Глава восемнадцатая

В трюме было прохладно и темно, но чисто — команда «Оборотня» следила за состоянием абсолютно всех корабельных помещений. Кое-где стояли деревянные ящики, а кое-где — длинные свертки, накрытые парусиной. Из нескольких табуреток, оставленных предыдущими посетителями, корсары построили нечто вроде башенки.
Эльва забрал ее вершину, сел и откусил едва ли не половину от крупного зеленого яблока. Неспешно проживал, любуясь Рином, забившимся в дальний угол. Зараженный по-прежнему вел себя, как... зараженный, а не обычный остроухий, в чьих жилах течет древняя эльфийская кровь.
— Ну и как мне с тобой быть, а? — без обиняков спросил некромант. — Ты привлекаешь к себе слишком много внимания. Еще чуть-чуть — и Мильту придется выбросить тебя за борт, чтобы враждебно настроенная толпа не сожгла корабль ко всем чертям. Понимаешь? Нет, ты вообще слышишь меня?
Рин глупо, безо всякой реакции таращился в стену над плечом человека. Эльва зарычал, сорвался с места и встряхнул его за плечи, как нашкодившего щенка.
Голова эльфа болталась из стороны в сторону, но никаких перемен это не повлекло. Либо ему нравилось притворяться тупым, что очень сомнительно, либо он просто не мог выбраться из вязкого тумана болезни.
Некромант сложил руки на груди и раздраженно, выражая свое разочарование, фыркнул.
Во внешнем виде зараженного почти ничего не изменилось — кроме корней, отбрасываемых зрачками. Они распространились на большую часть лица, поглотив скулы и виски, углубившись под черные волосы. Эта деталь придавала Рину некую схожесть с озерной нечистью, хотя как она связана с имперскими зараженными, Эльва не понимал.
Спустя еще час ему надоело искать признаки разума в опустевших карминовых глазах. Проверив, достаточно ли надежно держатся цепи, парень поднялся на палубу и устало оперся о фальшборт. При его появлении с рей, словно приветственный салют, вспорхнули чайки — белым птицам не нравилась черная магия. Их укоризненные, полные обиды крики больно били по ушам, но некромант старался не обращать внимания —  в прошлый раз он шарахнул по чайкам стихийным заклятием, и пернатые трупы градом повалились на соседние корабли. Мильту пришлось выдержать пространную воспитательную беседу с коллегами-капитанами — и эта же беседа была впоследствии пересказана Эльве. Парень пообещал угомониться, но бравые корсары, не имеющие отношения к «Оборотню», все равно косились на синеглазого парня недовольно, а порой и откровенно сердито.
Ситуация со зрением прояснилась, и некромант избавился как от повязок, так и от заклинаний-усилителей. Было чертовски приятно различать вещи и лица, не прибегая к помощи дара.
— Стоишь, презренный колдунишка? — к нему подошел взлохмаченный Маргул. Судя по зевоте и сонному, рассеянному взгляду, он недавно проснулся. — Давай, поведай мне, как дела. Сумел ты договориться с нашим дорогим зараженным или нет?
— Нет, — виновато возразил парень. — Пока еще нет.
— Плохо. С такими темпами мы разоримся на курицах, свиньях и коровах. У твоего приятеля превосходный аппетит. На Мильта уже косо поглядывают, когда он просит продать еще пару-тройку обескровленных тушек. Надеюсь, нас не заклеймят обжорами по вине имперца.
— Не должны. Если я не справлюсь за четыре дня, то убью его. Это будет милосерднее, чем сохранить жизнь существу, которое больше не осознает, кто оно и что.
Маргул затянул воротник:
— У тебя странные понятия о милосердии.
— Какие есть, — пожал плечами Эльва. — Я умею оценивать обстановку. И у Рина до ужаса мало времени.
— Мы могли бы его бросить уже давно, разве нет? Могли оставить его в империи, на потеху заклинателям. Но ты счел, что не стоит пренебрегать столь отчаянной мольбой о спасении. И я считаю, что ты не должен ненавидеть себя за то, что попытался вытащить зараженного из настоящего ада.
— Возможно, только в этом аду Рин и мог нормально существовать. Ильно отличается от Белых Берегов, Велиссии и Плиарета. Там основная доля магии исходит от небесных ящеров, а тут... тут их практически нет. Скажи, на островах можно найти хотя бы одного дракона? Разумного дракона, я имею в виду?
Картограф призадумался, наблюдая за неспешным полетом очередной чайки. Минуя фрегат, она гнусаво заорала и забила крыльями, намекая, что присутствие темного мага действует всем на нервы.
— Экая тварь, — скривился подросток. И тут же отвлекся на лодку, рассекающую волны в десяти выстрелах от «Оборотня» — рыбаки вышли на промысел, раскинув ловчие сети. — А насчет твоего вопроса... я бы советовал повнимательнее отнестись к тем, кого пригласили на праздник в замке Ее Величества. Там бывают очень и очень любопытные личности. Главное — выдержать первый натиск, проявить сдержанность и хладнокровие. Прием, вроде, состоится сегодня вечером?
— Угу.
— Ну что ж, удачи тебе и всем, кто рискнет сунуться в это осиное гнездо. Передавай привет королеве, если тебе выпадет шанс поцеловать ее прекрасную ручку. А я пойду, у меня еще куча дел.
— Каких? — сощурился некромант.
