Иван Филиппыч

(опубликовано в журнале "Смена" июнь 2018)

Этого невзрачного невысокого мужичка средних лет с шевелюрой чёрных волос, подёрнутой сединой на висках, в полку знали все. Да и как не знать человека, при виде которого у солдат и командиров начинала выделяться слюна, сосало под ложечкой, и появлялась улыбка на лицах. Иваном Филипповичем его величали и старые, и молодые. Уважали и ценили за безграничную преданность своему делу, за отцовскую заботу о каждом бойце без исключения. Он был душой всего военного коллектива, его кормильцем и поильцем.
– Давайте, ребятушки, ешьте – как всегда наговаривал сегодня старший сержант, подкладывая уставшим после боя служивым съестное из термоса. – В каше-царице вся сила! С нею мы Наполеона одолели, с нею и фашиста прикончим.
– А, говорят, фашист-то ветчинку трескает?! – озорно выкрикнул тут Васька Трёхрядов, совсем ещё юный рыжеволосый солдатик.
– Кабы была она – тяжело вздохнул Иван Филиппыч. – Да чего уж там – махнул он отчаянно рукой. – Но с другой сторонки, Василий, оно как поглядеть – вновь обратился кормилец к парню. – Немец поганец всю войну ветчинку трескал, да до Вислы откатился. Вот и подумай…
Уже совсем стемнело. Бойцы сидели в окопе, слушали рассказчика внимательно, жевали, да улыбаясь, стучали ложками. А Иван Филиппыч на них смотрел. Все грязные от копоти, да земляной пыли лица. Потухшие от бесконечных сражений, бессонных ночей, да переживаний глаза. Вымотанные за долгие годы войны солдатики, тем не менее, никогда не теряли хорошего расположения духа. Рады были и доброму слову, и шутке любой.
– Ешьте, ребятушки, ешьте – вновь повторил разносчик пищи.
– А ты давно на фронте-то,  Филиппыч? – вдруг спросил сержанта новобранец Шурка, белобрысый юнец, только неделю назад, прибывший в полк.
– Давно – отчего-то засмущался мужчина.
– С какого года?
– С сорок первого.
– И награды имеешь?
– Имею.
– А какие?
– Три медальки, да орден…
Сашка от удивления присвистнул и открыл в изумление рот.
– Ничего себе! А ведь награды то за просто так не даются…
– Вот и я говорю, за что мне они? Кашку подносить не хитрое дело – улыбнулся Филипыч, а потом вдруг поник головой, помолчал немного, а после добавил.
 –  Кабы собрать все мои регалии, да отдать за жизни ребятушек, что в землю сырую легли. Ничего другого мне и не нужно было бы.
Вздохнул горько сержант и стал закрывать свой термос.
– Побегу я, мои хорошие, штабистов ещё кормить.
Застегнул фуфайку мужчина, поднялся с места и побрёл дальше. А бойцы продолжили смотреть ему вслед. На новобранца взглянул посеребрённый сединами старшина Аверин.
– Эх, ты, Шурка – вдруг произнёс он с укором. – За просто так… Да, у Филиппыча ранений, что пальцев у тебя на руках. Он с дивизией с самого Донбасса топает. И на Кавказе был, и Крым освобождал. Помню, под Керчью нас так накрыло, что и голову из окопа не высунешь. Думаем, ну всё так от голода тут и издохнем. Ан, нет, ползёт наш кормилец под пулями, по уши в грязи, что лягушонок в болоте барахтается. А как добрался, глядим, в термосе то с кашей пять пулек застряло. Вот тебе и за просто так.
Шурка почесал у себя под каской, задумался, а Аверин продолжил.
– Его и на фронт то брать не хотели. Хворый он. Инвалид. Астма у него у родимого…
И новобранец снова присвистнул.
– И как же он с нею справляется?
– А так и справляется, травками всякими лечит, отварами разными…. – закончил рассказ старшина.
И вокруг воцарилось молчание.
