступив за ворота, отправились они к князю. Ратмир встретил сына холодно, долго молчал, разглядывая их обоих.
-- Ну что, воротились? Всё сестре передал?
-- Всё сделал, как ты велел, отче.
-- Как уехали вы, вечером того же дня пришёл Перун, да бурей едва не побил все наши посевы. Белян уж и не знает, каким богам молиться – четыре дня льет! Четыре! Скажи мне, сын, что за напасти за тобой по пятам ходят?
-- Ты ж не веришь мне, отец. Может, воину поверишь? Пусть он расскажет, всё, что с нами приключилось, может тогда уверуешь.
-- Ну во что. Не стану я с дороги вас расспросами изводить, утро вечера мудренее. Идите-ка в мылнью с дороги да за стол. Я прикажу Милене, она всё приготовит. А поутру пошлете за Беляном, да все трое ко мне.
Хмурое утро встретило вщижан все тем же безрадостным уже дождем. Прознав, что княжич вернулся, Белян сам чуть свет прибежал к нему. Застав его с воином за завтраком, он решил обождать. Не зная, благодарить его или ругать за пришедший все же дождь, да так и не желавший теперь уходить, он долго подбирал слова, что начнет ему говорить. Но начинать разговор ему не довелось. Едва закончив завтрак, воин и княжич сами вышли к нему, да начали наперебой рассказывать о случившемся, перебивая друг друга, то и дело припоминая детали своего путешествия. Выслушав их рассказ, Белян то и дело хмурился, покачивая головой, да поглаживая время от времени свою седую бороду.
-- Ишь ты – задумчиво проговорил он – и двух веков, видишь ли, не простоит. Много она знает! Не слушай ее. А прадед твой, Яровой, коли и родится сызнова, так в твоем, княжич, роду. Твоими внуками да правнуками по Земле-матушке бегать будет. Потому ты и должен род продолжить, что и сам когда-нибудь в нем же родишься. И сыновьям своим, и внукам своим так же расскажешь, когда подрастут. А ежели даже и правда всего двести лет Вщижу отмеряно, так на наш с тобой век хватит, княжич. А чтобы не пал раньше времени, так то твоя прямая обязанность. Как защитишь его, как укрепишь, так и будет. От того строй лучше, отца своего слушай, да по правде верши дела земные. Тогда, глядишь, и беды за тобой ходить не станут, побоятся.
-- Вот и ему так говорю – вставил свое слово воин – не верь ты ей.
-- Дело говоришь, Рьян.
-- Белян, надо бы к князю идти, он велел всем троим с утра к нему явиться.
-- Ну пойдем.
Князь Ратмир встретил всю процессию безрадостным хмурым взглядом. Рассказ начал воин, пуская в ход всё своё красноречие, стараясь излагать не спеша, с расстановкой, то и дело оборачиваясь к княжичу, который кивал головой, стыдливо опуская, как будто провинившийся, свои глаза, пряча за спиной степняцкий заплечный мешок. Когда пришла пора, он сделал пару шагов к отцу, развернул его и поставил на пол, показывая все его содержимое. Князь едва повел бровью, подивившись такой добыче, но расспрашивать, как и разглядывать о том особо не стал. Окончив рассказ, все трое переглянулись, ожидая реакции князя. Он не торопясь обвел всех своим грозным взглядом, и выждав немного, пока улягутся мысли, тихим и ровным голосом проговорил:
-- Ну вот что я вам скажу: вижу я, что дело непростое. Разобраться в нем сам я не смогу, да и некогда мне. Забирайте весь ваш скарб, коли еще что надо будет – говорите, я прикажу. Приносите какие хотите жертвы, проводите, какие нужно обряды. Посылайте куда угодно и за кем угодно, но дело это разрешите. Вот вам и время на то: с утра и вечером, делайте, что хотите. А днем на стройку. Людей не хватает, нынче любые руки на вес золота. И ты, Рьян, передай воеводе, пусть людей пришлет, коль сможет. А мне же идти надо, стройка стоит.
Вернувшись от князя, все трое долго молчали, усевшись на одной лавке. Княжич встал, и медленно прохаживаясь взад-вперед, думал, как же быть дальше и что делать.
-- Белян – нарушил молчание воин – я хотел попросить тебя, посмотри, как ты делал раньше мне, на воде, поворожи. Ты умеешь, я знаю. Кроме тебя, ну кто ещё поможет княжичу нашему нечисть эту извести?
-- Ладно посмотрю, пусть сегодня ночью приходит.
-- И пусть требу богам положит, подскажешь сам ему, какую и кому, пусть вразумления попросит, негоже богов о помощи просить, не дело ведь, наши беды им на плечи перекладывать.
-- Добро, поговорим после.
-- Ну вот и ладно, а мне собираться надо в путь, воевода, поди, уж нервничает, да и мне ему наказ князя передать надобно.
-- Ступай, добрый путь. Скоробею мой поклон передай. Пусть воевода на Перунов день его пришлет, мне с ним свидеться надо.
-- Добро, Белян. Просьбу твою Громею передам.
Откланявшись, Рьян отбыл наконец к своим кметям, а Белян, встав, да собираясь уходить, уже на пороге обернулся, бросив на последок:
-- Как стемнеет, приходи ко мне. Коли сможешь, лоскут какой с кровью своей принеси. В дело сгодится, коли на воде глядеть надо. Да на требу малую чего в огонь тоже.
-- Добро, Белян, принесу.
Днем наконец прекратился опостылевший уже дождь. Сказывали, будто какой-то обряд провел снова Белян. По полудни тучи разошлись, и Даждьбог впервые на этой седьмице явил свой лик.
-- Будет уж – шутили мужи, таскавшие бревна на стройке – поди, в колодцах вода скоро через верх польется.
Радовался и княжич, потому как вина, которую чуял он за собой, вроде как поутихла. Не пришлось ему и ранить себя специально: бросая бревно, не рассчитал он самую малость, и повредил ногу. Наспех замотавший рану кусок отреза успел пропитаться его кровью, и для ночной ворожбы должен был сгодиться в самый раз. К вечеру работы завершились, и выйдя с мыльни, Светлян заглянул к матери. Княгиня Милояра встретила сына покровительной улыбкой.
-- Как там моя Ясночка? Как моя дочечка?
-- Выглядит счастливой и довольной жизнью, матушка. Велела кланяться и передала вот что – княжич извлек из поясного мешочка сверток, переданный сестрой, и протянул матери.
-- Ах, милая моя, не забывает мать. Как она там?
-- Велела передать, что у неё всё хорошо. Дети сыты, здоровы, муж по делам каким-то с ведуньей Еленью к Вешнякам уехал.
-- Хорошая моя, конечно, с такой хозяюшкой и дети будут здоровы и муж доволен. Не навестят ли нас?
-- Говорила, как будет оказия – на Рожаниц или Радогощь.
-- Уж жду – не дождусь, внуков повидать.
-- А скажи матушка, как думаешь, прадед мой Яровой мог уж народиться сызнова? Может, он среди сыновей Ясны и есть?
-- Да кто ж теперь скажет, сыне, разве что волхв, да где ж его нынче сыскать? Я думаю, у Ясны народились кто из рода ее мужа, Славена. А Яровой же, по всему видать, у твоих детей может народиться, или внуков. Да только на что тебе это?