Маргул, успевший отступить на несколько шагов, обернулся:
— Надо проверить запасы пергамента и чернил, докупить, чего не хватает. Потом посетить швейную лавку, забрать новую куртку и штаны. В общем, все по плану.
Он скрылся, на ходу насвистывая мотив популярной песенки о принцессе, спящей в глубине моря. Эльва сокрушенно помотал головой — его эта песенка тоже долго преследовала. Зашел в трактир, а там веселая компания местных менестрелей тешила поздних гуляк старыми историями. Основная их часть показалась парню весьма занимательной, но конец выступления поверг в ужас даже хозяина заведения — чего уж говорить о гостях? Серьезные, талантливые, умные музыканты внезапно сменили стиль и начали горланить о материях настолько низменных, что плиаретское общество поспешило выбросить их на улицу — развлекать бродяг. То есть это Эльва предположил, что менестрелей выбросили именно с такой целью — хотя сейчас, перебирая в памяти картины произошедшего, сомневался, есть ли на Плиарете бродяги.
В последние дни море было тихим, спокойным и как никогда красивым. Гребешки волн неторопливо накатывались на пристань, порождая уже привычный для некроманта шум прибоя. С легким смущением парень обнаружил, что этот звук становится все более родным и приятным — хоть бери и строй себе избу здесь, на берегу, а потом из-под полы торгуй амулетами. Составлять их нетрудно, главное — не упускать из виду основные законы. И не закреплять всю систему через третий узел, как Вед.
Интересно, кстати, выбрался ли он обратно в Ландару? Плыть вместе с корсарами на овеянный славой архипелаг убийца отказался, аргументируя это тем, что в нынешнем королевстве Сэтлео у него еще остались дела. Эльва искренне надеялся, что они заключаются не в отрезании головы свежеиспеченного короля, а еще — что Альнар, Шейн и Тинхарт сумеют защитить подростка от незваных гостей.
Поразмыслив, он отправился в свою каюту и тоскливо оглядел принесенные кем-то вещи. Темно-синий камзол, плотная рубашка на пуговицах, белые штаны... черт возьми, ну почему белые? Почему люди всегда считают, что некроманту идет белый цвет? Эльва чувствовал себя куда лучше, выбирая одежду нейтральных серых тонов. А тут на тебе, придется влезать в нечто броское, страшно дорогое и к тому же купленное за чужой счет.
Чтобы самостоятельно разобраться с новым нарядом, понадобилось почти пятнадцать минут. Эльва хмуро уставился на отражение в зеркале, ругнулся и подобрал волосы с помощью привычной голубой ленты — но не повязав на лоб, а обхватив ею короткие пряди.
Получилось нелепо донельзя.

Господин Лиайга Тиез де Лайн сидел на балконе, свесив кисти рук с подлокотников, и мрачно наблюдал за усилиями колдуна.
Валгиар Хилмер, вызванный им ради поисков пропавшего сына, прикусил нижнюю губу и попытался создать вестника. Вот бумага скомкалась, вот — сгорела, преобразовалась в легкую светлую птицу, а вот — лопнула целым снопом искр. Написанное маркизом письмо вернулось к прежнему облику — самый обычный лист, исчерканный аккуратными белобрежными рунами.
— Ну что, господин Хилмер? — ядовито полюбопытствовал тот. — Не выходит?
— К сожалению, нет, — признал маг.
— И каковы причины подобного... неприятного события?
— Ну, — Валгиар Хилмер испытал жгучее желание сплюнуть прямо на пол, чтобы разом сбить всю спесь с этого паршивого аристократа, — либо Эльва находится слишком далеко от Белых Берегов — на расстоянии, недоступном для магической связи, — либо он уже...
Лиайга поморщился, из чего следовало, что намек он понял и принял.
— Я не могу на пустом месте предположить, будто мой сын умер и покоится где-нибудь в сточной канаве. Мне необходимы факты. Доказательства. Или хотя бы свидетели. Вы выполните это задание? Сумеете отследить путь, пройденный Эльвой после краткого визита в Ландару? Или же, как три предыдущих мага, начнете виновато извиняться и сбежите?
— Не припоминаю, чтобы у представителей знатных родов было право грубить представителям Гильдии, — огрызнулся Валг. — Я действую так, как хочу, а всякие там родители моих учеников пусть катятся десятой дорогой — особенно если не умеют разговаривать с людьми вежливо. Всего хорошего.
По хмурому лицу Лиайги пробежала тень сомнения, и он поспешил поймать колдуна за рукав:
— Постойте, господин Хилмер. Я... прошу прощения за свои слова.
— Ого, какой прогресс, — оскалился в улыбке мужчина. — С чего бы такая покладистость? Насколько мне известно, вы никогда не страдали большой любовью к младшему сыну. Чего стоит одно его решение смыться из этого особняка в Алатору...
— Прекратите, — поморщился Лиайга. — Сейчас я, кажется, вполне осторожен с вашими чувствами — так поберегите же в ответ мои. Да, я плохой отец. Да, я сделал для Эльвы очень мало хорошего, и вам удалось превзойти меня во всех смыслах. А еще я ни на секунду не забываю, что вас этот мальчик действительно любит. Ему без разницы, волнуемся ли за него мы, но ваше волнение способно его задеть. Эльва — достаточно проблемный ребенок. Я не уверен, что кто-нибудь, кроме вас, может убедить его вернуться домой и хотя бы единожды серьезно со мной поговорить.