        ***
               Как привязалась к нему эта болезнь проклятая, он не помнил. Помнил только, что не покидала она его всю жизнь. Ещё мальчонкой, бывало, посинеет весь Ванёк, скукожится, то и гляди, Богу душу отдаст, ан нет. Отступит его хвороба ненавистная, отойдёт в сторонку, будто насмехаясь, а потом снова воротится…
Так и существовал несчастный малец под бесконечные причитания матери родной, да жалостливые взгляды соседей неравнодушных и детство, и отрочество свои. Ну, уж как подрос, совсем невыносимо стало. И отправился тогда Иван в столицу областную учиться. Да только вот беда, и там ему пришлось не сласть. В деревне что, тайга бескрайняя, да воздух свежий. А в городе выхлопы, копоть, да гарь кругом. В общем, получив  диплом об образовании, пришлось вернуться парню обратно в село. Тут бы ему и жизнь личную устроить, да где там инвалиду убогому?!
А уж он сам любил! Любил единственную, всю жизнь свою, робко, безответно, страстно. Но первая красавица округи, конечно же, взаимностью юноше не отвечала. Вышла замуж, родила и вскоре из колхоза уехала. А парень её ждал, ждал и надеялся свидеться снова…
Прошли годы. Началась война. И Иван, не раздумывая, отправился на фронт. Уже повзрослевшим мужчиной попал он в водоворот, да такой, что и словами не выскажешь. Навидался всякого: и смертей, и горя, и слёз… И единственное, что радовало его в ту пору нелёгкую так это отсутствие сочувствия к себе со стороны людей.  Да и какое может быть сочувствие при несчастье вселенском?!
А он выполнял свой долг, как мог, как велело ему честное сердце. О подвигах своих старался не думать. Да и подвигами поступки свои не считал. То раненых с поля боя вынесет, то солдатика, нечаянно ступившего на мину, спасёт, то во время боя за автомат схватится, а когда и с гранаткой под танк немецкий метнётся. Всё польза для общего дела!

        ***
Светало.  Пробуждался новый опалённый войною день…
В небесах, где-то неподалёку вновь загремело. Но то была не гроза…
Это Советские войска вели обстрел западного побережья полноводной Вислы. Форсирование реки уже продолжалось несколько суток к ряду…
У переправы Филиппыч оказался к обеду, совсем ветхой, кое-как сложенной на скорую руку, но всё же годной для движения по ней.
Сержант  ступил на неровную стлань.  Доски под ним прогнулись, заскрежетали, но всё же сдюжили. И мужчина, поторапливаясь вслед за другими служивыми, отправился дальше.
Через несколько шагов он осмотрелся. Все щербатые от кровопролитных боёв, да бесконечных взрывов берега, полностью были усеяны осколками мин и снарядов. В воде там и тут чертыхалась щепа и мелкая утварь. В заводях с распростёртыми руками плавали трупы солдатиков, так и не достигших противоположного края коварной глади. Филиппыч поёжился. «Сколько же ещё  безвинных душ заберёт в свои глубины эта водица мутная?» – подумал про себя он, вздохнул и перевёл взгляд на многочисленный солдатский поток, да лодки, плоты и понтоны с людьми и артиллерией на них, которые двигались по реке в ту же сторону, что и он. Где-то неподалёку шёл бой, и грохот пушек отчётливо доносился оттуда.
– Филиппыч! – вдруг услышал кормилец позади себя  и обернулся.
Его догонял недавний знакомец, новобранец Шурка. Парень, то и дело, поправляя съехавшую на глаза каску, да придерживая ремень автомата, семенил по мостку, быстро перебирая кирзовыми сапогами.
– Приветствую  – наконец, произнёс он, как только оказался ближе.
– Здорово – добродушно ответил ему Филиппыч, продолжая свой путь  – Случилось чего?
– Да, нет, – вдруг замялся молодой служивый. – Я тут пакет относил, да тебя увидел. Дай, думаю, догоню. Наши-то ребята часа два как уже переправились  – он помолчал немного, подумал.  – А я смотрю, ты тоже от кухни то отстал?
Филиппыч улыбнулся.
– Я не отстал. Я провизией запасался – на ходу раскрыл мужчина свой солдатский мешок и извлёк оттуда пару кочанов спелой капусты. – Вот  полюбуйся – показал он овощи парню.
Тот повёл своим курносым носом.
– Хороша! – крякнул довольно Санёк.