-- Очень мне это интересно, матушка.
-- Коли все по правде вершить, да пращуров не гневить, в своем роду и родишься. По отцовой линии. А прадед твой, Яровой был храбрым воином, и пал с мечом в руках. Сам увидишь, поди, как появится в твоем роду сын или внук смелый, да бесстрашный, такой, что не боится ничего – так прямо и знай: это он. Его именно по характеру такому и распознаешь. Да ты помнить его должен, тебя уж на коня посадили, когда он еще за тобой, что нянька, ходил. Говорил – это наш корень, ему во Вщиже княжить.
-- Помню, матушка, хоть и малой совсем был. От того и спрашиваю.
-- Не спеши, Светлян, всему свое время. Придет час, и ты его на руках, как он тебя, носить будешь, коли все сложится. А может, и правнуки твои будут, слыхивала я, будто в седьмом колене только в наш мир приходят в своем роду. Так что кто знает, что будет, когда правнуки твои станут родителями.
-- В седьмом, это нескоро.
-- Потому до седьмого колена предков своих знать и полагается.
-- Добро, матушка, буду знать. Ну, пойду я, мне к Беляну нужно.
 Как и всякий ведун, Белян обитал на отшибе. Его лесное жилище возвышалось над лесным ручьем, врытое в пригорок, который за многие годы уже стал обжитым. Здесь частыми гостями были многие вщижане. Заветную тропку знал каждый, кто хоть раз хворал, или ранился. Ведун знал травы, исцелял хвори, проводил обряды. Не раз бывал он советчиком в разных сложных делах у князя, не раз помогал дельным советом. Светлян искренне надеялся, что наконец все его беды разрешатся, с интересом ожидал узреть, как будет ворожить ведун, и оттого отправился сразу он к нему в лес, как только стемнело. Белян встретил его невеселым взглядом, впрочем, некую излишнюю хмурость, присущую его характеру отмечали многие. Должно быть, люди, общавшиеся с потусторонними силами, чуть больше ве;дали о делах незримых, а это, как известно, не делает человека веселее.
-- Принес? – прямо с порога спросил ведун.
-- Да, раздобыл – княжич протянул узелок. Белян неторопливыми жестами развязал его, отложил в сторону съестное на малую требу, развернул кусок отреза, пропитанный кровью и устало посмотрел на княжича.
-- Ну ты бы еще рушник целый принес. Опять что ли она насылает? Где поранился?
-- Да бревно отскочило на стройке, да в ногу.
-- Чем же ты ей так насолил?
-- Как бы знал, о помощи не просил бы.
Ведун оторвал часть ткани, пропитанной кровью, остальное бросил в огонь очага.
-- Принеси воды – он достал с полки крынку и протянул княжичу. Светлян мигом выскочил из лесной избушки, благо до ручья было всего ничего – спуститься с пригорка, зачерпнуть, да и подняться тут же обратно. Ведун уже расположил на столе большую глиняную чашу с замысловатыми узорами, и приняв воду, перелил ее туда, поставив крынку вверх дном на прежнее место. Затем взял требу, сдобрил ее медом и отправил в очаг, шепча слова заговора. Княжич сидел в дальнем углу и не мог расслышать, что говорил ведун. Затем потянулся Белян за другой чашей, поменьше, влил ее содержимое в большую, положил в воду ткань с кровью княжича, придавив ее ко дну камушком. Тут же, другой рукой прямо из очага извлек он тлеющий уголек и сию же минуту опустил его в воду. Вода зашипела, забурлила, ведун снова зашептал, всматриваясь в воду, как вдруг княжич явственно увидел появившуюся за спиной Беляна белую тень. Ее тонкий, едва уловимый образ в полумраке ночной избушки приблизился к ведуну. Заглядывая из-за его спины в чашу, неведомая девица провела по ней чуть зримой белесой рукой, и отражение в воде, что пытался разглядеть ведун, сменилось тьмой. Девица тот же час засмеялась, удаляясь. Ведун, спохватившись, узрел неладную, когда та уже исчезла из виду, растворившись за стеной.
-- Вот неладная! Чур меня!
Белян тот же час схватил чашу, выбежал с ней за порог дома, выплеснув все содержимое куда-то в ночную тьму, да тут же воротился, опрокинув чашу вверх дном возле очага, сорвал со стены какие-то сушеные ветки, поджег их от очага и стал чадить их дымом, почти причитая, невнятно реча какой-то заговор от нечисти. Княжич, едва завидев навью, будто врос в стену, со всей силы прижавшись к ней спиной, страх обуял его снова, не давая пошевелиться.
-- Ну бесстыжая! Не побоялась в дом мой явиться! Я ей покажу! – Ведун все так и бегал по дому, чадя ароматным дымом неведомых веточек, ругаясь, да то и дело говоря обрывки заговора. Затем, бросив дымящуюся ветвь на край очага, выхватил он оттуда горящее полено и выскочил на улицу, оббегая вокруг с ней свой дом. Воротившись вскоре, тяжело дыша, вернул он в очаг дровину, и усевшись напротив княжича молвил:
-- Вот что, Светлян. Заночуешь нынче у меня. Не дело тебе сейчас по ночи через лес домой вертаться. Можешь и не дойти. Я не Рьян, дотащить тебя едва ли смогу. Да и коли кинется в лесу – одолеет обоих. Вот дернула же меня неладная ворожить накануне Перунова дня! Завтра обряд, кмети приедут, обряд да праздник справим, а тогда уж думать далее будем, что делать.
-- А можно мне на обряде к Велесу обратиться, да требу ему принести?
-- Да ты белены объелся? На день Перуна – к Велесу? И думать забудь! Вот справим, а там видно будет.

Глава 6. День Перуна

Всегда встречал княжич воинский праздник в приподнятом настрое, но нынче же пребывал он в унынии. Снова навья одолела, помешала его замыслам, не дав даже самому ведуну ворожить на воде. Зато теперь-то уж точно Белян, коли сомневался - уверовал, узрев ее в своем собственном доме, знать, не станет теперь отказывать в помощи, не будет махать рукой, и, как пройдёт праздник, может быть, действительно что-нибудь придумает. Ночь прошла в тревожных снах, и едва забрезжил рассвет, как Белян растолкал княжича.
-- Вставай, Светлян. Ступай домой, мне в святилище пора, к празднику готовиться.
Княжич продрал глаза, и, умывшись у ручья, отправился к родным стенам. Невеселые мысли так и роились в голове, думал даже на праздник не идти, дабы бед каких не накликать, но едва ступив на родной порог, был встречен он челядинкой Миленой.
-- Князь тебя повсюду ищет, ступай тот час же к нему.
Княжич кивнул головой, и, отправляясь к отцу, приготовился слушать очередные наставления о себе бестолковом.
-- Ты где по ночам пропадаешь? Уже ли снова невесту себе какую приглядел?
-- Не до невест, отче. Пришлось ночевать у Беляна. Стал ворожить он ночью, так она сама пожаловала, морок навела такой, что ничего не увидел ведун, да засмеялась, нас перепугав. Еле прогнал ее он.