— Поговорить о чем?
Маркиз недовольно поджал губы, намекая, что тема его будущих бесед с младшим сыном должна остаться в секрете. Валгиар Хилмер вздохнул, подумал о странном юноше по имени Дейра и произнес:
— Я приложу все усилия, чтобы выяснить, где находится Эльва. Я также передам ему любое послание, если вы напишете его в течение получаса. Но я не буду убеждать его, что это место, — он выразительно осмотрелся, — по-прежнему является его домом. Я не буду убеждать его, что он обязан постоянно сюда соваться. Эльва не нуждается ни в вашей навязчивой опеке, ни в вашем состоянии, ни в вашей репутации. У него есть своя. И он пользуется ей так, как считает нужным, без оглядки на благородство и правила этикета. Он свободный человек, понимаете? А поскольку вы каждому пытаетесь навязать свое мнение, то мне страшно предположить, как мучился из-за этого ваш собственный ребенок.

Земли варваров простирались на многие и многие мили, но нигде не было и намека на города. Сагу попадались исключительно маленькие общины, где все либо сразу хватались за топоры и бросались в битву, либо бросали свои пожитки и бежали, крича что-то неразборчивое. Настроиться на чужой язык без взаимодействия с драконом оказалось весьма и весьма затруднительно, но заклинатель справился. Не мог не справиться — тем более что у него отсутствовали шансы покинуть эту обитель идиотов. Ни лодок, ни плотов, ни легких, маневренных кораблей — у варваров не было ничего. Вероятно, после нападения на Белые Берега, когда бродячий народ пообломал зубы об упорство жителей приграничных деревень и воинов Вольгеры, дикий народ попросту избавился ото всех способов атаковать ближайших соседей снова. Впрочем, Саг понятия не имел об отношениях варваров с белобрежцами, и поэтому в его душе еще горела надежда.
Он вымотался так, будто без передышки работал целый год. Похудел, осунулся, и все его черты по-звериному заострились. О нормальной еде и речи не шло — заклинателю под номером три-один-шесть приходилось питаться человечиной, крысятиной или — если повезет, — зайчатиной. Везло редко — варвары успели перебить почти всех животных в округе. Юноша костерил их почем зря, обзывая прожорливыми тварями и уродами, пересчитывая всю их родню вплоть до седьмого колена и кропотливо, словно собирая мозаику, наделяя прозвищем каждого внучатого племянника. Он прекрасно осознавал, что все  эти усилия не имеют смысла, но так было легче бороться с неопределенностью... и страхом.
Нет, Саг не боялся местных жителей. Бойцы из них никудышные. Хочешь — сворачивай им шею, хочешь — отдирай плоть заживо, а хочешь — веселись добрых два часа, пока противник не упадет и не сдохнет от усталости. Словом, драться с варварами было просто. Со временем заклинатель стал относиться к ним так, будто они — всего лишь тупой скот. Нельзя сказать, что он сильно ошибался.
Юношу пугало неторопливое, размеренное угасание магических сил. Дар, или как там его называют жители разумных королевств, превращался в тлеющий уголек и грозил вот-вот погаснуть совсем. Энергии становилось все меньше и меньше, и теперь, вздумай Саг сплести даже самое экономное заклинание — у него ни черта бы не вышло. Пока что он обходился способностями нежити, но они тоже постепенно теряли силу.
Еще пара недель, и три-один-шесть будет вынужден умереть, так и не достигнув цели. Поделом. Не стоило мчаться за врагами, уступив мозги гордости и гневу. Правильно госпожа Лиен смеялась.
Заклинатель стиснул кулаки, испытывая жуткое желание разорвать на части самого себя. Уже давно он так сильно не разочаровывался.
Резко похолодало, из-за низенькой березовой рощи налетел ветер. Он вырвал с корнем два или три чахлых деревца и сбил бы юношу с ног, не успей он схватиться за омытый дождями скользкий валун. Собственно говоря, валуны на землях дикарей попадались повсюду — либо играли роль надгробий, либо стояли тут с момента рождения мира.
— Ну привет, — лениво и презрительно бросил Фасалетрэ Эштаралье, спрыгивая со спины прекрасного рыжего кентавра. — Сдаться не хочешь?
Саг посмотрел на него затравленно. Разумеется, никто не запрещал ему попробовать убить демона врукопашную, без колдовства. И никто не запрещал героически пасть в бою — только вот за что? По глупости, ради случайной — или не случайной, не так это и важно, — стычки на краю света? Месяцем раньше заклинателю стало бы смешно, однако теперь он трезво оценивал варианты своих действий — вернее, их практическое отсутствие.
— Долго молчишь, — уважительно заметил Летрэ. — Неужели поумнел?
— Представь себе.
Юноша изрек это без привычного отвращения, и демон хмыкнул.
— Одиночество, — задумчиво протянул он, — превосходная штука. Хоть в чем-то Амоильрэ был прав. Оно выбивает из нас все лишнее. С тобой стало приятно общаться, заклинатель. Может, ты даже примешь мое деловое предложение?
— Это какое? — Саг притворился, что вопрос бывшего пленника пещеры его заинтриговал.
— А такое, — Фасалетрэ Эштаралье переглянулся с кентавром, и тот невозмутимо кивнул. — Мы доставим тебя в империю Ильно, а ты взамен поработаешь на нас... если уместно так выразиться... разведчиком.
