Разговор по душам

*****
Переосмысление жизни и смерти…
*****




        Под вечер вновь хлынул проливной дождь, отстукивая по крышам забавный и, в тоже время, заунывный слегка сбивчивый ритм. Когда же стало совсем-совсем темно, вода с небес вдруг перестала извергаться, а лишь изредка капала крупными, почти нереальными каплями. И вот тогда началась гроза. Я люблю грозы, в них есть что–то пугающее, таинственное, и, наверное, даже слегка мифическое. Словно разъярённый и разгневанный бог Зевс с поднебесных вершин Олимпа пытается попасть своей молнией в очередного заядлого и увёртливого грешника. Но сегодня полуночные небесные всполохи, почему–то, раздражали. Даже сквозь плотные тяжёлые двойные шторы.
«Ладно, всё равно уже не усну», – пришла ко мне в голову мимолётная мысль. Найдя ногами стёртые, и оттого ещё более удобные, домашние шлёпанцы, я пошёл на кухню, ведя рукой по стене, чтобы ненароком не врезаться в темноте в очередной угол. Свет не хотелось включать принципиально. Вообще, строго говоря, красоты природы и рукотворные стихии, типа электричества, плохо совместимы именно в такие моменты – моменты господства мира над человеком. На кухне ветер тихонько и жалобно стучался в окно сухой веткой старой сгорбленной черёмухи, устало растущей возле клумбы под окном. И я, вняв его искренним мольбам, приоткрыл правую створку в прохладное, пахнущее прелой листвой и озоном ночное осеннее забытье.
Ветер самостоятельно, по–хозяйски, но отнюдь не нахально, обосновался на моей кухне, покачивая легкие ажурные тюлевые занавески. Хотелось горячего чаю. Свет, по–прежнему, был выключен, но темнота стала понемногу угнетать. И тут я вспомнил, что где–то среди кучи разной ерунды в ящике кухонного гарнитура лежали старые свечи. Вот, это что было нужно. Это живой огонь. Уж они с ветром найдут общий язык. Но, если все–таки, по каким–то неведомым мне причинам у них будут разногласия, то ветер легко и не принуждённо задует слабый, не уверенный в себе, огонёк, восстановив тем самым требуемое равновесие.
Чайник нервно и резко щёлкнул, напоминая всем вокруг о своём существовании. Я уж было потянулся за чашкой, как вдруг почувствовал на себе чей–то пристальный внимательный взгляд. Теперь нас было больше, чем двое – я и ветер. И это, странным образом, не пугало, а отнюдь – интриговало. Медленно и очень осторожно взяв чашку с полки, я обернулся – на подоконнике, облокотившись на оконную раму, сидел мой давнишний друг и однокашник. Мы с ним не общались с окончания института, больше пяти лет. Нет, мы не поругались, а просто как–то что-то где-то не срослось, что–ли. Всё не было времени, забывалось. А потом и номера телефонов поменялись, и адреса уже не по одному разу. И всё же это был он. Точнее, это был не совсем он, а что–то бесконечно похожее на него: те же глаза, та же улыбка, те же волосы. … Вот, только он был прозрачен, как лёгкий дымок от маленького несерьёзного костра.
           Уже мысленно перебрав различные варианты о том, откуда и почему меня посетила столь странная, но реальная галлюцинация, как вдруг всё тело пронзила, словно высоковольтным разрядом электрического тока, ясная мысль. В глазах на мгновение потемнело, сердце гулко и больно отозвалось набатом в висках, а во рту сделалось так сухо, как бывает не во всякий неудачливый год в пустыне Гоби. Лишь спустя пару тройку глубоких вздохов мне удалось унять разбушевавшийся организм. И вот тогда, разлепив сухие непослушные губы, держась одной рукой за столешницу гарнитура, я произнёс не своим голосом:
– В–в–витька. Ты чего это? Ты как это?
– Ты всё равно не поверишь, – усмехнулся в ответ друг.
– Я теперь всему поверю, – выдохнул я. И, совладав с дрожью в пальцах, налил себе стакан чая. – Будешь?
Витя в ответ громко захохотал.
– А ты, блин, ничуть не изменился, – сказал мой гость, закончив смеяться. – Я же душа теперь, понимаешь?
– Призрак? – неуместно и глупо уточнил я.