-- Вот напасть! Ну ты не волнуйся, справитесь вы с ней. А нынче же давай, сыне, к празднику готовься. Нынче Перуна славить будешь. Кмети уж подъезжают, Рьян тебе поможет слова запомнить, что говорить станешь, не оплошай. Помогай в капище управляться, что скажут, то и делай. А мы бычка молодого забьем, да будет пир-горой. Вечером, когда смеркаться станет, поведешь молодых в крадбище, первым светоч зажжешь, да краду первым же возожжешь. Ступай в капище, да помогай обавникам Беляновым, верши святодень Перунов по правде, сын, а там, глядишь и тебя боги не забудут, да помогут.
Бодрый настрой отца отчасти передался княжичу, с надеждой принялся он носить дрова, складывать краду, да встретился с Рьяном, как со старым знакомым.
-- Ну здравия, княжич. Слава Перуну!
-- Слава Перуну, Рьян.
-- Отчего невесел?
Княжич не торопясь, постукивая топориком, разрубая полешки для костра, поведал кметю о том, что случилось ночью, да едва рассказав до конца, был перебит заразительным хохотом Рьяна.
-- Вот плутовка! Не побоялась к самому ведуну в дом заявиться!
-- Тебе смешно, а мне – так последняя надежда на то, что беды мои кончаться канула в воду.
-- Да брось ты! Не думай о том! Княжич, сегодня праздник! Перунов день! Отдыхай, веселись! Забудь обо всем! А потом уж – я тебе обещаю, не забудем мы с Беляном беды твоей – поможем, чем сможем. Ну, же не кисни! Я тебе вот сейчас помогу слова заучить, что речь станешь, славление простое, я с него сам начинал. Запоминай.
Не менее полусотни раз повторял княжич слова, переданные кметем так, что к началу праздника помнил их уже назубок.
Празднество началось с возжигания большого жертвенного огня в святилище. Изваяния богов словно ждали этого момента – центральные идолы Сварога, Лады и Перуна были повязаны рушниками, как будто подпоясаны. У жертвенных камней в основании каждого чура  были сложенные требы, привезенные кметями и вщижанами. В капище подле чуров суетились Белян, Громей, княжич и двое молодых обавников: Ждан и Благой. К праздничному обряду уже было все готово. Люд честной, пришедший на праздник выстроился полукругом лицом к огню и чурам. Большей частью здесь нынче были воины. Добытый только что кметями живой огонь нес князь Ратмир, сжимая в деснице пылающий светоч. Князь пересек с поклоном ворота святилища и в этот момент вострубил рог: миг, когда положен зачин обряду, настал. Все разговоры стихли, князь подошёл к обрядодеям, держащим другие, еще не зажженные светочи, наклонил к ним свой, и все они встретились, сомкнувшись, давая жизнь новым огням. Постояв так немного, разомкнули обрядодеи светочи и подойдя к огнищу, где сложены были дрова, выстроились вокруг него на равном расстоянии друг от друга.
-- Сегодня, люди добры, день Перуна! – Молвил князь.
-- И чтим его от Суна и до Суна! – Вторил ему воевода Громей.
-- Нам нынче не чудить и не плясать – со стариковским прищуром, улыбаясь, проговорил Белян.
-- Нам нынче Громовержца почитать! – Почти прокричал княжич.
-- Обрядовы бои нам днесь вершить – молвил обавник Благой
-- Да в бое ратном кривду победить! – Замкнул коло обавник Ждан.
-- Нам требы Перуну; творить и славить! – Продолжились по кругу слова.
-- Нам павших кметей чтить и милода;рить!
-- Нам краду нынче кметям возжигать!
-- Восславить днесь богов и пировать!
-- Слава Перуну! – И многоголосый людской хор подхватил последние слова, разнеся их эхом над Десной.
-- Во славу Громовержца златорунного, от шести огней, в святодень Перунов, возожжём жертвенный огонь – громогласно провозгласил воевода. Светочи опустились к дровам, коснулись бересты, уложенной в основании кострища, что тут же занялась и затрещала, подпаливая веточки и щепу выше. Костер задымил, принимаясь, пятеро светочей остались лежать в нем, и только шестой, княжича, снова поднялся вверх. Воевода извлек секиру, обавники – чаши с житом и водой, ведун – кудесы, и вся процессия вышла за ворота святилища, проводя обряд освящения места. Возглавлял шествие воевода, выполняя топороотмах – обрубая секирой незримые нити темных сил. Следом шел княжич, освящая огнем полыхающего светоча круг за святилищем и стоящими в нем людьми, за ним, разбрасывая жито и разбрызгивая воду шли обавники, и замыкал шествие ведун, постукивая в кудесы и нашептывая заговор на освящение, обращаясь к Чуру. Князь тем временем встал в общий круг, и когда шествие завершилось, Ведун, встав перед горящим уже костром лицом к идолам, воздел руки к небу и обратился к духам, как велит то обрядовый уряд:
«Духи земные!
Духи лесные!
Полудня, полночи,
Не видят вас очи.
Заката, Восхода,
Вы – правнуки Рода
Малы, да велики
Отриньте зла лики
Слетайтесь, сходитесь,
К огню соберитесь,
На ка;пищно место
До люда до честна
Вы требу примите
Вы темь разгоните
Вы с нами пребудьте
Да славными будьте!
Слава духам!»
Коло пришедших на обряд людей вторило ответным «Слава!», Вслед за чем ведун отсыпал жертвенного молотого жита в огонь, которое тут же полыхнуло искрами, попросил духов не мешать обряду  и затем обратился к Роду:
«Род – вседержитель!
Всего прародитель!
Земли-Неба отче!
Творец дня и ночи!
Ты духом живи;шь!
Всяк живот едини;шь!
Первым ты сла;вен!
С Богами трисла;вен!
Ты – всякое племя!
Ты – всякое семя!
Тебя прославля;ем!
Тебя восхваля;ем!
Тобой коло водим!
Будь славен! Гой, Ро;де!»
Сказав так, да дождавшись ответного «Гой!», Ведун рёк славление Перуну:
«Перуне, отче!
Нам дажди мочи!
Услышь зовущих!
Детей рекущих!
Те славу сла;вну!
И да трисла;вну!
Громом грози!
Тьму разверзни;!
Гой златоруне!
Будь славен, Перуне!
Слава Перуну!»
Коло вновь отозвалось многоголосым «слава», после чего ведун подошел ближе к огню и, обходя его вокруг посоло;нь(31), задвигал воздетыми над пламенем руками, да стал речь заговор огня. Тем временем обавники с воеводой направились к одному из идолов, подле которого на специальном резном подносе была заготовлена жертвенная треба. Взяв его втроем, подошли они к огню как раз в тот момент, когда ведун закончил речь заговор. Воевода встал прямо напротив огня, обращаясь лицом к идолу Перуна, рядом с ним стал юный княжич и сам князь Ратмир, который обратился к Богам, сказав так:
-- Примите все наши могучие Боги, а нынче всех паче Перун-батюшка от люду славянского честну требу. Слава Перуну!
Хор голосов за их спинами отозвался ответным «Слава», обавники вместе с подносом положили требу в полыхающий жертвенный огонь. Затем Громей воздел руки к небу и стал речь славление Перуну:
«Перуне могу;щий!
Во грозах грядущий!
Молне;я меча;щий!
Секирой разящий!
Небесный воитель!
Зарода творитель!