— Прости? — Заклинатель приподнял брови.
— Ну тебе что, сложно? По сравнению с тем, что ожидает тебя на этом клочке суши, я прошу о мелочи. Всего-то повнимательнее прислушиваться к другим имперским колдунам, а потом отвечать на мои короткие весточки. Подробно, красноречиво и, конечно же, безо всякой лжи. Потому что если ты меня обманешь, я раздавлю тебя подошвой ботинка. — Он покосился на свою обувь, словно представляя, украсит ее труп восставшего или все-таки нет. — Ах да! Есть еще кое-что. Ты наверняка посчитаешь мою мечту странной, но... я всю жизнь — после того, как получил это тело, — жаждал избавиться от них.
Демон потрогал правое ухо.
Кошачье ухо.
И с надеждой осведомился:
— Поможешь?
— Не исключено, — отозвался Саг. — Было бы... роскошно, если бы ты подошел немного ближе. Вот так. Отлично. Постарайся не двигаться.
Он осторожно изучил тонкую, обманчиво хрупкую материю. Уши были мягкими, нежными и навевали мысли о настоящих котах. Пока юноша их щупал, его так и подмывало плюнуть на эту часть договора и не портить забавную внешность Фасалетрэ, однако торговаться с демоном — это все равно что прыгать в бездонную пропасть. Проблем не оберешься.
— Я справлюсь, — выдал он, снова отступая. И добавил: — В принципе.
— В принципе?
— Мне жаль тебя расстраивать, но вне империи Ильно моя магия ослабела. Я избегаю боя не потому, что резко поумнел или научился уважать противников, а потому, что мне, черт возьми, нечем сражаться.
Демон помрачнел.
— Значит, плата вперед? Что ж. Это оправданная мера. Сев, ты готов?
Рыжий кентавр улыбнулся:
— Я — да. А вот готовы ли вы?

Вечер наступил как-то чересчур быстро — Маргул едва успел засунуть свою добычу под гамак, когда в дверь сдержанно постучали.
— Входите, — пригласил он.
Створка открылась, и на пороге возник Мильт. Он был одет в черный с зелеными вставками костюм, а в руках держал очаровательный веник — как там это называется? Букет? Картограф никому ничего подобного не дарил и не считал, что следует начинать.
— Дурацкие тряпки, — припечатал он капитана. — И цветочки не лучше. Где ты их откопал? На какой-нибудь могиле, с Эльвой за компанию?
Мильт опустил взгляд на подсолнухи, окруженные листьями папоротника, и досадливо скривился:
— Заткнись, Маргул.
— Молчу, — покладисто согласился парнишка. — А что, они имеют для тебя значение? Ты влюблен и собираешься признаться прекрасной леди?
— Нет, — в голосе амайе прозвучала нескрываемая враждебность. — Я просто люблю подсолнухи. Они, если тебе так уж любопытно, напоминают мне солнце.
— И всего-то? — после похода в город картограф явно был не в настроении. — Напоминают солнце. Надо же, какая глупость. Выйди на шкафут и любуйся этой гадостью, сколько влезет. Но зачем цветы рвать? Пускай бы себе росли и родили семечки.
Мильт пожал плечами и развернулся, намереваясь уйти.
— Слушай, придурковатый ты наш, — окликнул его Маргул. — Ты для чего спускался-то? Произвести на меня впечатление? Польщен. Благословляю тебя. Иди и проведи вечер в обществе королевы Хайрен, и не забудь поцеловать ее милый носик. Всего хорошего.
Капитан, конечно же, пришел совсем не за этим, но спорить с картографом не стал. От паренька так несло выпивкой, словно за несколько часов отлучки он выхлебал по меньшей мере три ведра дешевого самогона.
На самом деле амайе всего лишь хотел убедиться, что он в порядке.
Маргул ненавидел, когда корсары покидали фрегат. Для него «Оборотень» был всем — грустью и радостью, ненавистью и любовью, жизнью и смертью. Единственным настоящим домом. Пожалуй, даже родственниками из Хасатинии картограф не дорожил так, как дорожил Мильтом, Гиалем, Нильмой, Зуттом, Диштихом и прочими, прочими, прочими.
Капитан был в курсе об этом его пороке — и находил его весьма забавным. Сам парнишка с легкостью сходил на берег и шастал там часами, а то и неделями, но если это делал кто-то другой... все. Его не оставляло ощущение смутного беспокойства. А уж если корабль простаивал в порту пустым, не считая караульных...
Руны перехода доверили Эльве, но во избежание несчастных случаев сверили со схемой общих потоков. Серьезных ошибок не нашли и принялись потихоньку, в порядке очереди, пересекать границу размашистого, красивого, идеально выверенного рисунка. Мильт пропустил свою команду вперед, а сам ступил на руны последним — аккуратно, четко, словно от его шагов зависела судьба народа амайе. Мимо пронеслось безмолвное серое ничто, лишенное ярких красок — да и любых красок вообще, — а затем его место занял просторный, зеленый зал со сводчатым потолком и фресками на высоких стенах.
— Мильт! — радостно воскликнула Ее Величество, заключая капитана в объятия. Мир исчез за прядями ее чудесных рыжих волос и шелестом голубого платья. — Мильт, как я рада!