– Называй, как хочешь, – мне показалось, что Виктор даже слегка обиделся. – А я к тебе поговорить пришёл.
– О чём? – скоростью сообразительности в этот момент я явно не отличался.
– О чём хочешь. Правда, у меня времени всего ничего – только до рассвета.
– Так, когда ты… – тут мой голос осёкся, отказываясь произносить то очевидное, и от того ещё более жуткое слово. – Когда?
– Позавчера.
Ветер настойчиво напоминал о неукоснительном следовании правилу беседы с душой – рассвет планировал наступить чуть менее чем через полтора часа.
– Витька, Витёк, дружище, ты меня прости, что я…
– Нет, дай я скажу, – вдруг спокойно перебил меня призрак. – Это всё… знаешь, это даже в чём-то забавно. Я же смог через столько лет найти твой адрес. О, ты даже не представляешь, как это было не просто. Только не перебивай меня! Не откладывая в долгий ящик решение, вечером же купил билет на утренний самолёт Москва – Новосибирск. И утро выдалось прекрасным: солнышко яркое, небо ясное, воздух свежий с лёгкой морозцой… В общем, не долетел мой Аэробус, как ты уже успел заметить. Мы рухнули прямо на Уральский хребет. Ну, не надо, не смотри на меня так! Смерть моя была без мучений – почти мгновенной. Никто не выжил из пассажиров и экипажа, к слову.
Тут мой друг замолчал. И эта тишина всем своим видом давала понять, что ни стоит её не под каким предлогом нарушать. Мы просто сидели и пили чай. Точнее я пил. После продолжительной паузы, Витя заговорил снова, но голос сильно изменился. Как будто в этот момент мой закадычный товарищ говорил со мной из подвала или глубокого колодца. И столько тоски было в этом голосе, что моё сердце тоже стало потихонечку опускаться на дно холодной ямы грусти.
– Зачем я вообще решил к тебе полететь? Эх… – Витя ещё на несколько минут замолчал. – А знаешь, что самое противное? Знаешь? Теперь я знаю, сколько стоит моя жизнь! Или нет, не так. Я знаю, сколько теперь стоит моя собственная смерть, потому что я сам себе её купил, представляешь? – Тут плечи души затряслись, и она разразилась приступом громкого истерического хохота. И смех этот был жуток – как будто сама старуха с косой решила похохотать с нами.
Внезапно, смех моего собеседника резко сменился истерическими выкриками:
– Зачем?! Какого рожна?! – с каждым криком голос Вити делался немного отдалённее и слегка тише.
Потом истерика сменилась плачем. Легким и едва заметным. Рассвет уже был где-то совсем близко, когда Виктор сказал, всхлипывая:
– А, ведь, я так хотел жить…. Понимаешь? Просто хотел жить…
Не зная, что ответить, я молча допивал уже остывший чай. Мне показалось, что чтобы я сейчас е произнёс – всё это будет глупо, фальшиво и неуместно. И я молчал. Молчал до тех пор, пока ветер не завыл пронзительно и тоскливо.
– Кажется… мне пора, – сказал мой друг, начиная потихоньку становиться всё слабее и слабее различимым на фоне светлеющего неба.
– Подожди, – вдруг опомнился я. – Ты же ещё ко мне придёшь?
– Нет, дружище. Мне нельзя, – грустно ответил Витёк. – Прощай.
Солнце показало самый–самый свой краешек над дальними домами, а Витя уже почти стал невидимым. И продолжал растворяться в пропитанным влагой и озоном воздухе. Он улыбался мне, но теперь в этой улыбке не было ни грусти, ни тоски. А… Надежда, что–ли.
У меня к горлу подкатил противный липкий комок, который никак не получалось сглотнуть. А из глаз потекли слёзы. Тихо и спокойно.
– Не грусти, друг, – сказал Витек еле различимо на фоне шумящей за окном листвы. – Там, – он показал пальцем наверх, в небо. – Там хорошо. Там Бог. Но ты за мной не торопись, слышишь?! Просто береги свою жизнь, и однажды мы снова с тобой встретимся. Обязательно!
С последними словами, душа полностью растворилась в утреннем воздухе. А я всё стоял, словно каменный истукан, возле раскрытого окна с пустой чашкой в руках. Стоял, и думал о последних словах моего друга. «А, ведь и правда, даже если там хорошо, засем торопиться? Всё равно, все туда успеем…»




Новосибирск – Искитим – Новосибирский Академгородок,
2017 г.