Ты темь разгоняешь!
Ты Русь сберегаешь!
Звенит твоя слава!
Мечами уда;ла!
Твой зов рати справной!
Отвагою славной!
Тебя прославляем!
Тебя восхваляем!
Тебя, Златоруне!
Будь славен, Перуне!
Слава Перуну!»
Многоголосый воинский хор подхватил и разнес эхом окрест грозное «Слава!» Затем руки воздел к небу княжич и также восславил Громовержца:
«Отче громам!
Славный словом!
Славный в сече!
Молний ме;чи!
Темь разящий!
Гром гремящий!
Громове;рзи!
Тьму разве;рзни
Славный в Яви!
Справный в Прави!
Буй в небесе!
Славься днесе!
Златоруне!
Гой, Перуне!»
Коло вновь подхватило хором ответное «гой!» Вот к огню шагнул воевода, вытащил оттуда дымящуюся поленницу и громогласно объявил:
-- Перунов бой! На кого упавшая темным концом укажет, тот выходит в круг. Ежели тот не возжелает биться, за него может выступить любой.
И первая же поленница, завертевшись в воздухе, упала на земь, указав на княжича.
«Вот оно» - ёкнуло в сердце у молодого Светляна – «видать, тут меня и настигнет она снова» - но вовсе не подав виду, сделал княжич шаг вперед, готовый биться на обрядовом бое. Тот же час Рьян, схватив его за плечо, потянул назад.
-- Я стану биться за княжича!
Поймав многозначительный взгляд ведуна, воевода наклонился за упавшей поленницей и провозгласил:
-- Быть по сему!
Княжич, выдохнув, сделал шаг назад, занимая прежнее место. Второй бросок указал на Володара, здоровенного детину, на две головы выше Рьяна, крупнее, плечистее, который с ухмылкой выступил из круга. Из-за его спины раздался чей-то выкрик:
-- Прощай, Рьян!
Коло подхватило его дружным смехом. Для обрядовых боев были специально заготовлены мечи. Воевода хранил их у себя под образами, красивые, всегда вычищенные в великолепных, ручной работы ножнах. Все шесть этих мечей покоились нынче перетянутые кожаным ремнем вокруг изваяния Перуна, заготовленные специально в этот день. Оба воина выхватили по одному, понравившемуся мечу из ножен, припав на миг на одно колено, как того велит обычай, и восславив Громовержца, изготовились к бою.
-- Бой до первой крови! – Провозгласил воевода, хотя этого, безусловно, он мог бы и не делать – едва ли на празднике был кто-то, слышавший это впервые. И начался бой. Воины искусно обходились с мечами, показывая свое умение больше для виду, не стремясь причинить друг другу урон – воины одной дружины – что братья, зла друг на друга держать не должны. Но вот в какой-то миг, Рьян со всей силы замахнулся на Володара, отлично понимая, впрочем, что удар его без сомнения будет отбит, и не прогадал – меч встретил ответный удар, но в тот же миг сделался легче. Толпа охнула – отколовшийся кусок меча полетел прямо в княжича. Но не зря обучали его воинскому искусству с мальства – реакция у Светляна была отличной: доли секунды хватило ему, чтобы отклониться головой в сторону и заслониться рукой, что спасло ему жизнь. Боль обожгла локоть и предплечье, от удара княжич упал назад, но даже не подал голоса. Над святилищем повисла напряженная тишина. В тот же миг к нему подскочил молодой воин Скоробей, специально обученный и для таких моментов на праздник доставленный вместе с дружиной. У него имелся запас всех необходимых для таких случаев снадобий. Опытный, уже не раз бывавший в таких случаях, он мигом оттащил княжича в сторону, давая знак стоявшим рядом, чтобы сомкнули коло, как будто ничего не случилось и помахал воеводе, что всё в порядке.
-- Бой был до первой крови – объявил воевода. -- А теперь второй бой!
Впрочем, княжич уже этого всего и не видел. Возле него тот час же оказался отец и Рьян. Скоробей уже вовсю перевязывал рану, князь, подойдя ближе, первым делом спросил у Рьяна:
-- Где ты взял этот меч, будь он неладен!
-- Как где? Извлек из ножен у Перуна.
-- Это я и сам видел, а к нам он откуда попал?
-- Да кто ж его знает, это обрядовые, может, подарил кто?
-- А ну дай гляну – Скоробей окинул взглядом рукоять, украшенную камнями и тут же воскликнул, припомнив:
-- А, этот! Так то комарьчане подарили на Комоедицы воеводе.
При произнесении этих слов сердце у княжича снова ёкнуло, да пронеслась далёкая мысль о том, что именно там и следует искать причины всех его бед. Однако в тот момент ему было не до того, огнем горела пораненная рука, да давила до слез обида.
-- Ладно хоть шуйцу, а не десницу(32) – проговорил князь, оглядывая сына – ты как?
-- Ничего отче, ничего, я в порядке.
-- Нести-то десницей светоч сможешь?
-- Смогу.
-- Ну гляди, до вечера еще время есть, полегчает.
Князь вернулся в центр капища, а Рьян разыскал в траве отлетевший кусок меча, и оглядывая, то и дело прикладывал его обратно.
-- Прости, Светлян.
-- Да брось, Рьяне, я не в обиде. Ты-то тут ни причем, понимать должен.
-- У нас такое случается, но редко – наш Брагой однажды своим мечом степняцкий прямо в бою разрубил, а Стремглян, когда молодых учил, пол своего меча так в срубе оставил. Хорошо, никого сзади не было. Тот меч тоже дареный оказался. С тех пор в бой идем только со своими, наш коваль Яромер весьма недурные мечи куёт.
К вечеру, когда рана была уж не раз перемотана сызнова Скоробеем, не раз намазана им же неведомой мазью, что боль в раз утихомирила, когда уже прошли все обрядовые бои да игрища, отгремел праздничный пир, стали близиться сумерки, самое время для ночного милодарения павшим. Еще засветло в крадбище сложена была жертвенная крада, к коей и направилась процессия молодых воинов с зажженными светочами, возглавлял которую княжич. Светочи дали жизнь воспылавшей краде, огонь снова заговорил ведун, в след за чем потянулись к краде вщижане, неся и бросая в огонь милодары павшим воинам.

Глава 7. Внук Велеса

Утро встретило княжича сильной болью. Шуйца ныла, не давая выспаться, и встал он чуть свет, разматывая свою рану, когда появился на пороге ведун.
-- Я так и думал, что она у тебя болеть поутру станет.
Буквально с порога развернул он свой узелок, раскладывая снадобья на столе.
-- Разматывай, коли уж начал. Ноет?
-- Ноет, окаянная.
-- Злится на тебя твоя Млада, ох, злится.
-- Чего ж не убила на празднике?
-- Знать, нужен ты ей.
-- Что ж тогда звала с собой на луга Велесовы?
-- Помню, да, ты сказывал уж. Да время твое еще не пришло. Нет тебе сейчас туда пути. Смотрел я твой путь. Не бери в голову, Светлян. Будут еще у тебя и дети, и внуки, и Вщижским князем еще быть тебе надлежит. Княжество Вжижское держать станешь. Не буду даже и рассказывать сейчас грядущего, нельзя тебе.