— Я тоже рад, — согласился мужчина. И протянул женщине букет: — Вот, возьми. Это тебе.
— Подсолнухи, — Хайрен выглядела абсолютно счастливой. — Твои любимые.
— Как договаривались. Я приносил тебе ирисы и фиалки, но ты всякий раз была недовольна и попросила, чтобы на следующий прием я принес цветы, которые нравятся лично мне. Я принес. Вот они.
Королева бережно приняла букет, прижала к груди, будто самое ценное сокровище. Уголки губ Мильта дрогнули, но взгляд сохранил прежнюю невозмутимость.
Кроме них, в зале никого не было. Корсары — а с ними и некромант, и остроухий, — уже спустились в основные помещения, предназначенные для приема гостей. Поэтому ни Хайрен, ни капитан «Оборотня» не скрывали свои эмоции.
Они никогда не называли себя парой. И не были намерены называть. Любви, как возвышенной материи, между ними не существовало. Но ее легко заменило взаимное уважение, проверенная веками дружба и бесконечное, как сами небеса, доверие друг к другу.
— Пошли, — пригласила Хайрен, сжимая тонкими пальцами капитанский локоть. — Все уже заждались. И... — смутившись, она повернулась к персонажам фрески, — ты ведь расскажешь мне, где пропадал все это время?
— Расскажу, — пообещал Мильт. — А ты разве еще не встречалась с Эльвой? Он вроде бы испытывал руны первым. 
— Нет, не встречалась. Я прибежала сюда только после того, как наткнулась на бородатого парня из твоей команды — кажется, его зовут Зутт, — и убедилась, что происходящее мне не снится.
Амайе криво усмехнулся:
— Ты уж прости, что так получается. Но без моря я мертв.
— Как и мы все. Я совсем на тебя не обижаюсь. — Хайрен подождала, пока стражники распахнут перед ней двери, и устроила свободную руку на перилах лестницы. — А что за Эльва? Очередной найденыш, получивший от тебя каплю жалости?
— Нет. Эльва — это профессиональный некромант из Гильдии Магов, друг моего эльфийского приятеля. Я надеюсь, что он тебе понравится.
— Вот как? — Ее Величество сощурилась, скрывая вспыхнувший в зеленых глазах интерес. — Обычно ты не расхваливаешь людей попусту. Кто он такой, Мильт?
— Он — это почти что копия меня прежнего.
Хайрен открыла было рот, готовая выдать нечто изумленное и недоверчивое, но лестница некстати закончилась. Перед амайе открылся великолепный обзор на бальный, забитый гостями, зал, и она поспешила спрятаться за привычной равнодушной маской.
Мильт, напротив, таиться ни от кого не стал. Какая разница, увидят на его лице лишнюю улыбку или нет? Это его лицо и его настроение. Когда живешь бесконечно долго, рано или поздно перестаешь задумываться о мнении окружающих и ценишь только свое.
— Госпожа Винз, — он поклонился низенькой, взлохмаченной женщине, выряженной в необъятную кроваво-красную мантию. — Как продвигаются ваши научные опыты? Вы уже выяснили, в чем заключается тайна вечного бытия?
Женщина, позабыв об этикете, расхохоталась:
— Вечного бытия? Я всего-то попробовала раскрыть механизм регенерации клеток наровертов, а вы тут же это переиначили. Узнаю капитана Крысу.
Амайе поклонился повторно.
— Я рад, что сумел вас развеселить. И если серьезно, то как обстоят дела у магов Киоля? Мы по-прежнему обладаем исключительно мощью светлого дара, или на Плиарете все же родился кто-то особенный?
— Особенных личностей здесь хоть отбавляй, — отмахнулась госпожа Винз. — Одно ваше племя чего стоит. Зарождаетесь из воды и песка, а как обретаете плоть и кровь — загадка над загадками. Вы сами-то не поделитесь информацией?
— Я бы с радостью поделился, если бы она у меня была, — рассеянно пробормотал Мильт, наконец-то обнаружив силуэт некроманта. — Прошу меня извинить.
Эльва, не подозревая о внезапном преследовании, протолкался к дальней стене и замер под факелом, разглядывая плиаретцев. Девушки и парни, женщины и мужчины, старики, маленькие дети. На бал, не придираясь к чужому положению в обществе, пускали всех желающих — благо, размеры дворца позволяли королеве действовать таким образом. Некромант с удовольствием прогулялся бы по внешним галереям — там редко кто задерживается, ведь все предпочитают вертеться и жариться в гуще событий, — и оценил бы местные картины. Эльм, хоть и служил столицей для небесных кораблей, столицей самого музыкального королевства не был. Местное творчество ограничивалось памятниками и теми скульптурами, что безутешные родственники (или коллеги?) воздвигли на кладбище капитанов.
— Вот он, — раздался неподалеку вкрадчивый, уверенный голос Мильта. — Эй, Эльва!
— Да? — откликнулся парень. И, сообразив, что амайе приближается к нему не в одиночку — рядом с ним, двигаясь грациозно и плавно, отсчитывала шаги молодая женщина, в чьих рыжих волосах серебрился острыми гранями королевский венец, — торопливо выпрямился.
— Позволь представить — это Ее Величество Хайрен, четвертая королева Плиарета. Хайрен — это господин Эльва Тиез де Лайн, третий сын маркиза Лиайги. Он родом из Белых Берегов.