– И не говори – согласился с юнцом счастливый Филиппыч.
Он определил кочаны обратно в котомку и уже, было, раскрыл свой рот, намереваясь о чем-то спросить нечаянного попутчика, но не успел. С запада в сторону переправы неслась стая мессеров. Будто играючи, раскачивались они в небе,  чёрной тучей приближаясь к намеченной цели.
– Воздух!!! – вдруг выкрикнул кто-то из солдат, и тот час всюду началась паника.
Служивые опрометью кинулись по мосту, на ходу стреляя из автоматов, некоторые не раздумывая, прыгали в водку.
Шурка с кормильцем рванули вперёд .  До противоположного берега оставалось всего ничего, как вдруг потоки пуль сразили бегущих напротив. Солдатики стали замертво падать на деревянную стлань. Двигаться дальше было не возможно. Филиппыч посмотрел в мутную Вислу. Дна у полноводной видно не было. Но об этом ли сейчас думать?
– Прыгай, Санёк! – повернулся он вдруг к растерянному пареньку – Прыгай!
И сам без промедления кинулся в реку. Вода скрыла Ивана с головой, наполненные до краёв сапоги тяжёлыми гирями повисли на ногах владельца. Мужчина побарахтался немного в илистой жиже,  но всё же вынырнул на поверхность и осмотрелся.
Мессеры в небе продолжали шнырять  то туда, то сюда, оставляя позади себя горы вожделенных трупов. С берега прицельным огнём по ним била артиллерия.  В воздухе незваных гостей встретили наши истребители. И вот, наконец, один из крестоносных убийц, выпустив чёрный хвост дыма, рухнул в нескольких сотнях метров отсюда.
Но это было ещё не всё…
Филиппыч поискал глазами Шурку.  Живых и мёртвых  в воде было хоть отбавляй, но парня среди прочих не оказалось.  Только после Иван заметил юнца, лежащим на переправе. Тот был ранен в плечо и от боли стонал.
– Сашка, давай сюда! – крикнул рядовому кормилец.
Но молодой солдатик лишь отрицательно покачал головой.
– Я плавать не умею! – неожиданно выдал он.
Но это Филиппыча ничуть не смутило.
– Прыгай, говорю! –  вновь повторил он парню и, в который раз, посмотрел на него.
А тот уставился куда-то в небо. В сторону моста вновь летела серая птица с крестом. И, только теперь, Шурка решился.  Он резко вскочил на ноги и кинулся в реку, приводнившись ровно в двух метрах от  сержанта.   Солдатик сразу же ушёл  в Вислу с головой. Иван нырнул за бедолагой следом. Сашка, изо всех сил загребая руками, пытался выплыть, но у него ничего не выходило. Филиппыч схватил несчастного за воротник гимнастёрки и вытянул его  наверх. Наконец,  Шурка глотнул желанного воздуха.
– Живой? – спросил его кормилец и поволок за собой.
Вскоре  всё вокруг стихло. Проклятые мессеры улетели. А Филиппыч, к радости своей,  почувствовал под ногами дно. Он с трудом выбрался на берег и без сил повалился на песок.  Рядом с ним, держась за плечо, рухнул и Шурка.
– Получилось – неожиданно сказал он и по-мальчишески зарыдал в голос.
Мужчина хотел было успокоить молодого бойца, но понял, что не может этого сделать.  Новый приступ астмы неожиданно  накрыл его. Он попытался подняться на ноги, но сумел только сесть. Иван, подсвистывая горлом, печально посмотрел на плещущиеся перед ним воды.  Они схоронили его вещмешок  и травяное лекарство в нём. Сашка, почувствовав неладное, тут же поспешил к сержанту.
– Филиппыч, тебе плохо? – вдруг спросил перепуганный паренёк.
Но кормилец лишь отрицательно покачал головой. Он вдруг вспомнил отчего-то свой дом, мать-старушку и девушку, которая так и не стала его. Перед глазами мелькнула тайга, такая бескрайняя и манящая. Иван улыбнулся своим воспоминаниям, взглянул на юнца и, прежде чем сделать свой последний в жизни вздох, произнёс:
  – Иди, сынок, Берлин уже близко.
Упал Филиппыч замертво в песок…