-- А самого Вщижа грядущего не смотрел? Неужто правду она сказывала?
-- Смотрел, да не; дали духи зреть так далеко, нельзя. На наш с тобой век, княжич, Вщиж стоял и стоять будет, живее всех живых - мне так показали. Разрастется, окрепнет. А дальше нельзя, ничего не поведали духи. Видать, грядущее мы сами творим своими руками, а там – кто знает, как Макошь с помощницами Долей и Недолей нити судьбы свяжут – то ведь от наших деяний зависит, от наших дел. Так что о грядущем не мечтай – его вершить надо. Ну, давай сюда твою шуйцу.
Ведун промыл рану каким-то отваром, затем намазал мазью, снова перевязав её.
-- Отцу сам скажу нынче, чтобы на стройку тебя не брал. В святилище не ходи, пока кровь не застыла, на капище – ни ногой. Третьего дня, коли всё хорошо будет, сам приду за отбой. На заре обряд свершим. Никуда что бы не выезжал, оружия в руки не брал. Уразумел?
-- Как повелишь, Белян.
-- Дедушка Белян! – На пороге тем временем очутилась маленькая девочка.
-- Кто ещё там? – Ведун оглянулся на порог.
-- Это я, Смеяна, меня маменька Милава к вам послала с поручением.
-- С каким поручением?
-- Я второго дня оберег у ручья нашла, секиру Перунову, матушка велела вам показать.
-- А ну-ка дай сюда, милая – девочка протянула серебряный оберег ведуну. Он молча разглядывал его недолго, затем изрёк:
-- Что же ты, княжич, дар Яснин никак усвоить не можешь?
-- Неужто мой? – Княжич схватился за обереги, поднял исподнюю рубаху, но секиры там не оказалось.
-- Стало быть, второй раз теряешь? Отдаривайся теперь.
Княжич, недолго думая, разворошил степняцкий мешок, что был на полу в углу и извлек две лунницы. Одна по больше, другая по меньше – в самый раз и для матери и для дочки.
-- Вот, Белян, подойдёт?
-- Тебе виднее, подойдет, али нет.
-- По мне, так в самый раз.
-- Ну лучину тогда сыщи, осветим.
Княжич закрепил на столе лучину, ведун разжег ее, и осветив на малом огне обе лунницы, отдал девочке.
-- Матушке вели кланяться от княжича, да в дар передай, а другую сама носи.
-- Благодарю, дедушка.
-- И скажи что зайду сейчас, дело у меня к ней есть.
-- Добро, передам.
Смеяна тот час исчезла, а ведун, недобро посмотрев на княжича, не спеша проговорил:
-- Ты, видно, сам приключений ищешь, княжич.
-- Я? Сам? Да как можно?
-- А как можно, скажи, дважды оберег потерять? Один раз Рьян сыскал, другой – дитя, а суждено ли быть третьему? Ты никак сам ищешь встречи с окаянной? А мы тут, бедолаги, полынь тебе собираем! Неужто зазря? Ты дурить-то брось. Коли с оберегом был – не было бы напастей. У ручья нашли, это ты, видать, по пути ко мне потерял? А не потерял бы, так может, и не заявилась бы нечистая ко мне? Тебе его, видно, не шнурком – цепью надо на шею, чтобы не утерял? Давай сам тебе шнурок справлю, как дитю малому.
Ведун покопался в напоясном мешочке, извлек оттуда шнурок, крепко повязал его к секире, и осветив на лучине, передал княжичу.
-- Не теряй более. Сейчас к Милаве зайду, научу, чтобы рану тебе нынче и завтра зашла лечить и про полынь не забыла. А ты из дома – ни ногой, как стемнеет, до самых петухов!
Два дня тянулись, что две седьмицы. Рука заживала, благодаря Милаве да оставленным ведуном снадобьям. Солнце припекало, но княжича вовсе не тянуло во двор. То и дело слонялся он по клетям, заглядывая то к челяди, то к матушке, да стараясь лишний раз не попадаться на глаза князю. Не любил безделья ни сын, ни отец. Памятуя о сказанном ведуном, то и дело схватывался княжич за обереги, да справленный Беляном шнурок оказался крепким не на шутку. Спозаранок третьего дня, как только стало светать, растолкал его ведун.
-- Вставай, княжич! Как рана твоя? Зажила ли? Не кровоточит? Давай, погляжу.
Княжич спросонья поднялся с лавки, встал, снимая исподнее, да показывая шуйцу Беляну.
-- Ну, добро, давай-ка шевелись, не то рассвет прозеваем.
Как только коснулись первые лучи Даждьбога верхушек деревьев, ведун с княжичем уже были в святилище подле разгорающегося огня, воздев руки на восход.
«Даждьбоже Триславный!
Боже силы Небесной!
Яри, како можешь
На Матушку-Землю!
Мы внуки, Даждьбоже,
Во веки твои!
Мы правнуки Сва;рога!
Дети Земли!
Любви Лады-Мати
Мы сердцем полны!
Плетет Макошь-Мати
Нам нити судьбы!
Тебе, Даждьбо светлый,
Хвалу воздаём!
Тебе, Белосветушко,
Славу речём!»
Встретив Даждьбога-Солнце, Ведун обратился к Огню-Сварожичу, заговорив его, и передав княжичу требу, молвил ему:
-- Обратись, Светлян Вщижанин, сын Ратмира, к Велесу. Помощи не проси, сами хлопотать должны, проси вразумления.
Ведун отступил назад, давая понять, что теперь всё зависит от самого Светляна. Княжич подошёл к огню, поклонился ему и положил в огонь требу, восславив Велеса. Постояв так немного, сделал он два неуверенных шага к идолу этого бога. Рогатое его изваяние всегда казалось почему-то княжичу суровым. Но сейчас, в лучах восходящего Даждьбога он привиделся ему каким-то по-стариковски добрым, чем-то напомнив Рьяна. Помыслив о волхвах, чьим покровителем считался Велес, вспомнил княжич о вещем Бояне, чьим дедом, как сказывали все, кто обитал по Десне, был Велес. Княжич мало понимал, что это значит, но сердцем надеялся, что это как-то ему поможет. Именно мудрости, чьим хранителем и был этот бог, так не хватало ему сейчас. Именно об этом и стал он испрошать, обращаясь мыслями к великому, мудрому и щедрому богу.
Полдень уж поспевал на дворе, когда растолкал княжича отец.
-- Ну что, положили требу?
-- Да, отче – княжич мигом пробудился, поднимаясь с лавки.
-- Испросил Велеса?
-- Испросил.
-- Ну, тогда пойдём, сын, на стройку, град, чай, ждать не станет. Как твоя шуйца?
-- Бревно подыму, отче.
И снова потянулись дни стройки. Вщиж строился, и все, кто могли, принимали в том посильное участие. К вечеру третьего дня прискакал запыхавшийся Хортень с посланием от воеводы, сообщив, что по Десне в сторону Вщижа плывут ладьи. Вскоре вся дружина с Громеем во главе, как один, были здесь. Спешно одев брони, изготовились к бою все воины и княжич в их числе. Колчан со стрелами был у каждого за спиной, меч был в ножнах, все ждали прибытия неведомых гостей. С чем пожаловали, можно было пока лишь гадать, да сверху на реку открывался вид далеко: Вщиж не зря заложили в этом месте, оно было, как добрая сижа, засада. Три ладьи пристали вскоре, да по щитам, выставленным наружу тыльной стороной, поняли вщижане, что пожаловавшие гости прибыли с миром. Хортень мигом поднимался уже к князю с докладом, да крикнул издали, чтобы слышали все:
-- Воевода Трубечский Родота с Бояном к князю прибыли!