— О! — на щеках королевы вспыхнул яркий румянец.
— Хайрен обожает белобрежцев, — со вздохом пояснил Мильт.
Некромант попятился:
— А-а. Приятно познакомиться.
— Ты прав, — Ее Величество наблюдала за Эльвой так восторженно, будто он был по меньшей мере ее любимым ребенком. — Он — вылитый ты в прошлом.
— Вылитый он? — Парень посмотрел на Мильта с оправданным сомнением. — Ну не знаю. По мне, мы с капитаном ни капельки не похожи.
— С этим капитаном — нет, — покладисто согласилась Хайрен. — А с тем, кто возглавлял «Белую крысу», когда Клиарна развязала войну — очень даже.
— Ты ведь был на кладбище капитанов, — добавил амайе. — И вряд ли моя могила ускользнула от твоего внимания. 
— Твоя могила? — Эльва притворился, что слыхом не слыхивал ни о чем подобном, но Мильт его раскусил:
— Прекрати, пожалуйста. Я не слепой и прекрасно вижу, что после похода на древнее захоронение вы с Эхэльйо ведете себе странно. Мой собственный друг постоянно на меня пялится, подмечая все перемены, а ты копаешься в бортовых книгах и умоляешь Маргула поделиться свитками, предназначенными лишь для меня и тех членов команды, кого угораздило связаться с «Оборотнем» еще до того, как он стал «Оборотнем». Это здорово веселит, но я предпочел бы ответить на ваши вопросы сразу, без лишнего шума. Не возражаешь?
— Нет. 
— Вот теперь я верю, что это ты, — насмешливо произнес остроухий, выныривая из-за чужих спин, как акула. Мильт покосился на него с легким раздражением и собрался обругать, но Эхэльйо поднял расправленные ладони: — Спокойно. Мы сдаемся.
— Почему это — сдаемся? — нахмурился некромант. — Пусть капитан объяснит, что его могила делает на кладбище. Он ведь живой. Абсолютно живой, я в таких вещах разбираюсь.
Амайе кончиками пальцев потер швы, пересекающие скулу, и тихо сказал:
— Там похоронено мое первое тело.
Эльва зажмурился, сдерживая ехидную фразу, которая так и рвалась на язык. Выдохнул:
— А что, вы их меняете?
— Не все, но иногда бывает. — Мильт обменялся выразительным взглядом с Хайрен. — Мы змеи, Эльва. Плиарет — это королевство змей. Наш народ появляется не так, как человеческий или эльфийский. Мы просто приходим, и все. Возникаем где-то на границе моря и пляжа, там, где соединяются вода и песок. Наши тела — это всего лишь свободная энергия, преобразованная в плоть и кровь. Тебе, как магу, наверняка известно, что подобное преобразование почти ничего не требует. И, соответственно, мы не особенно привязаны к своим телам. Когда на берегах Клиарны горела война — или, скорее, догорала, потому что из ее городов продолжала бороться только Спирра, — я убил герцога Насталя. Хотел, чтобы он почувствовал всю ту боль, что обрушилась на жителей Эльма после внезапного ночного нападения. Я любил Эльм. Любил и до сих пор люблю — он ужасно много для меня значит. И я посчитал, что моя жизнь по сравнению с жизнью этого города не имеет смысла. Личная охрана герцога поймала меня на пирсе, связала и бросила в море. Как бессмертное существо, я не в силах был утонуть и тупо следил, как удаляется линия поверхности. Потом вмешалась морская нежить — крупная и голодная. Не помню, как ее в ту эпоху называли. Она заложила несколько кругов почета над поздним ужином, распахнула пасть и откусила... кхм... нижнюю половину меня. Было довольно жутко видеть, как уплывают мои же размотанные кишки, — признался амайе. — Но я возродился спустя несколько лет и с радостью услышал, что фрегат «Белая крыса» по-прежнему принадлежит капитану Мильту. И с не меньшей радостью отреагировал на новую внешность, хотя рваная рана на щеке поначалу выглядела настоящим проклятием. Ну что? Вы довольны?
— Про Клиарну я читал, — задумчиво кивнул Эльва. — Но так и не понял, какого черта вы отдали эти острова герцогскому сыну? Отдали бы сразу герцогу, он хоть умным мужиком был.
— А никто их не отдавал, — вмешалась Хайрен, продолжая завороженно наблюдать за белобрежцем. Она действительно обожала тех, кто был коренным уроженцем королевства  Алетариэля. Светловолосые, светлоглазые... и честные. Почему-то — до боли честные. Непоколебимые в своих намерениях. — Мальчишка сбежал туда с теми представителями личной гвардии, что не возражали против маленького  бунта за деньги. Он хорошо им заплатил, затем поклялся заплатить еще лучше, и в итоге они разжирели на этом золоте, как портовые крысы. Изначально у нас и в мыслях не было развязывать войну с Клиарной. Мы не воспринимали ее, как целое государство. Шутили, смеялись — мол, какой глупый ребенок, неужели он надеется чего-то добиться?! Но Насталь не терял времени даром, построил флот, воздвиг города — пусть и не на плодородной земле, пусть и совсем крохотные. И туда потянулись люди. Все бы ничего, Плиарет — это тоже не крупный архипелаг, и здесь не поместится такое количество существ, как, допустим, на твоей родине. Я не особенно расстраивалась, когда мне докладывали, мол: Ваше Величество, еще половина мирных жителей Вахлеса переметнулась на сторону Клиарны. Я не особенно расстраивалась... и опоздала. Безнадежно опоздала, ведь Насталь, в отличие от меня, не сидел сложа руки. Он не сомневался, что затеял правое дело, и атаковал мои острова.
