Ну, как там, в реанимации?

Мне везёт на людей. И опять повезло. Замечательные девчонки на соседних койках.

Пока я была в операционной и реанимации, девчонки где-то несанкционированно раздобыли воздушные шарики, повесили на спинку кровати. Сами еле ползают, но праздник, какой могли, мне устроили. Спрашивают:
– Ну и как там?
– Никак! – честно отвечаю я. – Там ничего нет.

И сама мысленно возвращаюсь в реанимацию. Здесь нет дня и ночи. Искусственный свет всегда. Нет времён года. Ни жары, ни холода. И зашторенные окна. Здесь нет желаний. Даже двух самых главных. Нет желания жить, нет желания умереть.

Вместо всего этого – многочисленная аппаратура. За тебя техника дышит, ест, ходит в туалет. Заставляет биться сердце.

Здесь нет понятия «пол». Все лежат голые, мужчины и женщины, и всем абсолютно всё равно, гендерные различия – глупость.

Из меня в разных частях тела выползают, как в фильмах ужасов, разнообразные шланги и трубочки. Движения тоже нет. Не хочется. И непонятно, как двигаться со всей этой техникой, которая впилась в меня.

Хорошо, что в операционной меня заранее предупредили. В самый последний момент, когда я уже практически провалилась в неестественный сон, анестезиолог, почёсывая нос сквозь повязку, вспомнил:
– Ах да! Не пугайтесь: проснётесь вы в реанимации. По-другому не получится, точно говорю. Часов шесть с вашими кишками возиться.

Ну, спасибо, дорогие! А ведь Весёлый Доктор говорил: «Да не волнуйся ты! Подумаешь, кишка прохудилась. Новую поставим, делов-то минут на пять!» Убила бы этого балагура, кабы не он свёкра моего спасал, мужа, сына… Хирург экстренной хирургии, работающий много-много лет на одном месте. Говорят, он врач от бога.

Вся техника гудит, пищит, что-то бормочет, пиликает, мигает: она здесь главная, что хочет, то и делает.

Время суток можно отсчитывать по утреннему обходу. Врачи приходят большой стаей – каждый к своему пациенту, а вместе они вроде как консилиум.

– Псевдотуморозный панкреатит, острая язва. Поступила с клиникой нарушения эвакуации из желудка. Катастрофическая потеря веса. Мышечная дистрофия. После экстренной предоперационной подготовки выполнена лапаротомия, гастроэнтероанастомоз с Брауновским соустьем.

И это всё про меня? На каком языке они говорят?Поворачиваюсь на бок, пытаюсь навести порядок в шлангах и проводах, опутывающих меня.

– Ку-у-уда? – орёт мой Весёлый Доктор.
– Так это… Я – жить.
– А-а, хорошее дело. Но до завтра не выпишу, поняла?
– Да я вообще уже всё поняла, Олег Николаевич.
– У вас вся семья понятливая. Ох и дед у вас был! Человек и пароход!
– Вы нас всех помните?
– Кишки я все ваши помню, умная ты наша! До завтра – лежать, бояться. Поняла?

Сутки «лежать и бояться» мне легко – после полугода нереальной боли и постоянного страха, когда врачи разводили от непонимания руками или ставили мне один самый страшный диагноз вместо трёх излечимых. Полежу, побоюсь. Мне не привыкать.

Оказавшись в своей палате номер шесть, говорю соседкам:
– Кажется, я есть хочу.
– Ура! – кричат девчонки и, придерживая всяческие трубки, торчащие из них в самых неожиданных местах, несут мне еду.

Я ем и живу. ( Из письма Ларисы)