Ведун, стоящий за спиной княжича, тихо проговорил, склонившись:
-- Услышал, видать, Велес тебя, гляди-ка внука прислал.
И тут же поднялась суета встречи гостей. Княжич отправился к себе, скинув брони, вернув на места свое оружие, приоделся в праздничную рубаху, подпоясался и отправился к гостям.
Поздно вечером, когда уже все стали разбредаться да готовиться ко сну, прибежала к княжичу Милава.
-- Вас князь с ведуном срочно к себе просят.
Княжич понял, что требуемый разговор, наконец, состоялся, или, по крайней мере, лёг в нужном направлении. Едва заглянул он к отцу, как тут же уловил проницательный взгляд молодого Бояна. Княжич поклонился, и присел рядом с Ведуном.
-- Неужто Светлян, сын Ратмира, ты Младу никак не припомнишь? – Голос молодого гостя был звучным, твердым, но в то же время уверенным и спокойным.
-- Которую? За последних три – четыре лета доводилось то ли с пятью, то ли с шестью такими общаться. Как хоть выглядит? Откуда родом?
-- Плохо княжич, очень плохо. Для меня известие это очень прискорбно, что нет ее уже среди живых.
-- Ты ее знал?
-- Не токмо знал, но и учил. Ратмир, я прошу тебя об одолжении. От вас это дня полтора – два всего пути будет. Чую я недоброе. Собери людей, пусть княжич туда с ведуном отправятся. Навести Комарьчан, разузнай, что там и как вышло, что Млада уж из мира навьих к вам наведывается. А вот чем таким ты ее, княжич, обидеть успел – тут уж я извиняйте, не ведаю.
-- Погоди, Боян – молвил вдруг князь – ты сказал Комарьчан? Так ведь они были у нас позапрошлой весной. Ну же, Светлян, вспоминай!
-- Да не помню я.
-- Ну как не помнишь? Не ты ли мне за руку девицу чернявую приводил, говорил, что жениться хочешь?
-- Да кого я только не приводил, отче. Всех разве упомнишь? Уж таких красавиц, бывало, встречал, что на Купале, что на Ярилин день – а ты всё нет, да нет.
-- Да погоди ты, ну точно тебе говорю! Из Комарьчан она была! Я тебе еще запрещал тогда! Сказал, мол не смей, она ведьмачка!
И повисла тишина. Княжич медленно поднимал свой недобрый взгляд на отца.
-- Был такой разговор, отче. Про ведьмачку помню.
-- Так это она и была! Её Младой звали!
-- Так и есть. Теперь я вспомнил, отче. Голос у нее был уж очень добрый. Так и слушал бы. И глаза ее, хоть и черные, а красивые очень. Неужто это она? Как же это так она навья уже?
-- А ты, должно быть, княжич, жениться на ней пообещав, слово не сдержал – многозначительно протянул Боян. - От того она, видать, на тебя и злится, да творит такое. Она может. Может и по боле. Как же так вышло, княжич?
-- Ну как же я мог супротив воли-то отца? Да и видел-то я её всего ничего – и двух дней не прошло, как расстались.
-- Выходит – молвил князь – в том и моя вина есть.
-- И где только я тогда был – спросил вдруг ведун.
-- А ты, Беляне, тогда в Трубеч подался – князь разгладил свои усы, припоминая, и тут же добавил -- а они по утру домой отправились.
-- Да, не завидую я тебе, княжич – снова протянул молодой гость – ведьмачка, а она ты знаешь, потомственная, сильная, да из мира навьих за тобой за невыполненное обещание, как тень ходит. Кому, как не тебе теперь этот клубок распутывать?
Снова повисла тишина. Лишь огонь потрескивал в очаге, да прыгали по полу причудливые от него огненные тени.
-- А что там за невидаль такая в мешке заплечном у степняка была? – Спросил вдруг Боян – вы сказывали, будто гривна какая дорогая, с каменьями?
-- Я принесу – княжич тот час подхватился, стремглав ринувшись к себе за мешком. Видать, и эхо не успело от леса до реки воротиться, как он уже, запыхавшись, разворачивал мешок перед гостем.
-- Да вот же она – Боян извлёк из мешка гривну, разглядывая и подставляя под свет очага – Ах ты Младушка моя, что ж они с тобой сотворили? Это и есть ее оберёжник. Серебряный. Уж не помню, кто, когда и зачем ей его из серебра отлил, украсив этими непростыми камнями, но она всегда носила его на себе.
-- Погоди – княжич, будто прозрев, взял из рук гостя гривну, осматривая её и только тогда изрёк:
-- А ведь правда отче, теперь я вспомнил, она тогда его носила на шее.
-- А ну, что там еще в мешке-то? – Боян обратился к мешку, поворошив в нем взятым со стола ножом.
-- Ратмир – снова изрек он – вы к Комарьчанам наведайтесь все же. Совсем недоброе чувство у меня. Как будто все они передо мной сейчас встали. Ты вот что, княжич. Спрячь это все. А как съездите туда, да разузнаете что и как, знай: коли что, сильнее этого оберега не сыщешь, коли она сама пожелает его кому отдать.
-- Добро, всё сделаем, как ты сказал – прозвучал голос князя – завтра же и пошлю.

Глава 8. Надей

Едва спровадив гостей, поутру князь Ратмир велел седлать коней. Путь был неблизкий, и с княжичем на сей раз отправился ведун и десятник князя  Завид, да воевода дал в попутчики снова Рьяна, и еще Стремгляна. Все пятеро выехали чуть свет. Путь предстоял неблизкий, снова ожидалась ночевка в лесу, отчего княжичу не делалось веселее. Покуда Рьян излагал Завиду и Стремгляну суть их поездки, да о бедах Светляновых, княжич сзади с ведуном тихонько переговаривались о своем. Солнце начинало припекать, дорожка к Комарьчанам хоть и была изъезженной, но княжичу незнакомой. От того, возможно, удивился он, узрев открывающийся вид на луговину и граничащий с ним лес, уходящий извилистой лентой вдаль, сверху вниз. В этих местах он был впервой, да оглядывался, озирался по сторонам. Остаток дня ехали молча и на ночлег устраивались, тоже без особых разговоров. Княжич, было, собрался нарвать свежей полыни, но его остановил ведун:
-- Тебе не понадобится такая защита этой ночью.
-- Как? Почему?
-- Она не станет более тебе беды насылать, княжич.
-- Ты полагаешь, не станет?
-- Ну ведь ты вспомнил ее.
-- Да, Белян. Теперь уж не забуду.
-- И едем мы, чай, не на пляски.
-- К ее родичам, Комарьчанам и едем.
-- Вот. А ты помнишь, что она все звала тебя куда-то?
-- А как же? Только и дело, что звала.
-- Вот, считай, дозвалась. Туда направляемся.
-- Твоя правда, Белян.