Некромант, посвятивший истории войны между двумя архипелагами почти четыре часа, буркнул:
— Это я помню. Но в корабельных хрониках нет ни слова о фрегате «Белая крыса». И упоминаний о том, что короля Клиарны убил Мильт, тоже нет. Или ты специально от них избавился? — он сурово взглянул на капитана.
— Что ты, — спокойно открестился амайе. — Все было немного не так, Эльва. Да, я убил Насталя, я помог Плиарету избежать новых столкновений с ним в будущем. Я мечтал о славе, как мечтаешь о ней ты. Но свидетелей смерти герцогского сына не было. Я пришел на шхуну один и подтвердить причину рассеченного горла Насталя смог, лишь переродившись заново. А вносить ее в упомянутые тобой хроники к тому моменту было уже как-то... глупо, что ли? «Найден мертвым на собственном корабле» — это вполне достойная формулировка для того, что я сотворил.
— Как самокритично, — парень покачал головой. — И, кстати, с чего ты взял, что я мечтаю о славе? Вовсе я о ней не мечтаю.
Мильт переглянулся с Хайрен так, будто они обменивались мыслями.
— Я до сих пор не принял тебя в команду «Оборотня» лишь из-за того, что ты до боли напоминаешь мне меня же.
— Глупо, — рассердился Эльва. — Мы с тобой — совершенно разные личности. Ты не владеешь магией смерти, и ты к ней не приспособлен. Ты — бессмертный амайе, а я человек, и моя жизнь до обидного коротка. Если нижнюю половину меня откусит голодная нежить, я уже не воскресну. И стремления у меня иные.
— Это какие же? — усмехнулся капитан.
— Не скажу. — Некромант отвернулся и смерил неожиданно тоскливым взглядом лестницу, уводящую прочь из бального зала. — Я пойду прогуляюсь, ладно? Ваше Величество, — он поцеловал тонкую ладонь Хайрен, — беседовать с вами было очень увлекательно. Я рассчитываю на то, что вы проведете остаток вечера с удовольствием. До свидания.
И он быстро зашагал к ажурным ступеням, ни разу не обернувшись.

Рину мерещился простой деревянный скит, истрепанный северными ветрами, окруженный серой, выцветшей из-за холода и недостатка света мертвой травой. Мерещились шероховатые стены. Он часто был вынужден вытаскивать занозы из своих ладоней, когда соприкасался с этими стенами. Он часто рвал одежду, неудачно зацепившись за рыжеватые клыки заноз. Или пачкал, а сестра неубедительно ругалась сквозь смех. И он тоже смеялся, наслаждаясь ее весельем — весельем единственного близкого существа, оставшегося в живых.
Рин понятия не имел, как погибли его родители. Никто не мог поделиться с ним этой информацией. Сестра приехала уже после произошедшего, забрала маленького эльфа к себе, на край империи Ильно, где не было трактов и городов, где охотиться приходилось самостоятельно, где все законы, правила и рамки устанавливала природа. И Рин искренне верил, что это — самое прекрасное место на живой земле. Искренне верил, что вот так, вдалеке от заклинателей, воинов Легиона, императорских шпиков и прочих, прочих, прочих он действительно сумеет стать счастливым.
Но не сложилось.
Участь зараженного вынудила его бежать. Остроухий испугался, что однажды, сам того не осознавая, принесет сестре гибель или боль. Да, она утверждала, что справиться с болезнью реально, что укус ведьминой змеи — это не беда, и его последствия обратимы. Но Рин чувствовал, что его обманывают. Обманывают, жалея, словно ребенка — того самого ребенка, ребенка, потерявшего сознание под обломками эльфийского особняка, ребенка, чья семья исчезла безвозвратно и бесследно, словно ее никогда и не было. Он ценил эту ложь. Но не имел права ею пользоваться.
Сестра, как превосходная охотница, преследовала Рина вплоть до обитаемых городов. А там, среди тысяч и тысяч других созданий, среди запаха гнили и нечистот, потеряла его следы.
Он не знал, отступила ли она в итоге. Вернулась ли домой, продолжает ли коротать зимы в холодном, предоставленном всем капризам погоды ските. Но где-то в глубине его души, так глубоко, что наличие подобных глубин до поры было неприятным сюрпризом, таилась надежда: эльфийка из клана Ледяного Дракона все еще разыскивает младшего брата, все еще прижимается к сырой дороге, продрогшая до костей, но не смеющая признать поражение.
 Рин боялся одиночества. И, наверное, именно по этой причине согласился пойти в Нолет — составить компанию Сагу. Юный заклинатель выглядел дружелюбным, общительным и вежливым — пока не запер зараженного в одной из комнат резиденции и не продал его секрет — его благоприобретенную связь с нежитью, — своим товарищам.
Если бы не Эльва, Рин достался бы имперским палачам и судил бы преступников — судил, слепо выполняя чужую волю. Судил страшно и безжалостно, словно зверь, посаженный на поводок и готовый убивать ради миски сытной похлебки.