-- Но ты все же, княжич – вмешался вдруг в их разговор Рьян – коли что, ночью-то буди, не шути с ней.
-- Да уж не до шуток.
-- И обереги-то, гляди, не теряй.
Княжич тот час схватился за обереги, но все они были на месте.
Уж стемнело, все уснули, а княжич отчего-то не спал. Перед глазами стояла Млада. Та самая ведьмачка, на которой два года назад запретил жениться отец. Черные ее волосы вились до самых плеч, высокий лоб и правильные черты лица наконец вспомнились, ибо запали тогда в душу ему. Черные глаза смотрели на него всегда приветливо, и оттого гнев ее, когда душила она его по ночам, делался ему странным и непонятным. Должно быть, его могло бы и не быть вовсе, коли не стал бы он ей обещать на ней жениться. Да только не такое это простое дело сыну князя жениться по любви. Его сестре Ясне повезло больше – муж Славен, с кем сговорил ее князь, оказался человеком добрым и душевным, а вот с кем надлежит делить судьбу ему – покуда не ведал никто, кроме, разве что, ведуна, который, как он сам обмолвился недавно, ворожил да узрел его детей и даже внуков. Так и уснул княжич, в думах о грядущем, в воспоминаниях о Младе, да размышлениях. Такой она ему и приснилась: с распущенными волосами, немного виноватым взглядом, просто была от него поодаль и смотрела на него. Растолкали его уже на заре. Едва проснувшись, он тут же сел, протирая глаза и сбрасывая остатки сна.
-- Ну? Не приходила? – Первый же вопрос задал ведун.
-- Токмо во сне.
-- Вот, говорил же. Ну, ничего, скоро всё узнаем.
Оставшуюся часть пути проделали, как на одном дыхании. Ничто не мешало им, ничего не приключилось в пути. Даже брод переходили молча, не спеша, принеся требу малую Водяному. Уже за полдень въехали они в земли маленькой деревушки Комарьчан. Пахло гарью, и самые первые обугленные срубы, запримеченные, еще издали, навевали самые невеселые мысли. Деревня была сожжена. Пустые дворы, потемневшие от пожарищ, черные остовы бывших срубов, сгоревших местами дотла, кое-где сгоревшие деревья, торчащие черными остриями вверх, и никого. Ни души. Проехали всю деревню, до самого конца путники, но не встретили никого. Не было и тел убитых, от чего делалось еще страшней: неужто всех в полон забрали? Целым оказался один двор. На самой окраине. Дом сгорел, но часть околицы и сарай были целы. Вдоль сарая разобранная кем-то дровница – дров должно было хватить зим на пять, однако жалкие ее остатки говорили, что кто-то успел их забрать.
-- Куда ж все подевались-то? – Глупый вопрос княжича, в иной раз и мог показаться кому-то смешным, но не в этот раз.
-- А как бы, княжич, не в след за Младой, к навьим отправились – предположил ведун.
Неожиданно откуда-то сверху послышался крик:
-- Вы знали Младу? Вы ее знали?
Тот же час зашевелились ветки высокого дерева, по которым ловко спускался отрок. Кони расступились, давая ему дорогу.
-- Я сразу понял, что вы – свои, но лучше до поры таиться, кто знает, что у вас на уме, вы кто будете, люди добрые? – Отрок лет не меньше четырнадцати предстал наконец перед ними. Белокурый, с веснушками, ярко-зеленые глаза, выплакавшие, казалось, не одну крынку слез, и от того опухшие, но живые и с немалой надеждой взирали снизу вверх на неведомых всадников.
-- Мы из Вщижа, что на Десне – молвил княжич – я Светлян, сын Ратмира Вщижского, мы прибыли по зову Млады.
-- Она мне говорила, что вы придете.
-- Говорила? Тебе? Когда? – Княжич невольно переглянулся с ведуном и Рьяном.
-- Да уж, считай, седьмицу назад.
-- Она была тогда еще жива?
-- Нет.
-- А как же она тебе говорила? – Княжич удивленно задавал вопросы, будто впервые слыша о том, как навья может приходить и говорить.
-- Мавкой ночью приходила. Думал, русалка, но нет. Это она. Сестра она моя была. Теперь вот, только я, да Яра и остались.
-- А кто такая Яра?
-- Тоже сестра, они близняшки.
-- И где же она?
-- Она в Новгород-Северский, еще до Купалы подалась. Это ее и спасло.
Воины переглянулись, Рьян негромко проговорил:
-- Проходила мимо нас ладья в те края, было дело.
-- А что случилось-то? Кто деревню сжег? – Продолжал задавать вопросы Светлян.
-- Степняки – лишь после этих слов отрок пустил слезу, вытирая ее рукавом, и, уже всхлипывая, добавил – вот, только последний курган насыпал.
-- А еще кто из деревни уезжал?
-- Нет, никто, только Яра.
-- А в полон много взяли?
-- Из тех, кого я в курганах схоронил, не было наших восьмерых, совсем молодых. А Млада была – на этот раз он не сдержался, заплакав в голос.
Первым спешился ведун. Он подошел к отроку, и взяв его за плечо, спросил:
-- Так выходит, ты и есть Надей?
Тот час прекратив всхлипывать, поднял отрок на деда заплаканные глаза:
-- А откуда вы мое имя знаете?
-- А ворожил я давеча, она ко мне тоже приходила. Все говорила, что бы я Надея забрал поскорее, знать, поспел вовремя.
-- Ты - ведун?
-- Поедешь ко мне? Я тебя научу всему, что Боги повелят. Будешь жить рядом со Вщижом, а сестру твою, мы, как она обратно поплывет мимо нас, там встретим, да тоже с нами жить будет, коли пожелает, здесь-то уж и негде.
Тем временем спешился княжич и Рьян.
-- Ну, поедем же, уж ко мне она тоже приходила по ночам да про тебя сказывала, я тебе ее обережник покажу. Мы уж двоих степняков, что тут побывали, встретили в лесу. У них целый мешок ваших лунниц да гривен был. Куда, только, остальные подевались?
-- А ты как уцелел-то, Надей? – Подошел к нему Рьян.
-- Меня матушка в зимовье отправила с поручением, как воротился – уж не застал никого.
-- Нечто ты, Надей – продолжал спрашивать Рьян – сам и тела к курганам оттаскивал, сам и дрова носил, и сам курганы насыпал?
-- Сам. А что ж я, пятнадцати годов от роду не одолел бы? Думал уж, никогда не кончится. Они до сих пор передо мной все, как живые стоят.
-- Проводишь до кургана Млады? – Княжич глядел не мигая в глаза Надея, и отрок, уловив его взгляд, тот час молвил:
-- Пойдем.

* * *

Долго ли, коротко ли, а путь обратно оказался дольше. Кони уставали, и молодого Надея то и дело приходилось пересаживать с одного коня на другого. Ночевка в лесу была тихой и спокойной. Лишь княжич проснулся под звездами от холода. Костер прогорел, да едва тлели угли, и только потянулся он подкинуть дров, как узрел снова Младу. Правда, страха отчего-то не было на этот раз. Так и застыл он с дровиной в руке, уставившись в белесое, дымное ее лицо.
-- Береги, Светлян, Надея. Мы из рода волхва Велегора, и каждый из нас что-то умеет. Береги и его, и сестру мою, Яру. Обережник мой ей отдашь. А я берегиней стану, помогать вам буду, только призови.
Говорила она едва слышным голосом, взгляд ее был печальным, и направлен был куда-то в сторону. Тихо приподнялся на локте Надей, слышавший то, что она сказала.
-- Прости – прошептал Светлян.
-- Твоей вины нет, княжич. Я не держу больше зла. Прости и ты. Прощай.
Едва сказав это, она растаяла и развеялась, как дымка.
Долго еще не мог уснуть этой ночью княжич. Тяжело было на сердце, и самые разные думы то и дело посещали его. Теперь предстоит выяснить, где те степняки, что  сожгли деревню и каких еще дров они успели наломать. Кто знает, не придется ли отправляться князю с воеводой в поход, и с чем они вернуться. Надей же теперь станет жить у Беляна, да премудростям ведунским учиться. Сестра его, Яра, что близняшка самой Младе, должна воротиться из Новгород-Северского, проплывая мимо Вщижа на ладье. Предстоит нелегкое испытание поведать ей о гибели ее деревни, возможно долго успокаивать, да приютить во Вщиже. А там кто знает, куда приведут нити богини судеб Макоши, на коих она с помощницами Долей и Недолей, глядя на то, как живет человек, какие поступки совершает, завязывает узелки. Кому на удачу, а кому – на испытание.


--------------------
Сноски:
(1) Мавка – славянское мифическое существо, дух, иногда злой, умершей женщины, девушки или девочки, похищенный нечистой силой, либо мертворожденный, либо умерший на русальей неделе.
(2) Седьмица - неделя
(3) Додола - в славянской мифологии богиня грозы, молнии, дождя, весны, кормления детей, супруга Перуна. Казаков В.С. Мир славянских богов. М: Русская Правда, 2002. Стр. 8.
(4) 986 год нашей эры.
(5) Один из главных славянских праздников, отмечаемых в дни летнего солнцестояния 21-23 июня.
(6) Воинский праздник, посвященный богу-громовержцу, Перуну, отмечался 20 июля. Казаков В.С. Мир славянских богов. М: Русская Правда, 2002., стр.79.
(7) Для обозначения  жертвоприношений  у  славян было  много  терминов (треба,  жертва), жрец или хозяин - отец семьи, подняв руки кверху, обращался к богам и произносил при этом соответствующую просьбу, и жертвовал (клал требу) хлеб, сыр, мед, калачи, кур, яйца, чеснок и т.д. Любор Нидерле. Славянские древности. М: Культурный центр «Новый акрополь», 2010, Стр. 412.
(8) О том, что Боян – внук Велеса имеется упоминание в «Слове о полку Игореве», Зимин А.А., Слово о полку Игореве, С-Петербург: Дмитрий Буланин, 2006, стр. 491
(9) Навьи – невидимые души мертвецов. Рыбаков Б.А. Язычество древней Руси. М:Наука, 1987. Стр. 462
(10) Чур меня! - Возглас, оберегающий от нечистой силы. Большой словарь русских поговорок. — М: Олма Медиа Групп. В. М. Мокиенко, Т. Г. Никитина. 2007.
(11) Велес – Вещий бог мудрости, покровитель волхвов, бог волшбы, чародейства, музыки, наук и искусств, бог иного мира (Велесовых лугов), проводник умерших, и т.д. Волхв Велеслав. Велес. М.: Институт общегуманитарных исследований, 2003, стр.17.
(12) Б.А. Рыбаков упоминал о предположительном возрасте языческого святилища, расположенного на Благовещенской горке в непосредственной близости от Вщижа, относящимся к периоду от V в. до н.э. до V – VII вв. н.э. Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси, М.: Наука, 1987 г., стр. 156
(13) Б.А. Рыбаков сообщал, что: «Благовещенское городище представляется большим племенным святилищем, расположенным вдалеке от обычных жилых городищ. Здесь было огромное помещение для собраний и трапез (общая длина его должна была быть свыше 60м.), большой костер на открытом воздухе и полукруг столбов - идолов», Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях материальной культуры в.38, М: Издательство академии наук СССР, 1951 стр. 35.
(14) «Верятно, он возник в конце X века для ограждения от степняков» - указано в Энциклопедическом словаре   Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона, Т.7, С-Петербург, 1892, стр.462, описываемый в повести временной период как раз относится к этому времени.
(15) Б.А. Рыбаков сообщал, что: «Раскопки показали, что святилище, существовавшее несколько веков, перестраивалось и постепенно расширялось». Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси, М.: Наука, 1987 г., стр. 156
(16) Традиция сажать на коня мальчика известна у славян с четырёхлетнего возраста.
(17) Имеется ввиду убийство князя Святослава Храброго печенегами в 972 году, Светляну в этот год было 5 лет.
(18) Земун - Богиня-корова. Кормилица Велеса. Богиня скота, облаков-туч, земли. Земун питает своим молоком молочные реки Небесного Ирия. Казаков В.С. Мир славянских богов. М: Русская Правда, 2002. Стр. 10.
(19) Бог Солнца у восточных славян звался Даждьбогом, Сварожичем и Хорсом. Дудко Д. Матерь Лада. Божественное родословие славян. Языческий пантеон. М.: Эксмо, 2003, стр.6
(20) Стрибог - Бог ветра, воздушного пространства. Казаков В.С. Мир славянских богов. М: Русская Правда, 2002. Стр. 22.
(21) Ярило – летний праздник, отмечаемый в начале июня. Обязательными в этот день являются любовные игрища и пляски. Казаков В.С. Мир славянских богов. М: Русская Правда, 2002., стр.70,71.
(22) Праздник, отмечаемый в дни весеннего равноденствия, современная Масленица. Одно из праздничных действ подразумевает штурм молодыми парнями снежного городка, охраняемого девушками. Первый ворвашийся парень имеет право перецеловать всех девушек - защитниц. Казаков В.С. Мир славянских богов. М: Русская Правда, 2002., стр. 57-62.
(23) Сокол.
(24) Кабан.
(25) Помещение, в котором стирали и мылись в холодное время.
(26) Род и Рожаницы – осенний праздник урожая, посвященный Роду и Роженицам, отмечавшийся 8 сентября. Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси, М.: Наука, 1987 г., стр. 320
(27) Радогощь – паздник, отмечаемый с наступлением осеннего равноденствия. Казаков В.С. Мир славянских богов. М: Русская Правда, 2002., стр.86.
(28) Полдень, полночь, восход и закат – так назывались стороны света. Это юг, север, восток и запад соответственно.
(29) Именно в такой последовательности реконструировали славянский языческий обряд историки. Прозоров Л.Р., Калинкина Е.А. Вещая Русь. М.: Яуза, 2013. Стр. 312.
(30) Навья, вероятнее всего, кривит душой: Вщиж будет сожжен и разрушен татарами в 1238 году, а,  следовательно, просуществует еще 252 года, то есть на 52 года больше двух веков.
(31) Посоло;нь – по Солнцу, т.е. по часовой стрелке.
(32) Шуйца – левая рука, десница – правая.



=========================
Примечание. Повесть является финалистом литературного конкурса «Русская старина. Мистика» конвента «Басткон - 2016» (http://bastion-kon.livejournal.com/66135.html )