Этот образ все еще вертелся перед зрением зараженного, когда он барахтался на грани между тяжелым, вязким сном и пробуждением. Разлепил веки — а вокруг незнакомое, темное помещение. Повсюду ящики, стулья и снасти, скатанные в тюки походные одеяла, оружейные стойки. Он поднялся, зябко поежился и подошел было к лестнице, ведущей наверх, но на полпути замер. Сердце колотилось в груди, как бешеное, едва не ломая ребра.
Возле ступенек, спрятав рогатую башку под крыло, спал дракон. Белый, будто снег, и такой прекрасный, будто сошел с картины талантливого художника. Изящный гребень перетекал в костяные наросты на хребте, и по ним можно было пересчитать каждый позвонок. Его хвост заканчивался острыми шипами, и шипы же росли на лапах, как диковинные растения, пробившие труп ради того, чтобы хоть раз попасть под солнечные лучи.
Дракон что-то глухо прорычал во сне, и Рин понял: он разумен. Разумен, как Хаал, но обладает гораздо более сокрушительной силой. Его не убьют заклинатели, ему не страшен никакой Саг. Он — вечность и мгновение, переплетенные воедино. Он — верность и любовь, радость и отчаяние. Набор противоречий... сам этот мир.
Остроухий и прежде видел драконов. Говорил, что они красивые, гордые и грациозные, что им должно принадлежать небо, что лишь драконы способны гармонично в него вписаться. Но это было не всерьез, а сейчас... сейчас у него перехватило дыхание, а колени сотрясла предательская дрожь.
Перед ним лежал не просто дракон.
Перед ним лежал его дракон.

Вернувшись на корабль, Эльва первым делом избавился от чертового камзола и влез в привычную просторную рубаху. Она обеспечила его почти хорошим настроением, и парень, вооружившись чашкой горячего малинового чая, отправился в трюм — проверить, как поживает зараженный.
Приставная лестница ходила ходуном под подошвами высоких сапог, но некромант не разлил ни капли. Деловито отхлебнул, бросил беглый взгляд в угол, куда забился Рин во время последней такой проверки, и... обомлел.
В углу никого не было.
— Ау? — неуверенно позвал он. И перехватил чашку так, чтобы в случае опасности швырнуть ее в морду противника. — Рин?
Тишина. Только под килем тихо, едва различимо постанывало море.
— Рин, Аларна тебя забери! — Эльва обошел трюм, заглядывая за ящики и тюки, придирчиво изучая все подозрительные фрагменты помещения, будто выходец из империи Ильно мог с ними слиться. — Где ты?
Щелкнув пальцами, некромант высек из своей кожи десяток ловких, гибких, бесплотных змей. Они призраками заметались по трюму, попискивая, как мыши. Кое-где сбивались в тревожную стайку, обменивались обнаруженными деталями и снова разбегались, не оставляя на общем магическом фоне ровным счетом ничего.
Они заползали в щели, заползали под ящики, обшарили ступеньки и впитались обратно.
Эльва закрыл глаза и прислушался к своим эмоциям. Рин сидел здесь... нет, не сидел — стоял. И потрясенно таращился на что-то, чего змеи уловить не смогли. Это что-то было весьма крупным, сильным и вызывало у некроманта стойкие ассоциации с глыбами голубого льда. И, что самое обидное, это что-то не объясняло, куда подевался зараженный.
Парень внутренне похолодел, представив, как Рин бродит по опустевшим к ночи улицам Эльма. Любой пьяный мужик, рухнувший носом в лужу, сыграет роль позднего ужина — или хотя бы перекуса. Нет, Эльве-то было не особенно жаль людей, но Эльм — это любимый город Мильта и Эхэльйо, это город, где построена пристань для небесных кораблей, город, где родился и где по-прежнему живет «Оборотень» — фрегат, в чью команду он так отчаянно рвался. И если Рин испоганит его трупами — лишними трупами, а не теми, что просыпались порой на кладбище капитанов, — будет... мерзко.
Некромант вылетел обратно на шкафут и вцепился в плечи растерянного караульного. Тот, в свою очередь, стиснул ремень, на котором свободно болталась аркебуза.
— Господин Эльва, вы с ума сошли?! — прохрипел он, вырываясь из крепкого захвата. — Я сейчас занервничаю и продырявлю ваши мозги, а потом выброшу труп за борт!
— Где пленник?! — не менее хрипло выдохнул парень.
— Пленник? — караульный слегка побледнел. — А что, его нет... там?
Он растерянно указал вниз.
— Нет, — подтвердил колдун. — И я жажду выяснить, каким образом он миновал тебя, твоих товарищей и Маргула?!
Последнее имя он почти прокричал, чтобы донести его до хозяина, задремавшего на баке.
— А?.. — донеслось оттуда. — Ты чего орешь, Эльва?
— Того, что Рин пропал с корабля!
— Что? — картограф скатился на шкафут и, придерживаясь фальшборта, приблизился. — Как, любопытно услышать, Рин мог отсюда пропасть? Мы ведь заперли трюм, а Тик, — он похлопал по плечу караульного, — постоянно был здесь.
Некромант зарычал и бросился прочь — обшаривать город. Маргул, чуть помедлив, побежал за ним.
Караульный вытер со лба выступивший пот и мысленно покрыл отвратительными словами всех — и мага, и картографа, и зараженного, — за то, что они свели на нет все его усилия в течение смены.